Текст книги "Морская ведьма"

Автор книги: Вирджиния Кантра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Волны вскипали и пенились у скал на побережье острова, который селки называли Убежищем. В белой завеси брызг играла радуга. Капли сверкали на солнце подобно драгоценным бриллиантам. А еще дальше, к самому горизонту, склоняясь над сине-зеленой глубиной, убегали пенные барашки – это были лошадки Ллир, обгоняющие ветер.

Стоя в одиночестве на вершине башни на Кэйр Субай, Маргред вслушивалась в рев и грохот внизу. Смешанные ароматы земли и моря, жизни и разложения поднимались к окошку ее комнаты, подобно плетущимся розам в сказках о феях.

Она смотрела вниз на пенящееся море, ощущая внутреннее разочарование и недовольство, холодное и резкое, как ветер, задувавший в открытые и незастекленные окна.

Девушка плотнее запахнулась в бархатный халат, доставшийся ей от королевы, правившей в пятнадцатом веке. Не столько ради того, чтобы обрести тепло, сколько ради удовольствия вновь ощутить его тяжелую, богатую ткань. Маргред надеялась, что пребывание здесь, в Убежище, вместе с соплеменниками, успокоит ее душу, которая металась в тревоге, не находя себе места, последние три недели.

Увы, она ошиблась. Даже прикосновение гладкой ткани к коже не могло успокоить и погасить беспокойство, сжигавшее девушку изнутри.

Ей не было места здесь, при дворе сына морского короля, где за каждой улыбкой и в каждой беседе крылись намеки на грядущие партнерские союзы и политика. Она не искала себе очередного партнера. И ей были решительно неинтересны дворцовые интриги. Лучше оставаться в уединении моря, в независимости ее собственной территории.

– Возвращайся поскорее, – сказал тот мужчина.

И эта мысль не давала ей покоя.

Она отвернулась от окна. Гладкие мраморные плиты пола под ногами не покрывали ковры. В огромном камине не горел огонь.

В люстре, свисавшей с балочного потолка, не было свечей. В отличие от детей земли, селки не добывали полезные ископаемые, не производили товары, не выращивали зерновые и не ткали полотно. Кэйр Субай был обставлен сокровищами, спасенными после кораблекрушений: золотом викингов и корнуэльским железом, шелковыми портьерами из Франции и деревянными сундуками из Испании. Посуда на столах, включая тарелки и бокалы, была из золота и серебра, а высокие каменные стены покрывали гобелены со сценами сотворения мира: стилизованная волна, темень звездных небес, глубина и голубка, яркие краски которых сохранила магия, сочившаяся из древних камней подобно утреннему туману и отбрасывавшая тени в углах комнаты.

Дети моря не вступали в контакт с кораблями, плававшими по его поверхности. Но все, что падало с палуб, считалось навеки присвоенным ими по праву – и жизни, и вещи, принадлежавшие людям. Селки могли спасти потерпевших кораблекрушение и доставить на берег, если такая блажь приходила им в голову. Впрочем, равным образом они подбирали все, что могло доставить им удовольствие, и выносили на берег или прятали в своих пещерах, в зависимости от настроения.

Раньше, приезжая сюда, Маргред наслаждалась сокровищами Кэйр Субая. Взгляд ее отдыхал на камине, превосходно украшенном морскими чудовищами и русалками, чье причудливое устройство лишь подтверждало умение и искусство его создателя… а также странноватое чувство юмора принца. Но сейчас все эти чувства и воспоминания померкли. Исчезли. Угасли. Стали невыразительными и непримечательными. Ей надо поскорее вернуться в море.

Нет. Эта мысль оформилась в виде тумана, неосознанного, но отчетливого.

Ей следует вернуться к этому мужчине. Калебу.

На лестнице прозвучали шаги.

– Маргред?

Она вздрогнула при звуках этого глубокого голоса. Уж слишком он походил на…

– Ты одна?

В дверях возник высокий мужской силуэт. Он был одет в грубую одежду рыбака, холщовые штаны и рубашку, которая, впрочем, ничуть не скрывала необычайной красоты вошедшего.

Дилан…

Молодой селки предъявил права на соседнюю с ней территорию пару десятков лет назад. Она терпела его из-за молодости и присущего юноше чувства черного юмора. Ну да, и еще на него было очень приятно смотреть: он был красив какой-то утонченной и яростной красотой. Однажды она даже задумалась, а не закрутить ли с ним…

Она слабо улыбнулась и покачала головой. Уж слишком серьезно он старался угодить ей.

Он обратился к ней по-английски, поэтому и она ответила на том же языке:

– Как видишь.

Дилан пересек комнату и оперся локтями о подоконник рядом с ней. Выделывается, решила девушка.

Налетевший ветер взъерошил его темные волосы.

– Пожалуй, ты слишком много времени проводишь одна, – обронил он.

Маргред метнула на него изумленный взгляд.

– Ты говоришь это от своего имени? Или принца?

– Конн беспокоится о тебе, естественно.

– Не понимаю почему.

– Он хочет, чтобы ты была счастлива здесь.

– То есть он хочет, чтобы я произвела на свет детеныша селков.

– Принца очень беспокоит сокращение нашей численности, – осторожно произнес Дилан. – По результатам последнего подсчета, нас осталось меньше двух тысяч.

Маргред вопросительно выгнула бровь.

– По результатам последнего подсчета? Неужели Конн действительно верит в то, что король и другие, кто живет под волнами – так селки вежливо именовали тех, кто очень редко или вообще никогда не принимал человеческого облика, – явятся к нему, чтобы он и их сосчитал?

– Но ты же не станешь отрицать, что с каждым годом нас рождается все меньше.

Она ничего не стала отрицать. Ее неспособность родить своему партнеру ребенка стала причиной подлинной, пусть и тайной, скорби лет сорок или пятьдесят тому назад.

Маргред с деланным равнодушием передернула плечами.

– Низкая рождаемость – это цена, которую наш народ платит за бессмертие. В противном случае моря нами просто бы кишмя кишели.

– Но вместо этого наша численность сокращается. Когда-то наша популяция пребывала в равновесии, но сейчас нас умирает слишком много.

– И вновь рождаются в море, – заметила Маргред. – Так было всегда.

Как произошло и с ней самой семь веков назад.

– Не всегда. Селки, умирающие без своей кожи, не могут возродиться. Они прекращают существование.

Воспоминания нахлынули на нее, подобно крови из старой раны.

– Моего партнера убили браконьеры. Так что можешь не объяснять, что происходит с селки, который умирает без своей шкуры.

Дилан внимательно наблюдал за ней.

– Я оскорбил тебя.

Но она не собиралась доставлять ему даже такого удовольствия.

– Как бы то ни было, это так. Может, он бы и сам выбрал такую судьбу. У бесконечного существования тоже есть свои… недостатки.

– Ты чем-то недовольна?

Недовольна, опустошена, одинока, не нахожу себе места… Маргред упрямо задрала подбородок.

– Мне просто скучно.

Он впился взглядом в ее лицо.

– Я слышал, ты развлекаешься на берегу.

– Тебя это интересует, потому что…

– Быть может, тебя обслуживали бы лучше и ты получила бы больше удовольствия, если бы направила энергию на представителей своего народа.

Маргред склонила голову к плечу.

– Занимаешься сводничеством для принца, а, Дилан?

– Всего лишь высказываю дружеское предостережение. Общение с людьми может принести и неприятности тоже.

– Но ты ведь и сам – наполовину человек, разве нет?

Он строго поджал губы.

– Невозможно быть кем-то наполовину. Ты или селки, или нет. Ты или живешь в море, или умираешь на суше. Что до меня, то я – селки, как и моя мать.

Ага, значит, она-таки наступила ему на больную мозоль. Маргред снова нанесла удар в то же место, подобно детям, которые на берегу тычут палкой в медуз, чтобы посмотреть, как те сжимаются.

– Но твой отец был человеком.

– Я говорю не о своем отце.

– В таком случае расскажи мне о своей матери.

– Она утонула. В рыбацкой сети. – Порыв ветра принес с собой крики чаек. Дилан повернулся и взглянул Маргред прямо в лицо. – Потому что подплыла слишком близко к берегу.

– Еще одно предупреждение? – мягко полюбопытствовала Маргред. – Будь осторожен, Дилан. Я плохо воспринимаю предостережения. Равно как и указания.

– Что-то происходит, – настойчиво возразил Дилан. – Что-то такое, что влияет на равновесие сил. Конн боится. Мы все чувствуем это. В мире демонов происходят какие-то возмущения.

Маргред содрогнулась. Ей очень не хотелось думать, что причина беспокойства, снедавшего ее в последнее время, заключается не только в неудовлетворенной похоти. Прямая связь с человеческим существом грозила нешуточными неприятностями. Нарушение равновесия, существующего между элементалями, между детьми моря и детьми огня, было во много раз хуже.

– У демонов всегда какие-то неприятности, – сказала она. – Но разве нас это касается? Или меня? Морской народ нейтрален и не участвует в войне, которую силы Ада ведут с человечеством. Мы всегда хранили нейтралитет.

– Едва ли можно говорить о нейтралитете, – заявил Дилан, – если ты трахаешься с одним из них.

Стрела попала в цель. Она поморщилась, но потом обратила улыбку в оружие.

– Так, как делала твоя мать?

– Моя мать вышла замуж за моего отца.

Маргред растерянно уставилась на него, не веря своим ушам.

– Правда? Но почему?

Дилан злобно оскалился.

– А ты как думаешь? Потому что он забрал ее шкуру.

Ага, вот, значит, как. Селки не могли вернуться в море без своей шкуры. Смертный мужчина мог удерживать жену-селки… до тех пор, пока прятал ее шкуру. Впрочем, дети в таких союзах рождались редко – и обычно оставались людьми, – так что браки даже могли оказаться удачными. Иногда.

– После того как со мной произошло Обращение, я нашел ее шкуру, – пояснил Дилан. – Она забрала меня с собой в море.

Маргред попыталась и не смогла представить, каково это – впервые войти на землю под волнами в… Сколько ему тогда было? Двенадцать? Тринадцать? Почти взрослый, оказавшийся в совершенно незнакомом новом теле и в таком же мире.

– Наверное, это было… непривычно, – наконец выразилась она.

Дилан склонил голову в знак согласия.

– Я ощущал страшную неловкость, и это еще мягко сказано. Так что держись своего народа, – посоветовал он. – Так будет легче для всех.

Он был прав.

Конечно, он был прав.

В общем-то, его рассказ не оставил ее равнодушной. И все-таки… Маргред бросила взгляд на его горло. Он не носил трискелион, [7]7
  Символ трех рук или изогнутых линий, выходящих из центра.


[Закрыть]знак хранителя, указывающего на его принадлежность к элите правителя. Но при этом Дилан оставался протеже принца, таким же его созданием, как и гончая Конна. Надо ли понимать его так, что предостережение ей было сделано из искреннего желания помочь? Или юноша преследует собственные интересы?

Оставив его, Маргред спустилась по ступеням башни к подземным пещерам под замком. Толстые каменные стены прорезали узкие полоски света. Глаза девушки быстро привыкли к полумраку. Запах океана поднимался снизу, подобно дыму костра, разведенного людьми.

Пока Маргред спускалась по винтовой лестнице, навстречу ей попалась еще одна селки, Гвинет из Гиорта. Ее босые ноги оставляли мокрые следы на камнях. Обнаженные плечи прикрывала красная накидка, подбитая соболем. Черный мех приятно контрастировал с ее молочно-белой кожей и светлыми локонами, тем не менее выбор одеяния представлялся шокирующим. Дети моря, как правило, не носили другой шкуры, кроме своей собственной.

Маргред вежливо кивнула.

– Доброй охоты, Гвинет.

Гвинет улыбнулась, обнажив острые белые зубки, сверкнувшие между мягкими розовыми губами.

– Верно, охота была доброй. Я отправилась за рыбой и поймала рыбака – мне попался траулер у мыса Кейп-Сэвидж.

– Надеюсь, рыбак оказался симпатичным.

– Вполне. Вот только продержался недолго. Зато его сотоварищи с лихвой восполнили недостаток его жизненной силы.

Маргред в изумлении приподняла брови.

– Ты что же, поработала со всем экипажем?

Гвинет пожала плечами, отчего красная накидка соскользнула еще ниже.

– Суденышко-то было маленьким. Кроме того, одного мужчину между ног не отличить от другого.

В памяти ожили воспоминания.

–  Так меня зовут, – сказал мужчина, глядя на нее сине-зелеными глазами. – Калеб.

–  Думаю, нам стоит потратить немного времени, чтобы узнать друг друга получше.

Маргред вспыхнула. Но она не была настолько ханжой, чтобы попрекать Гвинет тем, что думала сама.

Взгляд селки вдруг обрел проницательность и задумчивость.

– Я слышала, что ты и сама недурно поохотилась. В… Мэне, не так ли?

В груди Маргред родилось незнакомое чувство собственницы, защищающей то, что принадлежало только ей.

– Здесь, в Кэйр Субае, вы слышите слишком много, – холодно сказала она. – Хотя и слушать-то особенно нечего.

Гвинет облизнула губы язычком.

– Я всего лишь хотела сказать, что если ты наткнешься на что-нибудь вкусненькое, то не откажешь подруге в том же, верно?

Маргред опасно прищурилась. Калеб принадлежал только и исключительно ей.

– Если к тому времени сама утолю голод.

Улыбка Гвинет стала шире.

– Вот теперь ты начала говорить загадками.

– Ничуть не бывало. Не браконьерствуй на моей территории, маленькая сестренка. Или я сама тебя укушу.

Маргред пошла вниз по каменным ступеням, а вслед ей летел веселый смех Гвинет.

«Но последнее слово, – решила девушка, – осталось все-таки за мной».

Каким-то образом этому человеку, Калебу, удалось поймать ее в силки, опутать незримыми узами, словно неосторожного пловца, запутавшегося в сетях. Иначе зачем бы она вдруг решила вернуться? Мимоходом она вспомнила утонувшую мать Дилана.

– Потому что она подплыла слишком близко к берегу, – прозвучало у нее в ушах.

Маргред спускалась ниже, рев и шум моря слышались все отчетливее. На старинных каменных стенах заблестела влага. Лестница расширилась и перешла в туннель. Ступеньки закончились гладкой каменной плитой. Из входа в пещеру сюда проникал свет, открывая ряд комнат с высокими потолками, которые переходили одна в другую, становясь все шире. Вдоль стен здесь выстроились сундуки, а по полу были разбросаны сокровища.

Маргред направилась к матросскому сундучку, окованному железом и вделанному в выступ скалы. Крышку его украшали искусно вырезанные хлебные злаки и яблоки. Выскользнув из халата, она откинула крышку сундука.

Внутри лежала ее шкура, серебристо-коричневая, испещренная темными круглыми пятнами, причем их узор был уникален и спутать его с другим было невозможно. Она накинула ее на себя, одной рукой гладя тонкий мех, ласкавший грудь, а другой отбрасывая в сторону бархатный халат.

Свежий морской ветерок подхватил и растрепал ее волосы, взъерошил шкуру. Она подняла голову, втянула воздух, пахнувший ветром, и сладко содрогнулась.

Отпустив крышку сундука, Маргред отправилась за потоком воздуха назад, к входу в пещеру. Лучи света отражались от поверхности моря и искрились на скалах. За спиной у нее высились прибрежные утесы. Волны с шипением накатывались на ее бледные, стройные, человеческие ступни. Она остановилась. Вода пенилась вокруг ее лодыжек, а над океаном кружили, перекликаясь, чайки.

Маргред подняла тяжелую шкуру над головой. Ее вес ласково лег на спину и плечи. Она ощутила, как шкура обнимает ее, обволакивает и принимает в себя – наступило Обращение. Шея и руки у нее укоротились, грудь раздалась и стала шире, а бедра слились в одно. Цвет и звук потускнели и поблекли. Яркие краски слепили расширившиеся зрачки. Крики чаек казались далекими и тонкими. А запахи… О-о, это было нечто! Они нахлынули волной. В густом и вязком аромате моря смешались запахи водорослей, трески, мидий и планктона – их нес к ней на своих крыльях легкий бриз.

Задрав к ветру острую, коническую, лоснящуюся морду, Маргред глубоко вдохнула. Усы у нее задрожали. Она заковыляла по камням к воде, неуклюже помогая себе короткими ластами и напрягая сильные абдоминальные мышцы. Волна, приветствуя ее, устремилась к берегу. Она позволила ей окатить и подхватить себя, позволила увлечь за собой и заскользила по волнам, упиваясь невероятной легкостью и свободой движений.

Солнечные лучи пробивались сквозь темные волны, заросли водорослей и кораллы, кишевшие жизнью, рачками и блюдечками-моллюсками, морскими водорослями и анемонами. Здесь правили бал изящество и грациозность. Здесь властвовала свобода.

Здесь был ее дом.

Она погрузилась в прохладную, темную глубину, оставляя мысли позади. Ее тревоги и заботы унеслись вверх, подобно цепочке серебристых пузырьков, стремящихся к поверхности.

* * *

«Я смогу сделать это», – внушала себе учительница начальных классов Люси Хантер на торжественном собрании, посвященном окончанию учебного года. Она сможет пережить еще одно лето на острове. Ей уже удавались такие подвиги. Целых двадцать два раза, черт бы их все подрал!

Она ободряюще улыбнулась Ханне Блай, которая вместе с остальными членами школьного хора нервно переминалась с ноги на ногу на сцене-эстраде, установленной под баскетбольной корзиной. Местный клуб оказался битком набит учениками и их родителями. Складные стулья поскрипывали на деревянном полу спортивного зала Аромат кофе из фойе заглушал даже вездесущие запахи пыли и пота.

Самое главное в ее положении – не сидеть сложа руки, а занять себя чем-нибудь. Она могла бы бегать по утрам, а после обеда составлять планы уроков. Проект развития оранжереи, совет которого она возглавляла, собирался на свои заседания дважды в неделю. Она занималась благотворительностью в библиотеке и в церкви. При определенной сноровке и некоторой удаче она сможет весь день проводить вне дома, полностью избегая пляжа, пока занятия в школе не начнутся снова.

– На таких собраниях снова чувствуешь себя школьницей, я угадал? – негромко прошептал за ее спиной Калеб.

Испуганная и недоумевающая, Люси повернула голову. Она, конечно, заметила брата еще до начала программы – его окружали мужчины, стремясь пожать руку вернувшемуся с войны герою острова. Но когда дети затянули заключительную песенку, она решила, что Калеб выскользнет на парковочную площадку, чтобы руководить движением транспорта.

И ощутила удовольствие от того, что он предпочел отыскать ее и поговорить.

– Как хорошо, что ты здесь.

– В кои-то веки, да?

Калеб занимался ее воспитанием с тех самых пор… словом, еще с пеленок. После того как исчезла мать, прихватив с собой их тринадцатилетнего брата, больше сделать это было некому. И уж конечно, не их отцу, который отметил бегство жены тем, что вернулся к своей лодке и бутылке.

Калеб поступил в колледж, когда Люси перешла уже в третий класс. Но она запомнила его стоящим в дальнем конце комнаты на собраниях, посвященных окончанию очередного учебного года, – своего высокого, добродушного, невероятно крутого и классного, восхитительно терпеливого старшего брата.

– Ты приезжал так часто, как мог.

– Недостаточно часто.

Калеб взглядом указал на ряды складных стульев, на которых восседали родители, дедушки и бабушки. Семейство Хопкинсов в полном составе явилось отпраздновать окончание их сыном Маттом средней школы на материке. Реджина Бароне, в модных черных джинсах и стильной белой блузке, сидела рядом с матерью, Антонией, которая по случаю перехода Ника в следующий класс надела бархатный фиолетовый костюм.

– Я пропустил выпускной вечер, когда ты закончила колледж.

– Ты был занят.

Он был в Ираке. Еще одна тема, на которую они никогда не говорили.

Тем не менее Люси сделала еще одну попытку.

– Как бы то ни было, папа пришел.

– Ага. Ты писала мне об этом по электронной почте. Как все прошло?

Не слишком хорошо. Мрачный как туча Барт Хантер, в пиджаке и галстуке, хмурился всю церемонию, а на торжественном ужине принялся пить, явно чувствуя себя не в своей тарелке в шумном модном ресторанчике, который она выбрала для такого случая. И даже лязг посуды, доносившийся из кухни, и смех, звучавший за соседними столиками, не смогли заглушить отчужденного молчания между ними.

– Отлично, – соврала Люси. – Мне очень понравились цветы, которые ты прислал.

Брат многозначительно прищурился. Нет, неужели она в самом деле решила, что его так же легко сбить с толку, как любого из ее пятилетних оболтусов-учеников?

– И еще чек, – поспешно добавила она. – Это было чертовски щедро с твоей стороны.

– Я решил, что он может тебе понадобиться, если ты решишь снять квартиру где-нибудь в другом месте. В Аугусте, может быть, или в Портленде.

Люси открыла было рот… и тут же закрыла его.

– Почему ты вернулась, Люси? – спросил Калеб.

Разумный вопрос. Впрочем, ее брату всегда была свойственна разумность в делах и речах.

Но именно поэтому она никогда не смогла бы объяснить ему, почему решила вернуться. Вернуться в темный, холодный дом, в котором они выросли, вернуться к продуваемым сквозняками комнатам, в которых жила пустая оболочка их отца и призраки матери и брата.

Вернуться на остров, где – к добру или к худу – все знали, кто они такие и что с ними сталось.

Вернуться к морю, которого она боялась и ненавидела, но без которого не могла жить.

А ведь она попыталась. Один раз. Убежала, добралась автостопом от Порт-Клайда до самого Ричмонда, и все только для того, чтобы прийти в себя на грязном полу туалета при бензозаправке, когда ее выворачивало в унитаз. При воспоминании об этом у Люси до сих пор мороз пробегал по коже.

Грипп, решил доктор на острове, когда Калеб нашел ее и привез домой.

Стресс, безапелляционно заявил ассистент врача в колледже, когда она грохнулась в обморок в Дартмуре, где ей предложили стипендию.

Люси не знала и не понимала причин того, что с ней случилось. Но путем осторожных опытов и экспериментов она выяснила, что ей лучше не удаляться более чем на двадцать миль от океана. И на учебу она поступила в колледж штата в Мэйчиасе, до которого от залива можно было дойти пешком.

Люси облизнула губы.

– А ты?

Калеб в деланном удивлении приподнял бровь.

– Я? У меня здесь работа.

– И у меня тоже.

– А как насчет жизни?

Она упрямо выпятила подбородок.

– Это и есть моя жизнь. Впрочем, ты ведь тоже здесь.

– Мне тридцать три, – возразил Калеб. Мягко и благоразумно, как всегда. – А тебе всего двадцать три. Так что не стоит торчать здесь безвылазно.

Люси не стала указывать брату на то, что десятилетняя разница в возрасте не давала ему права навязывать ей свою волю. Он желал ей добра. Как всегда.

– И тебе тоже.

Выражение его лица мгновенно изменилось, как будто на окне задернули занавеску.

– В данный момент это не является жизненной необходимостью.

Она не решилась настаивать. Открытое общение не относилось к числу их семейных ценностей. Люси даже не успела познакомиться с бывшей женой Калеба – также известной под кличкой «сука» – до их свадьбы, равно как ей не были известны пикантные подробности их развода. Но сейчас ей казалось, что вмешиваться в личную жизнь брата безопаснее, чем обсуждать свою.

– А как насчет той женщины, о которой ты наводил справки пару недель назад? Маргарет как-ее-там?

– А что насчет нее?

– Ты собираешься еще раз повидаться с нею?

– Нет. Она уехала, – добавил он, прежде чем Люси успела поинтересоваться, почему нет.

– Вот как…

Будь проклят ее длинный язык! Вот почему члены их семьи так мало и так сдержанно разговаривали друг с другом. Слишком много неловкостей при этом возникало. Она попыталась как-то исправить положение:

– Что ж, может быть, она еще вернется. Типа чтобы нанести визит.

– Нет, – снова повторил Калеб тем самым «оставь эту тему, Люси» тоном, который она так хорошо знала. – Она не вернется.

* * *

Она не вернется.

Калеб стиснул рулевое колесо джипа так, что побелели костяшки пальцев. Ну что же, отлично. Он пытался начать здесь новую жизнь. Так что в его планы не входило преследование очередной женщины, которая не собиралась задерживаться в этой жизни, пусть даже выглядела при этом как ангел.

Что, впрочем, отнюдь не объясняло, почему в девять часов вечера за рулем полицейского джипа он направлялся в сторону мыса по старой Олд-Норт-роуд.

В памяти у него вновь зазвучал голос Мэгги: «По вечерам я люблю гулять по пляжу».

Однако в течение последних трех недель он ее там не видел.

Но ведь она была туристкой. Перелетной птичкой. Отклонением. Досадной ошибкой.

А его иначе как идиотом и назвать-то было нельзя, потому как он отчаянно хотел ее снова.

Нахмурившись, Калеб вглядывался в темноту за ветровым стеклом. Собственно, потратить свое время он мог с гораздо большей пользой, потому что намного более важные вещи требовали его внимания.

Теплая погода принесла с собой массовый наплыв туристов. Причалы и пристань запестрели разноцветными полотенцами, которые сохли на веревках во дворах сдаваемых внаем коттеджей. На воду плюхались лодки, а иногда и сами лодочники. Отпускники не могли найти ключи от своих домов и машин, теряли собак и – заодно – терпение. За последнюю неделю Калебу пришлось разбираться с двумя столкновениями лодок в море, небольшой аварией на дороге, мелкой кражей в гостинице, а также полудюжиной пьяных драк и их зачинщиками. А свое «свободное» время он вынужден был посвятить тому, чтобы вдохнуть некоторое уважение к ограничению скорости движения по городу и полному запрету езды на автомобилях по пляжу.

На последнем заседании городского совета Уиттэкер вылез с предложением о запрете даже хождения по пляжу, что привело к нешуточным словесным баталиям между ревнителями охраны природы и предпринимателями, которым летний туристический сезон нужен был для того, чтобы протянуть остальную часть года. Калеб нашел компромиссное решение – увеличить число патрулей и размер штрафа для тех, кто будет мусорить на пляже, – которое на время охладило горячие головы. Но лишние часы, проведенные вдали от конторы, тяжким грузом ложились на его больную ногу и приносили дополнительную головную боль в виде бумаг, с которыми он не успевал разобраться.

И это еще одна причина, почему ему следует вернуться домой, обложить колено льдом и с головой погрузиться в служебную писанину.

Калеб невидящим взглядом смотрел перед собой в ночь, и в груди у него родилась боль, которая вполне могла соперничать с той, что терзала сейчас его ногу.

Невинные вопросы сестры пробили брешь в его тщательно выстроенной обороне.

А как насчет той женщины… Маргарет как-ее-там? Ты собираешься еще раз повидаться с ней?

Сделаю еще один, последний круг, решил Калеб. Нынче вечером на улицах было полно людей, которые присутствовали на школьном выпускном вечере. А потом, когда он будет уверен, что они благополучно добрались домой…

Костер.

На мысу. Отблески пламени были видны даже сквозь деревья, которые в изобилии росли вдоль обочины.

Ощутив, как тяжело и гулко забилось в груди сердце, Калеб с раздражением встряхнул головой. Кого он дурачит? Ее там все равно не было. Мэгги. Она ни разу не появилась за эти три недели.

И ни одного проклятого шанса на то, что она передумала именно в эту ночь, когда он решил не ездить на пляж.

Скорее всего, опять подростки хулиганят. Или любители жарить моллюсков на природе припозднились. Тем не менее, в силу своей должности Калеб обязан все проверить. Костры можно было разводить только в зоне, отведенной для пикников и кемпинга, и только при наличии разрешения. Он поморщился. И это не говоря о том, что если огонь заметит Уиттэкер, то адвокат опять поднимет такой вой, что небесам тошно станет.

Колеса джипа подпрыгнули, съезжая с дороги на песок и гравий. На обочине никого не было видно, в чистом небе над головой ярко светила полная луна.

В полумраке под соснами было пусто, и Калеб нахмурился. Здесь должны были стоять машины. Разве что развеселая компания приплыла на лодке.

Он не стал выключать свет и не заглушил двигатель. В Портленде у каждого полицейского автомобиля на приборной панели был смонтирован камкордер. [8]8
  Портативная видеокамера со встроенным видеомагнитофоном.


[Закрыть]Но здесь, на Краю Света, об этом оставалось только мечтать. Прежний шеф полиции Рой Миллер как-то не интересовался последними новинками технического прогресса, и пока что городской совет наотрез отказывался раскошелиться на новомодную аппаратуру только потому, что того пожелал новый начальник.

Калеб вынужден был признать, что, быть может, в этом есть свой резон. Вряд ли ему могла понадобиться видеозапись вечеринки у костра.

Он с трудом вылез из автомобиля, чувствуя, как мышцы усталой правой ноги сократились и напряглись, принимая его вес. В горле появился противный, резкий привкус. Чего-то горящего.

Горящего на пляже.

Причем отнюдь не чистого пламени вынесенного на берег плавника и не соленого привкуса моря от жарящихся мидий. Запах был жутким, смешанным. Такой вонью топлива и сожженной плоти разило от сгоревших останков его «хаммера», который напоминал воскресное жаркое на залитой палящим солнцем дороге в Багдад.

Едкий дым и воспоминания заставили Калеба мгновенно покрыться потом. Нет, сейчас все нормально, и с ним все в порядке: он патрулирует пляж в местечке со смешным названием Край Света, а не обеспечивает безопасность конвоя по коридору смерти в Ираке.

И все-таки он вынул из кобуры револьвер. Стараясь не дышать, он осторожно ступил под тень деревьев.

Над почерневшими кусками дерева бушевал и ревел огонь: потоки ослепительно-белого жара смешивались с оранжевыми языками пламени. Море и небо слились воедино, и на этом черном фоне вихрились клубы красного дыма.

Никаких жестянок из-под пива. Никаких одеял. Никаких подростков. Людей не было вообще.

Вон там. Дрожа и изгибаясь в волнах горячего воздуха, четко обрисованная сердитыми всплесками пламени, какая-то фигура – мужчина? – высокая, тонкая и странно текучая, наклонилась, чтобы вытащить очередную палку из кучи, лежавшей у ног.

Куча пошевелилась. Сердце Калеба учащенно забилось. Значит, никакая это не куча. Собственно, она очень походила… Он даже готов был поклясться, что и в самом деле она очень походит на…

Господи Иисусе!

Он поднял револьвер. Сейчас вместо него действовали инстинкты, вколоченные годами подготовки.

– Полиция! Не двигаться!

Фигура замерла над смятой кучей.

Рука Калеба, сжимавшая рукоятку револьвера, стала мокрой от пота. Ладно. Сейчас… Ладно, все в порядке. Он не сводил глаз со скорчившейся фигуры, не смея опустить взгляд на молчаливую кучу у края костра. Ветер снова швырнул ему в лицо запах гари.

Теперь Калеб дышал широко раскрытым ртом.

– Встань. Медленно. Держи руки над головой, чтобы я их видел.

Высокая темная фигура колыхнулась на фоне языков пламени, руки медленно поползли за голову. Пустые руки, с облегчением отметил Калеб. Он сделал шаг вперед.

И с ужасом увидел, как фигура закружилась, словно в вихре, и бросилась прямо в огонь.

Калеб закричал и прыгнул вперед. Раненая нога завязла в песке и подогнулась. Он упал на колени, и ночь взорвалась искрами и брызгами боли.

Дыши. Ползи.

Он не видел и не слышал того малого. Того самого, который только что прыгнул в огонь. Но зато чувствовал, как он сгорает в пламени. Вонь забивала ноздри, а в горле першило так, будто он глотнул кислоты.

Пошатываясь, Калеб с трудом поднялся на ноги, кровь барабанным боем шумела в ушах. Лицо и руки обдавало жаром, когда он подбежал к огню достаточно близко, чтобы в куче на песке узнать очертания тела. Обнаженного женского тела, лежавшего ничком, с кожей, отливающей оранжевым в отблесках пламени. И вид ее – обнаженной, светящейся, хорошо сложенной – обжег ему глаза.