Текст книги "На плоту через океан"
Автор книги: Вильям Виллис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава XXIV. В царстве шквалов
За последние два дня шквалы следовали один за другим, и по всему было видно, что мой плот вступил в их область. Позади меня все время двигалось несколько шквалов. Несколько раз мне уже приходилось убирать грот. Теперь я привел его в порядок, и он казался таким же крепким, как и раньше. Увидав, что опасность миновала, я снова поставил его. Уборка и подъем парусов требовали изрядных усилий, но мне хотелось как можно скорей выбраться из этой части океана, и я не хотел ложиться в дрейф.
Сколько времени будут буйствовать шквалы? Казалось, они были налитыми водой и их тяжелые черные животы волочились по океану. Через некоторое время шквал оказывался прямо надо мной. Разрываясь на части, он выл и издавал жалобные стоны, но в нем не оказывалось ни капли воды.
В это утро океан вокруг меня был прямо коричневым от акул. Мне пришлось взобраться на мачту, чтобы выполнить кое-какую работу и оттуда, на расстоянии нескольких сот футов, я разглядел трех акул, таких здоровенных, каких до сих пор мне еще не случалось видеть.
В полдень, готовясь к астрономическим наблюдениям, я заметил, что на расстоянии полумили к северо-западу от плота в одном месте океан сильно вспенен. Мне были видны черные спины и огромные плавники, взрезающие волны. Схватка была очень яростной. Фонтаны брызг высоко взлетали над морем. Потом все успокоилось. Я решил, что крупные акулы или какие-то другие гигантские рыбы напали на кита.
Все новые тучи поднимали темные головы над горизонтом. Некоторые из них еле тащились, и проходило около часа, прежде чем они настигали мой плот. Шквалы, двигаясь на север, почти все обрушивались на меня. Когда я наблюдал за образованием туч и их приближением, мне казалось, что я сижу в партере или в обширном амфитеатре. Эти тучи поглощали весь ветер, и плот приостанавливался в ожидании следующего шквала, который опять его подтолкнет. Временами плот несся вперед со скоростью от пяти до десяти миль в час.
Вот стала нарастать зловещая гряда туч. Тучи были какие-то странные и чуть ли не каждую минуту меняли форму. Сначала это были темные колонны, совсем не страшные на вид; но вскоре по направлению к плоту уже двигалась сплошная черная стена. Микки и Икки не обращали на нее никакого внимания. Икки продолжал есть, а Микки спала; когда же она просыпалась, то потягивалась и смотрела на меня, прищурив глаза. Казалось, кошка хотела сказать: "Не приставайте ко мне с такими пустяками – разве мы с вами не матросы на плоту?"
Мне совсем не нравился очередной надвигающийся шквал. Какой ветер! Пожалуй, следовало бы убрать парус. Или еще немного подождать? Последний шквал надул меня. Мне совсем не улыбалась перспектива снова остаться с разорванным гротом. Вот ветер набросился на меня, гудя, словно сотня самолетов. Плот несся со скоростью по крайней мере шести миль в час.
Проплыв так больше часа, я снова оказался в полосе затишья и наблюдал, как вокруг меня образуются шквалы. Только что пронесшаяся туча, словно на якоре, неподвижно стояла в нескольких милях от плота. А позади надвигались новые тучи самых фантастических очертаний. Океан потемнел, стал почти черным и отливал синевой. Кое-где сверкали белоснежные полосы пены.
Вот снова быстро надвигается шквал.
Компас спрятан в каюту. Я ставлю парус по ветру – пусть плот несется вместе с ним; мне остается только следить, чтобы парус был заполнен ветром.
Вот плот уже в центре шквала, в самой утробе ветра. Парус высится, как белая скала на фоне черного неба. Неожиданно начался дождь. Дождь (подумать только!), дождь, первый дождь за все путешествие! Низко нависло темно-серое небо. Шел дождь, а я стоял, прикованный к штурвалу... Было бы весьма рискованно хоть на секунду его оставить, чтобы запастись водой. Потоки лились с неба, затопляя плот. Океан был покрыт пузырями.
Дождь так их хлестал, и ветер дул не переставая. Это был настоящий ливень. Я промок до костей, и ветер сбивал меня с ног. Температура резко упала, я продрог. Небо стало совсем черным, все кругом завывало. Порывы ветра полосами гнали дождь; казалось, над волнами несутся едва видимые паруса. Таз, служивший мне умывальником, вскоре наполовину наполнился дождевой водой. Меня так и подмывало схватить его и напиться вволю.
Но вот ветер стал ослабевать. Дождь продолжал лить. Установив компас, я привязал штурвал. Плот хорошо слушался руля и устойчиво держался заданного курса.
Тут я ринулся за банками и кастрюлями и расставил их по всему плоту, чтобы собрать дождевую воду. Два пустых пятигаллонных бидона я привязал к концам грота. Вода сбегала вниз по большому парусу, собираясь в бидоны. Это были те самые бидоны, в которых в свое время хранилась питьевая вода. Теперь они были водонепроницаемы, так как мне удалось наскрести немного асфальта со старой посудины, расплавить его и залить заржавленные швы.
Я бросился назад к штурвалу, чтобы выровнять ход плота. Ветер все еще был крепкий, и небо не светлело. Потом дождь стал ослабевать, и через несколько минут срывались лишь редкие капли. Я собрал расставленную на палубе посуду и напился в свое удовольствие. Всего мне досталось около семи галлонов дождевой воды. Теперь я был богат. Возможно, выпадет еще дождь.
Надежно спрятав запас воды, я разделся и принялся растирать тело, чтобы немного согреться. Потом я переоделся во все сухое, выпил кофе, приготовленное на свежей дождевой воде, и подкрепился едой.
Ветер совсем утих, и плот попал в штиль. Но позади собирались тучи. Это было настоящее царство шквалов.
Привязывая бидоны к парусу, я ушиб больную руку и опасался, как бы от ушиба не открылась рана. Я не менял повязки целых две недели. Начался сильный зуд, и с руки стала сходить кожа. Тогда я решил перевязать ее. Рана заживала хорошо. Следов инфекции не было видно. Однако суставы на двух пальцах сильно опухли. По краям раны наросло дикое мясо. Перед тем как наложить новую повязку, я смазал рану пенициллиновой мазью.
Мне казалось, что струя воздуха коснулась моего лица. Подул легкий бриз. Все вокруг меня посветлело и дышало надеждой.
Так я плыл около получаса, надеясь, что ветер будет крепчать. Но вскоре бриз прекратился и опять все замерло.
Снова смертельная тревога... Где же ветер? Приди, ветер!
Паруса совсем обвисли. Какое печальное зрелище! Блоки стонали, рея раскачивалась из стороны в сторону. Но вот опять потянул слабый бриз, и, по мере того как паруса заполнялись ветром, оснастка стала натягиваться. Пять или десять минут затаив дыхание я присматривался к парусам, надеясь, что ветер усилится. Напрасно, опять штиль. Я уселся на палубе, ожидая и все еще надеясь.
Пока я сидел, позади плота образовались шквалы; черные столбы приближались к плоту. При малейшем дуновении мое сердце лихорадочно билось. Однако весь долгий день плот пролежал в штиле. Солнце опустилось в черные тучи.
Ночь была темной, лишь кое-где в порывах туч мерцали звезды. Южный Крест старался пробиться сквозь мглу.
Наконец поднялся устойчивый бриз. Я боялся поверить своему счастью. Океан опять стал приветливым, как старый друг. Я обошел весь плот, пробуя рукой канаты. Все они крепко натянулись. Небо освобождалось от туч. Луна опустилась к самому утлегарю и уселась на него, как лихой наездник. Я запел песню, которой научился, еще плавая мальчишкой на британском паруснике:
Вокруг света нам плыть суждено,
Встретить бурю матрос готов.
Обогнули мыс Горн давно —
Это старый путь моряков.
Я продолжал петь, выкрикивая давно знакомые слова. Казалось, звезды спрашивали меня: "Что это ты так волнуешься? Неужели не можешь вытерпеть несколько дней штиля? Будь ко всему готов, раз уж ты затеял такую игру".
Ветер дул непрерывно, и я надеялся, что уже выбрался из полосы шквалов и мертвых штилей. Но мне было известно, что в это время года нельзя ожидать длительного устойчивого ветра. Впереди еще будут шквалы, штили и грозы...
Мне необходим был ветер, чтобы плыть как можно быстрее, ибо бальзовые бревна пропитались водой. Мой плот медленно тонул.
Глава XXV. Упал с лестницы
С тех пор как во время шторма был в клочья разорван парус, мне пришлось несколько раз спускать грот, чтобы скреплять расходившиеся под напором ветра швы. 8 сентября перед заходом солнца я заметил новый разрыв в гроте. Плот шел левым галсом, держа курс на юго-запад. Лучи заходящего солнца пробились сквозь облака, и на огненно-красном фоне неба светилась дыра в парусе. Разрыв находился на самом верху, почти у реи, и был около шести дюймов в длину. Мне следовало бы немедленно спустить парус и починить его, но я падал от усталости. Резкое, прерывистое хлопание паруса о мачту заставило меня очнуться.
Плот шел по ветру, и грот, казалось, вот-вот разорвется в клочья. Убрав бизань, я привязал штурвал, ослабил брас и ринулся на нос. Разрыв был у первого поперечного шва, футах в восьми над палубой. Спустив рею, я закрепил ее, потом поставил кливер и зарифленную бизань. Как обычно, при такой постановке парусов плот хорошо слушался руля и держался заданного курса. Я приподнял шверты и решил немного вздремнуть.
Как только рассвело, я позавтракал и принялся за работу. Я уселся между стойками мачты, наклонившись над парусом. Плот качало во все стороны, волны то и дело перекатывались через него, обдавая меня мириадами брызг. В таких условиях приходилось шить чрезвычайно осторожно, чтобы не поранить лицо иглой, когда ветер вырывал полотнище у меня из рук. Незадолго до полудня я закончил шитье, но астрономических наблюдений не делал, так как небо было затянуто тучами. Нужно было как можно скорей поднять парус и снова двинуться в путь. Проверяя оснастку, я сразу же заметил, что один из блоков неисправен. Тогда я повесил его через плечо, чтобы руки были свободны, и, засунув за пояс нож, стал взбираться вверх по вантам. Ванты сильно раскачивались, и мне стоило неимоверного труда подняться на верхушку мачты. Сделав все необходимое, я начал спускаться вниз, захватив с собой блок. Я находился уже на середине вантов и цеплялся изо всех сил, чтобы не сорваться вниз. Наконец я сбросил блок на палубу. Ветер яростно мотал меня из стороны в сторону, и висевший через плечо драек больно колотил меня. Я судорожно цеплялся за ванты.
Руки начали сдавать. Тогда я крепко обхватил ванты руками и ногами, решив дождаться, пока качка утихнет и можно будет спуститься на палубу. Между тем качка все усиливалась. Мне казалось, что руки вот-вот переломятся в локтях, а ноги соскользнут с перекладины. Собравшись с силами, я снова стал спускаться.
Мне пришлось опять сделать передышку и уцепиться за ванты, но порыв ветра оторвал меня, и я едва успел ухватиться за боковые канаты. Но вот меня снова оторвало, и я упал на палубу с высоты десяти футов. Падая, я зацепился ногой за лебедку, под которой спала Микки, и меня отбросило в сторону; я сильно ударился головой о толстую мангровую доску, валявшуюся на палубе, и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, была уже ночь. Я долго прислушивался к реву и плеску волн, разбивавшихся о бревна. Меня окатывало волнами, и я промок до нитки. Я дрожал от холода. Небо было усеяно звездами. Всходила луна. Я видел, как надувался кливер.
При падении я поранил голову, и меня тошнило. Я чувствовал, что не в состоянии двигаться. На привязи рядом со мной сидела Микки, неподвижная, как статуя; взгляд ее был устремлен на океан. У меня снова потемнело в глазах.
Когда я пришел в себя, я не мог отчетливо себе представить, что со мной произошло. Но все же я сознавал, что нахожусь на плоту, который несется в темноте под шум волн. Я почувствовал, что насквозь промок. На одно мгновение мне почудилось, что я стою на баке большого корабля и волны перекатываются через нос судна. По временам я сознавал, что плот идет только под одним кливером...
Когда я проснулся, солнце невыносимо пекло мне голову. Мало-помалу я начал приходить в себя. Был полдень. Солнце стояло прямо над головой. Только теперь я осознал происшедшее и почувствовал резкую боль в плечах, шее и голове; казалось, меня жестоко избили. Все тело онемело.
Судя по солнцу, плот все еще шел по курсу. Вокруг меня все было тихо. Рея и парус – в том же положении, в каком я их оставил, но парус сильно намок и местами обвис. Я приподнялся и сел. Икки, наблюдавший за мной из клетки, издал слабый крик. Микки спала. Веревка, которой она была привязана, замоталась вокруг лебедки, и кошка не могла ни на дюйм сдвинуться с места.
С трудом я поднялся на ноги и потащился на корму. Голова у меня отяжелела, кое-как я добрался до бидона с водой, стоявшего около каюты, снял с гвоздя черпак и напился. Я подумал о том, что еще никогда в жизни не терял сознания от удара.
Зная, что парус необходимо поднять, я опять побрел на корму. Взглянул на компас, потом уселся, прислонившись к стене каюты. Все поплыло у меня перед глазами. Меня клонило ко сну, но мысль о парусе не давала мне покоя. Нет, я ничего не буду предпринимать до завтра. "Семь сестричек" не подведут меня – они и без управления будут плыть куда следует. Я ощупал голову и не обнаружил крови – значит, открытой раны нет. Я дешево отделался.
Несколько раз я засыпал и снова просыпался. Проходил час за часом. Солнце давно скрылось за горизонтом...
Внезапно мне пришла мысль, что нужно зачеркнуть этот день в морском календаре, но у меня не было силы подняться. "Я буду помнить, я буду помнить, – твердил я, – завтра зачеркну не один, а сразу два дня... Нет, нет, вычеркни этот день теперь же!" Через некоторое время я пополз в каюту, ощупью разыскал электрический фонарик и, посветив, зачеркнул карандашом день – 9 сентября.
Ночью, после крепкого сна, мне стало легче. Наступило утро. Все еще болела голова, но я уже мог двигаться и мысли мои прояснились. Больше всего меня беспокоила погода; ведь с тех пор, как плот миновал Маркизские острова, я продвинулся лишь на незначительное расстояние. Штили следовали за штилями, а в перерывах между ними почти все время дул слабый ветер; лишь изредка я попадал в полосу шквалов.
Мне удалось точно определить свое положение, и запись в журнале за 10 сентября гласила: "Полдень. 21-47-00 – гражданское время по Гринвичу; высота солнца 76°24'; 8°31' южной широты и 146°31' западной долготы". Плот шел по курсу на Самоа и находился на расстоянии тысячи шестисот миль от этих островов. На карте виднелась крошечная точка прямо на линии моего курса – это был остров Флинт. До него оставалось около трехсот миль. Я взял с полки лоцию и прочел там все, что касалось этого острова. Мне пришло в голову: почему бы не взять курс на островок, осмотреть его и, быть может, пристать к берегу, чтобы пополнить запасы питьевой воды? Судя по описаниям в лоции, на острове имелись две лагуны с солоноватой водой. Все будет зависеть от погоды, ветра и волн, разбивающихся о рифы вокруг острова. Конечно, я не буду по-глупому рисковать плотом. Если я лишусь его, разбив о прибрежные скалы, то мне придется сидеть на острове Флинт до судного дня, питаясь рыбой и крабами, и распевать песни. У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, – остров находился на расстоянии трехсот миль от меня. И все же все мои помыслы были пленены этой идеей высадки на острове Флинт.
Голова все время давала о себе знать. Я принял несколько раз аспирин, насыпав его в кофе, и мне стало значительно лучше. Меня все же удивляло, как это я мог потерять сознание от удара, даже не повредившего мне голову.
Я припомнил, что нечто подобное произошло со мной зимой 1950 года. В то время я плавал в северной части Атлантического океана на грузовом пароходе "Америкен мерчент". На обратном пути из Европы в Нью-Йорк, начиная с Больших отмелей, была штормовая погода. Непрерывно дул ураганный ветер. На расстоянии пятидесяти миль от нас в дрейфе лежали два огромных океанских лайнера, "Куин Мери" и "Америка", державшие курс на восток. Всю ночь, пока мы лежали в дрейфе, радио не работало из-за повреждения антенны. На следующее утро мне и еще одному матросу было приказано взобраться наверх и посмотреть, нельзя ли починить антенну. Подниматься на верхушку мачты в такой ветер, когда судно отчаянно раскачивалось, было весьма рискованно. Ветром чуть не сорвало с нас одежду. Обломок антенны с висящим на его конце изолятором ударил меня по голове. Я не сомневаюсь, что после такого удара потерял бы сознание, если бы не видел внизу палубу и не понимал, что падение грозит мне гибелью. Поэтому я продолжал судорожно цепляться, пока наконец мне не удалось спуститься вниз. Кровь струилась у меня по лицу. Только через два месяца зажила рана.
Мысль плыть к острову Флинт завладела мною, и мне было трудно от нее отделаться. Вооружившись электрическим фонариком, я направился в каюту взглянуть на карту. Да, если я буду придерживаться выбранного мною курса, то плот вскоре окажется вблизи острова. Воображение рисовало мне качающиеся на ветру пальмы и белый пляж.
Я открыл лоцию и прочел:
"Остров Флинт окружен крутыми коралловыми рифами, выступающими из воды при отливе и разбросанными на протяжении ста ярдов от острова, за исключением северной оконечности, где рифы отступают на девятьсот ярдов, и южной оконечности, где они отстоят от острова на пятьсот ярдов.
Остров необитаем.
Только в хорошую погоду и при благоприятном ветре можно найти место стоянки, да и это не безопасно".
В лоции также говорилось, что остров длиной около двух с половиной миль и шириной около тысячи ярдов.
Глава XXVI. Остров Флинт
Позади плота плыло большое облако. Оно медленно расползалось и наконец затянуло все небо. Это облако принесло с собой слабый ветер. Слева налетел шквал, но он захватил только носовую часть плота. Затем ветер стих. Стало жарко и душно. Бушевавший справа от меня шквал все еще двигался, но и он начал терять силу. Наступил мертвый штиль. Паруса повисли на мачтах, потом вздрогнули и стали наполняться ветром, но вскоре ветер окончательно их покинул, и они беспомощно обвисли.
Плот развернулся и стал медленно двигаться на восток. Никоторое время я наблюдал за ним, потом убрал бизань, развернул плот и снова поставил его на правильный курс. Вскоре стало проясняться и повеяло легкой прохладой. Немного спустя подул бриз. Позади плота образовалась черная туча, довольно быстро надвигавшаяся на меня.
По моим расчетам я должен был находиться на расстоянии ста с чем-то миль от острова Флинт. Плот шел хорошим ходом, и я решил пристать к острову, если это окажется возможным.
Пока я вычислял широту, ветер улегся. Над моей головой неподвижно стояли облака, похожие на величественные беломраморные монументы, – типичные штилевые облака.
Частенько бывала такая погода. Иногда налетал слабый ветер, подгонявший плот. Огненный шар солнца поднимался над океаном. Ни малейшего утреннего бриза. Паруса хлопали и бились о мачту. В такую погоду необходимо вооружиться терпением. Наступил полнейший штиль, по океану пробегала лишь легкая зыбь, и я свободно шагал по палубе, ни за что не держась.
Дневные наблюдения показали, что плот находится на 150°00' западной долготы, в ста восьми милях от острова Флинт. Весь день держался довольно устойчивый ветер, но с заходом солнца он ослабел, и я снова оказался в штиле. Над плотом нависли облака; казалось, они затаили дыхание в ожидании ветра. Все вокруг затихло. Когда стемнело, снова поднялся ветер, ежеминутно менявший направление. Луна действовала на меня как-то успокаивающе. Затем ветер сделался устойчивым. Плот сразу же прибавил ходу. Ветер дул всю ночь, не затихая. Я все время размышлял: разумно ли в такую неустойчивую погоду приближаться к острову Флинт?
Я уже больше недели не ел мяса. Вчера я заметил дельфинов, резвящихся вокруг плота. Отрезав кусок от остатка дельфиньей туши, я насадил его на крючок. Однако дельфин только дотронулся до приманки, но не схватил ее. На рассвете я снова принялся за ловлю. Раз двадцать я напрасно забрасывал леску, наконец дельфин клюнул. Это был небольшой молодой самец, но нам с Микки хватило еды на целый день.
Кое-что перепало и на долю Икки.
Микки последнее время очень скудно питалась, но покорялась судьбе и была счастлива. Она требовала только немного ласки, доброго слова и любила сидеть около меня ночью, когда мы плыли вперед по темному простору океана. Мне кажется, за последний месяц кошка не выпила и чашки воды. Икки пил довольно много, так как питался сухими зернами. Если бы его кормили плодами мангрового дерева, апельсинами и бананами, он и не взглянул бы на воду. Мои маленькие компаньоны чувствовали себя превосходно. Сегодня Икки снова взобрался на верхушку мачты. Он ворчливо спрашивал меня, где находится Перу, вернется ли он когда-нибудь туда, или, может быть, я сошел с ума и решил плавать всю жизнь. Попугай наблюдал за стаей птиц, занимавшихся ловлей рыбы к югу от плота; их белые крылья сияли на солнце, они кружились над океаном, ныряли и снова взмывали вверх.
Я впервые видел птиц с тех пор, как обогнул Маркизские острова. Должно быть, они прилетели с острова Флинт, где, наверное, настоящий птичий рай. Мне захотелось сойти на берег и побродить среди морских птиц, побеседовать с ними, посмотреть, как они сидят на гнездах или отдыхают после полетов над океаном.
Возможно, это будет похоже на встречу в матросском доме.
"Алло, ребята, кто я такой, по-вашему? Держу пари, что вы никогда раньше не видели меня! И где, черт возьми, вы околачивались всю жизнь? Здесь растили детей, не так ли? А ты, там, где твой старик? Пусть для разнообразия он постережет яички, пока ты полетаешь кругом и освежишься. Не бойся его, мир изменился. Как погода в этих краях? Надеюсь, что проблема квартирной платы здесь не существует? А ты, хорошенькая маленькая пичужка, бьюсь об заклад – ты летаешь, словно мечта. Я вижу, у тебя довольно свирепые соседи. Обрати внимание на этих фрегатов, все они жестокие ребята, не правда ли? Достаточно посмотреть на их клювы. А что это за странная птица вон там? Держу пари, это батлер [63]
[Закрыть]. А ты... ты не что иное, как пушок из белых брызг и облаков, не так ли? Песок раскален, ветер почти затих и облака дремлют, а ленивый прибой шумит на рифах... Вы выбрали себе хорошее местечко, но я продолжаю свой путь..."
День клонился к вечеру. Появились белые барашки. Все кругом потемнело. Надо немедленно убирать паруса.
Когда рея была уже наполовину спущена, она стала раскачиваться, конец ее зацепился за стойку мачты, и упавший на ванты парус стал рваться. Два плохих разрыва, один из них – поперек паруса... Наконец я освободил рею и, спустив ее, привязал к мачте. Этот шквал принес довольно много ветра, но, когда я поднял кливер и бизань, ветер снова ослабел. По небу медленно плыли разорванные облака зловещего вида. Солнце опускалось, озаряя океан багрово-красным светом.
Это было 17 сентября. Запись в судовом журнале так определяла мое положение: "Полдень. 21-58-10 – гражданское время по Гринвичу; высота солнца 76°38'; 10°57' южной широты и 151°13' западной долготы".
Я решил не высаживаться на острове Флинт. Погода была слишком неустойчива, и я предпочел плыть дальше, держась в стороне от него. Я намеревался пройти южнее острова, но ветер изменил направление, затем почти совсем стих. В девять часов вечера плот шел под кливером и бизанью, и я немного беспокоился относительно курса. Наконец я спустил и эти паруса, решив пройти мимо острова Флинт в дневное время. Если мои вычисления были правильными, плот находился в тридцати двух милях от острова. Я знал, что за ночь плот снесет лишь на несколько миль.
Достав из каюты швейные принадлежности, я направился к мачте. Я захватил с собой компасный фонарь и повесил его рядом с разодранным парусом. Но фонарь давал слишком мало света, и мне пришлось воспользоваться и электрическим фонариком, который я ухитрился зажать под мышкой. Фонарик все время соскальзывал вниз и освещал все, что угодно, только не шов, но я упорно водворял его на место. На море стояла сильная зыбь, и несколько раз, углубившись в работу, я падал с ящика, служившего мне сиденьем.
Шил я весьма усердно, однако из-за скверного освещения дело подвигалось медленно. Дважды начинался дождик, смочивший палубу. Плот изрядно покачивало, так как он не нес парусов, которые уменьшают качку. Время от времени набегала волна, смачивая мне ноги и парус. Иногда из облаков выглядывала луна. Наконец от напряжения у меня закружилась голова. Плот стал сильно раскачиваться. Из-за качки я пришил брюки к парусу и несколько раз загнал иголку в палец.
Наконец под утро работа была закончена. Я отдыхал, пока не рассвело, потом поднял парус. Когда солнце стало вставать, подул легкий ветер, и я лег на новый курс, намереваясь пройти севернее острова Флинт. Ветер был устойчив.
Остров Флинт я увидел около десяти часов утра. Маленькая белая птичка быстро пролетела над плотом по направлению к югу; я взял бинокль и взобрался на мачту. Остров виднелся слева. Спустившись на палубу, я сразу же повернул плот на один румб, чтобы держаться подальше от острова. Ветер дул в южном направлении, и это позволяло мне пройти севернее островка.
А что, если пристать к берегу?..
Я снова взобрался на верхушку мачты. День был туманный, но все же я увидел, что остров лесистый. Деревья зеленой стеной подступали к белым прибрежным пескам.
Я приготовил якорь, уложив на палубу длинными шлагами [64]
[Закрыть] якорный трос, чтобы он легко разматывался. Плот проделал пять с половиной тысяч миль, и вот передо мною первая земля!
Немного погодя я повернул назад. Я попытаюсь проплыть вблизи острова и, быть может, высажусь на берег.
Плот находился с подветренной стороны, и я решил рискнуть. Я приближался к острову, пристально разглядывая его в бинокль и в то же время управляя плотом.
Рифы отчетливо виднелись в направлении вест-норд-вест: из воды выступали острые утесы, вокруг которых пенились буруны. Чтобы бросить якорь, мне нужно будет перебраться по ту сторону рифов.
Я подходил все ближе и ближе. Вскоре я услышал шум прибоя и увидел, как позади рифа кипит на отмели вода. Здесь может оказаться течение, которое понесет меня прямо на рифы. Паруса были не слишком наполнены ветром, и требовалась большая осторожность. Было пасмурно.
"Не безумствуй, Бил, не вздумай приставать! Ты уже насладился видом земли. Позабудь о ней – ты должен взять курс на Самоа!"
До свидания, остров Флинт, одинокий, как братская могила. Я еще раз оглянулся. Остров тонул в вечерней мгле. Я помахал рукой, как если бы стоял на берегу и смотрел вслед уплывающему плоту.
Ветер крепчал. Я сидел на корме, предаваясь мечтам. Я уже позабыл об острове Флинт и, повернув к юго-западу, лег на новый курс. Следующая земля будет Самоа, до нее немного более тысячи ста миль.
