Текст книги "Ястреб и голубка"

Автор книги: Вирджиния Хенли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 15

Сабби была приятно удивлена тем, что Кейт Эшфорд не стала слишком уж сильно распекать ее за долгое отсутствие. Где пропадала племянница – об этом Кейт и понятия не имела, зато чертовски хорошо представляла, с кем та проводила время. На самом деле Кейт просто почувствовала облегчение: Сабби вернулась вовремя, чтобы помочь ей при переезде в Уайтхолл. Весь двор гудел от сплетен: обсуждалась последняя размолвка между Эссексом и Елизаветой. По словам тетушки, все поголовно сейчас заключали пари насчет того, чем кончится ссора. Большинство джентльменов утверждали, что верх возьмет королева; самые проницательные из дам ставили на Эссекса.

В конечном счете королева всегда ему уступала.

Кейт Эшфорд получила от королевы указание доставить в Уайтхолл десять новых платьев, специально сшитых для зимнего сезона.

Сабби работала не покладая рук, стоя на четвереньках в продуваемой сквозняками гардеробной Виндзорского дворца, набивая конским волосом и шерстью рукава платьев. Все рукава были с прорезями и с узорами из драгоценных камней – помять такой рукав ничего не стоило. Сабби изобрела хитроумный способ, как укладывать платье в коробку, чтобы потом его можно было вынуть не помяв, почти без единой морщинки.

Она чуть не подпрыгнула, когда за спиной у нее раздался голос:

– Итак, вы и есть госпожа Уайлд. Вы, кажется, блистали своим отсутствием со времени большой охоты в день моего рождения.

Сабби так и ахнула: она оказалась в незавидном положении особы, имевшей несчастье обратить на себя внимание королевы. Она выпрямилась, не поднимаясь с колен, и склонила голову.

– Ваше величество… Я… Я была нездорова, ваше величество, – выпалила Сабби.

– И что это было? Не лихорадка? – спросила королева с очевидным испугом.

– Ах нет, ваше величество. Во время охоты я упала с лошади, и в течение недели мне трудно было ходить, – солгала она.

– Я тогда заметила, что под седлом у вас была арабская лошадь, – сообщила Елизавета.

В ее тоне явственно слышалось недоверие и неодобрение. Она умела, не задавая прямых вопросов, заставить собеседника объясняться или оправдываться.

– Ах да, ваше величество. Эта лошадь – мой карточный выигрыш, а я не привыкла управляться с такими нервными животными.

– Кто же из джентльменов способен играть в карты на столь высокие ставки, скажите, пожалуйста? – потребовала королева.

Сабби еще раз позволила себе погрешить против истины:

– Мэтью Хокхерст, с позволения вашего величества, – самым благовоспитанным тоном ответила она.

Королева мгновенно перевела разговор на другое. Прищурившись, она спросила:

– Цвет ваших волос… это натуральный цвет?

– Да, конечно, ваше величество.

– Я открою вам секрет, – доверительно сообщила Елизавета. – Я ношу парики!

Поскольку ничего не могло быть более очевидного и поскольку Сабби провела немало часов за чисткой многочисленных королевских париков, ей было трудно притвориться удивленной.

– Это как раз тот медный оттенок, который для меня наиболее желателен. Мой придворный парикмахер, мастер Хукер, уже давно предпринимал попытки раздобыть именно такие волосы, как у вас, – подчеркнуто заявила королева.

Сабби с трудом проглотила комок в горле.

У нее не могло остаться ни малейшего сомнения насчет того, о чем просила – нет, чего требовала – королева. В сердце у Сабби вспыхнули горечь и гнев. Как это унизительно – стоять вот так, на коленях, заворачивая наряды этой женщины в слои защитного холста, чтобы она могла красоваться во всем великолепии, надутая гусыня! А теперь эта старая ведьма всерьез возмечтала получить волосы Сабби, чтобы пленять молодых красавцев, вроде Эссекса и Девонпорта. Дело казалось безнадежным, но надо же было предпринять хоть какую-то попытку отвести беду!

– Ваше величество, тот парик, что сейчас на вас… лучше просто вообразить невозможно!

Я не думаю, что мой тусклый оттенок будет вам к лицу.

– Я высказала другое мнение, госпожа Уйалд, а я не привыкла, чтобы мне перечили.

Кейт Эшфорд говорила мне, что вы весьма щедрая и великодушная девушка, и я искренне надеюсь, что она не солгала.

Приходилось согласиться: другого выхода у Сабби не оставалось. Она постаралась сделать это с достоинством, но в душе у нее кипело негодование, и счет, по которому она намеревалась заставить королеву когда-нибудь заплатить, заметно возрос.

– Ваше величество, я сочту за высочайшую честь предоставить мои волосы мастеру Хукеру для изготовления нового парика.

Теперь, когда Елизавета добилась желаемого, она вновь вернулась к предмету их предыдущей беседы.

– Я хотела бы предостеречь вас, госпожа Уайлд: не затевайте никаких игр со старшим Хокхерстом, лордом Девонпортом, если не хотите нажить себе неприятностей!

Предостережение звучало настолько недвусмысленно, что Сабби перепугалась: уж не дошли ли до ушей королевы какие-нибудь слухи об ее связи с Шейном? Она вспыхнула. Ее так и подмывало плюнуть под ноги королеве, чтобы продемонстрировать свое к ней презрение.

Ревность затопляла сердце, ревность туманила голову. Бесси Тюдор говорила о человеке, который был мужем Сабби, любовником Сабби – и притом говорила с такой уверенностью в своих правах собственницы, что Сабби с трудом сдерживала себя: она готова была броситься на царственную соперницу и выцарапать ей глаза. В первые мгновения после прихода королевы Сабби предположила, что открылась тайна ее появления на маскараде в образе богини Дианы. А на деле все оказалось гораздо хуже! Королева пожелала заполучить прекрасные волосы Сабби и заодно предупредить ее, чтобы она держалась подальше от Бога Морей!

Когда Глориана удалилась, Сабби улыбнулась злорадной, жестокой улыбкой. Шейн принадлежал ей, всецело ей. Он останется ее личным, неприкосновенным достоянием, пока не настанет такой час, когда она сама отшвырнет его от себя. Вот тогда – и только тогда – Бесси Тюдор может подобрать его, если пожелает!

В голове у нее уже созревал новый план: она обдумывала возмутительно-дерзкий костюм для следующей выходки, от которой у королевы ум за разум зайдет.

Хокхерст и Барон сошлись на том, что кратчайший путь в Ирландию для О'Нила лежит через Бристоль. Это был ближайший к Лондону порт Западного побережья, и, чтобы добраться до него, требовалось преодолеть верхом каких-то сто миль. Любое покушение на жизнь графа Тайрона могло произойти только на суше, пока он не покинул Англию.

С того момента как он взойдет на борт судна, принадлежащего Хокхерсту, он будет в безопасности.

Шейн намеревался пройти весь путь до Ирландии, но, добравшись до Бристоля, он узнал от одного из капитанов ужасную новость и понял, что должен немедленно вернуться к королеве. В сражении близ города Зютфен был тяжело ранен сэр Филипп Сидней, и, судя по всему, ждать исцеления не приходилось Сэр Филипп приходился племянником Лестеру и считался одним из самых любимых пэров Елизаветы. Он был женат на дочери Уолсингэма, Франсес, которую никогда не приглашали ко двору по причине ее замечательной смуглой красоты.

Доставив О'Нила на борт корабля, Хокхерст со всей возможной скоростью примчался обратно в Лондон и поручил Барону приготовить одно из небольших судов, так чтобы можно было в любой момент поднять якоря и выйти в море.

Во время аудиенции у Бесс ему понадобилось немало сил, чтобы держать себя в узде.

В Голландии они терпели поражение за поражением, и винить в этом было некого, кроме самой королевы. Она не желала раскошеливаться на эту войну, держала там армию численностью всего в несколько тысяч солдат и снабжала их до того скудно, что офицеры увязали в долгах, лишь бы оплатить нужные припасы. Когда Шейн сообщил ей, что сэр Филипп ранен под Зютфеном, она была искренне потрясена.

– Нужно отозвать домой все наши отряды! Почему мы должны сражаться за этих голландцев? – взъярилась она.

Он жестко возразил:

– Ваше величество, сражения в Голландии – это сражения за Англию. Не выступить против Испании – это урон для нашей чести!

Прибыл курьер от Роберта Дадли, графа Лестера, и она затребовала доставленные им депеши, пока Хокхерст находился здесь и мог ее поддержать, ибо она ожидала худшего. С сухими глазами она прочла сообщение о смерти Филиппа Сиднея. Сейчас она могла думать только о своем драгоценном, единственном лорде Роберте. Она понимала, что гибель любимого племянника окажется для него тяжелейшим ударом. Ее терзала мысль о том, что их сейчас разделяет море и она не в силах его утешить. В смятении она сжала кулаки и выкрикнула:

– Будь он проклят, этот молодой олух, за то, что позволил убить себя!.. Как он мог… такое горе!.. Милорд Девонпорт, доставьте его тело в Англию… для погребения. Я пошлю Лестеру письмо с распоряжениями… если вы подождете, пока я их напишу.

– Бесс, я скорблю о вашей утрате. Мой корабль готов выйти в море по первому вашему слову.

Весь двор погрузился в траур, и яркие наряды пришлось отложить до лучших времен.

Шейн отыскал Кейт Эшфорд и уведомил ее, что на пару дней забирает у нее Сабби. Поскольку племянница уже справилась с львиной долей работы, упаковав все необходимые для Уайтхолла платья, протестов не последовало.

Кейт подсказала Шейну, что он может найти Сабби на пристани: она там распоряжается погрузкой сундуков и коробов на королевскую барку для короткого путешествия вниз по Темзе. Он отвел свою красавицу подальше от любопытной челяди и тихо сказал:

– Я отплываю в Голландию, дорогая, и беру тебя с собой. Собери теплые вещи, и пусть твоя барка доставит тебя в Темз-Вью.

Я встречусь там с тобой через два часа.

Сабби откинула за спину свои роскошные медно-рыжие волосы.

– Ах, это лорд Девонпорт, если я не ошибаюсь? – протянула она, словно они были едва знакомы.

В его глазах сверкнула настораживающая вспышка, но она предпочла пренебречь этим сигналом.

– Вы, мой дражайший лорд, пребываете в заблуждении, если полагаете, что я всецело в вашем распоряжении.

– Чертова кошка! Это ты пребываешь в заблуждении! Позволь напомнить тебе, что обязанность метрессы состоит именно в этом – быть исключительно в моем распоряжении.

Она бросилась на него, всерьез вознамерившись столкнуть его в реку, но он схватил ее и с торжествующим смехом сжал в объятиях, полный ликования оттого, как она прекрасна, когда сердится на него. Он коснулся губами мочки ее уха и прошептал:

– Я люблю тебя, Сабби… Поедешь со мной?

Она смилостивилась. По крайней мере, на этот раз он попросил, чтобы она его сопровождала.

Они скакали верхом, бок о бок, до Хариджа, где Барон уже подготовил все для отплытия. Ветер относил слова прочь, так что у всадников не много было возможностей для беседы; но ощущение ее присутствия не покидало его ни на миг. Одной из ее особенностей, которые приводили его в восторг, было то, что она в любой момент была готова пуститься в любую авантюру и шла на это с радостью. Она же, стоя на палубе, с восхищением думала о том, с какой легкостью он принял на себя управление судном, выкрикивая команды с полубака. Теперь-то она понимала, почему у него голос такой глубокий и повелительный, даже грубый по временам. Только таким он и мог быть после стольких лет плаваний, когда его приказы, громкие и разборчивые, должны были разноситься по всему кораблю, перекрывая плеск волн, хлопанье парусов, завывание ветра и скрип шпангоутов. Когда корабль еще качался на якоре в гавани, Сабби вдруг ужаснулась: ей показалось, что ей сейчас станет плохо и лицо у нее позеленеет. Но потом, когда она глубоко вдохнула морской воздух, пропитанный запахом смолы и водорослей, страх отступил. И тогда она громко рассмеялась, закуталась в свой светло-серый плащ на лисьем меху и стала просто следить за тем, как Шейн приказывает ложиться в дрейф или поднимать паруса.

Они вышли из гавани, и паруса выгнулись, напоминая фигуры беременных женщин. Присмотревшись ко всему окружающему, она обратила внимание на то, что здесь людям приходится управляться не менее чем с тремя сотнями канатов и тросов, каждый из которых имеет свое название, предназначение, место и крепится особым узлом. Шейн оставил свой командный пост, чтобы приложить и свои руки к усилиям тех, кто тянул канаты и поднимал паруса; Сабби содрогнулась, представив себе, какую боль причиняет ему недавняя рана. Потом она подумала о его крепких руках с большими ладонями и сильными пальцами, касающимися ее тела, и снова вздрогнула. Но вот наконец он подошел к ней, бережно обнял за плечи и улыбнулся.

– Как ты научился различать все эти веревки? – спросила она.

– Для этого большого ума не понадобилось, – засмеялся он. – Когда я, совсем еще мальчишкой, впервые вышел в море, боцман вбивал в меня эту премудрость с помощью узловатой веревки… прямо по голому заду! – Он потянул ее за собой. – Пойдем вниз, я устрою тебя в своей каюте.

Как только они оказались в маленькой каюте, он привлек ее к себе и горячо поцеловал.

– Милая моя, как я по тебе скучал, – выдохнул он, глядя на нее с восторгом и нежностью. – Спасибо, что отправилась со мной, любимая. Это плаванье счастливым не назовешь. Сэр Филипп Сидней умер от раны, полученной во время сражения при Зютфене. Мы идем в Голландию, чтобы его вдова Франсес могла привезти домой его тело.

Она мягко положила руку ему на плечо.

– Сэр Филипп был тебе другом?

– О'Нил был отправлен на попечение семейства Сидней и жил в их доме много лет, пока не вернулся в Ирландию. Филипп никогда не спрашивал о моих связях с О'Нилом. У его вдовы Франсес – маленький ребенок. Вот почему я просил тебя поехать со мной, Сабби.

Франсес предстоят тяжелые дни, и ей может понадобиться общество доброй и заботливой женщины.

Сабби откинула с головы меховой капюшон.

– Она принадлежит к числу ваших завоеваний, милорд? – спросила она, чувствуя, как вспыхивает в ней ревность.

– Нет, хотя она достаточно хороша, чтобы вызвать ревность королевы. Франсес Уолсингэм – дочь могущественного министра. Ты достаточно хорошо осведомлена о моих делах, Сабби, и понимаешь, что он мне враг и источник постоянной угрозы. Если я сумею оказать Франсес какую-либо услугу, это может впоследствии принести свои плоды. Если мы сейчас поддержим и утешим ее – сейчас, в дни беды, – возможно, она когда-нибудь отплатит мне той же монетой. – Он погладил ее по щеке загрубелой рукой. – Если я оставлю тебя здесь, внизу, в одиночестве, ты не будешь бояться?

– Я не боюсь ни человека, ни зверя, – похвасталась она.

Он засмеялся и взглянул ей в глаза.

– Мы это проверим, когда я вернусь, моя дикая кошка.

Он отсутствовал около часа, и для Сабби, впервые пересекающей коварное Северное море, этот час тянулся бесконечно. Она распаковала свои теплые вещи и обследовала каюту.

Каюта была обшита строгими панелями из атласного дерева; меблировка состояла из стола и поворотных кресел. Койка была намертво прикреплена к стене, и ширина у нее была такая, что двое могли бы в ней разместиться, только тесно прижавшись друг к другу. Толстый турецкий ковер с красно-синим узором помогал сохранять тепло; медные фонари покачивались на кольцах, также прикрепленных к стене. Карты и навигационные инструменты заполняли ящики стола, а в одном из углов Сабби приметила большой железный сейф.

В массивном дубовом комоде хранились толстые теплые одеяла и меховые покрывала, а в шкафу из атласного дерева – множество комплектов сухой одежды для капитана.

Когда Шейн вошел в каюту, оказалось, что он промок до костей. Он не стал изменять своей укоренившейся привычке – немедленно сбрасывать с себя все промокшее платье, прежде чем оно успеет оставить мокрые пятна по всей каюте. Сабби наблюдала, как он быстрыми и сильными движениями обтирает грудь полотенцем, и, не в силах сопротивляться искушению, взяла другое полотенце и начала растирать ему спину.

Вначале у него зуб на зуб не попадал от холода, и все же, на удивление быстро, растирание помогло ему согреться. Он попытался было заключить Сабби в объятия, но она воспротивилась этому.

– Сначала дай мне посмотреть на твою рану, – мягко попросила она.

Он послушно поднял руку, но, услышав, как тихонько ахнула Сабби, немедленно опустил ее.

– Дай посмотреть, – настаивала она.

– Ну нет, это слишком уродливая штука, чтобы показывать ее даме с тонкими чувствами. Тебе будет противно.

– Твое тело для меня – радость и чудо, – возразила она.

Ее пальцы пробежали вдоль его ключицы, через выступающие бугры мышц плеча – и вниз, к лопатке, где буйствовал дракон. От прикосновения Сабби Шейна кидало в дрожь; он изнемогал от желания заняться с ней любовью. Она подняла его руку, и на сей раз он не противился. Шрам был багрово-красным и покрытым морщинами.

– Шрам у тебя так и останется на всю жизнь. Надо нам было как-то стянуть края раны, – сказала она с сожалением.

Он покачал головой.

– Барон – опытный лекарь. Он оставил рану открытой специально, чтобы вышел весь яд.

То, что последовало за этим, ошеломило и потрясло его: сколь это ни было невероятным, она прижалась губами к ужасному шраму и осыпала его поцелуями.

– Проклятье, что за бесовские проделки ты себе позволяешь! – ахнул он, когда волна страсти прокатилась по его телу.

Она улыбнулась ему и прошептала:

– Ну что вы, милорд, это же вы сами открыли мне, каким образом язык может послужить любовному таинству.

– Хорошо, что я, а не кто-то другой, – хрипло проговорил он; его уверенные пальцы уже точными движениями расстегивали на ней платье. Когда она была полностью раздета, он высоко поднял ее на руках, а потом стал медленно опускать, так что их тела все время соприкасались, – и опускал до тех пор, пока его могучее орудие не скользнуло, как в ножны, в ее горячий тугой центр. Ладонями он прижал к себе округлости ее бедер и так, не разъединяясь с ней, донес ее до высокой постели.

Ее руки нежно обвивались вокруг его шеи; каждый его шаг на этом пути приводил к тому, что он проникал в нее все глубже и глубже, и каждый его шаг порождал в ней желанную дрожь ожидания. Он не лег сам и не уложил в постель ее – он присел на край койки.

– Милая, обними меня… ногами, – то ли попросил, то ли приказал он, и она задохнулась от несказанного сплава боли и наслаждения, когда он по самую рукоять вогнал в нее свой тяжелый скипетр и прижал ее к себе еще теснее – хотя это и казалось невозможным.

Их губы слились – и он начал вовлекать ее в головокружительную, сокровенную игру «напрягись-расслабься», когда в их телах вершился единый ритм захвата и освобождения.

Волны наслаждения нарастали и откатывались снова и снова, и так продолжалось, пока она не зарыдала от жажды завершения. Он уже так умел прислушиваться к зову ее тела, что точно подгадал момент. Они рухнули в водоворот одновременно, и имя каждого слетело с губ другого.

Теперь они лежали, не размыкая объятий.

Качка корабля убаюкивала их, словно детей в колыбели. Через два часа он проснулся: пора было возвращаться на палубу.

– Куда ты? – пробормотала она сквозь сон.

– Мне не хотелось тревожить тебя, любимая. Я капитан этого корабля, ты помнишь?

Я никогда не оставляю палубу дольше чем на три часа.

– А для меня ты сделаешь исключение.

– Пять минут, – уступил он.

Он лег на спину и подтянул ее к себе, так что ее спина покоилась у него на груди.

– Ах, Сабби, все мои чувства полны тобою, – сказал он, вдыхая волнующий аромат ее волос и разогретого сном тела. – И мои мысли тоже. – Он помолчал, а потом выговорил почти шепотом:

– И сердце. – Он отвел ее волосы с затылка и поцеловал ее в шею. – Обожаю твои волосы… и не могу на них наглядеться.

– Нет, уж лучше постарайся на них наглядеться сейчас. Королева хочет, чтобы я их остригла – а ей из них смастерят парик.

Он бесцеремонно сбросил ее со своей груди на постель и в мгновение ока был уже на ногах.

– Я запрещаю! – возмущенно закричал он.

– Шейн, у меня нет выбора – это было равносильно приказу.

– Равносильно наглому вымогательству!

Сабби, об этом и речи быть не может! Я куплю волосы для ее чертова парика. Есть множество женщин, которые готовы продать свои волосы или любую другую часть тела. Ты только предоставь это мне, – сказал он, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

Мысль о королеве, выступающей как пава и красующейся в парике из волос низкопробной шлюхи из борделя, немало позабавила Сабби. Потом она скорчила гримасу, подумав о том, сколько борделей придется обойти Шейну, прежде чем он найдет особу с волосами нужного оттенка!

Хокхерст привел судно в занятый англичанами порт Флашинг. Сэр Филипп Сидней был комендантом этого города, который служил базой для всех англичан в Голландии.

Оставив Сабби на борту, Шейн явился к Франсес, представился и сообщил, что прибыл сюда за ней, чтобы отвезти ее домой. Она была измучена вконец и изнемогала от усталости после многочисленных визитов офицеров, служивших под началом у Филиппа, и единственное, о чем она мечтала, – это оказаться дома.

Сильная поддержка Хокхерста была именно тем, в чем она сейчас больше всего нуждалась.

Он взял бразды правления в свои руки и приказал слугам упаковать вещи, чтобы все было приготовлено к тому моменту, когда его матросы начнут принимать груз на борт. Гроб следовало установить в трюме. Для маленькой девочки – дочки Франсес – и ее кормилицы надлежало выделить отдельную каюту, а для самой Франсес – другую.

Лошадей и собак Филиппа устроили со всеми удобствами, а тем временем Хокхерст отлучился, чтобы вручить Лестеру королевские депеши.

За час до того, как в устье Западной Шельды начался отлив, которому надлежало вынести корабль в Северное море, на борт поднялась Франсес, с головы до ног облаченная в траур. Сабби мгновенно преисполнилась сострадания к миниатюрной женщине в черном, ведущей за руку прелестную маленькую девочку. Шейн жестом дал Сабби понять, что она должна вместе с ним проводить новоприбывших вниз; когда они оказались в тесной каюте, он представил ее дочери Уолсингэма – человека, внушающего многим ненависть и страх.

Франсес подняла с лица черную вуаль, и Сабби не поверила собственным глазам.

Этой очаровательной вдове никто не дал бы и восемнадцати лет – на вид она была гораздо моложе.

Когда малышку с кормилицей устроили в отведенной им каюте, Шейн поднялся на палубу: пора было поднимать якорь, чтобы покинуть гавань и взять курс на Англию.

Оставшись вдвоем с Франсес, Сабби почувствовала прилив симпатии к молодой вдове и горячее желание хоть как-нибудь ей помочь.

– Может быть, вам хотелось бы побыть одной, леди Сидней?

– Нет, Сабби, не оставляйте меня и, пожалуйста, зовите меня по имени – Франсес.

Я плохо переношу качку и в последние дни почти ничего не ела, – пожаловалась она.

Сабби налила ей бокал вина, разведенного водой с сахаром.

– Это хорошо успокаивает желудок. Может быть, вам хотелось бы лечь в постель?

А я посижу рядом, и мы могли бы поговорить.

Франсес с благодарностью взглянула на нее и, сняв траурные одежды, снова отхлебнула вина. Понемногу вино развязало ей язык, и она начала поверять Сабби свои горести.

– Клянусь вам, я не знаю, что делать.

«Филипп был кругом в долгах… Задолжал очень многим, и наше имущество заложено все до последнего.

Сабби так и ахнула: семейство Сидней считалось одним из самых знатных в Англии.

– Он… мы… Мы должны отдать больше восьми тысяч фунтов, а у меня даже нет средств, чтобы его похоронить.

Сабби придвинула свое кресло к постели.

– Отец вам поможет.

Франсес горько рассмеялась:

– Здоровье моего отца с каждым днем ухудшается: его гложут постоянные мысли о деньгах. Он увяз в долгах уже много лет назад. Со своими шпионами он рассчитывается из собственного кармана, а то, что ему платит королева, – это жалкая подачка. Дворец Уолсингэмов заложен со всем своим содержимым, от погребов до чердака… а тем временем королева ест с золотых тарелок и каждый день надевает новое платье с новой грудой драгоценностей!

Сабби задумчиво промолвила:

– Это урок для всех нас… если мы сумеем его усвоить. Я теперь знаю, как понимать слова «Золотое правило». Они означают: «Золото правит».

– Как это верно! Можете мне поверить, я усвою этот урок. В следующий раз я выйду замуж ради денег!

Сабби осторожно поинтересовалась:

– А вы любили мужа, Франсес?

Смуглая вдовушка помолчала в нерешительности, а потом созналась:

– Нет, это не был брак по любви. Обо всем сговорились наши родители, и, по-моему, королева тоже приложила к этому руку. Филипп был поэтом, мечтателем… он совсем не был создан для войны.

– Может быть, королева позаботится о расходах на погребение? Его же похоронят в усыпальнице собора Святого Павла, правда?

– Королева!.. – вскипела Франсес, залпом допив вино и протянув кубок Сабби, чтобы та вновь его наполнила. – Филипп погиб, сражаясь за нее, но она – самое неблагодарное создание на земле! Вы знаете, когда она была еще совсем молодой, она заболела оспой, и из всех ее дам при ней осталась только мать Филиппа, леди Мэри Сидней. Она так самоотверженно, днем и ночью, ухаживала за Елизаветой, пока та не поправилась! Королеве повезло, оспинки остались только у нее на шее, и она может прятать их под воротником. А моей бедной, милой свекрови такого счастья не выпало. Она заразилась оспой от Елизаветы и была обезображена так сильно, что теперь постоянно носит вуаль и не показывается в обществе. Для леди Сидней выделили какой-то жалкий закуток на чердаке Хэмптон-Корта, и ей предписано держаться от королевы на расстоянии, поскольку Бесс, видите ли, не выносит ни уродства, ни болезни, ни отметин, оставленных недугом! Можете мне поверить, Сабби, королева никогда не дает, она только берет!

Сабби доверительно сообщила:

– Я украла один из ее драгоценнейших призовых трофеев. – Она закатила глаза вверх, давая понять, что речь идет о Боге Морей, сейчас находящемся на палубе, у них над головой. – Почему бы и вам не последовать моему примеру?

– Я буду в трауре, уеду в глушь, на отцовскую ферму в Суррее. Это единственное место, где для меня и для моего ребенка найдется крыша над головой. – Внезапно она задумалась и с пробудившимся интересом взглянула на Сабби. – А кто сейчас самый завидный жених в Англии?

Сабби задумалась не долее чем на мгновение.

– Эссекс, вероятно, – засмеявшись, ответила она.

– Простите меня, Сабби. Это все из-за вина. Стыдно вести такие речи, когда тело моего бедного мужа еще не предано земле…

Но как это было бы замечательно – освободиться от гнета денежных забот! – вздохнув, закончила она.

Воспользовавшись сведениями, полученными от О'Нила и из других источников, Уолсингэм подстроил ловушку для Марии Стюарт, королевы Шотландской, опутав ее паутиной заговора Бэйбингтона, хотя все считали, что она пребывает в заключении, под надежной охраной. Он трудился днем и ночью, собирая улики, так чтобы этого было достаточно для предания ее суду. Однако Елизавета пришла в ярость, и его триумф обернулся крахом.

Смерть зятя, чьи просроченные долги перешли к нему по наследству, оказалась последним ударом, окончательно подорвавшим его здоровье.

Уолсингэм не смог встретить дочь в Харидже, где Хокхерст бросил якорь, и Сабби пришлось отвезти Франсес в Суррей на барке, которую купил ей Шейн. Таким образом, Франсес вернулась на родину, но, вместо того чтобы найти здесь могущественную семью, где она обрела бы опору в тяжелые для нее дни, она оказалась перед лицом необходимости самой послужить опорой для отца, чьи силы таяли с каждым днем, и принять на свои плечи весь груз бесчисленных долгов.