Текст книги "Мир уршада"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Это на Великой степи. Те, кто принял власть Искандера и дал обет никогда не изменяться, – отозвался Кой-Кой. – На Хибре мы последняя семья. Нам не нужны твои жертвы, храбрый воин. Господам с Зеленой улыбки хотелось бы получить нашу кожу и нашу кровь, они верят, что если сто тысяч раз бросить булыжник в озеро, в сто тысячу первый раз он не утонет. Они верят, что можно вогнать кровь перевертыша в вену легионеру, и он научится изменяться… Те, кто нанял тебя, не жалеют наших детей. Если бы они хранили в груди хоть песчинку жалости, они добились бы от императора грамоты. Кто мешал пригласить народ Кой-Кой на Зеленую улыбку, или там недостаточно земель, чтобы поселить нас?! Но нет, нам позволили умирать, нас выкуривали из катакомб горячей смолой и дымом, как диких пчел. А ваш император – лжец и слабак, он не рискнул выступить против султана. Ему всего лишь требовалось опрокинуть Омара, а прочие страны Хибра не посмели бы выступить против ваших преторианцев. Всем известно, что на Зеленой улыбке оружие лучше! А теперь они послали тебя, чтобы снять с нас кожу, чтобы получить солдат, способных к изменениям… Нет, лучше мы умрем здесь.

Рахмани снова был вынужден умолять брата-огня о помощи. Очередной шар, заметно слабее предыдущих, распался на множество жалящих светлячков, они ринулись на солдат, засевших по углам квадратного двора тюрьмы. Нападение противника было сорвано, ловец выиграл пару мер песка, не больше. Еще накануне он был уверен, что совершит доброе дело, вырвет из застенка фанатиков несколько бедолаг-нелюдей, облыжно обвиненных в колдовстве. Он получил щедрый задаток, но не мог заставить перевертышей покинуть твердь. Янтарный канал, сооруженный им за предыдущую ночь, отличался крайне низкой устойчивостью. Планеты и звезды колебались, к тому же у северного полюса Хибра появилась комета, затруднившая и без того непростую привязку.

– А что же вы хотите? – взмолился Рахмани. Не мог же он их бросить здесь. – Хотите вернуться на Великую степь?

– Наши пращуры переплыли Янтарные каналы и обосновались на Хибре пятнадцать столетий назад, – с горечью промолвил Кой-Кой. – Они бежали от центавров и гоплитов Искандера. На Хибре моя семья жила в мире, пока не родился последний пророк… На Зеленой улыбке нас ждет живодерня.

За мгновение до того, как облако визжащей картечи пронеслось над головой, Саади прыгнул вперед и упал на булыжник двора, подмяв Кой-Коя под себя. Прочие перевертыши даже не присели, но, к счастью, смерть миновала их. Все отчетливее приближался грохот деревянных колес – осмелевшие стражники катили малую петрарию, давно не находившую применения для осады вражеских городов, а используемую как подручное средство в малярном деле. За обитой шипастой бронзой деревянной башней на колесах притаилось не меньше двух дюжин гвардейцев.

– С чего вы взяли, что вас там убьют? – Рахмани был в отчаянии. Еще несколько песчинок, и самые бездарные переговоры в его дипломатической практике завершатся. Придется прыгать в ледяную воду одному, а затем иметь крайне неприятную беседу с римским покровителем… – Вам обещано убежище!

– Послы семьи Кой-Кой трижды обращались за убежищем, – не делая попытки встать, строго ответил перевертыш. – К его светлости, герцогу Альбе, к королю Прованса и последний раз – к самому папе. Из того посольства, что отправилось к вашему папе, уцелел один, он успел притвориться черепицей под козырьком крыши, пока они протыкали крышу гостиницы баграми… Папа их не принял, не стал слушать. Семью Кой-Кой выслушали монахи, тайный орден… кажется, Августина, или что-то похожее… Моих братьев подвесили на крюках, как бараньи туши, и слили из них всю кровь. Потом их кровь собирали и пытались вливать легионерам, их числа тех, кого осудили на пожизненную каторгу…

Рахмани казалось, что богиня Укхун спустилась с небес и хохочет ему прямо в ухо. На самом деле, это посланная наугад пуля задела цепи, свисающие с ворот колодца, и заставила их звенеть.

– Я должен все обдумать, – Рахмани еще раз оглядел полудюжину щуплых темнокожих фигурок, сгрудившихся под прикрытием высокого каменного борта колодца. – Я не могу позволить вам умереть, таков мой обет перед Учителем. Что, если я заберу вас на Зеленую улыбку, но не в Рим? Я выведу вас в одно не слишком уютное место, но там вас никто не найдет. Вы сможете переждать, пока я все выясню, и сможете в любой момент уйти… Вы согласны? Думайте быстрее, ради создателя!..

Несколько мгновений спустя, на виду у изумленных янычар, словно саранча, посыпавшихся с бортов петрарии, перевертыши толпой бросились в колодец. Позже нашлись служители тюрьмы, клявшиеся, будто бы среди шоколадных шайтанов был мужчина высокого роста, светлокожей расы, в одеянии «летучей мыши», которое, по слухам, использовали дети Авесты, защитники страшных лабиринтов под святилищами их демонических костров. Одеяние позволяло даже человеку плотного сложения долго обманывать двоих, а то и троих противников, вооруженных мечами и пиками, изгибая тело и производя обманные прыжки. Позже колодец вычерпали до дна, спустили туда следопытов, но не нашли и следов шайтанского отродья. А поскольку Янтарного канала тут во веки веков не было, и сам колодец углубляли не так давно, то в донесении шейху пришлось свалить все случившееся на происки черных сил, после чего начальник тюрьмы и трое его ближних офицеров лишились голов, а паша, поставленный над городом, навсегда потерял свое место и состояние…

Рахмани вспоминал не только ночь в тюрьме. Он рассматривал мрачные камни, в беспорядке разбросанные внутри кратера, рассматривал тщедушных кур, задумчиво бродивших в поисках пищи, и вспоминал последующие ночи и дни. Он вывез перевертышей сюда, ибо не представлял, где еще их можно спрятать. Он вернул флорины в карету с вензелем римского прокурора и объяснил, что перевертышей вызволить не удалось. После чего он затратил почти столько же денег из собственных средств, для чего пришлось заложить дом в Гагене, но после месячных осторожных поисков ловец выудил из паутины лжи и недоговоренностей человека, который согласился продать несколько честных слов.

Человек оказался из числа младших служителей ордена Августина и лично принимал участие в облаве на послов семьи Кой-Кой, когда они доверчиво разместились в одном из лучших отелей Рима, оплаченном императорским двором для приема высоких дипломатов.

Все подтвердилось. Люди, чьи заказы Рахмани выполнял много лет, совмещая свой земной долг с необходимостью, действительно продали перевертышей инквизиторским мясникам. Семейство Кой-Кой застряло на островке в Кипящем озере, застряло на неопределенное время, и тогда ловцу Тьмы пришла в голову оригинальная идея – поручить семье Кой-Кой охрану Янтарного канала.

Он был уверен, что шоколадные тощие человечки откажутся, страдая по своей далекой родине, но они неожиданно согласились. В конце концов, они в любой момент могли уйти. Спрыгнуть в темную воду и очутиться в запредельной дали, откуда уже не нашли бы возврата.

Рахмани тонул взглядом в темной воде на дне кратера и вел бесконечный мысленный спор с Учителем. Учитель даже не удивился тому, что творили инквизиторы в самом сердце Европейской империи…

Похоже, что перевертыши решились на побег. Они сбежали в тот момент, когда были нужны Рахмани, как никогда.

Ловец остался без союзника…

27
ИЗМЕНА

Мы ждали недолго и дождались именно того, кого я подозревала в измене. Гиппарх Поликрит прискакал один, мягко громыхая подковами по тройному слою перегноя. Джунгли Леопардовой реки как раз начали сбрасывать старую листву, готовясь к сезону дождей. Гиппарх оттащил мертвого часового, не без усилия приподнял решетку над ямой и скинул нам лестницу.

Недостроенная крепость словно вымерла. Я оглянулась и не заметила рядом никого, кроме двух мертвых центавров. Выглядели они так, словно им в животы залили смолу каменного дерева, которая, как известно, при охлаждении способна распирать и разрывать на кусочки любые запечатанные сосуды. Неподалеку были вырыты еще три такие же ямы, как наша, но они пока не использовались. Слева и справа в два ряда поднимались высокие заборы из плотно подогнанных, вбитых в землю стволов. Поверх заостренных кольев янтарными каплями плавилась смола, к ней гирляндами прилипали насекомые. Вдали, за ямами, на заборе болтались трое или четверо повешенных, от них мало что осталось. Повсюду валялись щепки, необструганные доски и мотки веревок, пахло костром, паленой шерстью и маисовой кашей.

– Быстрее, – прогудел центавр. – Забирайся ко мне на спину. Держи своего нюхача, как хочешь. Только не вздумай меня пришпоривать. И не хватайся за гриву. Прикончу!

– На спину?! К тебе?! – Столь смелого предложения я не ожидала. Зоран глядел на нас из ямы, выпучив глаза.

– Марта…

– На спину. Это единственный способ бежать быстро, – терпеливо подтвердил гиппарх. – Я отослал фаланги на маневры. Я поджег тростник, чтобы снять всех строителей со стен. Они тушат пожары. В крепости сейчас мало солдат. Два взвода центавров. Если ты не будешь задавать много глупых вопросов, мы успеем вырваться.

– Так это ты отравил… своих же часовых?

Поликрит до этого смотрел на меня левым глазом.

Теперь он повернулся и уставился на меня правым. Я не сразу сообразила, что это не очередная порция презрения. Поликрит демонстрировал мне свой правый бок. Совсем недавно гиппарх с кем-то изрядно повздорил, кольчуга была изодрана в нескольких местах, попона и темно-коричневая шерсть пропитались кровью. Впрочем, покалечили гиппарха не сильно, и кровь не вся принадлежала ему. Не отрывая от меня воспаленного конского глаза, Поликрит залез ручищей в карман попоны, и… вытащил за бороду голову своего прямого начальника – диадарха Аристана. Голова прикатилась мне под ноги, изо рта полководца торчал кончик прикушенного багрового языка.

– Какие еще тебе нужны доказательства, Женщина-гроза? Я убил диадарха, когда он потребовал у меня Камень. Вот он… – Гиппарх отогнул грудную пластину, там хрусталь переливался на алом коралле.

Мой Камень. Мой подарок. Мое.

– И что ты хочешь от меня, гиппарх?

– Живее, садись на меня, мы поскачем к твоим родичам. Я слышал, что Красные волчицы умеют оживлять подарки Тьмы… Ведь ты тоже на это надеялась, Женщина-гроза?

– Надеялась, но не уверена… Ты хочешь отдать мне Камень?

– Я хочу. Хочу, чтобы мы оживили его вместе. Я сделал так. Я обманул их. Когда мне стало известно, что нас посылают ловить колдунью с живым Камнем, я молился Дионису и Гефесту. У нас тоже есть нюхач, у нас есть оракул. Оракул сказала, где тебя встречать. Я пролил трижды жертвенную кровь. Я не услышал ответа от богов и надрезал свою руку, вот… – Поликрит показал мне свежие шрамы на внутренней стороне запястья. – Тогда трижды великий Гермес услышал меня. Он указал мне правильный поступок. Он указал мне, что тебя нельзя отпускать…

– Госпожа, сюда с севера скачут люди, шестеро, они очень злы… – крякнула из корзины моя спутница. – Будут тут спустя три меры песка, если их не остановят запертые ворота…

– Это я запер северные ворота, – ухмыльнулся гиппарх. – Быстрее решай, Женщина-гроза! Я сделал так, что диадарх и другие считали твой Камень ядом. Я пустил слух. Я пустил слух, что подарки уршадов приносят проказу и безумие. Аристан поверил. Другие тоже поверили. Он сам не пожелал прикасаться к Камню. Он приказал мне забрать его у тебя. Старый дурак!.. Он не захотел рисковать. Он укрылся за мной. Я знаю, что он докладывает сатрапу Леониду. Пусть лучше умрет глупый Поликрит. Центавров и так слишком много. Так он докладывает в Александрию…

Кажется, передо мной приоткрылось узкое оконце. Я начала что-то понимать.

– Так ты мечтал украсть Камень пути для центавров?

– Они редки, Женщина-гроза. Камни пути стали слишком редки. А живой Камень последний раз видели восемь лет назад. Тебе известно, сколько бед приносят сахарные головы, и как редко они делятся достойными подарками. Когда я прочитал приказ диадарха, я сказал себе, что это знак фатума. Я обманул их. Я забрал Камень. Теперь мы вместе можем оживить его.

– Но… зачем? Зачем он тебе? Неужели ты плохо жил без Камня пути?

– А зачем он сатрапу Леониду? – навис надо мной гиппарх. – А зачем он тебе?

– Леонида я неплохо знала… какое-то время назад. Ему нужны игрушки… А я родилась Красной волчицей. Мы ищем четвертую твердь, если тебе знакомо такое название…

– Мне знакомо, – гиппарх проглотил оскорбление с достоинством. – Мне знакомо многое, Женщина-гроза. Но я солдат, а не философ. Я родился в серебряном шатре, среди олив Фессалии. Я не учился в университете. И никто из центавров не учился на Зеленой улыбке. И никогда не будет там жить. Потому что наши женщины рождают там уродов… Империя воюет с Горным Хибром и будет воевать всегда. Всегда. Это значит, что на Хибре мы тоже селиться не можем. Султаны будут убивать нас всегда…

– Разве вам мало места на Великой степи? – Я была поражена. Я слишком много думала о себе и о своем пути, совсем забыв о тех соседях, которые казались мне грубыми, ничтожными вояками, не способными даже организовать собственное государство. Центавры ведь способны только жрать, воровать и напиваться! Нет, они еще любят прыгать через костры и неплохо показали себя во время атаки Золотой Орды, при последнем хане династии Тохтамышей…

Гиппарх тяжело вздохнул.

– Мне многое знакомо, Женщина-гроза. А тебе – нет. Разве ты была на весеннем сходе табунов в долине? Нет. Ты не могла там быть. Потому что двуногих людей туда не допустят. На весеннем сходе табунов вожди говорили о будущем. Вожди извлекли из сухого склепа кожу и пергамент, мы делали перепись. Знаешь, что такое перепись? Откуда тебе знать…

Наверняка, ваши Матери волчицы никогда не пересчитывали народ раджпура. Так вот, вожди делали перепись. За четыре года нас стало еще меньше, хотя многие женщины рожали по два раза. Мы считали не только тех, кто несет службу в Фессалии, в Фивах и в Александриях. По Янтарным каналам пришли посланцы из семнадцати гарнизонов, где наши юноши несут службу во славу Искандера…

Мы вымираем, Женщина-гроза. Вожди табунов считали трижды и сверялись с записями за последние триста шесть лет. Триста шесть лет назад погибло много центавров во время восстания в стране Вед, это тебе известно. Сто семь лет назад погибло много центавров во время усмирения бунтов в Непальских королевствах и на островах Большой Суматры. Сорок лет назад, в период зимних ид, сатрап Константин пожаловал сходу табунов девять тысяч стадиев леса во Фракии, и многие ветераны переселились туда. Но нас не стало больше…

Я проглотила застрявший в горле комок. Для одного дня количество трагедий явно превысило норму. Еще немного – и вместо рыданий я начну хихикать!

– Отчего же ваши женщины не рожают? – спросила Кеа.

Я полагала, что гиппарх не ответит нюхачу. Но он ответил. Я убедилась, что Кеа швырнули ко мне в яму не случайно; Поликрит все обдумал заранее.

– Вожди табунов считают, что нас будет все меньше и меньше. Потому что двуногих становится все больше. Слишком много. Мы сильные, иначе нас бы давно растоптали, как перевертышей.

– Перевертыши сбежали на Хибр… – зачем-то возразила я. – Гиппарх, вас никто не притесняет. По всей Великой степи, по всем гарнизонам, центавры получают должности и лучшие земельные наделы.

– Это так. Это правда. Но наши женщины мало рожают. Они здоровы, но детей все меньше. Нам надо уходить. Нам надо уходить туда, где мир. Вожди табунов читали пергамент. Приходили вожди гандхарва и вожди морских центавров. Морские принесли мраморную стену. Кусок мраморной стены. Там записи на языке Гипербореи. Там сказано, что стена стояла за две тысячи лет до рождения Искандера Двурогого, пусть защитит его Дионис… Там было сказано, где искать ответ, когда станет мало детей. Там было сказано, где искать четвертую твердь. Она ласковая, она примет всех. Это мать, которая любит нас. На наших лугах полно дичи, но мы рассеялись по гарнизонам. Мы потеряли свою империю. Мы не хотим больше служить двуногим. Император Зеленой улыбки предлагал нам землю, огромные зеленые острова. Мы могли там построить новую Фессалию, новые храмы Диониса, новые площади и гроты. Гандхарва могут там построить нового Золотого коня. Но на Зеленой улыбке умирают наши дети.

Вожди табунов сказали – искать живой Камень. Когда мы найдем живой Камень пути, мы отправим посланца. Так поклялись мы. Восемь гиппархов, два стратега, два диадарха. Еще семь командиров гарнизонов. Еще четырнадцать владельцев угодий. Кто бы из нас ни нашел Камень, он должен забыть о чести, забыть о верности Александрии. Так было решено на сходе табунов. Двуногих не звали. Ты – первая, Женщина-гроза. Ты первая…

– И что же дальше? – Мое сердце ухало, как стальной молот по наковальне.

Предложение было слишком заманчивым, чтобы сразу на него согласиться. Я смотрела в широко раскрытые мертвые глаза диадарха Аристана и видела в них приговор всем нам. Если раньше я могла откупиться, отдать Камень, вымолить прощение, или, в крайнем случае – спрятаться на Зеленой улыбке и провести там остаток дней, то теперь мне не укрыться нигде. Обросший вшами Зоран в своей яме был сейчас в лучшем положении, чем я. Песчинку назад гиппарх сделал меня сообщницей в измене империи, в измене всей нашей планете. Лучше бы я укрыла лицо чадрой и начала молиться пророку, меня бы тогда просто вышвырнули в ближайший Янтарный канал, без права появляться в столицах…

– Я отвезу тебя к колдуньям. Мы вместе уйдем на четвертую твердь. Мы вместе вернемся. Мы сорвем замки с ворот. Мы не враждовали никогда. Твои колдуньи никогда даже не платили налог сатрапу. Я помогу тебе. Откуда знать, какие опасности таятся на четвертой тверди? Я учился диспуту, умею говорить на трех языках. Я был лучшим метателем пращи в фаланге. Я играю на кифаре так, что подпевают соловьи, а волки засыпают. Я разорву медведя голыми руками. Я понесу тебя на спине…

– Тебя казнят, как врага империи. Тебя не просто казнят, а будут искать по всей тверди, – подытожила я.

– Моя жизнь не имеет значения.

– Ты предал своих ради Камня? – спросила я.

– Ради своих я готов умереть, – прогудел центавр. Наступил один из тех сладковато-тягостных и безвыходных моментов жизни, когда следует озвучить тысячу мыслей, но для этого хронически не хватает слов, и вдобавок мешают… слезы. Слезы.

Когда я плакала в последний раз?..

– Как ты думаешь, он не врет? – Я постучалась в плетеную стенку корзины.

– Он думает, что говорит искренне, – вывернулась Кеа.

– Что значит «думает»?! Или за него думает кто-то другой?

– Нет… Это сложно, он для меня слишком чужой. Если бы я воспитывалась здесь, на Великой степи, я бы чуяла нюансы запахов. Этот… центавр погружен в сильное смятение. Он никогда не пререкался с высшей властью. Он чувствует ужас от собственного предательства, и в то же время он счастлив тем, что впервые вырвался за предел повседневных желаний. До этого он мечтал о сладкой власти, о сладких самках, о сладкой шише… Теперь он нашел смысл в Камне, но, как всякий раб, он мечтает не о свободе, а о том, чтобы стать тираном…

Наверное, у меня был очень глупый вид, потому что нюхач расхохотался.

– Кеа, ты не училась на факультете философии?

– Ты ведь хотела спросить иное, Женщина-гроза? Тебя заботит, можешь ли ты доверять этому… полуконю? Так вот, ты можешь ему доверять до тех пор, пока у вас общая цель. Я не астролог и не гадалка, я не могу видеть чужие мысли…

– Я не оставлю Зорана, – заявила я. – Если ты хочешь спасти меня, то возьмем с собой и его. Твой хребет легко вынесет нас обоих!

– Кто такой Зоран? – недоуменно оглянулся Поликрит. В этот миг он, наверное, испугался за мой разум, потому что вокруг нас, кроме стайки попугаев и кружащего в небе орла, никого не было.

– Познакомься, гиппарх, это мой муж, Зоран Ивачич, владелец шестнадцати факторий, контрабандист и охотник, – я указала в яму. – Не слишком удачное время для знакомства, но выбирать не приходится.

– Добрый день, – вежливо произнес из ямы Зоран. То ли его безумие на песчинку отступило, то ли давала о себе знать врожденная вежливость балканского аристократа.

У центавра, если не отпала челюсть, то легкий вывих точно приключился.

– Твой муж?! О, боги… Нет, никак. Это невозможно.

– Иначе я не поеду. Сам ищи, кто тебе вдует жизнь в подарок.

– Но он… он очень болен. Он не сможет…

– Я знаю, чем он болен, – отрубила я. – У меня тоже есть нюхач. Матери волчицы его вылечат. Так что, мы заключим договор?

– Хорошо, – центавр нагнулся и потянул цепь, поднимающую массивную железную скобу. Зоран моментально сориентировался, протащил кольцо кандалов через освободившуюся балку и быстро полез по скинутой ему лестнице. Он страшно отощал, весь извалялся в грязи и пах, как последний золотарь.

Я подумала, что гиппарх под страхом смерти не взял бы Зорана на спину, если бы заподозрил наличие уршада.

– У нас два восхода, госпожа, – шепнула мне Кеа, когда мы вместе взгромоздились на спину, широкую, как письменный стол в усадьбе Рахмани.

Зоран стонал, баюкая раненую руку. Гиппарх освободил его запястья и щиколотки от железа, там образовались синие пролежни.

– Два восхода… – повторила я, и мне показалось, что стервятник, рисовавший пустые узоры в голубом небе, снизился, предчувствуя смерть. – Зоран, ты уверен, что не упадешь? Может быть, привязать тебя?

– Я в полном здравии, свеча моей жизни…

Я не разрыдалась только потому, что заткнула рот кулаком. Я смотрела на скорченную спину Зорана и гадала, за что мне духи уготовили такой кошмар. Центавр нес нас все быстрее, вначале рысью, затем перешел на знаменитый фессалийский галоп. Верхом на центавре чувствуешь себя совсем не так, как на лошади. Ты ничего не видишь впереди, широченная, закованная в панцирь спина полностью закрывает обзор, а выше спины из-под шлема развевается грива и хлещет тебя по щекам свинцовыми грузилами. Так что всаднику остается только согнуться и зажмуриться. Впрочем, у центавров нет и не может быть всадников…

Камень пути был снова со мной. Не совсем со мной, но гораздо ближе, чем меру песка назад. Когда центавр рванул с места, я попыталась вспомнить молитву. Хотя бы одну молитву. Потому что у Зорана не было уха. Наверное, откусили в драке, когда его вязали мерзавцы гандхарва. Итак, предсказания сбывались в точности.

Мне предстояло убить любимого одноухого мужчину.