Текст книги "Беспощадная бойня Восточного фронта"

Автор книги: Вилли Вольфзангер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Друг Вольфзангера Георг подтверждает в одном из своих писем, что Вилли, будь его воля, никогда не пошел бы воевать с людьми славянской национальности. Мысли Вольфзангера постоянно вращаются вокруг проблемы собственной вины. Это хорошо видно из его стихотворений. Он рассматривает себя как человека, которого лишили свободы своих поступков. Косвенно он сравнивает себя с лошадьми, которые дохнут в этой войне миллионам и которым он искренне сочувствует:

Я терпел побои за охапку соломы, Безмолвно и терпеливо выполняя свою работу. Это было на войне, где я с тоской служил. И разве я виноват в ней?

Он прямо-таки умоляет своих противников – в которых не видит врагов, но стреляет в них, – чтобы его лично не относили к участникам этого безумия. Многие его стихотворения далеко не безупречны в силу его возможностей по своим языковым данным и стихосложению. Это относится скорее всего к самым интимными текстами, которые он писал. «Каждый ищет возможности для выражения своего отчаяния», – комментирует Вольфзангер свое стремление к рифмоплетству. Многие из его стихов преследуют определенную цель, которая возникает в момент их написания. Для него не так важен результат, как форма изложения. Однако даже если само стихотворение далеко не совершенно, его содержание многое говорит о душевном состоянии поэта:

 
Смотри – появился человек, которого ты родила.
Ты любила его, ухаживала за ним из года в год,
Плакала, надеялась, страдала.
А человек, который шагал рядом
И всегда был с тобой, теперь покидает тебя.
Ты станешь ненавидеть его?
Того, кто уже не просто человек, а солдат,
Колесо, катящееся по чужой колее.
Он тоскует по родине и ищет забвения,
Танцует от страха, мучений и смерти.
От бесконечных маршей калечит себе ноги.
Можешь ли ты допустить, чтоб застрелили его?
Появился человек, дитя Божье,
Живет и в нищете и горе,
Одинокий и беспомощный в чужой стране.
Пока он еще цел, как и я, и как ты —
Наблюдай за его походкой, за ним самим.
Останови своей рукой смерть, грозящую ему.
 

Несбыточная надежда сохранить себя как личность среди убийств и сознание того, что он, вступивший в Россию, уже больше не тот человек, что был раньше, постоянно проскальзывает в стихах Вольфзангера. В 1943 году, после второй военной зимы, он пишет:

Я возвращаюсь домой, бедный путник, Которого никто не любит и никто не знает. Я – чужой и для тех, кто когда-то Мое имя помнил.

«У меня нет теперь ни дома, ни сада, ни пения дроздов, – пишет Вольфзангер в моменты депрессии, – душа моя умерла после войны».

Более трех лет прослужил Вольфзангер в вермахте. Он погиб тогда, когда перед ним забрезжила надежда на скорое окончание войны. За несколько недель до его смерти западные союзники высадились в Нормандии. Он понял тогда, что война вступает в завершающую фазу. С поразительной дальновидностью Вольфзангер пишет 9 июня 1944 года, через три дня после высадки: «В этих сражениях на побережье Франции участь Европы решается на десятилетия. Однако их последствия станут ясными только в течение последних военных дней, а через полвека они уже покажутся незначительными в новом построении общества». Для него самого, как он надеется, вторжение могло бы ускорить возвращение с войны. Он тоскует по этому последнему возвращению, однако характер его теперь совершенно чужд тому, который был у него прежде. В его письмах прокрадывается офицерская логика, от которой он отказывался так долго: «Уже два дня как распустилась сирень. Наш дивизион не получает никаких заданий. И такая жизнь мне нравится».

Вольфзангер уже не предается той эйфории, которая характерна для последних страниц его неоконченной книги о войне. Утрачена в его частных записках последних недель жизни и способность сохранять маску иностранца, которой он придерживался все годы на фронте. Солдат и поэт получают одно лицо. Саморазмолвка кажется законченной. Близость к смерти и опасности стали ему уже настолько привычными, что он воспринимает их буднично и почти неосознанно. Однако появляются другие, более лиричные мотивы для оценки действительно критических ситуаций.

В своем последнем письме от 21–22 июня 1944 года Вольфзангер сообщает, что он получил команду на дальнейшее отступление. Он считает, что его подразделение выйдет на шоссе Минск—Смоленск и станет двигаться к Витебску. Вольфзангер хочет избегнуть этого любой ценой, так как считает такое продвижение крайне рискованным. Он прикидывает даже возможности получить направление на офицерские курсы, чтобы таким образом выбраться из опасной зоны. Однако это могло произойти лишь в том случае, «если после Витебска мы попадем на другой, менее опасный участок фронта». Последнее из сотни писем, которые он написал родителям, заканчивается с осторожным оптимизмом: «То, что вторжение в Россию на его начальном этапе не представляло никакой молниеносной войны, было всегда ясно мне, и если в конце концов однажды наступает конец и появляется надежда на остановку этого быстро несущегося поезда, то вполне возможно мое возвращение домой. Дай Бог, чтобы мне как можно скорее увидеть вас! До встречи! Вас приветствует и целует от всего сердца ваш Вилли».

Наследство Вольфзангера говорит о том, как он страдал и надеялся, как война изменила его и отвергла себя самого. Военная книга – это исповедь и обвинение одновременно. Симпатии и сочувствие, которые, без сомнения, вызовет этот текст, далеко не достаточны для подлинной его оценки. Особую ценность представляет критическая оценка Вольфзангера тех исторических связей, которые характерны для времени возникновения романа. Среди других достоинств – это прежде всего рассказ об истреблении европейских евреев, вызванном продвижением вермахта на восток. Кроме того, его оценка войны на востоке в целом, которую Вольфзангер расценивает как преступное намерение, оставшееся надолго в сознании как старого, так и нового поколения.

«С нами Бог» – это изречение значится на эмблеме мундиров немецких солдат. Их призывали идти в «крестовый поход против еврейского большевизма». В ранние утренние часы 22 июня 1941 года немецкий вермахт вместе с войсками союзных государств напал на Советский Союз. Больше чем три миллиона солдат перешли границу. С самого начала в войсках следуют оперативные группы охранной полиции и службы безопасности. Они сразу же начинают систематические убийства евреев в захваченных областях. В начавшихся боях на окружение на территории СССР немецкая армия захватила в плен больше русских солдат и офицеров, чем впоследствии русские пленили под Сталинградом. Только к востоку от Киева было взято в плен 665 ООО советских солдат, а в октябре в сражении под Брянском и Вязьмой еще 673 ООО. Несмотря на то что было взято в плен около 3,5 миллиона красноармейцев, русские, мобилизовав все свои силы, получили численное превосходство. Как Гитлер, так и Сталин не считались ни с какими человеческими потерями в этой войне. «Это была война беспрецедентная по убийствам и жестокости, – пишет британский историк Ян Керсхав, – титанический поединок двух бессовестных диктаторов». Немецкие войска не дошли около двенадцати километров до Москвы, и Сталин уже планировал отправиться в эвакуацию. Но мечта нацистов войти в русскую столицу и одержать быструю победу, как это удавалось на западе, быстро лопнула. В 1941 году соединению, в котором служил Вольфзангер, впервые под сильным огнем противника, начавшим контрнаступление, пришлось отойти на ряде участков фронта. Тем не менее летом 1942 года они снова восстановили свои позиции. Теперь Вольфзангер, который служил в 95-й пехотной дивизии, переходит в группу армий В, которая форсирует верхнее течение Дона и в июле занимает Воронеж. В октябре того же года Вольфзангер в составе группы армии «Центр» участвует в сражениях под Ржевом. Немного позже 6-я армия была разгромлена под Сталинградом. Ее гибель в январе 1943 года считается поворотным пунктом в войне. Министр пропаганды Йозеф Геббелье в своей речи в Берлинском дворце спорта призывает к «тотальной войне». Однако большинство солдат уже не верит нацистской пропаганде. Вольфзангер отмечает, что после капитуляции генерал-фельдмаршала Паулюса под Сталинградом «речи Геринга и Геббельса вызвали здесь глубокую обиду и возмущение; бессмысленные жертвы солдат под Сталинградом и тотальная война тяжело отозвались на настроениях вояк. В армии наблюдается почти революционное настроение». Долгий путь гибели немецких вооруженных сил сопровождается все более абсурдными приказами политических и военных руководителей. Даже если и удавалось снова стабилизировать фронт, продвижение Красной Армии уже не удается остановить. Летнее наступление русских в 1944 году – именно в тот год, когда был убит Вольфзангер – в течение немногих дней практически уничтожило группу армий «Центр». 38-я дивизия группы «Север» – впоследствии 95-я, – в которой служил Вольфзангер, была отрезана ударами Красной Армии в Рижском заливе. Советские войска продвигаются в Галиции и достигают верхнего течения Вислы, а затем старой восточно-прусской границы, где немного задерживаются. Потом начинается наступление на Берлин, последнюю опору вермахта. Одновременно высадившиеся в Нормандии западные союзники продвигаются к германским границам. В конце апреля 1945 года в штурмуемом советскими войсками Берлине Гитлер кончает жизнь самоубийством. Вторая мировая война заканчивается в Европе крушением национал-социалистского режима в Германии.

Больше половины немецкой армии на востоке, почти два миллиона солдат своевременно попадают в сферу влияния западных союзников. Разбитых агрессоров – чаще всего с полным основанием – постигла месть русских победителей. Миллионы немцев убегают из восточных областей Германии или же их депортируют победоносные советские войска. Теперь ненависть русских и требование репараций обращаются также и против немецких гражданских лиц.

Однако не следует забывать, что проявление силы и жестокости было основным критерием немецкого ведения войны на востоке. Презирающая человека стратегия никогда не может стать избирательной, как это утверждают некоторые политические и военные руководители Германии. Выступая перед командующими армий, Гитлер в конце марта 1941 года выдвигает «план Барбаросса», план нападения на Советский Союз. Он открыто говорит о предстоящей «борьбе на уничтожение». Солдаты на фронте, правда, не имели понятия об этих военных планах, но цели и способы ведения войны были им хорошо известны. В «приказах для воинских частей» от 1941 года открыто говорилось: «Речь идет о полном уничтожении нелюдей, воплощенных в московских властителях. Немецкий народ стоит перед самой большой задачей в его истории. Мир надеется, что он ее решит окончательно и бесповоротно». Командующий в это время 6-й армией Вальтер фон Рейхенау, зачитав одобренный им приказ Гитлера от октября 1941 года, добавляет: «Солдат на Восточном фронте не только воюет по правилам военного искусства, но и носит в себе непреклонную идею мщения всему большевистскому и родственному ему народу. Поэтому солдат должен понимать жестокую необходимость справедливого уничтожения еврейского недочеловечества». Были солдаты, которые не выполняли преступные приказы. Были и другие, которые выполняли их послушно. Но позиция германского национал-социалистического государства и вермахта оставалась совершенно ясной: образ действий на войне утвержден, и армия должна его беспрекословно исполнять.

«Теперь русские дали команду начать партизанскую войну в нашем тылу, – заявляет ближайший сподвижник Гитлера Мартин Борман. – Эта война дает им существенное преимущество в борьбе с нами». Начальник штаба вооруженных сил Вильгельм Кейтель требует от вермахта «безотлагательно» самым жестоким образом подавлять партизанское движение, имея в виду то обстоятельство, «что человеческая жизнь в оккупированных областях не имеет никакого значения».

Способы ведения войны, которые взяли на вооружение командиры, способствовали проявлению крайней жестокости у их подчиненных. Каждый простой солдат, который не хотел голодать, должен был участвовать в грабежах гражданского населения. «Мы выгоняли женщин из их домов и загоняли в развалившиеся хаты, – писал Вольфзангер. – Беременных и слепых выбрасывали на улицу, искалеченных детей выгоняли под дождь… Мы не думали о голоде, который ожидает население после нашего ухода». При этом нищета и смерть миллионов «расово неполноценных» славян не считалась неизбежной военной необходимостью, а являлась частью нацистской стратегии. Перед вторжением в СССР в Германии был создан экономический штаб «Восток» со специальными группами, которые должны были заниматься сельским хозяйством на востоке. Руководство штабом заявляло: «Пребывание более десяти миллионов крестьян в этой области излишне. Их следует либо уничтожать, либо отправлять в Сибирь». Так же жестоко немцы обходились с военнопленными, которые попали им в руки в начале 1941 года. Миллионы русских солдат умерли из-за содержания их в невыносимых условиях. Альфред Розенберг, имперский министр восточных территорий, судимый как военный преступник, так описывает условия содержания военнопленных в 1942 году: «От 3,6 млн военнопленных полностью работоспособных на сегодня осталось только несколько сотен тысяч. Большая часть умерла с голоду, погибла из-за плохих погодных условий или же была расстреляна». Во многих случаях военнопленные на марше падали замертво от голода и истощения. На глазах объятого ужасом гражданского населения повсюду валялись трупы. «Немецкая армия была, – как писал военный историк Манфред Мессершидт, – фактором, основанным на разделении труда виновных в совершении преступлений».

Тем не менее гигантская военная машина национал-социалистов состояла не только из танков и орудий, а прежде всего из солдат. И именно о них идет речь в книге Вольфзангера. В ней раскрывается картина жизни людей, которые, сами испытывая страдания, вынуждены причинять их другим народам. Вольфзангер и его приятели, напавшие на Россию, замерзающие, мучимые вшами на ее территории, являются ли они тем не менее пособниками национал-социалистских преступлений? Вольфзангер, который участвует в этом преступлении и не отделяет себя от других солдат, радуется посланной матери посылке с продуктами, которые он реквизировал у населения. Способствует ли это пониманию им войны или является просто издевательством над ее жертвами?

Ответ однозначен: только тщательное исследование может определить виновность или невиновность этих солдат, но такое возможно лишь после тщательной оценки всей этой военной эпохи. Только осудив весь комплекс страшных преступлений национал-социалистов, можно понять, какие грозные последствия нанесла эта истребительная война России. «Невозможно дать буквально никакой серьезной оценки, которая представила бы другое мнение по этому вопросу, – устанавливает историк Вольфганг Зауер уже в шестидесятые годы. – Но, может быть, речь идет о недостаточном понимании происходивших событий? И если мы не понимаем их, то как может вообще заниматься этим история? Любому событию, без сомнения, можно придать противоречивое значение: мы вправе отказаться кое от чего и тем не менее должны прийти к «пониманию».

Но «понять» можно только при точном, объективном подходе. К анализу истоков Второй мировой войны может привести лишь оценка деятельности многих миллионов лиц, которые способствовали тому, чтобы она вообще была возможна. Вольфзангер пишет о себе самом, как о человеке, который носит маску, но при этом испытывает потребность эту маску снять и показать свое лицо во всех его травмах, шрамах и уродстве. «Покаяние» Вольфзангера раскрывает все грани его личности. Сюда относятся и его воспоминания о пирогах, испеченных матерью, и его поэтические искания, и проявления почти что детской любви. Наряду со многими другими чувствами, хорошими и плохими, Вольфзангер – это часть войны. По-человечески он проявляет понимание к солдатам вермахта и даже сочувствует им, но никогда не присоединяется к их компании. У него нет сомнений в преступном характере предприятия, в котором он принимает участие. Но при этом Вольфзангер пишет, что никто не может познать душу немецкого солдата без знания того, кем они были на самом деле, не может сказать о степени их виновности в совершении преступления.

Один солдат из подразделения Вольфзангера – герой появившейся еще в 1994 книги на английском языке под заголовком Infantry Aces^{11}. Автор книги Франц Куровский выводит в ней некоего Франца Шмитца, кавалера рыцарского креста. Он рисует картину подразделения, в котором смелые, самоотверженные и добродушные солдаты отступают только в случае атаки многократно превосходящего их врага. Солдат Шмитц связывает по ходу сражения пленного русского, укладывает его в окоп, а затем хватает оружие и снова идет в атаку.

Это картина, которая была жива еще десятилетиями в частях западно-немецкого послевоенного общества, считалась вполне реальной. Вольфзангер, который принимал участие в тех же сражениях, представляет нам совсем другую картину. Он демонстрирует военные преступления, издевательства над пленными и гражданским населением. Он описывает свою роту, где по меньшей мере каждый думает только о себе и при каждом пьянстве оценивает только свои шансы на то, чтобы остаться живым. Товарищество Вольфзангер понимает всего лишь как общность цели. Храбрость рассматривает лишь как способ для измотанных солдат залить свой страх водкой перед вечным ожиданием смерти. Сочувствие к врагу проявляется лишь в единичных случаях и в исключительных ситуациях. Это правдивое изображение войны, но оно и через 60 лет после ее окончания служит материалом для разногласий и споров.

О десятилетиях соприкосновения с национал-социализмом можно сказать, руководствуясь известным изречением Джорджа Оруэлла^{12}: «Тот, кто контролирует прошлое, определяет также и будущее». Прошлое вермахта – и вместе с тем оценка всего сопутствовавшего ему поколения – было с самого начала источником противоречий политических интересов. Считается, что оно имеет значение для всех прошедших войну. А также и для следующего поколения, которое ожесточенно обвиняло своих отцов. Оно не особенно беспокоилось об объективной оценке, повсюду ему мерещились остатки фашизма и в связи с этим упускало шанс вести спокойный разговор со своими стариками. Различные непримиримые школы историков давали вермахту прямо противоположные оценки, скорее всего, вызываемые желанием придать ему ту или иную политическую подоплеку. А это делало соглашение большей частью невозможным. После окончания конфронтации двух блоков положение частично изменилось, и споры уже не стали столь ожесточенными. Это зависело также от того, что военное поколение постепенно умолкает, а новое поколение историков поднимает уже другие вопросы. В частности, они касаются реальной жизни людей на войне. О трезвом взгляде внуков на войну говорит сегодня молодой автор Таня Дюкере. Она пытается сделать более отчетливым то, что долго оставалось расплывчатым. Можно сказать, что книга Вилли Вольфзангера и излагает этот самый трезвый взгляд на вещи, не пытаясь распределить эти разноречивые взгляды по ящикам и категориям.

Но повторение старых конфликтов не может служить причиной для вольного обращения с историей. Новое течение в немецкой общественности, констатирует Ханс-Ульрих Велер, также стоит по отношению к военным проблемам на довольно рискованных позициях. Историк критикует «модный культ жертвенности» и спрашивает, какая группа немецких солдат после многочисленных смертей в бомбо-штурмовой войне в следующую кампанию рискнула бы выдвинуться на первый план. «Или после гибели экипажей подводных лодок с более чем 40 ООО утонувшими матросами? Или узнав о кровавой пошлине вермахта, который потерял 20 июля 1944 года больше половины военных после неудачного покушения на Гитлера? Предупреждение о возможности возникновения новых конфликтов звучит в книге Вилли Вольфзангера. И главным образом благодаря его правдивому и добросовестному обращению с текстами. Правда, прочтение его военной книги не дает прогнозов относительно дальнейших возможностей повторения «кровавой пошлины», которую взимал вермахт. Ведь нет никаких гарантий, что такие попытки могут частично возобновляться. Споры о роли вермахта в современной Германии не утихают и бывают довольно болезненны, так как не дана его окончательная оценка. Общественная реакция на выставку истории вермахта в середине девяностых годов (иногда не совсем корректная) говорит о том, что эта дискуссия продолжается с большими эмоциями. Она касается как понимания роли вермахта военным поколением, так и конфликта с отцами сыновей послевоенного времени.

Во время дискуссии 1997 года в бундестаге, касающейся выставки истории вермахта, отчетливо прослеживалась глубокая пропасть между отцами и сыновьями. Старые солдаты, в частности политик ХДС Альфред Дреггер, встречались с представителями студенческого социалистического движения во главе с Йошкой Фишером. Соглашение было невозможно, даже попытка делового обмена аргументами не привела ни к чему. Бывший уличный борец бросил экс-офицеру Дреггеру обвинение: «Вы обливаете нас здесь грязью». Его привели в ярость слова Дреггера о солдате вермахта, который «положил на плаху свою жизнь во благо страны и был вынужден переносить страшные страдания». Вторая часть этой фразы, может быть, и правильна, но что касается первой, то здесь скорее всего содержится оправдание безумной идеологии. Ибо солдаты рисковали своими жизнями отнюдь не для страны, а во имя этой идеологии. Подобное различие во взглядах надолго сохранилось в общественном сознании.

В своей речи Дреггер указывал на то, что солдаты вермахта не могли по своему усмотрению изменять методы ведения войны, так же как и их противники. По этим словам можно было предполагать, что Советский Союз вел бы такую же страшную войну. Эти заявления исследователь антисемитизма Вольфганг Бенц называет «искаженными воспоминаниями». Они способствуют тому, что в восприятии ряда наших современников война рассматривается не как агрессия против Советского Союза, а как явление хоть и роковое, но необходимое. Он требует «прощания с оправдывающими себя легендами».

До сегодняшнего дня многие бывшие военные вермахта пытаются доказать, что они не только не были преступниками, но их нельзя рассматривать и как соучастников преступления. И они действительно имели после войны много причин считать себя реабилитированными. Как у нацистов, так и у части населения укоренилось представление, которое оправдывало бы войну. Это ненависть к большевизму, которая разжигалась во время холодной войны. На Западе внезапно стали испытывать нужду в союзниках и видели в них своих старых врагов – национал-социалистов. Теперь они придумывали публичные извинения для немецких солдат. Типично для этого, например, заявление генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, который стал высказываться совсем иначе в 1951 году: «Я вовсе не полагаю, что немецкий солдат потерял свою честь как таковую. Никто не отрицает, что отдельные индивидуумы совершали позорные действия на войне. Но вина за это падает только на их самих, а отнюдь не на большую часть немецких солдат и офицеров». Это был бальзам для души проигравшей войну нации, которая хотела сконцентрироваться на восстановлении былого могущества и забыть свое прошлое. Немцев теперь многие видели в большинстве случаев как некую народную массу, одурманенную преступной кликой. За преступления режима, прежде всего за уничтожение евреев, нацисты и их приспешники были ответственны, но не народ в целом. Это различие между народом и нацистами никогда не могло бы прозвучать в системе такой массовой организации, как вермахт, так как половина мужского населения состояла в ней.

Речь не идет об общем осуждении всего поколения, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от плевел надо брать за основу такой фактор, как законность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вместе с тем возникает вопрос: имел ли одиночка альтернативу участия в преступлениях этой войны? Суды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было приведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя машины, – сетует несчастный солдат Вольфзангер. – Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на случай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.

«Для нас, солдат, даже и речи не шло о каких-то колебаниях и переживаниях, – вспоминает в последнее десятилетие послевоенного года журналист Ханс-Адольф Якобсен, бывший лейтенант вермахта. – Больше занимали проблемы семьи, страх за нее. Все другое было уже вторичным». Якобсен вспоминает многочисленные истории из быта своего подразделения, которые напоминают и другие книги ветеранов вермахта, появившиеся в середине девяностых годов. Он цитировал их высказывания во вступлении к своей книге. Такие, например: «Мы на передовых позициях смело исполняли свой почетный долг. Вели борьбу с противником так, как нам, солдатам, было это приказано. Но за нами проходили карательные колонны Гитлера, и за это мы не несем никакой ответственности». Попытки разделить ответственность за войну, возложив ее на солдатский долг, а не на национал-социалистов, продолжаются до сих пор. Они не соответствуют объективному положению дел и основываются на субъективных воспоминаниях, которые зачастую искажают историю.

«Если мы попытаемся найти общую связь политики и методов ведения войны, – пишет далее Якобсен, – мы – и я в том числе – должны будем подтвердить, что являлись соучастниками преступления (…), хотели того или нет, но прикрывали действия зондеркоманд СС».

Игнац Бубис, ныне покойный президент главного еврейского совета Германии, вспоминал через полвека эпизод из своей жизни. В 1942 году он жил в гетто Деблин на Висле: «Когда в конце сентября это гетто прикрыли и всех евреев выгнали, летчики немецкой авиации стреляли в убегающих. Они, правда, непосредственно не участвовали в расстрелах в пределах гетто – этим занимались СД, СС и отряды полиции, – однако делали все для того, чтобы евреи не могли убежать. Были и такие солдаты, которые втихаря совали нам хлеб или сигареты. Позднее, когда нас отправили работать на авиационную базу, были и офицеры, стремившиеся нам помочь. Втайне от СС через вновь пригоняемых на базу на принудительный труд рабочих передавали нам некоторые продукты. И поддерживали нас таким образом до июля 1944 года. Но это были только единицы».

По этому отрывку из книги Бубиса можно судить и о причинах двойственности суждений в военных записках Вольфзангера. Как солдат вермахта, он не возражает против убийств мирных жителей. Но есть у него и другая правда. Вольфзангер презирает систему, которая заставила его слепо следовать приказам. Война разрушала его жизнь, в то время как он был готов разрушать жизни других. Это субъективная диалектика противоречит слишком простому выводу об ответственности Вольфзангера за соучастии в преступлении.

«Покаяние» Вольфзангера, написанное вне какого-либо определенного интервала времени, намного более объективно рассматривает проблемы дифференциации ответственности, чем это делают участники политических дискуссий. Автор, свободный от влияний послевоенных споров и десятилетий политической борьбы, довольно здраво рассуждает о характере поведения солдат вермахта на войне. Но многое из того, что он написал, вряд ли можно было бы опубликовать сегодня. Это сказывается и в его словаре, и в заносчивой «цыганской» манере повествования. Он описывает грабежи населения без особого протеста, используя при этом нацистское определение «экспроприация». Его суждения о других народах обусловлены чувством культурного превосходства. Рассуждения Вольфзангера о русских женщинах вполне соответствуют существующим в то время в Германии взглядам. Он описывает то, что испытал, и то, о чем думал. Многое в его книге нельзя назвать достаточно корректным. Уже избранное им название главы «Русские приключения» может привести к недоразумениям. В самом деле, многие его рассуждения не сходятся. Здесь перед нами предстает личность человека, воспитанного в системе гитлерюгенда, солдата национал-социалистской Германии, но не являющегося нацистом по своей натуре и убеждениям. Вольфзангер никакой не нацист. Он скорее пацифист, который воюет в конечном счете за ненавистную ему идеологию и против людей, к которым не испытывает зла. Он страдает на этой войне, но одновременно она заполняет его душу. Изображенные им страдания людей показывает варварскую сущность войны. Но одновременно из его книги мы узнаем о той машине уничтожения, которая практикует варварскую форму обращения с людьми. Против нее невозможно что-либо сделать мирными средствами.

Сегодня Вилли Вольфзангеру было бы более 80 лет. Смерть застала его в молодом, 23-летнем возрасте. Никто не знает, где он захоронен. Но то, что Вольфзангер оставил после себя, актуально еще и сегодня. В хартии Объединенных наций, написанной с большим пафосом после окончания Второй мировой войны, сказано, что народы новой всемирной организации твердо решили «сохранить будущее поколение от ужасов войны». К сожалению, это не удалось. Наоборот. Сегодня гораздо чаще, чем во времена конфронтации между Западом и Востоком, военная сила выступает как внешнеполитический инструмент. Войны продолжаются на большей части земли и в мирное время. Книга Вольфзангера – это напоминание о том, что надо быть бдительными.