Текст книги "1000 ликов мечты, О фантастике всерьез и с улыбкой"

Автор книги: Виталий Бугров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Удачливый предок Кейвора

Удивительно, как прозорливо предугадывала порой старая фантастика идеи писателей последующих веков! Первооткрывателем "кейворита", возвестившего в фантастике эпоху антигравитационных кораблей и аппаратов, мы обычно считаем чудаковатого изобретателя Кейвора и родного его отца – Герберта Уэллса. Оно и понятно: испробуйте-ка назвать фантаста, который догадался бы "открыть" это заманчивое вещество до Уэллса?! А что, если и вправду попробовать? ...Отважный Доминико Гонсалес попадает на Луну. В коллекции диковинок, которыми властитель лунного мира оделил предприимчивого искателя приключений, достойное место нашел себе камень эболюс. "Если приложить его к голому телу, он снимает все заботы и делает тело невесомым. Но если повернуть его другой стороной, он усиливает земное притяжение и придает телу вес вдвое больше прежнего..." Пусть вас не смущает излишне вольное толкование природы тяготения. Ведь это ничуть не помешало Гонсалесу в решительный момент, когда при возвращении на Землю его летательной машине грозит падение, прибегнуть к помощи чудодейственного камня. "Поразмыслив, я решил, что сейчас или никогда настало время воспользоваться моим эболюсом. Я приложил его к обнаженному телу и..." И приземление завершилось вполне благополучно. Так английский епископ и литератор Фрэнсис Годвин в книге "Человек да Луне", изданной в 1638 году, за двести шестьдесят лет до Уэллса предвосхитил знаменитое "открытие" Кейвора.

По следам Филеаса Фогга

Десятому роману Жюля Верна – "Вокруг света в восемьдесят дней" – с самого начала сопутствовал необыкновенный успех. Филеас Фогг, подгоняемый жесткими сроками, мчался из города в город, из страны в страну... и тираж парижской газеты "Ле Тан", где в ноябре-декабре 1872 года печатался этот роман, неудержимо рос 01 номера к номеру. Читателя, традиционно полагавшего, что на кругосветное путешествие требуются многие месяцы (если не годы), завораживало, властно брало в плен и название романа, и само намерение хладнокровного англичанина совершить такое путешествие в восемьдесят дней. Кроме того, действие романа очевидно, вовсе не случайно – развертывалось именно в последние месяцы этого же 1872 года, – роман читался как репортаж о действительных событиях! И как читался! Американские корреспонденты ежедневно сообщали по телеграфу в Нью-Йорк последние новости об этом сенсационном путешествии. И уже в ноябре роман Жюля Верна начал печататься в переводе на русский язык в журнале "Русский вестник". ...Вот и Азия осталась позади, и Тихий океан. Не без приключений, но вполне успешно пересек Филеас Фогг американский континент. И тут читающая публика с волнением узнала, что пароход, на котором путешественник рассчитывал вернуться в Англию, покинул Нью-Йорк за сорок пять минут до того, как Филеас Фогг появился в порту. Опоздал!.. На помощь Филеасу Фоггу поспешила американская судоходная компания: она предложила Жюлю Верну крупное вознаграждение, если тот "перевезет" своего героя через Атлантику на лучшем из ее пароходов. Еще бы, такая реклама вполне окупала выделяемые на нее средства! Однако Филеас Фогг предпочел приобрести на собственные деньги "Генриетту" – пароход с железным корпусом, но деревянными надстройками. Как помнят читатели (а также и кинозрители, имевшие возможность познакомиться с эффектной экранизацией романа), эти деревянные надстройки очень пригодились путешественнику в его последнем морском переходе!.. Двадцать второго декабря "Ле Тан" известила своих читателей: Филеас Фогг, уже смирившийся было с неудачей, все-таки выиграл пари! Едва ли не насильно влекомый верным Паспарту, он появился в Реформ-клубе точно в срок – в минувшую субботу, двадцать первого декабря, ровно в восемь часов сорок пять минут вечера! Чудесный способ, при помощи которого Филеас Фогг приобрел "лишние" сутки и тем посрамил коварную судьбу, вызвал во французской печати оживленную дискуссию (4). И эта дискуссия в свою очередь немало способствовала популярности романа. В начале 1873 года он вышел отдельным изданием, почти тотчас последовали переводы на многие европейские языки. В одной только России в том же 1873 году роман Жюля Верна был издан в трех разных переводах! И не улеглась еще первая волна споров, дискуссий, восторженных отзывов о романе, как в театре Порт-Сен-Мартен началась подготовка к премьере спектакля-феерии "Вокруг света в восемьдесят дней". Это было, по свидетельству парижского корреспондента "Отечественных записок", своеобразное "сценическое нововведение, ряд этнографических картин, что-то вроде волшебно-географической сказки, имеющей целью поучать, развлекая... На пьесу уже стали появляться пародии – несомненный признак успеха...". Пьеса выдержала 400 представлений подряд. В июле 1875 года ее посмотрел и русский писатель Н. С. Лесков, писавший сыну: "...это такое представление, что глаз не отведешь". Оно и не удивительно, ведь по сцене "проплывал" небольшой пароход, "проходил" поезд с локомотивом, перед зрителями появлялся живой индийский слон... 2250 раз была сыграна пьеса на парижской сцене в течение 1874-1938 годов! С неизменным успехом шла она десятилетиями и в театрах Петербурга и Москвы: картины жизни экзотических стран – даже если это очень беглые картины – всегда находили восторженных зрителей. Ведь тяга к необычайному всегда жива в каждом из нас. Чем иным объяснить повышенный (как об этом не раз писалось в газетах) расход электроэнергии в часы, когда по телевидению идет "Клуб путешественников"? Да и феноменальные кассовые сборы упоминавшегося уже фильма по роману Жюля Верна – их ведь тоже никак не спишешь на счет одних только кинозвезд, в этом фильме занятых...

Пьеса о "путешествии, проделанном с максимальной быстротой", ставилась в театрах, роман издавался и переиздавался, и название оставалось все то же: "Вокруг света в восемьдесят дней". А земной шар между тем продолжал "уменьшаться": все быстроходнее становились пароходы и поезда, все гуще опутывали планету линии железных дорог и трассы регулярных морских рейсов, все налаженное и четче работал этот огромный механизм всепланетного транспорта. Уже в 1889 году молодая американка Нелли Блай, репортер нью-йоркской газеты "Солнце", объехала вокруг света за семьдесят два дня. "Я не сомневался в успехе мисс Нелли Блай. Ура в ее честь!" – приветствовал путешественницу верный себе фантаст, неоднократно писавший и заявлявший устно, что "все, что человек способен представить в воображении, другие сумеют претворить в жизнь". Два года спустя, в 1891 году, американская журналистка еще дважды совершила кругосветное путешествие – за шестьдесят семь и шестьдесят шесть дней. В 1901 году Гастон Стиглер, сотрудник парижской газеты "Эко де Пари", проделал то же самое в шестьдесят три дня. "Максимально быстрые" путешествия превращались в своеобразный спорт, причем достижения в этом "новом марафоне" всякий раз широко освещались прессой. В 1911 году новый рекорд во времени – 40 дней 5 часов 42 минуты установил еще один француз, Андрэ Джагер-Шмидт. Но и этот "сногсшибательный" рекорд продержался недолго: американец Джон Генри Мирс в 1914 году объехал земной шар всего лишь в 35 дней 21 час и 35 минут! Между тем "условия поездки Мирса были далеко не благоприятны", утверждал корреспондент старого "Вокруг света". Так, "около Екатеринбурга произошел размыв пути, задержавший поезд на 18 часов. Только благодаря содействию железнодорожных чинов путешественнику удалось наверстать утерянное время и подоспеть в Иокогаму к отходу почтового быстроходного парохода...". Счет времени уже, как видим, пошел с точностью до часов и минут: развивалась техника, росли скорости и путешествие все больше и больше превращалось в поездку. В 1959 году пятнадцатилетний Клод Ласс, правнук Жюля Верна, совершил авиационную "кругосветку" за восемьдесят часов. А еще через два года первый космонавт Земли Юрий Гагарин затратил на облет нашей планеты восемьдесят минут. После этого рекордсменам кругосветных путешествий не оставалось ничего иного, кроме как обратиться к заведомо устаревшим видам транспорта. Такие путешествия совершаются ныне на автомобилях, велосипедах, в дедовских фургонах, а то и самым примитивным способом: пешком...

На примере свифтовского "Гулливера" мы уже убедились в том, что литературные произведения, в силу тех или иных причин вызвавшие определенный общественный резонанс, как правило, становятся объектом для подражаний: иногда – неосознанных и потому сугубо "серьезных", чаще шутливых, пародийных. О пародиях на пьесу по роману Жюля Верна уже упоминалось в приведенной нами цитате из "Отечественных записок". Но давайте продолжим эту цитату. "На одном театре дают "Путешествие вокруг света в восемьдесят минут", а на другом – "Путешествие вокруг света в восемьдесят ночей"..." – писал корреспондент журнала, ничуть не подозревая, конечно, о том, что по крайней мере название первой из этих пародий неожиданно окажется воистину пророческим. Не заставили себя ждать и подражания роману. Вскоре после путешествий Нелли Блай итальянец Улисс Гриффони написал роман "Вокруг света в тридцать дней". Некий американец, герой этого романа, более чем в два раза превышал рекорд Филеаса Фогга. И последний умирал от огорчения, узнав об этом... В 1908 году в петербургском журнале "Природа и люди" появилось – в переводе с французского – еще одно подражание Жюлю Верну: роман Поля д'Ивуа "Вокруг света с гривенником в кармане". На этот раз герою, журналисту Лавареду, по завещанию отходит многомиллионное наследство. Но... лишь в том случае, если он сумеет объехать вокруг света "зайцем", с пятью су в кармане. (Французское издание романа так и называлось: "Пять су Лавареда".) И вот журналисту приходится хитрить, изворачиваться, не брезговать даровыми обедами... А в 1911 году "Вокруг света" начал печатать с продолжением роман Роберта Крафта "На автомобиле вокруг света", тоже явно навеянный романом Жюля Верна... Впрочем, Жюль Верн, всегда склонный к иронии и шутке, и сам предвидел возможность появления "вариантов и вариаций" своего шумно знаменитого романа. Предвидел и в свою очередь иронизировал над ними. В его романе "Клодиус Бомбарнак", опубликованном в 1892 году, среди пассажиров экспресса "Россия – Пекин" есть незадачливый немецкий барон с "нескончаемой" фамилией Вейсшнитцердерфер, который мечтает посрамить всех прежних рекордсменов: объехать земной шар за тридцать девять дней. Честолюбивому соискателю рекордов объехать-то шар удается. Но путешествие, он заканчивает... на сто восемьдесят седьмой день! И наконец, еще один любопытный факт из "послужного списка" знаменитого романа, связанный на этот раз с именем... Льва Толстого. Из воспоминаний современников нам известен восторженный отзыв писателя о французском фантасте: "Романы Жюля Верна превосходны! Я их читал совсем взрослым, и все-таки, помню, они меня восхищали. В построении интригующей, захватывающей фабулы он удивительный мастер. А послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем Тургенев!.." В середине семидесятых годов в семье Толстых были часты вечерние чтения. Наступал вечер, дети окружали Льва Николаевича, и тот прочитывал им одну-две главы из новой книги необычайно популярного в те годы Жюля Верна. Привезенный из Москвы новый роман – "Вокруг света в восемьдесят дней" оказался без иллюстраций, и это, очевидно, разочаровало юных слушателей. И тогда... "Тогда папа начал нам иллюстрировать его сам, – вспоминал И. Л. Толстой. – Каждый день он приготовлял к вечеру подходящие рисунки, и они были настолько интересны, что нравились нам гораздо больше, чем те иллюстрации, которые были в остальных книгах..." Рисунки были в основном выполнены пером, черными чернилами, на небольших листках бумаги и были, конечно, далеко не профессиональны. И все же герои жюльверновского романа на рисунках Льва Николаевича Толстого – живые люди, настроение которых в различные моменты различно. "...Мы с нетерпением ждали вечера и всей кучей лезли к нему через круглый стол, когда, дойдя до места, которое он иллюстрировал, он прерывал чтение и вытаскивал из-под книги свою картинку..." Часть этих рисунков со временем была, по-видимому, утрачена: в фондах музея Л. Н. Толстого сохранилось до наших дней лишь семнадцать набросков к роману Жюля Верна. Тринадцать из них, но свидетельству специалистов, выполнены самим Львом Николаевичем. Эта деталь, столь, казалось бы, "неожиданная" в наследии титана реалистической литературы, – вещественное доказательство той увлеченности, с какою читался – да и сегодня читается! – знаменитый роман.

Проданный... аппетит

Эта "невыдуманная" история произошла лет через десять после того, как Филеас Фогг совершил свое рекордное путешествие. Эмиль Детуш, голодный и иззябший парижский безработный, стоя перед витриной, залитой светом, забитой дичью, рыбой и фруктами, твердо решил покончить с собой. И именно в этот момент отверженным бродягой вдруг заинтересовался "высокий тучный господин с черной бородкой и волосами, с одутловатым лицом, с огромным животом, еле помещавшимся в просторном, с трудом застегнутом пальто". То был мсье Ш. – король угля и железа, один из богатейших людей Франции. Нежданный филантроп накормил Эмиля Детуша изысканным обедом, во время которого не уставал "придерживать" аппетит своего подопечного. "Капельку терпения, друг мой, – мягко, но настойчиво убеждал он Эмиля. Поберегите ваш аппетит – это наиболее ценное из благ... Вы слишком набиваете себе желудок... Будьте умеренны... Довольно этого паштета из перепелок... Приберегите свои силы для пулярки... Не забудьте, что еще будет салат из морской капусты...". Когда Эмиль окончательно насытился, мьсе Ш. изложил ему свое не совсем обычное кредо. "Я живу только желудком и только для желудка! – заявил он. – Есть – это высший долг! Все религии сделали из этого священный обряд: самая торжественная церемония католицизма – причащение, вкушение бога, тайная вечеря; метафизики-индийцы впадают в мистический экстаз при созерцании пупка – центральной точки живота... Желудок – вот истинный бог человечества!". Посетовав затем на то обстоятельство, что "желудок человека ограничен, позорно ограничен и в довершение беды глаза у нас ненасытнее желудка...", мсье Ш. закончил сенсационным признанием: "Я знаю благодетельное искусство заставлять других переваривать то, что я ем!" И предложил ошеломленному Эмилю Детушу за две тысячи франков ежемесячного дохода продать ему, мсье Ш., свою пищеварительную энергию. Совершенно так же, как рабочие продают свою мускульную силу, инженеры – интеллектуальную, кассиры – честность, кормилицы – молоко и материнские заботы... (– Что это? – удивится искушенный читатель. – Малоизвестный рассказ фантаста-сатирика Ильи Варшавского? Нечто похожее, помнится, встречалось... Повременим с ответом на этот вопрос. Вернемся к содержанию рассказа.) Обрадованный Эмиль Детуш подписал контракт на пять лет. И началась новая жизнь! Увы, далеко не сладкая, как вскоре же выяснилось. Обретя Эмиля, мсье Ш., этот ужаснейший обжора, освободился от угрозы несварения желудка и теперь неистовствовал! А Детуш? Не различая ни запаха, ни вкуса, Детуш переваривал пищу, которую в неограниченных количествах поглощал его хозяин. Из дома Эмиль выходил только на прогулку, обусловленную одним из пунктов контракта, предусмотрительный мсье Ш. заранее позаботился о том, чтобы приобретенный им "мешок для провизии" поддерживал себя в "рабочем" состоянии. Большую же часть дня Эмиль проводил отныне в дремотной истоме. И отвращение пресыщенного и бессильного человека ко всему, что живет, движется, кричит, постепенно охватывало его душу. Детуш попытался было разорвать контракт. Однако нотариус разъяснил ему, что это невозможно. "В нашем цивилизованном обществе бедняк существует не для себя, а для других..." Отчаявшись, Детуш бросился в Сену. Но его спасли... и приставили к нему здоровенного верзилу-сторожа. Тот поднимал Эмиля с постели, едва начинало светать, и заставлял долго бегать по полям, чтобы "приготовить патрону утренний аппетит". Смирившийся, подавленный, изнемогший, почти вконец отупевший, Детуш жил без желаний, без конца переваривая пищу, которую не ел. Но в конце концов взбунтовался. Ускользнув от сторожа, Детуш с пистолетом в руке проник к мсье Ш., когда тот, сияющий и благодушный, с красным лицом и со спокойной совестью, как раз собирался сесть за стол. Выстрелом в живот Эмиль уложил его. После чего, явившись в полицию, без утайки поведал печальную свою историю. Врачи-психиатры признали Детуша сумасшедшим. Его заперли в Шарантоне, знаменитом парижском сумасшедшем доме, и подвергли насильственному лечению холодным душем и смирительной рубашкой. А мсье Ш., которому врачи спасли жизнь, спустя несколько недель возобновил свои чудовищные пиршества. Естественно, и в Шарантоне Детуш не был освобожден от неосмотрительно подписанного им контракта... Таково содержание коротенькой (на двадцать-тридцать страничек) фантастической повести, которая, хотя и напоминает рассказ "Индекс Е-81", не могла быть написана Ильей Варшавским. Просто потому, что появилась-то она поначалу на ненецком языке, причем еще в прошлом веке, в 1884 году. Автором "Проданного аппетита" был... Поль Лафарг. Близкий друг и ученик К. Маркса и Ф. Энгельса, "один из самых талантливых и глубоких распространителей идей марксизма", как назвал его В. И. Ленин. Приступая к "невыдуманной" истории бедолаги Детуша, Лафарг со скрытой улыбкой напоминает в предисловии, что "Шамиссо, Мэри Шелли, Гофман, Бальзак и недавно Безант и Рис сообщали аналогичные случаи". И дальше откровенно иронизирует: "Дело врачей собрать и сравнить эти исключительные факты, которые были установлены людьми, достойными доверия, изучить их и сопоставить с чудесами, о которых повествует религия и которые они (т. е. ученые-медики. – В. Б.) лишают их сверхъестественного характера..." Припомнив хотя бы не раз издававшуюся в нашей стране повесть Адельберта Шамиссо о Петере Шлемиле, продавшем свою тень, или "Шагреневую кожу" Бальзака, или знаменитого "Франкенштейна" Мэри Шелли, нетрудно заметить, чем качественно отличается "Проданный аппетит" от фантастических произведений упомянутых Лафаргом писателей. Все они трактовали беды и несчастья своих героев в плане сугубо абстрактной морали. И Шлемиль, и Франкенштейн, и герой Бальзака сами виноваты в своих бедах и несчастьях: это человеческая натура толкнула их на необдуманные поступки, повлекшие за собой гибельные последствия... Убежденный марксист Лафарг, конечно же, зорче своих "коллег по фантастике". Капиталистическое общество, социальная система, основанная на эксплуатации человека человеком, – вот где корень зла, вот в чем" заключена истинная первопричина страданий Эмиля Детуша. И стало быть, бесплодны тут самые добрые пожелания абстрактных моралистов. Надо попросту изменить установившиеся общественные порядки, а справиться с этим может только революция... На заре современной социальной фантастики Поль Лафарг сумел разглядеть ее огромную разоблачительную силу. Талантливый памфлетист, он блестяще реализовал в "Проданном аппетите" возможности жанра. Не зря же лежащее сейчас передо мною дореволюционное русское издание этой фантастической повести, выпущенное прогрессивным петербургским книгоиздательством "Молот", приходится на грозный 1905 год...

Космическая одиссея профессора Осипова

"...Гром извержения и подземная пальба с каждою секундой все увеличивались. Вагон качался, словно утлая лодка на морских волнах. При каждом ударе наши путники ожидали, что вот-вот огненная лава и сжатые газы найдут себе проход и выбросят вагон в пространство или вдребезги разобьют его..." Что это за вагон? При чем тут извержение? Кто эти путники? И вообще где это происходит? Происходит все, естественно, на страницах фантастического романа. Старого, написанного еще в прошлом веке. Мне показалось любопытным познакомить с его содержанием сегодняшнего читателя, поскольку роман этот в известной степени является своеобразной энциклопедией астрономических и иных гипотез последней трети XIX столетия. Того самого периода, когда в науке, обогатившейся величайшими открытиями, остро назрел, по словам Ф. Энгельса, "конфликт между достигнутыми результатами и укоренившимся способом мышления...". Главный герой романа – петербургский профессор Михаил Васильевич Осипов. "Это был низенький старичок лет шестидесяти, весь седой, но чрезвычайно живой, бодрый и энергичный. Широкая лысина увеличивала и без того высокий лоб старичка, и только на затылке и висках оставались еще длинные седые волосы; умные, быстрые глаза пытливо глядели через стекла очков". Вся жизнь профессора отдана решению проблемы межпланетных сообщений. Луна, небесная соседка Земли, таинственная владычица ночного неба, – это о ней по-юношески пылко мечтает Осипов, к ней устремлены все его помыслы... В конце концов ученому удается изобрести необыкновенно сильное взрывчатое вещество, названное им – в честь дочери Елены – "еленитом". Чтобы читатель мог получить представление об этом веществе, заметим, что несколько фунтов "еленита" могут поднять в воздух большой город, а сотня пудов способна разнести на куски и весь земной шар... Изобретение "еленита" позволяет профессору осуществить давнюю его мечту. Вместе с дочерью, ее женихом – молодым французским дипломатом Гонтраном Фламмарионом, товарищем жениха – талантливым чешским инженером Вячеславом Сломкой и увязавшимся за ними незадачливым американским коммерсантом Фаренгейтом профессор Осипов готовится отбыть на Луну. Стараниями профессора и главным образом инженера Сломки построен замечательный вагон-граната – надежный космический корабль, в котором предусмотрено буквально все, вплоть до буферов с "весьма сильными пружинами", должных ослабить силу удара при падении на Луну. Правда, современный читатель не сможет не заметить и кое-каких излишеств, для этого достаточно прочитать хотя бы следующее описание: "Внутренность снаряда походила на футляр для драгоценностей. Обои из толстой шелковой, материи, пушистый ковер, покрывающий пол, поднятый на рессорах; мягкий диван кругом стены, изящная люстра в четыре лампы, привешенная к потолку, – все это делало вагон-гранату очень уютным..." Фигурирующая здесь люстра, как и следовало ожидать, конечно же, разбивается в момент прилунения... Но повременим с придирками. Тем более что в Южной Америке, близ Кито, нашими героями уже присмотрен вполне приличный вулкан Котопахи, извержение которого, согласно показаниям изобретенного Сломкой сейсмографа, должно произойти в очень удобный для путешественников момент наибольшего сближения Луны с Землей. И жерло вулкана уже соответствующим образом подготовлено: двадцати четырех дней оказалось вполне достаточно для сорока пяти вывезенных из Европы рабочих, чтобы превратить это жерло в" гигантскую пушку и зарядить ее необыкновенным снарядом. Путешественники, заблаговременно отослав рабочих, уже забрались в свою "гранату". Нажатием кнопки взорваны заряды "еленита", которые должны открыть путь лаве и подземным газам. И... "Вдруг ужасающий удар чуть не разбил вагон-гранату. Слуха путешественников достиг глухой рев вулкана, сопровождаемый пронзительным свистом... Несколько миллионов кубических метров подземного газа разом ринулись через кратер. Под их напором вагон-граната в огненном облаке вылетел из жерла Котопахи и менее чем в пять секунд миновал пределы земной атмосферы. Оставив Землю, он понесся в абсолютной пустоте межпланетного пространства..." Таким-то вот оригинальным способом покидает профессор Осипов родную планету... А ведь поначалу проект ученого вовсе не предусматривал использования вулкана. Подобно Барбикену и К° из романа Жюля Верна "Из пушки на Луну", Михаил Васильевич Осипов возлагал все надежды на гигантскую пушку, в восьмидесятиметровом стволе которой последовательное воспламенение нескольких зарядов специально для этого-то и придуманного "еленита" должно было придать снаряду скорость, обеспечивающую путешественникам попадание на Луну. Но давний недруг Осипова, честолюбивый венский астроном Шарп, обманным путем завладевает чертежами нашего героя. Выдав их за свои собственные, он на средства американца Фаренгейта осуществляет выстраданный русским ученым проект. В последний момент коварному немцу удается обмануть и Фаренгейта, отправившись в путь без него и лишь по чистой случайности его не уничтожив. Потому-то американец и присоединяется к нашим друзьям – он жаждет мести, жаждет догнать, схватить ненавистного Шарпа, разделаться с ним, хотя бы для этого пришлось обшарить самую отдаленную лунную пустыню!.. Осипов потрясен случившимся. Да, конечно, он тоже может, самостоятельно построив свою "колумбиаду" (5), отправиться на Луну. Но запоздалое строительство неизбежно затянется, проклятый Шарп (сумевший помимо всего прочего на какое-то время изолировать Осипова, засадив его в... тюрьму!) успеет вернуться на Землю, где его непременно увенчают лаврами космического первопроходца. Теми лаврами, на которые, если быть откровенным, очень рассчитывал – вполне заслуженно, впрочем, – русский ученый. В этот критический момент на высоте оказывается Гонтран. Осипов, надо заметить, презирает людей, не имеющих никакого касательства к астрономии; подобный "невежа" никогда не войдет в его дом на правах зятя... поэтому Гонтран вынужден выдавать себя за родственника знаменитого астронома Камиля Фламмариона, причем за родственника, столь же (или почти столь же) знающего и многомудрого, как и его именитый однофамилец. Подавив в себе отвращение к естественным наукам, Гонтран овладевает кое-какими крохами конкретного знания. И вот он-то и подает профессору счастливую идею использовать вулкан в качестве природной пушки. Идею, которая показалась авторам романа значительно экономичнее и, главное, оригинальнее той, что уже была использована Жюлем Верном. Идею, которую они, авторы романа, столь блестяще – на наших глазах – реализовали... Вообще же каких только способов передвижения в межпланетном пространстве не испытали на себе наши герои! Попав на Луну, они окрашивают свою "гранату" загадочным лунным минералом, обладающим способностью притягиваться к Солнцу (вот и еще предтеча уэллсовского "кейворита", не правда ли?). Вот только воспользоваться модернизированным вагоном они не успевают: его у них, увы, похищает все тот же Шарп... Тем не менее путешественники покидают Луну. К Венере и оттуда на Меркурий они летят на корабле куда более реальном, чем фантастический минерал: этот корабль снабжен огромным параболическим зеркалом и движется за счет солнечных лучей... На обломке Меркурия, буквально оседлав комету, проносятся герои романа к Марсу, на один из спутников которого – Фобос – опускаются с помощью... аэростата. Марсианский электролет доставляет их на Марс. Здесь Сломка конструирует корабль, способный, подобно кальмару в воде, "плыть" в метеорном потоке. На этом корабле герои отправляются к Юпитеру и от него к Сатурну, где в нужный момент (на исходе электричество, возобновить его запасы негде) вновь попадают на комету, – она услужливо несет их к родной Земле... Космическая эпопея "В неведомых мирах", имеющая подзаголовок "Необыкновенные приключения русского ученого", состоит из четырех объемистых – до четырехсот и более страниц – романов. Правда, на русский язык переводились лишь два из них... Стоп, переводились?! Да, именно так, поскольку написаны-то они, что тоже любопытно, младшими современниками знаменитого Жюля Верна – французами Жоржем Ле Фором (драматургом по основному роду литературных занятии) и Анри де Графиньи (известным в свое время, отнюдь не бесталанным инженером). "Путешествие на Луну" и "Вокруг Солнца", первые части тетралогии, появились на французском языке в 1888-1889 годах, уже в 1890-1891 годах они идут с продолжением сквозь годовые комплекты популярного "тонкого" петербургского журнала "Природа и люди", затем их дважды: издает П. П. Сойкин; наконец, уже в советское время, в 1926 году еще раз выходит на русском языке роман "Вокруг Солнца". Выдумка, фантазия Ле Фора в Графиньи поистине неистощимы. Мы уже продемонстрировали, как изобретательно рисуются межпланетные полеты в их книгах. Крайне разнообразен здесь и, так сказать, "местный" транспорт. На Луне к услугам путешественников – "нечто вроде лодки на полозьях, которые бесшумно скользят по выемкам, высеченным в лаве". Вниз под уклон, набирая скорость, затем по инерции вверх, и снова вниз, и снова вверх мчатся такие лодки, из кратера в кратер, по туннелям, в которые превращены все мало-мальски для того пригодные естественные трещины. Более ста метров в секунду – такую вот скорость, по Ле Фору и Графиньи, обеспечивает на Луне использование езды на санках, известной на Западе под названием "русских гор"! Здесь же, на Луне, Осипов и его спутники встречают удивительный сигарообразный корабль с реактивным двигателем. В специальной камере этого корабля воспламеняется особое взрывчатое вещество; "образующиеся при сгорании газы вылетают в трубу, обращенную назад, и в силу отдачи толкают аэроплан". Подобно Жюлю Верну (припоминаете вспомогательные двигатели, установленные на корабле-ядре в упоминавшемся уже романе "Из пушки на Луну"?), Ле Фор и Графиньи, казалось бы, совсем вплотную подходят к кардинальнейшему способу преодоления межпланетных пространств. Но – как и у Жюля Верна! – дальше их фантазия не идет: принцип ракеты уместен, полагают они, лишь вот в таком, сугубо частном виде транспорта... По морям Венеры наши герои путешествуют на кораблях, могущих плавать и под водою, и по ее поверхности. Но странные это корабли. С одной стороны, свернув парус и накрыв палубу сводом, их хозяева способны погружаться в океанские глубины – тайное тайных для землян XIX века! А с другой – грубые и несовершенные машины "венузийцев" приводятся в движение не паром и не электричеством, а... мускульной силой рабов! И кстати, на сорокакилометровую (!) гору, откуда путешественники намерены лететь дальше, их доставляет больших размеров повозка, от которой к вершине горы тянется толстенная бронзовая цепь. Там, наверху, все те же бедолаги-рабы наматывают эту цепь на огромнейший ворот... Зато на Марсе, достигшем, как и Луна, поразительных успехов в машиностроении, герои романа находят и орнитоптеры, движимые тремя парами крыльев, и винтовые аппараты, рассекающие воздух с головокружительной быстротой – около семисот пятидесяти километров в час, и пневматические вагоны, несущиеся в подземных трубах с совершенно уже умопомрачительной для прошлого века скоростью – тридцать километров в минуту!.. Изображая инопланетные виды транспорта, авторы, между прочим, очень наглядно демонстрируют метафизическую ограниченность мышления, которую в науке последней трети XIX века отмечал Ф. Энгельс. За примером далеко ходить не надо. Вам говорит что-нибудь такая величина – 330 метров в секунду? Да, конечно же, это скорость распространения звука в воздушной среде. Так вот, герои Ле Фора и Графиньи не однажды превышают эту величину. Но превышение скорости звука для наших авторов – обычное количественное изменение, оно не переходит для них в новое качество. Фантасты прошлого века и не предполагают, что существует сверхзвуковой барьер, именно барьер, порог, с преодолением которого непременно связан целый ряд феноменов... Ведь чтобы предполагать это, надо быть диалектиком! Но пойдем далее. По-своему оригинально рисуют отважные авторы и мир планет, их природные условия, обитающих в этих условиях разумных существ. Возьмем для начала хотя бы инопланетные поселения. Селениты в основном живут в помещениях, вырытых в почве. Однако же и на Луне есть вполне приличные города, такова, скажем, лунная столица, в которой обитает несколько миллионов селенитов. Ощутимо сказывается местный климат на городских зданиях Венеры: дома здесь "походили на огромные металлические зонтики; их ручки, состоявшие из круглых башен, служили для жилья, а зонтикообразные крыши заключали в себе бассейны с водой, постоянное испарение которой предохраняло обитателей от излишнего жара". Что же до Марса, то на этой планете города имеют совершенно земной облик. "Путешественники могли сверху прекрасно разглядеть общую картину города, здания которого по своему стилю удивительно походили на средневековые готические постройки: те же высокие шпили, те же легкие, вытянутые в вышину формы, те же стрельчатые окна, те же остроконечные башни, горделиво поднимающиеся к небу". Ну, а инопланетяне, обитатели этих непохожих одно на другое поселений? Ведь не секрет, что сегодняшний читатель, на глазах которого человечество шаг за шагом углубляется в космос, с особенным интересом выискивает в фантастике конкретные описания иного разума: каков он, каково его обличье? Луна... "Остолбенев от изумления, старый ученый и его товарищи не без страха смотрели на этих гигантов, имевших по крайней мере двенадцать футов роста. Голова у них была удивительного объема, совершенно непропорционального туловищу: она качалась на длинной, тонкой шее, казалось, едва державшейся на узких, худых плечах; по бокам болтались костлявые, тощие руки, оканчивавшиеся широкими кистями; непомерно плоская грудь, словно не заключавшая в себе вовсе легких, переходила внизу в столь же плоский живот, а последний – в длинные, худые ноги с огромными ступнями". "Они именно таковы, какими я их себе представлял, – опомнившись, утверждает профессор Осипов. – Если у них громадный череп, значит, их мозг развитее нашего; грудь селенитов узка, так как их легкие функционируют под гораздо меньшим давлением, чем на Земле... Словом, что ни возьмите, все зависит от тех условий, в которых живет известное существо..." Эта последняя мысль очень верна, и мы постараемся запомнить ее, но... Впрочем, об этом чуть позже. На Венере у Ле Фора и Графиньи обитают две расы. Первая чрезвычайно напоминает землян. "Незнакомцы походили на обитателей страны пирамид: продолговатое лицо, обрамленное густой черной, тщательно завитой бородой, совершенно голый череп, черные огненные глаза. Одеты они были в короткие туники, обуты – в подобие древних котурн красного цвета". Если вспомнить о рабовладении, царящем на Венере, – чем, в самом деле, не древние египтяне?! Роль рабов на Венере выполняет народ Боос. "Эти существа вместо человеческой кожи были покрыты чем-то вроде тюленьей шкуры, ноги оканчивались круглыми плоскими ступнями, походившими на ланы уток, длинные мускулистые руки спускались почти до колен. На пальцах как рук, так и ног находились плавательные перепонки, на плечах сидела круглая голова с большими глазами, широким ртом, острыми белыми зубами и слуховыми перепонками вместо ушей". Что ж, учтем, что значительную часть времени люди Боос проводят в воде, тем самым мы легко поймем и их особенности... Поскольку Марс много легче Земли (его диаметр почти вдвое меньше земного), сильно отличаются от землян и обитатели "красной" планеты, "Высокого роста, тощие, худые, с огромными ушами и совершенно плешивыми головами, обитатели Марса казались какими-то карикатурными уродами. Но что было у них всего замечательнее, так это широкие кожистые крылья, походившие на крылья летучей мыши; эти крылья служили своим обладателям вместе с тем и одеждою, в которую они драпировались с большим достоинством. У некоторых, по-видимому, начальствующих лиц, перепонка крыльев была весьма искусно раскрашена в разные цвета и местами покрыта металлическими украшениями". Таковы у Ле Фора и Графиньи инопланетяне. При кажущейся оригинальности внешнего облика все они слишком похожи на землян, представляют собою ухудшенные или улучшенные, но всего только слепки с обитателей Земли, выглядят так, как выглядели бы, вероятно, проэволюционировавшие в их условиях земляне. А ведь самим авторам принадлежит мысль о том, что "все зависит от тех условий, в которых живет известное существо"! Почему же эта вполне здравая мысль так неожиданно узко преломилась в романе? И совсем уже земными оказываются в книгах Ле Фора и Графиньи инопланетные пейзажи. В самом деле, попробуйте догадаться, где еще, кроме родной нашей планеты, в каком уголке Солнечней системы могли бы встретиться земным космонавтам такие вот картинки? "Оглядевшись кругом, они заметили, что находятся у подножия высокой горы, на опушке густого леса" с той стороны, откуда слышалось журчание, сверкала серебристая лента ручья". Это, дорогой читатель, – Меркурий! "Они находились на берегу моря: вблизи раздавался гул прибоя; ветер доносил, до них брызги соленой влаги; под ногами хрустел прибрежный песок, смешанный с мелкими камешками... Словом, окружающая обстановка во всем напоминала им родную планету". Однако же местный пейзаж "резко отличался от пейзажа Земли". Чем же? Да тем, что "вместо зеленого цвета здесь все деревья, кустарники" травы были окрашены в красный цвет различных оттенков, начиная с оранжевого и кончая алым...". Только вот этот традиционный красный оттенок и подсказывает нам, что перед нами, ясное дело, – Марс!.. Но отчего же это так? Отчего при всем подчас отличии от земного все инопланетное сводится-таки у наших авторов к сугубо земному? Это, конечно, не случайно. Открой мы сейчас вместо рассматриваемых романов любое из многочисленных сочинений Камиля Фламмариона – французского астронома (6), который к концу прошлого века популярностью своих книг едва ли не затмевал даже Жюля Верна, – мы и там обнаружим в иных мирах чем-то отличные от земных и тем не менее изначально земные условия. Все дело в том, что конкретный земной опыт, метафизический способ мышления довлел в прошлом веке над самыми отчаянными фантазерами. Земные мерки и критерии переносились и в космос; они казались в целом единственно возможными, абсолютными. Нужны были серьезнейшие сдвиги в характере самой науки, чтобы вслед за уже достигнутыми результатами (которых в романах тех же Ле Фора и Графиньи отражено великое множество) пришло диалектическое осмысление их, в том числе и осмысление такого самоочевидного для нас факта, как проистекающее из разнообразия строения и свойств материи разнообразие ее форм. Лишь в результате этой, говоря ленинскими словами, "новейшей революции в естествознании" конкретный земной опыт потерял оттенок обязательности, абсолютности при сопоставлении его с бесконечностями Вселенной. Едва ли не символической предстает в этом плане такая деталь в "Необыкновенных приключениях русского ученого". Ле Фор и Графиньи снабжают своих героев отличными, с трехдневным запасом кислорода в баллонах, скафандрами. Но вот используются-то эти последние не так уж часто. Ибо и на Луне, и на Венере, и на Марсе, и даже на Меркурии (а позднее и на крохотном обломке Меркурия, увлеченном кометою) существует, оказывается, не просто атмосфера, но именно та самая смесь азота с кислородом, какою дышит человек Земли. Лишь на Фобосе, из-за разряженности атмосферы и для марсиан-то служащем чем-то вроде исправительной колонии, да на видимой стороне Луны (высочайшие горные цепи не пропускают сюда воздушные массы с другой половины нашего спутника) герои романа вынужденно облачаются в скафандры... Неосознанный геоцентризм в описании природных условий на иных планетах в разной, конечно, степени характерен для всей фантастики прошлого века. Космическая одиссея русского ученого в изложении Ле Фора и Графиньи наглядное тому подтверждение.