Текст книги "Чужеземец"

Автор книги: Виталий Каплан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– И так далека твоя земля, что хоть всю жизнь до неё на лучшем жеребце скачи да на лучшем корабле плыви, а ведь не доскачешь и не доплывёшь. Иначе б нашлись путешественники, и ходили бы из уст в уста их рассказы. Тебе на вид не более трёх дюжин лет. Как же ты сумел добраться до Высокого Дома, Алан?

Тот молчал, глядя в мятущиеся языки пламени. Я чуть отдвинулась от костра, вытянула затекшие ноги. И увидела звезду – она проскользнула своим холодным синеватым лучом сквозь дубовую листву.

– Ладно, – махнул он рукой. – Чего уж теперь… Всё равно хуже не станет… Куда уж хуже-то… Что толку теперь скрывать… правила ведь принимаются для обычных обстоятельств… а когда всё катится псу под хвост…

Казалось, он отвечал не мне, а кому-то другому – суровому и въедливому.

– Моя земля очень далеко, тётушка Саумари, – продолжил Алан уже спокойнее. – Так далеко, что никто из вас не может и представить. И, конечно, ни пешком, ни на корабле туда не добраться. Однако есть иные пути. В вашем языке просто нет таких понятий… Но если говорить иносказательно… я прилетел сюда на воздушной лодке. Это, конечно, не лодка… просто другого слова не подберу. Пойми, наш мир очень отличается от вашего… и у нас есть такие вещи, которые здесь все, и даже ты, тётушка, сочли бы сильным колдовством… хотя никакого колдовства, а всего лишь хитроумные устройства…

– Да уж поняла. – Мне вдруг захотелось расчесать его спутанные волосы, как две дюжины тому назад, в прошлой жизни, расчёсывала я их моему мальчику, Миухири. – Ты можешь вернуться обратно, тем же путём? Где сейчас твоя лодка?

– Там, – Алан направил ладонь вверх, к невидимому за листвой ночному небу. – Наверху. Внутри ещё большей лодки. Да, я могу её позвать, и она спустится, заберёт меня. Правда, это не так просто…

– В чём же сложность? – перешла я к делу.

– Я не могу вот прямо сейчас послать ей приказ… У меня нет для этого необходимой вещи… Если бы ты верила в колдовство, я бы назвал эту вещь талисманом… но ты не веришь, а истинное её название ничего тебе не скажет. Я когда спустился сюда, спрятал её в надёжном месте… не так уж далеко отсюда, в горах Анорлайи…

– Пол-луны по меньшей мере, – облизала я пересохшие губы. – Сперва по этой дороге, южной, дале к востоку отклониться, и степями. А луна сейчас жаркая стоит, колодцы в степи пересохли, да и немного их, колодцев, знать надо места.

Можно, конечно, степь югом обогнуть, но это на целую луну длиннее выйдет, да и места там населённые. Как бы не схватили вас… Лучше уж степью. Бурдюки у меня большие, здесь воды наберёте, и потихоньку двинетесь. Гиуми возьмёте, скотинка крепкая. Пока вода будет встречаться, он вам послужит. А в степи падёт, что ж делать-то. Судьба конская… Дале пешком пойдёте. Авось, удача твоя покуда не кончилась…

– Да какая там удача, – сплюнул в костёр Алан. – Сама видишь, тётушка, что творится.

– А как же воля твоего Истинного Бога? – не удержалась я от ехидства. – Сам же говорил, что всё по Его воле делается.

– Это верно, – согласился он. – Да только если воля человеческая наперекос Его воле идёт, Он ломать не станет, как палку об колено. Свободу Он нам дал, а уж как мы этой свободой распорядимся… Кажется, где-то я сильно ошибся… Как-то очень уж легко поверил, что сила Его всегда со мной, что раз на великое служение я отважился, то Он меня во всех делах моих поддержит. Слишком я понадеялся, будто всегда пойму божественную волю…

– Чтобы терзаться, ты время ещё найдёшь, – прервала я его бормотание. – Скажи лучше, эта твоя лодка… она вас обоих поднять сможет? Или свалитесь с воздуха-то?

– Да поднимет, куда ж она денется… – усмехнулся Алан. – Она и быка поднимет, ей, железке, всё равно. Правда, там, наверху, другие сложности начнутся… ну уж как-нибудь…

– Ты яснее говори! – потребовала я. – Что тебе грозит? Или не тебе, а вот ему?

Знаю я, в иные страны чужаков не пускают…

– Ну, тут уж никуда они не денутся… – махнул он рукой. – Он же теперь знает о нас, поэтому назад не отправят. Но вот что дальше с ним будет… Это ж первый такой случай…

– Не казнят? – обеспокоилась я.

– Что ты, тётушка, – невесело рассмеялся он. – Они же… мы же такие человечные… ни пыток у нас нет, ни казней, ни рабства… только мы и без того по уши в дерьме… А, ладно. Не будем об этом… А что до меня – судить меня станут. Закон я нарушил. Никому из наших нельзя было сюда, к вам.

– И что с тобой сделают? – мне стало зябко, и не могло меня согреть чахлое пламя нашего костерка.

– Какая разница? – отмахнулся он. – Не беспокойся, не казнят, не искалечат, может, и без заточения обойдётся. А остального тебе не понять, уж очень всё у нас отличается.

– Ну, я много чего могу понять, что другим недоступно, – хмыкнула я. – Жизнью обучена. Но зачем попусту болтать? Сейчас хоть малость, а поспать надо, а рассветом подымемся. Я обратно в Огхойю поковыляю, а вы на юг.

– Может, и ты с нами, тётушка? – вылез доселе молчавший Гармай. – Сама ж слышала, лодка наша всех подымет…

«Наша лодка»! Нет, ну каков наглец!

– Нет, правда, чего тебе вертаться-то? – оживившись, продолжал мальчишка. – Непременно кто донесёт, что ты у себя в доме господина укрывала. К наместнику в судилище потянут…

– Вот только мне и осталось, что на небесных лодках кататься, – рассмеялась я смехом «шипы остролиста». – Стара я для этих глупостей, и нечего мне в той стране делать. А здесь я людям нужна. Роды принять, с мужем помирить, глаза излечить… Сколько сумею, столько и протяну. А наместник… Да ты сам, дурак, сообрази – кто ж на городскую ведьму жалиться станет? Кому охота после без помощи остаться? Да кабы и донесли… Я что? Меня попросили полечить, ну и полечила. Двадцать восемь серебряных докко за то стрясла, вот они, монетки-то, гляньте. А про зловерие постояльца своего и вовсе я не слыхала. Хаонари он ум совращал? Так я в те дни в отъезде была, высокородной госпоже Гайомах-ри камни из почек убирала. Никуда не денется высокородная курица, подтвердит. Так что мне опасаться нечего. И хватит о том. Давайте-ка спать ложиться.

– А ещё, тётушка, – не сдавался Гармай, – уж больно расставаться с тобою жалко.

И мне, и господину…

– Ха, – вытянув руку, я слегка дёрнула его за ухо. – Жалко, видишь ли, ему…

Мало ли кому чего жалко. Да только судьбе жалость наша без разницы. Слепая она потому что и глухая. Как скала, как облако, как вон это бревно…

– Матушка Саумари, – тихо и очень серьёзно сказал Алан и, поднявшись на ноги, достал откуда-то свой резной деревянный крест. – Вот, возьми себе. Ну пожалуйста, возьми. Мне так спокойнее. И да пребудет с тобой сила триединого Бога – Отца, Сына и Духа Святого. И молитвы Пречистой Матери его да уберегут тебя от всякого зла.

– Да ладно, пускай, – я взяла крест и сунула его за пазуху.

«Матушка»… Не «тётушка», значит, а «матушка»… Сколько же лет не звали меня этим словом? Две дюжины…

В глазах защипало, но я удержалась. Спать надо.

10

Мне, считай, повезло – не в сырой подвал засунули, и не в яму, где по колено гнилая вода, а на самый верх Вороньей Башни. Под самыми сводами – даже встав, не дотянешься, – узкое оконце, толстой решёткой забранное. Солома для постели чистая, крысиных лазов не заметно, да и сухо здесь. А что мошкара вьётся да зудит, так то мелочь, не стоящая внимания. И верно сказать, позаботился обо мне славный Аргминди-ри.

Когда везли сюда, в столицу, то в деревянной клетке была мягкая соломенная постель, которую ежедневно меняли, и вдоволь было еды – не высокородных яств, конечно, но сытной и вкусной. Даже вяленым мясом старушку баловали… Зевак, собиравшихся закидывать меня гнилыми овощами, воины отгоняли древками копий.

Наверняка не по своей воле, а следуя приказу. Сами-то они боялись меня прямо как злого духа. Ещё бы – и ведьма я, и зачинщица смуты, и жрица какого-то нового и страшного бога…

А всего ведь пошёл дюжинный день с тех пор, как рассталась я с ними – с теми, чьи жизненные линии переплелись с моею столь же затейливо, как и ломаная линия наставника Гирхана.

Не стала я тогда прощаться, побоялась, что слёз не удержу. Ведь кто я есть – слабая женщина, хоть и науки хитрые освоила, сабельный бой да прочие искусства.

А всё одно – сердце моё точно на чьей-то огромной ладони лежит и рвётся от боли.

Встала я до рассвета, поглядела на них, спящих – Алан на спине раскинулся, руки под голову положил, а Гармай подле него калачиком свернулся, будто дитя малое. И поняла я, что спешить надо, иначе не выдержу. Взяла кожаный пояс Алана, вывязала тремя узлами на нём слово «удача», потрепала по холке стреноженного коня. Потом Гхири своего неразлучного тихо высвистела, по шейке погладила и велела:

– С ними оставайся. Оберегай их.

И пошла не оглядываясь.

До Огхойи я быстро добралась, ещё до захода, успела в городские ворота войти. И каким же мне огромным и пустым мой дом показался! Прямо хоть складывай суму и прочь иди, новую судьбу искать.

Но мне новую искать было нельзя, мне старую надо было до конца довести. И потому покопалась я в припасах, поставила вариться бобовую похлёбку и пошла в книгу записывать всё случившееся. Сама не понимала, зачем время трачу? Для кого пишу?

Как не станет меня, так и не найдут книги мои, на чердаке надёжно укрытые. А коли и найдут, то сожгут не разбираясь. Потому что до сухости в горле, до рези в животе чуяла я свою скорую судьбу. И одному лишь радовалась, что оба они, и Алан, и мальчишка, не догадались, что я задумала. А то бы не отпустили… и не драться же с ними.

Пошла я по соседям, послушала новости. Легион-то, оказывается, поспешал. Ещё к полудню в Огхойю вошёл, а только к завтрему ждали. Обосновались в городских казармах, да и за стенами лагерем встали. Начальствующий, светлый держатель Аргминди-ри, городского главу к себе сразу затребовал, да начальника стражи, да писцов из Налоговой Палаты и из Карательной. Долго совещались о чём-то. После на рыночной площади глашатай орал, мол, кто укажет, где какой беглый смутьян скрывается, то за каждую голову по дюжине докко. А кто самого Хаонари выдаст, тому дюжину дюжин.

Аргминди-ри? Я и не припомнила его сходу. Потом уж в книгах порылась, отыскала запись.

А утром, едва солнце над крышами выкатилось, пришла за мной моя судьба. Не городские стражники, тех-то я всех знаю, а из легиона. Бронзовые панцири до блеска надраены, прям как зеркальце моё, на плечах короткие копья для ближнего боя, на поясах мечи, вроде того, каким разбойник Худгару вертел. Дюжина их была, и с ними – усатый дюжинник пожилых лет.

Простучал рукоятью меча по воротам.

– Чего надо? – сухо спросила я.

– Надо нам ведьму городскую, почтенную госпожу Саумари, – твёрдо ответил дюжинник.

– Это, значит, меня, – ухмыльнулась я, отодвигая засов.

– Прощения прошу, почтенная Саумари, но только срочно тебя требует светлый держатель Аргминди-ри. Велено доставить. А за дом не беспокойся. Ты и ты, – ткнул он пальцем в двоих воинов, – охранять. Чтоб ни одна сволочь и близко не подошла!

Думала я, в узилище здешнее потащат, но повели меня в дом городского головы, где обосновался начальствующий над легионом со своей свитой.

– Что, Аргминди, опять гнилой кашель мучает? – спросила я, когда навстречу мне шагнул светлый держатель.

Да, не знай заранее, и не узнала бы. Тогда, дюжину лет назад, это был хилого сложения мальчик с бледным лицом и тонкими губами. На вид ему я бы и десяти не дала. Сейчас – крепкий молодой воин, на загорелом лице выпирают острые скулы, мышцы на плечах бугрятся, чёрные волосы перехвачены алой ленточкой, знак принадлежности к государеву роду.

– Здравствуй, тётушка Саумари, – кивнул он мне. – Благодарность богам, с тех пор ни кашля кровавого, ни другой какой хвори. Ты можешь сесть, – сильная рука указала на сложенную вчетверо медвежью шкуру.

– Если всё у тебя хорошо со здоровьем, то зачем же я тебе потребовалась, господин? Или тебе погадать, приворожить, порчу снять?

Я криво улыбнулась. Оба мы понимали, что не за тем меня сюда привели.

Аргминди-ри помолчал, пожевал губами – столь же тонкими, как и тогда, в дни стылой луны Мокродуй, когда возле ворот моих остановилась целая процессия – вооружённые всадники, рабы, крытые носилки.

Случайность. Проездом через Огхойю как-то странствовал один столичный вельможа, подцепил у нас серую лихорадку, я его выходила, получила серебро – и думать о нём забыла. А он, оказывается, помнил, и теперь по его совету ко мне, великой целительнице, привезли внучатого государева племянника. Не нынешнего, Уицмирла, а ещё старого государя, Омнасидха. Столичные лекаря ничего не могли поделать с гнилым кашлем. Советовали не скупиться на жертвы богам.

Целую луну был у меня сиятельный ребятёнок в доме, и с ним – истеричная мать его, и рабы, и домочадцы, и воины охраны, и вообще непонятно кто. Сама не знаю, как я эту сумятицу выдержала. Но ничего, справилась, отпоила мальца горными травами, выкупала в ваннах грязевых, извела гниль в лёгких. Заплатили неожиданно мало, я на большее надеялась. Ну да не те посетители, с кем торговаться можно.

– Тётушка Саумари, – волнуясь, начал Аргминди-ри, – тут дело-то какое.

Неприятное дело, да… Говорят, в доме твоём долгое время жил некий странник, который до того ходил по землям Высокого Дома и учил о неком неведомом доселе боге. А здесь, в Огхойе, свёл он знакомство с рабом Хаонари, который припал к новой вере и потому поднял рабский бунт. Кровь пролилась, много крови. Это правда?

Ну вот, всё как и ожидалось.

– Смотря что, господин, – усмехнулась я. – Что разбойник Хаонари пролил немало крови, и по большей части безвинной – то несомненная правда. Что за луну до того попросил меня о помощи израненный путник – тоже правда. А вот всё остальное…

Встречался ли тот человек с Хаонари, я не ведаю. Не было меня в те дни дома, далеко на севере я была, к больному лежачему вызвали. Конём вот за лечение наградили… Уже когда вернулась, то разговоры такие услышала, а много ли в том правды…

– Как же ты оставила дом на незнакомого тебе человека? Ты же умная женщина…

– Ну, человек он вроде как неплохой мне показался, да и не прогонять же, раны его не до конца зажили. Вот представь, дюжину лет назад я бы выставила тебя недолеченным. Смешно?

Мы оба посмеялись, представив, что бы из того вышло.

– А, между прочим, не смешно, – я судорожно вздохнула. Пора было начинать мою задумку. – Чем ты лучше того странника?

Аргминди-ри сильно удивился, но сдержал возглас.

– Но он, этот странник, учил о неком Истинном Боге?

Что ж, вот теперь я удивлю мальчика по-настоящему.

– Всё было с точностью до наоборот, господин. Это я открыла ему глаза на Истинного Бога. Я научила его истинам веры. Ибо знай, Аргминди-ри, что боги Высокого Дома – суть ложные боги. Это всего лишь духи, присвоившие себе неподобающее имя. А Истинный Бог, Создатель мира, один. Он создал всё – и людей, и духов, и всякую живую тварь. И поначалу, в первые дни творения, люди знали Его, видели Его лицо. Но потом ворожба тёмных духов затмила их сердца, и мало-помалу забыли они Его, и поклонились богам, которые на самом деле служебные духи, изменившие своему Господину…

Поначалу я боялась улыбнуться – тогда всё пошло бы насмарку. Мне необходимо было выглядеть предельно серьёзной. Глаза мои должны пылать, а голос звенеть тоном «белая звезда». Но, вслушиваясь в себя, я поняла, что боялась зря. Кажется, поймала то, что наставник Гирхан называл нитью. «Ты, девонька, когда изображаешь кого, – глуховато говорил он, – верь, что так оно на самом деле и есть. Слови нить своей игры. Только помни при том, где игра твоя, а где ты…» – Что с тобой, тётушка Саумари? – светлый держатель подошёл ко мне и озабоченно потрогал лоб. – Уж не лихорадит ли тебя? Что за чушь ты сейчас несла?

– Это не чушь, Аргминди, – спокойно ответила я. – Это правда. Вот уже две дюжины лет, как тайно поклоняюсь я Богу Единому. Это Истинный Бог, и могучий. Его силой творила я чудеса, изгоняла духов, исцеляла больных… тебя в том числе. Да, я до времени таилась, ибо страшно мне было открыто возвестить правду об истинном Владыке миров. Но вот пришёл этот странник, и пожалела я его. Слаб он был телом, но силён духом, и дух его жаждал истины. Я преподала ему начатки веры. И он жадно впитал их, как сухая губка впитывает воду.

– Но как же… – потрясённо протянул Аргминди-ри, – ведь говорят, что он и раньше, ещё до того, как ты взяла его в свой дом, возвещал это безумное учение.

Есть свидетели…

– Свидетели чего? – усмехнулась я. – Что некий человек говорил им что-то, чего они не поняли? С какой стати это именно мой постоялец, Аалану? – я намеренно произнесла имя Алана на северный лад. Ложный следок нам не помешает. – Ты вели записать рассказы этих людей, только непременно чтобы говорили они порознь. И убедишься, что не совпадут их показания. А что такие лжесвидетели есть, нимало не удивлюсь. Каждому охота получить серебряные докко, о которых вчера глашатай орал.

– Тётушка, – огорчённо сказал Аргминди-ри, – ты, видать, сошла с ума. Ты не понимаешь, сколь важно это дело. Государь послал меня во главе легиона, с целью выловить не только рядовых бунтовщиков, но и самого вдохновителя смуты. Нельзя этого душегуба упустить, он ведь и в другом месте такой же бунт подымет, такую же кровь прольёт. Поначалу мы думали, что именно раб Хаонари виною всему. Но потом выяснились подробности. Не мог неотёсанный раб сам выдумать такое безумное учение. От кого-то подцепил, не иначе. И потому главная наша цель – это тот, кто его заразил зловерием. Сама посуди – заразил одного, заразит и других.

Я глубоко вдохнула.

– Считай, я это и была, Аргминди-ри. Ты многого не знаешь. Тебе донесли, что Хаонари перед тем, как бунт поднять, приходил ко мне на двор и толковал о чём-то с Аалану. А ещё кто-то напел тебе, будто Аалану – это тот самый, кто по земле ходит и о Истинном Боге учит. Вот ты и вообразил, что Аалану всему виной. А на деле иначе было. Не впервые Хаонари в мой дом заявился. Я помогаю всем, кто ко мне приходит, будь то светлый держатель, будь то грязный раб. Ибо так велит наша вера. Для Бога все едины, и свободные, и рабы. Ну так вот, пришёл как-то ко мне Хаонари зубы лечить. У него что душа, что зубы – одинаково гнилые… И как раз я с Аалану беседовала, истины веры ему открывала. Хаонари велела во дворе ждать, когда позову. А он, поганец, в дом прокрался и разговор наш с Аалану подслушал.

Я так увлеклась, что поначалу и не заметила. Потом, конечно, наказала его – и больной зуб лечить не стала, и на здоровые боль напустила… Вот как всё на самом деле случилось. Услышал он краем уха божественные истины, да и перетолковал на свой лад.

– Но ведь видели люди, как он с этим твоим Аалану беседовал. Сразу как бунт вспыхнул.

– Может, и беседовал, – кивнула я. – Про то не ведаю, но допускаю. Видать, решил он, что нужен ему кто-то, кто поболе его об Истинном Боге знает. Меня нет, ну так и постоялец мой сгодится.

– Где же сейчас твой постоялец? – хитро прищурился Аргминди-ри. Наивный мальчик… Думает, будто тонко допрос ведёт. В Хиуссу бы его, к жрецам тамошним… быстро бы понял, как оно на самом деле бывает… Интересно, чем в столице он занимается? Судя по фигуре, и впрямь в войске. Но одно – караул нести да боевые приёмы оттачивать, а другое – искусством сыска владеть. Повезло мне, что не старого волка, прожженного хитреца какого послали, а мальчишку, зато государева родича. Увы, так оно в Высоком Доме принято. Родство превыше умения.

– Того не знаю. Как вернулась я из северных земель, так дом пустым нашла.

Сходила по соседям, поспрашивала. Не видели, говорят, не слышали. Есть у меня мысль одна… – понизила я голос. – Думаю, похитил его Хаонари, дабы силой заставить себе служить. Нужен ему человек, который бы красиво умел о божественных делах рассуждать. Своего-то умишка недостаточно… Ты пойми главное, господин. Та тьма, которую он за учение о Боге Истинном выдаёт, ничего общего со светом не имеет. Не того Триединый Бог от нас требует, чтобы рабы хозяев своих резали. Любит Бог в равной мере и тех, и других, но и от нас любви хочет, и к Себе, и друг ко другу. И не только друга любить полагается, но и врага. А какая ж то любовь, если резня?

Удивительно легко вспоминались сейчас слова Алана, в разное время сказанные.

Ложились на язык сами собой. И поразительное дело – я вроде как и сама в них поверила. С Аланом-то всё ругалась, насмехалась над безумным учением его, но сейчас не было Алана, одна я была с этим его Истинным Богом. Любит всех… и рабов, и держателей светлых, и добрых, и злых… Безумие? Но может, небесная истина и должна казаться нам безумием? Ведь сочти мы её мудростью, то была бы она чем-то таким, что мы привыкли умным полагать… но это значило бы, что нет в ней ничего нового, что это просто старые слова, красиво друг с другом сплетённые… земные слова, обычные… Что, если безумица как раз я, и по безумству своему так и не поняла Алана? Любит всех… выходит, и меня? Что ж тогда Он всегда от меня прятался? Или это я слишком ловко «нить» поймала, так поймала, что сама в ней запуталась?

– Скажи-ка, тётушка Саумари, а где ты была вчера весь день? – лукаво поинтересовался Аргминди-ри. – Соседи сказали, что как позавчера с полудня ты ускакала, так вчера на закате вернулась. И пешком. Как то понимать?

Как-как? Легко. Дурой я была бы, кабы не придумала загодя уловку.

– Дело в том, господин, что больной мой из Ноллагара, которого я лечила, в долгом уходе нуждается. Я из лап смерти его вытащила, но теперь надо разные снадобья ему давать. И в том числе сушеные листья плакун-травы заваривать, трижды в день пить. А не водится близ Ноллагара плакун-трава. Здесь у нас редко, да встречается. Потому условились мы с родными больного, что как вернусь я домой, наберу листьев достаточно, а они человека пришлют. Тот листья возьмёт и заплатит мне дополнительно. Вот и поехала я на коне дарёном. А листья те собирать только ночью надо, и только при восходе луны. Всю ночь и собирала, вечером на чердаке сушиться разложила…

Проверяй, проверяй, мальчик. Много чего у меня на чердаке сушится, ты или твои люди разве поймут, плакун ли то трава?

– А конь где?

– А не нужен он боле мне был, – хохотнула я. – Ну сам посуди, люди меня позвали не шибко богатые, за лечение конём могли заплатить, а серебра у них не больно-то водилось. Ну и взяла я. А дале-то зачем его держать? Как возвращалась я, близ Огхойи, гляжу, на восток табун гонят. Подошла я к табунщикам, предложила им коняшку свою, Гиуми. На пятнадцати докко сторговались. Зачем он мне дома-то?

Одна живу, некогда за конём ухаживать. Да и не дело это – вечно лошадь в стойле держать. Конь на то и конь, чтобы скакали на нём или запрягали…

– Тётушка, – поморщился Аргминди-ри, – ну нельзя же так! Сдаётся мне, что укрываешь ты этого своего Аалану, собою выгораживаешь. Не пойму я, зачем тебе то нужно? Ты ведь пожилая женщина, мне в бабки годишься. Неужели так страстью к нему воспылала?

– Ты глупостей-то не говори! – топнула я ногой. – Даром что ты светлый держатель да племянник государев! А всё одно не смеешь меня, почтенную женщину, в таком подозревать. Надо же выдумать… Воспылала… Ты мне, Аргминди-ри, отчего не веришь? Оттого, что безумием почитаешь веру в Истинного Бога. А меня безумицей счесть не можешь, я же не визжу, пеной не брызгаю, по полу не катаюсь, говорю здраво. Только хочешь ты или не хочешь, а придётся тебе понять, что вера моя – правильная, и не отрекусь я перед нею ни за что. Ибо сказал Бог вестникам своим, что кто отречётся от Него перед людьми, от того и Он отречётся в небесном царстве Своём.

– Что же мне делать? – протянул он с грустью, и на мгновение увидела я в нём того прежнего мальчишку, нервного, избалованного, но с неиспачканной ещё душой.

– Государь послал меня изловить вдохновителя смуты и как можно скорее в столицу доставить, для жестокой казни. Я верен своему дяде и государю. Хорошо бы Хаонари поймать, да это дело долгое и трудное. А надо быстро. Да и мало одного Хаонари, в столицу уже весть ушла, что исполнитель он, но никак не вдохновитель, не источник зловерия. Аалану этого твоего искать надо, а ты помочь следствию не хочешь. Тебя, что ли, в деревянной клетке везти в столицу? Надо мной же смеяться будут – бабку дряхлую притащил.

– Не бабку дряхлую, – оборвала я его, – а вестницу Бога Единого, Бога Истинного, Спасителя мира. И уж будь уверен, я в столице о Боге возвещу всем, до кого голос мой долетит.

– Опомнись, тётушка, – терпеливо заговорил он. – Ну зачем тебе это? Ладно, могу понять, кто-то давно соблазнил тебя этой странной верой, и ты отвергла наших богов… В столице, знаешь, тоже многие над богами смеются… но не в открытую же! Наедине с друзьями… но чтобы народу возвещать? Сама подумай, даже если и нет на самом деле их – светлого Хаалгина, Хозяина Молний, Господина Бурь… если это только, как говорит мудрец Имиагон, символы природных стихий… всё равно ведь народу они нужны. Они дают надежду, удерживают от ропота и волнений… а как красивы торжества в их честь… сколько высечено прекрасных статуй, какие восхитительные сочинены о них стихи и гимны… так зачем, возвещая этого самого твоего неведомого Бога, разрушать народную веру? Веришь сама – ну и верь за стенами своего дома. Ты ведь раньше и сама это понимала…

Я судорожно вздохнула. Он, этот мальчик, во многом прав. Конечно, не сам до того додумался – в столице у него умные учителя, лучшие мудрецы Внутреннего Дома… И всё же… Веяло от его речей какой-то гнильцой… словно от покойника, который ещё вполне ничего на вид, и мухи ещё не кружат возле тела, но стоишь рядом понимаешь: это уже не человек, а только его пустое тело… Повторяет черноокий юноша слова трусливых и умных стариков… сам-то, интересно, верит ли?

– Наш Бог, Бог Истинный, – твёрдо возразила я, – любит нас и хочет спасти.

Значит, и мы должны друг друга любить и путь спасения указывать. Моя вера – она не только меня касается. Если мы Богу не чужие, то уж друг другу-то… вот если друг твой глаза себе завязал и к пропасти подходит, неужто не кликнешь ты его?

Неужто не схватишь за руку, не сорвёшь с глаз повязку? Вот потому и надо обличать тьму и возвещать свет…

– Ну что ты несёшь, тётушка, – едва не плача, ответил он. – Ты же мне жизнь спасла… Я ж всё помню… Я даже сказки, что ты мне тогда сказывала, помню…

Все до единой… И вот теперь, получается, я тебя на смерть повезу?

– Нет в том твоей вины, господин, – улыбнулась я. – Такова, значит, воля Божия, и не в силах человек ей противиться. Ну и повезёшь меня в столицу. Пожила я достаточно, душа моя жаждет к Богу отлететь.

Он хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вбежали двое воинов.

– Уведите её, – велел Аргминди-ри. – Содержать в отдельной комнате, кормить сытно, обращаться вежливо. У дверей стража, смена каждую четверть небесного круга. Мы ещё вернёмся к этому разговору, госпожа Саумари, – на прощание сказал он.

Мы, конечно, вернулись. И раз вернулись, и два… А время шло. И с каждым днём Алан с Гармаем всё дальше уходили от Огхойи, всё ближе к лодке своей воздушной.

Чем дольше я протяну время, тем лучше.

А спустя три дня светлый держатель принял решение.

– Прости меня, тётушка, – подъехал он к возу, на котором укрепили мою клетку. – Но я воин, я не могу тебя отпустить.

– А и не надо, – улыбнулась я. – Да пребудет с тобой благодать Божия.

А что за благодать такая – и сама не знала. Подцепила у Алана словцо…