Текст книги "Морские битвы России. XVIII-XX вв."

Автор книги: Виталий Доренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Триумф и трагедия Цусимы

 середине мая 1905 года 2-я Тихоокеанская эскадра, возглавляемая вице-адмиралом Зиновием Петровичем Рожественским, после многомесячного плавания через три океана подходила к Корейскому проливу – месту своей гибели. В ее составе были броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино», «Орел», «Ослябя», «Сисой Великий» и «Император Николай I», броненосцы береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», «Адмирал Сенявин» и «Адмирал Ушаков», броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», крейсера «Олег», «Аврора», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», «Светлана», «Изумруд», «Жемчуг» и «Алмаз», вспомогательный крейсер «Урал», эскадренные миноносцы «Бедовый», «Быстрый», «Буйный», «Бравый», «Громкий», «Грозный», «Блестящий», «Безупречный» и «Бодрый», транспорты «Анадырь», «Иртыш», «Камчатка» и «Корея», буксирные пароходы «Русь», «Свирь» и госпитальные суда «Орел», «Кострома». Эскадра выстроилась в две кильватерные колонны и шла со скоростью 8 узлов. Между колоннами броненосцев в охранении двух отрядов миноносцев следовали транспорты, а замыкали строй госпитальные суда.

11 мая на эскадренном броненосце «Ослябя» скончался давно уже болевший младший флагман контр-адмирал Дмитрий Густавович фон Фелькерзам. Рожественский решил скрыть этот факт от личного состава. Флаг младшего флагмана не спускался с броненосца до самой его гибели. В командование вторым броненосным отрядом вместо Фелькерзама вступил командир корабля капитан 1 ранга Владимир Иосифович Бэр.

Хотя уже с 10 мая на эскадре Рожественского по ночам выключали все топовые огни, а бортовые отличительные и гакобортные горели с ослаблением, госпитальные суда «Орел» и «Кострома» шли со всеми положенными огнями и, конечно, демаскировали эскадру.

В 2 часа 28 минут 14 мая эскадру Рожественского обнаружил японский вспомогательный крейсер «Синано-Мару» под командованием капитана 1 ранга Нарикава, оказавшийся, как выяснилось, в самом центре русской эскадры, которую японцы не теряли ни на минуту. Ветер и волнение были попутными, силой около трех баллов, горизонт окутан легкой дымкой.

В 8 часов на русских кораблях подняли стеньговые флаги по случаю дня коронования императора Николая II. Около 9 часов утра Рожественский приказал броненосцам первого и второго отрядов зайти в голову третьему броненосному отряду контр-адмирала Николая Ивановича Небогатова. В результате эскадра перестроилась в одну кильватерную колонну, растянувшуюся на четыре с лишним мили. На перестроение ушло около двух часов.

Через некоторое время на левом траверзе эскадры появился отряд японских крейсеров, шедших параллельным курсом с русской эскадрой. Отряд состоял из четырех крейсеров вице-адмирала Дева. В 11 часов 15 минут из средней 6-дюймовой башни броненосца «Орел» по крейсеру «Кассаги» произвели нечаянный выстрел. На других кораблях этот выстрел приняли за сигнал к началу сражения и открыли беспорядочную стрельбу. Однако, по сигналу Рожественского «не кидать снарядов», стрельба была прекращена. Японские крейсера повернули на восемь румбов вправо и вновь скрылись в тумане. В 12 часов 5 минут, по сигналу с «Князя Суворова», эскадра легла на курс NO 23 градуса, ведущий во Владивосток. Через несколько минут Рожественский решил перестроить броненосцы в строй фронта, но из тумана появились японские крейсера, и перестроения не произошло.

Японский флагман адмирал Того был прекрасно осведомлен о составе русской эскадры и о ее боевом порядке. Впоследствии он писал: «Несмотря на туманное утро, так что далее чем за пять миль ничего не было видно, и несмотря на то, что неприятель был от меня на расстоянии 20 миль, я тем не менее имел совершенно точное представление о том, что происходит. Хотя я и не видал еще неприятеля, но я знал, что неприятельский флот состоит из всех судов 2-й и 3-й Балтийских эскадр и что этот флот сопровождается семью вспомогательными судами, что неприятельские суда построены в две кильватерные колонны, что их сильнейшие суда находятся в голове правой колонны, а вспомогательные суда в той же колонне в кильватере у них, что неприятель идет на северо-восток со скоростью около 12 узлов».

Около 13 часов 15 минут противники обнаружили друг друга. Японский адмирал дал сигнал: «Судьба Империи зависит от этого боя! Сделайте все, что может каждый из вас!». С первых минут Того стремился выполнить маневр, направленный на охват головы русской эскадры, но, просчитавшись в определении скорости, с первого захода ничего сделать не смог. Он предполагал, что корабли эскадры Рожественского имеют скорость 12 узлов, в то время как их скорость не превышала 9 узлов. Имея значительно большую скорость, эскадра Того проскочила далеко вперед и оказалась на левом крамболе 2-й Тихоокеанской эскадры. Японский адмирал вынужден был пойти на рискованный маневр – последовательный поворот влево, ибо только этот поворот позволял ему в кратчайшее время совершить охват головы русской эскадры. Его кораблям пришлось проходить через одну и ту же точку, по которой без труда могли пристреляться русские броненосцы. Того понимал, что риск велик, но оправдан, так как через каких-то 10–15 минут он сможет поставить палочку над буквой Т, то есть зайти в голову русской эскадры. Если бы он повернул направо, маневр мог бы затянуться, и неизвестно, как бы развернулись события, тем более, что видимость постоянно менялась и Того боялся, что в тумане русские корабли скроются. Этот поворот явился полной неожиданностью и для Рожественского.

Через 16 минут по шедшему впереди «Князю Суворову» начали стрелять сразу четыре японских броненосца, а по «Ослябе» – сначала шесть, а затем восемь броненосных крейсеров.

Пристрелка длилась не более десяти минут, после чего японцы буквально засыпали головные корабли русской эскадры снарядами. «Несмотря на то что значительная часть дерева с наших судов была убрана, его все же оставалось довольно много, и японские фугасные снаряды, взрывы которых развивали очень высокую температуру, произвели ряд пожаров. Горели шлюпки, их рангоут, тенты, настилка мостиков, койки, краска, патроны в беседках и кранцах; на некоторых судах горели палубы. Газы обжигали насмерть людей и были чрезвычайно удушливы. Разрывавшиеся снаряды давали множество осколков и массу раскаленной металлической пыли. Вентиляторные трубы принимали вместо свежего воздуха ядовитые газы разрывавшихся снарядов. В боевую рубку непрерывно попадали осколки снарядов через просветы, иногда целым дождем мелкие щепки дерева, дым, брызги воды от недолетов и перелетов. Шум от разрыва и ударов снарядов вблизи боевой рубки и от своих выстрелов заглушал все. Дым и пламя от разрыва снарядов и частые возгорания близких предметов не давали возможности видеть через просветы рубки, что делается кругом. Только урывками можно было видеть иногда отдельные части горизонта. Никаких правильных наблюдений, да еще в желаемом направлении не было возможно вести». Так описывал в своем донесении флаг-капитан вице-адмирала Рожественского Клапье-де-Колонг первые минуты сражения.

Через четверть часа, получив несколько подводных пробоин, объятый пламенем и с креном на левый борт «Ослябя» вышел из строя. Корабль продержался на плаву еще минут тридцать, затем на виду у всей эскадры перевернулся и пошел ко дну. Подошедшие к месту гибели эсминцы «Бравый», «Буйный», «Быстрый» и буксир «Свирь» спасли несколько офицеров и часть команды. В это время эскадренный броненосец «Князь Суворов» с сильным пожаром в центре, со сбитыми мачтами и разбитой кормовой башней перестал слушаться руля и начал описывать циркуляцию вправо. Сделав полную циркуляцию, броненосец прорезал строй эскадры позади «Сисоя Великого». Броненосец «Император Александр III», шедший за «Князем Суворовым», вначале последовал за флагманом, но, поняв, что он потерял управление, лег на прежний курс и повел за собой эскадру. Рожественский был ранен в голову и временами терял сознание. «Князь Суворов», борясь с пожарами и водой, отбивался от атак противника вплоть до своей гибели. К борту стоявшего без движения «Князя Суворова» подошел миноносец «Буйный» и принял командующего эскадрой с частью штаба. Пылающий броненосец без мачт и труб, с разбитыми башнями и снесенными надстройками еще продолжал стрелять из 75-мм пушки. На «Буйном» подняли флаг командующего. Командование эскадрой перешло к контр-адмиралу Небогатову, находившемуся на броненосце «Император Николай I». Итак, через 40 минут после начала сражения русская эскадра потеряла два броненосца – «Князь Суворов» и «Ослябя»; многие корабли были серьезно повреждены.

Из-за спустившегося тумана сражение прервалось почти на полчаса. В 15 часов 40 минут эскадры вновь открылись. Японцы снова пошли на охват головы русской эскадры, во главе которой находился «Сисой Великий». Не выдержав массированного огня и получив серьезные повреждения, через десять минут покинул строй «Сисой Великий». Его место занял броненосец «Император Николай I». Тяжелые повреждения получил «Орел».

Затем на непродолжительное время главные силы еще раз теряли друг друга из виду. И снова происходила встреча. Японцы заходили в голову, ведя сосредоточенный огонь двух-трех кораблей по одному русскому броненосцу. Около 18 часов 30 минут из строя вышел корабль «Император Александр III».

«Тусклое и совершенно красное в тумане солнце было уже низко, когда по падению неприятельских снарядов можно было думать, – писал мичман с крейсера „Адмирал Нахимов“ Энгельгардт, – что мы через несколько минут будем пущены ко дну. Но в это время с креном, увеличившимся до опасного от циркуляции, прорезал строй „Император Александр III“, и крейсерский отряд адмирала Камимуры сразу же перевел огонь на него. В этом, впрочем, уже необходимости не было, так как гибель его была очевидна… „Император Александр III“ кренился все больше и больше.

С поднятого левого борта кидалась команда. Скоро палуба ушла в воду, показались винты (левый еще работал). Затем он быстро перевернулся. Последние из искавших спасения вскарабкались на борт, когда тот был уже почти горизонтален. Быстро двигаясь вперед, эти люди (человек 20–30) оказались на киле, когда броненосец окончательно перевернулся. Кругом днища плавали сотни голов. К месту гибели броненосца шел „Изумруд“. Днище „Императора Александра III“ держалось очень долго. К нему уже после захода солнца приближались японские миноносцы».

Русская эскадра продолжала следовать вперед, головным шел броненосец «Бородино», который через несколько минут перевернулся и ушел под воду. Из команды спасся только один человек – матрос Ющин. После гибели «Бородино» огонь стал ослабевать. Таким образом, в дневном сражении погибли эскадренные броненосцы «Князь Суворов», «Император Александр III», «Бородино» и «Ослябя», а «Орел» и «Сисой Великий» получили серьезные повреждения и с большим трудом удерживались на плаву, другие броненосцы имели легкие повреждения. Из крейсеров погиб только «Урал». Затонули транспорт-мастерская «Камчатка» и буксирный пароход «Русь». Госпитальные суда «Орел» и «Кострома» были захвачены японцами в самом начале сражения.

В 20 часов 15 минут японцы бросили против остатков русской эскадры все 43 миноносца. Адмирал Того телеграфировал в свою штаб-квартиру: «Соединенный флот атаковал неприятельскую эскадру близ острова Окиносима и нанес ей большое поражение. По меньшей мере потоплено четыре неприятельских судна, а прочим судам нанесены большие повреждения. Потери в нашем флоте невелики. Минные суда с заходом солнца пошли в атаку».

Русская эскадра как организованная боевая сила практически перестала существовать. Каждый корабль действовал сам по себе. Первым был торпедирован крейсер «Адмирал Нахимов». Всю ночь моряки вели отчаянную борьбу за живучесть корабля, но в конце концов были вынуждены снять команду, а судно затопить. Такая же участь постигла и крейсер «Владимир Мономах». Получив пробоину от торпеды, к утру крейсер почти полностью потерял запас плавучести, а затем затонул. Серьезные повреждения имелись и у броненосца «Сисой Великий», вскоре он затонул. На нем успели побывать японцы и даже подняли свой флаг. Около 22 часов получил первую пробоину «Наварин». Корма его настолько осела, что вода доходила до кормовой башни. В 2 часа ночи по «Наварину» выпустили еще две торпеды, попавшие в середину корпуса, после чего он стал быстро погружаться и через каких-то 5–6 минут скрылся под водой. Спаслись только три матроса. Почти в течение часа неравный бой с противником вел крейсер «Светлана». В 1908 году на страницах газеты «Россия» появился рассказ участника Цусимского сражения с описанием гибели «Светланы»:

«Часов в восемь стало очевидным, что от этих двух крейсеров нам не уйти. Командир отдал приказание собраться на совет. Тихо в кают-компании, офицеры стоят и ждут командира; старший офицер входит, пересчитывает глазами, все налицо, и идет сменить командира на мостике. Каждый без слов понимает, что происходит в душе каждого. Гибнет наш дорогой крейсер, нет сил его защитить. В кают-компании полумрак, полупортики задраены, электричество не горит. На светлом фоне открытой двери появляется высокая фигура командира. Как он постарел за эту ночь, но какое у него хорошее, спокойное лицо. Медленно обводит он глазами присутствующих, и любовь, и жалость видим мы в его взгляде. Спокойным и ровным голосом говорит он, что нам от крейсеров не уйти, каждый из них сильнее нас, результат боя очевиден, гибель „Светланы“ неизбежна. Просит высказаться офицеров. Ответ у всех в сердце готов. Что же, будем биться, пока будут снаряды, а затем взорвемся, чтобы не отдать крейсер в руки врагу. Минный офицер заявляет, что нельзя взорвать крейсер, минный погреб затоплен еще накануне. Трюмный механик предлагает открыть кингстоны и двери непроницаемых переборок; из затопленных отделений вода хлынет по всем отделениям. Выслушав всех, командир резюмирует решение совета: „Вступить в бой с неприятелем и, когда будут израсходованы все патроны, затопить крейсер“. Раскрытый устав лежит перед командиром. Крепким жестом руки ударяет он по уставу и встает. „По местам. Боевая тревога“.

Крейсера подошли кабельтовых на 50 и обгоняют нас слева. Теперь их ясно видно; это два крейсера типа „Neisaka“ и с ними один миноносец. Привели их за корму, чтобы заставить их идти против волны, и открыли по ним огонь. Мы стреляли из двух 6-дюймовых орудий, ютового и левого шканечного; шкафутные орудия, помещенные на выступе, внизу, из-за дифферента на нос не могли стрелять. Неприятель стрелял из восьми 6-дюймовых, а против наших четырех 75-мм у него было двадцать 75-мм. Снарядов 6-дюймовых у нас оставалось 120 штук. Первое время снаряды попадали редко в крейсер. Мы не давали неприятелю пристреливаться и, когда замечали, что снаряды ложатся близко, изменяли курс на несколько градусов. Минут через двадцать после начала боя снаряд попал в кормовой мостик и тяжело ранил в голову начальника группы лейтенанта Арцыбашева, он остался лежать на мостике. В командование кормовой группой вступил мичман Картавцов. Несколько снарядов попало в борт, у шпангоута № 86, получилась большая пробоина у самой ватерлинии. Трюмный механик Дергаченко вместе со старшим офицером быстро заделывали их одну за другой, заваливая их матрацами, угольными мешками, чем значительно уменьшали доступ воды, попадавшей при размахах крейсера на волне. Пожары удачно удавалось тушить. Число наших патронов быстро убывало; отдано было приказание стрелять как можно реже, наводить тщательнее. На верхней палубе оставалась лишь прислуга двух 6-дюймовых орудий, остальным же было приказано оставаться внизу. Но некоторым было невтерпеж оставаться пассивными зрителями: они выходили наверх и спрашивали разрешения помочь чем-нибудь, подбегали к лежащим снарядам и подносили их к орудию. Некоторые комендоры, видя близкую гибель корабля, в ярости бросали фуражками о палубу и в безсильной злобе грозили японцам кулаком. Когда оставалось патронов лишь несколько штук, по приказанию командира, выбросили за борт в мешке с грузом все секретные книги, карты и приказы. Почти тотчас же затем снаряд, разбив колосниковую защиту и перебив паровую трубу, попал в левую машину. Прапорщик Михайлов, находившийся в правой машине, разобщил ее от левой. Крейсер пошел все тише и тише.

Начался расстрел.

Крейсера подошли ближе и сосредоточили страшный огонь. Каждый снаряд попадал в цель. Весь корпус „Светланы“ дрожал от безпрерывных взрывов попадавших снарядов. Свист осколков, градом рассыпавшихся по палубе, смешивался с грохотом падающих шлюпок, мачт, труб. В нескольких местах вспыхнули пожары. Все патроны были расстреляны. Тогда, по отданному заранее приказанию, трюмный механик открыл кормовые клапаны затопления и дверь непроницаемых переборок. Один снаряд влетел через дымовую трубу в кочегарку и там разорвался. Из этой кочегарки никто не вышел. Из десяти судовых шлюпок уцелел каким-то чудом один гребной катер. По приказанию командира лейтенант Толстой пошел его спускать, но в этот момент снаряд попал в самую середину катера и сбросил тяжелораненого Толстого на палубу. Лежа на палубе, этот юноша-герой имел силы повернуться лицом к стрелявшим крейсерам и, снявши фуражку, махал ею над головой, силясь кричать „Ура!“. Второй снаряд оторвал ему голову.

Крейсер стал заметно тонуть, и, когда гибель его стала очевидной, приказано было доставать койки, спасательные круги и пояса. Раненых привязывали к койкам, надевали на них пробковые пояса и выносили наверх. Затем команде было разрешено оставить крейсер. Команда выходила на палубу, которая быстро покрывалась убитыми и ранеными. Люди шли из всех трюмов на бак, где было удобно войти в воду, и тут разрывавшиеся снаряды осыпали их осколками. Капитан 2 ранга Зуров вынес наверх свои деньги и раздавал их команде. Почти все отказывались. „Берите, спасетесь, и вам деньги пригодятся“, – убеждал он матросов, но никто не брал. Есть поверье, что деньги приносят несчастье, и старший офицер выбросил их за борт.

Командир, капитан 1 ранга Шеин находился все время на мостике, по словам команды, его ранило в лицо. Он спустился на палубу и увидел Зурова. „А вы что не спасаетесь? Видите, крейсер сейчас потонет“, – обратился он к нему. „Если вы останетесь, то останусь и я“, – ответил старший офицер и спустился на нижнюю палубу. Обходя палубу и приказывая выносить оставшихся раненых, он зашел в лазарет. Влетевший снаряд разорвался, и доктор Карлов, до последнего момента подававший помощь раненым, видел лишь, как обломки, вынесенные силой взрыва из лазарета, покрыли тело старшего офицера.

Мичман граф Нирод, младший штурман, исполнял обязанности дальномерного офицера. Весь бой 14 и 15 мая он определял расстояние до неприятеля, стоя на самом верхнем мостике под градом сыпавшихся снарядов, лично определяя расстояние, по Барру и Струду.

Наш младший штурманский офицер, лейтенант Дьяконов общий любимец всех кают-компаний и команд судов, на которых он плавал, общий любимец всей морской молодежи, которая видела в нем идеал преданности долгу службы и любви к морскому делу, был ранен осколком снаряда, перебившем ему руку. Не желая покидать корабль, он лег на бак, закрывши голову тужуркой, ухватился здоровой рукой за якорный канат, решив идти на дно вместе с крейсером.

Машинный кондуктор Николаев был ранен в ногу, его вынес наверх его товарищ кондуктор Шенберг и спустил его на бак в воду. Кондуктор Рыбаков был убит на палубе. Кондуктор Долгов был контужен на палубе. Кочегарный кондуктор Селиванов остался в кочегарке, отказавшись спасаться.

Прапорщик Михайлов, находившийся во время боя в машине, вышел последним из нее; на верхней палубе не оставалось никаких спасательных средств. Не умея хорошо плавать, он был в нерешимости – бросаться ли в воду. На палубе лежала судовая икона Николая Чудотворца в небольшом киоте. Он взял ее и бросился с ней в воду. Михайлов был спасен и хранит икону как свою спасительницу.

„Светлана“ накренилась на левый борт настолько, что верхняя палуба стала уходить в воду, и в таком положении, неся на гафеле Андреевский флаг, около 11 часов утра она погрузилась в воду окончательно».

А вот как описал гибель броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» старший артиллерийский офицер лейтенант Николай Николаевич Дмитриев:

«Часов около шести утра 15 мая, как раз в то время, когда „Читозе“ быстро настигал нас и мы готовились к бою с ним, на шканцах „Ушакова“ была совершена в высшей степени тяжелая церемония погребения в море наших вчерашних покойников.

Было приказано изготовиться к бою, но так как в окончательном исходе последнего не могло быть никаких сомнений, то Миклуха, призвав на мостик минного офицера Б.К. Жданова, велел ему изготовить к взрыву на случай надобности трубы кингстонов и циркуляционные помпы.

Команде же дано было распоряжение выбросить с мостика по возможности все горючее: лишнее дерево, парусину, койки и т. п. и оставить одни лишь пробковые матрацы.

На собранном совете офицеров опять-таки единогласно было решено драться, пока хватит сил, а потом уничтожить броненосец, и никому у нас не пришла в голову мысль о возможности избегнуть предстоящего пагубного боя ценою позора своего флага. Командир, офицеры и матросы прощались друг с другом, расставаясь навсегда, так как трудно было рассчитывать уцелеть после предстоявшего нам дела с двумя противниками, у которых были первоклассные японские броненосные крейсера „Ивате“ и „Якумо“.

А последние тем временем быстро нагоняли нас и около четырех часов были позади нас на 80–90 кабельтовых расстояния.

На переднем из них был поднят двухфлажный сигнал, которого за отдаленностью мы никак разобрать не могли. Не получая ответа на свой сигнал, крейсера повернули несколько вправо и легли потом параллельным с нами курсом, подходя быстро к нашему траверзу, но не сближаясь с нами меньше как на 70 кабельтовых.

Но вот минуты через три удалось, наконец, разобрать первую половину сигнала, гласившую следующее: „Советую вам сдать ваш корабль…“. „Ну, а продолжение и разбирать нечего, – сказал Миклуха, – долой ответ, открывайте огонь“.

Снова сыграли „короткую тревогу“, и весь борт сразу по команде открыл огонь.

Разделять огонь по обоим противникам не имело смысла, а потому вся стрельба была сосредоточена по адмиральскому головному крейсеру „Ивате“. Направления наших снарядов были с самого начала хорошие, но видно было, что получаются недолеты. Работу же 120-мм батарейных пушек временами приходилось совершенно прекращать, так как их стрельба на том расстоянии, на котором держались от нас японцы, была абсолютно бесполезна.

Как мы узнали потом, на „Ивате“ вторая неразобранная часть сигнала была весьма ядовита и имела целью смутить нас: „… так как „Николай“ уже сдался“, – вот о чем извещали нас неразобранные флаги. И действительно, будь у нас другой командир, кто знает, как принял бы он такой обескураживающий сигнал.

Мог бы поколебаться при такой вести кто-нибудь другой, но не Миклуха. Больной, с издерганными долгим походом нервами, Владимир Николаевич с самого начала боя еще 14 мая вел себя безукоризненно, не проявив, несмотря на всю предшествовавшую нервность, ни малейшей робости или сомнения.

Невзирая на все несчастные для нас условия, он твердо решил, что имя старика Ушакова не будет запятнано и русский флаг на броненосце его имени опозорен не будет. И он исполнил свое намерение, поплатившись при этом своей жизнью.

В ответ на огонь нашего правого борта японцы тот час же начали убийственную стрельбу, пользуясь главным образом своими восемью башенными орудиями, могущими стрелять благодаря своим новейшим установкам на дистанцию до 75 кабельтовых».

14 мая «Адмирал Ушаков» в бою получил две подводные пробоины: были затоплены носовые отсеки. На русском броненосце находились четыре 10-дюймовых и четыре 120-мм орудия. Наибольшая скорость «Ушакова» – не более 10 узлов. На двух японских крейсерах имелось восемь 8-дюймовых и тринадцать 6-дюймовых орудий, а максимальная их скорость была свыше 20 узлов.

«Не будь я 15 мая в рубке, мне, конечно, не пришлось бы писать этих строк, ибо уцелеть на открытом мостике не было никакой возможности: там буквально все сметалось градом осколков. Минут через 20 после начала боя было разбито правое, носовое, 120-мм орудие, а несколькими последовательно попавшими в батарею неприятельскими снарядами был произведен взрыв трех беседок с 120-мм патронами, вследствие чего начался сильный пожар.

Этими же снарядами и взрывом беседок были произведены большие разрушения на правой стороне батареи, да и левая ее сторона была вся завалена кусками и обломками от разбитой динамо-машины и развороченного камбуза. Местами попадались залитые кровью и изуродованные до неузнаваемости трупы убитых матросов.

Через полчаса пальбы огонь обоих неприятельских крейсеров, сосредоточенный на сильно уже подбитом „Ушакове“, был ужасен по своим результатам. Кроме пожара в батарее, от взрыва снаряда в жилой палубе загорелась обшивка борта и рундуки с командными вещами. К концу получасового боя нашим броненосцем были получены следующие повреждения: 8-дюймовым снарядом была произведена большая пробоина по ватерлинии под носовой башней, несколько более или менее значительных пробоин по всему борту и, наконец, огромное отверстие в борту было сделано под кают-компанией снарядом, взрыв которого был ужасен по своей силе.

После перечисленных разрушений „Ушаков“ быстро накренился на правый борт настолько сильно, что стрельба из башен стала недействительна вследствие уменьшения дальности, а затем и полной невозможности вращать башни против крена. При таких условиях командир, видя бесполезность дальнейшей стрельбы и использовав всю боевую способность своего корабля, приказал затопить „Ушакова“. Были открыты кингстоны, затоплены бомбовые погреба и подорвана труба циркуляционной помпы в машинном отделении.

Машины были застопорены, стрельба была прекращена, и людям было приказано выходить наверх и бросаться за борт, пользуясь имеемыми под руками спасательными средствами. Когда почти вся команда была уже в воде, на мостик пришел старший офицер доложить командиру о том, что вода быстро прибывает и что „Ушаков“ через самое короткое время перевернется. Никогда не забуду я спокойствия и полного самообладания, с каким держал себя в это время А.А. Мусатов».

Затонул «Ушаков» 15 мая. Из команды броненосца погибли семь офицеров, три кондуктора, 84 унтер-офицера и матроса.

Командир крейсера «Олег» капитан 1 ранга Добротворский подумал, что после гибели броненосцев прорыв во Владивосток теряет всякий смысл, и решил отходить на юг. Ему в кильватер шли крейсера «Аврора» и «Жемчуг». Этот отряд под флагом контр-адмирала Энквиста взял курс на Манилу, где 21 мая, по предложению американских властей, крейсера были разоружены и интернированы до конца войны. В нейтральных портах также были интернированы миноносец «Бодрый», транспорт «Корея» и буксирный пароход «Свирь».

15 мая в 11 часов началось самое неприятное: на оставшихся кораблях, составивших уже эскадру контр-адмирала Н.И. Небогатова, спустили Андреевские флаги. Небогатов, морально подавленный картиной гибели сильнейших кораблей эскадры и отсутствием видимых повреждений кораблей противника, впоследствии мотивировал свое решение о сдаче стремлением спасти 2 тысячи жизней от неминуемой и бесполезной гибели. Объяснить его поступок гуманными соображениями можно, но оправдать по чести – нельзя.

Разобрав сигнал о сдаче, командир «Изумруда» капитан 2 ранга барон В.Н. Ферзен дал полный ход и начал уходить. Он оторвался от преследования японских крейсеров и, предполагая, что у Владивостока его ждут японские крейсера, направился в бухту Владимир. По счислению, он подошел к бухте около часа ночи 16 мая и, опасаясь, что не хватит угля, попытался ночью же войти в бухту. В темноте корабль выскочил на мель. Сняться с нее не удалось. Тогда командир принял решение переправить команду на берег, а корабль взорвать.

В ноябре – декабре 1906 года в Кронштадте состоялся военно-морской суд, признавший бывшего командира отряда и семерых офицеров виновниками позора. Контр-адмирала Н.И. Небогатова и сдавшихся командиров кораблей «Император Николай I», «Генерал-адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин» В.В. Смирнова, Н.Г. Лишина и С.И. Григорьева приговорили к смертной казни, которую император заменил десятилетним заключением в крепости.

Цусимское сражение закончилось почти полным уничтожением русской 2-й Тихоокеанской эскадры: из семнадцати кораблей 1-го ранга одиннадцать погибли, два были интернированы, а четыре попали в руки противника. Из крейсеров 2-го ранга два погибли, один разоружился и только «Алмаз» достиг Владивостока, куда также прибыли два миноносца. Более 5 тысяч человек, в том числе 209 офицеров и 75 кондукторов, погибли, а 803 человека получили ранения. В японском плену оказались более 6 тысяч моряков, среди которых находился и командующий эскадрой вице-адмирал З.П. Рожественский.

Потери японского флота были намного меньше: три потопленных миноносца, несколько поврежденных кораблей и около 700 убитых и раненых.

Прибыв в Манилу 11 июня 1905 года, старший офицер крейсера 1-го ранга «Олег» о действиях команды в сражении докладывал следующее: «Когда попал снаряд и раздался сильный треск, клубы черного удушливого дыма и пламени охватили все помещение. Сигнальные ракеты и некоторые патроны с грохотом начали лопаться. Осколки неприятельского снаряда разлетелись во все стороны, разрушая и пронизывая все на своем пути. Палубу нижнего мостика (над местом взрыва) действием газов выпучило и приподняло кверху дюйма на три находящееся тут 75-мм орудие № 29, которое потом уже не могло действовать, хотя палуба и осела.

Перед самым взрывом был дан сигнал „правому борту рассыпаться“, и прислуга скорострельных пушек, бывшая до того за прикрытием казематов, бросилась по своим местам. Комендор пушки Аксенов первый прибежал и успел сделать выстрел. Прислуга его (матросы Паршин, Волков и Максимов) бегом поднимались по трапу. Прислуга же соседней 47-мм пушки (матросы Крючок и Кустовский) не уходила за прикрытия, а оставалась здесь посмотреть за ходом сражения. Заряжая свое орудие, комендор Аксенов попросил Крючка ему помочь, что тот и сделал охотно, но, как только Аксенов стал наводить, как тут и приключился этот самый взрыв. Огнем и газами опалило лицо и руки Аксенову, отбросив его от пушки. Весь в огне (горела одежда) Аксенов бежит на шкафут, где его кто-то обдает водою из шланга и он теряет сознание. Как попал на перевязку, не помнит. Доктор же говорит, что Аксенов сам прибежал в кают-компанию. Вид его обожженного лица, головы и рук был ужасен. Кроме ожогов, он получил много ранений осколками почти по всему телу. Матроса Крючка тоже сильно обожгло и, тяжело ранив в руку и многими осколками по телу, отбросило в сторону.