Текст книги "Дневник над облаками"

Автор книги: Виталий Севастьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Севастьянов Виталий Иванович

Дневник над облаками

Предисловие

Фантасты и космос. Жюль Верн, Герберт Уэллс, Алексей Толстой… Творения ученых – творения писателей-фантастов. За мечтой следуют научные открытия, за фантастикой – научный расчет. Но успех дела в конечном итоге определяют люди. Какими их видели фантасты, и каковы они оказались в реальной жизни?

«…Я уверен, – пройдет немало лет, и сотни воздушных кораблей будут бороздить звездное пространство. Вечно, вечно нас толкает дух искания… Не мне первому нужно было лететь. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? Забвение самого себя. Вот это меня смущает больше всего при расставании с вами… Я не гениальный строитель, не смельчак, не мечтатель: я – трус, я – беглец».

Эти слова сказал людям инженер Лось, герой романа известного советского писателя Алексея Толстого «Аэлита», перед отлетом на Марс.

Спустя четыре десятилетия с момента выхода в свет романа Толстого наш современник и соотечественник Юрий Гагарин совершил первый полет человека во Вселенную. За несколько минут до исторического старта «реальный Первый» сказал людям Земля:

– Первым совершить то, о чем мечтали поколения людей, первым проложить дорогу человечеству в космос… Назовите мне большую по сложности задачу, чем та, что выпала мне. Это ответственность перед всем человечеством, перед его настоящим и будущим. И если, тем не менее, я решаюсь на этот полет, то только потому, что я коммунист, что имею за спиной образцы беспримерного героизма моих соотечественников – советских людей.

Первопроходцем космических трасс явился гражданин Страны Советов. Вслед за ним многими дорогами Вселенной прошли его соратники, друзья. Появилась новая профессия – космонавт, рожденная эпохой социальной и научно-технической революции.

Часто мысленно я возвращаюсь к 12 апреля 1961 года. Я находился тогда в Центре управления первым космическим полетом. Хорошо помню предстартовые часы и минуты. Все были в огромном напряжении. За несколько минут до старта Главный конструктор космических кораблей академик Сергей Павлович Королев спросил по связи Гагарина: «Кедр (это позывной Юрия)! Как чувствуешь себя?» А тот в ответ: «Я-то чувствую себя хорошо, а как вы себя чувствуете?»… Ну а затем – знаменитое гагаринское «Поехали!». Как по-иному мы тогда взглянули на окружающий нас мир…

Для меня и многих моих товарищей этот день начался значительно раньше – ведь мы принимали участие в создании «Востока» и в подготовке его полета. Рождался корабль, рождалась и терминология, которая сейчас уже прочно вошла в сознание людей. Я помню долгие споры о том, как назвать аппарат, который полетит в космос: космолет, звездолет, астролет?.. Конец дискуссии положил Сергей Павлович Королев: он предложил самое правильное название – космический корабль. Точность этого термина я постиг уже позже, когда сам побывал в космосе: именно корабль в безбрежном океане.

С космонавтами я тоже познакомился задолго до этого дня. Первой группе космонавтов, в которую входил Гагарин, я читал курс лекций по механике космического полета.

Понимали ли мы тогда, что человечество стоит на пороге качественно нового этапа своего развития? Пожалуй, нет. Ведь историческое значение того или иного явления определяется перспективой. Сегодня мы уже знаем – человек будет постоянно работать в космосе. А тот полет в моем, да и не только в моем, сознании был испытательным. Мы были слишком заняты небывало сложными техническими задачами. Это вытеснило ощущение дали. Мы не могли испытать в полной мере, как остальные люди Земли, чувство необычности. Нас в тот день беспокоило в первую очередь – все ли пройдет удачно. Всю грандиозность события мы поняли позже. И перспективу тоже.

Ситуация в технике не новая… Сколько было споров: возможен ли вообще полет на аппарате тяжелее воздуха, подымет ли такой аппарат пассажира-пилота? Авиация утверждалась «в правах гражданства» чуть ли не тридцать лет. С освоением космоса все пошло «космическими» темпами.

Космонавтика утвердилась как наука. И роль ее в развитии фундаментальных теоретических исследований и прикладных наук бесспорна. Космонавтика резко усилила приток новой научной информации по сравнению с традиционными земными методами познания. Например, чтобы выяснить проблемы, связанные с геометрией Земли, наука потратила 200 лет, а проблемы остались не выясненными до конца. С помощью искусственных спутников эта задача была решена за два года. Или сведения о магнитном поле нашей планеты. Десять суток работы одного геофизического спутника дали больше сведений, чем все исследования за последние 100 лет. А разведка природных ресурсов? Объем подобных работ, выполняемых с самолета за десять лет, может быть произведен с помощью космической техники за десять дней…

Но это лишь одна сторона медали. Нужды космонавтики стимулировали развитие многих прикладных наук – электроники, телемеханики, химии и физики полимеров… Сначала результаты этих научных направлений осваивались космической техникой. Постепенно, уже апробированные, эти достижения начали «возвращаться» на Землю, находя применение во многих отраслях промышленности. Процесс «космизации» науки и техники – процесс сложный. Но чем активнее будет идти освоение космического пространства, тем ощутимее его результаты будут здесь, на Земле.

Человеку предстоит работать и существовать в космосе. Отразится ли это на его духовном мире, психологии?

Первые ощущения на орбите… Наверное, годовалый ребенок, впервые самостоятельно дойдя до порога своего дома, именно так смотрит на окружающий мир. Я вижу Землю. Сразу всю. Целиком. Это вызывает щемящее чувство: наш мир мал и одинок во Вселенной… Но тут же понимаешь и ощущаешь, как велик человек в делах своих на маленькой планете Земля. А вокруг огромный, бесконечный мир, очень интересный, но еще чужой, не твой…

Привыкая к невесомости, организм перестраивается не только физиологически. Меняется и мироощущение космонавта. Забываются запахи Земли, краски. Пытаешься вспомнить, как шумит море, шепчет листва… Однажды в космосе проснулись с Андрияном Николаевым, командиром корабля «Союз-9», моим другом и напарником по 18-суточному космическому полету, посмотрели друг на друга: «Слушай, сейчас бы в лес. Босиком по траве. Хоть две минуты». «А помнишь, как пахнет свежий огурец?»

Таких моментов за 18 суток нашего полета в июне 1970 года, несмотря на плотное рабочее расписание, было немало. Думается, меня в чем-то поймет моряк, полгода не ступавший на берег. Несколько дней в космосе – это, наверное, несколько месяцев в море.

Проблема потери земных связей во время длительного космического полета – новая и сложная. Мы столкнулись с ней первыми. И чем дальше будут уходить космические корабли, тем более суровыми будут последствия такого путешествия для психики человека.

Что же главное для тех, кто отправляется в космос? Нам часто приходится отвечать на этот вопрос, потому что тяга советской молодежи к трудной профессии космонавта огромна.

Безусловно, космонавтика – современная профессия, привлекающая молодых людей возможностью своими руками коснуться Неведомого. Да, во многом само время определяет выбор сферы деятельности и отбор предпочтительных способностей. Хотя, с другой стороны, все зависит от самого человека. Успех дела не столько в том, какую профессию избрал человек, сколько в нем самом. Даже попав в эпицентр интереснейших дел, можно не удержаться на уровне современных научных и моральных требований, вылететь из круга… Здесь действует четкая схема: дело – напряжение – человек. Если снять фактор постоянного напряжения, максимальной отдачи, мало что получится даже при самых благих намерениях и отличных способностях.

Удалось ли каждому из нас, космонавтов, сразу определить свой выбор? Думаю, что нет. Мне в юности казалось: нет ничего лучше моря. Я вырос в Сочи и не мыслил «сухопутной жизни». Мечтал о работе на кораблях. А потом «заболел» небом. Поступил в Московский авиационный институт, стал заниматься в аэроклубе. Тут одно за другим… Жажда новых скоростей, новой высоты. В конструкторское бюро я пришел, когда только-только состоялись первые запуски спутников Земли. На моих глазах начиналась эра космических летательных аппаратов, рождалась профессия космонавта. И это стало делом моей жизни. Повезло? Конечно, в чем-то повезло. Но это не было неожиданной удачей. Учеба, работа, испытания… И самое главное – твои устремления совпали с требованиями времени.

Работа космонавта требует, прежде всего, постоянного напряжения – физического, нервного, интеллектуального. Более того, здесь действует система нарастающих трудностей. И характер космонавта формируется теми многочисленными длительными испытаниями, которые он должен пройти. Никто из нас никогда не забывает, во имя чего мы работаем. Хорошо сказал Юрий Гагарин: «Иногда нас спрашивают: зачем нужна такая напряженная работа? Но разве люди, перед которыми поставлена важная задача, большая цель, будут думать о себе?..

Настоящий человек никогда об этом не подумает. Главное – выполнить задание».

Одно из непременных качеств космонавта – это чувство ответственности за те колоссальные материальные и интеллектуальные ценности, которые ему доверили. В его руках надежды и интересы тысяч людей, создавших космический корабль. И каждый из нас относится к нему, как к своему детищу…

Многим, вероятно, кажется, что полет в космос – это, прежде всего подвиг, а потом заслуженная слава. Главный конструктор первых советских космических кораблей академик Королев, обращаясь к летчикам-космонавтам, говорил: «Знайте, друзья, если вы начинаете понимать, что готовы к подвигу, – значит, вы не готовы к полету в космос». Эта оценка верна не только для космонавта, она верна для любого, кто занимается большим, интересным, нужным делом. Если внимание будет сосредоточено на самом факте, что это ТЫ делаешь, ТЫ летишь, а не на содержании задачи, то вряд ли вообще возможно выполнять работу наилучшим образом.

Каждый советский космонавт полностью осознает то значение, которое придается его полету, осознает сложность поставленной перед ним задачи и моральную ответственность не только перед будущим космонавтики, но и перед народом, страной. И нужно обладать воображением, чтобы представить себе все те блага для человечества, которые сулит ему космос. В области космических исследований мы сейчас находимся в преддверии фундаментальных открытий. Первопроходческий этап в основном завершен, дальше перед советской наукой – освоение космического пространства ради жизни на Земле.

* * *

В мае – июле 1975 года мне вместе с Петром Климуком посчастливилось совершить свой второй длительный – 63-суточный – полет на орбитальной станции «Салют-4». В результате этого полета была выполнена заданная нам программа научных исследований и экспериментов, комплекс работ, важных для народного хозяйства, проведены исследования природных ресурсов нашей страны.

Во время полета я вел дневник, в котором записывал и то, что мы делали в течение рабочих космических суток, и свои наблюдения Земли, и просто размышления о жизни, о своих коллегах-космонавтах, о нашей работе…

Времени на ведение дневника оставалось немного. Многое в нем только обозначено, с тем, чтобы досказать это на Земле…

Короткие записи я обычно делал перед сном, примостившись в переходном отсеке нашей станции, около иллюминатора. «Салют-4» плывет над Атлантикой, над Африкой, а я, зафиксировав на коленях тетрадку и найдя локтю опору, вывожу в дневнике неровные буквы. Я не сразу научился писать в невесомости: первое время все наши движения были недостаточно координированными.

Иногда, опустив ручку и позволив ей свободно плавать около тетрадки – ручка была на резинке, которую я прищепкой крепил к тетрадке, – я смотрел в иллюминатор. Так прервешься, подумаешь – и опять берешься за ручку. Писать ею, кстати, было очень удобно – стоило лишь без всякого нажима дотронуться до бумаги. Пасту выталкивал сжатый воздух.

Я собирался вести дневник с первого дня полета, но поначалу меня хватало лишь на то, чтобы сделать перед сном необходимую запись в бортовой журнал. Но на четырнадцатые сутки полета я собрался, наконец, с силами и принялся за дневник.

Июнь 1975 года

6 июня 1975 г.

Пятница, 14-е сутки полета.

СЕГОДНЯ МЕДИЦИНСКИЙ ДЕНЬ

…Вот мы и обследовались целый день: в покое и при нагрузке (на велоэргометре и с использованием, вакуумных костюмов)… Самочувствие обоих хорошее. Так определили с Земли медики. Мы тоже так оцениваем свое состояние.

Сегодня наблюдали совершенно удивительное явление – пылевую бурю. Тянулась она на несколько сотен километров.

А перед тем, как подойти к Аралу, находясь где-то над Прагою, наблюдал слева всю Балтику; справа – все Черное море и вся Турция, Каспий весь, Волга вся и Поволжье, а сзади вся Европа – от Пиренеев и Англии. Видно половину Италии.

Петр на мой крик восторга приплыл в переходный отсек и был поражен этим чудом макровзгляда.

Да, это чудо!

Наша голубая планета из космоса имеет удивительно красивый вид. Она прекрасна, но и поразительно мала.

Общеизвестны геометрические размеры Земли: 12742 километра – средний диаметр, около 40 тысяч километров – путь вдоль экватора. В последнее время мы привыкли к новому понятию: полтора часа – и облетели на космическом корабле вокруг Земли. За это время космический корабль совершает виток вокруг нашей планеты.

Но в условиях длительного космического полета возникают у космонавта два новых критерия, подчеркивающие малость нашей Земли.

Первый критерий: через семь – десять дней полета в космосе на память знаешь всю сушу Земли. Да, 71 процент поверхности Земли покрыт водой и только 29 процентов – суша. Но эти цифры сами по себе мало что говорят. В полете ощущаешь, что очень много на Земле воды и мало суши, которую, как правило, встречаешь с радостью, при этом у космонавтов, как и у моряков, вырывается возглас: «Земля!» Вглядываешься в нее, будь то берег континента или маленький островок в океане, смотришь на навигационный прибор или карту и знакомишься: вот как выглядит Таити?!

Через несколько дней полета все реже и реже прибегаешь к помощи карт. А через 7-10 суток знакомство состоялось окончательно. Сушу знаешь всю. На континентах – горы, реки, долины, озера, города, гавани.

Привыкаешь и очень легко опознаешь города даже на ночной стороне Земли.

Неоднократно любовались мы ночным видом Парижа и никогда не путали его с Берлином, Римом или Варшавой.

В океане знаешь каждый остров и с радостью, как со старым знакомым, встречаешься с островом Пасхи, затерявшимся среди безбрежной глади океана.

После сна, открыв шторку иллюминатора, посмотрев за борт корабля, незамедлительно сообщаешь: «Подходим к Мадагаскару, через пять минут – Индия!»

Да, действительно мала наша планета, если за 5–7 минут пересекаешь Южную Америку или Африку и если через 10 суток полета в космосе всю сушу Земли знаешь на память.

Другой критерий – это макровзгляд. Это то, что видишь сразу. Я еще в первом полете провел эксперимент. Пролетая над Варшавой, посмотрел, что же видно в Европе одновременно. Наш корабль шел с запада на восток. И вот с левой стороны виден весь Скандинавский полуостров, северные берега Норвегии, Балтийское море, Ленинград, Рижский залив, Рига, сзади – Англия, Ирландия, а вот Лондон, вот Париж, а это уже Пиренеи. Справа видны Адриатика, Черное море, Север Италии, Крым, а впереди по курсу – Москва.

Видишь всю Европу, сразу Европу, в которой столько государств, народов и которая только за наш век пережила дважды такое несовместимое с понятием «человечность» явление, как война. Сколько погибло людей, которые могли бы жить, радоваться жизни и служить человечеству!

Остро ощущаешь ограниченность земных ресурсов, потому что видишь наступление цивилизации на природу и потому что видишь: не на всей суше удобно жить. Много пустынь и труднодоступных горных районов.

И вдруг понимаешь, что сама Земля – это космический корабль, который несется в космосе. Он имеет ограниченные ресурсы и экипаж – человечество, которое должно беречь свою планету, ее ресурсы, беречь самого себя.

Наблюдение Земли из космоса толкает на эти размышления.

7 июня 1975 г.

Суббота, 15-е сутки полета.

АСТРОФИЗИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

…Земля нам сегодня сказала, что мы пролетели что-то около 9 миллионов километров. Много! Но это очень мало, если, например, летишь на Марс.

Пройдет время, и кто-нибудь вот так же, как и мы, пойдет на космическом корабле к Марсу. Земля так же с напряжением будет следить за полетом, помогать, управлять. Но в полете они будут одни, будут оторваны от Земли и медленно-медленно (сутки за сутками) с громадной по земным понятиям скоростью они будут лететь к Марсу.

Мне, вероятно, уже не придется участвовать в этом полете. Состарюсь… Но… Вот бы потопать по Марсу!

12 июня 1975 г.

Четверг, 20-е сутки полета.

ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ

Ждешь его долго, проходит он мгновенно.

Проспал я сегодня 13 часов, не просыпаясь. Проснулся с щемящим чувством грусти. Мне приснился дождь – там, на Земле.

– Петя, а ты помнишь шум дождя? – спросил я.

– Забыл уже, – сказал он и задумался. Я в ближайшем сеансе радиосвязи с Землей рассказал им о дожде. Они отреагировали просто:

– У нас вчера здесь прошел такой хороший дождь, грозовой, что и сегодня им пахнет.

Да, не скоро еще придет время, когда мне удастся помокнуть под дождем.

До чего удивительна земная природа, до чего она разнообразна в своих проявлениях! Вот и дождь есть, и мороз, солнце и жара, и осень.

А здесь все не так.

Сегодня на иллюминаторе, обращенном в сторону от Солнца (мы шли в ориентированном полете), я увидел кристаллики льда на внутренней поверхности среднего стекла. Эти кристаллы были совсем иные.

Они были асимметричны – с центральной каверной, похожей на кратер вулкана. И вообще были похожи на инвалидов из чудесного мира земных кристаллов.

Выглядели какими-то пауками-циклопами.

И я вспомнил наш снег, нашу Русскую Зиму, натертые снегом щеки, пьянящий воздух – это не здешняя смесь газов…

И захотелось домой.

Я подавил это чувство и вновь стал исследователем. Взял бортовой журнал, зарисовал весь этот чудо-страх, позвал Петра, и мы сфотографировали эти кристаллы. Мы спешили, потому что уже поворачивались на Солнце и они должны были вскоре растаять.

Затем мы с Петром прибирали нашу станцию, наш дом. Наводили порядок, пылесосили, чистили, включили все противопыльные фильтры. Петр пытался ездить на пылесосе, но тяга его оказалась малой.

Земля нам в честь выходного дня подбросила эксперимент со связью, и пролетел наш выходной, как будто его и не было.

Сегодня случайно кто-то из нас сломал в нашем «Оазисе» лук… Мы съели его. Удивительно вкусный. Острый.

Пища наша нам несколько приелась.

Я думаю, что на Земле нам больше будет нравиться земная пища…

Сейчас бы вареной картошки с молоком!

Да!.. Потерпим!

Это просто такое было в ту минуту настроение. Как человек, находящийся в командировке, соскучился по дому…

Наша станция «Салют-4» стала для нас родным домом. И в этом немалая заслуга создателей станции. Каждый в своей области сделал все возможное для того, чтобы мы чувствовали себя хорошо. Воздух здесь чистый, его, ни много ни мало 100 тысяч литров. Специальный фильтр удаляет из атмосферы станции все вредные примеси, выделенные в процессе работы аппаратуры и жизнедеятельности людей. Вентиляторы не дают стоять воздуху на месте, и поэтому состав его одинаков во всех уголках. Специальные газоанализаторы следят за составом воздуха, они тотчас же засигналят, если будет что-то не так.

Вода у нас чистая, московская водопроводная, обработанная серебром. Воды достаточно. В сутки мы выпивали от полутора до двух литров воды. Провели в полете эксперимент, который показал, что много воды брать в космос не нужно. На «Салюте-4» была установка, конденсирующая влагу, выделяемую человеком в воздух при дыхании, испарении с поверхности кожи и т. д. Эта влага осаждалась на охлажденной поверхности аппарата, собиралась в емкость, проходила тщательную очистку, а затем насыщалась солями, чтобы по вкусу походила на земную, которую мы привыкли пить, и консервировалась. Эта вода нам понравилась, ее-то мы и пили и шутя говорили, что пьем свой собственный пот…

Режим питания тоже был продуман с учетом наших земных вкусов. Консервы, конечно, но все из натуральных продуктов. Хранили мы их в холодильнике, как дома, а перед едой подогревали. Суточная калорийность пищи – 3000 калорий…

Суточные наборы продуктов находились в отдельных герметических чехлах и размещены в холодильнике в определенной последовательности. Каждое блюдо упаковано либо в консервные банки по 100 граммов, либо в алюминиевые тубы по 165 граммов. Для подогрева пищи было специальное устройство.

Как сервирован стол? Полного набора приборов, конечно, не было. Невесомость! У каждого из нас были свои вилка и консервный нож. После еды пустую посуду и упаковку складывали в герметические контейнеры, которые периодически вместе с другими отходами выбрасывали в космос. В плотных слоях атмосферы они сгорали…

Был у нас на борту и экспериментальный набор продуктов, обработанных с помощью вакуумной сушки. Это сублимированные продукты, практически полностью обезвоженные. Они легки, компактны, к условиям хранения нетребовательны. С помощью горячей воды сублимированные продукты восстанавливают свои вкусовые качества…

Пили мы обычно чай и кофе, горячую воду для которых брали из экспериментальной системы регенерации, о которой я уже рассказал…

13 июня 1975 г.

Пятница, 21-е сутки полета.

ТЕХНИЧЕСКИЕ ЭКСПЕРИМЕНТЫ И РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ

…Утром я сделал зарядку – проехал на велоэргометре от Южной Америки до Владивостока, благополучно преодолев Гималаи.

Вечером прошел пешком с перебежками от Лос-Анджелеса до Лиссабона и не заметил даже шторма на Атлантическом океане…

Где это на Земле можно вот так, ложась спать, выбрать себе романтическое путешествие на завтра?

А здесь можно! Здесь все можно! Можно заснуть в одном месте, а проснуться в другом.

И так бывает…

* * *

Я расскажу о некоторых физиологических и психологических связях, которые возникают после длительного пребывания в космическом полете и которые еще продолжают некоторое время действовать после возвращения на Землю в период реадаптации.

На Земле притяжение обусловливает и определяет порядок вещей и предметов, окружающих человека. Все они статичны, то есть если их не перемещает сам человек, то они неподвижны. И если положишь на стол книгу или вилку, не беспокоишься: знаешь, что они будут лежать на том месте, где ты их оставил, И если даже случайно предмет упал (столкнули со стола), то знаешь, где его искать, – на полу.

В условиях невесомости все предметы «живые». Там не нужно искать подпорку, на которую следует положить предмет, его можно оставить плавающим, но при этом на остаточных скоростях он обязательно «уйдет».

Эти необычные условия вызывают необходимость постоянной фиксации всех предметов, с которыми имеешь дело. В невесомости фиксируешь все: научное оборудование, кинофотоаппаратуру, предметы туалета и т. д. Опыт длительного космического полета вырабатывает устойчивую связь фиксации предметов. И первое время на Земле эта связь продолжает действовать. Так, за столом во время первого обеда на Земле после возвращения из космоса я часто забывал положить вилку или нож на стол, а когда брал что-то еще со стола, старался все это одновременно удержать в руках, закладывая между пальцами.

В процессе земной практики обретаешь земную связь весового образа предмета. Беря в руки какой-либо предмет, подсознательно определяешь его вес и мышцам рук сообщаешь определенное усилие. Пустой стакан и тот же стакан с водой мы берем с разными усилиями, не задумываясь об их весе. В условиях невесомости все предметы не имеют веса. И в процессе длительной практики привыкаешь брать их, независимо от массы, с минимальным мышечным усилием. Эта практика создает условия для потери земной связи и предпосылку для обретения устойчивой космической связи – потери весового образа предмета.

Эта связь продолжает устойчивое и длительное время действовать и после возвращения в мир земной тяжести, хотя она уже потеряла смысл и даже вредна. С действием этой связи я столкнулся в первые минуты после посадки космического корабля «Союз-9» на Землю. Привычным для невесомости минимальным мышечным усилием я снял с головы шлемофон – он выпал у меня из рук. Когда я поднял его, с удивлением обнаружил, что он имеет колоссальный вес. И в последующие первые дни пребывания на Земле я часто ронял предметы, когда брал их с меньшими усилиями, чем этого требовал вес предмета.

В условиях невесомости теряется земная связь по регуляции и координированию работы всей мышечной системы для нормального земного перемещения человека. И, вернувшись на Землю, вдруг обнаруживаешь, что ты почти разучился ходить. Все мышцы забыли повседневное и постоянное действие на них условий земного притяжения. И обычная земная тяжесть воспринимается как перегрузка величиной 2–2,5 g (g – ускорение силы тяжести), испытываемая на центрифуге.

Так как мышцы в условиях невесомости имели совершенно другую физическую нагрузку, то они отвыкли работать, и здесь, на Земле, довольно быстро уставали. Уставали они и потому, что были ослаблены. Их тонус понизился и масса существенно уменьшилась. И это, несмотря на то, что мы регулярно выполняли специальный комплекс физических упражнений в тренировочно-нагрузочном костюме, в том числе упражнения с эспандером и другими приспособлениями. Постепенно к земной тяжести снова привыкаешь, мышцы крепнут, привыкают к увеличению нагрузок, и эффект действия перегрузки с каждым днем уменьшается. Обретаешь типично земную связь человека – постоянное присутствие земного притяжения.

Долго находясь в невесомости, чувствуешь, что все твои внутренние органы плавают. Это приводит к тому, что и мышцы, крепящие эти органы, мало работают, ослабевают. Поэтому сразу после полета испытываешь неприятное ощущение веса собственных внутренних органов, чего раньше никогда не замечал. И постепенно привыкаешь к тому, что сердце у тебя имеет вес и закреплено на мышечной подвеске.

В условиях невесомости привыкаешь спать в свободном плавании. При этом забываешь о давлении тела на ложе, что остро ощущаешь в первое время после возвращения на Землю. Кровать кажется необыкновенно жесткой, подушка лишней, и даже хочется опустить голову вниз с кровати, чтобы восстановить привычную для тебя космическую связь – прилив крови к голове.

Вообще нужно сказать, что сон в невесомости – это настоящее блаженство. Не нужно укладываться поудобнее, не требуется под голову мягкая подушка. Просто расслабляешься и довольно быстро засыпаешь. Правда, в начале полета часто просыпаешься с чувством беспокойства, как на посторонние предметы смотришь на свои вытянутые руки, которые плавают у тебя перед лицом. Это объясняется тем, что руки именно в такой позе занимают нейтральное, наиболее расслабленное положение и не дают сигнала обратной связи. Возникает необходимость их фиксации – засовывать руки в спальный мешок. Потом к этому привыкаешь.

Если плохо зафиксируешься в спальном мешке, то во время сна от движения рук или ног под воздействием случайных нервно-мышечных рефлексов можешь вращаться или даже выплыть из спального мешка. Продолжаешь спать, свободно плавая в кабине корабля. Обычно сон в невесомости крепкий, освежающий, с редкими земными сновидениями, и после сна испытываешь бодрость и прилив энергии.

В длительном полете космонавт испытывает постоянное воздействие ряда непривычных и необычных условий, которые порождают некоторые космические связи психологического порядка.

Например, выполняя различные операции по работе с научным оборудованием, с системами корабля, приходится часто перемещаться из одного отсека корабля в другой. При этом сохраняется та координатная система внутри корабля, к которой привыкаешь на Земле в процессе тренировок на тренажерах. Низ корабля – спускаемый аппарат, верх – орбитальный отсек. В условиях невесомости, часто вплывая в спускаемый аппарат головой вниз или выплывая в орбитальный отсек ногами вперед, что невозможно сделать на Земле, приобретаешь новую космическую связь – понятие высоты внутри корабля как глубины.

На Земле в силу постоянного ограничения наших движений земным притяжением само слово «высота» стало для нас как бы синонимом трудности. Преодоление высоты всегда связано с понятием «работа». Ведь подниматься по лестнице с этажа на этаж труднее, чем просто идти по коридору. В условиях невесомости любой уровень высоты легко достижим. Маленький толчок – и ты подплыл к любым пультам, находящимся на различных уровнях высоты, нырнул – и достал то, что нужно. Так для нас высота стала глубиной. Эта космическая связь продолжала действовать некоторое время и на Земле. Забывая, что ты прикован земным притяжением, вдруг непроизвольно делаешь движение, чтобы легко оттолкнуться и подплыть к потолку, увидев там что-то. С удивлением обнаруживаешь, что это для тебя уже невозможно. И остро ощущаешь закрепощение, ограничение свободы перемещения.

Ощущение связанности земным притяжением как потерю обретенной в невесомости свободы испытываешь и в иных случаях, например, в разговоре. И это проявляется довольно своеобразно. На Земле мы обычно ведем беседу, занимая чаще всего то же положение, что и собеседник, – обычно вертикальное. Мы стоим или сидим. И наши глаза расположены параллельно глазам собеседника, по которым всегда стараешься определить, понятна ли ему твоя мысль. В условиях невесомости такое горизонтальное соответствие глаз собеседника может быть либо чисто случайным, либо в том случае, когда специально фиксируешься в этом положении. Поэтому в практике длительного пребывания в невесомости теряешь эту земную связь и обретаешь новую, обусловленную невесомостью, – беседуешь, находясь в любом положении. Но привычка смотреть друг другу в глаза остается.

Так и мы с Андрияном Николаевым на борту «Союза-9» и Петром Климуком на «Салюте-4» во время еды часто беседовали, находясь по отношению друг к другу «вверх ногами»: обычно кто-то из нас занимал нормальное положение в координатной системе корабля – ногами на полу орбитального отсека, а другой располагался ногами на потолке.

И вот в первый момент после возвращения на Землю мы сразу потеряли возможность для проявления этой космической связи. И иногда в беседе искусственно, поворотом головы набок, пытались ее воспроизвести. Конечно, это происходило подсознательно.