Текст книги "Соколиная охота"

Автор книги: Виталий Абоян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

3. Один из островов Кенийского архипелага

Яркие лучи африканского солнца настойчиво пробивались под прикрытые веки. Гамми перевернулся на другой бок и попытался зарыться лицом в согнутую в локте правую руку. Разбитое лицо сильно саднило. Рука – меньше. Все равно теперь не уснешь. Сколько сейчас – полпятого, пять? Удастся ли в этой жизни когда-нибудь выспаться? Да и сколько ее, жизни-то, осталось?

Гамми со стоном потянулся, в спине хрустнуло, призывно заурчало в животе. Немного поднапрягшись, удалось немного разлепить опухшие от недосыпания и жарящего каждый день ультрафиолета глаза. Как же хотелось жрать! Живя в современном мире, придумавшем синтетическую еду, он не то чтобы забыл, а вообще не представлял себе, что может так сильно проголодаться. Даже будучи в том мире заключенным номер, мать его, один-три-семь-шесть и еще куча данных, зашитых в штрихкод.

Он приподнялся на локтях и осмотрелся. Кругом одно и то же – ссохшаяся, похожая на песок земля и редкие чахлые кустики. Из глаз потекли слезы. Чего же тут так ярко в этой Африке? Не ходите, дети, в Африку гулять. Эх, прав был старикан Чуковский.

Впереди, метрах в двадцати ниже по склону, размахивал руками Бублик. Вот уж неугомонный. Зарядку делает.

Бублик получил свое прозвище за округлость форм, но за почти два года, прошедших со времен катаклизма, его телосложение сильно изменилось. Арестантская роба, выданная на прежний размер, болталась, как балахон. Интересно, Бублику жрать так же хочется или он на жировых запасах живет и особенно не страдает? Вид у него, во всяком случае, бодрый.

Гамми, кряхтя, сел на еще прохладный камень. Единственная прелесть раннего утра – саванна не успела нагреться, и нет ощущения, что попал в бесплатную сауну, выхода из которой не подразумевается.

Руки непроизвольно выдернули клок травы, неуверенно растущей из-под камня, и засунули в рот. Механическими движениями Гамми пожевал и, матерясь, выплюнул горькое сено. Голод, блин, не тетка. Скоро землю жрать начнем.

– Как самочувствие? – крикнул Бублик, заметив, что Гамми проснулся.

Интересовался он не зря: вчера ребята из жополизов Моралеса здорово отметелили парня. Гамми ощупал лицо – распухло вроде не сильно. Но болело все.

– Ничего, жив пока, – прохрипел Гамми. Неизвестно, услышал ли его Бублик, но махать руками перестал и энергичной походкой направился к приятелю.

Странно, что Бублик, уголовник, отбывающий срок в Африке за убийство четверых человек, выбрал себе в друзья именно его, Гамми. Правда, после того как Гамми спас его от расправы уголовников.

До Африки Гамми звали Сергей Аполлинарьевич Звездецкий, жил он в Анклаве Москва и занимался совершенно безобидным делом – заведовал редакцией детских развлекательных и обучающих программ. Кто бы мог подумать, что человек столь мирной профессии может угодить за решетку, и не куда-нибудь, а в Африку – в ту самую, которой пугают детей. «В Африке гориллы», – подумал Гамми, потирая все еще ноющее при перемене погоды плечо, которое два с половиной года назад ему сломал надзиратель Ушенко. Горилла и есть, как его еще назовешь?

Бублик был немного чокнутый. Наверное, оттого и довольный. Но Гамми он выбрал в друзья раз и навсегда. И когда вдруг долбануло, и небо на какое-то время поменялось местами с землей, Бублик не мучился вопросом, на чьей он стороне. А выбор поначалу был богатый.

Так у них и сформировался своеобразный симбиоз. Лишайник, мать его, они, а не люди. Так и есть – грибы с водорослями, растут себе, друг другу помогают. Бублик мужик здоровый, не смотри, что исхудал, центнер с лишком все еще будет. Трогать его боялись. Даже головорезы Моралеса опасались Бублика. Но умом великана бог обидел, так что самому ему было никак не выжить. А Бублик, хоть и туповатый, но выгоду свою понимал – выбрал в друзья Гамми: умного и не по месту пребывания доброго к людям.

Бублик подошел вплотную, нависнув в обычной своей манере. У него никак не получалось разговаривать, не наседая на собеседника. Казалось, еще чуть-чуть – и здоровенный увалень полезет целоваться.

Огромный, под два метра (может статься, что и за) ростом, непропорционально худоватый, словно медведь-шатун в феврале, с редкими перепутанными волосами, едва прикрывающими бордово-коричневую лысину, на которой красовался номер ноль-шесть-семь-два и лейбл, он стоял, закрывая собой висящее недалеко от горизонта солнце, и улыбался во весь рот. Руки теребили истрепанный подол износившейся робы, ноги нетерпеливо переступали. Ботинок у Бублика уже давно не было. Гамми не знал, куда он девал обувь, скорее всего, просто изорвал.

– Скажи, а тебя почему зовут Гамми? – пробубнил он и тихо засмеялся.

Этим вопросом начиналось каждое утро. Бублик не то хотел пошутить, не то на самом деле никак не мог запомнить объяснения. Гамми этот странный ритуал давно перестал раздражать.

– Мишки такие были, – проворчал он и, сжав зубы от боли, поднялся на ноги.

– У-у, – понимающе промычал Бублик. Хотя ни хрена он не понял.

– На помощь спешили, – тихо добавил Гамми, осматривая окрестности. До горизонта пейзаж не изменял своей однотипности: желтоватая рассохшаяся земля, редкие островки пожухлой травы и одиноко торчащие колючие кусты. – Вот и доспешились. Жратва сегодня есть?

Громила улыбнулся жутковатой редкозубой улыбкой и показал змею, зажатую в огромном кулачище.

– Отлично! – похвалил Гамми, забирая поверженную рептилию. – А ты? – спросил он, заметив, что змея целая.

– Я две поймал.

– Молодец!

Гамми высмотрел камень поострее, отрубил им змее голову, выдавил себе в рот кровь и аккуратно освежевал тушку. Можно, конечно, изжарить, но это долго и с костром возиться не хотелось. Змеи и сырые вполне съедобны.

Если бы три года назад ему кто-нибудь сказал, что змею можно есть вот так… Нет, он знал, что змей едят, суп вроде из них варят. Но чтобы сырую, вытягивая из еще теплой тушки кровь – достаточно было бы просто рассказать Звездецкому о подобном безобразии, чтобы его желудок вывернулся наизнанку. А вот Гамми вполне освоился со змеиной диетой. Выбирать особо не приходилось – и змею удавалось добыть не каждый день.

– Ну что, дружище, – вытирая измазанные змеиной кровью руки, выпросил Гамми, – пойдем в родные пенаты?

– Пойдем, – согласился Бублик.

Что такое пенаты, Бублик не знал, ему и не было это интересно. Он привык, что Гамми называет так место, где они жили – небольшая пещерка, затерявшаяся в скалистом нагромождении в глубине пустыни.

Груда камней, развалины того, что носило сухое официальное название «Исправительное учреждение №123 Центрального филиала СБАТ». Арендодатель – Всемирная рудная компания, а в простонародье именовалось «Африкой», теперь принадлежала Моралесу.

Большому сытому миру было невдомек, что Африка – это огромный континент, и он далеко не ограничивался границами тюрьмы Службы Безопасности Анклавов. «Африка» была символом, олицетворением силы и власти корпораций, стоящих за Анклавами и СБА. «Африка» была синонимом смерти. Но не быстрой и явной, а медленной и непонятной. «Сгинул Иванушка в дальних странах», – как говорили в старину в сказках. Все, кто попадал когда-либо в «Африку», сгинули. Даже тот, кто вернулся – существование, что влачили они после пребывания в «Исправительном учреждении №123», жизнью назвать было нельзя.

А потом в один прекрасный день – они тут, считай, все прекрасные, солнце шпарит, не останавливаясь – земля вздрогнула так, что на какое-то мгновение поменялась местами с небом. От построек «Исправительного учреждения № 123» камня на камне не осталось. Выживших искать смысла не было – в том крошеве, в которое превратились стены тюрьмы, выжить не мог никто. Такая же участь постигла и городок, где обитали работники «Африки» с семьями: все сидели дома, наслаждались комфортом под кондиционерами, когда мир сошел с ума.

Вот так и получилось, что в живых остались только заключенные, которые вкалывали на каменоломне, размахивая кирками, да трое охранников, присматривающих за ними. Труд, как говорится, облагораживает. И, как выяснилось, помогает выжить. Тупой, ненавистный труд, придуманный не из необходимости, но в наказание.

В каменоломне тоже произошел обвал. Половину невольных камнетесов завалило оползнем. Но около трехсот уголовников и нарушителей спокойствия Анклавов, грязных, раненых и перепуганных, выбрались наверх. После того как толчки прекратились.

Выжили только те, кто был потрусливей: смельчаки и заводилы рванули прочь из каменоломни сразу, когда поняли, что догонять их никто не будет. Они теперь вообще на хер никому не были нужны.

Толчки продолжались три дня. Или два – Гамми точно сказать не мог: было настолько страшно, что следить за восходами и закатами, наслаждаясь багрянцем, рассеянным в поднятой в воздух пыли, не имелось ни малейшего желания. Потом трясло еще несколько раз, но уже не так сильно. Спустя несколько месяцев толчки прекратились.

Они лежали там, где их застал первый удар, вжавшись в землю, вцепившись в крошащиеся камни из последних сил, стараясь удержаться на грешной земле, не желающей больше терпеть их на своем израненном теле.

Всех, кто полез наверх, на свободу, как думали беглецы, после первого толчка завалило осевшим склоном, по которому они пытались вскарабкаться. Второй толчок случился минут через десять. А потом трясло, не переставая.

Около пятидесяти раненых умерли в первую неделю после толчка. Дальше многих выкосил голод.

Человек – животное стадное, не прошло и десяти дней, как счастливчики, выжившие в Катастрофе, стали сбиваться в стаи.

Основной проблемой была еда. Живности в окрестностях «Африки» водилось не особенно много, охотиться никто не умел, да и нечем было охотиться. Оружия, как ни странно, в «Африке» было немного – какой смысл угрожать пулей, когда безжизненность территории, простиравшейся вокруг тюрьмы на много километров, страшила куда больше. Желающих прогуляться под палящим солнцем без еды и воды не водилось. За все годы существования «Исправительного учреждения №123» не было зарегистрировано ни одной попытки побега. Может быть, Флобер, не доживший до страшного суда, о чем-то и умалчивал, но даже если кто-то и пытался, живых беглецов из «Африки» в цивилизованном мире не наблюдалось.

Проблему решил Моралес. Был тварью до Катастрофы, остался ею и после. Моралес был одним из тех трех надзирателей, что наблюдали в тот день за заключенными в карьере. Больше из людей, пребывающих здесь по собственной воле, не выжил никто. Собственно, сегодня живым был один только Моралес – этот гад лично прикончил своих сослуживцев, когда обезумевшие от страха и вдруг свалившейся на голову никому теперь не нужной свободы урки избили до полусмерти своих недавних истязателей.

Моралесу тоже досталось. Но гад оказался живучим – из последних сил он дополз до подыхающих коллег и подвернувшимся камнем размозжил обоим головы. Зрелище вызвало отвращение даже у бывалых убийц. Как выяснилось пятью минутами позже, он знал, что делал. Но Гамми видел эту кровавую бойню собственными глазами, он видел безумный озверевший взгляд Моралеса и страшную, похожую на звериный оскал улыбку, обрамленную коркой запекшейся крови, пыли и слюны, когда его руки опускали камень на головы еще живых и всепонимающих сослуживцев. Моралес воспользовался моментом и сделал это с удовольствием.

Пока свора, набросившаяся на бывших надзирателей, приходила в себя, после продемонстрированного им реалити-шоу, Моралес вытащил острый стальной клинок, припрятанный Стивенсоном – тем, кого он добил вторым, – и, воспользовавшись всеобщим замешательством, несколькими точными ударами заколол троих паханов бандитской шайки. Теперь главным в своре стал он.

Моралес рассудил правильно, решив, что на всех не хватит чахлых ресурсов «Африки». Но он долго собирался с мыслями, и несколько десятков арестантов успели уйти из развалин, бывших раньше их тюрьмой. Среди ушедших был и Гамми, сразу уразумевший, что к чему, и утащивший за собой Бублика, не понимавшего, что долго терпеть его взбалмошный характер Моралес не станет. После того как превращенных в рабов слабаков, не сумевших выбраться со дна нового общества, ставших ненужными после завершившегося разбора завалов, начали поочередно закалывать и скармливать остальным, Бублик стал почитать Гамми пуще отца своего.

Голодные рабы морщились и стыдливо опускали глаза, но жрали своих вчерашних товарищей. А куда им было деваться? Потом и морщиться перестали – притерпелись.

Когда поисковые группы, организовавшиеся спонтанно и посланные на разведку Моралесом, уткнулись в берег моря, которого в этих краях отродясь не бывало, стало ясно, что дела их много хуже, чем предполагалось. Они оказались на острове – довольно большом, но окруженном неприступными просторами нового океана. «Африки» больше не было.

Вчера Гамми вернулся к развалинам тюрьмы. Решил попросить у Моралеса воды, взаймы. В долгий поход, который предстоял Гамми, в известном ему источнике воды было маловато. Идиот! Если бы не Бублик, которого можно одолеть только из снайперской винтовки, Гамми, скорее всего, убили бы. А так – его только начали мутузить ногами, когда обиженный за товарища Бублик швырнул о скалу одного из обидчиков, будто легкий надувной мяч. Тот крякнул и остался лежать, где свалился, мешком. Желание продолжать избиение эта демонстрация силы отшибла у бойцов Моралеса начисто.

Но воды, хотя и немного, он все же у них взял. Когда они с Бубликом – Гамми, отплевывая заполняющую рот кровь, а Бублик, рыча, как голодный волк, – отступали из лагеря Моралеса, им удалось прихватить стоявшую поблизости початую бутыль. Видимо, пил кто-то из тех, кто бил Гамми.

Сам хозяин «Африки» смотрел на происходящее со скалы, прищурив левый глаз и пожевывая поникшую травинку. Четверо холуев терлись возле него. Они могли выстрелить оттуда, но не стали. Гамми видел их отлично. Вот в тот момент он и заметил бутыль. Он метнулся, схватил то, за чем шел сюда. Урки дернулись, но взмах могучего кулака Бублика остановил их пыл.

По тени выходило, что нет и восьми. А солнце уже жарит вовсю. Еще нет ощущения, что ты на сковородке, но поджарить собственное мясцо можно быстро. Гамми ущипнул себя за дряблую руку – было бы тут мясцо.

В пластиковой бутылке, второй год неизменно служившей флягой в походах, воды оставалось глотков на десять. Затхлой и немного мутноватой. Ту воду, что они стащили вчера у людей Моралеса, Гамми пока не трогал.

В этой части их «Африки», на Тюремном острове, воды было мало. Реки, если они, конечно, вообще были, пересохли – им теперь некуда было течь. Остались только редкие ключи, которые постепенно приобретали солоноватый привкус. Море брало свое. Совсем скоро здешние места превратятся в пустыню.

Гамми посмотрел исцарапанную бутылку на просвет и протянул Бублику. Здоровяк с благодарностью принял ее и экономно отхлебнул. Гамми посмотрел на судорожно дернувшийся кадык товарища и в который уже раз подумал, что при всей своей первобытной силе, Бублику здесь не выжить – отправившись в поход, он не додумался бы взять с собой воды. Или не нашел бы – в чем. Или… Так можно было перечислять до бесконечности.

Воняющая болотом теплая жижа послушно ушла в желудок. Гамми давно перестал обращать внимание на вкус того, что давало шанс жить дальше. Можно было подумать, что вкусовые сосочки атрофировались за отсутствием объекта восприятия.

– Дома чуток передохнем, подождем, пока жара начнет спадать, и двигаем дальше. С собой забираем всю провизию и воду, – сказал Гамми.

– Далеко пойдем? – Бублика не интересовала причина похода, его занимали лишь утилитарные факторы.

– К морю, – Гамми, прищурившись, всматривался в безжизненный горизонт, словно надеялся разглядеть далекую отсюда большую воду, и добавил без тени сарказма в голосе: – Купаться будем.

– У-у, – у Бублика больше вопросов не было.

Гамми слишком уж надолго задерживаться в бывшей Африке не планировал. Точнее, не планировал Звездецкий, Гамми был урожденным африканцем, считай, аборигеном. Но планы имеют обыкновение рушиться, словно песчаные замки в полосе десятибалльного шторма.

Никто из застрявших на Тюремном острове не знал, что произошло. Здешний, и без того безжизненный и поганый мир разрушился практически до основания. Судя по отсутствию к ним интереса со стороны СБА и пресловутой «Всемирной рудной компании», в остальном мире было ничем не лучше – серия мощнейших землетрясений накрыла весь земной шар. А может, там случилось и что-то похуже.

Гамми понимал, что другой причины вдруг разыгравшихся природных катаклизмов, кроме Станции, которая должна была производить какую-то чудодейственную новую энергию, не было. Вряд ли за те семь месяцев, что он пробыл в «Африке» до землетрясения, успели придумать что-то более мощное и таинственное. Все-таки Мертвый утер всем нос, выкинул фортель, которого от него ждали, но никак не могли поверить, что он на это решится.

До моря километров тридцать. Может, немного больше. К вечеру, когда солнце скроется за горизонтом, они должны добраться.

Вживленный глубоко в мышцы бедра датчик вдруг проснулся, вызывая неприятное подрагивание мышц. Спустя столько лет! Гамми успел забыть о том, что сидело у него в организме. И вот вчера, на закате, он все-таки включился.

«Когда будешь нужен, нанокапсула у тебя в бедре включится. Иди по ее указанию – мы тебя заберем». Гамми так и не смог разгадать смысл этой фразы, но вот последнее утверждение ни за что на желало исчезать из памяти.

4. Кенийский Архипелаг. Супертанкер «Хеллеспонт Стар»

Крайс сообщил, что, по его расчетам, с левого борта должна быть земля. Навигационная система, мать ее за ногу, вырубилась в самый неподходящий момент – стационарный коммуникатор на мостике упорно отказывался сообщить координаты. Сбоит оставшаяся без ремонта техника или снова решили порезвиться тритоны? Вот уж действительно, кого бог мозгами обидел – обдолбаться синдином, чтобы тупо рушить то, до чего тебе в общем-то нет никакого дела. Сборище первобытных вандалов, дорвавшихся до современных технологий. Эпоха Цифры! Фикция, одни слова, в которых большинство тритонов не видело смысла. Какая Эпоха, чего они хотели добиться своими идиотскими выходками? Теперь придется полдня обходиться без поддержки космоса, если кто-нибудь не починит спутник раньше. Кто-нибудь – это «Науком», больше некому. Если москвичи не почешутся, придется ждать, пока из-за горизонта выйдет еще один спутник, рабочий, и их снова станет четыре.

Аккумуляторы корабля работали на исходе. Три огромных винта – каждая лопасть больше человеческого роста – исправно вращались, толкая «Хеллеспонт Стар» дальше и дальше в глубь нового Африканского моря. Совсем скоро их вращение замедлится, а потом остановится. Компьютер не позволит полностью обесточить корабль, иначе им невозможно станет управлять. Времена, когда полсотни матросов и десяток морских офицеров носились по палубе, кряхтели от натуги, стравливая концы или поднимая якорь, давно ушли в прошлое. Команда «Хеллеспонт Стар» состояла из четырех человек, но, в сущности, хватило бы одного капитана. Остальные трое были на всякий случай. И в этом плавании такой случай представился.

Танкер можно отправить в плавание и вовсе без экипажа, управляя движением через сеть. Но… в нынешние времена стало слишком много «но».

Куцев в сотый раз прошелся по палубе, немного остывшей за ночь, проверяя надежность кранов и клапанов в системе распределения ценного груза. Нефтеналивные насосы он отключил, заблокировав активацию магнитным ключом – теперь через корабельную сеть до них не добраться.

Крайс и Али возились возле шлюпок, набивая их необходимым – провизией, водой, походным оборудованием и оружием. Штурман время от времени припадал к своим архаическим инструментам, сверяясь с курсом. Сверяться особенно было не с чем – точных карт района, где они шли, не существовало.

– Со спутника картинка не появилась? – спросил Мустафа, выйдя на палубу. – Наукомовцы грозятся восстановить полный охват.

Они с Мартином только что закончили прощупывать эхолокатором окрестные глубины – в пределах пары миль хода скал и мелей не было. В рубке радиационный фон медленно, но неумолимо рос. Пока до угрожающих жизни значений было далеко, однако кому охота жариться в ионизирующем излучении: при любой возможности Мустафа старался выйти на палубу. Точно так же вел себя Мартин. Защита расстоянием и временем, как из школьного курса.

– Все так же. – Штурман передал капитану коммуникатор с висящей на нем картинкой со спутника. – Года полтора назад снимали. Здешние развалины пока никого не интересуют. Здесь наблюдение в последнюю очередь восстанавливать будут. Картинка красивая, – Мартин вернулся к разговору о карте, – но здесь чуть не каждый день трясет, очертания береговой линии и подводные вулканы постоянно в движении. Так что идем практически вслепую.

– Ты же не первый раз нас ведешь здесь?

Штурман покачал головой.

– Предугадать фарватер проще – я немного смыслю в геологии и могу понять, где будет глубже на свободной воде. А здесь, внутри Архипелага…

– Плыть нам все равно недолго, – задумчиво произнес капитан и отправился в рубку управлять движением судна.

– Что делать будем?! – крикнул ему вслед Крайс.

Мустафа остановился, снял форменную фуражку, повертел в руках, рассматривая, будто видел ее впервые, и неожиданно бросил головной убор за борт.

– Будем выживать, – хмуро сказал он. – Я надеюсь, все понимают, что дать в эфир SOS мы не можем?

– Но что мы будем делать в Африке? – спросил Куцев. – Какая нам разница?

– В Африке, Виктор, мы сами будем решать, что нам делать, – спокойно объяснил капитан. – В этом смысле неработающий спутник нам на руку – с неба нас не заметит ни один стервятник. А вот если дадим SOS – считай, смертный приговор мы себе подписали. Кто станет разбираться, отчего на борту четыре трупа – был же SOS? А пропавшее судно по закону, думаю все об этом в курсе, принадлежит нашедшему. Вместе с товаром, – тон Мустафы постепенно повышался, и последние слова он почти кричал, колотя рукой по кипенно-белой трубе нефтепровода. Труба отзывалась басовитым гулом, хорошо различимым в повисшей вдруг тишине.

– Ну, в Африку так в Африку, – хлопнув себя по бедрам, согласился штурман.

– Сколько до берега? – спросил у него Куцев, когда Мустафа ушел с палубы.

Мартин пожал плечами.

– Миль тридцать. Другой вопрос – что это за берег.

Виктор смотрел на штурмана. В его глазах отчетливо читался немой вопрос: «Куда?»

– На острова. Мы в Архипелаге.

Боялся ли Виктор? Наверное – да. Но не Африки, не нависшей над ними угрозы робинзонады. Он страшился неизвестности, ожидавшей их на берегу. Что они выиграют, высадившись на дикий берег? В этом районе черного континента и до Катастрофы не было особенно крупных городов. После – одному богу известно, что там теперь. Оттуда не приходило никаких вестей, туда из уцелевшей части мира никто не стремился попасть. Что там искать? Руины бывших трущоб? Разрушенные рудники, разорванные землетрясением на части? Может быть, придет время, и Африка снова заинтересует инвесторов, корпорации и государства наложат на изломанный континент лапу, окончательно изгадив начавшую возрождаться в отсутствие человека природу.

Шевельнув пальцем, Куцев вывел на наноэкран информацию о состоянии аккумулятора. С минуты на минуту начнет падать мощность двигателей.

– У нас подвижности на полчаса от силы, – сообщил он в общий доступ корабельной сети.

– Штурман? – это был Мустафа.

– Примерно так, – после короткой паузы сообщил Мартин. Вероятно, он передал капитану картинку с картой. Такой, какой он ее себе представлял. Интересно, насколько она разнилась с действительностью?

– Хорошо, – капитан вздохнул, – заканчивайте сборы. Выходим на свободное торможение. Штурман – промер глубин каждые три кабельтовых.

– Есть, – довольно вяло отозвался Мартин.

– Инженер, проверить все системы энергообеспечения, подготовить судно к консервации.

– Так точно.

– И лоции наши все заблокируй – компьютерный вопрос тоже на тебе, Виктор. Лучше их вообще сотри к чертям. И копии – себе в «балалайку», потом мне перекинешь.

– Принято.

– Восемьдесят шесть, – сообщил глубину Крайс. Глубоко, берег, стало быть, не близко. И птиц не видно.

– Моторист!

– Я! – отозвался Али. Его не было видно, копошился под тентом спасательной шлюпки.

– Продолжать сборы! Ты у нас кок, собери пропитание – тщательно продумай рацион, есть шанс задержаться на берегу надолго.

Куцеву на «балалайку» пришло сообщение.

– Падение мощности двигателей на тридцать процентов, – сообщил он.

– Вижу, – отозвался Мустафа. – Экономичный режим. Толку с его экономии.

«Хеллеспонт Стар» плавно останавливался. Винты еще продолжали вспенивать воду за кормой, но вращение их замедлялось, не пройдет и нескольких минут, как вовсе прекратится. Тяжелый танкер продолжит движение по инерции, ее хватит еще миль на пять-семь. Куцев посмотрел на горизонт. Над морем висела серо-коричневая дымка, земли видно не было.

– Восемьдесят три, – очередной промер штурмана. – Я включу радар?

– Хорошо, – помедлив, согласился капитан. Сигнал радара могли легко засечь недоброжелатели, но выбирать не приходилось – пройти мимо земли им никак нельзя.

– Восемьдесят шесть.

Не Маракотова бездна, но и на прибрежный шельф не похоже. Неужели Мартин просчитался с курсом? Тогда они сгниют заживо на танкере – радиация здесь будет расти. Ресурс движения шлюпок достаточный, но, если они остановятся дальше десяти-пятнадцати миль от берега, найти сушу будет очень сложно.

– Семьдесят четыре, – очередная глубина и следом радостное: – Вижу землю!

Виктор дернулся, снова высматривая тонкую полоску в висящем над горизонтом мареве. Ничего. Видимо, Мартин видел твердь на радаре.

– Где земля? – спросил он у штурмана.

Мартин молча ткнул рукой налево и сообщил новые данные промера:

– Восемьдесят один.

Тяжелый корабль медленно поворачивал туда, куда показывал штурман. Там действительно виднелась тонкая желтая полоса, медленно, очень, мать ее, медленно увеличивающаяся в размерах. Или так только казалось?

Как только нос танкера, подобно стрелке компаса, неотрывно следящей за севером, остановился напротив предполагаемого берега, капитан застопорил машины. Оставался запас свободного хода. Аккумуляторы могли понадобиться для экстренного торможения – промер глубин до них в этих водах никто не проводил. Хотя, экстренное торможение, это громко сказано: для остановки на полном ходу в режиме «полный назад» «Хеллеспонт Стар» требовалось больше двух миль. Мартин держал ситуацию под контролем – эхолоты сканировали дно с точностью, которой могли позавидовать даже дельфины.

– Радар отключен, – сообщил штурман.

Куцев пристально вглядывался в мутную, едва различимую полоску берега. Что ждет их там? Он снял очки, но на фоне яркого неба без темных стекол видно было хуже. Ему вдруг стало как-то неуютно.

Спустя пару минут Виктор понял, что тут не так – исчез непрекращающийся гул и вибрация мощных движков. Только свист ветра и шум плещущихся о борт волн. Настоящее море, настоящий корабль. Именно такие звуки сопровождали в плавании корабли прошлого, когда не было никаких реакторов, никаких моторов и «балалаек». И планета жила сама по себе, а не стонала под непосильным гнетом оседлавших ее обезьян, возомнивших себя вершителями судеб Вселенной. Не хватало разве что скрипа досок и такелажа.

– Тридцать шесть! – резко выкрикнул Мартин, выдернув Виктора из раздумий.

– Прогноз?

– Глубина без уменьшения. Фарватер не вижу.

Куцев механически проверил данные, поступающие из моторного отделения – с двигателями полный порядок, в аккумуляторах резерв на три минуты полного хода. Скорость семь с небольшим узлов.

– Впереди скала, – сообщил штурман. – Шесть кабельтовых.

– Вижу, – отозвался капитан.

«Хеллеспонт Стар» начал медленно забирать вправо. Слишком медленно – скорость продолжала падать, и маневренность уменьшалась с каждой минутой.

– Тридцать два.

– Обзор дна?

Виктор не видел объемной модели океанического дна, созданной Мартином на основе данных эхолокации – картинку штурман отослал только капитану.

– Что скажете, Мартин? – Мустафа сомневался. Он видел что-то такое, что не вызывало оптимизма.

– Глубина на стыке – двадцать восемь. Дальше пока прощупать не получается – сигнал экранируется скалой. Скорее всего, глубины больше не будет.

Предел для «Хеллеспонт Стар» составлял двадцать четыре метра. На двадцати трех с половиной танкер прочно сел бы брюхом на дно.

« Полный назад!» – команда капитана предназначалась компьютеру «Хеллеспонт Стар». Двигатели послушно включились, в палубу вернулась привычная вибрация, на несколько мгновений вырвавшая корабль из тихоходного прошлого.

Мартин непрерывно обрабатывал приходящие результаты промеров и отправлял их в «балалайку» капитана. Через три минуты в носовой части лязгнули цепи, и два тяжелых якоря ухнули в воду с высоты пятиэтажного дома.

– Всем закрепиться, – сообщил капитан, – тряхнет изрядно.

Куцев и сам это понял – скорость оставалась еще довольно высокой – и обнял родной палубный нефтепровод, распластавшись по трубе.

Дернуло так, что казалось, нос танкеру оторвет. Форштевень ухнул вниз, судя по грохоту, пропахав недалекое дно, мгновением позже корма подпрыгнула, явив солнцу обросшую ракушками и водорослями ватерлинию, а потом «Хеллеспонт Стар» ухнул обратно, качнулся пару раз, дернулся вперед, еще раз – якоря выкорчевывали тонны грунта из дна – и, наконец, замер.

– Добро пожаловать в Африку, – послышался голос капитана.

Палубу, на которой были закреплены якорные лебедки, выгнуло горбом, но обе цепи выдержали, хоть несколько звеньев и разошлись на спайке. Пробоин не наблюдалось. Это было очень кстати – еще не хватало разлить нефтяное пятно по всей округе.

Берег был отчетливо виден с палубы танкера, однако с высоты опущенных на воду шлюпок желтая полоска терялась за горизонтом. До земли оставалось около пятнадцати миль открытой воды.

– У нас по комплекту батарей Ллейтона на каждой шлюпке, – задумчиво произнес Мустафа. – Запас хода порядка ста миль. Мало, – резюмировал капитан.

– Высадка? – спросил Куцев.

Они остались вдвоем в кают-компании корабля. Мартин и Али заканчивали сборы снаружи, в последний раз проверяли работоспособность шлюпок. Спасательные суда – большие, крытые пластиковым тентом – скорее можно было назвать моторными яхтами. Если бы не проблемы с энергией, которые испытывал весь мир. Батарей Ллейтона хватит на сотню миль. Запас энергоресурсов у них ограничен – спасательным шлюпкам не предполагалось переплывать океаны.