Текст книги "Соколиная охота"

Автор книги: Виталий Абоян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

6. Почти два года назад. Территория тюрьмы «Африка»

Что же, так и закончится его жизнь?! Здесь, в африканской грязи, среди развалин?!

Мерзкие твари! Отбросы общества!

Хоакин крякнул, получив очередной удар ногой, обутой в тяжелый ботинок, под дых. Изо рта хлестала кровь. Не понять – из разбитых губ и десен, или красное вытекало изнутри. Он понимал, что на грани. Он почти умирал, еще пара ударов – и все, больше не встать.

Внезапно удары, сыплющиеся со всех сторон, прекратились. Он ничего не видел, не понимал, что происходит. Разбитый рот судорожно ловил пыльный воздух, в горле саднило, очень хотелось закашляться, но не получалось. И отовсюду доносились голоса – мерзкие каркающие голоса, смеющиеся над ним.

Моралес покрутил головой – острая боль пронзила шею – и все-таки увидел: справа от него в пыли лежали две кучи кровавого тряпья. Стивенсон и Крамчук. Эти твари, сорвавшиеся с цепи, притащили их сюда, на плац, где до того, как землетрясение разрушило все, он и другие надзиратели гоняли провинившихся ублюдков до последнего пота. Вы, твари, заслужили это! Отбросы общества, разрушители спокойствия. Никто не виноват, что вы решили, будто стали лучше других! Вам было наплевать на соседей, которых вы грабили, убивали, продавали конструкторам на органы или лично потрошили живых людей. Вы сами сделали этот выбор, и в задачу Моралеса входило воздать должное ублюдкам.

А теперь заключенные решили отомстить. Теперь у них свобода. Тупые твари. Они еще не понимают, что свобода для них – хуже любого рабства. Свобода от всего, их теперь ничего не держит. Ни надзиратели, ни стены, ни запоры… ни еда, ни вода, ни крыша над головой. Теперь ничего нет. Все свободны, как ветер.

Хоакин осторожно поднял глаза на урок: стоят, смеются. Стивенсон слабо стонет. Он не жилец, стон неосознанный, у него началась агония. Крамчук вообще не подавал признаков жизни. Но ведь он сам, надзиратель Хоакин Моралес, жив. И готов выполнять свой долг до конца.

Неужели конец наступит так скоро?!

Спица, Гнедых, Али-Бухарба – трое главарей. Паханы, каждый в своем блоке. Надо же, все выжили, суки. Говно, как говорится, не тонет. И под землю не проваливается. Выстроились в ряд, словно на параде. Стоят, ржут. Шавки вьются вокруг, подхихикивают своим хозяевам. Жалкое отродье.

Вы уважаете силу? Получите!

Хоакин рывком поднялся. Казалось – из последних сил. Но тело слушалось. Болело нещадно, хотелось лечь, свернуться калачиком и уснуть, но слушалось.

В нескольких сантиметрах лежал внушительных размеров булыжник. Моралес рванул камень на себя. Тяжелый, как раз то, что нужно.

Крамчук в паре метров сзади, Стивенсон чуть дальше справа. Стивенсон всегда носил с собой нож. Хоакин знал, где он прячет оружие – отличный десантный клинок, сбалансированный и острый как бритва.

Стивенсон повернул голову. Изо рта у него толчками потекла густая темная кровь. Он задыхался – легкие наполнились кровью. Глаза надзирателя неожиданно открылись и уставились на Моралеса. Он все понимал, он просил помощи. Но чем ему мог помочь Хоакин?

Если бы Стивенсон не открыл глаза, возможно, Моралес не решился бы. Но он больше не мог выносить той боли, что вонзала острые когти в самое сердце.

Руки сами подняли камень. Крамчук ближе, он уже не подает признаков жизни. С ним будет легче.

Хоакин занес камень над головой. Силу вам? Разорванные кровоточащие губы растянулись в чудовищной улыбке. Булыжник ухнул вниз, голова Крамчука лопнула с омерзительным хрустом. В лицо Моралесу брызнуло ошметками мозга, он отчетливо слышал, как сзади вырвало кого-то из уголовников.

Главное – не останавливаться! Камень снова взлетел над головой. Руки ничего не чувствовали – еще немного, и он не удержал бы свое первобытное оружие. Два шага направо и еще удар. Последний. Камнем – последний.

Глаза Стивенсона так и не закрылись. Желудок Моралеса содрогнулся внутри, но выплескивать наружу было нечего.

Урки не ожидали от него такой прыти. Клинок трижды проваливался в грудную клетку и выныривал обратно. Три трупа упали в африканскую пыль – Спица, Гнедых, Али-Бухарба. Шавки исчезли, поджав драные хвосты. Моралес медленно повернулся к притихшей толпе, двигая клинок из стороны в сторону. Если урки решат, что он им не нужен, сделать Хоакин больше, чем с сотней уголовников, ничего не сможет. Максимум – заколет еще двух-трех.

Но сила и страх убеждают пуще любого слова. Этими двумя-тремя становиться никому не хотелось. Хотелось, чтобы кто-то взял на себя ответственность, сказал, куда им податься и что делать. Среди них вождей больше не было, а Моралес теперь стал отморозком, настоящим монстром, вселяющим страх и тупое почтение.

Первым в ряду стоял Крюгер – извращенец из Франкфурта. Хоакин не помнил, сколько маленьких девочек изнасиловал и задушил этот ублюдок. Точно – больше десяти. Эта, что ли, тварь была достойна смотреть, как подыхает Моралес, как захлебывается кровью Стивенсон? Хватит! Шоу окончено.

Хоакин протянул окровавленную руку к педофилу. Тот вздрогнул, потом до него дошло, чего хочет Моралес. Крюгер сжимал в руках винтовку. Где он ее раздобыл? Извращенец покорно протянул оружие бывшему надзирателю, которого только что колотил, катающегося в пыли, возможно, прикладом этой самой винтовки.

Моралес резко схватил винтовку и не отказал себе в удовольствии – съездил козлу прикладом по яйцам. Крюгер беззвучно раззявил рот, хватая губами воздух, и повалился на землю. Руки ублюдка сжимали причинное место.

– Есть еще кто, считающий себя здесь главным?! – срывающимся на хрип голосом выкрикнул Хоакин.

Ответом ему послужила тишина. Только ветер, несущий из пустыни горячий песок, говорил, что они еще на грешной земле, а не в чистилище.

– Тогда, мрази, нечего здесь загорать – у нас дел невпроворот. Вон там, – ствол винтовки показал где, – были складские помещения. Здания сильно разрушены, но под обломками многое могло сохраниться. В первую очередь нам нужны еда, вода и одежда.

Все постройки в пределах видимости обратились в холмики, состоящие из бетонного крошева, перемешанного с нехитрыми людскими пожитками. Сейчас то, что для кого-то было дорого и важно, а кто-то гордился, что у него есть такиеботинки, выглядело жалко и неубедительно. Отбери у человека его игрушки – компьютеры, одежду и прочее, – и вмиг получишь бестолковую обезьяну, которая и хотела бы вернуться на дерево, но не знает, как это сделать. Люди стали слишком зависимыми от собственных вещей. Но не все. Моралес в первую очередь считал себя человеком, он выполнял свой долг. И долг этот заключался в создании ада для ублюдков, отбывающих наказание в «Африке». Он не намеревался бросать свою работу.

Разрушены были не только тюремные постройки. Городок, где жили работники, многие вместе с семьями, выглядел точно так же. Моралес лишь мельком взглянул на однородные руины, возвышающиеся на некотором отдалении. Его ничего там не держало – исполнять свой долг он приехал сюда один.

– Заключенный ноль-семь-девять-шесть! – заорал Хоакин. Он сам удивился, откуда у него появились силы. Но, странное дело, как только шайка признала его лидерство, энергии прибавилось. Хотелось работать, создавать мир заново. Хотя бы в такой извращенной форме, какой была «Африка».

– Я! – бойко отозвался лысый доходяга в третьем ряду. Впрочем, они все здесь лысые. Моралес выбрал именно его из-за неуверенности во взгляде. Такие обычно из кожи вон лезут, чтобы руководитель остался доволен.

– Назначаешься старшим по подготовке временного лагеря! – Взгляд заключенного окончательно потух. Ничего, пускай учится верить в себя, это пригодится для его перевоспитания. – Вон ту кучу тряпья видишь?

– Вижу!

– Это раньше было тентом, что торчал над входом в административное здание. Возьмите его, почистите и соорудите из него палатку.

– Но…

– Выполнять! – рявкнул Хоакин, и доходяга пошел по рядам, пытаясь собрать себе помощников.

Пусть старается. Если не сможет организовать других ублюдков, значит, будет ставить палатку сам.

Моралес, сильно хромая, пошел в сторону складов. Несколько самовыдвиженцев на роль холуев тут же подскочили, поддерживая его под руки. «Твари, думают, я их не трону». В первую очередь нужно будет избавиться от этих.

Он как бы невзначай рассматривал толпу – грязные, оборванные, с голодными глазами, но живые. Горстка тех, кому повезло. Или скорее наоборот – им не повезло умереть быстро. «Африка» не спешит убивать своих жертв, ей нравится наслаждаться процессом. Лица разные – кто-то смотрит с искренним обожанием (скорее всего, дешевка, попавшая в «Африку» случайно), кто-то настороженно, однако с готовностью выполнять приказы. Некоторые плевать хотели на Хоакина Моралеса – эти разбредутся в ближайшие пару дней кто куда. Пусть идут. Сейчас их все равно не удержать. Реально с одной винтовкой, заряженной четырьмя патронами (он проверил), много не навоюешь. Оружие в его руках не для устрашений, это символ власти.

Несколько пар глаз поглядывали недружелюбно, изучающе. Эти пока сомневаются, но их стоит опасаться. Здесь два варианта – или убить их сразу, или приблизить к себе и дать поиграться во власть. В любом случае, Хоакин понимал, что ему понадобятся единомышленники и помощники, те, кто будет воплощать в жизнь все его решения. Искать заместителей стоило как раз среди скрытых революционеров.

– Моравски! – позвал бывший надзиратель.

– Заключенный номер шесть-два-семь-семь здесь! – по форме заорал Моравски. Ограбление ювелирного салона, убийство двух безов при задержании. Как это его не пристрелили сразу? Хотя, безы не дураки, понимают, что «Африка» это хуже смерти. Намного хуже, уж он, Хоакин Моралес, постарается, чтобы его заведение продолжало выполнять свои функции.

Моравски вытянулся в струну, словно стоял в строю, глаза выпучены, не мигая, смотрят на Моралеса. Насквозь тебя, гада, видно, ты уже строишь планы, как бы выбиться в дамки.

– Выбери пятьдесят человек и организуй разбор завала склада номер два. Провизия. Рассортировать продукты по срокам хранения, вести строжайший учет.

– Есть! – заорал Моравски и тут же отвесил затрещину стоявшему рядом тритону, погоревшему на грабеже банка. Ломщик пригнулся и воззрился на Моравски затравленным взглядом. – Быстро пошел камни ворочать!

Что у тебя на уме, Моравски, никто не знает. Но силу свою ты уже почувствовал. Главное, не дать тебе увлечься.

Через полтора часа измотанный, но счастливый ноль-семь-девять-шесть доложил о выполнении задания. Моралес в нем не ошибся – палатка, хоть и косоватая, стояла в указанном месте. И заключенный повеселел: начальство довольно.

– Как звать? – спросил Хоакин.

– Иоганн Вайс! – четко отрапортовал ноль-семь-девять-шесть.

– Пойдем. В палатке будет временный штаб.

Исполнительный Вайс засеменил следом. Он старался скорее из страха перед Моралесом. Но не выказывал излишнего почтения, надеясь пробиться в любимчики нового короля. Возможно, из него получится хороший ординарец. Пока его не стоит сбрасывать со счетов.

К вечеру часть второго склада разобрали. Команда Моравски, который с деловым видом метался вокруг фронта работ и безостановочно орал на тех, кто, по его мнению, работал медленно или неправильно, выстроила рядом с остатками склада целую стену из консервов и коробок с сухпайком.

Даже если предположить, что их эвакуируют отсюда, случится это неведомо когда. Хоакин прекрасно понимал, что землетрясение подобной силы не могло прицельно разрушить одну только «Африку». В сотне километров от тюрьмы начинались гражданские поселения – не Анклавы, конечно, но народу там жило немало. Должно быть, там произошло что-то подобное. Так что до «Африки» очередь дойдет не скоро. А до прибытия спасателей нужно как-то дотянуть.

«Или помощи не будет вовсе», – подумал Хоакин. Отчего-то ему казалось, что он здесь остался навсегда.

В любом случае, следовало не рассуждать, не распускать слюни, надеясь на мифических спасателей, а действовать.

Возле склада кого-то били. Моралес, сопровождаемый Вайсом, пошел разбираться. Ходить было тяжело – избитое тело ныло, он использовал винтовку как костыль.

Толпа уголовников – класс заключенных можно было понять по номерам на лбах и затылках – дружно колотила какого-то толстяка. Имени толстяка Моралес не помнил, его все называли Бублик. Зверское убийство четверых человек. Мотивы остались неясны. Огромный и сильный как медведь, Бублик не отличался умом, поэтому ход его мыслей проследить невозможно. Рядом валялись еще двое, один без сознания как минимум, сотрясение, второй орал благим матом, держась за выгнутую под неестественным углом руку. Перелом или вывих. Наверняка что-то не поделили с Бубликом. И как им удалось завалить этого здоровяка?

Нет, пока прекращать бойню не следовало – Бублик непредсказуем, поэтому представляет угрозу. Лучше, если его не станет. Время казней еще не пришло, но здесь уголовники справятся самостоятельно.

В разгоряченную толпу то и дело пытался вклиниться невысокий худой заключенный с коротким ежиком седых волос. Белая поросль на голове настолько контрастировала с загоревшей до черноты физиономией, что выглядела неестественно.

– Прекратите! – орал он. – Остановитесь, он же ничего не сделал!

Рядом с Моралесом тут же возник Моравски – он прочно вошел в роль начальника работ.

– Что произошло? – спросил Хоакин, продолжая спокойно смотреть на избиение. Изо рта Бублика хлестала кровь, он пытался закрыть голову руками, но нападавших было слишком много.

– Сожрал две банки консервов, – сказал Моравски. – Эти двое, – показал на пострадавших от кулаков Бублика, – пытались его остановить.

Моралес кивнул и повернулся, собираясь уйти. Но его остановил пронзительный вопль второго заключенного, того, что пытался спасти Бублика. Один-три-семь-шесть, прочитал Хоакин номер на затылке защитника. Звездецкий. Странный, непонятный тип. Было в нем что-то такое… Что-то необычное.

Звездецкий протиснулся сквозь толпу и лег на Бублика, закрыв его собственным телом. Закрыв часть Бублика – уж очень разные у них весовые категории. Теперь половина ударов приходилась Звездецкому по ребрам.

– Отставить! – рявкнул Моралес, и бойня плавно остановилась. Кто-то, отойдя, вернулся и еще раз с чувством пнул Бублика под ребра.

Хоакин наклонился к Звездецкому. Тот лежал на избитой туше бугая, плотно зажмурив глаза. Страшно ему.

– Ты откуда такой прискакал, помощник? – мягко спросил Моралес. Из-за напускной мягкости явственно проступала жестокость и отвращение, которое он испытывал к каждому заключенному. Наплевать на его человеческие качества – попал в «Африку», значит, ты больше не человек. – Мишка Гамми, что ли?

Разгоряченные дракой урки довольно заржали. Ну, посмейтесь, пока вам можно.

– Гамми, – растянув окровавленный рот в идиотской улыбке, пробасил Бублик.

Черт его знает, зачем Хоакин отпустил их. Просто повернулся и пошел прочь. А мишка Гамми с Бубликом быстро засеменили в противоположном направлении. Их никто не тронул.

Когда стемнело, Моралес приказал всем собраться перед административной палаткой. Его палаткой – теперь он был царь и бог «Африки». Изможденные жарой, лишениями и работой, которой их нагрузил Хоакин, заключенные смотрели на своего предводителя, взобравшегося на кучу камней, чтобы его было видно всем. Глаза смотрели по-разному – безразлично, с надеждой, с ненавистью. Но в каждом взгляде Хоакин видел желание узнать, что будет завтра. Никто не хотел делать это завтра сам – им всем нужен главарь. Им требовался хозяин.

Моралес закончил речь, он охрип, стараясь придать голосу большую значительность. Но он сказал еще не все. Он не собирался скрывать своего мнения по поводу будущего. Их общего теперь будущего.

– Армагеддон закончился, мать вашу! – провозгласил он. – Добро пожаловать в ад!

7. Побережье Тюремного острова

Гамми шел, волоча ничего не чувствующие ноги по раскаленной каменистой почве. Солнце взошло уже часов пять назад, и утренняя прохлада стала давно забытым прошлым. Бублик бодро вышагивал рядом. Здоровяку все нипочем. Робот он, что ли?

Надежда Гамми добраться до берега к закату оказалась, мягко говоря, преувеличением. Море не показалось ни перед закатом, ни на восходе. Хотя бы солнце выползало из-за горизонта с нужной стороны – они не сбились с пути. Вообще-то море здесь было со всех сторон. Но сигнал нанокапсулы не вызывал сомнений, что нужно именно юго-восточное побережье. Расстояние нанокапсула не сообщала – неизвестно, сколько еще придется протопать по этой жаре. «Это как игра в горячо-холодно. Играл в детстве?» – так объяснил принцип действия датчика мужик, которого Звездецкий принял за дознавателя.

– Вода еще есть? – спросил он у Бублика, который нес все их пожитки.

Вода в пластиковой бутылке закончилась давно, еще до заката. Пополнить запасы оказалось негде, ни одного ключа найти по пути не удалось. До моря недалеко, но надежды на него никакой – здесь правила однозначные: чем ближе к морю, тем меньше вероятность найти пресную воду. Нет ее теперь здесь, вся вытекла в океан.

Бублик молча постучал рукой по канистре, висящей у него за спиной, – наполнить ее до краев не удалось. Нет, все-таки он тоже устал. Только вида не подает.

Гамми отвязал канистру от плеча спутника и наполнил свою «фляжку».

– Скоро дойдем, – обнадежил он товарища.

– Купаться будем?

– Обязательно искупнемся.

Тот факт, что идти нужно к берегу, Гамми совершенно не удивлял. С тех пор, как «Исправительное учреждение №123» обрело независимость, уединившись на острове, гостей можно было ждать только у моря. В высадку десанта на вертолетах в глубине их клочка суши верилось с трудом.

Когда внутри правого бедра что-то легонько заскребло, а потом начало подергивать – не больно, но вполне ощутимо, не перепутаешь, – он решил, что это ему приснилось. Была ночь, Бублик посапывал по соседству, раскинувшись прямо на полу их пещеры, и ни в какие нанокапсулы в этом каменном веке не верилось. Гамми встал, походил по неглубокому гроту, служащему им домом, вышел наружу.

Над головой алмазной россыпью висело звездное небо. Впервые Гамми заметил звезды недели через две после катастрофы. Пыль по большей части уже улеглась, а жизнь приобрела хотя бы видимость спокойствия, и можно было праздно поднять голову, на мгновение оказавшись во власти безделья. Красиво, но приелось. До Катастрофы он никогда не видел такого количества звезд. Даже здесь, в «Африке», прожекторы на территории тюрьмы не выключались ни на секунду.

Гамми посмотрел на звезды, потер ноющую правую ногу и вернулся обратно, зарывшись в ворох сухой травы, заменявшей ему постель. И только когда он понял, что никак не может уснуть, что он, собственно-то, не спит, а ногу продолжает подергивать, наконец стало ясно, что это включилась нанокапсула.

Самопроизвольное включение сложного устройства исключалось. Во всяком случае, его в этом заверил тот мужик, что устанавливал ее и проводил инструктаж.

Прошло два года! И все-таки она заработала. В это невозможно было поверить. Тот бред, что обещали те, кто отправил его сюда, в «Африку», в который он не верил, но страстно ждал, все-таки начал сбываться. Этим непременно нужно воспользоваться.

Следовало вести себя осторожно – он зачем-то им нужен, но зачем – неизвестно, и времена настали совершенно другие. Стоило продать свою жизнь подороже.

Из последних сил Гамми карабкался на пригорок. Черт, кажется, что они идут вверх уже километров десять. Должен же когда-то начаться спуск!

Ноги подгибались, но сигнал вроде бы становился сильней. Они шли в верном направлении.

Наконец подъем закончился. Гамми поднял голову, грязной ладонью размазывая черные полосы по потному лицу, и тупо уставился на горизонт. Синяя гладь моря раскинулась прямо перед ними, прибой начинался внизу, до пляжа оставалось метров триста-четыреста, не больше.

Далеко, у самого горизонта, отчетливо виднелась жирная темная точка. Абсолютно инородный предмет на синей равнине моря. Корабль. Значит, он не ошибся. Значит, за ним прибыли. Наконец-то. Смущало одно обстоятельство – Гамми совершенно не понимал, чем мог заинтересовать тех людей.

Гамми был человеком практичным. Несмотря на природную доброту и, можно даже сказать, наивность, особых иллюзий на счет собственной судьбы он не питал. Он понимал, что спасать его никто не собирается. Зачем тогда здесь корабль? Вот это и нужно было узнать.

Не исключен вариант, что спрашивать назначенную им цену никто не станет. Но что-то подсказывало, что поторговаться удастся. Возможно, на это намекала возня, происходившая возле двух оранжевых катеров, стоящих на берегу, зарывшись носами в песок.

– Ложись, – шипя, словно змея, бросил он Бублику и сам рухнул ничком на горячую землю. Сзади ухнуло – Бублик старательно исполнил указание.

Внизу, около катеров прохаживались человек пять, все с оружием наперевес. Все бы ничего, но один из них – не узнать этого гада было невозможно – был Моралес. Что он здесь делал?! Или он заодно с прибывшими на корабле? Гамми не знал ответов на эти вопросы.

– Лежи и не шевелись, – прошептал он Бублику. Неизвестно, услышал ли здоровяк, но ползти следом не стал.

Гамми осторожно подкрался к верхушке холма, рассматривая происходящее внизу. Вот Моралес что-то листает, нахмурил лоб, тупая скотина, пытается найти знакомые буквы, не иначе. Вот еще трое головорезов. Вроде бы все из местных, «африканцы». На песке, мордами в землю, лежат трое, один рядом стоит на коленях. Черт, видно плохо, далеко очень. Руки подняты вверх, вертит головой. Скорее всего, отвечает на вопросы Моралеса, хотя тот даже не повернулся в его сторону. Из команды корабля? Моралес захватил их? Как он вообще попал сюда?!

Да, действительно, сцена внизу слишком смахивала на захват. Разумеется, те, с корабля, не ждали, что на пустынном берегу их будет кто-то ждать. Но ведь ждать их здесь должен был он, Гамми! Что-то не складывались куски головоломки – если эти люди из тех, кто установил Гамми нанокапсулу, то Моралесу вряд ли было бы по зубам их захватить.

Вот так и рушатся надежды. Не то чтобы Гамми очень уж стремился встретиться с тем, кто упек его в «Африку», приплывшим на корабле. Нет. Во встрече с ним тоже была масса неясностей и вопросов. Но это был шанс, пусть призрачный и ненадежный, но он был – шанс выбраться из этого дерьма.

«Чтобы попасть в еще большее дерьмо», – услужливо подсказал внутренний голос.

Человек, стоящий на коленях, вдруг опустил руки. Головорезы Моралеса тут же среагировали на несанкционированное движение, сам предводитель и ухом не повел. Вымуштровал скотов хорошо, нечего сказать. Три ствола уставились в грудь гостю, и его руки тут же взметнулись вверх, ладони человек выставил вперед, как бы говоря, что оружия у него нет.

Три ствола. Три? Черт!

Ноги Гамми заскребли по рассыпающейся в прах, смешанной с песком ссохшейся почве. Как он не заметил?! Их же было пятеро – Моралес и четверо бандитов. Четверо, а не трое!

Поздно трепыхаться.

– Стоять, – послышался тихий голос сверху. – Руки за голову.

Сзади засуетился Бублик. Он все равно не успеет – человек с оружием опередит его на несколько секунд.

– Бублик, ты бы полежал, – вежливо предложил бандит.

– Делай, как он говорит, – на всякий случай сказал товарищу Гамми.

Сзади затихло.

– Не зря босс все смотрел на этот холмик, – заявил их конвоир. – Как знал, что вы здесь появитесь.

Гамми промолчал, но про себя подумал, что Моралес, скорее всего, знал. Он ждал их. Иначе, чего его вообще сюда принесло.

– Вы тут что вообще делаете?

Бандит пнул Гамми ногой в ребра и, не дождавшись ответа на вопрос, приказал:

– Теперь медленно и плавно встаем. Руки держи вверху, чтобы я их хорошо видел. Ты, Бублик, пока лежи.

Гамми встал. Медленно, как ему было велено. Это был Садех, весьма никудышный ломщик, который в свое время загремел в «Африку», так и не успев побыть тритоном. А тут – иди ж ты, личная охрана «короля».

– Привет, Садех, – поздоровался Гамми.

– Здорово. Руки на затылок положи. А теперь отойди вон туда. Все, стой, жди нас. Бублик, теперь твоя очередь.

Здоровяк нехотя поднялся. Его маленькие, глубоко посаженные глазки зло щурились на Садеха, будто он пытался испепелить бандита взглядом.

– Так, все-таки, Гамми, кой черт вас сюда принес?

– Искупаться пришли, – ответил ему пленник. Садех ему был неинтересен, от него сбежать не получится – автоматический карабин в руках охранника Моралеса стреляет быстро и далеко. Гамми разглядывал то, что происходило на берегу, пытаясь понять расстановку сил.

– Бублик, ты чего приплелся сюда? – конвоир попытался выяснить правду у недоразвитого увальня.

– Дык, купаться хотели, – честно ответил тот. – Гамми же тебе сказал.

Садех тяжело вздохнул, а Гамми усмехнулся. А что ты хотел, родной?

– Вперед, пошли, – скомандовал Садех. – Только без выкрутасов. Идем ровно и не дергаемся.

Склон, ведущий к морю, оказался довольно крутым. Но, к сожалению Гамми, это был не песок, осыпающийся при каждом шаге, а плотная ссохшаяся земля, поросшая редкой и чахлой травкой. Ждать, что Садех, потеряв равновесие, рано или поздно утратит контроль над своими пленниками, не приходилось. Кроме того, бандит благоразумно поставил Бублика первым, так, чтобы на пути к нему здоровяку пришлось бы обогнуть Гамми.

Моралес так и не сменил позу, продолжая стоять, опершись задницей на борт катера. В левой руке он держал какие-то документы, скорее всего, удостоверения захваченных в плен моряков. В опущенной вниз правой – чернел «дыродел».

Когда Садех с пленниками подошел к катерам на расстояние метров пяти, Моралес, не поворачивая головы, неспешно поднял руку с «дыроделом» и дважды нажал на курок. Мерный шум прибоя расколол грохот выстрела, чайки, копошившиеся в прибрежном мусоре, резко взмыли в небо, а Бублик с двумя багровыми кругами на груди медленно осел на землю. Раны казались огромными – кровь толчками вырывалась из рваных дыр, заливая затертую арестантскую робу.

– За что?! – вырвалось у Гамми. Он не собирался ничего говорить Моралесу, тем более по этому поводу, но слова вырвались сами – он привык к Бублику за эти годы, мир праху его.

Моралес наконец отклеился от катера, его брови взлетели вверх в удивлении.

– А ты не знаешь? Заключенный номер ноль-шесть-семь-два осужден за зверское убийство четырех человек, – продекламировал он. – Он их разорвал голыми руками. На части разорвал. Это не метафора, разорвал живых людей, потому что они мешали ему обчистить какую-то мелкую лавку. А ты спрашиваешь – за что. Вот теперь он исправился. Уберите этоотсюда, – приказал он своим головорезам.

– А вот ты, Гамми, наверное, еще пригодишься, – продолжил разговор Моралес. – И уж постарайся меня не разочаровать, не сделаться бесполезным балластом.