Текст книги "Секреты утра"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Конечно, а пока я что-нибудь съем, а ты допьешь вино, а потом, – Михаэль стал больше похож на преподавателя, чем на любовника, – я вызову такси, чтобы ты успела вернуться до «комендантского часа».

Он оставил меня одну, я закончила свой туалет и пристально оглядела спальню. Только теперь я поняла, где была и что сделала.

Что я сделала!

Я прошла любовь без страха и неуверенности, я разрешила Михаэлю отнести меня в спальню и совратить, но я полагала, я молилась, чтобы его слова оказались искренними. Он видел меня прекрасной, изысканной. Как человек импульсивный Михаэль из области чувств перешел сразу в мир ощущений. Это было хорошо, как и предполагалось два человека вместе достигли блаженства.

И все же, я не могла избавиться от чувства вины. Была ли права бабушка Катлер в своих суждениях обо мне? Повторялась ли история моей матери и певца? Была ли я такой же как мать, которая навечно хотела остаться молодой? Да, подобно моей матери я имела любовником певца. Но Михаэль другой, он должен быть другим. Он не был волшебником, потратившим всю свою жизнь на поиск искусства. Михаэль любит меня, потому что видит свою исключительность во мне. Мы были бы красивы вместе, мы пели бы дуэтом на сцене, и публика запомнила бы нас навечно, так как в наших голосах звучало бы неподдельное чувство.

Нет, решила я, я не буду чувствовать себя плохо, я не буду ощущать свою вину. Все исполнено. Михаэль вступил в контакт с женщиной, я буду гордо носить это имя, хотя бы и тайно, по крайней мере, первое время.

Глава 8
Обеты любви

Я присоединилась к Михаэлю на кухне и наблюдала, как он готовит себе бутерброд и кофе. Он настоял, чтобы я тоже выпила кофе. Михаэль рассказывал, как он доволен работой в школе и как счастлив возвращению в Нью-Йорк.

– Хотя, – сказал он, – я наслаждался путешествием по Европе и работой в больших театрах, история которых уходит вглубь веков. Я собирал там наибольшее количество зрителей. Я пел в Риме, Париже, Лондоне. Я даже выступал в Будапеште, в Венгрии, – хвастал маэстро. Я слушала, загипнотизированная его голосом и историями о путешествиях и выступлениях. Внезапно он приблизился ко мне и пристально посмотрел в лицо. – Раньше, – сказал Михаэль, – когда ты жаловалась на свою семью, то ничего не сказала об отце. Ты находишь его хорошим? Жив ли он?

Я надолго задумалась. Михаэль пустил меня в свою жизнь, провел туда самым интимным путем, путем женщины, он доверял мне, хотел меня. Я не желала, чтобы между нами легла ложь. В его глазах читался неподдельный интерес. Я считала, что для людей, связанных музыкой, любая фальшь недопустима.

– Я не знаю, кто мой отец, – начала я и рассказала всю историю. Он слушал. На лице Михаэля не дрогнул ни один мускул. Мы поменялись ролями, теперь я вводила его в мир правды о моем семействе, о похищении. – Я знаю все, – закончила я, – кроме имени своего отца.

Михаэль кивнул, его глаза были печальны.

– Ваша бабушка сильная, властная, мощная пожилая женщина. Она ни за что не сказала бы тебе имя отца.

– Нет, и моя мать никогда не перешагнет своего страха.

В глазах его сожаление сменилось светом какой-то идеи.

– Возможно, я помогу тебе найти отца, – сказал он.

– О, Михаэль, сможешь ли ты? Как? Это был бы самый лучший подарок! – воскликнула я.

– У меня есть хорошие друзья, агенты, которые знают агентов других певцов и исполнителей, которые находились в гостинице в тот период, по крайней мере, мы сможем сузить круг подозреваемых.

– Он мог бы быть нью-йоркским исполнителем, ты мог бы даже знать его лично!

– Не исключено, – согласился Михаэль, – я буду работать над этим. А пока юная леди должна отправиться домой, чтобы не нарушить комендантского часа. Я получил от тебя огромный заряд энергии, но по очевидным причинам я не могу общаться с тобой в присутствии других студентов. И мы должны продолжать хранить нашу тайну.

– Конечно, – сказала я, – я сохраню ее в своем сердце, – я показала на грудь.

– Любимая…

Я не могла не покраснеть от его слов, Михаэль поцеловал меня в щеку, но позвонил привратник и сказал, что такси прибыло. Перед самым моим уходом Саттон нежно коснулся моих губ и погладил по щеке.

– Доброй ночи, моя маленькая фея, – прошептал он.

Я вошла в лифт, привратник проводил меня в такси, открыл дверцу машины и пожелал счастливого пути. Я назвала адрес и, закрыв глаза, забыла обо всем. Михаэль нашел мою любовь в музыке, в дивном соцветии голосов, и наша любовь стала ангелом Хранителем, я удивилась бы, если бы вдруг пришли другие гости и начали стучать в дверь. Но мы бы все равно не слышали их раздраженных ударов, мы были на острове счастья.

Я не думала о Трише до тех пор, пока не коснулась двери нашей спальни. Я знала, что подруга с тревогой ожидает моего возвращения, и мне захотелось поделиться каждой деталью тайного вечера, но с тридцатилетним человеком, которого я придумала. Триша лежала в постели, выполняя домашнюю работу. Но она захлопнула книгу в тот момент, когда я вошла.

– Я не могла дождаться, когда ты вернешься, – сообщила она. – Расскажи мне все. – Триша села, сложив на груди руки.

Как и прежде я решила смешать в своем рассказе вымысел и правду, так как все уже было решено, то я сразу и начала.

– У него очень красивая квартира, с привратником внизу, – я подробно описала квартиру Михаэля, понимая, что Триша никогда там не окажется. – На стенах развешены портреты умершей жены, в каждой комнате. В одной из них стоит огромный камин. В одном из шкафов он хранит вещи покойной, предлагал мне что-нибудь взять, но я отказалась. У нее был такой же как и у меня размер одежды и обуви, я примерила несколько ее нарядов.

– Это жутко, – Триша широко раскрыла глаза.

– Да, но, возможно, это была судьба, которая свела нас вместе. Все еще предстоит.

– Значит ты собираешься видеться с ним снова и снова?

– Да, но всегда тайно, – подчеркнула я. – Я сказала ему, что мы больше не должны встречаться после занятий в школе. Если Агнесса так или иначе узнает, то она обо всем доложит бабушке Катлер, и та бы нашла причину отправить меня куда-нибудь еще. Ты не представляешь, какая она изобретательная.

– Что ты делала в его квартире?

– Мы пили вино, слушали музыку и разговаривали.

– О чем можно разговаривать так долго? – скептически поинтересовалась Триша.

– Сначала он рассказывал о себе, о своем замечательном браке, как они с женой любили друг друга. Все было очень мрачно. Я заплакала и потом рассказала ему свою историю, и он заплакал. Он потерял родителей в юном возрасте, поэтому понимает мое состояние. Знаешь, что он собирается сделать? Он хочет помочь мне найти настоящего отца. У него есть влиятельные друзья, подобные бабушке Катлер, и он собирается послать несколько запросов, у него есть люди, которые займутся расследованием. Он даже готов нанять и оплатить частного детектива.

– Но это может оказаться очень дорого, – возразила Триша.

– Он говорит, что деньги не станут между нами. Он хотел подарить мне кое-какие драгоценности жены и парфюмерию, но я сказала, что мне будет трудно объяснить причину их появления, и могут возникнуть неприятности. Он все понял и сказал, что не хочет причинять мне боль и неудобства.

Глаза Триши сузились, какая перспектива!

– Ты должна много больше тридцатилетнему мужчине, чем простые разговоры, – настаивала она.

Я посмотрела вдаль и начала вешать вещи в шкаф.

– Так вы занимались этим или не занимались?

– Мы поцеловались, – призналась я, – и я хотела большее, но Элвин сказал, что мы не должны быть опрометчивы в таких делах.

– Элвин? Мне кажется, что ты говорила Аллан, да. Так ты говоришь Элвин?

– Я не могу вообразить почему… Ох, – сказала я, – у него есть младший брат по имени Элвин, я ведь так утомлена, смущена и полна счастья.

Триша посмотрела на меня скептически, но все-таки приняла объяснения.

– Когда у вас следующее свидание?

– Скоро, – ответила я, – по понятным причинам мы должны быть очень осторожны. Он не будет искать встреч со мной, если не возникнет крайней необходимости.

– У тебя столько романтики, – грустно сказала Триша, легла на кровать, свернулась клубком и спрятала лицо в подушку. Я присела рядом.

– Что-нибудь не так, Триша?

– Ничего, – она поднялась и в упор посмотрела на меня, – у тебя романтика, приключения, а мне, мне ничего почти не рассказываешь, – но вдруг она, решив почему-то оставить печаль, улыбнулась, – я хочу немного пофлиртовать с Эриком Ричардсом, ты же не интересуешься им. Он сидел рядом со мной вчера во время завтрака и ни разу не спросил о тебе.

– Эрик Ричардс? Естественно, – я улыбнулась, – ты с ним могла бы сойтись.

– Возможно, он пригласит меня на танец в день всех святых, – продолжила Триша, – а что, если и тебя кто-нибудь пригласит из школы?

– Я не смогла бы… Я не могла бы полюбить еще кого-нибудь, я сейчас думаю только о… Аллане, – сказала я, – а это будет несправедливо по отношению к пригласившему меня мальчику.

– Но ты же не пропустишь хорошую забаву в школе? Ты уверена, что тебе нужен парень настолько старше?

– Я же сказала тебе, – не выдержав, пропела я, – это судьба.

Я пошла в ванную, чтобы помыться и почистить зубы. Мне не нравилось врать Трише, она была таким хорошим другом, с самого начала. При взгляде в зеркало я увидела лицо лгуньи. Я поняла, чем может обернуться счастье с Михаэлем. Какой поворот меня еще ждет? Как все иронично и мрачно! Я наконец нахожу любовь, счастье и безопасность и при этом делаю вещи, которые предрекала бабушка Катлер. Я расслабилась, возможно, вскоре Михаэль позволит открыть правду Трише. Я снова посмотрела в зеркало, чтобы хорошо изучить лицо живущей там девушки. Ее лицо было красным от пара, глаза блестели, я никогда не видела в них и доли властности. Да, действительно, я не смогу пойти на танцы с каким-нибудь глупым школьником, конечно, не по тем причинам, какие я открыла Трише, а потому что я открыла радость любви с опытным, взрослым человеком.

Мне были неприятны слова Михаэля, что он будет обращаться со мной как и с другими студентами. Действительно, я думала, что он будет даже более холоден и более формален со мной после вечера в его квартире. Михаэль перестанет называть меня Дон и перейдет на официальное Катлер. Всякий раз, когда мы будем случайно встречаться в коридорах, Михаэль тайком улыбнется, и быстро переведет взгляд на кого-нибудь другого, между нами возникнет напряжение.

В течение следующих нескольких недель Саттон ни разу не отослал Ричарда Тейлора во время наших индивидуальных занятий и, работая со мной, старался выглядеть еще старше. Он не дотрагивался до меня, не говорил ни о чем другом, кроме музыки. Михаэль всегда отпускал меня раньше, чем Ричарда, так что мы не пробыли наедине ни минуты. Я работала и ждала, когда маэстро снова захочет увидеться со мной. Я боялась надолго выходить из дому, чтобы не пропустить его звонка. Я знала, что если не я подойду к телефону, то он положит трубку. Триша стала очень подозрительной, потому что я не открывала новых деталей о своем друге.

– Ты не упоминала Алана в течение нескольких дней, – говорила она, – ты не выходила ни разу тайком поздним вечером, чтобы увидеться с ним. Он сбежал с другой женщиной?

– О, нет. У него просто много работы, – оправдывалась я, – и мы увидимся, как только он освободится.

Наконец однажды в полдень, после занятия по вокалу Михаэль попросил меня остаться. Мы стояли молча до тех пор, пока Ричард Тейлор не закрыл за собой дверь.

– Дон, – проговорил Михаэль, схватив меня за руки, – мы были так ужасно далеки в течение нескольких недель. Я знаю, ты думаешь, что я скотина и намеренно игнорирую тебя.

– Это беспокоило меня, – призналась я, – я боялась, ты решил, что я кому-нибудь открыла нашу тайну. Я надеялась вскоре переговорить с тобой, но меня останавливал страх подвергнуть тебя опасности в стенах школы.

– Я знаю, – ответил он, – ты была замечательна, – он быстро поцеловал меня в щеку и отошел. – Через несколько дней, после того как ты посетила мою квартиру, директор школы вызвал меня, и у нас состоялся разговор о моих методах работы. Мне показалось, что другие преподаватели что-то тайком нашептали ему. Я знаю. Это нормально – профессиональная реакция. Он критиковал меня весь вечер. Во что бы то ни стало я должен, по его словам, быть более формален в своих отношениях со студентами. Я думаю, нас кто-нибудь заметил в кафе, или Ричард что-то заподозрил и посчитал своим долгом сообщить. Естественно, я испугался опорочить тебя, и мне пришлось играть чужую роль. Я думаю, – он снова взял мои руки, – наблюдение за нами снято, и ты сможешь прийти сегодня вечером ко мне так, чтобы никто не знал, тайком.

– Хорошо, – ответила я, радуясь новому приглашению. Пока он собирал вещи, я придумывала новую ложь.

– Счастливо, приезжай в то же самое время, постарайся не разочаровать меня, – сказал Михаэль и ушел.

Я была возбуждена словами Михаэля, нашим предстоящим свиданием. Я не слышала ни слова из того, что говорили на других занятиях, и ненавидела занудные, медленно идущие часы. Единственной, кто заметил во мне перемены была мадам Стейчен, она так хлопнула крышкой фортепиано, что я подскочила с табурета.

– О чем вы думаете, вы что, не видите нот?! – закричала она.

– Извините, – спокойно ответила я.

– Нет! – вспыхнула она, глаза мадам стали красными от гнева. – Это не практика, это пустая трата времени. Я повторяю вам, что, не замечая примечаний, вы будете играть как ремесленник. Оторвите пальцы от души. Концентрация, концентрация и еще раз концентрация. О чем вы думаете во время игры?

– Ни о чем.

– Это не игра… Это ничто, просто набор звуков. Вы сконцентрируетесь, или мы впустую потратим время. – С каждым словом она ударяла пальцами по крышке фортепиано.

– Я буду концентрироваться, – мои глаза горели от слез.

– Начните сначала, освободите свой ум от всякой ерунды.

Она посмотрела на меня своими маленькими, круглыми как линзы глазами.

– Я не буду читать по вашему лицу, мне все ясно из музыки, что-то изнутри развращает вас и мешает играть. Остерегайтесь кого бы то ни было, – заявила она и отошла к стене.

Я медленно начала концентрироваться на игре, принуждая себя не думать о Михаэле. Мадам Стейчен не была счастлива, но достаточно удовлетворена, чтобы не опустить топор на мою голову в конце урока. Она стояла прямо, откинув голову назад, так что открывалась все еще красивая шея.

– Вы должны освободить свой ум, – говорила она медленно, подыскивая меткие слова, – или вы станете исполнителем, или художником, – глаза ее приобрели стальной оттенок. – Художником, – повторила она, – жизнь для работы, в этом основное отличие художника от исполнителя, которого не интересует ни творчество, ни красота, создаваемая им. Известность, – лекторским тоном продолжила мадам, – чаще является бременем, чем благодатью. Наша страна делает из исполнителей дураков, публика продолжает молиться даже в том случае, если их боги оказываются колоссами на глиняных ногах, стойте на твердой почве и голову свою не опускайте в облака, – проповедовала она. – Вы понимаете?

Я кивнула, она говорила, как будто знала все о Михаэле и обо мне. Но как она могла? Если… Ричард Тейлор… Мое сердце бешено забилась. – Свободны.

Мадам Стейчен резко отвернулась, я еще долго сидела, слушая, как ее каблуки стучат по коридору.

Я шла по городу, боясь поднять глаза, чтобы не встретить никого знакомого. Я перебегала улицы, не замечая ни машин, ни светофоров.

Был холодный пасмурный день. Небо было похоже на штормовое море, сердитые облака грозили обдать холодным дождем. Ветер проникал в каждую щель моего жакета и лизал тело. Я добралась домой, и единственное мое желание было войти в комнату и забраться с головой под одеяло.

Но, войдя в зал, я обнаружила на столе письмо для меня. Оно было большим, с кучей печатей. Я сразу поняла, что письмо из Германии, от Джимми. Я взяла его и в волнении поднялась к себе. Триша еще не вернулась с занятий танцами, так что я оказалась одна. Сев на кровать, я распечатала пакет, заглянув внутрь, я увидела красивую красную шелковую подушечку, в форме сердца, на котором черными буквами по-английски и по-немецки было написано «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». Мои руки упали на колени, я не могла больше ни двигаться, ни думать.

Я не вспоминала о Джимми несколько недель, когда приходили его письма, я могла днями не распечатывать их. А когда наконец вскрывала, то читала так быстро, будто боялась его слов, боялась его любви, боялась вспоминать его голос, лицо.

Джимми что-то заподозрил неладное из моего последнего письма. Оно было еще короче, чем другие, в нем не было слов, что я скучаю. Джимми спрашивал, не заболела ли я, и надеялся подарком из Германии доставить радость. В письме Джимми говорил, что каждый раз, когда я буду смотреть на подушечку, меня посетит светлый ангел.

Я выронила письмо и закрыла лицо руками. Мне не хотелось предавать Джимми, и все же, я не могла не любить Михаэля. Я знала, как разобьется сердце Джимми, когда он узнает о маэстро. Даже мысль об этом делала меня несчастной. Дважды я собиралась написать ответ, объяснить все, что произошло, как все это случилось непредвиденно. Что это был лишь нормальный эпизод в жизни музыканта. Дважды я писала об этом, но дважды рвала письма, в конце концов я решила повременить с ответом. Я спрятала подушечку обратно в конверт и положила его подальше. Если бы я оставила его на видном месте, то каждый день, случайно натыкаясь на конверт, я проклинала бы себя до того момента, пока Джимми не открыл бы правду.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал вместо приветствия Михаэль, открыв дверь квартиры. – Он лежит на кровати, сходи посмотри, – добавил он, в руках у маэстро был бокал с вином, в комнате играла музыка, свет был приглушен. – Я приготовлю вино для тебя.

– Что там? – встревоженно спросила я. Было видно, что Михаэль уже достаточно выпил до моего прихода.

– Иди и смотри.

Войдя в спальню, я увидела на кровати белую длинную коробку, открыла ее, там лежала розовая шелковая ночная рубашка, такая нежная и прозрачная, какую только можно представить. Он хочет, чтобы я ее примерила?

– Тебе нравится? – Михаэль встал в дверях.

– Очень приятно.

– Очень? – Он крепко обнял меня за плечи и нежно поцеловал в шею. – Это очень, очень дорогой подарок. Но я мечтаю увидеть тебя в нем. – Михаэль покрывал меня поцелуями, и это, а не мысль о ночной рубашке заставило мое сердце учащенно забиться.

Медленно я скользнула в ночную рубашку, она казалась не тяжелее легкого морского бриза. Я осмотрела себя в зеркале, рубашка не скрывала, а подчеркивала наготу. Я вошла в зал, Михаэль сидел на диване, напряженная улыбка играла на его лице. Когда он увидел меня, улыбнулся по-другому.

– Оставь свою робость за порогом спальни. Ты выглядишь потрясающе. – Он протянул мне бокал вина, я подошла к Михаэлю, все еще прикрывая руками грудь.

– Я смущаюсь, – немного поколебавшись промолвила я.

– Не стоит, – ответил Михаэль, его лицо стало очень-очень серьезным, – не меня, только не меня.

Он поставил бокал и поцеловал меня в лоб. Он особенно нежно взял меня за руки и заглянул в глаза, в его взгляде читалось желание. Мы поцеловались, поцелуй был долгим и нежным. Я удивилась, он любит меня, каким голосом он разговаривает со мной.

– Ты дрожишь, тебе холодно?

– Нет, не холодно.

– В тебе еще жив цветок невинности, я убежден, – твердо сказал Михаэль. – Мы странные люди, связанные навсегда музыкой, ты веришь мне?

Я кивнула.

– Я знаю, чем мы займемся, – сказал он, улыбаясь, глаза Михаэля лучились теплом, – мы сейчас оформим отношения.

– Оформим отношения?

– Конечно, мы возьмем на себя формальную присягу, подобно свадебной церемонии. – Он взял мою руку, и мы повернулись к зеркалу, где в тусклом освещении мы напоминали призраки.

Михаэль торжественным шагом подвел меня к нему, он выглядел нежным и чувственным. Звучала торжественная музыка.

– Теперь, Михаэль Саттон, – воскликнул он перед зеркалом, – вы берете эту красивую, молодую певицу, эту сирену песни, эту новую богиню сцены и экрана, под свою защиту и опеку, она должна быть вашей музой на протяжении всей жизни, пока занавес не падет вниз и аплодисменты не отзвучат? Обещаю, – ответил он на собственный вопрос. – А вы, Дон Катлер, – обратился он ко мне глубоким и серьезным голосом, – вы берете этого молодого, красивого человека, эту звезду музыкальной сцены и экрана под свою защиту и опеку, на долгие времена, пока не падет занавес и аплодисменты не отзвучат?

Я повернулась к нему, наши губы слились в поцелуе.

О, как бы я желала, чтобы церемония была реальной, и мы венчались в большом, причудливом храме, перед священнослужителем и сотнями приглашенных гостей, людьми театра и газетчиками. Конечно, все Катлеры были бы там, и обязательно бабушка Катлер, вынужденная улыбаться и поздравлять меня, а Клэр и мать всенепременно должны оказаться в центре внимания.

– Хорошо? – переспросил Михаэль.

– Да, – прошептала я, – обязуюсь.

Он повернулся обратно к зеркалу.

– Тогда властью, данной мне Богом и театром, объявляю вас, Михаэль и Дон, мужем и женой на всю оставшуюся жизнь. Вы можете поцеловать невесту настоящим, страстным и горячим сценическим поцелуем, – сказал Михаэль и поцеловал меня.

Он осыпал ливнем поцелуев мою шею, щеки, поднял меня на руки и закружил.

– Наступил медовый месяц, – шептал Михаэль по пути в спальню.

Время любви было для нас разным, три раза я оказывалась на новой высоте экстаза, как обещал маэстро. Когда я думала, что уже все закончено, он снова тянул меня к себе. Неуверенная в том, что это возможно, я начала сопротивляться.

– Расслабься, – говорил Михаэль, – существует другой способ, – и я оказалась на нем.

Когда любовные утехи закончились, мы еще долго лежали, слушая стук собственных сердец.

– Наступил настоящий медовый месяц, – повторил Михаэль и поцеловал меня в щеку. Тусклый свет маленькой лампы отражался у него в глазах. Он коснулся кончика моего носа. – Ты счастлива?

Я не знала, как долго будет продолжаться наша эйфория. Мне казалось, что страсть продлится до самой смерти. Все же я подозревала, что такой экстаз, как сегодня, останется чем-то неповторимым. Михаэль скоро пресытится мной, как ребенок своими игрушками, и тогда найдутся женщины более опытные, чем я.

– Я счастлива, но боюсь, что счастье сменится, сотрется, сносится как старый плащ…

– И не будет постоянно с нами, но мы живем в мире фантазии, так пусть же как в кино или романах счастье длится вечно. Но этого, к сожалению, не бывает. Так давай упиваться мгновениями, наслаждайся вместе со мной.

– Но я не хочу бояться, я хочу, чтобы кинолента ожила.

– Да будет так, – объявил Михаэль и хлопнул в ладоши, – да будет так, заклинаю всей магией, вверенной мне. Ничто не может стать между нами, ничто не может причинить вред нам.

– О, Михаэль, это правда? Это сбудется?

– Конечно, – ответил он. – Мы же дали присягу перед магическим зеркалом.

Михаэль поцеловал меня и откинулся на спину, закинув руки за голову. Я поднялась, чтобы пойти в ванную. Когда я осмотрела себя в зеркале, то заметила, что мое лицо все еще пунцовое. Тихонько войдя, Михаэль подошел ко мне и положил на плечи руки. Он очень и очень долго целовал меня мягкими губами в шею, потом в плечи и погладил мои груди. Я наблюдала за всем этим в зеркало как на экране.

Когда я вернулась в общежитие, Триша сразу выключила музыку.

– У тебя на шее следы поцелуев, – сказала она, когда я начала переодеваться, – что случилось сегодня вечером? И не говори мне, что вы просто сидели, пили вино и разговаривали.

– О, Триша, у нас была любовь, и это было так замечательно, так замечательно, даже лучше, чем я представляла.

– Я знала это, – холодно проговорила Триша, – я знала, что человек в тридцать лет не удовлетворится касанием рук и болтовней.

– Но, Триша, – возразила я, – мы действительно любим друг друга, больше, чем… И мы дали друг другу обещание, мы присягнули…

– Присягнули? Что еще за присяга?

– Чтобы любить, охранять и верить друг другу, как в браке, – сказала я, но в глазах Триши отразилось недоверие, она покачала головой.

– Мама мне говорила: мужики, чтобы добиться меня, будут обещать все, что хочу я, а делать все, что хотят они.

– Нет, – возразила я, – этого не будет с нами. Мы всегда будем вместе, он нуждается во мне даже больше, чем я в нем. Он был везде, он видел много красивых женщин, но хочет меня, меня! Пожалуйста, Триша, пожалуйста… Я буду счастлива.

– Я рада за тебя, но не волноваться – не могу, – ответила она.

Слова Триши задели меня, они тронули мое чувство. Они задели светлый улыбающийся образ Михаэля, хранившийся в моем сердце. Но мы с Тришей легли на одну кровать и долго, долго разговаривали. Я говорила, а она слушала. Я передала ей свое удивление и радость. Я рассказала, как все дивно спланировал Аллан. Как мы проведем длинный медовый месяц на роскошном лайнере, а затем вернемся в Нью-Йорк и будем жить в причудливой квартире, как я вся отдамся музыке. Я была так увлечена своим рассказом, что несколько раз чуть было не сказала вместо Аллан – Михаэль. Но вспомнив о своей тайне в последний момент ловила готовое спорхнуть с языка слово.

– Звучит довольно приятно, – сказала Триша, когда я закончила. – Только будь осторожней, – предупредила она.

Поздним вечером я лежала в постели и думала о разыгранной Михаэлем свадебной церемонии, ведь мы только обманывали самих себя.

Я ездила к Михаэлю домой, по крайней мере, раз в неделю. После любовных игр мы пили вино, слушали музыку и разговаривали о нашей карьере. У Михаэля было множество предложений, как мне достичь вершин успеха, он обещал, что скоро начнет договариваться о моем прослушивании, чтобы я могла присоединиться к нему на сцене.

– Конечно, – говорил он, – я не буду выпускать тебя, пока не поверю полностью в твою подготовленность. Поэтому мы должны работать все интенсивнее, чтобы приблизить желанное.

Михаэль не забыл своего обещания помочь мне разыскать отца. Он говорил, что друзья его агента все еще разыскивают исполнителя, посетившего гостиницу на побережье Катлеров. Он говорил, что пройдет долгое время прежде, чем мы получим полный список имен, и даже потом пройдет еще немало времени прежде, чем мы сможем найти среди них отца.

– Что мы скажем остальным претендентам на роль моего отца? – поинтересовалась я.

– Возможно, мы сможем сами сузить список, а потом показать твоей матери, и она расколется. Давай подождем, не суетись.

Конечно, я была нетерпелива. Мне хотелось побыстрее найти своего настоящего отца. Я думала, что он не окажется хуже чем мать. Я уверена, он был жертвой в этой игре. Недели летели так, что я не заметила, как подошел день Благодарения. Все разъехались, чтобы отметить его со своими семьями. Михаэль попросил остаться меня после занятия и как только ушел Ричард Тейлор, он спросил меня:

– Что ты собираешься делать на праздники? Ты поедешь в гостиницу?

– Нет, я не хочу, да и никто меня там не ждет. За всю неделю мать мне ни разу не позвонила.

– Хорошо. Я тоже никуда не еду, и у меня есть идея. Если ничто не помешает, то все получится.

– Какая идея?

– Я хочу вместе с тобой провести у меня дома весь уикэнд. У нас будет собственный праздник. Ты не откажешься?

– Конечно, Михаэль, – ответила я, – мне нравится это. Я приготовлю обед ко дню Благодарения. Я прекрасно готовлю.

– Я не сомневаюсь в этом, – рассмеялся он, – но никто не должен знать, никто, что мы будем вместе. Люди растерзают меня, если заметят…

– Я что-нибудь придумаю, Михаэль, – пообещала я и потратила остаток дня на обдумывание плана.

Я могла, конечно, сказать Агнессе, что еду на побережье. Но ведь она могла созвониться с бабушкой Катлер, и все бы открылось. Я была в отчаянии, до тех пор пока Триша мне случайно не подала идею, спросив, не хочу ли я провести у нее праздники.

– О, Триша, – ответила я, – я была бы рада, действительно, но в другое время. Аллан просил меня провести праздник с ним, только я до сих пор не знаю, как это проделать. Только если ты поможешь мне…

– Что это означает? – спросила Триша.

– Я скажу Агнессе, что еду с тобой на день Благодарения.

Триша пристально посмотрела на меня, я уже думала, что она откажет. Выдержав долгую паузу, подруга сказала:

– Ты хочешь вовлечь меня. Ты уверена, что это необходимо?

– Я никогда не смогу быть так счастлива с любимым, как теперь, в тот день, когда смогу поздравить его с миром. Мне не нужно будет ждать весь день, чтобы увидеть его. О, Триша! Я знаю, нехорошо тебя просить, ты не обязана… Если все обнаружится, я возьму вину на себя. Я скажу, что пообещала поехать с тобой, но в последний момент отказалась, и ты уже ничего не могла сделать.

– Я беспокоюсь не о себе, – пояснила Триша, – я волнуюсь за тебя.

– Не беспокойся, там я буду счастлива и больше чем где-либо в безопасности.

– Ну тогда все в порядке, – согласилась Триша, – если ты сама так хочешь этого, то…

– Спасибо, Триша, спасибо, – закричала я и обняла ее. Триша улыбалась, но в глазах ее стояла тревога.

Я не могла, конечно, ничем ее по-настоящему успокоить. Но Михаэль…

Я всюду видела его, я всюду воображала его. Он проходил вслед за мной по школе, он пересекал улицу, он вместо меня отражался в зеркале. Я везде слышала его голос, его шепот, его слова любви. Когда я закрывала глаза, то видела его, когда я засыпала, чувствовала его!

Я сказала Агнессе, что еду с Тришей на день Благодарения.

– Ваша бабушка знает? – строго спросила Агнесса.

Я ответила, что моя мать давно не звонила, теперь я не лгала. Я ненавидела ложь, потому что одна история тянет за собой новый обман, но я не могла говорить всегда лишь одну правду. Люди, которых я обманываю, быстро утомляют меня, но я не хотела, чтобы семья выяснила правду, я не хотела доставлять неприятности Михаэлю. Поэтому в полдень мы с Тришей взяли такси, чтобы окружающие подумали, что мы едем до автобусной станции, но мы собирались пожелать друг другу счастливого отдыха и расстаться.

Когда мы достаточно отъехали от нашего дома, я назвала водителю адрес Михаэля. Триша с удивлением посмотрела на меня:

– Мне кажется, ты говорила, что он живет на Парковой Авеню?

– Я говорила – живет? Он работает там. Но по-моему Триша не поверила.

– Счастливого праздника, – сказала я, – и спасибо за помощь.

– Позвони мне, если что-нибудь случится.

Мы поцеловались и разъехались. Я наблюдала, как ее увозит такси. Триша махала мне рукой. Когда она скрылась, я вошла в дом Михаэля, чтобы провести пять великолепных дней с человеком, которого я любила.