Текст книги "Секреты утра"

Автор книги: Вирджиния Эндрюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4
Встреча с Джимми

Когда стало понятно, что к Филипу я не спущусь, он уехал. Он оставил коробку конфет Агнессе, чтобы она передала мне ее вместе с устным сообщением.

– Ваш брат был оскорблен, – сказала она, – а он такой хороший молодой человек. Подобным образом не ведут себя порядочные молодые леди. А ваша бабушка надеялась, что здесь вы исправитесь.

Я сжала губы, чтобы не взорваться в ответ. Мне хотелось крикнуть, что она сама не знает, о чем говорит. Она не имела понятия о том, что случилось со мной, и если кого-нибудь и надо исправлять, то это, конечно, бабушку Катлер, которая управляла гостиницей как своей плантацией, а на нас смотрела как на рабов. Но я ничего не сказала, а пошла искать сочувствия госпожи Лидди, которой и отдала коробку конфет.

Весь следующий день Агнесса была занята подготовкой к приему других жильцов. Первыми прибыли близнецы Бэлдок. Мы с Тришей, приглашенные Агнессой, вышли их встречать. Если бы Триша не сказала, сколько им лет, я бы решила, что им меньше четырнадцати. Они были абсолютно похожи, одинаковые карие глаза, одинаковые русые волосы одинаково подстрижены и завязаны ленточками. Одинаковые белые с розовым платья и ботинки. Я была уверена, что одна могла пользоваться другой как зеркалом. Даже веснушки у них были на одних и тех же местах. Когда они представлялись мне, было довольно смешно, вполне хватило одного имени на двоих. Триша сообщила, что друзья прозвали Саманту сокращенно Сам, а Бинетту – Бетти. Они были первоклассными кларнетистами. Их родители мне очень понравились. Отец был привлекателен типичной для американцев здоровой красотой, по крайней мере, шести футов роста, выдвинутый вперед подбородок, синие бездонные глаза. От матери они унаследовали невысокий рост и изящные руки, у нее были теплые голубые глаза и яркая рекламная улыбка. Я была восхищена той любовью, какую она вложила в прощальный поцелуй.

Близнецы олицетворяли собой счастливое детство.

Когда я жила с мамой и папой Лонгчэмп, у нас царила любовь, но ее омрачали вечная нехватка денег и болезнь мамы. Конечно, все было далеко от совершенства.

Как повезло детям, попавшим в счастливые семьи! Они как зерна, упавшие на плодородную почву. Каждый при первом взгляде на чету Бэлдок получал заряд доброты, энергии, счастья, его охватывало умиротворение.

Мы с Тришей помогли близнецам обосноваться в комнате. Они были переполнены летними впечатлениями.

– О, Триша, мы так счастливы, – хвасталась Сам. Так приятно попасть снова в школу, – подхватила Бэтти.

– Да, да, в школу, – кивала Сам, – и так интересно встретить здесь кого-нибудь нового, – она посмотрела в мою сторону. Я улыбнулась в ответ.

Близнецы не успокоились до тех пор, пока не поместили каждую вещь на свое место. Мы с Тришей пригласили их к себе и остаток дня потратили на разговоры о музыке, фильмах и моделях причесок.

Агнесса волновалась из-за того, что не появлялся ее старый постоялец Дональд Росси. Но во время обеда дверь открылась, и она кинулась его приветствовать. Дональд вошел вместе с шофером отца, известного комедианта, работающего сейчас в ночном клубе в Бостоне.

Шофер принес его чемодан. Дональд был невысокий, пятнадцатилетний кучерявый блондин, весь в веснушках. У него было овальное лицо, с выразительными полными губами, которые хорошо служили ему, когда он пародировал известных кинозвезд К. Кагней и Эдварда Г. Робинсона. Он принадлежал к людям, с первого же взгляда вызывавшим симпатию.

– Я голоден, – сообщил он и самостоятельно, в отличие от Артура, боявшегося кухни как чумного барака, спустился за едой.

– Не могли бы вы сначала отнести вещи в комнату, Дональд, – попросила его Агнесса.

– Они могут подождать, а мой живот – нет, – ответил он и рассмеялся собственной шутке. – Это мне напоминает одну хохму моего отца, – добавил Дональд, работая вилкой с такой скоростью, словно сосиска могла убежать. – Два голодных парня в пустыне набрели на мертвого верблюда. Первый говорит: «Я умру, но не стану есть, я не могу осилить собственное обоняние». «Обоняние?» – воскликнул второй парень. «Я не могу осилить этот горб». – И еще раз рассмеялся собственной шутке. Близнецы смотрели на него с восхищением, их рты не закрывались, Артур лишь слегка склонил голову.

– Дорогой Дональд, – сказала Агнесса, – я не думаю, что стол – подходящая сцена для шуток.

Дональд поедал одно блюдо за другим, продолжая шутить. Покончив с картофелем и овощами, он принялся за цыпленка.

– Вы не хотите смешивать шутки и еду? Все в порядке, – сказал он потягиваясь. – У торговца яблоками на дне корзины лежало одно подгнившее яблоко, вдова, решив, что внизу она отыщет самые спелые и крупные плоды…

– Извини меня, Дональд, – прервала его Агнесса, – но дохлые верблюды и гнилые яблоки – не лучшая тема для разговора за столом.

– О, – на минуту он замолчал. – Вы знаете притчу о тех, кто умирает и идет в рай. – Его пауза казалась отдыхом перед долгой дорогой.

Я посмотрела на Агнессу, она глубоко вздохнула и покачала головой. Кажется, все студенческое семейство было в сборе. Близнецы имели свою комнату, Артур свою, Дональд, слава Богу, жил в самом дальнем конце коридора, и, конечно, я и Триша.

Еще до конца недели Артур и Дональд успели поссориться из-за того, что Дональд отпускал едкие шуточки по поводу веса первого. Агнесса ухитрилась добиться хрупкого перемирия, которое стоило нам обеда. На этой неделе дежурным по кухне был Дональд, он мог входить на кухню без миссис Лидди, чем и воспользовался для того, чтобы снять мясо с цыпленка. Артуру он положил в тарелку картофельный гарнир со скелетом. Было довольно смешно, и Триша и близнецы от души посмеялись, но Артур обиделся и покинул стол. Агнесса попросила Дональда догнать его и принести извинения.

– В этом доме всегда царил мир, – читала она нотацию, – мы всегда были прутьями одной метлы, и нас было сложно поссорить.

– Хей, я всегда все делаю на показ, – сказал Дональд, разминая мнимую сигару, наподобие Грохо Мейва. Он был великодушен и пошел принести свои извинения. Вернувшись же сказал, что по крайней мере, его совесть теперь спокойна.

Позже, когда я встретила Артура в одиночестве, то посоветовала ему не уделять так много внимания Дональду.

– Он эксгибиционист, – сказала я, – подражающий своему отцу. Игнорировать его – лучшая защита.

– Я думал, что тебе он нравится?

– Иногда, но чаще я устаю от него. Невозможно выслушивать шутки и остроты по любому поводу двадцать четыре часа в сутки.

Лицо Артура смягчилось.

– Ты права, он не стоит своей славы.

Я улыбнулась и собралась уходить.

– Дон, – начал Артур, – я… гм… хотел бы показать тебе некоторые свои работы. Я буду вести себя как рыцарь.

– Почему бы и нет, Артур. Я буду рада. Спасибо за приглашение, – сказала я, и лицо его просветлело.

Я ничего не сообщила об этом Трише, заранее зная, что она будет протестовать против любого сближения с Артуром.

Вскоре я получила еще одно письмо от папы Лонгчэмпа. Он благодарил за мое письмо, говорил, что я всегда оставалась для него дочерью, писать об этом в первом письме ему показалось аморальным, дальше были описаны в деталях квартира и работа. Папа приобрел новых друзей. Я решила, что буду писать ему, по крайней мере, дважды в месяц.

Однажды в полдень несколько дней спустя Артур зашел ко мне почитать свои стихи. Я услышала стук в дверь, Триша в это время была на занятиях по танцам, я же сидела на полу возле своей кровати и делала домашнее задание по английскому.

– Извини, – сказал он, робко переминаясь с ноги на ногу в дверях.

– Привет Артур. Чем могу помочь? – он был похож на большую испуганную птицу.

– Если ты занята, то я приду попозже, я хотел почитать стихи.

Под мышкой он держал тетрадь.

– Проходи, я рада.

Немного поколебавшись, он вошел.

– Присаживайся, – я показала на место рядом с собой.

– На полу?

– Почему бы и нет, здесь очень удобно, мы с Тришей всегда так делаем домашнее задание.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы разместить длинные ноги. Артур открыл толстую тетрадь.

– Ты много пишешь? – заинтересовалась я.

– Точнее сказать давно, – сухо ответил он.

– А кому-нибудь показывал?

– Не многим, я не хотел бы читать их неприятным мне людям. – Я сразу вспомнила про Тришу, видевшую стихи из этой тетради, когда Артур случайно оставил ее в зале на столе.

Триша оказалась права, все его стихи несли отпечаток мистического ужаса – смерть животных, выгоревшие и ставшие черными пятнами звезды или человек, умирающий от ужасной болезни. Мне казалось, что несмотря ни на что они хороши, потому что заставляли меня переживать, вспоминать собственные несчастья.

– Мне очень понравились твои стихи, – сказала я. Артур поднял голову и заглянул в мои глаза, мне показалось, что я провалилась в бездонную пропасть. Глаза его казались темной ночью в лесу, изучать их все равно что стучаться в заколдованную дверь. Я чувствовала в них тоску и полное одиночество.

– Я знаю их силу, они всегда напоминают о мраке, они навевают на меня печаль.

– Но почему ты не хочешь писать о приятном, почему ты не хочешь делать людей счастливыми?

– Я пишу о том, что чувствую, – сказал он, – о том, что вижу.

Когда я читала стихотворение о красивой птице, сломавшей крылья и вынужденной остаться на земле, пока не остановилось ее сердце, я вспоминала о маме Лонгчэмп, увядавшей день ото дня после рождения Ферн. Я вспомнила день, когда остановилось ее сердце, каким это оказалось ударом для нас всех.

Слезы покатились по моим щекам.

– Ты плачешь? – изумился Артур, – никто еще не плакал, читая мои стихи.

– Извини, Артур, – сказала я, – ты не причем. – Я вернула ему тетрадь. – Трудно читать стихи и не думать о своих несчастьях. – Некоторое время он удивленно смотрел на меня, потом кивнул с пониманием.

– Я знаю о твоих проблемах, – и прежде, чем я успела хоть что-нибудь спросить, добавил: – Я знаю о лживом письме твоей бабушки к Агнессе.

– То, что ты следил за нами, не делает тебе чести, – резко проговорила я.

– Да, я знаю, что ты заметила меня, – Артур посмотрел на свои длинные пальцы. – Я слышал под дверью, как вы с Тришей читали письмо. Почему бабушка так не любит тебя?

– Это длинная история, Артур.

– Ты обижаешься, что я следил за вами? – спросил Артур, задержав дыхание.

– Нет, но мне это и не понравилось. Ты заставляешь меня думать о себе хуже.

Он кивнул, разговор надолго прервался.

– Я не нахожу приятным общество своих родителей, – признался Артур, – Я ненавижу свой дом, я ненавижу отдыхать с ними.

– Это ужасно, Артур, а еще ужасней, что ты говоришь так о своих родителях. Зачем?

– Они постоянно разочаровываются во мне. Они хотят, чтобы я стал профессиональным музыкантом. Они решили так. Я же знаю, что я – посредственность. Это понимают и мои преподаватели и терпят меня только из-за родителей.

– Почему ты не расскажешь об этом родителям? – спросила я.

– Я пробовал, но они отказываются меня слушать. Они твердят, что нужна практика, но нужно больше чем практика. – Артур поднял вверх указательный палец. – Нужен талант, нужно что-то в самом человеке.

– Ты прав, Артур. Когда-нибудь они тебя поймут, я уверена.

Он покачал головой.

– Я сомневаюсь, даже перестал что-либо делать для этого, – Артур тяжело вздохнул, его узкие плечи опустились, а грустные большие глаза уставились на меня. – Я буду писать только для тебя, Дон, – произнес он, – фактически все что написано – о тебе, потому что ты разная. Я… я понимаю… Ты очень хорошая. – Эти слова вылетели на одном дыхании.

– Это очень любезно с твоей стороны, Артур, я буду ждать твоих стихов.

Он посмотрел мне в глаза и впервые улыбнулся, потом выбежал из комнаты. Я опустила голову, по моим щекам текли слезы.

На следующий день меня ожидал сюрприз. Вернувшись из школы, я получила письмо от Джимми. У него на следующей неделе отпуск, он посетит папу Лонгчэмпа и скорее всего меня. Джимми собирался приехать в Нью-Йорк на следующий уикэнд, он должен зайти к двенадцати, чтобы пригласить меня на завтрак. Я не могла сдержать волнения. По вечерам мне нравилось смотреть на вещи, которые я планировала надеть. Триша удивилась изменению стиля моей прически.

– Можно подумать, что прибывает кинозвезда, – заявила она. – Я не стала бы так суетиться перед приездом моего парня.

– Я его так давно не видела, с нами так много случилось, он, наверное, познакомился со многими девушками, а меня все еще считает ребенком, – поделилась я.

Триша рассмеялась и покачала головой.

– Если он такой, как ты рассказывала, то ничто не может изменить ваши чувства.

– Я надеюсь, что ты права.

На следующий день мы пошли в салон красоты. Мне сопутствовала удача, с клиентами работал известный визажист, он помог мне подобрать помаду, посоветовал, как накладывать тушь и дал несколько советов насчет прически. Часть денег, из высланных матерью, я потратила на новый джемпер, и заказала юбку по модели, увиденной мною в журнале.

В день, когда должен был приехать Джимми, я вся была точно на иголках. Сделав макияж, я принялась за прическу. Надев новый джемпер и юбку, я критически оглядела себя в зеркало. От волнения мои щеки стали розовыми, тени придали глазам выразительность, мягкая синяя шерсть свитера изящно облегала грудь. Мне казалось, что я выгляжу прекрасно.

Из-за волнения я не могла есть завтрак. Хотя наступило бабье лето и было довольно тепло, на небе показались тучи, и я боялась дождя, ведь мне хотелось пройтись с Джимми по городу, чтобы почувствовать, как его сильная рука поддерживает меня.

Триша отправилась в библиотеку, чтобы взять материалы для контрольной работы. Она вернулась в полдень, а Джимми еще не было.

– Он задерживается, – волновалась я. – Возможно, что-нибудь случилось, и он не сможет приехать.

– Не волнуйся, он предупредил бы, ты ведь знаешь, как нелегко проехать через Нью-Йорк. И вообще не трогай лицо руками. Возьми тетрадь и, пока ждешь его, поучи.

– О, я не смогу, Триша, – сказала я.

– Это поможет тебе скоротать время. Возьми и попробуй. Я побуду рядом.

Мы спустились на нижний этаж, каждую минуту я смотрела на часы и доставала зеркало, чтобы поправить волосы.

Артур Гарвуд, возвращаясь с музыкальных занятий, увидел меня и улыбнулся, но, заметив Тришу, отвернулся и прошел мимо. Около четырех часов в дверь раздался звонок. Мы с Тришей переглянулись. Агнесса с друзьями ушли по магазинам, миссис Лидди была на кухне.

– Мне открыть? – спросила Триша.

– Нет, нет, я сама. Как я выгляжу?

– Пять минут назад ты уже спрашивала, – ее разбирал смех.

Я встала и побежала открывать. На мгновение я закрыла глаза и представила, как мы с Джимми будем поверять друг другу самые сокровенные мысли, чувства и желания. Я вспомнила наши детские беседы. Скажутся ли на нашей откровенности время и расстояния? Мое сердце нетерпеливо забилось. Я открыла дверь.

Джимми в форме выглядел выше. Его взгляд утратил детскую невинность. Темные волосы были коротко острижены, и все это только подчеркивало доброту его темно-карих глаз, глаз мамы Лонгчэмп. Он смотрел на меня сверху вниз.

– Привет, – сказал Джимми, – мне жаль, что я опоздал, но сломался автобус, и я немного заблудился. Ты великолепно выглядишь.

– Спасибо, – ответила я, не двигаясь с места. С того времени как мы росли вместе, прошло много времени.

– Ты не собираешься пригласить его в дом? – поинтересовалась Триша.

– Что? Извини, Джимми. Это Триша, моя подруга. Триша – это Джимми. Джимми вошел и пожал ей руку.

– Рад познакомиться. Дон писала о вас.

– И мне рассказывала о вас, – они посмотрели на меня так, будто я разболтала каждому государственную тайну. – Так и будем стоять? – спросила Триша, глупая улыбка так и не сходила у нее с лица.

– Что? О, да, – я провела Джимми.

– Здесь очень приятно. – Он сел на диван и осмотрелся.

– Не желаешь что-нибудь выпить? – спросила Триша. – Дон, кажется, забывает об обязанностях хозяйки. Агнесса огорчилась бы.

– Нет, спасибо, – пробурчал Джимми. На несколько минут повисла долгая пауза.

– Как папа Лонгчэмп? – спросила я.

– Как учеба? – спросил Джимми.

– Как служба? – спросила Триша.

Мы все рассмеялись. Джимми казался ко мне равнодушным, разница в возрасте, которую я всегда чувствовала, стала заметнее.

– Служба мне кажется приятной. Я нашел свой новый дом там. – На слове «дом» я пристально посмотрела на него. – Да, действительно, мне нравятся парни, с которыми я изучаю двигатели, механику, все это мне пригодится на гражданке, – он повернулся ко мне. – Жаль, что я приехал поздно, я хотел пригласить тебя на завтрак, теперь это будет обед. Ты не возражаешь?

– Да, конечно, – ответила я.

– Вы должны обязательно сходить в хороший ресторан. Я знаю немного таких в Нью-Йорке. Идите в «Антонию», на Двадцать Восьмой Авеню, – предложила Триша.

– Там слишком дорого, – сказала я. Мы раньше никогда туда не ходили, но останавливались и мечтали об этом.

– Пусть ничто тебя не беспокоит, – с гордостью ответил Джимми, – сколько бы не стоило, – он окинул меня взглядом, – ты одета не для дешевого ресторана.

Я покраснела, посмотрев на Тришу, и увидела все ту же глупую, удовлетворенную улыбку на ее губах.

– Тогда пошли, – поднялась я, – я голодна.

– Она весь день от волнения ничего не ела, – доложила Триша.

– Триша!

Джимми рассмеялся, мы собрались выходить.

– Желаю хорошо провести время.

– Спасибо, – ответил Джимми.

– Он очень красивый, – прошептала мне на ухо Гриша.

Когда мы вышли на улицу, я обнаружила, что нас все это время ожидал таксист.

– Зачем ты так сделал? Ведь счетчик все это время работал?

– Не беспокойся, – отрезал Джимми. – После всего случившегося я имею право хорошо провести время с тобой. Ты уже взрослая, – добавил он, усаживая меня в машину.

Из-за облаков показалось солнце. В его лучах улицы засверкали всеми цветами радуги. Я подумала, что все наше прошлое было прелюдией к этой поездке. Потом я подумала, что вот так, пожалуй, мечта становится реальностью.

Когда мы вошли в ресторан, метрдотель нас спросил, зарезервирован ли у нас столик. Джимми сказал, что – да, но он все равно сверился с книгой, прежде чем провести в зал. Я думаю что его просто заинтересовала форма Джимми.

– Я сам обслужу вас, – сказал метрдотель и показал на столик в углу. Мне показалось, что весь ресторан смотрел на нас, пока мы не дошли до места. Я была так возбуждена, что почти не разговаривала. Нас спросили, будем ли мы коктейли.

– Нет, будем обедать, – Джимми улыбнулся, – мы голодны.

– Очень хорошо, сэр, – метрдотель протянул меню.

– Ох, Джимми, здесь все так дорого. Одно блюдо стоит столько, сколько я трачу в неделю.

– Я просил тебя не беспокоиться об этом, – сказал Джимми, – Я не потратил ни пени из моей армейской зарплаты до сих пор, – и с гордостью в голосе добавил, что дал папе немного денег.

– Расскажи мне о нем, Джимми, – попросила я после того, как мы заказали обед. Глаза Джимми затуманились, уголки губ сжались как всегда, когда он злился или печалился.

– Он выглядел постаревшим, тюрьма есть тюрьма. Мы долго разговаривали с ним о том, почему он так поступил, я решил, что они с мамой были правы. Твои настоящие родители отказались от тебя, а они уже не могли иметь младенца. – Джимми пристально посмотрел на меня. – Конечно, он все еще думает, что поступил неправильно, страдает, что доставил нам столько огорчений. Он сочувствует нам, мы сочувствуем ему. Это сломало папу, а с уходом мамы у него вообще больше ничего не осталось.

Я не была такой же сильной как Джимми, я не могла сдержать свои слезы. Он наклонился и вытер мои щеки.

– Но теперь он более счастлив, и передает тебе привет. Папа нашел новых друзей, и у него появилась любимая работа.

– Я знаю, он мне написал об этом.

– Но держу пари, он не сообщил, что у него появилась леди, – Джим смущенно улыбнулся.

– Леди?

– Она готовит ему, но я подозреваю большее, они не хотели распространяться, – Джимми улыбнулся еще шире.

Конечно, я была счастлива, что папа Лонгчэмп нашел себе подругу и больше не одинок. Я знала, что такое быть одному, как самый яркий, солнечный день наполняется злобой и становится темным. Но я не могла не думать о маме, и то, что папа теперь с другой женщиной, коробило меня. Джимми очевидно понял это и, склонившись над столом, сжал мою руку.

– Он сказал мне, что никто не вытеснит маму из его сердца. Я кивнула, пытаясь понять все это.

– Папа описал, как он старается вернуть расположение Ферн. Но семейство, которое взяло опеку над ней, пресекает любые контакты.

– Но он же ее отец, – возмутилась я.

– И человек, только что вышедший из тюрьмы, – напомнил Джимми. – У него нет постоянного заработка, реальной работы, жены. Но он все еще надеется, что однажды…

– Однажды мы найдем ее, Джимми! И будем все вместе, снова. Джимми улыбнулся и кивнул.

– Уверен, мы будем вместе, Дон.

Потом мы заговорили о нас. Джимми описал свою учебу, друзей, что он видел и делал. Я рассказала ему о школе, о мадам Стейчен, о Трише и других студентах, живущих в нашем доме, и, конечно, о бедном Артуре Гарвуде.

– Да, это лучше, чем любое другое место, в котором мы были. Я доволен, что тебя окружают люди, видящие твой талант. – Напоследок он оставил плохие новости, он приехал в Нью-Йорк потому, что собирался завтра в полдень отправиться в Европу.

– Европа! О, Джимми, когда я увижу тебя снова?

– Не скоро, Дон, но я буду часто писать. Не волнуйся так, – он попытался улыбнуться. – Никакой войны сейчас нет, просто мирная передислокация. Я посмотрю мир, а Дядя Сэм оплатит мои билеты. У нас не так много времени, Дон. Давай не будем его тратить на печали, – серьезно сказал Джимми, время и трагедии изменили его. Когда в нашем доме в Ричмонде появилась полиция и объявила, что папа – похититель, у Джимми оставался только один выход – расти. Я с трудом сдерживала слезы, заставляя себя улыбаться.

– Давай пройдемся, – предложила я, – мне хочется показать тебе свою школу. – Мы расплатились и вышли. Джимми постоянно удивлялся, как я хорошо ориентируюсь. Я рассказала, как мы с Тришей часто совершали автобусные экскурсии.

– Ты быстро выросла, Дон, – мрачно заметил Джимми, – ты становишься все сложнее, когда я вернусь, то, наверное, не узнаю тебя, да и тебе будет неинтересно со мной.

– Не говори так, Джимми! – крикнула я, остановившись на середине улицы. – Я никогда не буду ставить себя выше тебя, это ужасно.

– Все в порядке, все в порядке, – говорил, смеясь, Джимми, – извини.

– Ты не должен так думать обо мне, а иначе я брошу школу.

– Не смей, Дон. Ты станешь звездой, я знаю, – твердо проговорил он и взял меня за руку. Так мы и прошли весь оставшийся путь.

После того, как я показала школу и маленький парк вокруг нее, Джимми сказал, что ему пора в гостиницу.

– Почему тебе не пригласить меня? Я никогда не была в гостиницах Нью-Йорка.

– Ты действительно хочешь? – Он выглядел неуверенным в себе. На минуту задумавшись, Джимми согласился.

Хотя я знала, что это не Плаза или Вальдорф, но здесь было хорошо. Комната была небольшая, из ее окна открывался чудесный вид. Мы стояли около окна, Джимми о чем-то рассказывал, мне было хорошо и спокойно, я положила голову ему на плечо и закрыла глаза, слезы текли по моим щекам.

– Извини, Джимми, но я только что вспомнила о Ферн, о маме.

– Я знаю, – он взъерошил мои волосы и поцеловал в макушку.

– Я не могу не думать о побережье Катлеров, о нашей встрече там.

– Я тоже, – признался Джимми. Я притянула его голову и заглянула в глаза. – Дон, – шептал он, – если хочешь плакать, не бойся, я пойму. Я, к сожалению, уже не умею.

Когда Джимми говорил это, то так помрачнел, что слезы уже не шли у меня из глаз, я погладила его щеку. Медленно, как бы преодолевая непонятно откуда взявшееся сопротивление воздуха, мы сблизили наши губы и нежно поцеловались, Мне казалось, что это продлится вечно. Джимми откинул голову назад, и я увидела в уголках его глаз блики.

– Я все еще не могу поверить в то, что происходит, – говорил Джимми. – Ты была моей мечтой, и вдруг ты здесь, я считал тебя всю жизнь сестрой, и я думаю, что нельзя иначе относиться к тебе.

– Да, но я не сестра.

– Я не знаю, что делать, – признавался он, – между нами стена, не позволяющая коснуться друг друга.

– Разрушим стену, – крикнула я, сама испугавшись своей активности.

Взяв руку Джимми, я прижала ее к своей груди, раскрыла его ладонь и провела ею по телу. Он поцеловал меня, и мы переместились на кровать. Сначала мы просто сидели и ласкали друг друга, потом он пододвинулся ближе, и я почувствовала теплое дыхание на лице, я откинула голову и подставила шею для поцелуев. Когда его губы нашли мои, дыхание остановилось, и я унеслась в далекие миры. Его губы медленно целовали все мое тело, потом я откинулась на подушки, и мы понеслись по теплым ласкающим волнам.

– Ты так довольна, так счастлива в любви, но на то, чтобы разрушить стену, уйдут годы и годы, – признался Джимми.

– Разрушь ее, – умоляла я.

Джимми стал серьезным, глаза его потемнели и стали меньше. Он сел и начал снимать армейский жакет, форменную рубашку. Я наблюдала за ним, когда Джимми принялся за ботинки, сняла через голову свитер и юбку. Он поднял покрывало, и я нырнула под него, мы обнялись и поцеловались, его пальцы нащупали застежку на моем бюстгальтере и расстегнули его. Потом Джимми освободил мою грудь, прижался к ней и поцеловал.

– Какая ты красивая, – прошептал он, – я помню, когда мы были моложе, ты так стеснялась своего тела, что никогда не носила свободной одежды, и я мог разве что случайно…

Его слова навеяли на меня воспоминания тех лет, когда мы были братом и сестрой. Стена тогда разделяла нас. Я вспомнила те времена, когда мы касались друг друга и стыдились, так далеко заводило нас воображение. Внезапно меня охватило чувство вины. Но почему? Джимми не брат мне. Он мне не брат!

– Дон, немного помедленней, мы же не автоматы, – попросил он, – Я хочу тебя больше всего на свете. Но я боюсь потерять тебя, мне показалось… Давай просто обнимем друг друга… – Здравый смысл всегда мешал Джимми. Он взял мою голову и положил к себе на грудь. Некоторое время мы просто лежали рядом и тяжело дышали. Наши сердца стали биться медленней. В окне виднелся вечерний Нью-Йорк, тысячи огней освещали его улицы. Джимми закрыл глаза, и мы сблизились.

Когда я проснулась, то не могла ничего понять. Джимми все еще спал. Я включила подсветку на часах… Боже, у меня закружилась голова. Что делать?

– Джимми, – крикнула я, вставая.

– Что? – сказал он и открыл глаза.

Я начала быстро одеваться.

– Два часа ночи, Агнесса будет в ярости, по выходным мы должны приходить до двенадцати, а в будни – до десяти.

– Боже, я не знал, что так получится, – сказал Джимми и быстро встал. Мы выскочили из гостиницы, было так поздно, что поймать такси стало почти нереально. Когда мы добрались до дома Агнессы, было уже три часа.

– Мне зайти с тобой и объяснить?

– Что объяснить? Как мы заснули в гостинице?

– Мне очень жаль, мне меньше всего хотелось бы, чтоб у тебя были проблемы в школе.

– Я что-нибудь придумаю. Позвони мне завтра утром, то есть сегодня, – сказала я, – обещай.

– Я обещаю, около одиннадцати.

Я поцеловала Джимми и вышла из такси. Конечно, дверь была уже закрыта, и мне придется звонить. Я подождала, пока отъедет Джимми. Несколько минут спустя Агнесса открыла дверь, в пеньюаре, с распущенными волосами, без макияжа, она выглядела менее ярко и постаревшей.

– Вы знаете который час? – спросила она, прежде чем впустить.

– Извините, Агнесса, мы не следили за временем, а когда я посмотрела…

– Я не стала вызывать полицию, но предупредила бабушку, – сообщила Агнесса. – Не мне вам говорить, что она испытала. Ни я, ни бабушка не знали этого юношу в форме.

– Это неправда, бабушка знает Джимми, ведь это о нем она написала столько лжи в письме к вам.

– Хорошо, вы не выполняете мои распоряжения, моя дорогая, я думаю, что нет смысла что-либо обсуждать, – мне показалось, что Агнесса играет очередную роль. – Вы обманули меня, а я доверяла вам. Мне кажется, что вам следует задуматься о своем положении в школе, бабушка собиралась написать жалобу на администрацию, но я пообещала ей, что это больше не повторится, и вы больше не увидитесь с этим мальчиком. Также, – Агнесса скрестила на груди руки, – я ввожу некие ограничения на шесть месяцев. Вы должны являться домой не позднее шести, даже в уикэнды. Покидать дом вы можете только в том случае, если нужно идти в школу, и то с моего согласия. Ясно?

Это несправедливо, но я решила не терять достоинства и кивнула. Мне не нужно было во чтобы то ни стало покидать дом, все равно завтра Джимми уезжает в Европу.

– Великолепно, – Агнесса отступила, позволяя мне войти. – Ступайте тихо в свою комнату, постарайтесь никого не разбудить. Я разочарована в вас, Дон.

Как только я вошла в комнату, Триша вскочила.

– Где ты была? – спросила она. – Агнесса в ярости.

– Знаю, – я присела к ней на кровать, – моя свобода ограничена на шесть месяцев, Агнесса обо всем доложила бабушке.

– Но где вы были?

Я рассказала ей, как мы пришли к Джимми и заснули в объятиях друг друга.

– Ну?

– Ничего не случилось, все было благопристойно, – уверила я, но в глазах Триши читалось недоверие, – ты поможешь мне завтра? Я хочу увидеться с Джимми, прежде чем он уедет в Европу.

Мы спланировали, как она встретится с Джимми и поможет нам увидеться в парке, где мы сможем попрощаться. И тогда я возвратилась бы домой и полностью посвятила бы себя занятиям в школе и музыке, время и расстояние помогли бы мне не думать о Джимми. Я легла спать, но мысли о том времени, когда мы будем вместе, когда я избавлюсь от опеки бабушки Катлер, не давали мне уснуть. Но можно ли назвать их детской мечтой?