Текст книги "На старой мельнице"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– На печке, а то на реку уйду…

– От матки-то спрячешься, а от бога? – ехидничал Стёпка. – Куда от бога денешься? Он и через крышу увидит.

– Ну и пускай, – еле сдерживался Митька, а внутри всё кипело: вот привязался, гад!

А Стёпка и не думал униматься. Он посмотрел на потолок и сказал:

– Если бог разрешит, – принесу, а так не могу.

– Как же он разрешит? – вытаращил гневные глаза Митька. – Бог не разговаривает.

– Помолись, – может, с тобой и заговорит.

Стёпка отвернулся, и плечи и волосы его затряслись от беззвучного смеха.

– Есть бог! – взвизгнул Митька и подбежал к комоду. – На! Гляди, Тритонище, тут всё как есть написано.

Стёпка взял в руки библию и присвистнул:

– Ого! Какая тяжёлая… Кирпич!

Громко прочитал название и отдал книгу Митьке.

– Держи. Эта штука, наверное, дорого стоит, потому как она из музея. Историческая древность. Её ещё первобытные люди читали.

– Они и читать-то не умели, – возразил Митька. – Они даже огонь не могли добывать…. Сырых мамонтов ели. А потом бог сказал: «Да будет огонь», – и стал огонь.

– А ракету на Луну тоже, скажешь, бог запустил? – усмехнулся Стёпка. – Приказал: «Лети, ракета, на Луну», – она – раз – и полетела! Чудила! Если он там, взял бы и поймал ракету.

– Очень надо ему ловить ракеты, – сказал Митька. – У бога других дел по горло… Он по небу гром и молнии пускает!

– Зачем же он тогда твоего батьку убил? – спросил Стёпка.

Толстая библия гулко шлёпнулась на пол. Митька перешагнул через неё. Стёпкино лицо расплылось и поехало вкось. Упал Митька на кровать и сверху на голову положил подушку.

Стёпка огорчённо крякнул и стукнул себя кулаком по лбу: дурак!

– Мить, – провёл он ладошкой по костлявой спине приятеля, – ты когда в школу придёшь?

Митька дёрнул плечом: мол, отстань!

– Принесу я тебе книжку, – сказал Стёпка,

Митькина спина перестала вздрагивать. Он лежал и не шевелился.

– Чуть не забыл… – гудел над ухом Тритон-Харитон. – Сан Саныч велел сказать тебе, чтобы, как поправишься, сразу приходил в школу. Без мамки. Один. Он больше на тебя не серчает.

Митька что-то промычал из-под подушки.

– Чего ты говоришь? – нагнулся Стёпка. И, не дождавшись ответа, продолжал: – Спрашивать тебя никто не будет. Все знают, что ты больной. А двойку по географии исправишь. Подумаешь, тундра!

– Уходи! – услышал в ответ Стёпка глухой Митькин голос.

Тритон-Харитон ещё немного потоптался и, подтянув длинные синие штаны, двинулся к порогу. В сенях что-то затарахтело по полу. Наверное, опять что-нибудь на Стёпку свалилось. Дверь во двор тоже закрыта. Стёпке пришлось перелезать через перегородку, там на полке всякая всячина навалена. Митька отшвырнул подушку и бросился к окну. Стёпка уже выбрался из дома и, засунув руки в карманы, стоял у калитки.

– Эй, Тритонище! – крикнул в форточку Митька. – Сбей замок.

Стёпка показал пустые руки: нечем.

Митька достал из-под кровати молоток, швырнул его в форточку и, захлопнув её, задёрнул занавеску. Он слышал, как Стёпка дубасил молотком по замку. Потом всё стихло. Митька думал, что приятель сейчас зайдёт, но Тритон-Харитон не зашёл. Оставив молоток и испорченный замок на крыльце, ушёл.

В полдень из села приковылял дед Андрон. Поставил в угол короткую толстую палку, снял свою неразлучную командирскую фуражку и занёс было руку – перекреститься, но нигде не обнаружил иконы. Взял и перекрестился на блестящий пузатый самовар, стоящий на сосновом чурбаке.

– За хозяина, значит? – спросил дед, присаживаясь на скамейку. – А мамку куда подевал?

– В лес ушла. Делянку мерить.

Дед достал кожаный кисет, спички. Свернул огромную цигарку и закурил. Сиреневый дым окутал лицо старика, как из трубы, повалил в потолок.

– Избу мне надо малость подремонтировать, – сказал он. – В лесничестве бумагу на лес дали… Скоро мать-то будет?

Митька не знал, когда придёт мать, но одному сидеть в избе надоело, и он сказал:

– Должна вот-вот заявиться… Погоди,

– Ладно, посижу, – согласился Андрон. – На службу заступать ещё не скоро… Худо, парень, без батьки-то?

Митька кивнул.

– Хороший человек был твой отец, царствие ему небесное… Поди ж ты, эк его, сердешного, угораздило!

– Тётка Лиза говорит, это бог его молнией покарал, – сказал Митька. – А чего такого ему мой папка сделал?

– Плюнь ты в ейные поганые глаза, – заволновался вдруг старик. – Правильный человек был твой батька… Ишь что выдумала, чёрная стерва!

– Врёт?

– Ясно дело, брешет!

– Она к нам всё время ходит, – сказал Митька. – Можно, я её из рогатки?

– А это гляди сам, – сказал дед и почесал свой толстый красноватый нос. – Угодишь в глаз – тогда что?

– Будет одноглазая.

– Подлая баба… – Андрон помолчал, а потом спросил: – А что у вас за рыбак такой объявился? Будто личность мне его знакомая… Как, говоришь, зовут его?

– Дядя Егор, – сказал Митька, – наш старший брат.

– А-а… брат, – протянул дед. – Чей брат?

– Ничей… Брат – и всё.

– Брат, значит, – повторил Андрон. – Видел я этого брата…

– Во сне, наверное, – сказал Митька. – Он же, деда, не ходит никуда. Нездешний.

– Нездешний, говоришь… Рыбку ловит?

– Тягает почём зря, – сказал Митька.

Старик, гулко постукивая деревяшкой по половицам, заходил по избе. Он скрёб корявыми пальцами седой затылок и что-то ворчал под нос. Видно было, что дед волновался. Митька повернулся в его сторону, но вдруг в шею кольнуло. Он даже ойкнул от неожиданности.

– Ты чего? – спросил дед. – Чего, говорю, за шею схватился?

– Ничего, – сказал Митька. – Дедушка, я теперь не боюсь леших и водяных. Я теперь крещёный! Меня даже ночью нечистая сила и пальцем не тронет.

– В церкви крестили-то?

– Не-е… В Калинке.

Дед остановился посредине избы и хитро посмотрел на Митьку из-под косматых бровей.

– А как парень, твоего бога звать?

– Не знаю, – честно сознался он.

– То-то и оно! – удовлетворённо хмыкнул в бороду дед. – Лезешь дуриком в реку, а зачем, и не знаешь.

– А ты знаешь, как твоего бога зовут? – спросил Митька.

– Ясное дело.

– Как?

Дед втянул в себя дым, красный глазок цигарки стал белым, и старик снова скрылся за сиреневым облаком.

– Забыл? – помолчав, спросил Митька.

Дед вытащил изо рта окурок и застукотал своей деревяшкой к порогу.

– Посиди, деда, – попросил Митька. – На службу ведь рано.

– Пойду погляжу соседнюю делянку, – сказал дед Андрон, – авось там подберу подходящие лесины… А где рыбак-то обитает? У вас?

– В папиной комнате, – сказал Митька. – Глянь-ка, деда, какой он мне ножик отвалил!

– Видать, богато живёт твой рыбак, – повертел в руках ножик дед. – Рыбак-чудак…

Андрон не пошёл в делянку.

Он поднялся на берёзовый мостик и долго пристально смотрел в ту сторону, где рыбачил дядя Егор. Командирская фуражка старика была надвинута на лоб, а рука скребла коричневую заросшую шею.

14. СУД

Вечером этого же дня под окном раздался свист.

– Твои дружки, – сказала мать. – Чего это они на ночь глядя?

Митька набросил на плечи фуфайку, но мать замахала на него руками:

– Очумел? Мигом на ветру хворобу схватишь…

– На минутку, мам, – попросил Митька.

– Сиди дома. Я сама… – Мать вышла на крыльцо и недовольно сказала:

– Горит у вас, что ли? Болеет он…

У забора стоял Стёпка и ещё двое ребят. Они переглянулись. Тритон-Харитон почесал нос и угрюмо спросил:

– Зачем Митьку окрестили? И ещё в школу не пускаете…

– Сопляк! – рассердилась мать. – Вот ужо прут выломаю.

Ребята о чём-то пошептались, и Стёпка снова сказал:

– Не имеете такого права в школу не пускать… И запирать человека на замок не имеете такого права.

– Ты чего там городишь? – Митькина мать спустилась с крыльца. – Кого запирать?!

– Повесите замок – опять сломаю, – сказал Стёпка.

– Ты у меня, лохматырь, поговоришь! – Митькина мать схватила обшарпанный голик и двинулась к ребятам. Двое поспешно отошли. Стёпка остался.

– Не имеете такого права бить, – сказал Тритон-Харитон. – Я не ваш, тётя Марфа, сын…

Митькина мать подошла к нему, подняла руку с голиком. Мальчик смотрел ей прямо в глаза. Даже в сумерках было видно, как побледнело его лицо.

– Ты про какой это замок толкуешь? – опустив руку, устало спросила она.

– На дверях который висел… Это я его камнем.

– Я не запирала… – сказала Митькина мать. Голик мягко упал в траву. – Идите, ребята, домой… Болеет он!

Женщина провела рукой по лицу и, сгорбив плечи, медленно пошла к крыльцу.

– Он придёт в школу? – спросил Стёпка.

В ответ хлопнула дверь.

– Чего им надо, мам? Зачем они приходили?

– Так, сынок, – сказала мать. – Тебя пришли проведать… – Она подошла к окну, задёрнула занавеску…

Постояв немного у забора, ребята повернули обратно.

– Я теперь не буду с ним в футбол играть, – сказал звеньевой Димка Ногтев. – Он теперь…

– Ну и дурак, – оборвал его Стёпка. – Митька вовсе не верит в бога… Я знаю.

– А чего же он тогда в реку полез? – спросил Серёга Воробьёв.

– Купаться?

– А крест у него есть? – спросил Димка.

– Что ты! Нет… Я проверил, – сказал Стёпка.

Они остановились на мостике. Облокотившись на жидкие перила, стали смотреть в воду. Рядом бор. Слышалось его сонное дыхание: шелест листьев, возня птиц.

– Эй, Серёга, – сказал Тритон-Харитон, – не сдрейфишь один идти через лес?

– Серёга сплюнул в воду.

– Куда идти? – уточнил он.

– Домой…

Вокруг сгустились сумерки. Серые облака заволокли небо. Накрапывал дождь. Под ногами чернела река, журчала., всхлипывала. Лес, хмурый, чужой, стоял за мостом.

– Зачем я пойду один? – сказал Серёга. – Выдумываешь ты…

– А Митька не раз после футбола ходил вечером через лес… Один. Думаешь, не страшно?

Мальчишки посмотрели на высокие сосны, покачивающиеся на ветру, на узкую тропинку, чуть заметную в трёх шагах.

– Пока идёшь вечером через лес, всякая чертовщина может примерещиться, – сказал Стёпка. – А зимой тут и волка недолго встретить…

– Из пионеров его надо исключить. – Димка посмотрел на Митькин дом. – Какой он Лесник? Лесники ничего не боятся…

– А ты ничего не боишься? – спросил Тритон-Харитон, глядя в воду.

– Не боюсь…

– Сходи на мельницу, – сказал Стёпка, – а мы тебя здесь подождём.

– Чего я там забыл? – заёрзал на месте Димка.

– Сдрейфил?

– Иди сам, если надо…

– Я был, – сказал Стёпка. – И Митька был…

Он вспомнил ту ночь. Чёртову свадьбу… Неужели и Митька теперь трясётся вместе с ними на мельнице? Эх, жаль, отца дома нет. Он бы что-нибудь придумал. Разогнал бы всех их… Отец вместе с районной делегацией уехал в Москву, на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку… Вот-вот должен приехать. Стёпка давно толковал ему насчёт одноствольного ружья. Интересно, купит или нет?

От поверхности реки оторвалась какая-то чёрная тень, косой молнией пронеслась над головами ребят и снова провалилась в воду.

– Кто это? – вырвалось у Димки.

– Ведьма, – шёпотом сказал Тритон-Харитон, – Она живёт на старой мельнице… Там на крыше есть дверка. Вот она туда и полетела…

– Ха-ха! – негромко сказал Серёга. – Скажет тоже – ведьма… Это летучая мышь…

– А почему она такая большая? – спросил Димка. –Летучие мыши маленькие.

– Какая там мышь? – прошептал Стёпка. – Ведьма… Тише, обратно летит!

Он плашмя бросился на мост и закрыл голову руками. Димка, недолго думая, опустился рядом с ним. Серёга ещё с секунду всматривался в темень, а потом тоже присел.

Стёпка вскочил на ноги, громко расхохотался.

– Ой, плохо мне-е… Герои!

Серёга и Димка, оба смущённые, тоже поднялись.

– Ты знаешь, – сказал Серёга, – летучая мышь – скверная штука. Она может глаз вырвать… запутается в волосах и – нет глаза.

– Пойдёмте домой, а? – сказал Димка. – Мне ещё дров в избу наносить надо.

– Про Лесника в школе не трепать! – предупредил Стёпка. – Кто сболтнёт, – морду набью. Я вам по-товарищески рассказал…

Ребята гуськом вслед за Стёпкой направились по тропинке к лесу. С травы им на ноги брызгали холодные капли. Деревья расступились, пропустив их в лес. Тритон-Харитон оглянулся на Митькин дом, одиноко черневший на берегу, сказал:

– Поживёшь тут один в лесу с такой матерью – обалдеешь.

15. ЧИРЕЙ

Всю ночь Митька не спал. Шея болела. Да так, что головой шевельнуть нельзя было. А утром обнаружил на шее чирей. Чуть-чуть поменьше кулака. Скособочилась Митькина голова в правую сторону. Кепку наденешь – валится. Зато болеть перестало. Только стучит внутри чирея: тук-тук-тук! Словно дятел долбит.

Ходит Митька по избе злой, голова на правом плече лежит. Обиднее всего – врач, наконец, на улицу разрешил выходить. А куда с таким чиреем пойдёшь? Кур смешить? Весь мир скособочился на одну сторону. Чтобы на небо посмотреть, надо, было чуть ли не на землю ложиться. Рыбу и то ловить нельзя: поплавка не видно.

Терпел-терпел Митька такое безобразие, а потом надоело. «Пойду в школу, – решил он. – Посмотрю, как там ребята живут…» Даже Огурец показался не таким уж противным. Если разобраться, – он сам, Митька, тоже хорош! Чуть что, так и норовит ткнуть Петьку в жабры. Нахлобучил Митька на голову кепку покрепче, надел серую куртку с блестящей «молнией» и отправился в путь.

– Куда? – остановила мать. – У тебя же чирей!

– Наплевать мне на чирей, – сказал Митька. – А вдруг он никогда не пройдёт? Так и буду век дома сидеть? Дверь из папиной комнаты приоткрылась, и в щели показалась сивая борода дяди Егора.

– Митрий, у меня к тебе дело есть, – сказал квартирант.

Дело! Знает Митька эти дела… Как пить дать, опять за свечками пошлёт. Будто нельзя при керосиновой лампе богу молиться. Не всё равно, что ли? Не пойдёт он за свечками. У него чирей!

Митька зашвырнул кепку под лавку. Сел на подоконник и стал смотреть в окно.

– Брат Митрий, – услышал он торжественный голос дяди Егора, – сказать, о чём ты думаешь?

Старший брат пододвинул к окну табуретку и сел рядом. Колени его равномерно постукивали друг о дружку. Митька вспомнил, что на одной ноге у него наколка: «Жизнь отдам за Марусю». Кто эта, интересно, Маруся?

– Ты думаешь, брат мой, о мирских делах… О школе. Верно я говорю?

«Вот чёрт бородатый! – ахнул про себя Митька. – Как это он отгадывает?»

Дядя Егор задумчиво погладил бороду, долгим взглядом посмотрел на Митьку.

– Не хотел я тебе рассказывать эту историю… А теперь расскажу… – Он с минуту помолчал, прикрыв глаза белыми ресницами, и продолжал: – Так вот, есть в нашей секте один человек. Когда-то давно он восстал против воли родителей и братьев по вере; и вместо того, чтобы богу служить, окунулся в мирскую суету. В школу стал ходить, в кино, в кабак… И что ты думаешь? Через год у него вырос горб.

– И сейчас горбатый? – спросил Митька, припоминая посетителей старой мельницы.

– Нет… Он раскаялся. Стал денно и нощно просить бога, чтобы его исцелил. И братья просили. И бог внял их молитвам. Простил. Горб стал уменьшаться и превратился в орех.

– Почему в орех?

– Чтобы этот человек всегда помнил о том, что бога гневить нельзя…

– А где этот человек?

– Здесь, – сказал дядя Егор. – Этот человек – я!

Митька сбоку заглядывал старшему брату в лицо, надеясь увидеть улыбку. Но дядя Егор был серьёзен. Глаза его ласково и печально смотрели на Митьку.

– Так не бывает, – сказал Митька. – Уж коли есть горб…

Дядя Егор задрал сзади рубаху, обнажив белую гладкую спину. Возле жирной волосатой лопатки темнел бугорок.

– Пощупай.

Митька осторожно дотронулся пальцем до круглой, твёрдой шишки. Точно, орех!

– О боге думай, брат Митрий... – Дядя Егор заправил рубаху в штаны и посмотрел на потолок. – Не поддавайся сатане, так ему и власти не будет над тобой!

Он почесал бороду и, помолчав, добавил:

– Вечером моление… Приходи.

– А… а что я буду делать?

– Молиться!

– Орать и на коленках ползать?

– Молиться!

– Я не умею!

– Научу… Запомни, брат Митрий, от бога отказаться – к сатане пристать. – Дядя Егор достал из кармана трёхрублёвку и протянул Митьке: – В сельмаг сходишь за свечками. На полтинник конфет купи.

Против конфет Митька не возражал, но не хотелось возиться со свечками, и сказал:

– Свечек в магазине больше нет. Все я в тот раз забрал. Ну, ей-богу!

Дядя Егор посмотрел ему в глаза и укоризненно покачал головой:

– Грех, брат Митрий, врать.

Всё-таки, чем без дела дома сидеть, – лучше за свечками идти. Митька взял деньги и двинулся к двери.

– А куда ты свечи положишь? – спросил дядя Егор.

– В бумагу заверну.

– В бумагу не годится, – сказал дядя Егор. – В портфель положи.

«Проверю-ка я его сейчас… – подумал Митька. Узнает про портфель?»

– Портфель я в речку бросил, – сказал он. – Зачем он мне теперь?

– Вот беда, – нахмурился старший брат. – Надо было тебе…

«Не узнал! – ликовал Митька. – Значит, не всё умеет отгадывать».

– На чердаке портфель… – улыбаясь, сказал он.

– Опять грешишь? Гляди…

– А что сказать, если спросят: зачем мне столько свечек? – перебил Митька.

– Скажи, у мамки поясницу ломит. Парафином лечит.

Митька остановился у двери и насмешливо посмотрел на старшего брата.

– Скажу – ночью на мельнице будем палить эти свечи. Врать-то грех!

Дядя Егор схватился за бороду и открыл рот. Но так ничего и не сказал. Митька несколько секунд полюбовался его вытянутой физиономией и, перешагнув через порог, захлопнул за собой дверь.

16. ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ШКОЛЬНОМ ДВОРЕ

Продавец на этот раз и вправду спросил, зачем Митьке столько свечей.

– Надо по хозяйству, – сказал Митька. – У нас электричества нет.

– А вы купите лампу и бидон керосину, – посоветовал продавец. – Дёшево и сердито…

– Купим, – пообещал Митька.

Он сложил свечи в портфель и стал закрывать. Не тут-то было. Ржавый замок не хотел защёлкиваться. А тащить пузатый портфель под мышкой было неудобно. Митька рассердился: поднял с дороги увесистый камень и хрястнул по замку. Замок сразу закрылся.

Вместо того чтобы идти домой и на ходу сосать конфеты, Митька направился к школе. Прижав лицо к забору, стал смотреть в окно своего класса. Сначала ничего было не видно, кроме забора, отражающегося в стёклах, потом в серой мгле, как на фотопластинке, проявились головы ребят, смутный силуэт учительницы и два полушария на карте, прикреплённой к доске. Головы двигались, наклонялись одна к другой, вертелись… Хорошо, когда голова вертится куда хочешь! А вот у него, у Митьки, голова на одном месте. И то не прямо, а на боку.

Вон длинная заострённая кверху голова Петьки-Огурца. За ней – Стёпкина. У Тритона-Харитона, как всегда, волосы торчат в разные стороны. Не крепким чаем их надо смачивать, а столярным клеем… А вон пустое место… Там сидел он, Митька. Ему вдруг до смерти захотелось быть в классе, среди ребят. Сидеть на своём законном месте и слушать учительницу. И зачем он тогда стал спорить? И всё началось из-за этой проклятой тундры! Про зверей и растительность не мог рассказать… Какая там растительность? Один мох-лишайник. И зверей-то раз – два и обчёлся. Эх, да что говорить!.. Теперь всё. Точка. Теперь он крещёный и в школу ходить ему не положено. На моления теперь ходить положено… Сегодня идти.

Чуть слышный донёсся из коридора школьный звонок. И в классе все головы сразу перепутались, перемешались. Теперь и не узнаешь, где Стёпкина, а где Огурца. Перемена. Широко распахнулись обе створки двери. Кто-то мячиком прямо с крыльца махнул во двор, где стоял турник и возвышались два толстых столба с перекладиной. Сверху свешивались верёвки и гладкая, отполированная ладонями до блеска жердь.

– Сюда! – заорал в чёрный дверной проём Огурец. – Лесник пришёл.

Митьку вмиг окружили. Засыпали вопросами:

– В школу пришёл?

– Почему у тебя башка на боку?

– Худущий-то какой!

Подошёл Тритон-Харитон. Заулыбался, неловко, крюком, сунул руку:

– Здорово, Лесник!

– Привет, – сказал Митька и пожал Стёпкину руку.

– Моё почтение, Богомол, – сунулся и Огурец с протянутой рукой.

Митька повернулся к нему спиной. Петька запихнул руку в карман и засмеялся:

– Поглядите-ка, какая у нашего Богомола дуля на шее вскочила!

– Катись отсюда, – сказал Стёпка.

– Не покачусь… – огрызнулся Огурец. – Командует тут!

Стёпка, сузив свои светлые глаза, резко повернулся к нему. Петька схватил лежащий у забора Митькин портфель и бросился бежать.

– Отдай! – закричал Митька. Но догнать Огурца не мог. Кинулся за ним и сразу остановился. Проклятый чирей мешал. А Петька, врезавшись в самую гущу ребят, швырнул портфель на землю и изо всей силы поддал ногой.

– Футбол! – Портфель отлетел в сторону, раскрылся, и из него, ломаясь, покатились белые свечи. Ребята, разинув рты, обступили портфель. Огурец на всякий случай поднялся на крыльцо и оттуда громко спросил: – Лесник, ты никак свечки солить собрался?

– Зачем они тебе сдались? – удивился и Стёпка.

Митька, скособочив голову, стоял у школьного забора и молчал.

– А я знаю, зачем Леснику столько свечек! – ещё громче сказал Огурец. – Он богу их будет зажигать, чтобы чирей скорее лопнул.

Ребята засмеялись.

На крыльце показалась учительница географии. Она была в шляпке и светлом плаще. Вера Павловна собралась домой, но, увидев ребят, сгрудившихся вокруг портфеля, тоже остановилась.

– Чей это портфель? – спросила она.

– Митькин, – сказал Огурец.

– Он ведь болен? – удивилась учительница.

– Вон он стоит у забора, – кивнул Огурец.

Вера Павловна подошла к Мите.

– Ты почему не на уроках?

– У него чирей, – сказал Стёпка.

– Тогда должен в постели лежать, – строго посмотрела учительница на Митьку. – Откуда у тебя эти свечи?

– Ниоткуда, – буркнул Митька. – Из магазина.

– Зачем тебе столько свечей?

– Надо, – сказал Митька. – Чирей лечу…

– У тебя, дорогой, температура. И с головой что-то.

– У меня чирей. На шее. Хотите потрогать?

Кто-то хихикнул. Учительница оглянулась на ребят и стала поправлять свою шляпку. А Митька повернулся к ней спиной и пошёл прочь. Мёртвая тишина. И – растерянный голос учительницы:

– Остановись!

Митька не оглянулся. Не может он оглядываться: у него чирей.

Школьная сторожиха тётя Матрёна высунула из коридора толстую красную руку со звонком. Позвонила – и скорее назад. Ребята с гиканьем рванулись в коридор. Кто-то схватил с земли свечку.

– Положь! – крикнул Стёпка.

Мальчишка бросил свечку. И она переломилась надвое.

Учительница пошла было за Митькой, но потом передумала и вернулась в школу. Минуту спустя она снова показалась на крыльце с директором. Стёпка спрятался за угол здания.

– Где он? – спросил Сан Саныч.

– Вот тут был с ребятами, – сказала Вера Павловна. – Ушёл… Я велела остановиться – не послушался.

– С парнем что-то неладное, – сказал Сан Саныч. – Надо было его задержать.

– Упрямый, как… Трудно с ним, Александр Александрович.

Директор что-то сердитое сказал учительнице, – Стёпка не расслышал. Они ушли.

Стёпка поспешно стал собирать в портфель рассыпанные свечки. На крыльце появилась тётя Матрёна, недовольно посмотрела на Стёпку и басисто спросила:

– А для тебя надо трезвонить в отдельности?

– Не надо, – сказал Стёпка и, схватив незакрывающийся портфель в охапку, кинулся искать приятеля.

Нашёл его у магазина. Лицо у Лесника было мрачное, губы поджаты.

– Вот твои свечки, – сказал Стёпка, – Всего только пять штук поломано.

Митька положил портфель на колени.

– Гад этот Огурец! – разжал он губы.

– Паразит, – согласился Тритон-Харитон.

– Если бы не чирей…

– А с чего это он вскочил? – спросил Стёпка.

– А я откуда знаю?

– Тут и знать-то нечего, – усмехнулся Тритон-Харитон. – После крещения… наградил тебя боженька этакой дулей!

– Не бог это, – сказал Митька. – Сам вскочил.

– Как же ты теперь молиться-то будешь? Начнёшь трястись, а…

– Хватит! – оборвал его Митька.

Ему не хотелось ругаться с Тритоном-Харитоном. Всё-таки не поленился, свечи собрал и на урок из-за него не пошёл. Митька вынул из кармана кулёк с «Золотым ключиком» и протянул Стёпке.

– На, жуй.

– Куда столько много?

– У меня деньги есть, – соврал Митька. – Мало будет, ещё купим.

– Этот… бородатый даёт?

– Он.

– А ты ему за это свечи носишь?

Митька достал из кармана ножик и показал Стёпке.

– Подарил… Хороший мужик.

– Ножик что надо, – сказал Стёпка.

Они сидели на крыльце и старательно жевали ириски. Скоро разговаривать стало невозможно. Конфеты оказались тягучими и вязли в зубах так, что рот нельзя было открыть.

Скомкав пустой кулёк, Стёпка спросил:

– Когда в школу?

Митька сразу нахмурился и долго молчал. На худых бледных щеках заиграла краска.

– Не приду я больше в школу, – наконец сказал он. – Нельзя мне… и… вообще нечего там делать.

– Это ты из-за Огурца?

– Буду дома сидеть… и ириски сосать.

– Хочешь, я Огурцу ещё раз подброшу? Век будет помнить!

– Не пойду, и всё тут! – поднялся со ступеньки Митька. – Ненавижу я твою школу. Понял? – Придерживая рукой кепку, мальчишка поплёлся к роще.

– Эй, Лесник! – крикнул Тритон-Харитон. – Свечки-то забери… А то бог обидится!