Текст книги "Дверь в никуда"

Автор книги: Владимир Журавлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Основное лечение для тебя – сон. И работа психолога.

– Но я сам ничего не ощущаю.

– Из-за нарушения связей памяти возникают стойкие замкнутые очаги возбуждения. Если они связаны с сознанием, ты можешь чувствовать это. Что-то вроде сверхценной идеи, которую ты не можешь вспомнить, но и не думать о ней не можешь. А если такие очаги возникают вне сознания, они создают нагрузку на мозг, общую тревожность, возбуждение. Я не знаю, что ты понял, но для тебя это опасно.

Пока тебе надо избегать волнений, эмоционально значимой информации.

– И это навсегда?

– Нет, конечно. Мы надеемся, что через несколько недель все будет нормально.

– Всем привет! – с этими словами в комнату ворвалась Аня. Сейчас на девушке были обтягивающие черные брючки и несерьезная голубая маечка. Лицо Ани разрумянилась, дышала он глубоко и часто. Сердце Никиты сладко защемило, все горести в присутствии девушки куда-то ушли.

– Здравствуй, Аня. Ты что, бежала? Не стоило так торопиться из-за меня.

– Не будь таким самонадеянным: я просто совершила утреннюю пробежку, надо же разминаться. Как у нас дела?

Ответил Эрик: – В начале очень неплохо, а потом он загрустил.

– Вот этого тебе пока нельзя, Никита. Постарайся воздерживаться.

– А вот сейчас ты пришла, и его состояние резко улучшилось. Ты просто чудеса творишь, – заметил Эрик.

– Будем сегодня ходить? – спросила Аня.

– Попробуйте – ответил Эрик – пока все не так плохо.

– Хорошо, я немного отдышусь, и начнем. Никита, пока ты можешь задавать вопросы. Только лучше не такие, чтобы ответы тебя взволновали.

– У меня два вопроса возникли. Во первых, почему для разговора мне нужен переводчик? Неужели язык так изменился? Мое время от Пушкина отделяло тоже два века, а я ведь свободно понимал его язык.

– Язык действительно изменился за это время гораздо сильнее, чем за предыдущие два столетия. А что ты свободно понимал язык эпохи Пушкина это не совсем так. Ты понимал язык стихов Пушкина, потому что специально изучал его в школе. Но понять обычный бытовой разговор той эпохи тебе было бы куда труднее. А уж Пушкин из разговора твоих современников не понял бы почти ничего, потому что новых слов появилось гораздо больше, чем исчезло старых. Так что если бы ты заговорил без переводчика сейчас, тебя бы поняли, скорее всего, но вот ты не понял бы, что тебе отвечают. Тебя такой ответ удовлетворяет?

– Да, достаточно. И расскажи пожалуйста, как меня оживили? Я конечно живое ископаемое, но все-таки понимаю, что для этого пришлось оживлять каждую мою клетку. Даже если болотная вода законсервировала тело, это значит только, что сохранились оболочки клеток. А внутри оболочек клетки были мертвы.

– Ты прав. Жизнь можно считать непрерывной химической реакцией, которая поддерживает условия своего существования. Когда реакция прекращается, среда внутри клетки безнадежно меняется, и эта реакция уже не может возобновится. При замораживании реакция не просто прекращается, но от холода замедляются и прекращаются все химические реакции внутри клетки. Зато среда не меняется. При нагреве клетка вновь может ожить. Но у тебя было не так. Все твои клетки пришлось оживлять, то есть восстанавливать правильные условия для химической реакции жизни. На тебе впервые опробовали совершенно новый метод. Сначала были выделены твои хромосомы. Их восстановили и очистили от поврежденных генов. Затем твой генетический код был загружен в... ну можно назвать это искусственным вирусом. Этот вирус размножался в твоем теле и проникал в каждую клетку. Там он восстанавливал среду жизни по твоей наследственной программе. То есть разрушал и удалял те молекулы, которых не должно быть в живой клетке, и создавал те молекулы, которые там должны быть. Так все твои клетки были восстановлены и оживлены. Когда вирус закончил свою работу, он оставил в ядрах клеток твой исправленный генокод и самоуничтожился. К счастью молекулы памяти достаточно прочны, и сохранились почти все. Вирус их не разрушил, поскольку они должны быть в клетках мозга. Структура клеток твоего мозга, их соединения, тоже сохранились.

Вот так ты ожил и сохранил память. К сожалению восстановить разрушенные молекулы памяти вирус не мог: пока мы не умеем этого.

– Разве вирус может сам создавать сложные молекулы? Я помню про вирусы. Они примитивнее клеток, и несут лишь свои гены, а для размножения используют живые клетки.

– Это природные, дикие вирусы. Ну, можно назвать это не вирусом, а молекулярной машиной, если так тебе больше нравится. Эта машина была специально сконструирована для таких целей.

– Аня, ты сказала, что вы пока не можете восстанавливать утраченную память.

Неужели и такое представляется возможным?

– Не совсем. Но в твоем случае – да. В твое время любили сравнивать память с голограммой: сведения об одном и том же событии хранятся не в одном месте в мозгу, а разбросаны в разных. Когда разрушается часть памяти, это не означает, что теряются все сведения о чем-то. Скорее разрушаются внутренние связи, ассоциации. Теоретически, если проанализировать память на мощном компьютере, то можно выяснить, чего не хватает, и воссоздать это. Отчасти это похоже на искусственное создание личности, но в твоем случае помогло бы здорово. К сожалению, пока такая задача нам не по силам.

– А этот вирус, для каких целей был создан? Это конечно очень мощное лекарство, но ты сказала, что у вас нет неизлечимых болезней.

– С помощью этого вируса предполагалось проводить изменения генокода живого человека.

– Лечить наследственные болезни?

– Нет, болезни – давно не проблема. Лечить то, что является не болезнью, а нормальным состоянием – старость. Поэтому вирусу приданы функции не только замены генокода, но и восстановления клеток. Вирус предназначен для омоложения.

– Вот это здорово! Значит люди скоро станут бессмертными?

– Пока неизвестно еще, станут ли. И если станут, то нескоро. Непонятны социальные последствия омоложения. Поэтому работы в этой области заморожены.

– А какие могут быть плохие последствия?

– Пока люди могут жить только на Земле. Население и так достаточно большое, рождаемость ограничена так, чтобы не было прироста. А если люди перестанут умирать от старости, то придется вообще прекратить рожать детей или еще снизить рождаемость. Социальные последствия этого могут быть очень плохие. Социологи и психологи еще не разобрались. Было принято решение прекратить работы в этой области, пока не появится возможность расселяться на другие планеты.

– Ничего себе! А как же я? Если меня оживили, выходит кто-то из-за этого не сможет иметь ребенка?

– Не так все страшно. С тобой особый случай: ты умер ведь не от старости.

На Земле не так тесно, чтобы возник этот вопрос. Вот если все люди перестанут умирать, то века через два станет действительно тесно. А мы не уверены, что за такой строк удастся найти способ переселять на другие планеты миллиард человек в год.

– А кто принял такое решение?

– Со временем узнаешь. Хватит болтать, пора тебе становиться на ноги.

Сейчас Эрик разблокирует все твое тело. Сначала ты будешь двигать ногами лежа.

Потом попробуем ходить.

Аня подошла к ложу Никиты и протянула руку к легкому пушистому одеялу, закрывавшему Никиту до пояса. В этот момент Никита сообразил нечто такое, что сильно его смутило.

– Подожди, Аня. Я ведь совершенно голый. Мне бы надо одеться.

– Зачем? Ах, да, я об этом не подумала. Послушай, Никита, а нельзя без этого обойтись? Сейчас одежде не придают такого значения. Быть без одежды не считается чем-то неприличным. Кажется уже в твоем веке от этой нелепости начали отказываться. Сам ты одеться не сможешь, а если я тебя буду одевать, то, мне кажется, ты себя будешь чувствовать еще хуже. Постарайся об этом не думать, привыкай.

– Неужели сейчас все ходят голые?

– Все голые не ходят, это просто неудобно. Голые ходят там, где это лучше, на пляжах например.

Никита не был шокирован, когда Аня сняла с него одеяло, но все-таки покраснел. Он тоже всегда считал эти нормы приличия устарелыми, но одно дело считать, а другое – впервые в жизни попасть в такую ситуацию. Сегодня восстановление координации шло лучше: через несколько минут он вполне овладел своими ногами и сумел сесть с помощью Ани.

– Как голова? Не кружится?

– Кружится.

– Все-таки вестибулярный аппарат не в порядке.

– В порядке, – ответил Эрик, – У меня по диагностикам все нормально. Он ведь двести лет лежал и сейчас впервые сел. Есть от чего кружиться.

Никита сумел наконец оглядеться. Окон в палате не было. Кровать представляла из себя сложное монументальное сооружение, и была судя по всему больше комплексом приборов, чем кроватью. На ложе, обтянутом мягкой ворсистой тканью, остался отпечаток тела, который сейчас медленно сглаживался. На стене за кроватью из такого же квадратного экрана, какой появлялся на потолке, смотрел Эрик. Изображение было очень совершенным, так что казалось, это он сам сидит за стеной. Больше в палате ничего не было.

– Прошла голова? – спросила Аня – Больше не кружится.

– Сейчас ты попробуешь встать. Опирайся на меня.

– Тебе не будет тяжело? Ты меня сможешь удержать?

– Смогу, конечно. Что, твои современницы были такими хилыми, что не смогли бы?

Прикосновение к обнаженным плечам девушки было как ожог. Кожа нежная и теплая, но мускулы под ней оказались стальными. Аня действительно могла не только удержать Никиту, но и наверное носить на руках, если бы было нужно.

– Аня, сейчас все девушки такие же сильные, как ты? Каким спортом ты занимаешься?

– Я профессиональная танцовщица. В твое время люди были слабее, а сейчас многие развиты физически не хуже меня. Все-таки интересно иметь дело с человеком из прошлого: я раньше об этом знала, но только сейчас почувствовала, как это было в твоем веке.

– Аня, а почему так? Что изменилось?

– Люди стали серьезнее относиться к своему здоровью. Но главное видимо не это. Сейчас у людей куда больше свободного времени.

– Вы меньше работаете?

– Если ты говоришь об основной профессии, то не меньше. В твоем веке очень много времени уходило на поездки, магазины, приготовление еды, всевозможные ремонты и починки. Я изучала статистику. На себя практически не оставалось времени. Даже на детей его не оставалось. Сейчас мне трудно представить, что в твоем веке дети росли сами по себе, а их родители были им практически чужими, ничего о них не знали. Ну и физически в твоем веке люди были самые слабые.

– Я не понимаю, почему самые слабые? Ведь спорт появился только в 20-м веке. Рекорды начала века к концу казались смешными.

– А ты сам устанавливал эти рекорды? Я говорю о средних показателях.

Несколько чемпионов мира на всю Землю на средний уровень никак не влияли. Еще в 19-м веке большинство людей работали физически. Для того, кто целый день машет молотом или лопатой, никаких тренировок не нужно больше. А верхи общества ездили верхом. И мужчины, и женщины. Это был не спорт, а обычный способ передвижения.

Мужчины серьезно занимались фехтованием, женщины танцевали. А в твоем веке работа стала больше сидячей: люди в основном управляли машинами. А спорт уже с середины века стал исключительно зрелищем, занимались им только немногие профессионалы.

– Аня, а как тебе удается быть психоисториком и профессиональной танцовщицей? Это ведь очень разные вещи. По моему и то и другое требует всего времени.

Аня улыбнулась:

– Извини, я тебя обманула невольно. Я назвала себя профессиональной танцовщицей, и ты наверное подумал, что я каждый вечер выступаю где нибудь, как это было в твоем веке. Сейчас эти слова обозначают нечто другое. Сейчас профессиональных артистов такого типа очень мало. Статус профессиональной танцовщицы – это скорее признание мастерства, таланта. Это не значит, что я выступаю с танцами часто. Когда я буду рассказывать тебе о современном обществе, я это объясню подробнее.

Постепенно передвижение на собственных ногах удавалось Никите все лучше и лучше. Слабости он не испытывал, но трудно было удерживать равновесие. Тем не менее через некоторое время он смог обойти комнату сам, не опираясь на Аню, которая только держала его за плечо с совершенно неженской силой.

– Трудно мне будет у вас: я ведь обычный человек 20-го века, довольно хилый по вашим представлениям.

– Не такой уж хилый: посмотри на себя внимательнее.

Никита остановился и присмотрелся к свои рукам и ногам. Выглядел он неплохо: не Шварцнегер, конечно, но и не доходяга после долгой болезни. Пожалуй лучше даже, чем при жизни в 20-м веке.

– Это результат работы вируса? Я сейчас мускулистее, чем был. А в своем веке я слабым не считался.

– Это не вирус, а обычная процедура при серьезных травмах. То, на чем ты лежишь, это универсальный медицинский комплекс. После оживления вирусом ты провел на нем больше года. Комплекс ухаживал за твоим телом и привел его в оптимальное состояние.

Никита подумал, что при таких комплексах немного стоит замечательное физическое развитие людей 22-го века. Но Аня прочитала его мысль:

– Это используется только при серьезных травмах, заодно с лечением. Но не для здоровых людей: слишком много времени отнимает такая операция. И поддерживать форму все равно надо регулярными упражнениями. Вот косметикой пользуются почти все женщины.

– Ты относишься к исключениям?

– Нет. Косметика сейчас совсем другая. Тот грим, который назывался косметикой в твоем веке, сейчас не используется. Это косметическая медицина:

можно изменить черты лица, цвет глаз, волос, характер кожи. Примерно так же, как ты получил мускулатуру. Только это проще и отнимает меньше времени.

– Значит сейчас все девушки красавицы?

– Многие, но не все. Даже не большинство.

– Почему?

– Закон психологии. Когда правильные черты лица, чистая кожа стали привычными, изменилось восприятие красоты. Люди стали воспринимать красоту тоньше, как гармонию между внешним обликом и внутренним миром. А добиться такой гармонии оказалось очень непросто. Для этого и внутренний мир должен быть гармоничным, и нужно уметь правильно себя оценивать. Здесь уже никакая косметика не поможет. Впрочем, даже в твое время это уже начинали понимать. Я читала рассказ писателя начала 20-го века Чехова об этом.

– Я Чехова плохо знаю.

– Он там описывает встречу с очень красивой девушкой, которая его очаровала. Но когда она сказала несколько слов, все очарование исчезло. Даже внешне эта девушка стала казаться ему вульгарной.

Никита уже мог стоять без помощи Ани.

– Аня, а мы можем подойти к окну? Очень хочется посмотреть на новый мир своими глазами. Или мне нельзя выходить из этой комнаты?

– Извини, но это невозможно. И из комнаты тебе лучше не выходить пока, да и до окна придется далеко идти. Если хочешь, можно настроить экран на потолке на показ окрестностей дома.

– Нет, телевизионная картинка мне не интересна. Я хотел своими глазами увидеть. А можно лучше настроить экран на какой-нибудь телеканал?

– Вот этого тебе нельзя. Тебе уже говорили, что пока тебе вредно волноваться, так что приходится ограничивать новую информацию. К тому же сейчас нет телеканалов в твоем представлении. Ты ведь знаком был с Интернетом, появившимся в конце твоего века.

– Конечно.

– Сейчас вся информация идет по компьютерным сетям типа Интернета. То есть ты не можешь быть пассивным зрителем, а должен заказывать. А пока ты этого не умеешь. Ладно, сильно скучать тебе не придется: все равно пока меня нет, Эрик тебя будет усыплять.

– Однако, это строго.

– Сон – твое лекарство.

На экране появился Эрик и сказал, что Аня права: Никите пора отдыхать.

Последующие недели не содержали в себе ничего замечательного: Никита учился ходить, потом последовали более сложные упражнения. Наконец он смог сам поесть и помыться. Эрик объяснил Никите, что раньше все обслуживание его тела ложилось на медицинский комплекс-кровать, бывший сложнейшим конгломератом приборов. То, что Никита принял за мягкую ворсистую ткань, было в действительности скопищем микрозондов, щупов, эффекторов, анализаторов, способных безболезненно и незаметно проникать внутрь тела, измерять все мыслимое и немыслимое, делать что угодно, от мытья и простых инъекций до сложнейших хирургических операций. И все это под управлением компьютеров, работающих быстрее и точнее, чем мог бы человек со скальпелем в руках. Все обслуживание, как выразился Эрик, тела происходило во сне. Никиту поразила в основном весьма техническая терминология: о человеческом теле Эрик говорил как о машине, пусть сложной, но понятной настолько, что таинство исцеления заменилось обыденной починкой и техобслуживанием.

Аня приходила ежедневно и проводила с Никитой почти все его время. Мило болтая, она старательно избегала разговоров о современном мире. Старорус тоже молчал как партизан, когда Никита пытался вызнать что-то кроме нового звучания известных слов, ну и некоторых технических подробностей. На большинство интересных вопросов он отвечал тупо, что эта тема заблокирована. Из комнаты Никиту по прежнему не выпускали, и ни с кем кроме Ани и Эрика он не общался, что начало вызывать подозрения. Правда Эрик однажды раскололся, что Никите нельзя выходить, поскольку это может нарушить работу вживленных в мозг датчиков. Аня на настойчивое любопытство Никиты сказала однажды:

– Ну куда ты так торопишься? У тебя еще целая жизнь впереди, мог бы и потерпеть пару недель. Вот даст Эрик гарантию, что ты не развалишься сам собой, выйдешь отсюда и все узнаешь. Поверь, никто ничего не собирается от тебя скрывать, да и нечего нам скрывать. А пока терпи: процесс твоего выздоровления идет по плану.

Периоды бодрствования становились длиннее, и Аня стала мучить Никиту бесконечными тестами, в которых он не видел никакого смысла. Никита терпел и старался не возбуждаться из-за этого: все-таки ориентировочный срок его исцеления, который ему иногда удавалось вырвать у Ани, постепенно сокращался.

Ничто не бывает бесконечным, наконец настал день, когда Аня сказала ему, что завтра он выйдет в мир. Эрик дал добро.

В последний вечер Аня принесла Никите одежду: до этого Никита ходил по палате не голым уже, а в тонком тренировочном костюме. Аня сказала, что не понимает, зачем ему это нужно, но все-таки уступила и принесла одежду, дав Никите возможность потешить атавизм и не смущаться в присутствии симпатичной девушки. Для выхода в свет Аня принесла широкую и длинную майку, плотные брюки, больше всего напоминающие джинсы, и кроссовки. Самым интересным было то, что хотя джинсы не имели ни одного шва, застегивались они точно так же, как в 20-м веке: никаких чудес вроде магнитных пуговиц со встроенными компьютерами.

Кроссовки тоже застегивались без электроники, на липучках, хотя эти липучки были совершенно гладкими на ошупь. Аня сказала, что она выбрала одежду достаточно современную, и в то же время привычную для Никиты.

Ночью Никита долго не мог уснуть: Эрик уже несколько дней не усыплял его искусственно. Он думал о том, как он будет жить в новом мире. У Никиты не было особых иллюзий: его оживили и вылечили ученые, страстно желающие проверить новые методы. Какое-то время он будет интересен и Ане для ее собственных целей. Они прекрасные добрые люди. Но не будут же они содержать Никиту всю жизнь. Да и унизительно это: здоровый молодой мужик должен сам себя обеспечивать, чтобы быть независимым. А профессиональные знания Никиты устарели на два века. Кем ему удастся стать? Как получить образование, без которого, как догадывался Никита, делать в новом мире нечего? Однако ответа не было: он ничего не знал о том, что его ожидает. Промучившись так какое-то время, Никита в конце концов уснул.

С утра Никите пришлось долго заниматься с Эриком, который просто завалил его всевозможными тестами. Эрик сказал, что Аня придет только ближе к обеду.

Время тянулось медленно – медленно. Нетерпение Никиты росло. Эрик, глядя на свои таинственные приборы, все понял, и посмеивался над Никитой. Сегодня он выглядел необычно приподнятым, радостным.

– Что случилось, Эрик? – спросил его Никита – У тебя какой-то праздник?

– Большой праздник: ты выходишь в мир.

– Я успел так тебе надоесть? – спросил Никита шутя.

– Еще бы! Это ты знаешь меня чуть больше месяца. А я тобой занимаюсь уже больше года.

Никита был ошарашен, но взглянув на Эрика, прячущего лукавую улыбку в растрепанной бородище, понял, что Эрик шутит. Это было необычно: Эрик всегда был так доброжелательно спокоен и серьезен.

– Извини, Эрик, я был не прав. В следующий раз постараюсь умереть так, чтобы оживлять тебе было нечего.

Эрик расхохотался:

– Желаю тебе и себе больше не встречаться по такому поводу, – потом Эрик посерьезнел, – На самом деле мы еще не раз встретимся. Сейчас ты кажется здоров, во всяком случае держать тебя взаперти больше не нужно, но слишком необычен твой случай. Я буду продолжать тебя контролировать. Это нужно и тебе и мне. Надеюсь ты не откажешь мне в дружеской услуге: послужить материалом для моей научной работы? Это была интересная и сложная работа. Теперь я могу сказать, что мы с Аней собрали твой разум из осколков, как старинную амфору. И я рад, что все получилось, что все было не зря. Теперь тобой будет заниматься Аня: ввести тебя в наш мир – ее работа. Желаю тебе успехов. Сегодня твой праздник.

Вскоре появилась Аня. Она ворвалась в комнату как стремительный проказливый ветерок. Никита знал уже, что эта танцующая невесомая походка означает, что у Ани хорошее настроение. Сегодня на ней было то же воздушное белое платье, в котором Никита увидел ее в первый день и принял за эльфийскую принцессу. В этом наряде Аня была воплощенная юность, женственность и праздник.

– Привет Эрик, привет Никита. Ты готов? Ну что, пошли?

Никита был немного растерян.

– Иди Никита, – сказал Эрик – мы еще встретимся.

Никита впервые переступил заветную дверь. Выходя он заметил, что дверь по-видимому закрывалась герметично. Аня заметила его взгляд:

– Это помещение биологической лаборатории. Здесь все двери такие, чтобы можно было изолировать помещения если произойдет утечка вирусов или токсинов.

За дверью была еще небольшая комната тоже с герметичной дверью и за ней длинный коридор со множеством дверей. Коридор был пуст. Никита был несколько обескуражен:

– Аня, вы с Эриком только вдвоем мной занимались что-ли?

– Нет, конечно. С тобой работала большая группа. Почему ты так подумал?

– Ну... здесь никого нет.

– А чего ты ожидал? Ну-ка давай рассказывай, не смущайся: мне интересны обычаи твоей эпохи.

– Ну я думал, что все это сделано впервые – ты сама говорила, работала большая группа, успешное окончание проекта... это событие должны как-то отмечать. Все должны собраться здесь, поздравлять. Ну пусть не меня – я мало значу во всем этом деле, но друг друга.

– Понимаю. Обычаи изменились.

– Теперь не отмечают такие дела?

– Почему, отмечают. Группа действительно собиралась вчера – кто смог и захотел. В Лондоне. Отметили без тебя. Но не потому, что ты мало значишь, а потому что люди, работавшие на твою жизнь и здоровье, не должны навязываться тебе, вызывать на себя твою благодарность. Поэтому сегодня здесь никого нет, кроме меня. С Эриком ты познакомился в общем случайно, вне плана.

– Странно, что в коридоре вообще пусто. Кто-то ведь должен был дежурить у приборов? Или все наблюдение за мной было оставлено на усмотрение компьютеров.

Все-таки пусть это лаборатория, но и больница. У нас в больнице кто-то обязательно дежурил, на всякий случай хотя-бы.

– Никита, сейчас все не так. Группа большая, но все живут и работают в разных местах. Члены группы следили за тобой и работали с тобой через компьютерную сеть. Я просто не представляю себе, что такое мог бы сделать человек, чего не может компьютер. Если бы с тобой что-то случилось, то все равно сделать что-то можно только через медицинский комплекс, на котором ты лежал, и который управляется только через компьютер. А для непосредственного контакта на последнем этапе вполне хватало меня. Если нужно, можно было бы попросить кого-то из работающих в этой лаборатории в других группах.

– Здесь еще много людей работает?

– Это большая лаборатория. Наша группа занимала здесь только один рабочий отсек. Сейчас все остальные наверняка прилипли к экранам, смотрят на нас.

Все-таки любопытное событие: тебя же никто кроме членов нашей группы не видел.

– Нас сейчас снимают?

– Видеодатчики работают в любом помещении. Но подключиться можно только к датчикам общих помещений, как этот коридор, или внешним.

– У нас такое событие обязательно показали бы по телевизору, собрались корреспонденты, брали интервью.

– Телевидения в твоем понимании сейчас нет, я уже тебе говорила. Сообщение о тебе есть в библиотеке новостей. А показывать тебя без твоего согласия в общих новостях нельзя: это твое личное событие, такой показ был бы вмешательством в твою личную жизнь.

Навстречу по коридору быстро шел молодой мужчина, жгучий брюнет, типичное лицо кавказской национальности.

– Привет Искандер, – Аня сказала это на русском 20-го века, и Никита услышал из стены голос программы – переводчика.

– Приветствую тебя, Ледяная Красавица, приветствую и тебя, Исторгнутый из Вечности.

– Знакомься с моим подопечным: это Никита Панкратов, пришелец из прошлого.

Никита, это Искандер Ахатов, постоянный здешний житель и мой самый горячий поклонник.

– Безуспешный! – рукопожатие Искандера было крепким, он смотрел на Никиту с дружелюбным любопытством.

– Любопытствуешь, или вышел меня отбить у соперника? – насмешливо спросила Аня.

Искандер смутился на мгновение.

– Нет, случайно, клянусь богами. Обедать ходил.

– Рановато. И почему не в лабораторной столовой?

– Прилетала коллега из Зеленограда, очень красивая. Работали с утра вместе.

Потом вышел пообедать с ней и проводил на стоянку. Не буду вас задерживать.

Желаю тебе, Никита, удачи и любви. Держись бодро. Ты уже схватил тигра за хвост, так не отпускай, пока не станет покорен.

– Приятный парень. – сказала Аня, когда Искандер отошел от них – Любит изображать галантного и удачливого женолюба. Но в науке талантлив и удачлив куда больше, чем с женщинами.

– Аня, компьютер следит за нами? Он будет переводить везде, где бы я ни оказался?

– Конечно, следит за нами и за каждым человеком. Видеодатчики для этого и предназначены. Ты можешь воспользоваться переводчиком везде, где есть терминалы.

Здесь, в лаборатории, терминалы на каждом шагу, а снаружи встречаются реже.

Никита с Аней подошли наконец к большой двери в конце коридора. Аня остановилась.

– Ну вот и настал торжественный момент: сейчас 12 часов дня, четверг 5 июня 2186 года. Никита Панкратов делает первый шаг в новый мир. Никита, сделай пожалуйста соответствующее выражение лица. Компьютер, сыграй нам марш и открой ворота.

Под громкие звуки "Прощания славянки" Никита сделал шаг за порог.

Часть 2. Невозможный мир.

– Ну как, я достаточно соблюла требования твоей эпохи по обеспечению торжественности исторических моментов?

Посмотрев на смеющуюся Аню, Никита тоже засмеялся.

– Прекрасно! Ты словно родилась раньше меня.

Никита с любопытством оглянулся вокруг. Он находился не на улице, а опять в коридоре, широком, как ночная Тверская. Высокий потолок заливал коридор ярким, почти солнечным, светом. Справа и слева коридор уходил в бесконечность, как показалось Никите. Высокие двери, из которых вышел Никита, бесшумно закрылись.

Над дверями была надпись. Никита сначала никак не мог понять, что там написано, но потом сообразил, что в надписи смешаны латиница и кириллица. После этого надпись легко прочиталась: "Laboratoriя эksperimentalьnой virobiki".

– Алфавит тоже изменился?

– Да. Сейчас используется единый всемирный алфавит. За основу взят латинский, который использовали очень многие народы. Его дополнили буквами из кириллицы, греческого и других алфавитов. Число букв дошло до восьмидесяти шести, зато они читаются почти одинаково на любом языке, и нет сдвоенных и строенных букв. Для меня это было самым ужасным при изучении древних языков: я никак не могла понять, где эти буквы следует читать раздельно, а где они обозначают один звук.

– Но изучать гораздо больше букв...

– Не так сложно. К тому же каждый язык использует только часть алфавита.

Нам направо.

Аня повела Никиту вдоль коридора.

– Мы находимся внутри дома-города. В твое время таких не было. Высота почти два километра, ширина больше трех километров. В доме живет около полумиллиона человек. Этот дом стоит на том месте, где в твое время был город Шатура. По внешним стенам квартиры. За ними зона отдыха и развлечений. В центре лаборатории, производство. Подвал дома уходят вглубь больше чем на километр.

Там, под землей, тоже производство и энергетика. На крыше транспорт эквивалент аэропорта твоего времени и стоянки гравикаров. Мы сейчас в лабораторно-промышленной зоне, и идем в жилую. Там, в ресторане, отметим твое выздоровление. Если ты согласен, конечно.

– Согласен.

– Потом пойдем домой – ты будешь жить в одной квартире со мной. Потом экскурсия по окрестностям. Таков план на сегодняшний день. Согласен?

– Аня, а это удобно, если я буду жить в твоей квартире?

– Неудобно было бы тебе жить одному. Ты ведь пока беспомощнее ребенка, не умеешь ничего, тебя нужно учить простейшим бытовым вещам. Когда научишься жить самостоятельно, тогда посмотрим.

– Да я не про это. В мое время, когда мужчина и женщина жили в одной квартире...

– Даже и не мечтай! Я про твое время знаю достаточно. Но сейчас другое время. И ты ему принадлежишь теперь.

Вдоль коридора до высоты человеческого роста тянулась полоса толстых панелей из прозрачного материала, внутри которых переливались сложные объемные узоры и орнаменты. Краски были яркими, иногда казалось, что они сами светятся.

Иногда там были картины или барельефы. Никита не сразу понял, что рисунок внутри панелей все-таки повторяется через пару сотен шагов.

– Это все коридоры так украшены?

– Называй это улицей. Не все: это зависит от возраста города и от его жителей. Местные художники время от времени делают новые рисунки для улицы.

Тогда часть старых панелей заменяется. В старых городах украшения повторяются редко. А вообще каждой улице художники стремят придать свой стиль, разные города отличаются очень сильно.

Линия декоративных панелей разрывалась иногда дверями с надписями над ними.

Выше линии панелей стены были из белого полированного камня, похожего на мрамор.

На высоте около двух человеческих ростов вдоль обеих стен тянулись балкончики со сплошным парапетом. Смысл балкончика стал ясен Никите у перекрестка, где балкончик заканчивался лестницей.

– Прокатимся? – спросила Аня, направляясь к лестнице на другой стороне перекрестка улиц – коридоров, – крепче держись за перила.