Текст книги "Резюме сердцеедки"

Автор книги: Влада Орлецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Влада Орлецкая
Резюме сердцеедки

1

– Послушайте, вы зачем перестроились в этот ряд?!

Водитель «Волги» неприязненно посмотрел на нее в зеркало заднего вида, на котором, отвлекая внимание, болталась из стороны в сторону какая-то мягкая игрушка. Кажется, это была свинка.

Форменное мещанство – вешать на лобовое стекло подобные штучки-дрючки. Для нее это было примерно то же самое, что фарфоровые слоники на покрытом ажурной салфеткой комоде времен нэпа. Соня вперила в водительский затылок, поросший редкими русыми волосами, взгляд, полный самой искренней ненависти. Ибо сейчас не было во вселенной другого человека, которого бы она ненавидела сильнее. Кроме, пожалуй, самой себя…

Господи! Если эта пробка немедленно не рассосется, она точно опоздает, и тогда все будет кончено. Соня усилием мысли попыталась заставить окружавшие их автомобили двигаться быстрее. Ее знакомая москвичка, бывая наездами в Новосибирске, говорила, что это не пробки, а так – затрудненное движение. Но для Сони ее слова были в данную минуту слабым утешением. Она снова, уже в десятый или даже в пятнадцатый раз нажала кнопку вызова на сотовом, который не выпускала из рук на протяжении всего пути. Казалось, что телефон раскалился добела и вот-вот взорвется прямо у нее в руках. Она тупо слушала музыку – есть теперь такая фишка, когда вместо скучных гудков звучит мелодия. Но слушать музыку в течение хотя бы полуминуты было не менее оскорбительно, чем гудки.

Андрей не хотел с ней разговаривать. В утешение себе она представила, что он уже сидит в купе, его багаж уложен под нижнюю полку, а мобильный, конечно же, на самом дне толстой дорожной сумки, оттого он и не слышит вызова. «Да нет же, – сказала она себе. – Кто кладет мобильный в такие сумки? Тем более на дно. Тем более мужчина…» Просто он не хочет с ней разговаривать. Вот и все…

Медленно ползущая кавалькада автомобилей достигла перекрестка и, дождавшись нужного сигнала светофора, начали разъезжаться. «Волга» уверенно рванула вперед, но Соне этого было недостаточно.

– Вы можете ехать побыстрее? – затормошила она водителя.

– Слушай, может, у тебя пешком быстрее получится, а? – вспылил тот.

Эта растрепанная нервная баба ему сразу не понравилась. Типичная современная фифа, карьеристка и стерва. Может, даже чья-нибудь начальница. Но он все-таки остановился, когда увидел, что она машет рукой, – деньги-то нужны. И вот теперь она сидит на заднем сиденье его «Волги», морщит холеную рожу от пропитавшего салон крепкого табачного запаха и ерзает так, что, того и гляди, протрет и без того ветхий чехол. У нее был такой вид, будто она сейчас выскочит из машины и побежит впереди автомобиля. Не иначе опаздывает. Ну да, ей ведь надо на вокзал. Он усмехнулся про себя: «Чтоб ты опоздала, зараза!».

Водитель мысленно приготовился к пререканиям, ибо пассажирка была порядком на взводе, и дискуссия в целом обещала быть увлекательной.

– Извините меня, пожалуйста, – смиренно произнесла она, вдруг осознав всю бесперспективность спора с человеком, от которого сейчас зависела ее жизнь.

Вот и умница. Благодаря этим бесхитростным словам она вдруг перестала казаться ему такой уж стервой.

– Да ладно, – примирительно ответил он. – Я же понимаю.

И вдруг услышал, как она всхлипывает. Он снова взглянул в зеркало. Так и есть. Подбородок с ямочкой дрожит, из глаз катятся слезы, кончик носа моментально покраснел, как у алкоголички, мордочка пошла пятнами. Брюнетки почему-то ужасно дурнеют от слез. Вообще-то ему нравились шатенки, но эта тоже ничего – как ни странно, расплакавшись, она вдруг перестала быть стервой и карьеристкой, и теперь была похожа на множество других молодых женщин, милых и беззащитных, переживающих из-за какой-нибудь фигни. Он почувствовал, что в нем проснулся английский джентльмен, дремавший где-то глубоко внутри, и в одно мгновение перестав быть водилой-хамом, мягко произнес:

– Да ладно вам. Что уж так убиваться? Это ведь не последний поезд в вашей жизни…

Соня обреченно кивнула головой.

– Последний, – сказала она.

Она не может гоняться за Андреем Вершининым несколько лет, как Скарлетт за своим капитаном Батлером. Она даже не может сказать себе: «Ах, я подумаю об этом завтра…» Она, Соня Багрицкая, должна сделать это сегодня. Ради себя, ради Андрея, ради своего будущего ребенка… Их с Андреем ребенка.

2

Это началось полтора года назад, когда Соня в компании подруг отмечала свой день рождения. Она вдруг осознала, что ей тридцать один и что она больше так не может – отмечать дни рождения в компании подруг. Нет, ее девчонки – они, конечно, славные, веселые, но… Странно, еще в прошлом году, когда ей стукнуло тридцать, она могла бесшабашно отрываться по полной: отплясывала в ночном клубе, танцуя и флиртуя со всеми более или менее приличными мужиками, и не думала ни о чем. Ни о том, что ей тридцать, ни о том, что в принципе уже пора бы начать задумываться. Ибо есть над чем.

Все усугубилось в день рождения Маргариты, или Марго, как они называли ее в своей компании. Они не пошли ни в ресторан, ни в клуб, а просто собрались у именинницы дома. Этакий скромный девичник. Марго, правда, наготовила еды, но они мужественно старались держать себя в руках. Это было нелегко, так как все выглядело невероятно аппетитно. Судя по количеству еды, ее вполне могло бы хватить на небольшую свадьбу. А их всего-то было четверо. Вернее, пятеро, если считать Ритулину дочь Глафиру, девицу тринадцати лет, которая периодически выбегала из своей комнаты, хватала что-нибудь со стола и снова исчезала в своей «светелке» трепаться по телефону с какой-нибудь подружкой или играть на компьютере.

Свое имя Глафира ненавидела и потому страдала. Она считала, что из-за него у нее одни проблемы и неприятности.

– Мам, ну почему ты назвала меня Глафирой?! – трагически восклицала она.

– Скажи спасибо, что не Феклой, – отвечала дочери не слишком ласковая Марго.

– Вы с папой хотели назвать меня Феклой?! – чуть ли не в слезах вопила несчастная Глаша, не оценив грубой шутки. – Что плохого я вам сделала?!

Так же как в семидесятые – восьмидесятые годы в каждом классе можно было встретить несколько Татьян, Наташ, Елен, Галин, а также Сергеев, Андреев, Алексеев и Саш, так и теперь родительская фантазия в плане имен для деток не отличалась разнообразием. В классе, где училась я Глафира, было две Дарьи, по три Елизаветы, Екатерины и Ксении и целых пять Анастасий. Мальчики же были сплошь Артемы, Никиты и Данилы. Встречались, правда, и Захары, но уже значительно реже. А вот Глафира была одна, и в силу подросткового максимализма, который уже давал о себе знать, это ее совсем не устраивало. Она чувствовала себя белой вороной, а что может быть хуже в этом возрасте?

Что с ее именем что-то не так, Глафира поняла еще в пять лет, когда они с матерью гостили у тетки Марго во Львове. Фаина Тарасовна почему-то называла свою внучатую племянницу Фирой, и это приводило ребенка в бешенство.

– Я не Фи-ира-а-а! – кричала девочка чуть ли не в истерике.

С Глашей она еще как-то могла мириться, но Фира… Если бы не вареники с вишней и прочие вкусности, которыми Фаина Тарасовна потчевала гостей, пребывание у нее было бы невыносимым. И еще она так смешно разговаривала, мешая русские слова с украинскими… Кабы не это ее неизменное «Фирочка, солнышко…», с ней можно было бы прекрасно ладить.

Марго родила Глашу в восемнадцать, благодаря чему супруг Илья, ее ровесник, был освобожден от воинской повинности. Отношения у них были – раз на раз не приходится. Илюша работал дальнобойщиком, и оказалось, что это не только его профессия, но и основная черта характера. Естественно – бабы, пьянки, уходы из дома с вещами… Несколько раз она совершенно серьезно собиралась разводиться, но потом все как-то улаживалось.

После тридцати на Илью неожиданно снизошло просветление. Он бросил пить, насколько это вообще возможно, и, как эго обычно случается с людьми, которые резко решили «завязать», развил лихорадочную деятельность. Работал буквально как зверь. Ушел от хозяина, взял в лизинг двадцатитонный тягач «Вольво», приобрел «телегу» с тентом и начал ездить на своей «фуре» – возил грузы на Запад и обратно. Марго из простой домохозяйки превратилась в диспетчера при собственном муже. Или в «менеджера по междугородным грузоперевозкам», как она себя в шутку называла. Она искала грузы в Интернете, обзванивала транспортные компании и коммерческие фирмы, которые хотели воспользоваться услугами перевозчиков. Больше всего в профессии мужа ее устраивало то, что он бывал дома крайне редко, и то почти все время спал. Это был такой кайф, как если бы ее мужем был капитан дальнего плавания. И практичная Марго это ценила. Хотя утверждала, что мужа любит.

У нее случались увлечения – гуцульский темперамент Ритули брал свое. Мужчинам она ужасно нравилась. Стоило ей повести бровью или бросить на «объект» взгляд своих темных влажных глаз, в которых горел бесовский огонь… добавьте к этому пышные формы – словом, глядя на нее, даже завзятые почитатели анемичных моделек начинали исходить слюной. Марго носила облегающую одежду и декольте, выставляя напоказ все, чем ее одарила природа, пользовалась яркой помадой и лаком для ногтей, а свои густые длинные волосы красила в красноватые тона, отчего была похожа на женщину легкого поведения, – но ей, как ни странно, все это очень шло. Кто-то, наверное, считал Маргариту вульгарной, но они, ее подруги, не придавали этому значения.

Третья подруга, Надежда, вот уже двенадцать лет профессионально занималась шитьем одежды. Она была довольно успешной портнихой, по крайней мере, дамы к ней приходили далеко не простые. Муж от нее ушел несколько лет назад: ему не нравилось, что жена постоянно занята какой-то ерундой, от которой всюду грязь, к тому же в доме все время отирается разное бабье. Сам он почти не зарабатывал и при этом менял места работы по два раза в год, пока не нашел хорошее место, которое его полностью устроило. Как выяснилось позднее, этим местом оказалась постель его начальницы. Детей у Нади не было, она просто не могла их иметь и поэтому болезненно обожала Глашу и десятилетнего Егорку, сына их четвертой подруги – Веры.

Надежда была полной противоположностью Марго. Спокойная, рассудительная, понимающая, бесконечно добрая – этакая мать настоятельница. Она обладала неброской внешностью, красила волосы в естественные тона и почти не использовала косметику – в общем, являла собой абсолютно невыразительный тип женщины. Впрочем, благодаря своему ремеслу Надежда всегда была одета с иголочки – модно, порой даже с претензией на оригинальность, и к тому же следила за собой, так что имела бы все шансы найти себе нового мужа, если бы не бесплодие. Сначала она пыталась лечиться традиционными средствами, потом пошла к колдунам и знахарям, но тщетно. То ли целители, все сплошь потомственные, оказались липовыми, то ли медики, как ни странно, на этот раз все-таки не ошиблись в диагнозе…

Вера, четвертая подруга, была старше их всех на два года – ей исполнилось тридцать три. В школе с ней никто не дружил, и она, бедняжка, прибилась к ним, малолеткам, поскольку жила с ними в одном доме и их родители хорошо знали друг друга. Тогда она страдала косоглазием и носила очки с одной заклеенной линзой, поэтому никто из одноклассников не хотел с ней водиться.

Вера была матерью-одиночкой. Не потому, что мужчины на нее не западали, а просто так получилось.

А она и впрямь была страшненькая, долговязая, нескладная и очень худая. Ее довольно внушительный носик а-ля Барбара Стрейзанд и оттопыренные уши никого не приводили в экстаз, однако сын Егор у нее откуда-то появился, хотя она никогда и не говорила своим подругам, кто являлся его отцом и куда он девался. Байки о том, что он полярник или, к примеру, летчик, она могла сколько угодно рассказывать своему малолетнему сыну. Егорка, впрочем, был смышленым малым и никогда не приставал к матери с глупыми вопросами. И хотя он рос без отца, ни у кого не вызывало сомнения, что из него выйдет настоящий мужик. Он обожал свою мать, даром что у нее не было ни красоты, ни ума, ни профессии, которая могла бы их прокормить, поскольку Вера уже разменяла четвертый десяток, нечего было и ждать, что хоть что-то из перечисленного у нее когда-нибудь появится.

Но, как это обычно бывает, Создатель в своем стремлении к вселенскому равновесию заботится о своих непутевых чадах, которые не могут сами добыть средства к существованию. Не обо всех, конечно. Но Вера – ленивая, как тюлень, – была добрейшим человеком, и Господь послал ей неплохое наследство: у нее умерла богатая и одинокая двоюродная тетка, оставив племяннице квартиру, кое-какие драгоценности, машину и немного денег. Верочка, будучи совершенно инфантильной и неприспособленной к жизни, осталась у родителей, а теткину квартиру сдавала. На эти деньги и существовали они с Егором. Машину она подарила брату, чтобы не завидовал и не обижался. Подарок сестры не принес ему счастья, ибо уже через две недели он разбил халявный автомобиль. Марго безбожно ругала Веру за такую расточительность: мол, не могла сама ездить, так продала бы – тоже деньги! Надежда, наоборот, считала, что Вера поступила абсолютно правильно и не ее вина, что брат не сумел с пользой распорядиться подарком. Обе они сходились на том, что и без Веры на дорогах полно потенциальных убийц, которые не умеют ездить. Сама Верочка на все, что бы ей ни говорили, отвечала блаженной улыбкой.

Итак, их было четверо. Четыре мушкетерки. Они даже пели, когда бывали в уже изрядном подпитии: «Нас четверо, еще пока мы вместе, и дело есть, и это дело чести! Девиз наш: все за одного, и в этом наш успех!» Не пели, конечно, – горланили дурными голосами. Кроме этого куплета, слов никто не знал, они просто продолжали орать то же самое сначала, и так много раз, пока в конец обалдевшие соседи не начинали стучать по батарее.

В их компании, что символично, были и Вера, и Надежда, и даже Софья, но не было Любви. Вместо нее была Маргарита. И именно у Марго, единственной из всех, имелся более или менее реальный мужик. Надя была бездетной разведенкой, с утра до поздней ночи в своих заказах. У Верочки, наоборот, был сын, но не было профессии, при этом последнее нимало ее не тяготило. А вот Соня… Соня Багрицкая сделала неплохую карьеру и никогда не страдала от отсутствия внимания. Ей постоянно делали предложения руки и сердца, но она и не думала соглашаться – просто ей никто не нравился настолько, чтобы она захотела создать семью.

Она вела себя, как та принцесса из сказки: один толстый, что твоя бочка, другой, напротив, длинный и тощий и нос у него, как флюгер, третий – глуп как пробка, и так далее. Даже Андрей Вершинин, красавец и спортсмен, у которого, по мнению подруг, были все шансы затащить в загс требовательную Соню, и тот ей чем-то не угодил. Потерпев поражение от своенравной дамы сердца, он куда-то скрылся с ее горизонта, а она и ухом не повела. Этот ушел – другой будет. Как троллейбус. Категоричная Марго считала, что Сонечке не хватает хорошей трепки, хотя бы в моральном отношении, тогда бы она поняла, чего стоит Большое женское счастье. Но Соня была с ней не согласна. Она-то прекрасно знала, что ей нужно, и это «нужное» обязательно должно было рано или поздно появиться. Кто бы и что бы ни говорил.

И вот ей уже тридцать один, а «нужного» как не было, так и нет. Мудрая Надя однажды сказала ей: «Если получается не так, как хочешь, значит, хочешь как-то не так». И еще добавила, что, может, мужчины, о котором грезит Соня, вообще нет в природе и в ближайшее тысячелетие не предвидится. Но Соня опять-таки не согласилась, отметя все доводы подруги.

– Какая радость выскочить замуж за первого встречного? Уж лучше поститься, чем есть что попало. И вообще, «используй то, что под рукою, и не ищи себе другое» – это не мой принцип.

На что прагматичная Марго ответила ей, процитировав героя одного известного фильма:

– Жить надо не для радости, а для совести!

И многозначительно, будто читала Библию, подняла указательный палец.

На дне рождения Марго Соня изо всех сил делала вид, что ей весело, хотя на самом деле хотелось выть волком – до того ее достали и сами подруги, и их шуточки по поводу бабьей доли, и собственное одиночество. Она не знала, что с этим делать, не могла пойти домой и остаться одна в своей квартире… После посиделок Соня поехала к родителям, но, увидев знакомый дворик между двух панельных девятиэтажек, старые клены, облезлый грибок над песочницей и лавочку, где они с девчонками напились после выпускного, почувствовала такую тоску, что полночи проревела в подушку.

3

Соня возглавляла отдел персонала в кадровом агентстве и занималась топовыми позициями, то есть подбирала кандидатов для руководящих вакансий самого высокого уровня. У нее в подчинении было четверо менеджеров. Один из них, Ленчик Шелепов, занимался вакансиями коммерческих директоров и «продажников» – «продажных» менеджеров, как шутили в отделе. Света Сидоркина отвечала за секретарей, офис-менеджеров, а так же бухгалтеров и финансистов. Полина Игоревна Фатьянова, самая старая сотрудница, ведала вакансиями, связанными с производством. Еще один молодой человек, Степа Авдонин, занимался программистами и сам был по совместительству системным администратором.

Степу она нашла сама – это был сын ее соседей. Как-то его матушка посетовала в разговоре, что больно уж много времени сын-студент просиживает за компьютером. Соня заинтересовалась, тем более что агентству требовался толковый «сисадмин». Она поговорила со Степой, потом привела его в офис и, пока шел испытательный срок, поняла, что такими знаниями, как у него, редко могут похвастать даже матерые «программеры». Степа перевелся на заочное отделение и начал работать в агентстве. Вообще Соня считала Авдонина самым полезным из всех своих сотрудников. Во-первых, он отлично разбирался в компьютерных системах и сумел создать очень удобную, можно сказать, эксклюзивную базу данных. А во-вторых, она ни разу не слышала от него, в отличие от остальных, что, мол, работы нет, вакансий мало и какие же дураки – все эти клиенты, а соискатели и подавно…

Она ненавидела все эти обывательские разговорчики. Такая позиция, по ее мнению, свидетельствовала о слабости и незрелости. Правда, иногда ей и самой становилось смешно и казалось, что ее подчиненные не так уж и не правы.

Например, у Светы Сидоркиной был случай, когда кандидат, которого она предложила одной солидной конторе на должность финансового директора, взрослый дядька сорока лет, отколол номер: выслал анкету под другой фамилией, именем-отчеством и, подлец, продолжал называть себя так даже на собеседовании, честно глядя ей в глаза. Света проверила его паспорт, но он и тогда не стушевался, а сделал вид, что в подобной конспирации нет ничего особенного. И, сколько она ни пыталась втолковать ему, что такое поведение, мягко говоря, неэтично, он так ничего и не понял и даже наорал на нее, будто она в чем-то перед ним провинилась. Соня вынуждена была вмешаться и поставить наглеца на место, а потом отпаивала валерианкой Светлану, которую всю трясло мелкой тряской, и пораньше отпустила домой. Света очень плохо переносила стрессы, но Соня держала ее в отделе, потому что Сидоркина старалась изо всех сил и у нее все-таки что-то получалось.

С Полиной Игоревной у Сони были ровные и внешне уважительные отношения, хотя та была упряма, как ослица, и у нее имелись собственные представления о том, как надо строить свою работу. Соня чувствовала, что Полина презирает ее за то, что она не замужем. Она вообще презирала независимых женщин, предпочитающих карьеру своему природному предназначению, так что тут, как говорится, не было ничего личного. У Полины Игоревны в плане семьи все обстояло как положено: муж, двое детей, тоже семейных, и, понятное дело, маленькие внуки. Ей предлагали в свое время возглавить отдел, но она отказалась – не рвалась в начальники.

Прелюбопытной фигурой был двадцатипятилетний Ленчик Шелепов, красавчик и франт. К своим туалетам и своей внешности он относился с не меньшим трепетом, чем какая-нибудь завзятая модница. Он носил длинные волосы и модные костюмы, летом – непременно светлые, с неизменными белыми туфлями, которые Соня считала пижонскими. Ходил в спортзал – регулярно, а не от случая к случаю, и очень беспокоился о своем здоровье. Ленчик был карьеристом, и Соня знала, что он метит на ее место – это огненными буквами было написано у него на лбу: в прежние времена он, возможно, стал бы комсомольским вожаком и стукачом по совместительству. Ленчик же полагал, что она этого не замечает, и вовсю клеился к Соне. Она же не понимала, зачем ему это нужно: проценты от закрытых им вакансий у него и так приличные, а на место руководителя отдела его никто бы не поставил. Соня даже мысли не допускала, что интересует его как женщина, а если бы вдруг выяснилось, что это так, она бы умерла со смеху.

Сегодня она пришла на работу совершенно разбитая. После дня рождения Марго и бессонной ночи со слезами, Соня выглядела плохо, да чего уж там – хуже просто некуда. Она села на кухне, чтобы в одиночестве спокойно выпить зеленого чаю. Ленчик вошел следом за ней, прикрыл дверь, тоже налил себе чаю и сел напротив. Соне от злости захотелось тут же его уволить. Ну что за идиот! Хорошо хоть денег приносит больше всех остальных, вместе взятых, а то бы…

– Софья Александровна, а что вы делаете сегодня вечером?

Соня едва не поперхнулась горячим чаем. Нет, когда-нибудь она его точно прибьет…

– Ничего себе вопросик! – рассмеялась она. Больше всего ей хотелось плеснуть кипятком прямо в его наглую морду, но она лишь рассмеялась.

– Нет, правда, – не отставал Ленчик.

– А что хотел-то, Лень?

Конечно, ей было понятно, чего он хотел, но она ничем не могла ему помочь.

– Да я пригласить вас собирался куда-нибудь в приличное место, посидеть, кофе попить… мне просто необходимо с вами поговорить… наедине…

Он не спеша отхлебывал чай из своей чашки и при этом неотрывно смотрел на нее, будто гипнотизировал.

– Мы и тут можем кофе попить. И поговорить, – заметила Соня.

– Ну где-нибудь на открытой террасе кафе

было бы лучше, – не отставал он.

– Но ведь это уже будет не наедине. Не правда ли?

Иногда ее посещали стервозные мысли. А что, если плюнуть на статус и вообще на все, затащить этого жалкого Ленчика в свою квартиру и там, гру

бо толкнув на кровать, заставить воплотить все ее эротические желания? И воплотит ведь, мерзавец, никуда не денется. Во всяком случае, морально он уже давно ее изнасиловал, не пора ли от психологического секса перейти к настоящему? Подобные мысли всякий раз вызывали у Сони истерический смех, а потом становилось грустно-грустно. Потому что ей легче застрелиться, чем уступить домогательствам Ленчика. Она просто перестала бы себя уважать.

На этот раз ее спасла Света Сидоркина. Ленчик смерил вошедшую на кухню коллегу таким взглядом, будто увидел свой собственный геморрой.

– Софья Александровна, вам кандидат звонит… Подойдете?

Соне захотелось ее расцеловать.

– Конечно, Светик. Спасибо, дорогая.

Ну вот почему бы ему, молодому и в общем красивому парню не обратить внимание на такую же молодую и красивую Светку? Милая девочка, тоненькая, длинноногая, как теперь любят, даже грудь есть. Покладистая, податливая, нежная, как котенок. А он пристал к ней, Соне, как банный лист к тому самому месту. Ну правильно, кто такая Света Сидоркина? Она ведь не руководитель отдела, так чего зря время терять? Лучше за старухой Багрицкой приударить, авось что и выгорит… Мелкий карьерист.

Соня вошла в кабинет. Трубка рабочего телефона покорно ждала ее рядом с аппаратом.

– Слушаю, – почти весело произнесла Соня.

– Добрый день, Софья Александровна, – ответил ей удивительно приятный мужской голос.

– Добрый, – согласилась она, и на душе у нее вдруг действительно стало радостно и хорошо.

– Это Станислав Демин. Я хотел попросить вас перенести встречу на завтра. У меня возникли непредвиденные обстоятельства по работе. Нельзя подводить работодателей, даже если собираешься увольняться, как вы думаете?

Соня узнала его, хоть ни разу не слышала его голос. Они переписывались по электронке. Этого Демина она должна была переманить с прежней работы по заданию своих клиентов – крупной международной корпорации, которой нужен был приличный директор для новосибирского филиала. Вчера он ей написал, что сегодня придет на собеседование. И вот позвонил сам. Это был, безусловно, прогресс. И хотя встреча переносилась, она облегченно вздохнула: «Слава Богу, а то я сегодня выгляжу так, что не приведи Господь…»