Текст книги "На старой мельнице"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Айда по грибы!

Митька переворачивался на другой бок и ещё крепче сжимал веки. Постучат-постучат ребята и уйдут, а Митька накопает червей и весь день с удочкой сидит на берегу. Умер Для него лес…

Опять всплеснуло. Громче. Митька увидел, как от запруды к камышам разбежались большие круги. Видно, здоровая бултыхнулась. Там бездонный омут, в который, кроме Тритона-Харитона, никто не ныряет. Прошлым летом Стёпка выволок оттуда на лягушечью лапку увесистого большеголового сома. А Митька в этом месте рыбу ловить не любит. Вода тут чёрная, тихая, и кажется, что со дна на тебя круглым выпуклым глазом сам водяной смотрит. Смотрит и пузыри пускает, – мол, уходи, пока цел!

Рядом булькнуло, и брызги попали Митьке на щёку. На берегу (лёгок на помине!) стоял Тритон-Харитон с удочкой и улыбался во весь свой широкий рот. Вихры у Стёпки светлые, вьющиеся и всегда торчат в разные стороны. Мать по утрам заставляет его смачивать волосы крепким чаем. Придёт Тритон-Харитон в школу, а вихры высохнут и начинают ещё больше топорщиться. И стоит Стёпке головой тряхнуть, как с волос на Митькину парту начинают сухие чаинки сыпаться. А глаза у Стёпки отчаянные.

Ребята боятся задевать Стёпку. Сильный он и увёртливый, как настоящий тритон.

– Ты чего на камне лежишь? – спросил Стёпка. – Брюхо болит?

– Не-е, – сказал Митька, – не болит.

Тритон-Харитон прихлопнул в траве удилищем какую-то букашку и снова спросил:

– Ты филина видел?

Митька промолчал.

– Он как сова – только с ушами и сам побольше, – сказал Стёпка. – Ночью его в жизнь не поймаешь. Филинов надо днём ловить… Даром что у них глазищи большие – ни шиша не видят. Поймаем, а?

– Удочкой? – ухмыльнулся Митька.

– Силок сварганим.

– А куда мы этого филина денем? – спросил Митька и спустил с камня ноги в воду.

– В школу притащим, – сказал Стёпка. – Вот все рты разинут!

– Неохота, – сказал Митька, Он поднялся и прыжком махнул с камня на берег.

– Пошли на плотину рыбу ловить? – предложил Стёпка.

– На червя?

– Можно и на хлеб.

– На хлеб не берёт.

– Давай на червя…

Митька посмотрел на мельницу. Сквозь камыш и кусты виднелась покрытая замшелой дранкой крыша с круглым чердачным окошком. Крыша просвечивала, как решето. Толстущий кряжистый дуб подхватил своими железными ветвями бревенчатый потемневший пятистенок, будто спасти его хотел от медленного разрушения.

– В футбол гоняли? – спросил Митька.

– Ты же ушёл… – сказал Стёпка.

Митька с хрустом сорвал молодую камышовую трубку, пожевал белый сладкий стебель и мотнул головой.

У меня под крыльцом целая банка червей припасена!

5. РЫБАК-ЧУДАК

 Первый урок был география. Митька нервничал. Он не успел уроки выучить. До вечера со Стёпкой рыбу проловили, а потом к матери пришла тётка Лиза, и Митьку отправили за полог спать…

Вера Павловна раскрыла журнал. Митька вытащил из портфеля учебник, решил всё-таки малость подчитать, но тут учительница, как нарочно, вызвала его первым.

Митька медленно поднялся с места и переступил с ноги на ногу. Зло взяло: один раз не выучил – и на тебе – спросила!

– Что ты знаешь про тундру? – спросила Вера Павловна.

– Ничего, – сказал Митька, исподлобья глядя на неё.

В классе стало тихо. Вера Павловна вытерла розовой промокашкой перо.

– Урок не выучил?

Митька молчал.

– Я тебя спрашиваю.

– Ну, чего?

– Кто обитает в тундре?

Митька хотел сказать, что не знает, но тут повернулся Стёпка и подсказал: «Звери!».

– Звери, – угрюмо повторил Митька.

– Какие звери?

– Разные…

По классу пробежал смешок.

– Садись, – сказала Вера Павловна.

Митька видел, как она обмакнула перо в чернильницу и что-то вывела в журнале. Ясно что: двойку.

– Хоть двадцать двоек поставьте, всё равно географию учить не буду, – сказал Митька и хлопнул крышкой.

– Встань!

Митька встал. Глаза насторожённые, злые.

– Это почему так?

– Так…

Может быть, на этом бы всё и кончилось, но тут вмешался Петька-Огурец. Он всё время вертелся, строил Митьке рожи и стучал себя кулаком по остроконечной макушке.

– Вера Павловна, – сказал Петька, – я знаю, почему Лесник урок не выучил…

Учительница удивлённо посмотрела на Петьку.

– Вера Павловна, – давясь от смеха, продолжал Огурец, – Лесник лягушку съел… У него, Вера Павловна, в животе лягушка ква... квакает!

– Зубы выбью! – рванулся к нему Митька.

Вгорячах он забыл, что стоит за партой, и так дёрнул её, что чернила выплеснулись прямо на спину кудрявой девочки Наташки, сидящей впереди, рядом с Тритоном-Харитоном. На белой кофточке расплылось огромное фиолетовое пятно. Наташка встала и, прикусив вздрагивающие губы, без разрешения пошла к выходу.

– Я ведь… – пробормотал Митька, но учительница оборвала его:

– Выйди вон из класса!

– А чего он… – Митька метнул злобный взгляд на Огурца.

– Кому я сказала?!!

Митька швырнул в портфель тетрадку и ручку и, стиснув зубы, вышел из класса. Проходя через коридор, увидел Наташку. В синей майке, она, склонив свою кудрявую голову над тазом, стирала кофточку. Митька хотел подойти к ней, но, заметив на пороге комнаты с чайником в руках школьную сторожиху тётю Матрёну, прошмыгнул мимо.

Он медленно брёл по улице. Домой возвращаться рано, мать начнёт допытываться, что случилось. Она сегодня в лес не собиралась. Домой он не пойдёт. Будет рыбу удить. На берегу в осоке у него схоронена удочка…

Удочки на месте не оказалось. Митька исходил весь берег, порезал палец об осоку, промочил штаны, но удочку так и не нашёл.

– Чёрт! – сказал он, яростно сплюнув в воду. – Стащили.

И тут сквозь кусты увидел незнакомого человека. Он сидел на пенёчке и удил рыбу. В руках у него была Митькина ореховая удочка. Митька сразу узнал её: посередине белое кольцо – ножом срезанная кора. Рядом с ржавой консервной банкой лежала картонка с рыболовным набором. Свою снасть принёс, а удочку поленился вырезать… Митька напролом, через кусты, направился к незнакомцу.

– Эй, дядя! – недружелюбно сказал он. – Это моя удочка.

Рыбак ничего не ответил. Даже бровью не повёл. Он ловко подсек, и на крючке заплясала крупная плотвица. Видя такое дело, Митька ещё больше рассердился.

– Отдайте мою удочку! – сказал он, – Я тоже хочу удить.

Незнакомец спокойно снял с крючка трепещущую плотвицу, пропустил сквозь её жабры тонкий ивовый прутик, на котором уже было нанизано несколько рыбин, и снова окунул связку в воду. Забросил крючок и, полюбовавшись на поплавок, наконец повернулся к Митьке.

– Тише! – сказал он. – Хорошо клюёт.

– А я чем буду ловить? – понизив голос, спросил Митька,

– Откуда ты такой взялся?

– Я тут живу, – кивнул в сторону своего дома Митька. «Вот ты откуда взялся?» – подумал он.

Незнакомец внимательно посмотрел на него и улыбнулся.

– А я знаю тебя, – сказал он. – Ты – Митя, по прозвищу Лесник.

Митька даже рот разинул от удивления. Откуда этот человек знает его? Незнакомцу на вид было лет сорок пять. Лицо белое, продолговатое, с редкими усами и русой волнистой бородкой. Глаза какие-то треугольные: к носу суживаются, а к вискам расширяются.

Когда он взглянул на поплавок, Митька заметил, что волосы у него длинные, как у попа, и налезают на воротник серого в полоску пиджака.

– Прости, братец, – сказал незнакомец. – Нечаянно наткнулся я на твою удочку… Ну, а раз такое дело, – он весело улыбнулся, – улов поделим пополам… Идёт?

– Да ладно уж, – смягчился Митька. – Ловите… Я другую вырежу. – Он похлопал себя по карманам. – Эх, мать честная, ножик дома оставил.

– Эта беда поправима, – сказал незнакомец, доставая свой нож. – Держи!

Митька взял перочинный ножик и бегом бросился в чащу. Вырезал из ивы длинное пружинистое удилище и вернулся к незнакомцу.

– Хорошая штука, – возвращая ножик, сказал Митька. – Острый… У нас в магазине такой не купишь.

Рыбак пододвинул Митьке набор:

– Мастери… крючок такой же, как и твой…

Они сидели рядом и глядели на поплавки. Вода в Калинке была тихая, и когда рыба теребила наживку, поплавки дрожали; от них разбегались тонкие, похожие на паутину круги.

– Благодать-то какая!.. – блаженно щурясь на воду, сказал незнакомец.– Ей-богу, век бы сидел на бережку и рыбёшку ловил.

Митька смотрел на поплавок, а сам всё раздумывал: что же это за человек?

– Дядя, откуда вы знаете меня? – спросил он.

Незнакомец улыбнулся, показав белые ровные зубы.

– Такой уж, брат Митрий, у меня дар божий – всё знать, – сказал он и пристально посмотрел Митьке в глаза: – Я даже знаю, что тебя сегодня из школы прогнали…

У Митьки из рук выпала удочка и, не подхвати её незнакомец, уплыла бы к мельнице.

– А кто вам… сказал? – запинаясь, спросил он.

– Никто, – загадочно усмехнулся незнакомец. – Бог…

– И что я Наташку чернилами облил… Тоже знаете?

– Конечно.

– Так я ж нечаянно.

– Обижать ближнего, Митрий, грех, – сурово сказал рыбак. – Запомни: кто добро творит, тому бог сторицей отплатит.

– А Петьке-Огурцу я всё равно морду набью.

Подпрыгнул поплавок. Незнакомец ухватился за бородку, привстал с пенька.

– Бери, бери, милая… – пробормотал он.

«Милая» взяла. Рыбак, довольно улыбаясь, нанизал плотвицу на прут.

– Вы колдун? – с уважением спросил Митька.

– Нет… Я слуга господа-бога.

Митька искоса взглянул на него. Лицо у слуги господа-бога было серьёзное. Знать, не шутит.

– А-а… Вы поп! – догадался Митька. – А где вы богу молитесь? У нас ведь церкви нет.

– Не стоит город без святого, селение без праведника, – мудрено ответил незнакомец. – Молитва места не ищет… Не поп я, брат Митрий.

«Вон какие волосы длинные… – подумал Митька. – Поп».

Рыба перестала клевать. Облако закрыло солнце. Вода потемнела. Поплавки вздрогнули и тихонько поплыли вдоль берега. Это ветер вместе с водой погнал их к мельнице.

– Не клюёт. – Рыбак с сожалением положил удочку на траву.

– Вечером будет поклёвка, – сказал Митька и, поглядев сбоку на рыбака, спросил: – Вы здешний?

– В этих краях родился… – помолчав, не сразу ответил незнакомец.

– А потом уехали?

– Уехал, – сказал рыбак. Он вытащил из кармана перочинный ножик с четырьмя приборами, подбросил его на ладони.

– Нравится?..

– Хорошая вещь, – сказал Митька.

– Хочешь, подарю?

У Митьки сладко заныло сердце. Ведь врёт!

– Такие ножики не дарят.

– Бери, брат, – сказал незнакомец, – пользуйся… И ещё вот что, сбегай в сельмаг и купи побольше свечей. – Он достал из кармана пиджака деньги. – Вот тебе три рубля… Если спросят, куда так много, – скажи: у мамки поясницу ломит, парафином лечить велели…

– Куда вам столько? – удивился Митька.

– Много знать будешь, – скоро состаришься.

Митька разжал ладонь и посмотрел на нож. Хороший нож. Такого ни у кого из ребят нет.

– Пожалуйста. – Митька поднялся с травы. – Я могу воз свечей притащить… Были б деньги.

Бросил удочку в осоку, прихватил портфель и вышел на тропинку.

Незнакомец, пощипывая редкую бороду, посмотрел ему вслед и крикнул:

– Купи себе конфет… сто граммов!

Митька молча мотнул головой.  

6. КТО СОТВОРИЛ ЗЕМЛЮ?

 Домой мать пришла под утро. Не раздеваясь, сунулась на кровать, застланную цветастым лоскутным одеялом, и сразу заснула. А Митька не спал. Он лежал на русской печи и тоскливо смотрел в потолок. Мать то кричит на него, то сто раз подряд целует. «Крестись, – говорит, – не то умрёшь от руки господа-бога, как отец!» Ей говорят, его молния, а она… В книжке вычитала, что ли? Откуда она принесла эту толстую старую книгу в протёртом кожаном переплёте? По нескольку раз перечитывала каждую страницу. Прочитает, перевернёт и, наморщив лоб, губами шевелит.

Глаза у неё в этот момент становятся круглые и пустые. Нужно несколько раз её окликнуть, прежде чем отзовётся. Что это за книга?

Уходя из дома, мать убирала книгу в правый ящик комода. Митька свесился с печи и посмотрел на комод, – ключ торчит в скважине. Спрыгнул на пол и, озираясь на спящую мать, достал книгу. Тяжёлая. На толстом кожаном переплёте написано: «Библия». Митька раскрыл книгу и прочитал: «Первая книга Моисеева. Бытие. Глава первая. Вначале сотворил Бог небо и землю… И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы... И назвал свет днём, а тьму – ночью…»

«Чепуха какая-то, – подумал Митька. – Бог сотворил землю… Напишут ведь такое! Не бог землю создал, а сама она образовалась. И людей не бог создал, а от обезьяны они произошли…» Попробовал Митька дальше читать и совсем запутался. Какие-то непонятные уму-разуму слова написаны.

Маленький, взъерошенный стоял Митька посередине избы с тяжеленной библией в руках и точь-в-точь, как мать, морщил свой лоб.

– Ну и чепуха, – вслух сказал он.

– Это божья правда, сынок…

Митька вздрогнул и оглянулся: на кровати сидела мать и смотрела на него. И глаза у неё были круглые и пустые.

– Враньё тут, – ткнул в книгу пальцем Митька. – Ты не читай… Тут ни одного слова правды нет. И где ты достала эту… штуку?

– Митенька, – сказала мать, – не говори так. Бог не дремлет – всё слышит.

– Враньё! – упрямо сказал Митька и стал собираться в школу.

– Что так рано? – спросила мать. – Я ещё печку не топила.

Митька не стал дожидаться завтрака. Ему захотелось поскорее уйти из дому. В голове был ералаш. В большой толстой книге печатными буквами написано, что есть бог… И мать, и тётка Лиза, и дед Андрон – все говорят, что есть бог. А в школе говорят – нет никакого бога. И в учебниках печатными буквами написано, что бога нет и никогда не было. Бога выдумали первобытные люди.

– И зачем выдумали? – с досадой сказал Митька, спускаясь с крыльца.

Опять Митька географию не выучил. Упражнение переписал, примеры решил, а географию отложил на вечер.

Вечером захотелось попробовать, как режет ножик. Взял тонкое полено и стал вырезать Буратино. Увлёкся и совсем про географию забыл. А Вера Павловна обязательно вызовет. У кого двойка, – того она каждый урок спрашивает.

Вера Павловна спросила. Митька столбом встал и уставился на портрет знаменитого путешественника Миклухо-Маклая. На носу знаменитого путешественника сидела большая муха и чистила задними ножками крылья. «Интересно, если из резинки пульнуть, – попадёшь в муху или нет? – подумал Митька. – Промажешь. Больно далеко».

– В прошлый раз ты не ответил, кто обитает в тундре, – сухо проговорила Вера Павловна. – Надеюсь, теперь ты знаешь?

Митька продолжал пристально смотреть на портрет. Муха перебралась с носа на лоб и засуетилась, забегала.

– Итак, расскажи о растительном и животном мире тундры.

Митька слышал, как за его спиной шептались ребята, слышал, как что-то бубнил Огурец, и снова непонятная злость поднималась в нём. Он толком не мог разобраться, что и кто его возмущает. Ведь виноват сам. Почему не выучил уроки? Знал, что Верушка спросит!

– Нет в тундре никакого мира, – сказал Митька. – Там один лёд… и мох-лишайник.

– Ты не читал учебник? – спросила учительница.

И тут Митька ни с того ни с сего брякнул:

– А чего его читать? В учебниках всё наврано… Бог создал тундру и зверей тоже.

Ребята засмеялись. Учительница тоже засмеялась. У неё не только щёки, даже шея покраснела от смеха.

– Ну знаешь… это… это уже слишком, – сказала она. – Не притворяйся, Митя; ведь ты сам понимаешь, что говоришь чушь… Бог остался в сознании тёмных людей. Бог – это пережиток.

Это верно. Митька знал, что несёт чепуху. Лешего и водяного он ещё побаивался и к вечеру немного верил в их существование, но в бога он не верил. Однако, сорвавшись с узды, уже не мог остановиться.

– Пережиток, говорите, а вот землю сотворил, – сказал Митька. – И день сотворил и ночь… И тундру! Я сам читал про это.

В классе засмеялись ещё громче, захлопали крышками парт, застучали ногами.

– Лесник-то наш в бога верит!

– Перекрестись, Лесник!

– Аминь, Лесник!

Митька стоял, упрямо нагнув голову, и заталкивал промокашку в чернильницу. Он видел смеющиеся лица ребят, Веру Павловну, которая старалась придать своему лицу серьёзное выражение, но из этого ничего не получалось. Видел светлые изумлённые Стёпкины глаза. Он один не смеялся и ничего не говорил. И Митьке вдруг захотелось удрать из класса. Удрать, куда глаза глядят…

– Садись, – сказала Вера Павловна. – Не понимаю, что с тобой. Кто же всё-таки расскажет про лесотундру?..

На перемене ребята окружили Митьку и стали его дразнить. Особенно усердствовал Петька-Огурец.

– Митька-Богомол! Митька-Богомол! – как заведённый, тараторил он, приплясывая вокруг Лесника.

– Заткнись! – посоветовал Митька.

Но Огурец ещё больше стал кривляться. Он разевал свой широкий рот, тряс вытянутой головой, на которой росли жёсткие коричневые волосы.

– Умора! – голосил он. – Бог тундру создал… Ой, держите меня-я!

Митька развернулся и треснул Огурца по громадному оттопыренному уху. Ухо сначала побелело, как снег, потом стало наливаться кровью.

– Ты чего это, Богомол? – всхлипнул Петька. – Гляди, как врежу.

Митька, не дав ему договорить, влепил ещё одну затрещину. Огурец заморгал, слёзы горошинами покатились из глаз, губы задрожали и разъехались к ушам.

– Погоди-и, – на весь класс заголосил он. – Тебе сейчас бу-удее-ет…

Повернулся и побежал в учительскую.

Следующий урок был история. Этот предмет вёл директор школы – Сан Саныч. Митька с удовлетворением посматривал на красное ухо Огурца, но в сердце притаилась тревога. И точно, Сан Саныч сказал:

– Какая сегодня тебя муха укусила?

– Пускай не дразнится… – буркнул Митька.

– А зачем кулаки в ход пускаешь?

– Ябеда он – вот кто!

Сан Саныч нахмурился.

– Дерзок ты, однако, – сказал он. – Две двойки по географии. Драка. После уроков зайдёшь ко мне.

– Будешь знать, как драться, Богомол! – тихонько злорадствовал за спиной Огурец. – Сан Саныч тебе пропишет…

– Огурец – подлец! – негромко сказал Стёпка и глухо бухнул кулаком в Петькину спину. Петька икнул и сразу прикусил язык. На Тритона-Харитона он ябедничать не решился.  

7. ЧЁРТОВА СВАДЬБА

 Прошло два дня. Митька обозлился на ребят и ни с кем не разговаривал. Стёпка звал в футбол играть. Митька отказывался. И Тритон-Харитон перестал звать. А погонять мяч по зелёному лугу хотелось…

Заканчивался последний урок. Сан Саныч рассказывал об искусственных спутниках и разных планетах. Митька беспокойно вертелся за партой, поглядывал на дверь. Что-то долго нет звонка. Как только урок кончится, нужно быстрее улизнуть. Главное – проскочить мимо Сан Саныча…

В коридоре чуть слышно звякнуло. Это сторожиха тётя Матрёна взяла с табуретки звонок. Сан Саныч взглянул на часы и захлопнул журнал. Митька, избегая его взгляда, нагнул голову к самой парте.

– Ты передал матери? – спросил директор.

Митька кивнул.

– Почему она не пришла?

– Кто её знает… Дела.

После драки с Огурцом директор велел Митьке сказать матери, чтобы она пришла в школу. Митька матери ничего не говорил, всё тянул, надеясь, что Сан Саныч забудет.

А он не забыл. Уже второй раз напоминает.

– Да вы не волнуйтесь – придёт… – глядя в сторону, произнёс Митька.

Сан Саныч посмотрел на него и сказал:

– Виляешь, дружок… Вот что, без матери можешь в школу не приходить.

– И не приду, – под нос пробурчал Митька. Но Сан Саныч услышал.

– Хочешь, чтобы я сам к тебе домой пришёл? – спросил он.

– Днём дома никого не бывает, – сказал Митька. – Мать в лесу, а я…

– А ты? – заинтересовался Сан Саныч. – Где ты бываешь?

Митька угрюмо посмотрел на длинного директора, промолчал.

– Не пойму я тебя, дружок, – сказал Сан Саныч. – Мудришь.

– Можно идти? – спросил Митька.

– Жду мать… Слышишь?

Митька вышел на улицу. У забора стояли ребята и договаривались со Стёпкой насчёт футбола.

– Через два часа приду, – говорил Тритон-Харитон. – Раньше ничего не выйдет.

Митька, небрежно помахивая раскрытым портфелем, прошёл мимо.

– Лесник, – окликнул Стёпка, – будешь в футбол?

– Неохота, – сказал Митька. Он остановился и стал застёгивать портфель.

– Мне сегодня нельзя, а ребята поиграть хотят… Возьми ты мяч, ну?

– Можно, – помолчав для приличия, сказал Митька я повернулся к ребятам. – Быстрее обедайте… Не то уйду.

Мальчишки разошлись по домам.

Митька и Стёпка шагали рядом, молчали.

– Зря ты, Лесник, в бутылку лезешь, – наконец сказал Тритон-Харитон.

Митька ничего не ответил. Он ни одного слова не сказал до самого Стёпкиного дома. Взял мяч и направился к калитке.

– Если я не приду, – вслед ему крикнул Стёпка, – отдай мяч Серёге Воробьёву.

– Не бойся, не пропадёт твой мяч, – не оборачиваясь, ответил Митька.

– Я не боюсь, – сказал Стёпка и скрылся в сенях.

Игра без Тритона-Харитона не ладилась. Команды спорили после каждого забитого гола. Капитанов никто не слушался. Один раз чуть было не подрались из-за штрафного мяча. А Стёпка всё не приходил…

По домам разошлись в сумерках. Опять на небе не видно звёзд и луна куда-то запряталась. Даже отсюда, с Козьего Луга, слышно, как ветер раскачивает деревья. Они скрипят и противно стонут. Но, когда Митька вступил в рощу, берёзы замолчали, будто нарочно притаились. И в этом молчании была какая-то насторожённость. Придорожные кусты бросали на тропинку густую тень. В тени что-то шевелилось, двигалось взад-вперёд.

Митька не оглядывался, он был уверен, что по меньшей мере десять леших крадутся за ним. Откуда-то издалека, с реки, донёсся тихий всплеск. И Митьке почудилось, что это водяной вынырнул из омута. Треснул над головой сучок. Уж не леший ли хочет прыгнуть Митьке на плечи? А что это внизу белое разлеглось на тропинке? Митька остановился и сразу услышал ночные шорохи: жалобный писк, невидимый взмах больших крыльев, царапанье острых когтей о кору. Это всё не страшно. Это птицы ворошатся в гнёздах. Не спуская глаз с белого предмета, Митька двинулся дальше. Что это такое? В лицо дунул ветер, и белый предмет зашевелился и, шурша, продвинулся навстречу. Это была газета.

Не успел Митька дух перевести, как позади послышалось: «Топ-топ-топ!» Митька на всякий случай перекрестился и, втянув голову в плечи, припустил во весь дух по тропинке. Только бы в берёзу не врезаться!

«Топ-топ-топ!» – догоняли сзади.

Митька ещё сильнее заработал ногами.

– Лесник! – услышал он приглушённый Стёпкин голос. – Погоди-и!

«А может быть, это не Стёпка? – подумал Митька. – Может быть, это леший орёт Стёпкиным голосом?»

– Постой ты! – крикнул Стёпка. – Я ногу наколол.

Митька остановился.

– Это ты? – сердито спросил он. – Топает, будто какая жирафа…

Тритон-Харитон молча шлёпнулся на землю и, задрав ногу к самому носу, стал осматривать её.

– Гад, – сказал он. – Сучок! Пока тебя догонял… Ну и драпал ты, как на соревнованиях! Думал, разбойники?

– Холодно стало… Дай, думаю, разогреюсь,

– Ты же в футбол играл? Разогрелся.

– Какая это была игра! – сказал Митька. – Жилили всё время… Чего это у тебя за пазухой? – спросил он.

– Силок смастерил… Потому играть не пришёл. – Стёпка встал и притопнул пяткой. – Кажется, вытащил… – Он посмотрел на приятеля, улыбнулся: – Будет у нас, Лесник, филин! Я знаю, где он, ушастая образина, хоронится.

– Где? – заинтересовался Митька.

– На старой мельнице. Мышами промышляет. Надо накрыть, пока ещё не совсем стемнело, а то ночью может глаза выцарапать.

– А как мы его в потёмках увидим?

– Увидим, – сказал Стёпка. – У филина глазищи в темноте, как фонари, светят.

Митька стал чесать нос. Он не знал, что делать. На мельницу идти не хотелось – страшновато. А не пойдёшь, – Тритон-Харитон сразу догадается, что струсил. Потом, если откажешься филина ловить, то Стёпка возьмёт повернётся, да и уйдёт домой, а ему, Митьке, ещё добрую версту одному шагать…

– А филин… не кусается? – спросил Митька.

– У него и зубов-то нет! – засмеялся Стёпка, – Птица. Один клюв, как у ястреба, да ещё когти.

– Пошли, – без особого воодушевления согласился Митька. – А вообще-то он и клювом может долбануть – будь здоров!

Когда подошли к мельнице, из-за лохматых облаков, наконец, выглянула луна. Круглая и яркая. Сразу посветлело. Листья на берёзах стали отчётливыми, а сосновые иглы засияли. По чёрной, как расплавленный вар, воде пробежали серебристые блики. На берег косо упала густая неровная тень от плотины. На дырявой крыше малахитом засияла дранка. Вблизи мельница была не так таинственна, как издали. Где-то далеко внизу билась в глубоком мельничном колодце вода. Она плескалась, глухо ворчала. Стёпка отодвинул хлёсткие упругие ветви и ступил на первую перекосившуюся ступеньку.

– Ой, там свет! – воскликнул Митька, стоявший сзади.

Стёпка спрыгнул и попятился от крыльца.

– Врёшь!

– Гляди.

Сквозь щель между брёвнами пробивался тоненький неровный лучик. Стёпка потянул за клок старой пакли и щель стала шире. Донеслось приглушённое невнятное бормотание. Не сговариваясь, мальчики напролом сквозь кусты метнулись к Митькиному дому. Первым остановился Стёпка. Митька пробежал ещё немного и тоже остановился.

– Куда это ты разогнался? – спросил Тритон-Харитон, тяжело дыша.

Митька подошёл к нему.

– Ты сам припустил ой-ёй! – возразил он. Митька ощущал, как толкалось в его плечо Стёпкино сердце. А своё бухало где-то в пятках.

– Интересно, откуда там взялся свет? – сказал Стёпка. – Померещилось…

– Там живут черти и водяной, – прошептал Митька. – Бежим подальше, а то они нас заколдуют.

С мельницы вдруг послышалось тихое пение, непонятное, жуткое. И луна, словно испугавшись, снова нырнула за плотное облако. Стало темно. В этой темноте исчезли Стёпка, мельница, река.

– Стёпка, это точно черти! – Митька поймал приятеля за рукав. – У них свадьба.

– Черти не поют, – хрипло прошептал Стёпка. – Поют русалки… и, как их, сирены. Я читал.

– А русалки, думаешь, ерунда? – сказал Митька. – Они тоже не дай бог.

Из рваного облака выплыла луна. И опять чёрные тени уползли, рассеялись.

– Погляжу, – сказал Стёпка, не двигаясь с места.

– Заколдуют! – припугнул Митька.

– Ерунда.

– Не лезь ты лучше туда, слышишь?

– Пусти!

Стёпка вырвал свою руку из цепких Митькиных пальцев, опустился на колени и пополз. Лохматая Стёпкина голова пропала в высокой траве и снова вынырнула у самого крыльца. Согнувшись почти пополам, он поднялся на крыльцо и приник к дверной щели. Митька, взведённый, как пружина, стоял ни жив ни мёртв. Он ожидал, что дверь сейчас распахнётся и на пороге, облитый лунным светом, появится бородатый водяной. Он протянет свою клешню и схватит Тритона-Харитона.

Но дверь не отворялась и Стёпку никто не хватал клешнёй. Стёпка повернул голову и поманил к себе Митьку. Тот отрицательно покачал головой и отодвинулся под тень дуба. Тогда Тритон-Харитон встал и спокойно подошёл к приятелю.

– Не черти это, – сказал он, – и не русалки… Там твоя мамка.

– Мамка?! – Митька обалдело уставился на Стёпку. – Чего она там делает?

– Иди погляди…

Ошеломлённый Митька смотрел на Стёпку, и губы .его беззвучно шевелились.

– Что ты бормочешь? – спросил Стёпка.

Митька сглотнул слюну, зачем-то подёргал себя за ухо и сипло сказал:

– Брехун ты, Тритон-Харитон… Моя мамка дома.

– Да ты не бойсь. – Стёпка за руку потащил Митьку к мельнице. – Погляди сам, какой я брехун.

Пение прекратилось. Теперь доносились пронзительные завывания. Ребята подкрались к окну, неплотно закрытому ставней, заглянули в узкую щель. Сначала Митька ничего не понял. Какие-то чёрные тени метались по голым бревенчатым стенам, потолку. В углах чадили длинные тонкие свечи. Посередине сидел (Митька даже глаза протёр, – не примерещилось ли?) знакомый рыбак. Он вытянул руки вверх и, задрав бородёнку, глядел в потолок. Вокруг него, заламывая над головой руки, ползали на коленях люди в чёрном. Они разевали рты, взвизгивали. Среди них была мать. Она елозила коленями по своему чёрному кружевному платку, вся тряслась, и тяжёлая, растрёпанная коса её волочилась по полу. Красивое лицо матери уродливо исказилось, в вытаращенных глазах – безумие.

У Митьки всё поплыло перед глазами. Рыбак, с задранной в потолок бородой, вдруг опрокинулся, завертелся. Люди в чёрном закувыркались. Чёрная коса матери превратилась в огромную змею. Митька, зажмурив глаза, оттолкнулся руками от стены и упал в мокрую траву,

– Лесник! – приподнял его за плечи Стёпка. – Ты сковырнулся? Знаешь, что они делают?

Митька не слышал. Он всё ещё видел большие безумные глаза матери…

– Мама! – тоненько крикнул Митька. – Мамоч-ка-а-а!

Он вскочил с травы и изо всей силы стукнул кулаком в ставень. В ребро ладони впилась заноза, но он даже не почувствовал боли. Уткнулся носом в траву и навзрыд заплакал.

– Мить, ну чего ты? – горячо задышал в затылок Стёпка. – Брось ты, Мить…

– Она… – всхлипывал Митька. – Она умрёт? Да?

– Не-е, не умрёт, – сказал Стёпка. – Они так богу молятся. Это трясуны-сектанты. Я читал. И папа рассказывал. Они ещё хуже чертей.

Митька вытер кулаком слёзы и шёпотом спросил:

– И моя мама хуже чертей? Да?

Стёпка растерянно заморгал, посмотрел в щель.

– А чего она, как шальная, прыгает!

– Она не прыгает! – вцепился в его рубаху Митька. – Врёшь! Врёшь ты, всё, Тритон-Харитон! Там нет моей мамки!

– Ты что, ослеп? – удивился Стёпка. – Иди ещё раз погляди.

– Это вовсе не мамка моя?

– А кто же?

– Это… это не знаю кто! Это всё чужие!

– Скажет тоже – чужие! – усмехнулся Стёпка. – Мамка это твоя,

– Замолчи, а то в рожу дам! – заорал Митька и, ломая кусты, об ветви царапая лицо, бросился бежать вдоль берега. Его рубаха белым пятном мелькнула на мосту и сразу пропала, растворилась в чернильной тени дома.

Стёпка немного постоял у окна, за которым всё ещё бесились трясуны-сектанты, и тоже подошёл к мостику. Поравнявшись с Митькиным домом, негромко окликнул:

– Лесник!

Было слышно, как за спиной тревожно вполголоса переговаривались высокие ели да на смутно белеющем посередине огорода пугале трепетала ветошь.

– Эй, Митька!

Никакого ответа. Тишина.

– Лови сам филина, – негромко сказал Стёпка и, вытащив из-за пазухи разобранный силок, швырнул в воронье пугало, крестом растопырившее руки-палки.