Текст книги "Становление личности. Избранные труды"

Автор книги: Виллард Гордон Олпорт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глубоко внутри многие люди ощущают непрочность своего статуса, экономического будущего или собственной сексуальной нравственности. Все эти вещи весьма интимны и занимают центральное место в их жизни, и такие ключевые интересы не могут существовать раздельно: угроза одному из них ведет к угрозе другим. Отсюда чернокожий «козел отпущения» воспринимается не только как социально высокомерный, но и как подавляющий нас в профессиональном плане, как сексуально более сильный и менее заторможенный, чем мы. Мы находим в его поведении стремление карабкаться вверх, присваивать, распутничать – все то, что мы могли бы делать, если бы позволили себе это. Он грешник. Даже если мы сами небезупречны, его проступки – как они передаются в слухах – откровеннее и хуже, чем наши. Тогда почему мы должны испытывать вину за наши грешки?

Пока все эти рационализации продолжаются, мы можем достаточно извращенно считать «животные» качества негра мрачно-очаровательными. А если так, необходимо жестоко подавлять эту сатанинскую привлекательность и через реактивное образование – то есть ополчась на очарование, которое мы не одобряем, – бороться с дьяволом [233] . Мы это делаем, принимая наиболее священное табу: запрет на расовое слияние. Сама мысль об этом наполняет нас ужасом (не так ли?). Если это табу будет нарушено, откроется путь к крушению всех наших моральных норм и экономических стандартов. Мы потерпим поражение от руки черного и злого чужака, которого мы бессознательно рассматриваем отчасти как наше собственное непочтенное второе « Я ».

Столь сложный анализ, как приведенный анализ антинегритянских слухов, не преувеличивает запутанность эмоциональных и когнитивных переплетений, обусловливающих привлекательность этих слухов. Кажется правилом, что люди персонифицируют силы зла и приписывают их какой-нибудь заметно отличающейся, но близко расположенной группе меньшинства . Самые распространенные, но, несомненно, не единственные сегодняшние «демоны» – это коммунисты, евреи и негры. Так как вина приписывается им, конечно, незаслуженно, мы обозначаем их рабочим понятием козлы отпущения .

Примеры анализа слухов

Рассмотрим теперь более детально два примера распространяемых слухов. Их эфемерность подчеркивается тем, что оба примера уже устарели. «Утверждения, рассчитанные на веру», чаще всего живут недолго – просто потому, что панорама человеческих интересов меняется быстро. Однако из исследования пусть даже устаревших типичных примеров, взятых из разных социальных контекстов, можно многому научиться.

Анализ никакого конкретного слуха не может быть совершенным, так как психологические и социальные условия, в которых он распространялся, известны только частично и иногда лишь по умозаключению. Кроме того, нельзя ожидать, что одна выбранная история сможет проиллюстрировать все принципы возникновения и распространения слухов, однако базовая формула может быть обнаружена в каждом случае.

Случай № 1

Сразу после землетрясения в Сан-Франциско 18 апреля 1906 года по городу поползли совершенно дикие слухи. Четыре из них пересказал Джо Чамберлен в балтиморской газете «Sunday Sun» (31 марта 1946 г.): ( а ) приливная волна поглотила Нью-Йорк в то же самое время, когда трясло Сан-Франциско; ( б ) Чикаго сполз в озеро Мичиган; ( в ) землетрясение выпустило зверей в зоопарке, и они ели беженцев в парке Голден-Гейт; и ( г ) нашли мужчин с женскими пальцами в карманах, так как у них не было времени снять кольца. В этих последних историях кладбищенские воры всегда были повешены на ближайшем фонарном столбе.

Комментарии : Придирчивый читатель может поинтересоваться, не претерпели ли эти пересказанные сорок лет спустя после своего хождения слухи дополнительного заострения и значительных искажений. Примером, возможно, является слово «всегда» в слухе ( г ): несомненно, трудно доказать, что эти истории о ворах неизменно сопровождались развязкой в виде скорого суда. Однако циркулировавшие после катастрофы слухи были записаны в то время, и, преследуя цели нашего анализа, мы можем предположить, что они не сильно отличались от вышеперечисленных.

1. Первым очевидным принципом, проиллюстрированным этими историями, является плодовитость слухов . Огромная важность и громадная неоднозначность совместно порождали одну дикую историю за другой, многие из которых были просто вариациями одной темы. Ассоциативная цепочка проста: если один большой город был разрушен, почему бы и не другие? Плодовитость ведет к заострению через умножение катастроф.

2. В качестве одной из фаз усилий по поиску смысла взволнованное население пытается оценить важность события. Метафорически люди говорят: «Положение дел хуже некуда». Потеряв жилье и, возможно, близких, люди подчеркивают свое чувство тревоги и опустошенности, добавляя разрушительные действия диких животных и воров, а также уничтожение еще одного-двух больших городов. Через эти преувеличения метафорически передается ощущение тотальности бедствия.

3. В своих усилиях по поиску смысла люди аналогичным образом делают много заключений , иногда правдоподобных, иногда нет. Среди более обоснованных заключений – возможность того, что землетрясение могло освободить зверей в зоопарке. Мы не знаем, было ли в этом утверждении ядро правды; возможно, разбитые клетки позволили убежать некоторым животным. Но вероятно с распространением слухов сгладились многие уточняющие фразы, так что заострилась степень панического бегства. И кажется вероятной та конденсация , которая присутствует в подробностях о жуткой судьбе беженцев. Воображение – в слухах так же, как в снах – часто объединяет дискретные события, извлекая простоту из сложности и показной порядок из путаницы. В данном случае животные содержались в парке Голден-Гейт, и беженцы расположились в том же парке; последние «конденсировались» в утробу первых.

4. Казнь мародеров-воров представляет морализаторское завершение и воображаемую месть. Порожденная катастрофой громадная фрустрация не имела личных причин. Мародер был единственным доступным «козлом отпущения» в катаклизме, вызванном Божьим произволом.

5. Панические слухи, подобные этим, соответствуют финальной стадии слухов о бунте . Ничто не кажется слишком неправдоподобным, таким, чему нельзя поверить, если оно как-то объясняет или облегчает наличное возбуждение. Однако в отличие от слухов о бунте, истории, питаемые паникой, не имеют предшествующих стадий накопления (за исключением тех случаев, когда сама паника развивается постепенно – ситуация довольно необычная).

6. Здесь мы не находим свидетельств наличия цепочек слухов . Катастрофа вызвала столь полное единство интересов, что легко представить себе, как переживший ее рассказывает эти истории постороннему. Однако невозможно вообразить жителей Нью-Йорка или Чикаго, верящих в истории о разрушении их городов. У жителей каждого из этих городов есть свои критерии надежности доказательств, делающие такие истории немыслимыми. Столь же сомнительно, чтобы пресса печатала любые слухи, которые можно было бы легко проверить. Однако было опубликовано много недоступных проверке историй, основанных только на передаче слышанного, и им широко верили по стране до тех пор, пока землетрясение не перестало быть предметом актуальных интересов.Легко можно представить себе престиж , выпадающий на долю рассказчика таких ужасных историй. Вся нация находилась в состоянии ажитации и глотала любые новости. Как только стали известны очертания катастрофы, люди стали жадно хвататься за любые детали, дополнявшие картину, а владеющего последними «новостями» соседа охотно и жадно выслушивали. Это могло побудить рассказчика добавлять ужасные детали.

Случай № 2

Нижеследующая история циркулировала в 1943 году, во время визита мадам Чан Кай Ши в Америку. Обычно говорилось, что местом происшествия был Балтимор. Однажды, – гласит история, – джентльмен вошел в ювелирный магазин и попросил часы стоимостью 500 долларов. У ювелира не было столь дорогого товара, но в конце концов ему удалось найти несколько хронометров высшего класса на выбор клиенту. Покупатель отобрал часы и ювелирные изделия на сумму 7000 долларов. Когда владелец спросил, как это будет оплачено, клиент ответил, что он – секретарь мадам Чан, и потребовал, чтобы его покупки были включены в помощь по ленд-лизу.

Комментарии : Это были типичные вбивающие клин слухи, направленные на отделение Соединенных Штатов от их союзников. Такие истории вызывали серьезную озабоченность у правительственных чиновников. Того же типа были истории о том, что русские использовали получаемое по ленд-лизу масло для смазки своих ружей, а британцы использовали свои фонды помощи для покупки нейлоновых чулок и других дефицитных предметов роскоши, лишая таким образом наших граждан желанных вещей.

1. Есть свидетельства, что мы можем ожидать циркулирования таких историй только среди ограниченной аудитории . Скандал с мадам Чан был бы привлекателен для людей с ранее существовавшим предвзятым отношением к Китаю или, что более вероятно, для противников демократической администрации в Вашингтоне.

2. Как и вообще враждебные слухи, этот слух – продукт фрустрации, возникшая в результате нее агрессия была во многом смещена. Трудности военного времени порождали недовольство, так же как и высокие налоги. Если дефицитные товары уходят заграницу, а полученные налоги нерационально растрачиваются правительством, почему мы не можем испытывать раздражение? Мы готовы приносить жертвы в войне, но мы жалуемся не на войну, а на скандально неэффективую деятельность радикальной группы длинноволосых профессоров и «этого человека» в Вашингтоне. Слухи представляют собой тонкое слияние антипатий и фрустрации и служат для объяснения и оправдания наших политических антипатий.

3. Мотивацией может также быть избавление от чувства вины . Во время бума военного времени многие люди предавались роскоши, которую не могли себе позволить в мирное время и которая была плохо совместима с необходимостью самопожертвования и покупкой военных облигаций. Но можно легко забыть и простить нашу маленькую расточительность перед лицом явного сибаритства мадам Чан, одной из наиболее заметных фигур военного времени, бессмысленно тратящей наши национальные запасы на покупку сказочной роскоши.4. Здесь может быть элемент ассимиляции широко распространенных убеждений о растратах и коррупции высоких чиновников в Китае. Но этот фактор если и присутствует, он второстепенен, так как жертвами враждебности, очевидно, являются скорее американские, чем китайские чиновники.

5. Правдоподобие истории придает конкретность ; упоминаются точные суммы – 500 долларов и 7000 долларов. Часть процесса рационализации заключается в насыщении обсуждаемого сюжета псевдоправдивыми деталями.

6. Хотя местом действия этой истории не всегда называется Балтимор, мы знаем, что ярлык , сначала приклеенный к событию, имеет тенденцию оставаться неизменным, особенно если он служит введением. Первые стимулы в ряду имеют тенденцию лучше сохраняться в памяти.

7. Если бы история рассказывалась без указания имени мадам Чан, основная ее функция не изменилась бы. Но введение хорошо известного человека – это общее средство персонализации слухов, приспособления их к обычным общепринятым темам, представляющим интерес в данное время.

Руководство к проведению анализа слухов

Предлагаем читателю провести свой собственный анализ других случаев, взяв их из заключительного раздела «Дополнительные случаи для анализа» или из собственного повседневного набора слухов. Предпринимая собственный анализ, читатель может использовать следующие полезные вопросы. Каждый основан на установленных принципах слухов, но нет нужды говорить, что не все вопросы применимы ко всем видам слухов.

1. Предлагается ли рассказ для принятия на веру в актуальном новостном контексте?

2. Достает ли рассказчику и слушателю доказательств правдивости?

3. Присутствуют ли и неоднозначность, и важность? Какой фактор проявляется сильнее?

4. Каким образом история отражает усилия по поиску смысла?

5. Предлагает ли слух экономное и упрощенное объяснение запутанных обстоятельств и эмоциональной ситуации?

6. Объясняет ли он какое-то внутреннее напряжение?

7. Является ли напряжение главным образом эмоциональным или неэмоциональным?

8. Чем порождено напряжение – тревогой, враждебностью, желанием, виной, любопытством или каким-то другим состоянием психики?

9. Оправдывает ли история существование у рассказчика эмоции, в ином случае неприемлемой?

10. Что делает историю важной для рассказчика?

11. В каком смысле пересказ слуха приносит облегчение?

12. Какие присутствуют элементы рационализации?

13. Содержит ли слух возможность проекции?

14. Похож ли он на грезы наяву?

15. Может ли слух выполнять функцию уклонения от чувства вины?

16. Отражает ли он смещенную агрессию?

17. Есть ли вероятность того, что, рассказывая историю, рассказчик приобретает престиж?

18. Может ли слух рассказываться для того, чтобы доставить удовольствие другу или оказать любезность?

19. Может ли он служить для фатической коммуникации? (Иными словами, служит ли он для избегания неловкого молчания, давая кому-то возможность что-то сказать?)

20. Можно ли обнаружить ядро правды, из которого, возможно, слух вырос?

21. Является ли он слухом «для домашнего употребления»?

22. Была ли возможность ошибки при первоначальном восприятии?

23. Каков мог быть ход творческих вкраплений?

24. Есть ли вероятность, что слух содержит уточнения? Какого типа?

25. Быть может, он претерпел искажение имен, дат, количества или времени?

26. Есть ли конкретные названия чего-либо, например, местности?

27. Возможно ли, что произошла полная перемена темы?

28. Есть ли свидетельства конвенционализации? Морализации?

29. Какие культурные ассимиляции он отражает?

30. Используется ли в нем легендарное действующее лицо?

31. Может ли он быть противоположным истине?

32. Остроумен ли он?

33. Способствуют ли циркуляции слуха условия, в которых он распространяется?

34. Что в процессе передачи слуха могло сгладиться?

35. Есть ли в его изложении странности или настойчиво повторяющиеся формулировки?

36. Было ли заострение с помощью умножения?

37. Играли ли роль в заострении движение, размер или знакомые символы?

38. Была ли конкретизация или персонализация?

39. Какие завершающие тенденции можно отметить?

40. Имеет ли слух связь с текущими событиями?

41. Оживляет ли он прошлые события?

42. Отражает ли он относительно более интеллектуальные или более эмоциональные, ассимилятивные тенденции?

43. Все ли детали поддерживают главную тему?

44. Могла ли произойти конденсация тем?

45. Есть ли признаки дальнейшего успешного развития слуха?

46. Каким образом происходит приспособление к ожиданиям?

47. Адаптирована ли история к лингвистическим навыкам слушателей?

48. Было ли приспособление к профессиональным, классовым, расовым или другим формам личных интересов?

49. Есть ли ассимиляция к предрассудкам?

50. Возможно ли, что какая-то часть слуха базировалась на неверном понимании слов?

51. Каково экспрессивное (метафорическое) значение слуха?

52. Представляет ли он сплав страстей или антипатий?

53. Включен ли он в цепочку слухов? Какова его аудитория? Почему?

54. Люди легко верят в эту конкретную историю, потому что их сознание «не фиксировано» или «чересчур фиксировано»?

55. Этот слух следует классифицировать как страшный, враждебный или желательный?

56. Может ли он быть частью организованной кампании слухов?

57. Существует ли его связь с новостями, и какова она? С прессой?

58. История передается как слух или как факт? Приписывается ли она авторитетному источнику? С каким эффектом?

59. Может ли слух являться стадией в распространении слухов о кризисе (бунте)?60. Каким мог бы быть лучший способ опровергнуть его?

Дополнительные случаи для анализа Читатель может сам попытаться проанализировать следующие слухи:

Случай № 3 За 24 часа до того, как значительный контингент моряков должен был получить увольнение со службы с хорошей аттестацией, среди них прошел слух, что по приказу командира они должны будут ждать отставки еще две недели, пока не будет переведен на консервацию корабль, на котором они служили.

Случай № 4 Говорят, что русские «национализировали своих женщин».

Случай № 5 Каждые несколько лет вновь появляются истории о том, что в Шотландии в озере Лох-Несс видели морского змея.

Случай № 6 В начале второй мировой войны ходили слухи, что Филиппинские острова (по некоторым версиям, и Панамский канал) были атакованы японцами за неделю до нападения на Перл-Харбор, но сведения об этой атаке скрыли от населения.

Случай № 7 Перед вылетом на боевое задание многие эскадрильи страдали от возникающих слухов о том, что их снаряжение имеет какие-то дефекты, что цель почти недоступна из-за противовоздушной защиты и что враг недавно усовершенствовал новое ужасное защитное оружие, которое почти наверняка будет пущено в ход против эскадрильи.

Случай № 8 Рабочие в заводском поселке Новой Англии в самые темные дни депрессии 1930-х годов верили, что богачи беззаботно сбивают детей бедняков своими элегантными машинами, а также что сама депрессия является некоей разновидностью заговора высших классов с целью урезания зарплаты рабочих.

Ожидания и война [234]

Люди мира – самые обычные люди – никогда не создают войны. Их ведут на войну, они воюют и страдают от последствий войн, – но на самом деле они не создают войну. Следовательно, употребляя выражение (как гласит Преамбула к Хартии ЮНЕСКО): «Войны начинаются в умах людей», – мы имеем в виду только то, что при определенных обстоятельствах лидеры могут провоцировать и организовывать народ страны на войну. Сам по себе народ не мог бы организовать войну.

Сказав это, мы должны поспешить признать, что в преобладающих сегодня обстоятельствах трагически легко сфабриковать военный дух в умах людей, внушить им подчинение настроенному на войну руководству. Суть в том, что хотя большинство людей сожалеют о войне, они, тем не менее, ожидают ее продолжения. А то, чего люди ожидают, детерминирует их поведение.

Ожидания сами по себе являются материей сложной, лишь отчасти осознаваемой и лишь отчасти рациональной. Для изменения военных ожиданий на мирные прежде всего требуется тщательный анализ смеси личных и социальных факторов, детерминирующих ожидания людей в сегодняшнем мире.

Крайние взгляды агрессивного национализма

Среди многих теорий, пытающихся объяснить национальную агрессивность, мы обнаруживаем две фатально односторонних. Первая ошибается, приписывая агрессивность полностью идиосинкразиям индивида, вторая – объясняя ее полностью историческими причинами и существующим в мире экономическим дисбалансом. Мы покажем, что понятие ожидания войны является кристаллизацией обеих групп факторов.

Те, кто считает, что основная причина агрессивного национализма кроется в человеческой природе, иногда утверждают, что в каждом человеке заложен инстинкт драчливости. Если это так, тогда что может быть естественнее для него, чем бросаться в сражение всякий раз, когда пробуждается этот биологический инстинкт? Говорят, что даже если не брать в расчет инстинкты, то зачастую жизненные фрустрации так велики, что гнев, враждебность и возмущение кипят в каждой груди, изливаясь в конце концов только через войну. Нам говорят, что личная агрессия смещается на внешнего врага. Враг становится «козлом отпущения» и навлекает на себя гнев, вызванный фрустрациями, с которыми мы сталкиваемся на работе или в своей неудовлетворенной семейной жизни.

Ошибка этого чисто личностного объяснения состоит в том, что каким бы фрустрированным или драчливым ни был индивид, ему недостает способности вести организованную войну. Он способен на вспышки раздражения, хроническое нытье, горький сарказм и личную жестокость, но один индивид не может вторгнуться в чужую страну или сбросить бомбы на отдаленного врага, чтобы дать выход своим эмоциям. Более того, если даже агрессивность нации тотальна – все граждане участвуют в нападении или обороне, – относительно немногие испытывают личную враждебность к врагу. Исследования солдат, участвующих в боевых действиях, показывают, что они испытывают ненависть и агрессивность реже, чем страх, тоску по дому и скуку. Только немногие граждане «агрессивной нации» действительно чувствуют агрессивность. Таким образом, военные действия не могут быть объяснены единственно личной мотивацией.

Итак, интерпретация исключительно в понятиях личной жизни не срабатывает. Как обстоят дела с исторически-экономическим подходом (предпочитаемым, например, марксистами)? Здесь фатальная односторонность также очевидна. Еще ни одной социальной системе не удалось отменить войны. Агрессивный национализм процветал как при коммунизме, так и при капитализме; и в христианских, и в не-христианских странах; среди неграмотных и среди грамотных людей; при авторитарных и при демократических политических структурах. Правда, некоторые страны, такие как Швейцария, добились относительного успеха в избежании войны. И некоторые социальные системы могут увеличить вероятность агрессии – например, фашизм по самой своей природе порождает воинственно настроенное руководство. Но считать, что только один тип социальной системы автоматически исключает войну, а все остальные автоматически порождают ее, – значит противоречить доказательствам истории, в том числе современным.

Марксистская теория возникновения причин войны не замечает необходимой роли ожиданий. Она утверждает, что невозможно достижение необходимых базовых реформ производства и форм собственности без насилия, так как предполагается, что собственники средств производства (стереотипно называемые «монополистическим капитализмом») не откажутся от своей власти без борьбы (стереотипно называемой «войной классов»). Аргумент гласит: «Монополистический капитализм сам себя не разрушит, но должен быть разрушен». Эта простая и, боюсь, порождающая войну формула сама по себе является отражением догматических ожиданий.

Здесь нет никакой исторической неизбежности. Скорее, здесь две группы ожиданий: одна – у «бедных», другая – у «богатых». Обе группы ожиданий должны быть построены с помощью психологической стимуляции. История показывает, что бедные люди не прибегают автоматически к войне для получения более справедливой доли мировой добычи. Сначала их надо подвести к такому же восприятию своих интересов, как у их лидеров, а затем уговорить и подтолкнуть к организованному бунту.

Подобным же образом история показывает, что собственники средств производства часто мирно поддаются расширяющейся национализации. Во многих прогрессивных странах шахты, сахарорафинадные заводы, банки, фабрики и транспортные средства уходят из частных рук без насилия. И совсем не редкость, когда миролюбиво настроенные собственники в определенных капиталистических странах добровольно идут на эффективное партнерство с работниками. С другой стороны, опасения собственников могут перерождаться в ужас перед «комми» и, с помощью частной и публичной пропаганды, – в ригидные ожидания того, что только война сохранит прерогативы собственников.

Таким образом, классовая борьба в основном сводится к ожиданиям конфронтирующих сторон. То же происходит и с открыто осуждаемыми коммунистами и всеми порядочными людьми «империалистическими войнами». Войны, мотивированные экспансией, эксплуатацией или просто распрями, не ограничиваются капиталистической формой социальной организации. Воинственные вылазки случались где угодно и когда угодно, где и когда жадным лидерам удавалось побудить достаточно людей (обычно наемников) осуществить их бесчеловечные планы. Коллективистские общества бывали столь же виновны в таких рейдах, как и общества более индивидуалистические.

Короче говоря, неизбежное условие войны состоит в том, что люди ожидают войну и готовятся к войне прежде, чем они начнут войну «благодаря» воинственно настроенному руководству. Именно в этом смысле «войны начинаются в умах людей». Личная агрессивность сама по себе не делает войну неизбежной, она просто вносит свой вклад в ожидание людьми выплеска своих эмоций в войне. Сходным образом, называемые экономические причины войны срабатывают только тогда, когда люди думают, что война есть решение проблем бедности и экономического соперничества. Ожидания людей детерминируют их поведение.

Личные факторы в ожидании войны

Как я сказал, ожидание – это сложное состояние ума. Считать, что люди просто осознанно предвосхищают войну так же, как ожидают прибытия пассажирского поезда по расписанию или перемены погоды, будет чрезмерным упрощением. Чем глубже вовлеченные эмоции, тем более бессознательными и трудноуловимыми являются детерминанты наших ожиданий. Поэтому давайте более внимательно рассмотрим личные моменты, включенные в структуру враждебных ожиданий.

У некоторых людей есть видимая неограниченная способность к едкой ненависти, длительному возмущению и зависти. Но парадокс состоит в том, что у людей имеется также неограниченная способность к любви, дружбе и аффилиативному поведению. Ни один человек никогда не сможет любить или быть любимым настолько, чтобы его это удовлетворило. Наиболее точное, по-моему, предположение психологии заключается в том, что ненависть и ревность порождаются нарушением аффилиативных взаимоотношений. Ненависть вырастает из нарушенной любви. Поэтому агрессивный национализм, поскольку он несет в себе элементы ненависти, представляет косвенным образом интерференцию с базовой способностью человека к аффилиативной жизни и привязанности.

Такая интерференция развивается достаточно сложным путем. Мы знаем, что ребенок сначала находится в дружественных симбиотических взаимоотношениях с матерью. Гнев, вероятно, поднимается в нем всякий раз, когда эта счастливая ситуация прерывается, – быть может, в связи с отнятием от груди или рождением братьев или сестер. Чувствующий себя отвергаемым ребенок, вероятно, склонен и любить и ненавидеть отвергающего родителя. Так как конфликт ненависти и любви болезнен, ненависть не признается или вытесняется. Внешне ребенок живет в мире со своими родителями, но его сдерживаемое возмущение может необычными способами прорываться против многих «родительских фигур» – учителей, полицейских, правителей, духовенства.

Согласно этой линии рассуждений, агрессия может существовать в личной жизни и при этом почти не распознаваться. Индивид готов к канализации своей ненависти на замещающие объекты. Фрейд утверждает, что обычные чувства обиды и ненависти по отношению к евреям возникают из возмущения людей против самого Бога за то, что Он так много требует от нас. Эта ненависть, подавляемая страхом перед Богом, перемещается на евреев, которые открыли нам Бога и которых обычно обвиняют в убийстве Христа, Сына Божьего. В более глубоком смысле, продолжает теория Фрейда, мы сами хотели бы убить Христа за то, что Он так много требует от нас. Так как мы сожалеем об этом импульсе в себе, то обвиняем сделавших это, как гласит легенда, евреев.

Нет нужды принимать довольно сложную фрейдистскую теорию антисемитизма, чтобы признать, что импульсы враждебности у человека довольно слабы и могут канализироваться очень странными путями. Для наших целей достаточно отметить, что канализация враждебности в направлении войны или расовых и религиозных предубеждений является аутентичной возможностью. Вокруг существующих в нашем фольклоре мифов происходят странные кристаллизации. Первоначально, конечно, любые мифы создавались и поддерживались сходно мыслящими людьми, испытывавшими потребность проецировать свои личные конфликты вовне. Таким образом евреи стали мифологической причиной внутреннего беспокойства людей, коммунисты или капиталисты – угрозой самому их существованию. Легенда, принимаемая индивидом, легко доступна для него в его культуре и часто навязывается ему родителями, учителями или лидерами.

Мы слышим, что темнокожие расы готовы загрязнить нашу «кровь». Существуют легионы символов и смещений такого рода. Конфликты, бушующие в нашей груди, персонифицируются вовне. В мифе мы обнаруживаем зеркальное отражение нашей собственной беспорядочной жизни. Когда человек больше не в состоянии выносить собственные проблемы, он часто хватается за институциональные интерпретации и легенды. Спустя некоторое время организованная враждебность начинает казаться неизбежной. В войне человек может символически отреагировать захороненные и неосознанные конфликты собственной частной жизни.

Анализ, подобный этому, подходящий для некоторых людей, показывает, насколько глубоко могут простираться корни ожидания войны. Но люди чрезвычайно различаются по причинам существования агрессии в их жизни, а также по качеству и типу агрессии, испытываемой ими, по способу ее выражения. Многие люди фактически неагрессивны; на них очень мало влияют фрустрации, депривации и уязвление гордости. Они обладают спокойным и благожелательным рассудком, даже имея дело с людьми, распространяющими ненависть. Несомненно, в агрессивности участвуют генетические факторы темперамента, о которых нам известно мало. Но будь то по причинам наследственности или воспитания, некоторые люди явно экстрапунитивны , а некоторые – интропунитивны . Первые в возникновении неприятностей готовы обвинять других, вторые склонны винить себя, отказываясь проецировать на других собственную вину.

Однако при всем этом разнообразии нетрудно направить значительное возмущение против «общего врага». Любое общество содержит большое ядро экстрапунитивных агрессоров. Все, что нужно, – убедить этих людей в том, что конкретный враг несет ответственность за смутный дискомфорт в их личной жизни.

Эта линия рассуждений не должна приводить нас к ошибочному допущению о том, что внутри каждой нации существует фиксированный резервуар враждебности – враждебности, которой необходимо как-то высвобождаться, через локальные конфликты, классовые предубеждения или внешние войны. Достаточно странно, но человек не высвобождает агрессию, выпуская ее через один канал вместо другого. У стран со многими внутренними конфликтами отнюдь не меньше конфликтов внешних. Исследования показывают противоположное: нации и племена, отличающиеся внутригрупповой агрессивностью, проявляют ее и вовне, в то время как миролюбивые группы миролюбивы и во внутренних, и во внешних отношениях. Арапеши, хотя и сильно недоедают, – спокойный и мирный народ дома и за рубежом. Добу – подозрительны, злобны и враждебны и среди своих, и среди чужих. Следовательно, говоря о канализации агрессии, мы должны избегать ошибочного образа «парового котла со многими клапанами».