Текст книги "Дембельский аккорд"

Автор книги: Виталий Кривенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Возвращение

Мы шли полностью расслабившись, напряжение спало, все, вроде, уже позади, и вот тут только навалилась усталость, которую до этого момента никто не замечал. Все шли молча, каждый думал о чем-то своем, жара была невыносимая, я не завидовал тому, у кого были бронежилеты Б-3, да еще и каски впридачу. Бедный Урал еле ноги волок, он тащил свою «трубу» на шее, две гранаты к ней болтались у него на поясе, а через плечо висел на ремне РПК.

– Татарин, дай пулемет, а то ты свалишься скоро, – предложил я Уралу и протянул руку.

Урал молча снял пулемет с плеча и протянул его мне, я взял у него РПК и повесил себе на плечо, и мы молча пошагали дальше.

– Юра, вода есть? – услышал я голос Хасана.

– Че, сушняк долбит?

Я отстегнул ремень, снял флягу и протянул ее Хасану со словами:

– Всю не выхлебай, я тоже воды хочу.

– А горячая – падла, хоть чай заваривай, – промолвил Хасан, отхлебнув несколько глотков из фляги.

– А че ты хотел? У меня нет на жопе холодильника, – ответил я, беря флягу у него из рук.

Выйдя из коридора, мы заметили впереди своих, они шли нам навстречу. Подойдя поближе, стало видно, что это бойцы из первой роты, человек пятнадцать, примерно, во главе этой команды был прапор по фамилии Притуляк, рядом с ним шел радист. Этот прапор в данный момент был у них за ротного, куркуль жуткий, но командир опытный, по второму кругу в Афгане был, в общем счете четвертый год воевал. Сколько он из Афгана вещей вывез, одному богу известно.

– Чего так долго ходите? – спросил ротный у прапора, когда мы подошли к ним.

– Как нам передали, так мы и пришли. А я чего-то не вижу здесь бурного сражения. Грек со своими вообще лежит – загорает, – ответил прапор, улыбаясь.

– Подольше надо было ходить. Теперь пошли обратно.

– Ну как прогулка? – спросил прапор ротного.

– Да никак, караван ушел, а дальше ходить нам нельзя, там уже Иран. А контингент у нас ограниченный, если мне память не изменяет. Пришлось вернуться.

– Что, духи сильно потрепали?

– Да так себе, постреляли слегка, духов было не очень много, да и в бой с нами ввязываться они явно не планировали. Им надо было караван провести, но они еще с той стороны на наши вертушки напоролись, обстреляли их и рассыпались. Основной караван, скорее всего, у входа остался, а небольшая группа вышла прощупать тропу. Мы попросили летчиков еще раз просмотреть местность, но духи спалили одну вертушку – мы уже были на подходе, когда они ее сбили. Нескольких мы успели положить, остальные смылись, но и нас потрепали немного. Я не пойму, чем они вертушку так зацепили, что она рухнула вниз, как камень. Неужели с ДШКа так приложили?

– Как это не поймешь, чем сбили. Там под скалой гильзы от шилки валяются, – сказал Притуляк, глядя на ротного.

– Где? – удивился ротный.

– Да вот здесь, недалеко. Можешь сходить посмотреть, если не веришь.

– Пизд-.шь хохол! – ляпнул ротный, недоверчиво глянув на прапора.

– Да ты че, за салабона меня принимаешь? Я ведь не первый день в Афгане, за три с лишним года я кое в чем научился разбираться, – произнес Притуляк с легкой обидой в голосе.

– Каша, ты стреляные гильзы от шилки не видел? – спросил ротный, обращаясь к Пупсику.

– Нет, – ответил Пупсик.

– Да как вы смотрели?

– Не было там никаких гильз.

– Спали на ходу? Мудаки х…евы!

– Ну не заметили, наверное.

– Я видел несколько гильз в стороне, но не подумал ничего такого, мало ли всяких гильз по горам валяется, – отозвался Андрей.

– Ты так когда-нибудь ловушку загребешь, если не будешь под ноги смотреть, – сказал с укором ротный, глядя на Пупсика.

– Да ладно, чего вы тут развели базар, из-за какой-то ху…ни. Правильно, вон, боец говорит, мало ли тут всякой дряни валяется, – сказал Притуляк.

– А как же они эту дуру сюда заперли? – спросил ротный, не переставая удивляться.

– Элементарно, верблюд и тачка сзади, да эту херню и ишак утащит. Мне приходилось и не такие вещи здесь встречать, – ответил Притуляк, которого, казалось, мало чем можно удивить.

– Я же говорил, что это не ДШК работает, частота выстрелов не та, – сказал Хасан.

– Скоро духи против нас бронетехнику будут в горах применять, – недоумевал ротный.

– Там боец ваш скончался. Пока вертушка прилетела, он в резиновый мешок перекочевал, – негромко произнес Притуляк.

Ротный ничего не ответил, он опустил голову и пошел дальше. Ротный вообще не одобрял, когда брали «чижей» в рейды, он говорил, «солдат минимум полгода должен прослужить в подразделении, прежде чем выезжать на боевые задания». Но не один ротный был такого мнения, командование тоже это прекрасно понимало, однако ситуации складывались так, что людей всегда не хватало.

Притуляк не стал ротному больше ничего говорить, он махнул своим бойцам и, засунув руки в карманы, пошагал вслед за ротным, тихонько насвистывая себе под нос.

– Не выжил-таки Закирчик, – произнес я негромко.

– Че ты говоришь? – спросил Хасан.

– Закирчик, говорю, не выжил.

– Да, жаль пацана, первый рейд и…

Грек с бойцами сидели в тени под скалой и ждали нас. Когда мы поравнялись, они встали и пристроились позади. Подбитая вертушка полностью сгорела, и лишь слегка дымилась, от нее практически ничего не осталось. Мы молча проходили мимо нее, обнажив головы, от летчиков не осталось ничего, даже пепла не собрать.

Примерно через час мы вышли к подножию гор, перед нами предстал кишлак, а дальше виднелась долина, за которой стояли наши блоки.

Ну, вот и все, наш поход окончен, теперь осталось добраться до своего БТРа, снять с себя все железо, и спокойно отдохнуть от этого изматывающего лазанья по горам, от этой проклятой жары и подлянистых духов.

Спускаясь к кишлаку, я заметил на окраине БТР, а чуть дальше, возле озера стоял танк.

– Наши че, блоки передвинули? – обратился я к Хасану, показывая на БТР.

– А вон в кишлаке еще один БТР, – раздался голос Урала.

– Надо спросить у пацанов с первой роты, чей это БТР, – предложил Хасан.

– Зуля!!! – крикнул я, увидев знакомого пацана с первой роты.

Зуля обернулся и вопросительно посмотрел на меня.

– Че за машина в кишлаке?!

– Комбата!

– А на окраине? – спросил Хасан.

– Ваш БТР!

– С нашей роты, что ли?! – крикнул я.

– Ваш БТР, Туркмен там стоит! – ответил Зуля и пошел дальше.

– Во, ни фига себе, наш БТР возле кишлака, – удивился я.

– А че он там делает? – спросил Хасан.

– Сейчас узнаем.

Мы прибавили шаг, обрадовавшись, что не надо пешком лишние несколько километров пилить. Проходя по кишлаку, мы увидели, как возле машины комбата собралась толпа местных жителей, в основном это были старики, они оживленно беседовали с комбатом. Мы не стали выяснять, в чем там дело, а направились дальше, у Туркмена узнаем, что тут за ерунда творится, решили мы.

Ротный с остальными направились к машине комбата.

Подходя к своему БТРу, мы заметили костер, возле костра сидел Сапог. Туркмен, вышел нам на встречу, мы обнялись по братски, Туркмен не скрывал своей радости, увидев нас живыми и здоровыми.

– Ну, как вы? – с довольной улыбкой спросил он?

– Да вот, как видишь, живые пока, – ответил я.

– Сапог мне рассказал тут немного. Про Закирова слыхали?

– Да, прапор с первой роты нам поведал, – ответил Хасан.

– Ну, пошли, мы с Сапогом увидели, как вы вышли, и стали сразу готовить мясо, сейчас похаваете, отдохнете. А то вид у вас не свежий.

– Чай заварили? – спросил Хасан.

– Да, заварили, Хасан, конечно, заварили, дорогой. Я же понимаю, что ты там, бедный, целый день без кайфа маешься, – проговорил Туркмен, хлопая Хасана по спине.

– Да-да, конечно, маялся он там без кайфа. Сейчас расскажу, как он чуть по башке от ротного не получил за это дело, – сказал я.

– А че наш БТР здесь делает? – спросил Хасан.

– Стоит, как видишь, – спокойно ответил Туркмен.

– Я вижу, что стоит. Почему стоит здесь?

– Командир приказал растянуть блоки до кишлака. Пошли, сейчас я все вам расскажу, – ответил Туркмен, и мы все вместе направились к БТРу.

– Нас опять поставили на самом интересном месте, – возмутился Хасан.

– Как всегда, – ответил я.

Мы подошли к БТРу, Сапог помахал нам рукой, он поджаривал на костре барана, которого нам так и не удалось поесть до обеда, рядом возле костра подогревались два котелка с чаем.

– Сапог, ну что там? Давай готовь на стол! – крикнул Хасан.

Возле БТРа в тени был расстелен кусок брезента, снятого с капонира, на нем лежали батоны в вакуумной упаковке, зелень, и полуторалитровая фляга браги, которую мы не допили.

Мы начали снимать с себя амуницию, бросая все это в кучу, рядом с БТРом. Я снял с себя пропотевший насквозь и испачканный в крови комбез, и остался в одних трусах и тельнике.

– Неужели мы дома, – пропел я, и подложив под голову бушлат, развалился на краю брезента.

– Бля буду, если опять нас обломают, я не знаю что сделаю, – промолвил Хасан, крутясь вокруг так называемого стола.

– Не напоминай, Хасан, при одной только мысли об этом, все настроение падает. И не мелькай перед глазами. Не ужели ты не заеб…ся по горам бегать? Ляг вон, полежи лучше, – сказал я.

– Да не волнуйтесь вы, завтра саперы разнесут этот проход в скалах, и полк сразу возвращается, – обнадежил нас Туркмен.

– Дай бог, дай бог, – сказал я, массируя затекшие ноги.

Урал с Хасаном тоже скинули с себя ХБ и разлеглись по краю брезента. Сапог принес мясо и котелки с чаем. Понюхав запах жареного мяса, мы сразу подскочили и похватали штык-ножи, я моментально ощутил дикий голод, все остальные, судя по поведению, ощущали то же самое.

Сапог налил всем по полкружки браги, мы взяли кружки в руки, всем не терпелось поскорее выпить и накинуться на мясо, запах которого сводил с ума.

– Помянем Закирчика, – промолвил Туркмен, и мы молча выпили.

Поставив пустые кружки, мы принялись за мясо. Немного подкрепившись, и выпив по второй, мы постепенно разговорились. От выпитой бражки в голове появился легкий кайф, от которого стало клонить на сон. Но спать еще было рано, хотелось немного поговорить, к тому же в котелках стоял нетронутый чай.

– Закирчик-то как скончался? – спросил я Сапога.

– Мы его до прохода донесли, все было нормально, мы пульс щупали постоянно, потом он начал хрипеть, мы его перевернули лицом вниз, а у него кровь изо рта потекла. Бача-то нормально, его Соломон только поддерживал, а так он на одной ноге сам прыгал. Когда вышли, я увидел БТР возле кишлака, выпустил ракетницу, к нам комбат подъехал. Мы на броню запрыгнули и к медикам помчались, по ходу вертушку вызвали по рации. Довезли, он еще живой был, а ему, как после оказалось, осколком еще и горло перебило. Постояли возле палатки медиков минут пять, потом Туркмен подъехал. Когда вертушка подлетела, медики мешок резиновый из палатки выносят, и говорят, что все, мол, скончался ваш раненый, кровью захлебнулся, поздно, говорят, вы его доставили. А как раньше-то? Мы и так почти бегом его тащили. Бача еще уперся, «не полечу, хоть убейте», комбат его еле затолкал в вертолет.

– АГС нашли?

– Да, нашли, треногу разнесло, а так он целый.

– Гранаты не разорвались?

– Нет, но мы их не стали тащить, бросили там, нам не до них было.

– А как же вы перли этот аппарат?

– Соломон тащил на горбу, у него морда здоровая.

Мы рассказали про свои похождения, про то, как Хасан залетел ротному, про хитрую ловушку.

– Где еще наши стоят? – спросил я Туркмена.

– Взводного БТР стоит там, сзади, вверху у подножья гор, ротного машина у оврага возле речки, Грека БТР остался на месте, один танк возле озера поставили, а за танком на берегу речки стоит БТР с первой роты.

– А комбат что делает в кишлаке? Там возле него весь кишлак собрался.

– Старики просят не заваливать проход, кишлак живет этой тропой к Ирану. Если проход завалят, кишлак погибнет, они живут этими караванами, говорят, что тут в основном мирные – торговые караваны ходят.

– Да кто их будет слушать, пошли они нахер. Вертушку нашу тоже мирный караван еб…нул? А нас обхерачили тоже мирные духи? Завалить к чертям эту дыру и кишлак снести к ибени матери. Да какого хера комбат вообще их слушает, – возмутился Хасан.

– Да ладно, Хасан, не разоряйся, там без тебя решат, что делать с этим кишлаком. Все равно будет так, как скажет командир, – успокаивал я Хасана.

– Ага, решат, а духи сегодня ночью придут и бошки нам отх…ярят. Мы тут как раз у них под боком, далеко ходить не надо, – не унимался Хасан.

– А командир здесь? – спросил я Туркмена.

– Да, прилетел час назад. Шиндандтские, вроде, закончили операцию. Я слышал, что духи их хорошо потрепали, один взвод в капкан зажали и положили весь, потеряли два МИГа и три вертушки. Хотели уже «газухи» (газовые бомбы) применить, но в последний момент передумали.

– Да, «газухи» это серьезно, видно, жарко там было. Х…й с этими МИГами, на них сарбосы летают, а вот на вертушках наши мужики, – произнес я с сожалением.

Послышался гул моторов, Хасан залез на броню.

– Че там? – спросил я.

– Два БТРа, один, по-моему, саперский.

– Ну вот, а ты боялся, да они эту дыру сейчас завалят, – сказал я Хасану.

– Тогда пусть блок отсюда снимают, я тут спать не останусь.

– Тебя никто и не спросит.

Хасан спрыгнул с брони и лег на свое место, он повернулся к Сапогу и произнес:

– Сапог, тащи чай, хоть побалдеем напоследок.

– О, Хасан уже себя хоронит, – сказал Туркмен.

– Умирать, так с кайфом. Да Хасан? – добавил я.

– Ты угадал, – ответил Хасан.

Сапог поднес котелки и разлил чай по кружкам. Мы приступили к чаепитию, не спеша хлебая горячий напиток. Минут через десять мы все наслаждались приятным и легким кайфом.

Ко всем вернулось настроение, сон и усталость как рукой сняло, жара казалась уже не такой палящей, а мир вокруг не таким ужасным.

Мулла

В стороне от нас проехал БТР, на броне сидела толпа, там были наши мужики и бойцы с первой роты, наверное, поехали на свои блоки. Я на броне заметил взводного и Грека, ротного не увидел, слишком много народу там сидело. Машины комбата и саперов остались в кишлаке, скорее всего, они решили сегодня что-то решить с этой дырой.

– Сапог слетай к машине комбата, узнай у пацанов, что там решают наши командиры. И смотри, не залети там, а то глаза у тебя блестят как фары. К шакалам не подходи лучше, а то вычислят. Особенно ротного обходи десятой дорогой, а то нам из-за тебя достанется. Хотя ротный, скорее всего, уехал на свой блок, но мало ли чего, вдруг он остался там, – проинструктировал я Сапога.

– Да, точно, не мешало бы узнать, как ночевать сегодня будем, – подтвердил Хасан.

Я поднялся и прошелся туда-сюда вдоль БТРа. Урал и Туркмен лежали молча, наслаждаясь кайфом, Хасан допивал чай, который он уже успел себе добавить с котелка.

– Мужики, может сходим на озеро, искупнемся, заодно и ХБшки постираем. Я сейчас в дукан слетаю, возьму винограду и попить чего-нибудь.

– Кишмишовки что ли? – спросил удивленно Хасан.

– Да какой кишмишовки! Гонишь что ли? Соку какого-нибудь, если есть.

– Да, Юра, сходи, сходи. Купи чего-нибудь, купи. А потом на озеро пойдем, искупаемся, постираемся. Ты правильно решил, ты верно мыслишь, ты просто гений, – промямлил Хасан, растянувшись в тени БТРа.

– Хасан, я надену твою песчанку, а то мой комбез в крови весь?

– Надевай, жалко что ли.

Я одел ХБэшку Хасана и напялил на ноги его кроссовки, которые он снял с убитого духа.

– Насчет «колес» мы не договаривались, – услышал я голос Хасана.

– Этого духа я убил, так что молчи, а то я вообще их тебе не отдам.

– Ладно-ладно, надевай на здоровье. Только не забудь вернуть обратно.

Я уже, было, собрался идти, как вдруг заметил, что со стороны кишлака к нам направляется фигура в военной форме; я положил автомат обратно на место со словами:

– К нам в гости кто-то прется.

– Кто там, шакалы? – спросил Хасан.

– Да нет, не похоже, кто-то из бойцов.

– С нашей роты? – опять спросил Хасан.

– Да фиг его знает. Хотя нет, подожди. Во черт! Это же Качан. Какого хрена он по кишлаку болтается?

– В дукан, наверное, ходил за жратвой, он же вечно голодный, – ответил Хасан, зевая.

– Прячьте мясо, – посоветовал Урал.

– Да пусть жрет, мы уже наелись, а до завтра оно пропадет, – сказал я Уралу и сел на землю, облокотившись на колесо БТРа.

Через пару минут Качан уже сидел возле мяса, и с довольной улыбкой ковырялся в нем своим ножом, он вообще скромностью никогда не страдал.

– Слушай ты, абрек херов, разрешение надо спрашивать. В горах воспитался, что ли? Пришел, уселся молча, и с наглой рожей жрешь наше мясо, – возмутился я.

– А тут и спрашивать почти нечего, сожрали все мясо, одни мослы остались.

– Во, ни хрена себе, он еще и недоволен, ему проглоту еще и мало. Да там мяса хватит всему полку обожраться, – возразил Хасан.

Качан же, не обращая ни на кого внимания, продолжал поглощать жареное мясо, орудуя штык-ножом.

– Качан, что хорошего в дукане есть? – спросил я.

– Да ни х…я там нету, – набитым ртом ответил Качан.

– Ну что-то же есть.

– Да он сожрал, наверное, все, – подколол Хасан.

– Мура там всякая, рис, мука, сушеные фрукты, – ответил Качан.

– Виноград есть?

– Да есть, этой фигни там навалом.

– Ты был возле комбатовского БТРа, что там шакалы решили? – спросил я Качана.

– Насчет чего решили? – спросил Качан.

– Да-а, Качан, с тобою все ясно, – махнул я рукой.

– О чем ты, Юра? – переспросил Качан, чавкая.

– Да так, ни о чем. Ты, Качан, хавай, хавай, это, пожалуй, единственное, что у тебя хорошо получается.

– А че чай не сладкий, дайте сахара, – невозмутимо произнес Качан, отпивая чай из котелка.

– Может тебе еще морду вареньем намазать?! – выпалил я, поражаясь его наглости.

– Э-э, поставь котелок на место, рожа носатая, это мой чай, – раздался голос Хасана.

– Да тебе че, воды жалко? – возмутился Качан, продолжая отхлебывать чай.

– Дай сюда мой чай, кочерыга х…ева! – крикнул Хасан и, подскочив к Качану, забрал у него из рук котелок.

– Да на-на бери, че ты из-за какого-то чая повелся, – недовольным голосом произнес Качан.

– Если хочешь пить, возьми из бака воды, а чай не трогай. Понял? И ваще, вали отсюда на свой блок, тебя взводный давно ищет.

– Не гони, Хасан, я взводного только что видел, он уехал на БТРе с саперами.

– А ты че не уехал? – спросил я.

– Да этот кишкоблуд в дукан ходил, чтоб пожрать без «хвостов». Куда только ему столько хавки лезет? Такой маленький, тощий, а жрет, как свинья, – продолжал напирать Хасан.

– Да че ты разорался? Если мяса жалко, то так и скажи, – обиженно произнес Качан, отодвигаясь от мяса.

– Да забирай ты это мясо и вали отсюда. Дай спокойно отдохнуть, в полку от тебя покоя нет, так ты и здесь уже все мозги выеб-л, – разошелся Хасан.

Мы с Туркменом посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нам было ясно, из-за чего Хасан так разоряется. Хасана, конечно, понять можно, Качан тип такой, если он надыбает что-нибудь в чае, то завтра весь полк про это будет знать. Об этом, конечно, рано или поздно станет известно, в армии такие вещи долго в тайне не удержишь, но язык Качана может все это дело очень сильно ускорить.

– Ну ладно, ладно, успокойся ты, наконец, я уже ухожу, – буркнул Качан, пытаясь отрезать кусок мяса побольше.

– Да забирай все, пацанам на блок отнесешь, – предложил я Качану.

– Ага, конечно, оставит он, по дороге все сожрет и кости проглотит, – не унимался Хасан.

Качан бесцеремонно снял мясо с трубы и, искоса взглянув на Хасана, направился в сторону своего блока, продолжая на ходу отрезать куски мяса и запихивать их себе в рот. Качан хоть и был глубокий пофигист, но спорить с Хасаном он все же не стал. Из всех бойцов с нашей роты подкалывать Хасана могли только я и Туркмен, все остальные злить этого чокнутого Таджика как-то не решались.

– Хоть бы спасибо сказал, грач голодный, – крикнул ему вдогонку Хасан.

– Ну тебя, Хасан, и понесло, – сказал я, когда Качан скрылся за БТРом.

– Да пошел нахер этот балабол, ему ничего нельзя доверить, щас разнесет по всем блокам, а там шакалы прознают, и в конечном счете, пиз…ец нашему чаю, – объяснил Хасан.

– Да Хасан, я прекрасно понимаю твое беспокойство. Дай котелок, я хлебну чаю и пойду, куда недавно собирался, – я взял у Хасана из рук котелок.

Допив чай в котелке, я поднял автомат, проверил патроны в магазинах и, повесив автомат на плечо, направился в сторону дукана.

Зайдя в глубь кишлака, я заметил на окраине маленькую мечеть, она стояла на бугре, и хорошо была заметна. Мне никогда не приходилось бывать внутри подобных заведений, я не был ни в мусульманских мечетях, ни в христианских церквях, ни в каких либо еще религиозных заведениях, и мне очень захотелось заглянуть внутрь этой мечети. Немного постояв и подумав, я направился к ней.

Мечеть была не больше обычного дувала. Единственное, что отличало ее от дувала, так это сделанная куполом крыша с торчащим из нее полумесяцем и арочный вход, расписанный замысловатыми восточными узорами и надписями на арабском языке.

Подойдя поближе, я остановился в раздумье, рядом с мечетью никого не было видно. Эту мечетьку, конечно же, не сравнить с большой мечетью в Герате. Мечеть в Герате – это действительно мечеть в полном смысле этого слова, находясь рядом с ней, поистине ощущаешь красоту и величие этого сооружения.

Я хоть и относился скептически ко всякого рода вероисповеданиям, но все же при виде божьей обители у меня где-то глубоко в душе появлялась какая-то непонятная тревога: что ни говори, а ведь не безгрешен. К тому же мы находились в таком месте, где в любой момент можно загреметь на тот свет, а когда тебе смерть постоянно дышит в затылок, мысли про жизнь загробную иногда будоражат сознание. Не знаю, кто как, а у меня лично рука бы не поднялась разрушить мечеть или церковь. Я придерживался мысли «нельзя опровергать то, о существовании чего, ты не знаешь», а я не знал, есть бог или его нет, и поэтому однозначные выводы на сей счет делать не торопился, но и серьезно о подобных вещах я тоже как-то не задумывался. А ко всякого рода священнослужителям я относился сугубо отрицательно, я им просто не верил, они прежде всего люди, а людям свойственно врать.

Немного постояв у входа в мечеть, я, было, уже решился войти вовнутрь, как вдруг услышал рядом голос, прозвучал он не громко, но довольно таки твердо:

– Шурави, не оскверняй святое место своим присутствием.

Я вздрогнул, и резко развернувшись вскинул автомат, в одно мгновение сняв его с предохранителя. Метрах в пяти от меня, на углу мечети стоял какой-то старик. Солнце, заходящее за макушки гор, слепило мне глаза, и я толком не мог разглядеть этого деда. «Откуда он взялся? Ведь никого рядом не было» – подумал я, отходя немного в сторону, при этом не отводя дуло автомата от его фигуры. Отойдя от слепящего глаза солнца, я стал разглядывать старика, держа его на прицеле. Это был сухой, древний старикан с седою бородой и морщинистым лицом, одет он был в длинный халат, из-под которого торчали черные сапоги с загнутыми вверх острыми носами, в руке он теребил бусы, так называемые четки. Судя по виду, это, скорее всего, был местный мулла. Я молча смотрел на него, держа автомат наготове, а старик, между тем, молча смотрел на меня. На его лице не было никаких эмоций, будто б у меня в руках был не автомат, а черенок от лопаты, а я был не обдолбленный советский солдат, у которого «каша» в голове, а обычный милый юноша в военной форме. Никакого страха при виде наведенного на него дула автомата этот старик не испытывал. Его тусклый взгляд не выражал ничего, и походил этот старик на безжизненную мумию, лишь рука, теребящая четки, выдавала в его фигуре что-то живое.

Со стороны этот дедок выглядел как-то нереально, от него веяло непонятной, наводящей легкую тревогу таинственностью. А может это мне, с мозгами затуманенными кайфом, все вокруг казалось таким неестественным и неправдоподобным. Возникло такое ощущение, будто в этом мире уже ничего не существует, только лишь я с автоматом, и этот загадочный мулла возле маленькой мечети, расположенной на фоне бескрайних и могучих афганских гор.

– Чем это я оскверняю это место? – нарушил я молчание.

– У тебя оружие, и руки в крови, – спокойно ответил он.

Я машинально взглянул на свои руки, не сразу поняв смысл сказанного.

– Да не понимай все так буквально, глупый человек, – сказал старик, с еле заметной усмешкой в голосе.

Говорил он на русском довольно-таки сносно и грамотно, хотя и с хорошо заметным восточным акцентом. Хорошо говорить на русском, вообще-то, не свойственно старцам отдаленных кишлаков Афганистана. Даже в наших азиатских республиках не все старики из аулов так хорошо владеют русским, как этот духовский мулла.

– Откуда на русском так хорошо говоришь? – спросил я.

– Я родился и долго жил в Самарканде, и большинство жителей этого кишлака тоже выходцы из советской Азии. Автомат-то опусти. Или ты меня боишься?

«Да действительно, чего это я, как дурак вцепился в этот автомат» – подумал я и, щелкнув предохранителем, опустил свой АКС.

– А почему оказался здесь? – опять задал я вопрос.

– Длинная история, да и тебе она ни к чему, – ответил старик.

– Ты ведь мулла?

– Считай, что да.

– Как это?

– В Самарканде я принял ислам, и какое-то время проповедовал его среди советских мусульман, за что и был объявлен врагом советской власти.

– Наверное, поэтому ты здесь и оказался? – высказал я свою догадку.

– Отчасти, да.

– Значит, есть еще причины? – поинтересовался я.

– Я ведь уже сказал, тебе это знать ни к чему, – твердым голосом ответил мулла, дав понять, что на эту тему он говорить не хочет.

Ну что ж, не хочет этот мулла говорить, почему он здесь оказался, и не надо. Мне вообще-то хотелось поговорить с ним совсем о другом, и поэтому, воспользовавшись случаем, я задал ему интересующий меня вопрос:

– Ну, раз ты мулла, тогда ответь мне, бог вообще существует, или это сказки, которыми вы людям парите мозги?

– Твой вопрос такой же глупый, как и ты сам, – спокойно ответил мулла, продолжая теребить четки.

Довольно дерзко отвечал этот мулла, но его слова у меня обиды почему-то не вызывали, может потому, что говорил он без злобы и презрения, чего не скажешь о большинстве местных афганцев. Ну и я в свою очередь тоже решил говорить все, что думаю о всякого рода вероисповеданиях.

– Ну, хорошо, пусть я глупый. Но раз ты такой умный и веришь в Аллаха, тогда скажи мне, если аллах существует, то почему все это вокруг происходит, почему война, почему убивают людей. Неужели он не может остановить все это? Насколько мне известно, Аллах ведь всемогущ!

– Не спрашивай о том, чего понять не сможешь.

– А ты попробуй объяснить, может и пойму.

– Ничего я не буду объяснять, все объяснения тебе – неверующему, пустая трата времени.

– Почему ты решил, что я не верю в бога?

– Если бы в тебе была хоть капля веры, ты не задавал бы таких вопросов.

– Наверное, думаешь, что тебе, праведному, рай уготовлен, а мы, неверные, все в аду будем гореть?

– Каждый получит то, что заслужил, – ответил негромко мулла.

– Вы, проповедники, всегда говорите одну и ту же ерунду. Попроси еще, чтоб я покаялся в грехах своих, скажи, бог милостив, и если я покаюсь, то он меня простит.

– Наивно полагаешь, что судить тебя будет бог.

– А кто же тогда? Или, может, в священные писания что-то новое добавили? – спросил я с издевкой.

– Тебя будет судить твоя совесть, а прощать свои грехи ты будешь себе сам. И до тех пор, пока ты сам себя не простишь, никакой бог тебе не поможет. Запомни это.

– А не слишком ли простой это выход для грешника, судить самого себя?

– Гораздо проще надеяться на милость бога и на его прощение. А самого себя простить намного тяжелее. Ты еще молод и много чего не понимаешь.

– Вообще-то я простой солдат, и здесь нахожусь не по своей воле. Или ты не знаешь, как у нас призывают в армию? – сказал я, как бы оправдываясь перед этим стариком.

– Все мы в этом мире по воле Аллаха. Совершает человек зло, или же он творит добро, все это не зависит от обстоятельств и от места, в котором он пребывает, – спокойно ответил старик.

– Я не убиваю мирных, а воюю с душманами, – снова попытался я оправдаться, сам не зная, зачем это делаю.

– Кого ты пытаешься обмануть, шурави, меня или себя?

После этих слов я виновато опустил глаза, вспомнив горящие кишлаки и крики мирных жителей, пытавшихся спастись от пуль и взрывов.

Я больше не стал ни о чем спрашивать этого муллу, а немного помолчав, развернулся, и молча побрел обратно. Пройдя несколько шагов, я вдруг остановился и резко обернулся назад, старика возле мечети не было, а может все это мне под кайфом померещилось, и никакого муллы и вовсе не было, хотя какое это имеет значение.

Постояв несколько секунд, я пошел дальше, а перед глазами стояли жуткие картины: трупы детей стариков и женщин, лязг танковых гусениц, наматывающих кишки на траки, хруст человеческих костей под натиском многотонной махины, а вокруг кровь, огонь, и бессмысленная пальба. Я в такие моменты пребывал как в трансе, боясь даже думать о том, что все происходящее вокруг меня существует на самом деле. Психика после пережитого восстанавливалась быстро, следующие события захлестывали предыдущие, а служба продолжалась, оставляя за собой кровавый след, о котором будешь помнить всю оставшуюся жизнь.

И прав, наверное, этот призрачный мулла, самый страшный судья – это твоя совесть, от которой никуда не спрячешься, и уж тем более, ничего от нее не скроешь. И когда человек приходит в храм молиться, до конца не раскаявшись в душе, то молитвы эти – пустая трата времени.

А что значит раскаяться? Может быть, это и есть простить самого себя.