Текст книги "Бирит-нарим (СИ)"

Автор книги: Влада Медведникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

   Мгновение Илку молчал, а потом кивнул и сказал:

   – Ты хозяин Аккаде, ты старший и сильный. Я подчиняюсь твоему слову и буду ждать твоего возвращения. Но перед тем, как отправишься в дорогу, прими от меня дар.

   – Дар? – повторил Лабарту и улыбнулся.

   Илку поднялся и, звонко хлопнув в ладоши, выкрикнул имя. Где-то в глубине дома зашуршали занавеси, послышались торопливые шаги, и в комнату вбежал слуга. Едва взглянув на своего господина, он припал к земле и так замер. Был он уже не молод, наголо обрит и облачен в чистые длинные одежды. На предплечье блестел медный браслет. Старший среди рабов, надзирающий за другими невольниками... Но от него исходил запах страха, и Лабарту слышал, как колотится его сердце. Все рабы в этом доме боялись своего господина.

   – Найди Нидинту, Кури и Адад-Бааля, – сказал Илку. – Пусть собираются в путь. Я отдаю их другому хозяину, и завтра утром они покинут Аккаде.

   – Я услышал твои слова и исполню, – ответил раб, не поднимая головы. Потом выпрямился, поклонился, прижав руки к сердцу, и исчез в коридоре.

   Зачем, Илку? Неужели ты думаешь, что я отправляюсь в путь без слуг? Татану богат и корабли его готовы к отплытию...Там гребцы, опытные корабельщики и доверенные слуги старика. Зачем мне еще трое?

   Лабарту не смог сдержать усмешку, и Илку обернулся, качнул головой.

   – Не отказывайся от моего дара, – проговорил он. – Все трое молодые и здоровые, кровь у них – чище утренней росы. Возьми их, пусть они поддержат твою жизнь.

   Жертвы...

   Становясь богачом, Илку всегда наполнял свой дом рабами, и Лабарту знал, что многих бывший хозяин Аккаде держал лишь ради крови. Когда в твоем доме есть люди, предназначенные в пищу, можно не бояться жажды. Так считали многие экимму, и многие держали при себе человека, кровь которого пили время от времени.

   Многие, но не Лабарту.

   Человек, живущий рядом и год за годом, иногда даже дюжины лет питающий тебя своей кровью... В этом не было преступления против законов и правил, установленных в незапамятные времена. Но все же Лабарту неприятно было даже думать о таком.

   – Я не держу жертв. – Ему показалось, что слова звучат слишком резко, и все же не смог сдержаться. – Когда мне понадобиться кровь – я найду ее. Мне нет нужды везти их с собой.

   – Ты отправляешься в море, – возразил Илку. – Многое может случиться в море. Ты пойдешь через другие земли, кто знает, каковы экимму, живущие там? Если ты повезешь с собой мой дар, тебе не придется спрашивать разрешение пить кровь в чужих городах. Возьми их, прошу.

   – Я не привык сдерживаться, – проговорил Лабарту. – Быть может, я убью их, утоляя жажду.

   – Они твои, – засмеялся Илку. – Делай с ними, что хочешь!

   Лабарту рассмеялся вместе с ним, а потом, поднявшись с расшитых подушек, сказал:

   – Ты мой друг, как я могу не принять твой дар? Но, может быть, я и не прикоснусь к ним. Может быть, они вернутся в Аккаде без единого следа от клыков.

   – Может быть, – согласился Илку, все еще улыбаясь. – Просто возьми их с собой.

Глава третья

Нидинту

1.

   Рассвело, и первые солнечные блики играли на волнах за бортом. Своевольные, мутные воды Тигра все быстрее влекли корабли вниз по течению, и попутный ветер раздувал паруса. Голоса людей на пристани, крики птиц и шум ветра – прощание с Аккаде. Впервые за много лет покинуть свой город и отправиться в путь...

   После бессонной ночи клонило в сон, и хотелось опустится на тростниковый настил и спать, пока солнце не поднимется к зениту, пока не переменится ветер и гребцы не налягут на весла под окрики корабельщика... Но Лабарту стоял на корме и смотрел на пристань уплывающую вдаль.

   Еще затемно город проснулся и ожил – столько нужно успеть сделать, пока не настало время полуденного зноя. Ремесленники спешили приняться за работу, торговцы открывали лавки... В мастерских при доме Илку уже разожгли огонь в печах, запахло раскаленным металлом и стало жарко, как в разгар лета. А сам Илку, должно быть, беседует с надсмотрщиком за рабами, или идет во дворец в сопровождении писца и телохранителя. В храме жрецы поют гимны и возносят утренние жертвы, а внизу, у подножия зиккурата многоголосая толпа уже заполнила площадь. Кто раскладывает товар, кто торгуется взахлеб, и вот-вот начнется представление с ручными медведями и обезьянами из далеких стран...

   Лабарту закрыл глаза. Запахи города отдалялись, исчезали, и почти не заглушали аромата прибрежных цветов, воды и утреннего солнца.

   Уплываем. Скоро скроется из виду мой город.

   Аккаде. Отсюда, с кормы уходящего в странствие корабля, город этот вновь казался столь же необычным и чудесным, как и трижды по шестьдесят лет назад, когда Лабарту впервые подошел к его воротам. Город, выстроенный по приказу Шаррукина, царская столица, источник страха и порядка. Перед ним трепещут черноголовые и дикие кочевые племена. Люди говорят: нет подобного этому городу, боги благословили Аккаде, дали ему власть и славу.

   И вся его кровь принадлежит мне.

   Мне не быть сильным, предназначение мое не исполнилось. Но все экимму Аккаде склонились передо мной, и я – хозяин величайшего города. Я достиг того, чего хотел.

   Так ли? Мысль эта не принесла с собой ни гордости, ни покоя. Ничего. Словно это были лишь слова, и ничего не стояло за ними.

   Но я хозяин Аккаде. Я...

   Солнечные лучи уже касались кожи, ласкали, звали к себе. И Лабарту отвернулся от исчезающего города и взглянул на солнце.

   От сердца разлилось тепло, потекло по жилам – сияющий золотой свет. Еще сильней захотелось спать, и в этот миг Лабарту жалел лишь о том, что нельзя погрузиться в сон прямо так – стоя на палубе и не сводя глаз с солнечного диска.

   Мы плывем вслед за солнцем. Вслед за солнцем...

2.

   – А ты видел море? – спросил Син-Намму, глава корабельщиков.

   Они сидели под тростниковым навесом и смотрели на проплывающий мимо берег. На финиковые пальмы, величественные и высокие, на акации, подступающие к самой воде, и на заросли тамариска. Ветер был попутным, лодки, не торопясь, шли вниз по течению. У главы корабельщиков не было сейчас особых дел, и он пришел развлечь Лабарту беседой.

   – Море? – повторил Лабарту и поднес чашу к губам.. Пиво было отменным – без сомнения, из кладовых Татану.

   Син-Намму кивнул. Лабарту прежде видел его лишь пару раз, но запомнил. Тот выделялся из толпы: рослый, загорелый, со змеей-татуировкой, обвивающей руку от плеча до запястья. Сейчас он смотрел серьезно, выжидательно, словно разговор велся о делах важных, а не о пустяках.

   Море...

   Холодные серые волны, разбивающиеся о прибрежные камни. Брызги на губах, соленые, как кровь. Крики чаек, падающих к самой воде и взлетающих вновь. Сосны, согнувшиеся от ветра. Чистое небо в разрывах облаков... И девушка с длинными косами, светловолосая, сероглазая, внимательная и немногословная.

   Лабарту зажмурился, отгоняя воспоминание. На миг вновь показалось, что в груди пусто, словно кто-то вырвал сердце и пеплом развеял по ветру. Но глубокий вздох, усилие воли – и все прошло. Лабарту открыл глаза.

   Солнечный свет бликами искрился на воде, мерно поскрипывала уключина рулевого весла.

   – Нет, – проговорил он. – Я прожил всю жизнь в Аккаде.

   – Самое время отправиться в путь! – засмеялся Син-Намму и подлил ему еще пива. – Ты на пороге зрелости, пора повидать чужие края!

   Лабарту улыбнулся и покачал головой.

   – Тогда, должно быть, я слишком долго медлил, – сказал он. – Порог зрелости давно пройден. прошло уже две дюжины лет и еще три года, с тех пор, как я появился на свет.

   – В самом деле? – удивился корабельщик. – Всего на три зимы меня моложе?

   Лабарту только пожал плечами. Что тут ответишь?

   – Тебе понравится море, – пообещал Син-Намму. – В эту пору бури случаются не часто, и с моими лодками не сравнится ни один корабль в Аккаде, а гребцы сильны и не знают усталости.

   Все люди слабы и легко устают, а корабли лугаля, конечно же, быстрее и надежнее, чем эти. Но каждый хвалит свой товар, торговцу ли не знать об этом?

   Лабарту кивнул, глядя мимо Син-Намму, а тот продолжал:

   – А Дильмун и впрямь прекрасен, хотя ты увидишь, что многое из того, что говорят о нем – небылицы. Женщины в благословенной стране воистину изумительны, не было нужды брать с собой наложницу. – Корабельщик махнул рукой, и Лабарту невольно взглянул в ту сторону.

   Нидинту сидела в тени паруса, пыталась спрятаться от палящего солнца. Полуотвернулась, лица не разглядеть, лишь видна была узкая загорелая рука, придерживающая края покрывала. Рядом примостился Кури – коротко стриженный, высокий и сильный, такому бы воином быть, а не слугой при господине. Адад-Бааля не было видно. Должно быть, все еще стоит на носу корабля, смотрит вперед.

   Подарок Илку. Рабы, чья главная ценность – кровь.

   – Она мне не наложница, – сказал Лабарту и отвернулся. – Просто служанка.

   Син-Намму засмеялся.

   – Будто я не знаю, зачем берут в путь служанку! Или, может статься... – Он наклонился ближе, в глазах мелькнула хитринка. – Быть может, младшая дочка Татану так тебя околдовала, что на других женщин ты уже и не смотришь?

   – Откуда ты..., – начал было Лабарту, не скрывая удивления, но Син-Намму лишь отмахнулся.

   – Кто ж об этом не знает? Может, Татану и все дела теперь тебе передаст, раз отправил вместо себя в плавание и хочет с тобой породниться.

   – Что только не расскажут. – Лабарту отставил чашу и поднялся на ноги. – Может так, а может, и нет. Только время покажет.

3.

   Он проснулся от того, что кто-то откинул занавесь и скользнул под тростниковый навес. Порыв воздуха коснулся лица. Запах остывающей земли, неукротимой реки и осенних ночных цветов... Ветер переменился, и слышались мерные удары весел, скрип уключин. Этот час в ночи – самый темный, час, когда закат давно позади, а утро настанет еще нескоро. В это время дикие звери выслеживают добычу в степи, а люди опасаются выходить из дома. И если уж приходится отправиться в путь – шепчут слова молитв и делают охранительные знаки, едва переступив порог.

   Так кто же пришел сюда в такое время?

   Лабарту не шелохнулся, лежал все так же, молча, глядя из-под опущенных ресниц. Темнота – не помеха для экимму, и он ясно видел женщину, застывшую возле занавеси. Под покрывалом не разобрать очертаний фигуры, лица не видно, но разве ошибешься? На корабле не было других женщин. Только Нидинту.

   – Я тебя не звал, – сказал Лабарту и сел – легко, одним движением.

   Девушка вздрогнула, но не убежала. Лабарту слышал, как стучит ее сердце, испуганно, торопливо.

   Он думал, что Нидинту не ответит, но та повела плечами, и покрывало соскользнуло на пол.

   – Я пришла без зова, – прошептала она еле слышно и шагнула вперед.

   Волосы ее были острижены – едва доставали до плеч. И одета была как все рабыни в доме Илку – в простую рубашку до колен. Ни вышивки, ни украшений, лишь на шее амулет на кожаном шнурке. И даже в темноте Лабарту видел клеймо у нее на плече.

   – В доме моего прежнего господина было много рабов. – Нидинту сделала еще шаг и опустилась на колени возле Лабарту. Ее голос шелестел, словно ветер в тростниках. – Но все же он выделял меня среди прочих и часто звал в спальные покои. А мой новый господин взял с собой лишь троих, и среди них я – единственная женщина.

   Нидинту потянулась, ухватив полы своей рубашки, стянула ее через голову. И так и осталась сидеть, обнаженная, неподвижная.

   Тело ее еще не знало материнства, груди были округлыми, но высокими, манили прикоснуться. Стройная и сильная, привыкшая к работе... И этим Нидинту была похожа на жительниц степи, кочующих следом за стадами. Но, глядя на нее, Лабарту не сомневался: многие поколения ее предки жили в Шумере. Широкое лицо, тонкие черты и огромные глаза – такова внешность черноголовых, и Нидинту была такой же.

   И кровь ее, должно быть, и правда прекрасна...

   До жажды было еще далеко, но Лабарту вдруг увидел красный сияющий свет, струящийся от сердца рабыни, дрожащий в такт ударам пульса.

   Нидинту встретилась взглядом с Лабарту и улыбнулась.

   – Зря пришла. – Ему показалось, что голос звучит недостаточно жестко. Но как можно быть суровым, когда обнаженная женщина сидит на расстоянии вытянутой руки и ждет? – Зря надеешься, что я сделаю тебя своей наложницей. Ты простая рабыня, и ей и останешься.

   – У моего прежнего господина, Илку, две жены и много наложниц. Но все же он часто звал меня.

   Она подалась вперед и положила руки на колени Лабарту. Он едва удержался, чтобы не схватить ее, не привлечь к себе.

   Женщина, желанная женщина... Но уже сейчас я вижу ток ее крови, слышу стук ее сердца... Что же будет, когда жажда настигнет меня?

   – Должно быть, он отдал именно меня, – продолжала Нидинту, улыбаясь, – чтобы мой новый господин, Лабарту, ни в чем не знал недостатка.

   Илку, Лабарту... Она знает наши настоящие имена! Это значит...

   Он отбросил ее руки и встал. Занавесь всколыхнулась от движения. Девушка подняла голову, и в ее темных глазах было непонимание.

   – Ты знаешь, зачем я взял тебя с собой? – спросил Лабарту, глядя на нее сверху вниз.

   – Чтобы пить мою кровь, – ответила Нидинту, и в ее голосе не было и тени страха. – Мой прежний господин говорил, что она прекрасна на вкус, но это никогда не мешало ему...

   Лабарту отвернулся, но даже, не глядя, он чувствовал зов ее тела.

   – Ты зря пришла, – повторил он. – Я не сплю с едой.

   Он ждал, что Нидинту уйдет – разве может женщина, услышав такие слова, не убежать в обиде? Но она вдруг взмолилась, все также шепотом, еле слышно:

   – Если ты не хочешь меня, прошу, возьми мою кровь!

   Лабарту обернулся.

   Нидинту стояла на коленях и протягивала к нему руки, запястьями вверх.

   Она постоянная жертва. Илку часто пил ее кровь, и теперь она жаждет укусов экимму, как пьяница жаждет вина. В этом для нее высшее наслаждение, без этого она не может жить...Жертва.

   – Не сейчас. – Слова давались с трудом. – Я не голоден.

   – Но нам плыть еще долго. – Она все также не сводила с него взгляда и не опускала рук. – Лишь завтра после полудня мы приплывем в Лагаш. Разве ты не захочешь крови до того? А при свете дня, на корабле, где столько глаз, как станешь ее пить? Возьми мою кровь сейчас, я...

   – Нет, не сейчас! – Девушка отпрянула, а Лабарту продолжал: – Когда мне будет нужно, я позову тебя. Но не раньше. Уходи!

   Нидинту поспешно натянула рубашку и метнулась прочь – лишь занавесь зашуршала ей вслед да покрывало осталось лежать возле постели.

   Лабарту опустился на пол и сжал голову руками, пытаясь успокоиться. Непослушные волосы упали на лицо. В воздухе все еще плыл запах желания и страха. И где-то рядом, за незримой чертой, блуждала тень жажды.

   Зачем, Илку?.. Зачем?

Глава четвертая

Лагаш

1.

   Прежде здесь не было пристани, лишь причальные столбы возле которых качались на волнах тростниковые лодки. А теперь река пестрела парусами – белыми, коричневыми и темно-синими. Здесь пахло рыбой, смолой и людским потом. Зазывалы надрывались, перекрикивая друг друга, торговцы расхваливали свой товар, о чем-то спорили моряки, рабы сгружали тюки на берег... А солнце, как и прежде, отражалось в мутных, бурных водах Тигра.

   Лабарту стоял на берегу, не в силах сделать ни шага.

   Это... Лагаш? Мой Лагаш?..

   – Это рыбный рынок, – сказал Кури. Он стоял рядом, заслоняясь от палящих лучей солнца. – настоящий базар дальше, на площади.

   – Ты был здесь раньше? – спросил Лабарту.

   Он пытался удержать воспоминания, не дать им вырваться на свободу. Что толку вспоминать? Разве это мой город?

   Но горячая земля под ногами, едва приметный ветер и высокие пальмы говорили: Да, это Лагаш.

   – Был, – кивнул Кури. – Две зимы назад. Вместе с прежним господином.

   – Ждите меня здесь, – велел Лабарту. – К закату я вернусь. Мне нужно...

   Он запнулся, не договорив. Что нужно? Кровь? Вот трое рабов готовых отдать свою кровь. Или нужна женщина? Так вот сидит на земле Нидинту – в тонкой рубашке, без покрывала, смотрит снизу вверх, ждет. Стоит только поманить, позвать.

   – Ждите, – повторил Лабарту и направился в город.

   Он шел по широкой улице – две повозки, запряженные ослами, смогли был проехать тут – и смотрел по сторонам, впитывал звуки и ощущения города. Люди спешили по своим делам, не обращая внимания на одинокого путника. Никто не уступал ему дорогу, никто не смотрел с почтением и страхом, никто не видел в нем демона. Многие двери были распахнуты, и лишь занавеси, колышущиеся от сквозняка, скрывали обитателей домов. Из внутренних дворов доносились запахи готовящейся еды, разговоры, смех...

   Лабарту шел, не замедляя шага. Так много людей... Он чувствовал живое тепло, кровь, струящуюся в их телах. Город кипел от жизни, был горячим, словно котел на огне. И земля под ногами была теплой, утоптанная уличная глина, по которой так привычно ступать.

   Земля стала холодной как лед... Город был пуст... И звездный свет сошел с небес... Ослепительная, белая смерть, не отвести взгляда...

   Лабарту зажмурился, а когда открыл глаза, вокруг вновь был жаркий осенний вечер. Где тот Лагаш, по которому две тысячи лет назад промчался колдовской огонь? И следа от него не осталось. Так что же...

   Но это Лагаш. Город, где я вырос. Город, принадлежавший мне.

   Боль заколола изнутри и в горле пересохло, словно одни только мысли о прошлом вызывали жажду. Лабарту невольно пошел быстрее. Он пытался не смотреть на прохожих, но вспыхивающая под кожей кровь притягивала взгляд. Солнце уже опустилось за крыши домов, и лучи его не могли помочь.

   Это мой город...

   И, словно в ответ на неотступную мысль, в голове зазвучал голос из воспоминаний.

   "Когда придешь в чужой город, найди хозяина, и тогда проси..."

   Такой знакомый и близкий голос, что на глаза навернулись слезы.

   – Да, Тирид. – Лабарту сам не заметил, что говорит это вслух. – Я знаю, теперь у Лагаша другой хозяин. Я знаю...

   Он чувствовал звон чужой силы – сияющей и ровной. Да, здесь жил экимму, уверенный и сильный, и город принадлежал ему по праву. И, словно следуя за солнечным лучом, Лабарту свернул за угол, прошел по узкой улице, а потом переулками – и вышел на площадь.

   Шум слышен был издалека, но теперь накатил, словно морской прибой.

   Здешние и чужеземные торговцы, мастерские под открытым небом, мелькание простых и богатых одежд, гул голосов, крики ослов и блеянье овец... Лабарту уже не мог различить лиц в толпе, не понимал, где мужчины, где женщины, где дети, – он видел лишь ток крови, завораживающий, сводящий с ума. И над площадью – закатное небо.

   Из-под ног с мяуканьем метнулась серая кошка, и Лабарту вынырнул из забытья, обернулся и увидел женщину.

   Она стояла поодаль, смотрела на него изучающе, ждала. Тонкое полотно одежд струилось по ее телу, на запястьях и предплечьях сияли браслеты, длинные серьги касались плеч. Она была смуглой и черноглазой, красивой и зрелой. Лишь одно портило ее лицо – старый шрам на левой щеке, белый след на темной коже.

   Она стояла у порога, а позади дверная занавесь чуть приметно колыхалась от сквозняка. Косяки и стены были расписаны знаками Инанны, и из курильницы на уличном алтаре поднимался благовонный дым.

   Лабарту подошел и поклонился. Это к ней вел солнечный луч, это ей принадлежала кровь Лагаша.

   – Похоже, жажда взяла тебя в плен, – проговорила женщина, не переставая улыбаться.

   Ждали ли она нападения? Сочла ли чужака врагом? Лабарту не мог сказать. Глаза ее были слишком темны – если и мелькнула там тень настороженности, как разглядеть? А голос звучал спокойно, без вызова и насмешки.

   – Я Лабарту, хозяин Аккаде, – сказал он. – Я сегодня приплыл, а завтра утром покину Лагаш.

   Женщина подняла руку, отвела волосы с лица, и браслеты со звоном скатились к локтю.

   – Я Инанна-Атума. – Теперь ее взгляд словно бы стал легче, а голос – глубже. – Хозяйка этого города.

   Хозяйка этого города.

   За спиной шумела площадь. Жажда острыми песчинками царапала горло.

   – Прошу, разреши мне пить кровь на своей земле, – проговорил Лабарту, не отводя взгляда.

   Инанна-Атума вдруг улыбнулась, широко, обнажив клыки. А потом подалась вперед и взяла Лабарту за руку, потянула к себе.

   – Только ли крови ты хочешь? – спросила она, и в словах ее звенел смех.

   Руки ее были уверенными и нежными, полные губы манили.

   Лабарту улыбнулся в ответ.

   – Мужчины не могут скрыть от меня своих желаний, – продолжала хозяйка Лагаша. – Если оставишь подношение на алтаре Богини, я одарю тебя ее милостью.

   – У меня есть золото, – кивнул Лабарту и на миг закрыл глаза. Ее волосы пахли благовонными травами и сладким маслом. – Есть серебро и лазурит... Но сперва мне нужна кровь.

   Инанна-Атума засмеялась, звонко, запрокинув голову.

   – У меня есть жертва для тебя! – воскликнула она, и, не дав ответить ни слова, потянула за собой в дом.

   Они миновали внутренний двор, где уже царили сумерки, и оказались в малом святилище. Огонь трепетал в медных и каменных плошках, в углах дрожали тени. У дальней стены стояла статуя богини – украшенная тканями и драгоценностями в неверном свете она казалась почти живой – и Лабарту положил перед ней свое подношение.

   – Сейчас ты утолишь свою жажду, – пообещала Инанна-Атума. – Подожди.

   Потом повернулась и скользнула к двери. И походка ее была такой стремительной и легкой, а браслеты на запястьях и щиколотках звенели так напевно... Лабарту не сумел удержать слова, они вырвались сами собой:

   – Ты танцуешь?

   Инанна-Атума оглянулась, застыв на пороге.

   – Все жрицы Инанны танцуют, разве ты не знаешь? – проговорила она. – Подожди, я сейчас вернусь.

   Лабарту кивнул и опустился на циновку. Закрыл глаза, пытаясь не замечать иссушающий холод жажды.

   Она танцует.

   Это Лагаш.

   И, против воли, воспоминания потекли одно за другим, и остановить их не было сил.

2.

   Он увидел ее в полнолуние, в праздник. Она танцевала на вершине лестницы перед храмом, под музыку флейт, барабанов и гонгов. Украшения сияли, развевались полы вышитой одежды. Шубад, жрица Нанше. Она была на восемь лет старше Лабарту и казалась ему сейчас самой прекрасной женщиной в мире.

   Он думал: "Я демон Лагаша, никто не посмеет отказать мне", но сердце билось часто-часто.

   На следующее утро Лабарту отыскал ее. Знал, что каждый день возлагают на алтарь Нанше свежие цветы, и собирать их – работа храмовых женщин. Потому дождался, когда Шубад выйдет из храма, и остановил ее в безлюдном переулке.

   Шубад сменила платье – вместо праздничного наряда оделась в простую льняную рубаху. Украшений на ней почти не было и волосы, вчера волнами взлетавшие под звуки музыки, сегодня были свернуты в узел и заколоты на затылке.

   Но Лабарту не перепутал бы ее ни с кем, она казалась ему прекрасней всех женщин Лагаша.

   Шубад испуганно замерла, когда он оказался рядом. А когда сказал, что ему нужно от нее, – побледнела и отступила на шаг, судорожно сжимая амулет на груди.

   – Я не стану пить твою кровь, – сказал ей Лабарту. – Клянусь, даже если тебя приведут как жертву, не стану. Никогда.

   Тогда Шубад улыбнулась и взяла его за руку. Пальцы ее чуть приметно дрожали, но голос звучал спокойно.

   – Если так, я пойду с тобой, – проговорила она. – С радостью.

   И он сдержал свое слово.

   И не намерен был нарушать его и впредь.

   Я не стану пить кровь тех, кто дарит мне любовь.

3.

   Инанна-Атума вернулась и привела с собой юную жрицу. Та шла медленно, словно воздух в доме превратился в теплую воду, взгляд был подернут поволокой, устремлен в никуда. Покорная жесту старшей, девушка опустилась на колени возле Лабарту.

   – Твоя жертва? – спросил тот и поднял руку девушки. В полумраке ее кровь сияла ярче пламени светильников, торопливыми искрами бежала под кожей.

   – Пей! – засмеялась Инанна-Атума. – Все люди под этой крышей – мои жертвы.

   В крови был странный привкус, терпкий и сладкий одновременно. Лабарту оторвался от жертвы и поднял взгляд на Инанну-Атуму.

   – Что с ней? – спросил он. – Ее кровь...

   Он не договорил – вдруг заметил, что потолок чуть заметно качается, а стены словно бы плывут. По телу разливалось тепло, а сердце заполняла радость.

   Инанна-Атума засмеялась.

   – Гостям этого дома мы подносим вино Инанны, – проговорила, привычно перевязывая запястье младшей жрицы. – Чтобы души их были легки и радостны. Она выпила вино и поднесла его тебе. Разве могла я лишить гостя причитающегося ему угощения?

   Лабарту засмеялся. Инанна-Атума поманила, и он пошел следом. Пол, казалось, ускользал из-под ног, словно не по дому они шли, а по палубе корабля.

   Инанна-Атума привела его в комнату, где лежали разноцветные покрывала и подушки, и благовонный дым поднимался к потолку. Там она погасила светильник и сбросила одежду.

   Украшения жрицы звенели в темноте, поцелуи были горячими, а страсть – раскаленной, как жаркий полдень. И в этот миг Лабарту не помнил ни Лагаша, ни Аккаде, ни обещаний, ни даже собственного имени. Все померкло, осталась лишь эта женщина, чья любовь сжигала его, словно пламя.

   Лабарту открыл глаза. Сквозь отверстие в потолке видны были звезды. Ночь? Сколько времени прошло? Он не мог сказать.

   Женщина, лежавшая в его объятиях, шевельнулась. Лабарту отвел волосы с ее лица, прикоснулся к щеке. Шрам был выпуклым, неровным на ощупь.

   – Серебро? – спросил он.

   Инанна-Атума качнула головой. Лабарту отвел руку, уже жалея о своих словах. Разве спрашивают о таком? На запястье у тебя шрам от серебра, что ты ответишь тому, кто спросит?

   – Раньше, – отозвалась жрица, и голос ее звучал спокойно. – Когда я еще была человеком. – Она помедлила мгновение, а потом продолжила: – Я была младшей женой своего мужа, но старшая не родила ему детей, и мои сыновья стали наследниками. Но все же собаки его чаще слышали от него доброе слово. Он не любил меня. Но я другой жизни не знала.

   Инанна-Атума говорила спокойно, словно и не о себе рассказывала, а о ком-то, чья жизнь завершилась давным-давно. О ком-то ей почти незнакомом.

   – Ты не из земли черноголовых, – уверенно сказал Лабарту.

   Ему показалось, что она удивилась. Приподнялась на локте, всматриваясь в его лицо.

   – Да... Я жила далеко отсюда, за Евфратом. Люди моего народа похожи были на тех, что поселились на севере.

   Жрица задумалась, вспоминая, и Лабарту продолжил за нее:

   – Ты жила в шатре, муж твой владел стадами. Вы кочевали в степи, и бывало, случались сражения – из-за колодцев и из-за хороших пастбищ...

   – Ты жил там? – Инанна-Атума вновь легла рядом. Руки ее коснулись волос Лабарту, принялись перебирать пряди.

   – Расскажи про шрам, – попросил он.

   – Мой муж часто бил меня. Это след его гнева. Мне было очень больно и страшно, и я думала: "Пусть же он убьет меня, пусть прекратится эта жизнь".

   Она говорила легко, без тени былого страдания, но Лабарту словно наяву увидел женщину, стоящую на коленях у входа в шатер. Она закрывала лицо руками, но кровь струилась из-под ладоней, текла по шее, и рубаха на груди промокла, стала красной...

   – В тот день я узнала, что старшая жена моего мужа – экимму, – продолжала Инанна-Атума. – Она сказала, что моя кровь взывает к ней, и обратила меня.

   Жрица замолкла. Звезды сияли в квадратном проеме, ясные и близкие. Казалось, стоит подняться на крышу, протянуть руки к небу, и они окажутся в ладонях.

   – Как твое настоящее имя? – спросил Лабарту.

   Он думал, что ответа не будет – так долго длилось молчание.

   – Азу, – проговорила она наконец.

   – Азу, – повторил Лабарту. Он знал, что следует делать. Нужно поблагодарить ее за кровь и любовь и вернуться на пристань. Но слова сами просились на язык, и в этот час не было сил удержать их. – Давным-давно, задолго до потопа, я был хозяином Лагаша.

   Инанна-Атума вновь приподнялась. Тихо звякнули браслеты, качнулись серьги в ушах.

   – Я думала, ты младше...

   – Нет. – Лабарту сел и тряхнул головой, откидывая волосы с лица. – Я жил здесь две тысячи лет назад. Я помню, как было раньше, когда люди боялись нас и платили нам дань кровью... Может быть, я единственный, кто спасся от заколдованных стрел, единственный, кто избежал смерти.

   Жрица покачала головой.

   – Нет, – сказала она. – Еще один спасся, я знаю точно.

   Раз я спасся, могли быть и другие... Конечно.

   В комнате вдруг стало душно, тесно. Воздух, казалось, звенел.

   Еще до того, как Инанна-Атума заговорила, Лабарту знал, чье имя она назовет.

   – Моя хозяйка знала того, кто сумел избежать карающей длани героев, – продолжила жрица. – Рассказывала, что он был красив – волосы, как медь, такие редко встретишь в наших краях. Но все же он говорил, что пришел из Шумера и родиной своей называл Ниппур.

   Эррензи.

   Лабарту опустил взгляд и сжал кулаки, чтобы не выдать себя, не сказать лишних слов. Ногти до боли впились в ладони. Воспоминания вспыхивали и гасли, не давая перевести дыхание. Закатное солнце над водами канала, гневные слова и угрозы...

   – Ты знал его? – спросила Инанна-Атума.

   Лабарту поднял голову. Она уже оделась и теперь поправляла волосы, убирала их под диадему.

   Верно, ночь ведь еще только началась... Жрица должна встречать гостей у дверей святилища, приветствовать у порога. А мне пора на пристань.

   – Да, – сказал Лабарту и принялся искать одежду среди разбросанных покрывал. – Я его знал.

Глава пятая

Эреду

1.

   Адад-Бааль стоял неподвижно и, словно завороженный, смотрел на бескрайнюю водную гладь. Лабарту и сам не мог вымолвить ни слова – хоть и видел море прежде, но разве такое? Синее, едва приметно движущееся под безветренным ослепительным небом, зачаровывающее... Недаром с его водами сравнивают синеву сапфиров, а Энки называют хранителем сокровищ.

   Корабль, идущий впереди, медленно разворачивался, мокрые весла блестели на солнце. И, вслед за ним, и их лодка накренилась, качнулась, выровнялась и пошла вдоль берега.

   Ритмично били барабаны, корабельщик выкрикивал приказы, но и в этом шуме Лабарту расслышал, как Адад-Бааль шепчет что-то, и обернулся.

   Раб стоял всего в паре шагов и все также не сводил глаз с горизонта, где море смыкалось с небом. Адад-Бааль был невысок – даже ниже Лабарту – узок в кости и некрасив. Его коротко остриженные волосы топорщились, словно растрепанные вороньи перья, а на спине виднелись шрамы, должно быть, от хлыста.

   Поймав взгляд Лабарту, Адад-Бааль поклонился и проговорил, словно отвечая на незаданный вопрос: