Текст книги "Чужеземец"

Автор книги: Виталий Каплан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не знаю, что и сказать тебе, тётушка Саумари, – ответил он наконец. – Пойми, я не могу дать слово, что отмолчусь, если меня напрямую спрашивать станут. Сам, своей охотой, так и бытьразговора не начну. Но сказано в нашем Писании, что каждому, кто о вере нашей спрашивает, должны мы дать прямой и ясный ответ. Одно могу обещать твёрдо – всё сделаю, чтобы не подвести тебя. И о том же Бога Истинного молить буду. Что бы ты о Нём ни думала, Он-то в тебя верит, Он тебя любит и ждёт…

Я и не надеялась на иной ответ. Потому и боязно – словно уходишь из дома, оставляя нараспашку дверь и огонь в очаге.

– А ты, – кивнула я мальчишке, – пойдём со мной.

Отвела я его на чердак, показала, где какие травы. Подробно растолковала, какие отвары делать, как поить ими господина и сколь часто повязки менять. Потом в подвал мы спустились, запалила я факел.

– Вот ещё что сказать тебе хочу, парень. Дорога мне дальняя предстоит, а ты и сам понимаешь, всякое в дороге случиться может. Да и я не первую дюжину на свете живу, мало ли… В общем, если я через две луны не приду, боле не ждите, ступайте себе. Но сперва вон тут, в левом углу, на два локтя раскопай. Горшок тут, а в горшке монеты. Лучше уж вам достанутся, чем невесть кому…

Помолчал Гармай, потом всхлипнул – и вдруг по руке меня погладил.

– Боязно мне за тебя, тётушка, – сказал он хрипло. – Болезнь-то тебе трудную лечить. Управишься ли? Эх, мне бы с тобой пойти, я в таких болезнях тоже кой чего понимаю. И ножом я владею, и топором, и дубинками, длинной да короткой…

Только нельзя мне господина оставлять, за него мне ещё боле боязно. Бог Истинный, конечно, его слушает, да только совсем он к жизни не приспособленный.

А Бог – Он же далеко, не станет же по всякой мелочи помогать.

Ухватила я его свободной рукой за ухо, основательно дёрнула.

– Подслушивал, поганец? Весь мой разговор с кузнецом слушал? Да я шкуру с тебя спущу!

– Подслушивал, тётушка, – с виноватым видом признал он, не делая попытки освободиться. – Прости уж. Сомнение меня взяло. Парень-то крепкий, чисто медведь. И по виду нездешний, не городской. А если нож в рукаве кроет? Если подосланный он? Колдуны те, с посохами которые, они ж не успокоятся, ясен корень. Месть замыслили.

– Ладно, оставлю твою шкуру целой, – я выпустила его ухо. – Но впредь так не делай. Ежели чего, сама за себя постоять могу.

Интересно, а будет ли оно, это «впредь»?

Собиралась я не спеша, основательно. Сперва по соседям прошлась, предупредила, что к больному уехать придётся, и что пока у меня постояльцы поживут, так чтобы их не обижали да еду им носили.

Потом сходила в квартал скототорговцев, сторговала себе мула. Не нужен мне мул, проеду пару городков да и продам его, но пусть все знают, что старуха Саумари верхом путешествует.

После долго отбирала нужные травы, корешки да прочие снадобья. Много с собой брать не стоило, всем должно казаться, что я почти и без вещей – так, лёгонький, ничего не значащий узелок. Но и ничего важного упустить нельзя.

Подозвала я моего ящерка, взяла на руки, погладила головку, там, где в шею переходит.

– Не скучай, Гхири, – сказала. – Вернусь я, никуда не денусь. А тебя тут кормить будут, ты уж не обижай гостей моих, не кусайся, ладно?

Соскользнул ящерок с моих ладоней, убежал восвояси. Понял, нет ли? Как знать?

Наконец, уже глубокой ночью, убедившись, что заснули мои постояльцы, вновь спустилась я в подвал. Отодвинула каменную плиту, достала свёрток, развернула холщовую ткань, а под ней – выделанную свиную кожу.

Вот оно, особое средство моё. Два пальца шириной клинок, два локтя в длину, чуть изогнутый, к острию сужающийся. А главное – особая сталь, по тайному рецепту сварена, как хочешь гнётся. Посему рукоять снимается, а лезвие обручем вокруг пояса завязать можно. Есть и прорезь в основании, куда кончик вставляется.

Обмотаешься – и ни одна тварь не заметит, что ты при оружии, что тебе, простолюдинке, за то надо руки по локоть сечь…

Нечасто мне за последнюю дюжину лет приходилось доставать «средство». Жизнь я вела спокойную, оседлую, а в городе моя слава ведьмы посильнее будет, чем тысяча булатных сабель. Только вот сейчас направлялась я в дальние края, где никто – ну, совсем никто не знает ведьмы Саумари. А коли так, хитростью придётся действовать. Но в таких делах одной хитрости мало. Дюжины дюжин разбойников?

Многовато. Вряд ли я и с тремя-то управлюсь. Учил меня наставник, много чему учил, в том числе и сабельному бою. Клинок ведь тоже от него достался – последний его дар, когда расставались. Запретил он мне за ним ходить, как я ни молила. Видать, просто пожалел девку, не взял в ту дорогу, которая лишь в один конец. …Поначалу-то у меня совсем другой план был – вместе с юным кузнецом в путь отправиться. И место показал бы, всё лучше, чем по словесным его рассказам разбираться. И помог бы, двое-то не один. Но тогда бы он понял, что не таинственным колдовством я буду действовать, а обычной человеческой хитростью да ловкостью. Он-то, парень, по всему видно, хороший, да ну как сболтнёт? И пойдёт гулять молва, до Огхойи рано или поздно докатится. А уж если и впрямь надо будет рубиться… Нет, кузнец мне не нужен… не нужны мне лишние глаза да языки. Из Огхойи выедет на муле тётушка Саумари, а в Ноллагар придёт пешком никому не известная старуха-нищенка. …Незадолго до рассвета тихонько прокралась я в комнату постояльцев. Спали оба – мальчишка возле двери калачиком свернулся, Алан на спине у стены лежал.

Поглядела я на их лица спящие – как знать, свидимся ли ещё. Поглядела-поглядела, да и пошла себе.

И только выходя из дома, поняла наконец, отчего мне лицо Алана то и дело знакомым казалось. Поняла – и едва крик в себе заглушила. На Миухири моего он, оказывается, похож. На мальчика моего, чьи косточки вот уже две с половиной дюжины лет в кожаном мешке тлеют, там, в окрестностях Ишилура, в скальной трещине. Вроде бы и черты по отдельности другие, и волосы нездешние, и цвет лица – а вот когда всё вместе складывается…

Пересилив себя, я быстро сошла с крыльца, быстро оседлала мула, распахнула ворота. И так мне хотелось вернуться, ещё раз на него глянуть…

А нельзя – меня, можно сказать, больной ждёт…

7

Караван я нагнала ближе к вечеру. Солнце уже не такое злое было, не полуденное, и блеск его заметно пожелтел. Самое лучшее время, чтобы двигаться. Мой мул, которого я нарекла Зиурхи, что на древнем меннарском языке значит «ненадолго», тоже так считал. Не приходилось понукать скотинку, резво шёл. Впрочем, у меня с ним сразу дружба наладилась.

Это был уже четвёртый караван, и, кажется, наконец такой, какой нужен. Три дюжины людей, две дюжины возов, запряжённых могучими, но совершенно кроткими и глупыми быками, таких тут, в Ноллагаре, специально выращивают. Везли товар полезный, но не драгоценный – выделанную кожу, вино с юга, лошадей – не благородных жеребцов, конечно, но крепких и ладных лошадок, полезных в хозяйстве и селянину, и городскому жителю. Тёртое зерно везли, соль и смолу. Не золото, не серебро, не изумруды. Оттого и на охрану поскупились – шестеро было стражников, и судя по животам их, не лучшие это бойцы. Обращаться с копьями да саблями их наверняка учили, да за долгие годы безделья вся наука в пыль ушла.

Спокойные годы длятся в Высоком Доме – вот уже, почитай, пятую дюжину лет не было большой войны. Западных варваров разбили ещё при покойном государе Амангаилу, с севера опасаться некого – тамошние племена и не думали объединяться в общую орду, непрерывно грызясь друг с другом. А Восток…

Ну, восток дело непростое. Появлялись там время от времени крепкие вожди, но зубки-то им государевы легионы быстро обламывали. Высокий Дом не стремился завоёвывать эти бескрайние жаркие степи – землицы и без того хватало, а степнякам нужны были наши товары… и потому установился шаткий, неопределённый мир.

Настоящая опасность грозила лишь с юга – там за Змеиным Морем (потому и названо так, что длинное да узкое) давно уже укрепилась империя Ги-Даорингу. И оттуда, из-за моря, поглядывали на Высокий Дом… поглядывали, прикидывали, корабли строили один за другим… Но до открытой схватки пока не доходило.

Наставник мне объяснял, что это плохо, время работает против Дома. Войско, ни разу не побывавшее в настоящем сражении, немногого стоит. Ежедневная муштра необходима, говорил он, но совершенно недостаточна. А для того, чтобы разбойников в страхе держать да бунты селянские в зародыше давить, много воинов не требуется – тут важнее опыт бойцов да смётка начальствующих…

Ударит по нам когда-нибудь Юг, непременно ударит, и мало Дому не покажется. Если б верила я в богов, об одном бы молила – пускай не при мне, пускай хоть чуточку, да после. Не хочу глядеть, как древней земле нашей кишки наружу выпустят. О Ги-Даорингу мало что известно, но достаточно и редких слухов. Высокий Дом не заподозришь ни в излишнем милосердии, ни в неразумной жестокости. У нас за недоплаченную подать на кол не сажают, за едкое словцо о властях в медном драконе не жгут – всего лишь высекут. …Прежние караваны не годились – или они были слишком уж многочисленны, или, судя по охранникам, везли что-то по-настоящему ценное. Я целую седмицу сидела как в засаде на этом грязном и скудном постоялом дворе. Всё достоинство его крылось лишь в том, что на Большой северной дороге он последний между Иггиду и Ноллагаром.

И всего в дне пешего пути – Костяная Чащоба. Самое неудобное место для купцов – и самое лучшее для разбойников. Именно здесь и резвится Худгару, здесь и стрижёт караваны, словно шерсть овечью. Дорога в Костяной Чащобе сужается настолько, что двум гружённым возам трудно разъехаться. К обеим сторонам дороги вплотную примыкает лес… По-хорошему, уездный начальник давно должен был бы там всё вырубить на два полёта стрелы. Но сколько этих начальников сменилось, а лес и ныне там.

Я уже изрядно устала, когда впереди показались клубы пыли. Ведь я не сразу вслед за караваном припустила, выждала время. Успела и над собой поработать, и в ближнем селе мула своего забрать, щедро заплатив доброму селянину медной монетой.

Ползёт, ползёт караван огромным дождевым червяком. И верит червяк, что нет до него дела прожорливой птице…

– Любезные, – нагнав задние повозки, громко спросила я, – кто тут у вас за главного?

До ушей заросшие мужики остолбенело вылупились на меня, пожевали губами знойный воздух. В глазах их сквозила отчётливая мысль: «Откуда такая взялась? И к добру ли?» – Поезжай вперёд, высокородная госпожа, – наконец ответил дядька посмышлёнее. – Там он, впереди, господином Гайхнои звать.

Я действительно была теперь высокородной госпожой. Платье из искрящегося, расшитого летучими змеями синего шёлка, изумрудная брошь в чёрных как смоль волосах, изящные сандалии хитрого плетения. Мне удалось помолодеть по меньшей мере на пару дюжин лет. Сейчас на ухоженном муле пробиралась между повозок знатная, напыщенная особа. Которая, по всему видать, и богата, и весьма недурна собой.

В кои-то веки пригодились мне особые краски, притирания да лаки. И бронзовое, идеально отполированное зеркальце. Долго вся эта красота не протянет, не более пары дней, но мне и не надо долго.

– Мир и здоровье вам, почтенные господа. Кто из вас двоих Гайхнои? – обратилась я к тем, кто, скорее всего, и был мне нужен. Двое пожилых, солидной внешности купцов ехали верхами, бок о бок, и о чём-то нервно переговаривались. Все остальные на роль хозяина каравана не годились – слишком простоваты.

Протянулась понятная пауза. Тоже удивляюися.

– Это я Гайхнои, высокородная госпожа, – склонил седую голову всадник в светло-сером плаще. – Могу ли я спросить о твоём имени?

– Можешь, почтенный, – улыбнулась я так, что оба старичка наверняка вспомнили свою игривую молодость. – Имя мне Гайомах-ри, я жена славного Сайготтин-ри, старшего писца Налоговой Палаты из города Гменниройи. Была я, с позволения мужа, в гостях у отца своего и матери, в Иггиду. Ныне возвращаюсь домой, да вот в дороге со мной произошла неприятная история. Слуги, которых брала я для сопровождения, подло изменили мне и скрылись. Прихватив, замечу, все мои драгоценности. Равно как и дорожные припасы. Это случилось сегодня утром…

Представляете, я просыпаюсь на постоялом дворе – и никто не помогает мне одеться, никто не несёт подогретую воду для умывания! Я не знала, что и думать.

А подлый содержатель постоялого двора потом клялся, что ничего не видел и не слышал. Наверняка он был в сговоре с негодяями! Слава богам, хоть жизни меня не лишили во сне. Но всё равно это не спасёт мерзавцев от мучительной казни. Едва лишь я вернусь в Гменниройи, славный Сайготтин-ри поднимет на ноги всю уездную стражу!

Я всхлипнула, изобразив горлом, сколь тяжки мои страдания. Оба купца с живейшим интересом внимали.

– Но сперва надо вернуться домой. А дороги тут, говорят, опасные. Я не знала, что и делать, но один добрый селянин сказал мне, что впереди движется ваш караван, и что я, если изрядно поспешу, успею нагнать его до захода солнца.

Верно говорят, что и среди низкого люда встречаются высокие сердца… Я мчалась весь день, я измучилась сама и измучила моего бедного мула, но, слава богам, всё же нагнала вас. Ты, почтенный Гайхнои, конечно, не откажешь мне в помощи и защите?

– Ну разумеется, высокородная госпожа! – сейчас же закивал предводитель каравана. – Разве можем мы оставить в беде беззащитную и… – он чуть помедлил, видимо, размышляя, не сочту ли я его излишне дерзким, – и такую прекрасную даму?

С радостью услужу тебе всем, чем могу… Единственно опасаюсь я, что пища наша покажется тебе излишне грубой, а быт – устроенным не так, как ты, должно быть привыкла. Да и люди у меня наперечёт, боюсь, я не смогу приставить к тебе слугу и тем более служанку… Сама видишь, люди мы торговые… Но всё, в чём будешь испытывать нужду, говори мне, я постараюсь услужить…

Ну, что в караване только одни мужчины, я и сама понимала. Более того – будь тут хоть одна женщина, я непременно изменила бы уловку. Женщину моими ухищрениями обмануть куда труднее, чем этих вот…

– И ещё сложность одна, – нахмурился купец. – Мы же не Гменниройи следуем, а в Ноллагар, ярмарка там сейчас. После домой… А от Ноллагара до Гменниройи ещё два дня пешего пути… ну или день конного…

– Превосходно! – я мило улыбнулась. – Замечательно. Я остановлюсь в Ноллагаре и пошлю весточку мужу, он немедленно явится за мною… И если вы не успеете ещё отправиться обратно, то славный Сайготтин-ри достойно вознаградит вас… Ну или потом письмо ему пошлёте с верным человеком…

Вот так и попала я в этот караван. Только бы сработало! Но должно, должно сработать. Подходящий груз, подходящая охрана. Предыдущих разбойникам пришлось пропустить, тем более они захотят урвать своё. И неслучайно на том постоялом дворе двое оборванцев сперва стреляли глазами, словно бы от скуки шлялись около повозок, а после вдруг не пойми куда делись. Оставив даже пиво недопитое. Это оборванцы-то! Вернее знака не бывает.

Я наблюдала это сквозь полуприкрытые веки. Всем, должно быть, казалось, что полудохлая старуха-нищенка в грязном тряпье, которую из милости пустили переночевать под крышей, ничего уже не видит, не слышит, да и вообще доживает последние свои дни. И уж точно никому не могло и в голову прийти, что в ближайшей деревне старуху дожидается ладный мул, а в лесочке неподалёку надёжно укрыт её багаж. Багаж, стоящий, пожалуй, поболе, чем весь этот постоялый двор… …Уже на второй день после отъезда из Огхойи я поняла, что первоначальную задумку надо менять. Да, я, конечно, смогу пешком под видом нищей побирушки незаметно дойти до Ноллагара. Могу вплотную приблизиться и к лесной крепости разбойников. Но что дальше? Какой такой дух Ингрийя перенесёт меня через частокол высотой в три человеческих роста? Как мне удастся справиться со стражей, как я смогу подобраться к Худгару? В услугах ведьмы разбойники вряд ли нуждаются, а если и надо им кого лечить – так и местные бабки найдутся.

Единственный способ попасть внутрь – это попасть туда пленницей. И нищая старушонка тут не годится, кому она такая нужна? А вот знатная дама, не слишком юная, но весьма привлекательная собой… за которую муж отвалит немалый выкуп – это гляделось красиво. По крайней мере, внутрь уж точно попаду и с главарём разбойников увижусь. Далее – по обстановке. К тому же чем ещё хорош разграбленный караван – товар сбыть надо. Значит, часть разбойников вскоре поведёт тех же быков, запряжённых в те же повозки, в тот же Ноллагар на ту же ярмарку. Внутри останется меньше народу, а мне это на руку.

Уловку я приготовила загодя. В городе Гменниройи действительно был старшим налоговым писцом славный Сайготтин-ри. Ну, не знаю уж, насколько он славный, но супругу его, чванливую Гайомах-ри, я три года назад действительно лечила от камней в почках. Дошла до неё слава обо мне, отважилась на длительное путешествие. Изумрудная брошь в моих волосах некогда принадлежала сей знатной дамочке. Часть платы за исцеление.

Конечно, был риск, что кто-то из караванщиков знает в лицо эту особу – ну так на этот ничтожный риск у меня и другая сказка имелась.

Теперь оставалось только ждать да надеяться. По моим расчётам, в Костяную Чащобу мы придём ещё до восхода луны. Самое удобное время для разбойников. Старик Гайхнои тоже это, видать, понимает, но слишком уж он торопится. И без того задержался в пути, ещё одну ночь в безопасном месте пережидать – этак к началу ярмарки не поспеть. А поспеть надо непременно.

Жаль старика. Не попадёт он на свою ярмарку. А что делать? Со мной ли, без меня ли, а не миновать ему Костяной Чащобы. И всё-таки чувствовала я себя неуютно.

Получается, будто его грядущая беда мне в радость. Ну, в радость не в радость, а уж точно на пользу.

Утешало лишь то, что если всё у меня сложится, Костяная Чащоба надолго станет безопасной для караванов.

Я чуть не прозевала время. Едва не сморило меня. Разумеется, ни о какой езде верховой сейчас и речи не шло, меня разместили на возу с сеном – кормом для этих самых ноллагарских быков. И так истомилась я за день, так болели все мышцы, так звенело в голове – что и не заметила, как заплескались над моей головой тёплые невидимые волны, и представилось мне, будто вновь я на просоленной палубе «Стервятника», и стоит рядом наставник Гирхан, и знаем мы с ним оба, что только чудом сумели ускользнуть из Хиуссы, из цепких лап Храмовой Стражи…

Но что-то всё же толкнуло меня, и стряхнула я морок. Уже заструилось из-под едва заметного горизонта слабое сияние – восходила луна. Значит, мы уже здесь, в Костяной Чащобе. И смыкаются над нами кроны вековых деревьев. Значит – скоро начнётся. Может быть, прямо сейчас.

Первым делом я узел с вещами своими в сене зарыла. Не то разбойнички его тут же у меня бы и отобрали. После разберусь. Воз приметный, колёса у него синим окрашены. Обычай тут есть такой. Синий – это цвет бога торговли Гиаргузими.

Чтобы удачно караван расторговался, надо хоть одному возу колёса синим выкрасить, нравится это лукавому небесному пройдохе. И повезло мне, что именно на такой вот жертвенный воз меня поселили. …Всё началось как-то больно уж просто. Почти одновременно треск раздался и спереди, и сзади. Треск – а затем грохот. Это, как я поняла, деревья подпилили и на дорогу обрушили. Бежать, значит, некуда. И не видно ничего, луна ещё не взошла, от звёзд никакого толку, а факел на передней повозке разгоняет тьму не более чем на пару локтей.

Заржали кони, послышалась отборная ругань, свист залихватский раздался – и сейчас же вокруг нас расплескалось море факелов. Я от нечего делать считать стала. Ну, море не море, а дюжины четыре будет, или около того.

– Всем стоять, бояться, не двигаться! – послышался гортанный крик.

Лежу я на мягком сене – и нисколечко не боюсь. Бывало и пострашнее.

Орать тут все начали, лязг оружия послышался – это, значит, наши горе-стражники вспомнили, что недаром свой хлеб едят. Только кого рубить-то? Тьма вокруг.

А после, наконец, и луна над кромкой леса выплыла, тут уж кое-что видно стало.

Стражнички наши, само собой, сабли с копьями покидали – где уж шестерым против такой толпы сдюжить? Разбойников едва ли не сотня оказалась, на каждого факельщика приходился боец со свободными руками. И действовали они умело – отобрали у стражников оружие, стянули им за спиной локти и каждого к отдельной подводе привязали. Пока одни этим занимались, другие предводителя каравана отыскали, спокойно с ним о чём-то говорили, слов я не разобрала. Скорее всего, грузом интересовались да деньгами, что старик с собой на ярмарку вёз. И второго купца тоже спрашивали. Тихо как-то всё было, без ругани, без битья. В самом деле, зачем по тёмному времени бушевать, товар портить? Люди-то караванные – тоже товар. За одних выкуп родные заплатят, а других по дешёвке в рабы продадут.

Дошла и до меня очередь. Шныряя с факелами вдоль возов, разбойнички деловито вязали людей.

В скачущем свете факела появилось передо мной трое. Рожи по уши в чёрных бородах, глаза от азарта блестят, у каждого нож едва ли не в локоть длиной.

– Ого, баба! – восторженно протянул один.

– И впрямь баба! Ну-ка, – факел поднесли прямо к моему ному, я отпрянула и завизжала от притворного страха.

– Старовата будет, я думал, девка…

– Ничего, в самом соку! Нам много ли надо, братья?

– Глянь, а что у неё в волосах-то! Камушек-то ого-го! На бочонок докко потянет.

– Руки убери, урод, – спокойно протянула я голосом «кипящей реки». – Не про твою честь. Главного вашего позови. А то узнает он, что мимо него похапали – кишки выпустит.

Озадачила я разбойничков. Двое возле меня остались, но руки уже не совали, третий помчался главного звать. Интересно, сам ли то Худгару будет, или кто из «коренных» его?

Оказалось, сам. Именно такой, каким тот муж несостоявшийся его расписывал.

Высокий, наголо брит, левое ухо начисто отрублено, в правом серьга с красным камушком, видать, рубин, помогает в боевых делах. Бороду бреет, а усы длинные, до подбородка свисают.

– Ну, что у нас тут за птичка?

Пускай будет птичка. Хищная птичка, дружок, только тебе про то знать рановато.

– Знаешь ли ты, разбойник, – надменным голосом изрекла я, – что славный супруг мой – не кто иной, как высокородный Сайготтин-ри, из самого Гменниройи, старший писец Налоговой Палаты! Он поднимет на ноги всю уездную стражу, он воззовёт к наместнику Ноллагара! Ты уже сейчас, ничтожный, можешь готовиться к лютой казни, каковой несомненно заслуживаешь!

Вот так. Главное – чтобы глупее. Впрочем, последние слова были вполне искренними. По роже видно – мерзавец, каких поискать.

– Готовиться, говоришь? – усмехнулся Худгару. – Что ж, приготовимся… Ты, дамочка, не боись, у нас не заскучаешь.

Сейчас же парочка разбойников угодливо хихикнула.

– Да и недолго ты у нас задержишься. Сдаётся мне, что славный супруг твой отвалит за твою жизнь немало звонких докко. А пока хочу кое-чего тебе показать…

Он вроде как задумался, опустил руки – как вдруг правая молнией взметнулась, и точно кипятком обдало мне щёку. Плетью, значит, достал. И этой же плетью – из тонких кожаных ремешков, с мелкими свинцовыми шариками на концах, потряс перед моим носом.

– Запомни, высокородная госпожа, не люблю я, когда мне смертью грозят. И вообще когда пасть на меня разевают. Могу обидеться, и тогда ждать выкупа тебе придётся в очень неприятной обстановке. Ты поняла?

Чего уж тут не понять? Чай, в столичных дворцах церемониям не обучался. А сердце гордое, ранимое сердце. Это радует. Есть, значит, и такая зацепочка. Хотя скорее всего и не понадобится.

Разумеется, я разревелась (осторожно, чтобы и впрямь не потекли слёзы, не смыли мою намалёванную красоту). Потом истово закивала – мол, усвоила урок.

Худгару пощупал мой изумруд, ловко отцепил брошку от волос и не глядя сунул за пазуху. После чего, бросив парочку неразборчивых слов своим головорезам, ушёл вперёд.

Очень хорошо. Знакомство состоялось, теперь можно и узел из сена вынимать.

Разбойнички боле не полезут, усвоили, что я – чужая добыча.

Щека болела зверски. Интересно, удастся ли мне там согреть воды, чтобы соорудить примочку из горюн-травы?