Текст книги "Хорт – сын викинга"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Храм Мокоши стоял на рубеже, за которым начиналась чужая территория, о чем явственно напоминал высокий столб в некотором отдалении от святилища с резным изображением бога межи Чура. За межой нарушителя границы ожидала неминуемая смерть, если он появлялся там без приглашения. Чур охранял права собственности, домашний очаг, родовые и племенные владения, и нечистые силы не могли переступить их границы. Еще дальше вставала стена леса, в котором Мораву, настолько ему было известно, придется сражаться за свою жизнь, и он невольно содрогнулся, посмотрев на грозный лик Чура.

Покончив с церемонией омовения, жрицы открыли двери храма, и Морав в сопровождении Яр-Тура с трепетом вступил под его крышу. Юноша знал, что здесь он должен получить свое тайное имя, но как выглядит эта церемония, Морав понятия не имел.

Яр-Тур подошел к жертвеннику – массивному квадратному камню, на всех четырех сторонах которого была изображена Мокошь, – и проделал такую же процедуру, как и до этого у столба с домиком: бросил в священный жертвенный огонь вяленое мясо и щедро окропил его медом. Пламя на углях немного притухло, а затем вдруг взметнулось вверх голубоватыми языками, отчего помещение храма, тонущего в полумраке, осветилось, и перед опешившим Моравом появилась согбенная старуха в черных одеждах. Ее словно родил мрак, таившийся в углах храма.

Судя по бельмам, старуха была слепой; к ней тут же подбежали две девы и бережно взяли под руки. Видимо, это была главная жрица Мокоши, ведунья.

– Лишний должен уйти! – проскрипела она хриплым голосом. – А ты, – обратилась она к Мораву, будто была зрячей, – подойди ближе.

Яр-Тур беспрекословно повиновался; оставив у жертвенного камня мешок, где, как было известно Мораву, лежали все их запасы, он вышел из храма. Выходит, что вяленое мясо и мед предназначался жрицам, мельком подумал юноша и, сделав два шага вперед, подошел к главной жрице.

Она приказала ему стать лицом к священному огню, а затем трижды окропила родниковой водой лицо Морава, чело и темя, приговаривая:

– Яко тоя вода чиста, тако будет чисто лице; яко тоя вода чиста, тако будут чисты мысли; яко тоя вода чиста, тако будет чисто имя!

Затем одна из жриц отрезала прядь волос Морава и отдала их ведунье. Главная жрица положила волосы в огонь, девы окружили их плотным кольцом, как бы ограждая от чужих взоров, и начались молитвенные песнопения, в которых Морав разобрал лишь имя Мокоши, а ведунья принялась ощупывать его лицо своими длинными заскорузлыми пальцами. Сначала эти прикосновения были ему неприятны, но вот Мораву начало казаться, что огрубевшая кожа рук старухи стала шелковистой, а из кончиков пальцев заструилась неведомая сила, которая пробила череп и жалящим потоком хлынула в голову. Юноша даже застонал от боли, но она длилась недолго. На смену ей пришло умиротворение и спокойствие.

Вдруг лицо ведуньи исказилось, она отдернула руки и отшатнулась от Морава, да так резко, что едва не упала. Хорошо ее вовремя подхватили под руки.

– Хорт![22]22
  Хорт – волк; здесь – волк-оборотень. Хорту присущи функции посредника между «этим» и «тем» светом, между людьми и нечистой силой, между людьми и силами иного мира. Издревле Волк-Хорт считается воплощением свирепости и благородства. По своей сути Хорт – это вождь, который нужен общине лишь в смутные времена, как посвященный в тайны. В сытое и мирное время он обществу непонятен и оттого страшен.


[Закрыть] – прокаркала она изменившимся голосом. – Имя ему Хорт! Волкодлак!

– Ах! – дружно воскликнули девы и в страхе отступили от Морава.

Юноша с недоумением воззрился на ведунью. Хорт… Это его тайное имя, и оно названо. Но почему Хорт? Постепенно до него начал доходить смысл сказанного. Хорт! Отверженный! Волкодлак! Оборотень! Морав заледенел.

О боги, за что ему такая кара! Чем он мог перед ними так сильно провиниться?! Теперь ему уже никогда не стать волхвом-целителем. Человек-волк не в состоянии нести добро, его предназначение убивать, а не исцелять. Одно дело – быть членом «волчьего» братства, боевой дружины, когда молодые «волки» недолгое время блуждают по лесам в поисках приключений, а другое – стать волкодлаком, которым матери пугают детей.

Будучи в «волчьей дружине», он мог умыкнуть невесту и жениться, но теперь ему будет запрещено заводить семью. Разве что в каком-нибудь другом племени, в чужой стороне, где его не знают. Кроме того, после походов и боев, в которых они доказывали свою силу и мужество, члены «волчьего» братства проходили обряд возвращения в свою общину, с помощью волхвов превращаясь в обычных людей. А ему этот путь заказан.

– Ты должен уйти в лес и добыть шкуру белого волка, – немного опомнившись (видимо, то, что она «прочитала» в голове юноши, потрясло ее до глубины души), продолжила ведунья. – Вернешься в храм по истечению двух лун. А теперь иди и молись Велесу. С этого дня он твой бог. А пока принеси требу.

Жрицы дали юноше горсть зерна, которое он бросил в священный огонь, и братину сурицы[23]23
  Сурица, сурья – ритуальное вино русов и славян, медовый напиток, чем-то похожий на медовуху и чем-то на сбитень. Сурица помогала защититься от злых духов и болезней. Напиток считался божественно-очищающим дух человека. В «Славянских Ведах» говорилось: «Вещала Легиня сребровласая: „В золотом котле сурица варится, ты возьми, испей-испробуй ее, но помни! Первая чаша дает силы, изгоняет боль, усталость и немощь. Вторая чаша дает веселье и вечную молодость, изгоняет гнетущую старость. Третья чаша для людей лишняя, она превращает человека в животное…“»


[Закрыть] для поминовения предков. Морав выпил ее одним духом, хотя братина и была достаточно вместительна. В его голове творилась невыразимая сумятица, он не соображал, что делает. И только одна мысль терзала мозг, сминая и круша все остальные: «Хорт… Хорт… О боги, я – Хорт! Оборотень! Волкодлак! За что-о?!»

Морав-Хорт вышел из храма, пошатываясь. На нем не было лица. Глядя на бледного, как смерть, юношу, Яр-Тур забеспокоился.

– Какое испытание тебе назначила ведунья? – спросил он осторожно.

О новом, тайном имени Морава он даже не заикнулся. Это было бы святотатством.

– Добыть шкуру белого волка, – глухо ответил Морав.

При этих словах побледнел уже дружинник. Он стушевался и смотрел на юношу широко открытыми глазами, в которых плескался страх – чувство, которое старый воин Яр-Тур испытывал очень редко.

Он все понял…

Глава 2
Белый волк: посвящение

Лес постепенно просыпался, в полудреме время от времени стряхивая капли утренней росы, густо испещрившей его зеленое одеяло. До осени еще было далеко, но на побережье Варяжского моря она наступает рано, и лесные звери торопились нагулять жирок перед осенним ненастьем и зимними холодами. Небольшое стадо благородных оленей паслось на лесной поляне, покрытой сочной травой и разноцветами. Трава была невысокой, густой и ровной, лишь кое-где возвышались стебли сухостоя, да манил своими красными ядовитыми плодами воронец. Взрослые олени аккуратно обходили его стороной, лишь пятнистые малыши живо интересовались яркой диковинкой и пытались попробовать ее на вкус. Но самки были постоянно настороже и устраивали малышам трепку, отгоняя их от соблазнительного, но очень опасного корма.

Собственно говоря, все стадо соблюдало осторожность. Лес полнился не только травоядными животными, но и хищниками. Олени старались не подходить близко к деревьям, особенно к тем, у которых ветки были расположены низко над землей, ведь на них нередко таилась коварная рысь. От ее нападения с высоты трудно спастись. А в густом подлеске могла прятаться настырная росомаха; она уже третий день упорно шла за стадом, выбирая удобный момент, чтобы похитить глупого олененка, которому мир пока еще казался сплошным праздником и который ничего не боялся, так как не знал, что такое опасность.

Иногда росомаха теряла следы оленьего стада, отвлекаясь на попутную – мелкую – добычу, чтобы подкормиться и восстановить силы, но затем находила их снова, и упрямо продолжала преследовать оленей в надежде поживиться их внутренностями. Для росомахи оленья требуха была самым желанным лакомством.

Не упускал случая напасть на стадо и медведь, однако его запах был слышен издалека, и тонкое обоняние оленей загодя предупреждало их о появлении грозного зверя. Но наиболее опасными врагами оленей были волки. Особенно северные – белые. Если от серых разбойников стадо могло отбиться с помощью рогов и острых копыт, то нападение огромного зверя в белой шкуре обычно заканчивалось гибелью оленя. Северных волков побаивался сам хозяин лесов – могучий тур, которого даже медведь не мог заломать.

Росомаха тенью скользнула в подлесок и затаилась. Она не сводила глаз с олененка, который расшалился и приблизился чересчур близко к зарослям. Росомаха была крупной, темно-коричневого окраса с золотистой полосой, проходящей от макушки головы по всему телу. Большие острые когти и мощные зубы, способные вмиг перегрызть ногу оленя, были страшным оружием росомахи-самца.

Зверь терпеливо ждал удобного момента. Олененок, наигравшись, начал пастись и постепенно, шаг за шагом, подходил к кустарникам, где его уже ждал кровожадный зверь. Морав, который наблюдал всю эту картину, едва не выругался вполголоса – росомаха могла разрушить весь его замысел. Он обдумывал его много дней, и когда план был близок к исполнению, боги послали росомаху, чтобы разрушить его затею.

Конечно, он мог вспугнуть зверя, стоило ему лишь пошевелиться. Но делать этого не стоило, хотя Морав таился в нескольких шагах от росомахи. Ведь тогда могли забеспокоиться олени и убраться с поляны. Найди их потом… Морав так хорошо замаскировался, что его не заметил даже такой чуткий и осторожный хищник, как росомаха. Это льстило самолюбию охотника, но столь слабое утешение не могло превозмочь чувство досады.

«Велес, владыка чародеев, коль уж ты теперь мой бог, помоги! Яви мне свое чудо!» – мысленно взмолился Морав.

И чудо свершилось! Росомаха подняла тупую, будто обрезанную ножом морду, принюхалась, злобно ощерилась, тихо заурчала, словно пожаловалась на свою судьбу, и, косолапо загребая мощными мохнатыми лапами, удалилась, притом совершенно бесшумно. Похоже, она чего-то или кого-то сильно опасалась.

«Что ее могло напугать? Нежели?…» – Сердце Морава заколотилось очень гулко, и он даже испугался, что этот стук услышат чуткие уши оленей.

Первая луна его скитаний по лесу уже отправилась отдыхать в свои мрачные чертоги, приближалось новолуние, а Морав все никак не мог отыскать белого волка. Он находил волчьи следы, много следов, но клочки шерсти, оставленные хищниками в густых зарослях, были серыми с рыжинкой. А летняя шкура северного волка была седой, с голубоватым оттенком. Только в зимнее время она становилась почти белой.

Главная причина неудачной охоты Морава заключалась в том, что белые волки в лесах южного берега Варяжского моря считались большой редкостью. Старая ведунья знала, как досадить юному соискателю нового имени. Коль уж ты Хорт, то ищи помощи у своего покровителя Велеса. А ежели он откажет, значит, Морав не люб богу, и быть ему вечным скитальцем, которого носит по свету, как осенние суховеи траву перекати-поле по степи.

Конечно, можно присоединиться к какой-нибудь дружине русов, которые раз в три года собирались под предводительством знатного воина, чтобы отправиться по морю в Греческое царство, в престольный Царьград, и стать там наемником. Но Морав не представлял, как будет жить вдали от родного городища. Такая судьба пугала юношу, и по причине большого волнения он спал ночью урывками, несмотря на большую усталость.

Со стороны Морав напоминал дикаря, которые водились в глубине лесов, – в лохмотьях, мало напоминающих одежду, и в ритуальной раскраске, из-за чего его лицо было похожим на обличье нечистого духа. Единственным стоящим предметом одеяния были свежие лисьи шкуры, наброшенные на плечи. Юноша сшил их жилами убитого оленя. Они служили ему плащом во время непогоды и одеялом в довольно прохладные ночи, так как лето уже было на исходе.

Охотники городища изредка встречали остатки древнего племени дикарей, но у них рука не поднималась на несчастных оборванцев, одеждой которых служили звериные шкуры, хотя они и нарушали неписаный лесной закон, изредка появляясь в охотничьих угодьях русов. С позволения вождя Яролада и совета старейшин одно время был даже налажен обмен между твердью и этим племенем. В обусловленном месте русы оставляли столь необходимые охотникам дикарей ножи, топоры, а также наконечники стрел и дротиков. Спустя день-два дикари обменивали товар жителей городища на связки звериных шкур. А нужно сказать, мужчины древнего племени были знатными охотниками; они обставляли даже весьма искусных в этом деле русов.

Взаимовыгодная торговля продолжалась довольно долго, но затем племя лесных дикарей куда-то исчезло, и больше о них никто не слышал. Возможно, они откочевали в глубь лесного разлива, потому что их начали беспокоить охотники других племен, населявших берега Варяжского моря: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печора, нарова, ливы, емь. А они были не столь доброжелательны к ним, как русы; им казалось, что дикари отбирают у них охотничью добычу, которой стало меньше, нежели в прежние времена.

Скитания Морава по лесу мало сказались на его внешнем облике, разве что ноги еще больше окрепли, потому как он рыскал в поисках белого волка с раннего утра и до ночи. Белые волки, реликты древней эпохи, были чрезвычайно редки, и их шкуры ценились очень высоко и полагались только вождям племен. Или хоробрым, воинам-магам.

Из оружия у юноши были нож, копье и отменный лук, который дал ему на время Яр-Тур. Узнав, какой урок задала Мораву ведунья, он стал относиться к юноше весьма предупредительно и даже с некоторой опаской. Старому воину хорошо было известно, что собой представляют те, кто имеет привилегию носить на своих плечах шкуры белого северного волка; во всех поселениях русов их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Даже такой знаменитый воин, как вождь племени Яролад, не удостоился этой сомнительной почести при наречении новым именем.

Что касается еды, то Морав, умелый охотник, просто не мог голодать в лесу, где полно разной живности. Первым делом он подстрелил молодого, хорошо упитанного оленя, и его мясо завялил на угольях, чтобы не терять времени в поисках пропитания. Конечно, он не пренебрегал и попутной добычей, благо и искать ее не нужно было, потому что глухари, рябчики, куропатки и фазаны встречались едва не на каждом шагу. Особенно много их было в ягодниках – птицы нагуливали жирок перед долгой зимой. А уж зайцы и вовсе выскакивали из-под ног, но Морав предпочитал жаркое из птиц.

Он готовил его на вечернем привале, притом весьма своеобразно: удалял у птицы внутренности, затем обмазывал перья толстым слоем глины и запекал в угольях. Когда жаркое было готовым, прокаленный слой глины снимался вместе со шкуркой и перьями, и восхитительно мягкое и ароматное мясо, испеченное в собственном соку, утоляли голод значительно лучше вяленой оленины, которую он обычно жевал на ходу…

После того как росомаха удалилась, некоторое время на поляне и вокруг нее царили спокойствие и умиротворенность. Морав от нетерпения прикусил нижнюю губу до крови, но боли не почувствовал; все его мысли были сосредоточены на самом главном: неужели он ошибся и росомаху вспугнули не белые волки?! Он знал, что более мелких серых хищников росомаха особо не опасалась. Иногда случалось, что она отбирала добычу даже у медведя, не говоря уже о серых волках. Только белый волк мог сломать хребет неуклюжему, но очень опасному зверю, не страшась ни его силы, ни потрясающе мощных челюстей.

Но вот в окружающей обстановке что-то изменилось. Этот момент Морав ощутил кожей. Казалось, что в полном безветрии лесной поляны, окруженной стеной вековых деревьев, подул легкий ветерок, притом с разных сторон. Волки! В этом юноша уже не сомневался. Наверное, в данный момент они перекрывают оленям наиболее удобный путь к бегству. В голове юноши билась, как птичка в силках, единственная мысль: какие волки готовятся напасть на стадо – серые или белые?

Однако не только Морав почувствовал надвигающуюся опасность, но и вожак оленьего стада. Это был крупный зверь в расцвете сил, с огромной ветвистой короной на голове. Тело оленя лоснилось, и когда на него попадали редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь древесные кроны, светло-коричневая шерсть животного приобретала золотистый оттенок; казалось, что благородный зверь излучает сияние.

Приближалось время оленьих свадеб, и самые сильные самцы собирали вокруг себя не двух-трех самок, как обычно, а в три раза больше. Величественный и могучий рев оленя во время гона далеко разносился по лесу. Мораву не раз доводилось слышать его, как и стук рогов дерущихся самцов. Судя по тому, что самок на поляне паслось больше десятка, красавец олень пользовался большой популярностью среди важенок.

Олень резко вскинул голову, отягощенную огромной короной, и насторожился. Врагов у оленей было много, но не каждый зверь мог отважиться напасть на стадо животных во главе с самцом в полном расцвете сил. Острых оленьих копыт и рогов побаивались даже серые волки, кровожадные лесные разбойники. В одиночку на оленей они не нападали, только стаей.

Но их белые собратья не знали страха. Ростом с жеребенка, с мощными лапами и широкой мускулистой грудью, северные волки могли задавить жертву даже своим немалым весом, не говоря уже о клыках, которые были больше, чем у медведя. Главной особенностью белых волков было то, что летом они в основном держались парами и только к зиме сбивались в немногочисленные стаи.

Увы, подать сигнал тревоги олень не успел. На фоне коричневых древесных стволов мелькнула белая молния, и огромный волчище упал на спину важенки. Она закричала почти как человек, но ее крик тут же превратился в булькающие звуки – волк перегрыз ей горло.

Похоже, вожак хорошо научил обороняться своих подруг. Вместо того чтобы со страха броситься бежать, они мигом сбилось в тесную кучу, и волчицу, опоздавшую с прыжком, встретили острые копыта.

Она чудом спаслась от верной смерти, но ее пушистая сизо-белая шерсть покраснела от ран. Хромая на переднюю лапу, волчица даже не зарычала, а жалобно тявкнула; она отскочила в сторону и тяжело задышала, не сводя с важенок красных от ярости глаз. Волчица была еще молодой и неопытной, но, судя по реакции самца, очень любимой.

Заметив, что его подруга ранена, он взъярился. Оставив свою добычу, волк, свирепо оскалившись, ринулся на самца, справедливо посчитав, что именно вожак виноват в том, что оленье стадо оказало неожиданное сопротивление. Ведь олени при виде северных волков обычно надеялись лишь на быстроту своих ног.

Это был его просчет. Олень не дрогнул. Движения вожака были точно рассчитаны, и когда волк попытался добраться до его горла, он изловчился, опустил рога и спустя миг матерый хищник уже парил в воздухе. Он не упал, сумел как-то извернуться и встал на все четыре лапы. Но на него было страшно смотреть; даже Морав невольно вздрогнул. Такой свирепости ему никогда не доводилось видеть.

Мать часто рассказывала ему о божествах викингов, в том числе и про верховного бога Одина, предводителе асов, которого сопровождали два огромных волка Гери и Фреки. Именно такими, как рассвирепевший белый волк, он и представлял их в своем воображении.

Волк был мудр. Гнев не лишил его рассудительности. Он сделал вид, что хочет повторить нападение, но вместо того, чтобы опять сразиться с вожаком стада, взбешенный хищник вдруг совершил потрясающий по мощи прыжок и обрушился на другую важенку. Волк разорвал ей горло даже быстрее, чем первой. И тут же, отскочив на безопасное расстояние, начал неторопливо двигаться вокруг тесной кучки оленей, выбирая очередную жертву. Матерый зверь знал, как побольнее уязвить опасного противника. Лишиться самок во время осеннего гона – что может быть позорнее для коронованного властелина оленьего стада?

Морав не стал больше медлить, хотя развернувшееся перед его глазами сражение было захватывающим. Он опасался, что белый волк присоединится к раненой подруге и скроется в лесу, чтобы подождать, пока олени не покинут поляну. Знатная добыча – две важенки – может и подождать немного. Он натянул тетиву, тщательно прицелился, и стрела с тихим свистом впилась в бок хищника. Волк от неожиданности упал, но тут же вскочил и обратил свой взгляд на юношу, который в охотничьем запале выскочил из зарослей, тем самым принудив оленей к бегству. Уж они-то точно знали, что человек будет пострашнее любого хищника.

Несколько мгновений – и поляна опустела. Даже волчица благоразумно посчитала, что связаться с вооруженным человеком, притом в ее состоянии, себе дороже. Она поковыляла в заросли, где ее ждал волчонок – прибылой, – родившийся весной; он не принимал участия в опасной охоте. Там она и затаилась в ожидании развязки.

Морав промахнулся. Он целил точно в сердце, но незамеченная им древесная веточка слегка изменила траекторию полета стрелы, и широкое каленое лезвие наконечника вонзилось рядом с ним.

Волк даже не зарычал – взревел, как медведь. Он бросился на Морава с намерением растерзать юношу, тем более что ужалившая его стрела добавила ему ярости и совершенно лишила чувства самосохранения. Морав лишь мельком успел пожалеть, что оставил копье в зарослях. В полной уверенности, что волк смертельно ранен, он не успел наложить на тетиву вторую стрелу, и свирепый хищник одним потрясающим прыжком опрокинул его навзничь. Все, что юный охотник успел сделать, так это выхватить нож и, когда волк придавил Морава своим немалым весом к земле, всадить его в брюхо зверя.

И все равно волк пытался загрызть юношу. Одной рукой Морав продолжал взрезать брюхо хищника, а второй вцепился ему в нижнюю челюсть и не давал широко разверстой зубастой пасти вцепиться в свое горло. Эта борьба, как показалось юному охотнику, длилась вечность. Он напрягал последние силы, пытаясь сдержать натиск мускулистой громады. Но вот мышцы волка обмякли, из горла пошла кровь, и Морав наконец стряхнул с себя издыхающего хищника.

Тяжело дыша, юноша встал и немедленно схватил брошенный лук; он опасался нападения волчицы. Но она, похоже, решила удалиться, поняв, что ее защитник больше не сможет ей помочь. Волчица спасала детеныша.

Морав перевел взгляд на волка. Он добыл то, чего так страстно желал, но почему-то не испытывал большой радости. Всего лишь удовлетворение – не более того. Видимо, потому, что сильно устал.

Поверженный зверь смотрел на него каким-то странным взглядом. У него был удивительный, необычный для волка цвет глаз – серо-голубой. Волк уже не выглядел свирепым; он казался спокойным, хотя, наверное, и понимал, что доживает последние мгновения. Он смотрел на Морава, и его взгляд проникал в самые отдаленные закоулки души охотника.

Юноша, повинуясь какому-то безотчетному чувству, опустился на колени и, глядя прямо в глаза волка, начал творить древнюю молитву охотников. Ее почти никто знал, разве что старики, но Рогволд словно предчувствовал, что молитва может понадобиться юноше, и заставил ее выучить наизусть. А в конце молитвы Морав обратился к Велесу, своему покровителю:

– …Ты венец делу всему и жизням земным, Велесе! Пусть наполнится сердце мое радостью от сотворенного, ибо деяние мое с сердцем чистым и помыслами светлыми. Пусть проявятся дела мои плодами благостными и славой Роду моему! Благослови, Велесе, пусть будет так!

При последних словах искорка, тлеющая в глубине волчьих глаз, потухла, и они превратились в две голубоватые льдинки. Дух покинул тело зверя и отправился, как почему-то подумал Морав, к Одину…

– Добыл-таки… – проскрипела ведунья, потрогав волчью шкуру своей иссохшей заскорузлой рукой, похожей на лапу большой птицы; непонятно было, она довольна или сердится.

Огромная шкура была потрясающе красива. Волк только начал матереть и вошел в силу, к тому же у него уже закончилась линька, поэтому мех был высоким, густым и шелковистым на ощупь.

На этот раз Морава не стали вводить в храм Мокоши. Его отвели в длинный шалаш, вход в который изображал разверстую пасть Большого Змея. Это рукотворное «чудище» должно было его проглотить и через некоторое время извергнуть из своего желудка. Как объяснял Рогволд, этот обряд подразумевал смерть Морава, а затем его воскрешение уже новым человеком.

Продуктов юноше не дали, лишь оставили большой кувшин с водой. Морав должен был голодать три дня и три ночи, и только после этого обряд наречения новым именем мог быть завершен. Шалаш был весьма искусно сплетен и укрыт свежими еловыми ветками. В него не только капли дождя не проникали, но даже свет. «Пасть» Змея плотно закрыли, и потянулось томительно ожидание в полной темноте.

Голодать Мораву было не в диковинку; он мог прожить без еды месяц. Волхв учил его, как переносить длительное голодание, как выжить в зимнем лесу в одном рубище и без оружия, как обмануть врага, затаившись на дне реки с камышовой трубкой для дыхания, и как терпеть боль, даже самую невыносимую. Так что каких-то три дня для юноши были всего лишь отдыхом после многодневных блужданий по лесу. Едва в «чреве» Змея воцарилась темень, он упал на охапку сена, которая должна была служить ему постелью, и крепко уснул. И проспал почти трое суток, просыпаясь на короткое время только для того, чтобы попить воды и справить нужду в дальнем конце шалаша.

Свет, который хлынул в шалаш, разбудил юношу, и он сел, с недоумением протирая глаза. Ему казалось, что прошло всего два дня. Но за ним пришли, значит, приспел час, когда он должен покинуть «чрево» Великого Змея. Щурясь от лучей заходящего солнца, которые били ему прямо в глаза, Морав вышел наружу и очутился в окружении волхвов городища.

Он мало их знал, так как больше общался с Рогволдом. Волхвов в поселениях русов было много, притом разных по статусу: облакогонители, чаровники, кобники, ведуны, потворники, кощунники, баяны, жрецы, наузники, целители. Волхвы-облакогонители могли превращаться в волков, забираться на небо и гнать облака, которые приносили дожди, – как волк гонит овец; кобники прорицали судьбы человеческие, потворники помогали жрецам во время обрядов, кощунники были сказителями древних легенд – «кощун», баяны творили заклинания с помощью песен…

Помимо мужчин волхвованием занимались и женщины: ведьмы-ведуньи, чаровницы, обавницы, потворницы, наузницы, знахарки. Но главным и самым мудрым волхвом был Рогволд, который совмещал в себе множество колдовских способностей.

– Приветствуем тебя, заново рожденный! – строгим голосом сказал Рогволд.

Морав низко поклонился и застыл в некотором смущении. Волхвы, одетые в нарядные одежды, смотрели на него чересчур строго и, как ему показалось, почему-то с осуждением. Неужели он что-то сделал не так, как должно?

Но обряд продолжился. На плечи Морава накинули волчью шкуру (она уже была обработана и стала гораздо легче – жрицы очистили ее от мездры), и волхв-наузник опоясал юношу поясам, на котором были навязаны магические наузы – узлы. Пояс был оберегом и символом мужской силы и власти Хорта. Однако стричь Морава «под горшок», как это обычно делали со всеми юношами, получившими новое имя, не стали. Вместо этого наузник собрал длинные волосы юноши в пучок и связал их на макушке наузом – кожаной лентой с вытисненными на ней волшебными рунами. Теперь благодаря этому узлу все будут знать, что перед ними волкодлак.

Затем вперед выступил волхв-потворник, прислужник Велеса, и начал читать молитву богу – заступнику юноши:

– …Призываю в свидетели духов Огня, Воды, Воздуха и Земли, что отныне этот юный, возрожденный заново муж имеет право носить меч, присутствовать на собраниях воинов, ходить в походы и построить себе дом. Слава тебе, Велес!

– Слава тебе, Велес! – трижды повторили волхвы.

– Отныне и до века! – продолжил наузник.

– Отныне и до века! – торжественно провозгласили волхвы.

Волхв-наузник передал свой посох потворнику, забрал из рук старого волхва-ведуна, который был одного возраста с Рогволдом, братину с медом, и сказал:

– Приобщимся же и мы даров Велесовых! Примите от него мед и хлеб.

Сначала мед испил Рогволд, а затем и остальные волхвы. Последним приложился к братине Морав. Мед явно был многолетний выдержки – густой и крепкий. Затем наузник взял жертвенный хлеб, разломил его на кусочки и оделил всех присутствующих.

Морав облегченно вздохнул – церемония близится к завершению. Его нервы были напряжены до предела; от недолгой процедуры он устал больше, чем от многодневного блуждания по лесу.

Оставалось общение с духами предков. Рогволд, склонившись к уху Морава, нашептал ему, какие слова он должен будет при этом произносить. Память у юноши была отменной, и он запомнил все быстро и дословно. Но прежде ему придется пройти испытание на терпение и выдержку. В чем оно заключалось, волхв не рассказал своему ученику – разглашение секретов некоторых ритуалов считалось святотатством.

Помолившись Мокоши, Рогволд хорошенько раздул священный огонь в жертвеннике, который находился в насквозь продуваемом ветрами домике возле ступенек, ведущих к храму, и сунул туда, как показалось Мораву, небольшую железную кочережку. Когда она раскалилась докрасна, ему велели оголиться до пояса, и Рогволд, глядя на юношу взглядом, в котором читалось предостережение и некий намек, понятный Мораву, прижал кочережку к его левому бицепсу. Раздалось шипение, послышался запах горелого мяса, и сильная боль ударила в голову юноше. Но на его лице не дрогнул ни единый мускул, а поза как была расслабленной, так и осталась; он даже не шевельнулся, стоял словно вкопанный.

Среди волхвов тихим ветерком зашелестел шепоток одобрения. Не каждый молодой человек, посвящаемый в Братство Волка, мог столь бесстрастно и бестрепетно выдержать испытание каленым железом.

Оно длилось недолго – столько, сколько нужно, чтобы не нанести вред здоровью и чтобы на руке отпечаталось тавро, которое собравшиеся видели впервые. Что оно собой представляет, Рогволд показал Мораву: на кочережке было тщательно вырезано изображение волчьей головы с широко открытой пастью в обрамлении рун. Юноша быстро истолковал их значение и поразился – волк Фенрир![24]24
  Фенрир – в германо-скандинавской мифологии огромный волк, сын Локи и Ангрбоды. Он был настолько велик и ужасен, что кормить его отваживался только Тюр – бог воинской храбрости. Но и ему Фенрир откусил руку. Асы (боги) приковали его к скале глубоко под землей и воткнули меч между челюстями. В день Рагнарёка – последней битвы между богами и чудовищами – Фенрир согласно прорицанию разорвет свои оковы и убьет Одина. Несмотря на это пророчество, асы не уничтожили Фенрира, так как чтили свое святилище и свой кров, поэтому не хотели осквернять их кровью волка.


[Закрыть] Враг богов, которым молятся викинги!

Это было совсем непонятно…

Уловив его замешательство, Рогволд истолковал значение клейма, которое теперь будет сопровождать Хорта-волкодлака всю его жизнь.

– Тавро – это милость самого Велеса, – сказал волхв. – Оно подразумевает, что до скончания века ты будешь храбро, не жалея живота своего, сражаться против врагов нашего Рода. Главная ведунья Мокоши пророчествует, что времена нас ждут тяжкие, Род наш небольшой, в отличие от племен данов, норгов и свеев, а значит, всем нашим дружинникам придется сражаться за двоих-троих. Это нам не в диковинку, не привыкать, нередко мы бивали противников, которые значительно сильнее нас. Но в подлунном мире грядут большие перемены, в наши края идет чужая, враждебная нам вера, она разрушит заповедные святыни, если мы дадим слабину и поведемся на сладкие речи. Запомни это крепко-накрепко!

Морав мрачно кивнул. Объяснения Рогволда удовлетворили его любопытство. Но не совсем. Он знал, что старый волхв ничего не делает просто так, а думает о будущем. Его проницательности и предусмотрительности можно было только позавидовать. По мысли юноши, которая вдруг прорезалась, как молния в темной грозовой туче, изображение Фенрира на бицепсе должно было предостеречь его от измены. Уж кто-кто, а Рогволд не забыл, что отцом Морава был варяг Сигурд. Вдруг Хорта потянет на родину предков?