Текст книги "Солнце на стене"

Автор книги: Вильям Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Я сижу на досках, положив тяжелые, как поленья, руки на колени. Председатель раздобыл в РТС еще один трактор и пересадил меня с машины на него. В первой бригаде почему-то затянули сев, и я должен был срочно заделывать эту брешь. Два дня с утра до вечера таскал мой колесный «Беларусь» сеялку и две бороны. Вот только что засеяли последний гектар.

Завтра утром трактор заберут. Нам его дали ровно на два дня. Председатель долго объяснялся мне в любви и даже хотел пол-литра выставить, но я отказался.

На крыльцо вышел Клим с ружьем. На охоту собрался, что ли? Остановился на лужайке и задрал нечесаную бороду. Я тоже взглянул на небо. Над деревней кружил ястреб. Распластав мощные, с бахромой на концах, крылья, он спокойно парил в синеве. Вечернее солнце позолотило перья. Красив и величествен был ястреб. Клим поднял ружье и стал целиться. Помешал ему ястреб? Меня утешало, что на такой высоте дробью не достать птицу. Клим целился долго и тщательно. И когда ждать стало невтерпеж, грохнул выстрел.

Казалось, ястреб замер в воздухе. Все так же распластаны его красивые крылья, загнутый клюв смотрит вниз. Но вот птица покачнулась, взмахнула крыльями. Дернулась было в сторону, но одно крыло задралось, другое подломилось, стало вялым, и вот уже падает вниз растрепанный ком перьев. Ястреб глухо стукнулся о дорогу.

Клим удовлетворенно хмыкнул, прислонил ружье к плетню и отправился за добычей. Из ствола курился синий дымок. У моих ног валялся обожженный газетный пыж. Я взглянул на притихшее и сразу осиротевшее небо. Я не знаю, может быть, ястреб и вредная птица, но вот не стало его, и что-то в природе нарушилось. С чувством утраты я поднялся с досок и, забыв про ужин, который готовила тетя Варя, зашагал к озеру. Мне не хотелось встречаться с Климом. Поэтому я перемахнул через невысокую изгородь и пошел по огородам напрямик.

Я думал, мне первому пришла мысль выкупаться в озере, но еще издали услышал голоса, громкие всплески. Это купались наши ребята. На траве возле черных коряг как попало брошена одежда. Человек пятнадцать, не меньше, барахталось в воде. В сторонке, у поваленного в воду дерева, плавал Венька. На кустах развешаны выстиранные трусы, майка, носки. На плоском камне желтеет обмылок.

– Хор-рошо! – крикнул Венька.

Я поспешно стал раздеваться. Весь день припекало солнце, и на лопатках, наверное, соль выступила.

Я стоял в воде и озирался. С непривычки на теле выскочили мурашки. Шуруп незаметно подкрался сзади и обдал холодными брызгами.

– Вень, утопим его? – сказал я, бросаясь вслед за Сашкой.

Мы втроем поплыли к небольшому, заросшему осокой и камышом острову. Шуруп плавает хорошо, он ушел вперед. Я за ним, а Венька отстал. Я слышу, как он отфыркивается.

Остров маленький. На бугре растут сосны. Белеют среди красноватых стволов тонкие березы. У берега круглое угольное пятно – след рыбацкого костра.

Мы развалились на траве. С того берега доносятся голоса ребят. Они вылезли из воды и одеваются. Лесное эхо далеко разносит звонкий металлический стук. Это колхозный кузнец от души бьет тяжелым молотом по наковальне.

Шуруп вдруг ни с того ни с сего разражается громким хохотом. Скулы у него почернели и облупились, желтые волосы стали белыми. Сашка загорел и осунулся.

– Чего ты так развеселился? – спрашивает Венька. Он лежит на спине, и глаза прикрыты редкими ресницами. На длинном Венькином лице блаженство. Он устал, пока плыл до острова – это почти километр, – и теперь отдыхает.

– В детстве моя мама уронила меня на пол, – говорит Сашка, – и с тех пор я такой жизнерадостный…

– Они только что две бутылки распили, – говорит Венька. – Оттого он и жизнерадостный.

– Мы тебя звали, – говорит Сашка.

– Где они эту самогонку достают? – удивляется Венька.

– За хорошую работу передовикам выдают, – ухмыляется Шуруп. – Вместо премии.

– Скорее бы отсюда сматываться, – говорит Венька. – Надоело все…

– Мне здесь нравится, – говорю я.

– Мне бы за чертежом сидеть, а я здесь в дерьме ковыряюсь.

– Ты не ковыряешься, – говорит Сашка. – Ты руководишь.

Это верно. Вениамин все больше с председателем и доцентом разъезжает на газике по бригадам. А на погрузке или в поле его что-то не видно.

– Посмотри, – Венька показывает руки. – Видишь мозоли?

– Не вижу, – говорит Шуруп.

– Я вчера полдня сеялку ремонтировал.

– Ну и как? – спрашиваю я.

– Я ведь инженер, а не слесарь…

– Зайцев за полчаса отремонтировал, – говорит Шуруп. – Инженер только разобрал… И деталь какую-то потерял.

– Я толковал с председателем, – говорит Венька. – Посадим картошку, и по домам… Самое большее еще неделя осталась.

Сашка одним сильным рывком сразу встает на ноги. Он умеет разные акробатические штуки делать. Например, пройтись на руках, крутнуть сальто или кульбит.

– Чьи это голубые трусы висят на кустах? – спрашивает Сашка.

– А что? – приподнимается на локтях Венька.

– Симпатичный теленок приканчивает их… – спокойно говорит Сашка.

Венька вскакивает с травы. И верно: на том берегу черный с белыми пятнами теленок жует Венькины трусы, которые тот выстирал и повесил сушиться.

– Пшел вон, проклятый! – вопит Венька, бегая вдоль берега. Теленок и ухом не ведет. Он жует трусы и невозмутимо помахивает жиденьким хвостиком. Мух отгоняет.

– Плакали твои трусики, – говорит Сашка. – Телята еще рубахи уважают. Нейлоновые. И носки.

Венька бросается в воду.

– Ты его не бей, – кричит вдогонку Шуруп. – Он еще маленький…

Венька отчаянными саженками плывет к берегу.

– Не понравились ему Венькины трусы, – комментирует Шуруп. – За твои штаны принялся…

Я тоже вскакиваю. Сашка не врет: этот чертов теленок теперь жует штанину моих брюк. И на солнце весело блестит пряжка от ремня.

– Паспорт! – кричу я. – Он сожрет мой паспорт!

– Какая у него мордашка симпатичная, – говорит Шуруп.

Я прыгаю в воду. Венька уже на середине озера. Пыхтит, хлопает руками по воде. А теленок, освещенный солнцем, повернулся к нам черно-белым боком и, задумчиво глядя прямо перед собой, тщательно прожевывает мою штанину.

Я упал на спину и, дрыгая ногами, хохочу. Венька хлопает себя по тощим волосатым ляжкам и тоже ржет. А Сашка, пригорюнившись, в одних трусах стоит перед своей аккуратно сложенной одеждой и скребет желто-белую макушку. Этот разбойник теленок не забыл и его, оставил на одежде большую дымящуюся лепешку.

– Предлагаю эту бесстыжую скотину примерно наказать, – говорит Шуруп.

– Он еще маленький… – сквозь смех говорит Венька.

– И у него такая симпатичная мордашка, – добавляю я.

– Сволочи, – проникновенно говорит Сашка.

Я не стал дожидаться их. Венька не мог уйти, пока не высохнут его шмотки, а Сашка вообще застрянет у озера надолго. Ему нужно выстирать рубашку и брюки. И потом высушить. Не может ведь он в одних трусах возвращаться в деревню? Я отделался легче всех: теленок немного обмусолил одну штанину и все. До паспорта не успел добраться. Венька сухой веткой огрел его по хребтине.

Шел я бором. Под ногами шелестели сухие листья. Галдели птицы над головой. Молодые разлапистые елки хлестали по брюкам. Я перешагивал через них. И маленькие елки долго кивали вслед пушистыми макушками. В овраге я увидел подснежник. Он синим огнем горел в бурой листве. Я не стал его срывать, пусть стоит.

Ноги утопали в хрупком седом мху. Вокруг пней рос брусничник. По глянцевым листьям сновали красные муравьи.

Не люблю в лесу громко разговаривать, стучать палками по стволам. Когда один в лесу, у меня такое ощущение, будто за мной наблюдают десятки осуждающих глаз. Бродить по лесу в шумной компании не интересно. Лес располагает к одиночеству. В лесу хорошо думается. Вся земля исхожена вдоль и поперек. Куда бы ни отправился, всюду до тебя ступала нога человека. А вот в лесу этого не чувствуешь. Здесь кажется, что ты первый прокладываешь тропу сквозь чащобу. И порой неприятно наткнуться на пожелтевшую газету или пустую консервную банку.

И когда я увидел под толстой березой коричневую бутылку, то размахнулся ногой, чтобы поддеть ее, но тут услышал негромкий голос:

– Мешает?

Я обернулся и увидел за кустом бузины Биндо.

Он полулежал на усыпанной черными листьями и хвоей земле. В руках охотничий нож, которым Володька вырезал толстую палку. Белые стружки пристали к брюкам.

– А-а, Биндо, – сказал я.

Вот уж кого не ожидал здесь встретить! И тут я заметил, что в березовый ствол наклонно забит колышек, с которого капает в бутылку мутноватый сок.

– Хорошая штука, – сказал Володька. – Я пристрастился к нему на лесозаготовках… Еще там, на Колыме. И березовый гриб – чагу жрали. Говорят, кто этот гриб употребляет, от рака не окачурится.

– Пей сок, – сказал я, – сто лет проживешь.

– Ищешь кого-нибудь? – спросил Биндо.

– Серого волка, – сказал я. – Не встречал?

– Я думал, ее ищешь, – сказал он.

Володька обстругивал ножом палку и ухмылялся. Я подошел к нему и присел на корточки.

– Ты про кого? – спросил я.

Володька щелкнул ножом, спрятал в карман. Повертев в руках тщательно обструганную палку, сказал:

– Твоя красотка недавно тут проходила…

– А ты следил?

– Это тебе не мешало бы за ней поглядывать…

– Знаешь, – сказал я, – иди-ка ты с такими разговорами…

– Как-то обидно за тебя стало, – сказал Биндо. – Ведь корешами когда-то были.

– Я бы на твоем месте не напоминал об этом.

– Девочка больно хороша, – сказал Биндо.

– Ну тебя к черту, – сказал я.

– Мое, конечно, дело сторона, но за такую девчонку я любому горло перегрыз бы.

– Бутылка уже полная, – сказал я, заметив, что сок течет на землю.

Володька поднялся и подошел к березе. Заткнув бутылку деревянной пробкой, он сказал:

– Когда они тут проходили, в бутылке было соку на самом дне…

– Они? – спросил я.

– Они вдвоем были, – сказал Биндо. – Такой интеллигентный фраер… Он у них за главного.

У меня противно заныло в левом боку. Биндо не врал. Они совсем недавно прошли по этой, едва приметной тропинке. И Володька, лежа за кустами, видел их. Глядя на ухмыляющегося Биндо, мне хотелось вырвать у него бутылку из рук и… Но он-то при чем?

– Они там… – кивнул он в сторону огромной сосны с острым суком.

Я медленно двинулся по тропинке.

– Эй, пригодится! – услышал я насмешливый голос Биндо, и в следующий момент впереди меня ткнулась в мох палка, которую Володька только что вырезал из молодой березы. Я молча перешагнул через палку.

Мои шаги становятся все медленнее. Зачем я иду туда? Внутри щемящая пустота.

Где-то за моей спиной негромкий смех. Это Биндо смеется. Или мне кажется?

Я остановился как вкопанный. На тропинке змеей свернулся узкий коричневый пояс. Я поднял и долго смотрел на него. Из тишины пришли гулкие стуки. Это сердце. Я однажды видел ее в коричневом платье. И этот узкий пояс с пряжкой.

Лес тревожно шумел. Шевелились кусты, вздрагивали листья. Они где-то здесь, рядом. Может быть, это их шепот принес ветер? А этот вздох? Я мог бы убить его. Голыми руками. Я могу повалить небольшую сосну. Но то, что происходит там… я не могу остановить!

Третий лишний… И этот третий я.

Сжимая в руке пояс, я побрел прочь. Ударился плечом о ствол, но боли не почувствовал. Сучья трещали под ногами, колючие лапы торкались в лицо, царапали щеки. Треснул рукав. Я выскочил на поляну и увидел Володьку. Лицо его становилось то широким, то длинным. Он что-то говорил, я не мог разобрать, и протягивал бутылку с соком. Я шел прямо на него, и он отступил в сторону. Я успел заметить, что его прозрачные глаза стали большими, – он увидел пояс в моем кулаке и шепотом спросил:

– Застукал?

– Прочь! – заорал я.

Биндо отошел еще дальше. И снова за своей спиной я услышал негромкий смех…

Я бежал до самой деревни. Мимо, как в кино, мелькали стволы, кусты. Огромные валуны, казалось, поворачивались на месте и смотрели вслед. Я знал, что мне нельзя останавливаться. Иначе я поверну обратно в лес…

Забравшись на сеновал, я повалился на слежавшееся сено. Нащупал подушку и с силой нахлобучил на голову.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Ночью меня разбудил Шуруп. Я долго не мог взять в толк, что ему нужно.

– Клим Прокопыч топтыгина уложил, – говорил Сашка.

– Топтыгина?

– Привезти нужно, понял?

Я повернулся на другой бок, но Сашка за ногу стащил меня с тулупа.

– Надо помочь человеку, – сказал Сашка. – Заводи мотор!

Шуруп еще не ложился. Он с вечера околачивался с гитарой возле дома, поджидал Настю. От Шурупа попахивает самогоном.

Не хотелось мне ехать, но и отказать Климу неудобно. Все-таки на квартире у него. Машина стояла во дворе. Я ее днем заправил бензином.

Ворча на Сашку, я оделся и подошел к машине. У крыльца маячила приземистая фигура Клима. Во рту тлела цигарка. Клим в дождевике с капюшоном.

Мы втроем забрались в машину. Небо обложено облаками. Как мы в такой темноте найдем в лесу медведя?

У одного из домов Клим попросил остановиться. Я посигналил. Дверь отворилась, и на крыльцо вышел человек. Он, очевидно, нас ждал. Когда человек подошел поближе, я узнал Биндо. Ничего себе компания подбирается!

Биндо заглянул в кабину, нахально подмигнул мне и, ухмыляясь, забрался в кузов.

– Без него бы справились, – сказал я.

Клим промолчал. Сидел он рядом со мной и курил какой-то отвратительный крепкий самосад.

Фары освещали дорогу. Километров пятнадцать тряслись по проселку. Потом Клим велел свернуть прямо в лес. Облитые желтым светом сосновые стволы нехотя отступали в сторону. Валежник трещал под скатами. Грузовик медленно продвигался вперед, петляя меж деревьями. Иногда в рассеянном свете фар вспыхивали чьи-то зеленоватые глаза и тут же гасли. Ветви царапали верх кабины. Шаг за шагом отступала темнота, чтобы снова сомкнуться за машиной.

Клим командовал, куда ехать. Шуруп первое время клевал носом, а теперь сон как рукой сняло. Он крепенько приложился лбом о железную дверцу. Тер ладонью ушибленное место и тихонько ругался.

Стволы совсем сблизились, дальше ехать нельзя. Дальше сплошная стена леса.

– Приехали, – сказал я и выключил фары.

Мы вылезли из кабины. В скудном свете подфарников едва различаем друг друга. Шуруп огляделся и спросил:

– А у него… родственники не остались?

– Какие родственники? – спросил Клим.

– Медведица или как там их… Шатуны, что ли?

Мы медленно пробираемся по ночному лесу вслед за Климом. Машина исчезла за деревьями. Кругом беспросветный мрак. Я боюсь отстать от Сашки и почти наступаю ему на пятки. Биндо идет за мной.

– Клим Прокопыч, – почему-то шепотом спросил Шуруп, – для храбрости-то?

– Дело сделаем, – ответил Клим.

– Медведи такие, – сказал Сашка. – Один за одного горой…

– Захлопни свою коробку, – посоветовал Биндо.

– Клим Прокопыч, что же ты без ружья? – спросил Сашка.

– Вот зануда грешная! – сказал Биндо.

Сашка немного помолчал, а потом спросил:

– А топор?

– Какой топор? – невозмутимо спросил Клим.

– Ножик-то есть хоть у тебя? – завопил Шуруп. – Какой же ты, Клим Прокопыч, охотник без ружья?

Над головой покачиваются вершины. Ветер посвистывает в колючих сосновых и еловых лапах. А здесь, внизу, ветра нет. Мои глаза немного привыкли к темноте, я уже смутно различаю Сашкину спину. Биндо шагает позади неслышно, будто лесной зверь. Что-то мрачный Володька.

– Цел родимый… – слышу я наконец довольный голос Клима.

Мы вглядываемся в огромную темную массу. Я еще никогда не видел мертвых медведей. Клим достал из кармана бутылку, вытащил бумажную затычку и, выпив из горлышка, протянул Сашке. Тот изрядно отхлебнул и отдал мне. Я подержал теплую бутылку в руках и передал Биндо.

– Брезгуешь? – спросил Клим.

– Пейте, – сказал я.

Сашка с опаской нагнулся над медведем.

– Хлопнули черта косолапого… – сказал он. И вдруг отскочил в сторону: – Братцы, а у медведя-то копыта?!

Биндо хмыкнул.

– Как же нам его лучше взять-то? – сказал Клим.

– Вот так медведь! – сказал Сашка.

Клим и Биндо встали впереди, а мы сзади. Под тушу были подложены две толстые лесины. По команде Клима мы подняли тушу. Подошвы вдавливались в пружинистую землю, нас качало из стороны в сторону. Шуруп пыхтел рядом и чертыхался. Мелькнул тусклый свет. Это машина. Тяжело дыша, мы опустили тушу на землю. Шуруп прислонился к освещенной подфарником сосне и руки опустил.

– Помру, – сказал он. – Давай лекарство, Прокопыч!

На березовых лесинах лежал огромный бородатый зверь. Это был лось. Глаза прикрыты большими седоватыми ресницами, морда оскалена. Одно плечо потемнело от крови. В бороде застряли сучки и желтые сосновые иголки.

– Медведь с копытами, – сказал я.

– В долгу не останусь… – буркнул Клим.

– Медведь или лось, какая разница? – подал голос Биндо.

Мы с трудом своротили убитого лося в кузов. Когда я закрывал борт, лосиное копыто гулко ударилось в доску.

Клим вытащил из карманов одну начатую бутылку и вторую полную и огурцы. Все это разложил на капоте.

– Дело сделано, – сказал он, наливая полный стакан, который захватил с собой. Выпил, крякнул, отер рот рукавом и протянул стакан мне.

– За рулем не пью, – сказал я и забрался в кабину.

– В лесу милиции нет, – ухмыльнулся Клим, с хрустом откусывая пол-огурца.

Включив фары и открыв дверцу, я стал осторожно подавать машину назад. Шуруп командовал, в какую сторону крутить руль. И все-таки я зацепил бортом за толстый ствол. Посыпалась содранная кора. Кажется, одна доска треснула.

По старому следу я выбрался на проселочную дорогу. На кустах блестела роса. Деревья шумели, кругом мрак. В такое время только и обделывать темные дела…

– Давай на шоссе, – сказал Клим.

Я молча взглянул на него и тронул машину.

Вырвавшись на шоссе, я дал полный газ. Свет фар выхватывал у ночи изрядный кусок серого асфальта, придорожные кусты, стены и темные крыши домов. Ни встречных машин, ни огней. Иногда в желтом свете начинал клубиться туман. Это в низинах, с полей и перелесков на шоссе выползали бело-серые хлопья. Не снижая скорости, я врывался в туман, словно в дождевое облако, и, протаранив, вылетал на пригорок.

Мое плечо упиралось в плечо Клима. Шурупа прижали к дверце. А там, в кузове, вместе с мертвым лосем трясется Биндо. Куда же они хотят сбыть эту тушу? Возле моей щеки тлеет огонек. Это Клим сосет свою вонючую самокрутку. После этой канители с лосем Клим как-то обмяк и опьянел. Обычно молчаливый, он вдруг разговорился.

– Мало осталось лосей-то, – рассказывал он. – Прошлой зимой я четырех уложил… В нашем деле главное – это концы в воду. Не то в два счета погоришь. А эту матку я еще третьего дня заприметил. Недавно отелилась.

– А как же лосенок? – спросил я.

– Матку-то я свалил с первого выстрела. Ну, а он подбежал, тыкается мордой в вымя, тут я выхожу…

– Убил? – спросил я.

– Куды ж он без матки-то? Сосунок. Прирезал я его…

Я отодвинулся к самой дверце. Но его плечо по-прежнему толкалось в мое. Мне хотелось вырвать из его бородатого рта эту вонючую цигарку и выбросить вон. Клим рассказал, что лося он сдаст одному дружку из леспромхоза. Он в столовой заведующим работает. Ему положено принимать от охотников лосятину. Платят с пуда. Оформляют все это дело на чужую фамилию. А деньги выкладывают на кон наличными. Клим уже не одного лося ему сплавил. Ну, понятно, дружку тоже требуется подкинуть…

– Сколько до райцентра? – спросил я.

– Верст восемь, – ответил Клим.

Впереди мелькнул знак: «Внимание, дорожные работы!» Асфальт разрыт. На обочине чернеют дорожные машины. Блеснул сталью желтый каток. Я притормозил. Шуруп, который, как мне казалось, дремал, вдруг спросил:

– Как же это ты, Клим Прокопыч, а? Лосенка ножиком?!

– Богу на него молиться, что ли? – ответил Клим.

Показались постройки. Райцентр. Когда мы въехали в небольшой городок, Клим негромко сказал:

– Сразу за пожарной направо.

Я проехал мимо. Клим повернул заросшее черными волосами лицо ко мне.

– Теперь на площади разворачивайся, – сказал он.

Я остановился у большого магазина. На опрокинутом ящике дремал сторож в длинном брезентовом плаще. Из поднятого воротника торчал шишак шлема времен гражданской войны. Я подошел к бывшему красногвардейцу, растолкал и сказал, что магазин ограбили. Сторож вскочил и, схватив меня за грудки, стал трясти. Я сказал, что пошутил. А когда он успокоился, спросил: как лучше проехать к прокурору?

– Вот позову сейчас милицию… – пригрозил сторож.

– Зови, – сказал я.

Биндо выпрямился в кузове и молча прислушивался к нашему разговору. Из кабины выглянул Клим.

Наконец сторож объяснил, как найти районное отделение милиции. К прокурору в столь ранний час было ехать бессмысленно. Я забрался в кабину, включил скорость. Клим сбоку посматривал на меня.

– Вот какое дело, Клим Прокопыч, – сказал я. – Не поедем мы к твоему дружку заведующему… В милицию поедем.

– Ты серьезно, Андрей? – спросил Шуруп. Он окончательно протрезвел.

– Какие тут шутки, – сказал я.

– Ну и правильно, – согласился Сашка. – Маленького лосенка не пожалел…

– Вы что, сдурели? – зашевелился встревоженный Клим. – Я вам по тридцать рублей… По сорок?!

– Не торгуйся, Клим Прокопыч, – сказал я.

– Стой! – заорал Клим и схватился за руль. Я затормозил. Машина свернула с шоссе и правым колесом наехала на тротуар. Из кузова выпрыгнул Биндо и отворил дверцу.

– Что за шум, а драки нет? – сказал он.

– В свой дом пустил как людей, а вы?! – бушевал Клим.

– Не задаром же? – сказал Шуруп.

– А ты, комедиант, молчи! – рявкнул Клим. – Как жрать, так первый… Знал бы, расколол балалайку о твою башку!

– Не балалайку, а гитару, – поправил Шуруп.

– Ты не попрекай, – сказал Биндо. – Мало мы тебе делали? Кубометров десять казенного лесу на своих плечах перетаскали.

Мне было интересно: как в этой ситуации поступит Биндо? Судя по всему, он с Климом заодно, а теперь вроде отмежевывается.

– Везите! Сажайте, кляп вам в глотку! – шумел Клим. – Пусть все летит прахом! Моя дочка вам спасибо скажет…

– Ну его к черту, Андрей? – сказал Сашка. – Пускай уматывает!

– Говорил тебе, Прокопыч, – сказал Биндо. – Не затевай дело с машиной… Наших ребят дешево не купишь!

– Тебя вот купил, – сказал я.

– Ты мне дела не пришивай, – с улыбкой сказал Биндо. – Я лося не стрелял… А грузили на машину вместе. Я тоже думал, это медведь.

– Околпачил, как мальчишек, – сказал Шуруп.

– Так мне и надо, старому дураку, – глухо бормотал Клим.

Он понуро сидел в кабине и сморкался в грязный платок. На нас он не смотрел и больше не ругался.

– Настасье к празднику платьишко хотел… Девка на выданье. А у нас в колхозе разве много заработаешь? Пять тыщ штрафу дадут за лося, я знаю… Дом продавать, а баб на улицу?

– Отпусти его, Андрей, – сказал Сашка.

– Тут многие лосями промышляют, – прибавил Биндо.

Я молчал. Шуруп и Биндо смотрели на меня. Клим, сгорбившись, все сморкался в свой большой носовой платок.

– Ладно, – сказал я. – Уходи…

Шуруп распахнул дверцу и выскочил из кабины, чтобы пропустить его. Клим поднял голову и посмотрел на меня.

– А лось? – спросил он.

– Не твоя забота, – сказал я.

– Чего раздумываешь, Прокопыч? – сказал Биндо. – Вытряхивайся по-быстрому…

Клим кряхтя вылез из кабины. В сером утреннем сумраке он мне показался совсем старым и не таким могучим, как в лесу. Не говоря больше ни слова и не оглядываясь, он зашагал в темноту. Я подождал, пока не заглохли на пустынной улице его тяжелые шаги, потом включил мотор.

Шуруп забрался в кабину. Биндо тоже хотел было за ним, но я ему сказал:

– Что же ты приятеля оставил? Иди, утешай…

– Брось эти шутки, – нахмурился Биндо.

Я нагнулся и захлопнул перед его носом дверцу. Я думал, он на ходу вскочит в кузов, но Володька остался на тротуаре. Он молча смотрел нам вслед.