Текст книги "Осада"

Автор книги: Виталий Кржишталович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Кэпэ «Горка», кэпэ «Горка», вызываю кэпэ «Горка»!

Сергуненко поднес выносной микрофон ко рту:

– Я кэпэ «Горка», слышу вас. Все в порядке, можете подъезжать.

– К вам не поеду, – ответил голос из рации, сейчас в его речи проступил грузинский акцент, – буду ждать здесь.

– Что за новости? – ошарашенно спросил Сергуненко.

– В прошлый раз вы обстреляли парламентеров, – ответила рация.

– Вранье! Никто не стрелял! – закричал в микрофон Сергуненко. – Я не пойду к вам, со мной гражданские!

Рация молчала, только треск и шипение вылетали из динамика. Наконец снова заговорила:

– Давайте встретимся посередине. Или посередине, или уезжаю.

Сергуненко сказал:

– Хорошо! Я вижу тополь у дороги, слева от вас. Встречаемся там, конец связи.

Он прицепил микрофон к ремешку, повесил рацию через левое плечо и сказал пулеметчику задумчиво:

– Может, пакость какую готовят? С чего он вдруг отказался?

Капитан поднял автомат стволом вперед, оставляя ремень на правом плече. Затем подошел к бронетранспортеру и, подхватив с земли кусок щебня, постучал им по броне. Люк механика-водителя приподнялся.

– Капустин, ты? – спросил Сергуненко. – Хорош спать. Заводи родного и свети во все глаза.

БТР взревел, тут же включились фары и прожектор бронемашины. Сергуненко тем временем инструктировал женщин:

– Ждите здесь. Если все пойдет нормально, я передам на пост и вас проводят ко мне. – И добавил мягко: – Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Теплов отчеканил громко и совершенно по-солдатски:

– Товарищ капитан, разрешите с вами?

Он был уверен в отказе, но Сергуненко неожиданно разрешил:

– Давай, – сказал он, – вдвоем веселее.

Они подошли к выходу за вал. Сергуненко спросил пулеметчика:

– Готов?

– Как пионер!

Сергуненко снял автомат с предохранителя и передернул затвор.

– Ну, тогда с Богом!

Они шагали по светлой полосе асфальта, и длинные черные тени, выбегая из-под их ног, проверяли дорогу впереди. Сергуненко заметил как бы между прочим:

– А вы, журналисты, смелые.

У Теплова подкатила под горло щекотная волна.

– Профессия такая!

Сергуненко словно бы этого и ждал:

– Вот-вот, все журналисты говорят это. Весной здесь уличные бои шли, телевизионщики приехали, снимали. Была там одна с телекамерой, Машкой звали. Не баба – огнемет. Я с ней замучился. Однажды захотела грузинскую баррикаду поближе снять, дым ей, видишь ли, мешал. А бой такой шел, хоть в землю зарывайся. Говорю ей – выкинь эту глупость из головы. Присел за укрытие рожки перевернуть, а эта стерва уже рванула. Я хотел за ней, да тут как начали долбать, носа не высунуть. Смотрю в щель между плит – грузины с баррикады спрыгнули, понимают, что мы стрелять не будем, и только ее ноги в воздухе мелькнули. Как мячик, закинули к себе.

Сергуненко умолк. За время, пока они шагали по этой ночной дороге, капитан ни разу не повернулся к Теплову – не мигая смотрел вперед, и палец его то и дело поглаживал защитную скобу спускового крючка.

– А дальше? – нетерпеливо напомнил Теплов.

– Ах, это… Отбили девушку. В село ее увезли. А мы с Ильиным, это лейтенант из спецназа, ты его видел, на двух бэтэрах врываемся, и как раз вовремя. Ну, в общем, вытащили.

Теплов спросил подрагивающим голосом:

– С ней могли что-нибудь сделать?

Сергуненко усмехнулся и ничего не ответил. После долгой паузы он повторил:

– Так что вы, журналисты, народ смелый.

Теплов сказал:

– Здесь-то боя нет. И с такой защитой можно не бояться.

– Ты про кэпэ, что ли? Так эта защита для поддержки штанов – авось противник испугается. Если не испугается, бэтэр нам уже не поможет. Мы вот идем с тобой по светлой дороге, как по ладошке Аллаха у всего мира на виду, а где-то здесь в темноте автоматчики залегли и нас на мушке держат. Приказа стрелять у них, конечно, нету, захватывать тоже навряд ли станут. Но каждый накурился дури, и теперь ему на все приказы плевать. Вот и гадай, что в его одуревшей башке сработает через секунду.

Теплову нестерпимо захотелось оглядеться. А Сергуненко спросил с некоторой ехидцей в голосе:

– Не страшно?

– Нет, – соврал Теплов.

За разговорами дошли до намеченного тополя. Вокруг было тихо и пусто. Сюда прожекторный свет долетал значительно ослабевшим, и на сумеречном фоне уже не так резко выделялись черные тени.

– Ну и что? – спросил Сергуненко у пространства. – И где этот парламентер, в рот ему дышло?

Словно в ответ раздался голос из включенной рации:

– Вас вижу, скоро подойду.

Сергуненко отпустил по адресу говорившего длинное ругательство, а потом вынул сигареты и как ни в чем не бывало закурил. Его примеру последовал Теплов. С минуту они молча пускали дым в звездное небо. Оттуда к ним слетел приглушенный стрекочущий звук, и вслед за этим Теплов увидел, как несколько звезд стали быстро перемещаться по орбите, при этом некоторые из них были ярко-красные и часто мигали.

– Вертолетчики, – пояснил Сергуненко, не дожидаясь вопроса, – ночные полеты отрабатывают.

– С такой силой никакой штурм не опасен, – сказал Теплов.

– Была бы она, эта сила, – вздохнул Сергуненко. – Мы у командира полка спрашивали. У него приказ в конфликт не вмешиваться. Мы ему говорим: «А когда нас крошить будут, и тогда не вмешаетесь?» А он говорит: «Приказ дадут – вмешаюсь». Его понять можно: если вооруженные силы за границей стрелять начнут, Тбилиси сразу же объявит о нападении на суверенную Грузию. А мы из эмвэдэ, можно сказать, милиционеры, защищаем гражданское население от бандитов. Считается, что убивают тут бандиты. Ведь Тбилиси как говорит: мы послали части национальной гвардии для борьбы с преступниками, чтобы в Цхинвальском районе наступил мир. Мы, говорят, сами наведем порядок, можете возвращаться в Россию.

– А вы?

– Да нам только разреши – бегом побежим. Но если русские отсюда уйдут, грузины всех осетин вырежут.

– Может быть, наоборот – без вас они скорее между собой договорятся?

Сергуненко посмотрел на Теплова как-то по-новому, но когда заговорил, тон его был прежний, дружески-покровительственный:

– Ты хоть знаешь, что здесь творится? Сегодня, к примеру, зачем сюда приехали? Те женщины, что на кэпэ остались, – жены двух пропавших цхинвальцев. В сентябре дело было, поехали на огород и не вернулись. Мы грузинскую сторону запрашивали, говорят – ищем. Других находят, а этих все никак не могли. Наконец сообщили, что готовы к переговорам. Так что, может быть, вернут.

– Ну вот, – сказал Теплов, внезапно воодушевившись, – официальная власть пытается навести порядок – находят пропавших. Ну и в Цхинвали они занимались бы тем же самым. Только с большим успехом.

Сергуненко едва рот не раскрыл от удивления.

– Ты чего, и правда такой наивный? Еще бы их не находить, а зачем тогда воровать?

Настал черед удивляться Теплову.

– Ты сам-то понял, что сказал? – спросил он капитана.

Сергуненко не обиделся. Он щелкнул в темноту красный огонек окурка, проследил за его полетом, а затем ответил:

– Людей крадут ради выкупа, это самый выгодный бизнес. Нынче труп стоит сто пятьдесят тысяч рублей.

Теплов ахнул. Его месячный оклад равнялся пятиста рублям, с гонорарами доходило до семисот. Это считалось очень хорошим заработком, потому что средний уровень по стране колебался около четырехсот пятидесяти. Сумма в триста месячных окладов была для Теплова космически недостижима.

– Сколько же тогда просят за живого?

Сергуненко ждал этого вопроса, он громко сказал:

– Не бывает живых, в том-то и дело! Убивают грузины заложников.

– За что?

– А черт их разберет. Ненавидят – вот за что. Ладно бы просто убивали. Думаешь, стрельнут и все? Паяльной лампой заживо сжигают, начинают с ног и медленно ведут к голове. Чтобы смерть как божий дар принял. Ты говоришь – власти… Их сюда допусти… Они сейчас только как посредники, а там все к рукам приберут.

– Не понял.

– Что тут непонятного? За передачу тела двадцать процентов посредникам – десять грузинским, десять нашим. Неофициально, конечно. С нашей стороны этими делами соговцы занимаются: следственная опергруппа из Москвы. Сегодня им не удалось: смена приехала, дела передают, пришлось нас попросить. А так они к этой кормушке никого не подпускают. Ну что ты – деньжищи такие!

Теплов передернул плечами, то ли от ночной сырости, то ли от сергуненковского рассказа.

– Откуда только деньги здесь берутся? – произнес он, недобро глядя в темноту.

Сергуненко ответил равнодушно:

– Кавказ. Здесь у всех денег полно. Скажем, сейчас Цхинвали: в блокаде, обложили кругом, так что мышь не проскользнет. Электричества нет, газа нет, топлива нет, подвоза продуктов нет, а в какой дом ни войди – столы аж прогибаются от жратвы. На яблоках, наверное, зарабатывают. Летом ведь они не воюют: некогда, в садах работают. Вот как урожай отвезут, грузины в Тбилиси, осетины во Владик, так и начинается охотничий сезон. До следующей весны.

Его прервал голос из темноты:

– Не стреляйте, я подхожу!

Сергуненко крикнул в ответ:

– Идите, я давно слышу вас!

В город возвращались под утро. Сперва развезли по домам женщин. Те не скрывали радости от поездки: парламентер назначил день передачи. С журналистом он отказался разговаривать наотрез.

– Не хочет с тобой встречаться, – сказал Теплову Сергуненко, проводив женщин к парламентеру. – А знаешь, кто посредник? Заместитель прокурора Южной Осетии. А ты говоришь – власти…

Рядом с Тепловым стоял солдат в бронежилете, сопровождавший женщин от КПП. Он так же, как Сергуненко, держал автомат стволом вперед, перекинув ремень через правое плечо, и палец у него лежал на спусковом крючке. Когда возвращались, солдат замыкал строй, причем двигался спиной вперед. Точно так же, лицом назад во главе строя, шел Сергуненко. Оба напряженно вглядывались в темноту.

По дороге в гостиницу Сергуненко велел своему водителю остановиться возле какого-то дома. По-хозяйски загромыхал кулаком в дверь. Вскоре оттуда донеслась фраза на незнакомом Теплову языке, должно быть, по-осетински.

– Свои, открывай! – распорядился Сергуненко.

Дверь приоткрылась было на узкую щелку, но Сергуненко властно распахнул ее настежь. На пороге стоял заспанный мужчина в майке и тренировочных брюках. В руках он держал ружье.

– Витенька! – обрадовался хозяин капитану. – Заходи, дорогой! – и поспешно отодвинулся в сторону, освобождая проход. Но Сергуненко сказал:

– Некогда нам. Водки дай. И зажевать чего-нибудь.

…В гостинице, где капитан занимал двухкомнатный полулюкс, он первым делом разлил бутылку по стаканам, чокнулся с Тепловым и со словами: «Будем живы!» – выпил свой громкими большими глотками. Затем запихнул в рот кусок сыра и только после этого принялся расстегивать бронежилет.

– Слушай, а почему ты сказал: «По ладошке Аллаха»? Ты что, мусульманин? – спросил Теплов.

Сергуненко фыркнул:

– Ага! Правоверный наследник Исмаила. До Цхинвали я в Карабахе был, только и всего.

Первую половину следующего дня Теплов провел в цхинвальском обкоме комсомола. Ему требовалось лишь отметить командировку, но как только он вошел в приемную первого секретаря, ему навстречу поднялась молодая женщина.

– Вы из Ленинграда? – спросила она. – Идемте скорее, я жду вас.

Вскоре они уже сидели в небольшой комнате перед японским телевизором с видеомагнитофоном. Кроме них в комнате было еще несколько человек. Женщина вынула из коробки с видеокассетами одну и вставила в магнитофон.

– Это – эксгумация захоронений местных жителей в сожженных селах, – прокомментировала она появившееся на экране изображение. Теплов увидел, как из раскрытой ямы какие-то люди извлекают большие полиэтиленовые свертки, разворачивают пленку. Камера наехала и показала крупным планом обугленные куски человеческих тел: наполовину сожженную голову, кости с лоскутами кожи и мяса. Кадры менялись, женщина называла места захоронений, даты, число погибших. Посредине сеанса открылась дверь. Женщина приветливо сказала вошедшему:

– Андрюша, проходи скорей!

Тот, кого назвали Андрюшей, был маленький, тщедушный человечек в дешевом, задубевшем от времени коричневом плаще и брюках не по размеру – слишком коротких, так что худые, костлявые щиколотки торчали из грязных ботинок. Когда Андрюша проходил мимо Теплова к свободному стулу, от него пахнуло таким густым перегаром, что Теплов едва не поморщился. Лицо хозяина «дубового» плаща было синюшное, оплывшее от пьянства, небритое, а темно-русые волосы торчали клоками во все стороны. Теплова пронзил острый стыд за собственную нацию. Демонстрация между тем продолжалась. На экране появилось двухэтажное здание с разбитыми окнами и ломаным шифером на крыше.

– Это детский садик, – пояснила комментатор, – его обстрелял из пулемета грузинский вертолет.

Кадр сменился.

– Это – городская школа номер пять. Здесь во дворе мы хороним наших убитых. Кладбище простреливается грузинскими снайперами, там давно уже не хоронят.

Женщина сменила кассету.

– Сейчас вы увидите расследование убийства лейтенанта Веклича. Это наш русский брат, он сопровождал в осажденный Цхинвали два рефрижератора с мясом. Его расстреляли грузины перед самым городом месяц назад.

В кадре появились столы в морге с двумя обнаженными мужскими телами.

– Это – водители рефрижераторов, армяне, отец и сын. Их тоже тогда убили.

Остальная часть кассеты была посвящена похоронам лейтенанта, проводить которого собрался весь город. На траурном митинге выступавшие с трибуны говорили что-то горячо, взмахивали сжатыми кулаками, и толпа отвечала им дружным взмахиванием рук. Что говорили ораторы, Теплов не слышал, звука на пленке не было…

Теплов вышел из обкома, когда небо над домами светилось предвечерними красками. О том, чтобы отправиться в столовую, куда его поставили на довольствие по распоряжению командира опергруппы, не могло быть и речи: перед глазами все еще мелькали сцены с видеокассет. Теплов немного побродил по городу, но далеко от центра не уходил, боясь заблудиться. Сумерки сгущались по-южному быстро. Скоро уже только асфальт мостовой серел под слабым свечением неба. Улицы опустели. «В деревне хоть собаки по ночам лают», – подумал Теплов, застегивая молнию демисезонной куртки до подбородка. С еще большей яркостью вспомнились кадры видеозаписи, и холод прополз по спине от лопаток к пояснице, ноги сами собой зашагали в сторону штаба.

Комната, где накануне Теплов представлялся полковнику, освещалась двумя голыми лампочками. Со двора долетало тарахтение дизеля. За длинным столом сидели офицеры. Командир, должно быть, только что гневался: лицо его раскраснелось, а на щеках обозначились желваки. Он повернул рассерженное лицо на стук в дверь и тепловское «разрешите?».

Полковник ответил сурово, но не сердито:

– Присутствуйте.

Совещание продолжилось. Командиры докладывали положение дел в подразделениях, прибавляя к этому, сколько продержатся в случае штурма. Картина складывалась неутешительная: по грубым прикидкам, силы, обступившие город, численностью превосходили опергруппу раз в десять, имея в виду не только два свежих батальона гвардейцев, но и прежние батальоны, расквартированные в округе с весны, а также все мужское население окрестных сел, значительно увеличившееся за счет сбежавшихся сюда со всей Грузии уголовников. В голосах командиров слышалась нервозность. Командир разведроты доложил, что днем в село, где располагался штаб гвардейцев, прибыло несколько крытых КамАЗов. Что они привезли, разведчик не знал: днем машины разгружать не стали.

– Наверняка «Алазань», – хмуро сказал командир артдивизиона, – готовятся.

Сергуненко пояснил Теплову на ухо:

– Ракеты противоградовые, грузины ими город обстреливают.

Полковник перевел взгляд на него:

– Сергуненко, что местные говорят?

– Не знаю, товарищ полковник, сегодня еще не ездил.

– Так чего ты здесь греешься?

Сергуненко неторопливо поднялся, взял со стула бронежилет и автомат. Когда открывал дверь, спросил:

– Журналисту разрешите со мной?

– Не возражаю.

В машине было холоднее, чем снаружи. Сергуненко долго костерил водителя за то, что не работает печка. Сержант отмалчивался и крутил баранку. Лишь когда Сергуненко выдохся, он проронил:

– Вы же знаете, товарищ капитан, печек на складе нету.

Тем временем они выехали на окраину, недолго попетляли по узким улочкам, пока вдруг впереди не увидели шапку света, подобную той, что прошлой ночью окружала контрольный пункт на «Горке».

– Здесь два поста, – сказал Сергуненко, выбираясь из машины, – один осетинский, а другой наш. Самое опасное направление.

Сперва они направились к осетинскому посту. Возле деревянной будки стоял бронетранспортер, на его матовом боку плясали отсветы костра. У огня грелись два человека в милицейских шинелях и в касках, надетых на ушанки. Автоматы висели у них, как у Сергуненки, за правым плечом стволом вниз. Часовые поздоровались с приехавшими за руку без лишних слов.

– Как у вас? Тихо? – задал капитан сакраментальный вопрос и, дождавшись подтверждения, спросил: – Что там за «камазы» пришли?

– «Алазань».

– Так мы и думали. Значит, правда – готовятся.

– Теперь пошли к нашим, – сказал Сергуненко Теплову.

До КПП внутренних войск было метров сто, в него упиралась асфальтированная дорога, по которой они приехали. Словно нимбом, КПП был окружен заревом электрического света.

– А что это за люди? – спросил Теплов, когда они отошли от костра.

– Мафия, – коротко пояснил Сергуненко. Он скосил глаза на Теплова, оценивая его реакцию. Вид у того был обескураженный.

– До войны тут заправляли три мафиозные группировки, – начал Сергуненко, но неожиданно сменил тему: – Постой, а ты знаешь, что такое «мафия»?

Теплов ответил с досадой:

– Ты уж меня совсем за валенка держишь. Мафия – это организованная преступная группа, все участники которой состоят между собой в родственной связи.

– Точно, – подтвердил Сергуненко, – проще говоря – род. Оттого и бороться с ними трудно: законы рода для них страшнее, чем уголовные. Ну вот, когда война началась, здешние мафиози стали вместе с нами защищать город. Тбилиси тогда заявил, что русские вооружают бандитов. Осетины быстренько объявили свою автономную область отдельным государством и начали создавать национальную гвардию. Все мафиози тут же записались, получили удостоверения гвардейцев вместе с правом на ношение оружия. Так что теперь это не мафия, а регулярная армия. Там, где мы сейчас были, охраняет дорогу самая мощная группировка, даже бэтэр смогли себе купить. Все у них в камуфляже, вооружены автоматами, пулеметами. К ним и здешние милиционеры присоединились. Вторая группировка пожиже. А третья и вовсе мелкая. Раньше эти группы занимались каждая своим бизнесом, друг другу не мешали. А теперь у них одно дело – город отстоять.

За разговором подошли к КПП. Здесь все напоминало пост на «Горке»: стенка из мешков с песком возле здания контрольно-пропускного пункта ГАИ, где окна были тоже заложены мешками; два бронетранспортера нацелили свои пулеметы вдоль освещенного шоссе; из темноты доносился звук работающего дизеля, наверное, армейской передвижной электростанции. Внутри КПП было дымно и жарко. Самодельная буржуйка гудела возле окна. На конфорке шипела закопченная кастрюля. Возле печки сидел парень в офицерских яловых сапогах, пестрых камуфляжных брюках и меховой безрукавке, надетой поверх шерстяного свитера. Двое солдат дремали, сидя на деревянном топчане, еще один офицер, старший лейтенант, спал за столом, положив голову на руки.

Сергуненко вошел и шумно потянул носом аппетитный запах.

– Картошечка! – радостно констатировал он и вытащил из-за пазухи бутылку водки. Старший лейтенант тут же поднял голову и, не говоря ни слова, принялся выставлять на стол стаканы, извлекая их из солдатской тумбочки. Следом за стаканами на столе появились алюминиевые миски, хлеб, тушенка и целая груда яблок. Покончив с этим, офицер со значением посмотрел на солдат. Проснувшиеся от разговора, они нехотя вышли на улицу. Парень в безрукавке с порога слил из кастрюльки воду, вывалил туда тушенку и принялся азартно перемешивать, покрякивая и причмокивая. Старший лейтенант, который уже плеснул в стаканы из бутылки, сказал нетерпеливо:

– Давай! Уже готово.

Сергуненко поднял стакан и сказал:

– Знакомьтесь – Василий Теплов, журналист из Ленинграда.

Парень в безрукавке широко улыбнулся:

– Так это ж совсем другое дело! А то сказали – из Москвы. Меня Юрой зовут.

Старший лейтенант оборвал его:

– Хватит вам балаболить, водка стынет. Ну, будем живы!

– Будем! – ответили все дружно и выпили.

Разговор затеялся сразу же. Поначалу Теплова расспрашивали о Ленинграде. Он говорил охотно, не без гордости ощущая себя равным среди этих людей. После того как выпили по второй, заговорили о местных делах:

– А помните вагончик на развилке? – возбужденно спросил Юра и тут же переключился на Теплова: – Весной как-то бой шел здесь неподалеку. А на развилке у нас пост был. Степан Федорыч, – он указал глазами на старшего лейтенанта, – посылает меня к ним на выручку. Я, это, с двумя бойцами подползаю к вагончику, гляжу – все стены в дырах, можно лапшу откидывать. И стрельба такая стоит – шуба заворачивается. Но делать нечего, командую ребятам, чтоб прикрыли, и мышкой в этот вагончик. А там – храп стоит.

– Панчук! – со смехом прокричал Сергуненко.

– Ага, капитан Панчук. Спит на полке и хоть бы хны. Вся стена над ним изрешечена. Я его бужу, говорю, мол, товарищ капитан, как же это – стреляют ведь. А он мне отвечает…

– Здесь всегда стреляют! – подхватил Сергуненко.

Когда отсмеялись, старший лейтенант сказал Сергуненке:

– Пойдем, покурим на воздухе.

Они вышли. Теплов старательно выскабливал свою миску. Поступок старшего лейтенанта остудил его, напомнив, кто здесь свой, а кто гость. Юра с благодушной улыбкой сидел, откинувшись к стене и заложив руки за голову. Теплов спросил:

– Скажи, а правда, что грузины всегда заложников убивают?

– Ага, – просто ответил Юра.

– А вот осетины – похищают грузин?

– Ну, а как же! Они здесь только тем и занимаются – грузины осетин крадут, осетины грузин.

Теплова несколько смутило, что, говоря об этом, Юра не утратил своего благодушия.

– И тоже убивают?

– Ага. Нет, не всегда, иногда живыми возвращают, искалечат только. Живой заложник стоит дороже, убивать невыгодно. Если, конечно, родственники заплатить могут.

– Сколько?

– Полмиллиона.

Неожиданно Юра посерьезнел.

– Я все понимаю, – сказал он, доставая из лежащей на столе пачки сигарету, – и грузин понимаю, и осетин. Одного не могу понять – чего мы-то здесь делаем, я и мои бойцы? Какие-то козлы в Москве придумали сделать Грузию самостоятельной, но не совсем. А чтобы грузины во вкус не вошли и взаправду не рванули, подкинули им Абхазию с Осетией. Мало будет – Аджарию подожгут. Это тоже понятно. Ну так пусть эти корифеи своих сыночков сюда воевать и посылали бы. Куда там! Они детишек своих в Военный институт отправят, чтобы потом военными атташе сделать или юристами. А людей убивать они меня пошлют. В общем, неглупо придумано. Мне другое непонятно: что я за идиот за растакой? Все понимаю, и все равно сижу здесь. Холодаю, голодаю, от страха трясусь, под пулями что ни день бегаю. Ради чего, спросить? Не знаю… Не знаю!

Теплов после небольшой паузы заговорил и сам почувствовал напряжение в собственном голосе:

– Сегодня днем в обкоме комсомола я смотрел видеозаписи. Если бы ты видел эти пленки, ты бы знал ответ на свой вопрос. Там такое! У меня до сих пор волосы на голове шевелятся. Фильмы ужасов рядом с этими записями детскими сказочками покажутся.

Юра ответил с вызовом:

– Я это все в натуре видел, а не по телевизору!

Посмотрел Теплову в глаза и тут же смягчился:

– Тебе в диковинку, а мы нагляделись. В обкоме не дураки сидят, правильно делают – всюду со следователями сога ездят и снимают. А потом журналистам показывают, в Москву возят, за границу. Молодцы, ничего не скажешь. А про Веклича смотрел?

Теплов кивнул. Юра вновь поглядел ему в глаза, помедлил, то ли с мыслями собираясь, то ли решая, говорить или нет. Наконец сказал:

– Есть подозрение, что Веклича расстреляли осетины.

Теплов не разинул рот лишь потому, что губами держал папиросу.

– Да, да, – подтвердил свои слова Юра, – осетины. По маркировке на гильзах мы узнали, что патроны были из нашего склада. Понимаешь, конечно, солдаты патроны продают, что тут скрывать, об этом все знают. Но продают только осетинам. Они ведь понимают, что грузины их той же пулей и убьют, поэтому грузинам ничего не продают, это точно. Так что по Векличу стреляли осетины.

Теплов запротестовал:

– Абсурд! Зачем это им? Веклич сопровождал в город транспорт с мясом.

– Который исчез после расстрела, – подхватил Юра. – Они проехали четыре грузинских села, если б грузины захотели забрать это мясо, то могли десять раз выгрузить машины, никого не убивая. А потом списали бы все на бесконтрольных партизан, как они всегда и делают. Машины же расстреляли на самом въезде в город, в двух шагах от кэпэ. Грузины никогда там ничего не устраивали, чтоб своих не подводить, которые живут поблизости. И гильзы – главное! Нет у грузин патронов этой серии.

Теплов спросил:

– Разве не могли грузины захватить какого-нибудь осетина с оружием?

Юра согласился сразу же, но без энтузиазма и явно без веры.

– Да, – сказал он, – соговцы это и записали.

Теплов сказал:

– Сергуненко думает – если вы отсюда уйдете, грузины всех осетин перебьют.

Юра кивнул:

– Конечно, перебьют. А так они сначала перебьют нас, а потом осетин.

Теплову расхотелось продолжать разговор. Юра тоже приумолк, он глядел на мигающие жгучим светом дырочки в дверце буржуйки, и к нему на лицо возвращалось добродушное выражение. Угли в печке громко щелкали, выпитая водка разлилась по телу ласковым теплом, в ресницах начала скапливаться сонливость. Мысли замедлили свой бег.

Вдруг не слишком далеко раздалась автоматная очередь, еще одна. Благостное состояние Юры мгновенно улетучилось. Он вскочил и принялся спешно надевать бронежилет. В комнату вошел старший лейтенант. Он сказал не то чтобы взволнованно, а как-то чуть менее спокойно, чем прежде:

– Юрка, вспомнили про развилку. Давай, слетай, посмотри, что там.

– Слышу, – сказал Юра, натягивая зимний меховой шлемофон и вешая на грудь автомат. Он подошел к Теплову:

– Бывай, – сказал весело, крепко пожимая руку, – Питеру поклон.

…Следующий пост, у которого Сергуненко остановил машину, проехав для этого с четверть часа по городским окраинам, был осетинский. Под старыми, раскидистыми деревьями стояла избушка, а в ней группа разновозрастных мужчин предавалась беззаботному пьянству. Они встретили вошедшего капитана радостными возгласами. Из-за стола вскочил небольшого роста мужичок с быстрыми глазками и поднес гостям по стакану вина.

– Витенька, здравствуй, дорогой! – частил мужичок словами.

Сергуненко поздоровался, выпил, но за стол садиться не стал, а по-хозяйски взял с блюда две жареные куриные ноги, передал одну Теплову, закусил вторую и, жуя, сказал угрюмо:

– Часовые, как всегда, не выставлены, ходи кто хочешь, караулу не до пустяков. Грузины колонной пройдут, вы и не услышите. А расхлебывать кто будет, мы?!

Эти слова возымели действие: приумолкшие было караульные поднялись и, разбирая сваленное в углу оружие, со смущенными лицами повалили из дома. Вскоре в избушке остались только Сергуненко, Теплов и шустрый мужичок.

– Кто это с тобой, Витенька? – спросил мужичок, заряжая семизарядный армейский карабин.

– Мой гость, – ответил Сергуненко.

Они с Тепловым вышли на низкое в одну ступеньку крыльцо. Вокруг было тихо и ни души. Из-за спины вывернулся мужичок. Он сунул Теплову в руки карабин:

– Хочешь пострелять? Вон, где огоньки – грузинское село.

Теплов отшатнулся от него в испуге. Сергуненко раздраженно гаркнул:

– Сколько раз говорить – никакой стрельбы!

Мужичок, нисколько не смутившись его сердитым тоном, покладисто сказал:

– Не буду, Витенька, не буду. Я думал, может, гость твой пострелять захочет?

Сергуненко шагнул с крыльца в темноту и пошел вперед, каким-то образом различая дорогу. Теплов следовал за ним. Шустрый мужичок семенил сбоку.

– Доложи обстановку, – приказал Сергуненко, все так же не поворачивая к нему головы.

Мужичок с готовностью ответил:

– Все тихо, Витенька, все тихо. Грузины какие-то вагончики привезли.

Сергуненко остановился и впервые посмотрел на мужичка.

– Что за вагончики?

– Не знаю, дорогой. Мы вечером ходили посмотреть, никого нет, на дверях замки. Один замок открыли, а внутри пусто. В засаде посидели и вернулись.

Сергуненко сказал со злобой:

– Зачем в засаде? Я же говорил – ходить только на разведку, никакого поиска.

Мужичок виновато моргал. Сергуненко в крайнем раздражении отвернулся, снова двинулся вперед и, отведя рукой выплывшую из тьмы ветку, буркнул Теплову:

– Осторожно.

Пройдя между деревьев, они вышли на край невысокого косогора. Судя по светящимся окнам недалекого села, долина лежала чуть ниже того места, где они стояли. Огоньки эти отделялись от небесных широкой черной полосой невидимых теперь гор. От ночного неба веяло холодом.

Сергуненко поежился:

– Сейчас, поди, градуса три, не больше, к утру до нуля упадет.

Он еще что-то хотел сказать, но тут слева и совсем близко от них громыхнуло, и эхо понеслось над долиной. Сергуненко с руганью бросился на звук. За кустами стоял довольный мужичок, у него в руках дымился карабин.

С этого поста они уезжали в расстроенных чувствах. Сергуненко курил и молчал. Теплов не решался заговорить первым. В машине была включена рация, наполнявшая салон «уазика» обрывками гортанной речи, свистом и треском. Внезапно сквозь помехи донеслось по-русски:

– Дэшэка бьет по батальону, дэшэка бьет по батальону! Разрешите подавить?

И на это короткий приказ:

– Нет!

Теплов удивленно посмотрел на Сергуненку. Тот ответил, не дожидаясь вопроса:

– Нельзя раскрываться. Гвардейцы специально провоцируют, чтобы огневые точки засечь. – И в который раз произнес пугающее Теплова слово: – Готовятся.

Машина опять долго кружила окраинными улочками, освещая фарами глухие заборы с широкими металлическими воротами. Наконец водитель без команды сбросил газ и затормозил у перекрестка, обрамленного старыми кирпичными домами казенного вида без палисадников и заборов.

– Здесь немножко пройдем, – сказал Сергуненко, – близко подъезжать опасно, за постом грузинские села начинаются.

Они свернули за угол и зашагали по старой, мощенной камнем улице на свет огня.

– Там, – Сергуненко кивнул в сторону светлого пятна впереди, – лейтенанта одного с Рокского перевала осенью убили.

– Веклича, – подсказал Теплов.

Сергуненко покосился на него.

– Слышал уже, – сказал он и вполголоса добавил: – Темная история.

Вокруг большого жаркого костра сидело человек пятнадцать. Все были вооружены кто чем – от десантного автомата до берданки. Выходя из темноты на свет, уже изрядно захмелевший Сергуненко крикнул со злобной веселостью: