Текст книги "Сказки"

Автор книги: Вильгельм Гауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Солнце начинало уже закатываться, когда Саид заметил в темной дали какой-то большой город, минареты которого как будто походили на багдадские. Мысль о Багдаде была Саиду не особенно приятна, но доверие к благосклонной фее было так велико, что он был твердо уверен – она не даст ему снова попасть в руки отвратительного Калум-бека. На берегу, приблизительно в одной миле от города, у самой реки, он увидел великолепный загородный дом, и дельфин, к его величайшему изумлению, направился к этому дому.

На крыше дома стояли несколько прекрасно одетых мужчин, а на берегу Саид увидел большую толпу слуг; все смотрели на него, всплескивая от удивления руками. У мраморной лестницы, поднимавшейся от воды к увеселительному замку, дельфин остановился, и только Саид ступил ногой на лестницу, как он уж бесследно исчез. В то же время по лестнице сбежали несколько слуг, прося Саида именем своего господина взойти наверх и предлагая ему сухую одежду. Быстро переодевшись, он последовал за слугами на крышу, где нашел троих мужчин. Самый высокий и красивый из них встретил его очень приветливо и ласково.

– Кто ты, чудесный чужестранец? – сказал он. – Ты приручаешь морских рыб и управляешь ими как угодно, словно искусный наездник своим боевым конем! Волшебник ли ты или такой же человек, как и все мы?

– Господин, – отвечал Саид, – со мной за последние недели случилось много неприятного, но если вам доставит удовольствие, я все расскажу вам.

И он стал рассказывать этим трем мужчинам свою историю с того момента, как покинул отцовский дом, вплоть до своего чудесного спасения. Его часто прерывали выражениями крайнего изумления. Когда же он окончил, хозяин дома, принявший его так радушно, сказал:

– Я верю твоим словам, Саид! Но ты рассказывал нам, что в одном состязании получил цепь и что калиф подарил тебе кольцо. Можешь ли ты показать нам их?

– Я хранил их здесь, на своей груди, – сказал юноша, – и расстанусь с этими дорогими мне подарками только вместе со своей жизнью, так как считаю славным и прекрасным делом, что освободил калифа из рук разбойников.

Достав с этими словами цепь и кольцо, он передал обе вещи мужчинам.

– Клянусь бородой Пророка, это оно, это мое кольцо! – воскликнул высокий, красивый мужчина. – Великий визирь, обнимем его! Ведь здесь стоит наш спаситель!

Саид был как во сне, когда они стали обнимать его, потом бросился на колени и сказал:

– Прости, повелитель правоверных, что я так смело говорил с тобой, так как ты ведь не кто иной, как Гарун аль-Рашид, великий калиф багдадский!

– Да, это я и я твой друг! – отвечал Гарун. – С этого часа все твои печальные приключения должны перемениться. Следуй за мной в Багдад, оставайся в моей свите. Ты будешь одним из моих самых доверенных чиновников, потому что в ту ночь ты действительно доказал, что для тебя небезразлична жизнь Гаруна, и не каждого из своих преданнейших слуг я мог бы подвергнуть подобному испытанию.

Саид поблагодарил калифа и обещал навсегда остаться у него, после того как сперва съездит к отцу, который должен сильно беспокоиться о нем. Калиф нашел это естественным и законным. Скоро они сели на лошадей и еще до захода солнца прибыли в Багдад. Калиф предоставил Саиду в своем дворце целый ряд великолепно обставленных комнат и обещал, кроме того, выстроить для него особый дом.

При первом известии об этом событии к Саиду поспешили явиться его собратья по оружию, брат калифа и сын великого визиря. Обняв его, как спасителя дорогих им людей, они просили его быть им другом. Но когда он сказал: «Я давно ваш друг» и при этом достал цепь, полученную им в награду за состязание, и стал напоминать подробности, они онемели от изумления. Раньше они видели его всегда смуглым и с длинной бородой, и только когда он рассказал, как и почему он изменял наружность, и для подтверждения своих слов велел принести тупое оружие, сразился с ними и доказал, что он храбрый Альмансор, – лишь тогда они в восторге снова стали обнимать его, считая за счастье иметь такого друга.

На следующий день, когда Саид и великий визирь сидели у калифа, вошел обер-камердинер Месрур и сказал:

– Повелитель правоверных, позволь мне просить тебя об одной милости.

– Сперва я хочу выслушать, – отвечал Гарун.

– На улице стоит мой дорогой, кровный двоюродный брат Калум-бек, известный купец на базаре, у которого странная тяжба с одним человеком из Бальсоры. Его сын служил у Калум-бека, потом обокрал его и убежал неизвестно куда. Теперь отец требует у Калума своего сына, а у того его совсем нет. Поэтому Калум-бек добивается милости, чтобы ты своей большой просвещенностью и мудростью рассудил его с этим человеком из Бальсоры.

– Хорошо, я рассужу, – сказал калиф. – Через полчаса пусть твой двоюродный брат явится со своим противником в зал суда.

Когда Месрур поблагодарив вышел, калиф сказал:

– Это не кто иной, как твой отец, Саид, и так как теперь, к счастью, я знаю все как было, то и рассужу, как Сулейман. Ты, Саид, спрячешься за занавес моего трона и останешься там, пока я не позову тебя, а ты, великий визирь, распорядись тотчас же прислать ко мне этого нерадивого и опрометчивого полицейского судью: он будет нужен мне на допросе.

Оба сделали так, как им было приказано. Сердце Саида забилось сильнее, когда он увидал своего отца, бледного и изнуренного, вошедшего в зал суда нетвердой походкой, а Калум-бек своей хитрой и самоуверенной усмешкой, с которой он шептался со своим двоюродным братом, до того раздражил Саида, что он чуть было не бросился на него из-за занавеса. Ведь по милости этого злого человека он вытерпел столько страданий и огорчений.

В зале было много народу, желавшего послушать, как будет творить суд калиф. После того как властитель Багдада занял на троне место, великий визирь приказал молчать и спросил, кто здесь является перед государем истцом.

Калум-бек с нахальным видом выступил вперед и сказал:

– На этих днях я стоял перед дверьми своей лавки на базаре, когда глашатай, с кошельком в руке и вместе с этим человеком, стал кричать по лавкам: «Кошелек золота тому, кто может дать сведения о Саиде из Бальсоры!» Этот Саид был у меня в услужении и поэтому я закричал: «Сюда, приятель, я заслужу этот кошелек!» Человек, который теперь относится ко мне так враждебно, приветливо подошел ко мне и спросил, что известно мне. Я отвечал: «Вы, вероятно, его отец Бенезар?» Когда он с радостью подтвердил это, я сообщил ему, как нашел молодого человека в пустыне, как спас его, заботился о нем и доставил его в Багдад. Он в сердечной радости подарил мне кошелек. Но послушайте теперь этого безумного человека! Когда я затем стал рассказывать ему, что его сын служил у меня, потом выкинул скверную штуку – обокрал и скрылся, он не хотел мне верить. И вот уже несколько дней он вызывает меня на ссору, требуя обратно сына и кошелек. Но ни того ни другого я не могу отдать ему, потому что деньги следуют мне за сообщенное известие, а его испорченного сына я не могу доставить.

Затем заговорил и Бенезар. Он изображал своего сына благородным и добродетельным, который никогда не мог бы сделаться таким испорченным, чтобы украсть, и настаивал, чтобы калиф произвел строгое расследование.

– Надеюсь, Калум-бек, – сказал Гарун, – что ты, как полагается, заявил о воровстве?

– Разумеется! – воскликнул тот с улыбкой. – Я его отвел к полицейскому судье.

– Пусть приведут полицейского судью! – приказал калиф.

К всеобщему удивлению судья тотчас явился словно по волшебству. Калиф спросил его, помнит ли он это дело. Он отвечал утвердительно.

– Допрашивал ли ты молодого человека и признался ли он в воровстве? – спросил Гарун.

– Нет, это был настолько закоснелый человек, что никому, кроме вас, не хотел признаться! – отвечал калифу судья.

– Но я что-то не помню, чтобы видел его, – сказал калиф.

– Еще бы! В таком случае мне пришлось бы ежедневно отсылать к вам целую кучу этого сброда, который желает говорить с вами.

– Ты знаешь, что мои уши открыты для всех, – отвечал Гарун. – Но, вероятно, улики его воровства были так очевидны, что не представлялось необходимым приводить молодого человека ко мне. У тебя, конечно, были свидетели, Калум, что украденные деньги принадлежат тебе?

– Свидетели? – переспросил тот бледнея. – Нет, у меня не было свидетелей. Но ведь вам известно, повелитель правоверных, что одна монета похожа на другую. Откуда же я мог бы достать свидетелей, что в моей кассе недостает именно этих ста монет?

– Почему же ты узнал, что эта сумма принадлежит именно тебе? – спросил калиф.

Калум отвечал:

– По кошельку, в котором она находилась.

– У тебя с собой кошелек? – продолжал калиф.

– Да, здесь, – сказал кулец, вынимая кошелек и подавая его великому визирю, чтобы тот передал его калифу.

Вдруг визирь с притворным изумлением громко воскликнул:

– Клянусь бородой Пророка! Это твой кошелек, собака? Этот кошелек принадлежит мне, и я дал его со ста золотыми одному храброму молодому человеку, который спас меня от большой опасности.

– Можешь ли ты поклясться в этом? – спросил калиф.

– Это так же верно, как то, что я хочу со временем попасть в рай, – отвечал визирь. – Ведь моя дочь сама вышила его.

– Вот как! – воскликнул Гарун. – Значит, тебе сообщили неправду, полицейский судья? Но почему же ты поверил, что кошелек принадлежит этому купцу?

– Он дал клятву, – испуганно отвечал судья.

– Так ты дал ложную клятву? – загремел калиф на купца, который стоял перед ним бледный и дрожал от страха.

– Аллах, Аллах! – восклицал купец. – Конечно, я ничего не могу сказать против великого визиря – он человек, заслуживающий доверия. Но, увы, кошелек принадлежал мне, и его украл беспутный Саид. Я дал бы тысячу туманов, если бы Саид был здесь!

– Как ты поступил с этим Саидом? – обратился калиф к судье. – Скажи, куда надо послать, чтобы он признался при мне!

– Я сослал его на пустынный остров, – сказал полицейский судья.

– О Саид! О сын мой! – воскликнул несчастный отец и заплакал.

– Стало быть, он сознался в преступлении? – спросил Гарун.

Полицейский судья побледнел. Он поворачивал глаза во все стороны и наконец произнес:

– Насколько я могу припомнить – да!

– Так ты не знаешь этого наверно? – продолжал калиф страшным голосом, – Тогда мы спросим его самого. Саид, выходи, а ты, Калум-бек, прежде всего заплати тысячу золотых, потому что теперь он здесь!

Калу му и полицейскому судье показалось, что они видят привидение. Они пали ниц и воскликнули:

– Милосердия, милосердия!

Бенезар, почти обессилев от радости, бросился в объятия своего пропавшего сына. Тогда калиф с суровым видом спросил:

– Судья, здесь стоит Саид. Сознался ли он?

– Нет, нет! – завопил судья. – Я выслушал только показания Калума, потому что он очень почтенный человек!

– Разве затем я назначил тебя судьей над всеми, чтобы ты слушал только знатных? – воскликнул в благородном гневе Гарун аль-Рашид, – За это я ссылаю тебя на десять лет на пустынный остров, лежащий среди моря. Там ты можешь размышлять о правосудии. А ты, негодный человек, ты оживляешь умирающих не для их спасения, а для того чтобы сделать их своими рабами! Ты заплатишь, как уже сказано, тысячу туманов, обещанных тобою, если Саид явится свидетельствовать в твою пользу.

Калум обрадовался, что так дешево выпутался из этого опасного дела, и хотел уже благодарить милостивого калифа, но тот продолжал:

– За ложную присягу ради ста золотых ты получишь сто ударов по подошвам. Затем Саид может выбирать, желает ли он взять всю твою лавку и тебя, как носильщика, или же удовольствуется десятью золотыми за каждый день, который он прослужил у тебя.

– Позвольте, калиф, этому низкому человеку уйти. Я ничего не хочу из того, что принадлежит ему! – воскликнул юноша.

– Нет, – отвечал Гарун, – я хочу, чтобы ты был вознагражден. Вместо тебя я выбираю десять золотых за каждый день, а ты должен сосчитать, сколько дней ты был в его когтях. А теперь уведите прочь этих негодяев!

Калиф пригласил Бенезара жить вместе с Саидом в Багдаде. Тот согласился и только еще раз отправился домой, чтобы перевести свое большое имущество. Саид же, словно князь, поселился во дворце, который ему выстроил благодарный калиф. Брат калифа и сын великого визиря были его друзьями, и в Багдаде вошло даже в поговорку: «Я хотел бы быть таким же добрым и счастливым, как Саид, сын Бенезара».

Их увели, а калиф повел Бенезара и Саида в другую комнату, стал там рассказывать первому о своем чудесном спасении благодаря помощи Саида, и только время от времени его прерывали вопли Калум-бека, которому в это время на дворе отсчитывали по подошвам сотню полновесных золотых монет.

– При такой беседе никакой сон не пойдет на ум, хотя бы пришлось не спать две, три и даже больше ночей, – сказал механик, когда слуга окончил рассказ. – И я уже часто находил, что это испытанное средство. Раньше я служил подмастерьем у одного литейщика колоколов. Мой хозяин был богатый человек и не скряга. Вот поэтому-то мы были немало удивлены, когда он во время одной большой работы показался нам таким скупым, как только возможно. Мы отливали тогда колокол для новой церкви, и всем нам, ученикам и подмастерьям, пришлось всю ночь сидеть перед горном и поддерживать огонь. Мы было думали, что хозяин почнет свой любимый бочонок и предложит нам самого лучшего вина. Но не тут-то было. Каждый час он позволял нам только по одному глотку, а сам начал рассказывать о своих странствованиях и всевозможные происшествия из своей жизни. Потом стал рассказывать старший подмастерье, потом – другие, по порядку, и никто из нас не хотел спать, потому что все слушали с жадностью. Мы опомнились, когда уже наступил день. Тогда мы поняли хитрость хозяина, состоявшую в том, что он рассказами хотел поддержать в нас бодрость. А когда колокол был отлит, он не пожалел вина и наверстал то, чего так разумно не сделал в ту ночь.

– Да, это был разумный человек, – сказал студент. – Против сна, как известно, ничто так не помогает, как разговоры. Поэтому я не хотел бы эту ночь оставаться один, так как около одиннадцати часов я не могу удержаться от сна.

– Это приняли во внимание и крестьяне, – сказал слуга. – Когда женщины и девушки в длинные зимние вечера прядут при огне, они никогда не остаются дома одни, боясь заснуть среди работы. Они собираются вместе в так называемые светлые дома, садятся за работу большим обществом и начинают рассказывать.

– Да, – прибавил извозчик, – там постоянно ведут речи о чем-нибудь страшном, так что можно порядком перепугаться. Рассказывают об огненных духах, блуждающих по лугу, или о домовых, которые стучат по ночам в комнатах, и о привидениях, пугающих людей и скот.

– Действительно, это у них не особенно хороший разговор, – заметил студент. – Признаться, ничто мне не претит так, как рассказы о привидениях.

– А я совсем наоборот! – воскликнул механик. – Мне очень приятно прослушать хорошую историю со страхами. Это совершенно то же, что спать в дождливую погоду под крышей. Хоть и слышно, как падают на черепицы дождевые капли: тик-так, тик-так, а в то же время чувствуешь себя в сухом месте очень тепло. Точно так же, если слушаешь о привидениях при свете и в обществе, то чувствуешь себя приятно и безопасно.

– Ну а потом? – сказал студент. – Если слушал человек, имеющий наивную веру в привидения, то разве он не будет бояться, когда останется один впотьмах? Разве ему не придут в голову все те ужасы, которых он наслушался? Еще и теперь мне делается досадно за эти рассказы о привидениях, когда я подумаю о своем детстве. Я был живым и бойким мальчиком, может быть, немного более беспокойным, чем хотелось бы моей няньке. И вот, чтобы заставить меня молчать, она не придумала ничего другого, как напугать меня. Она рассказывала мне всевозможные ужасные истории о ведьмах и злых духах, которые водятся в домах. Если, например, на чердаке завозится кошка, она говорила мне испуганным шепотом: «Слышишь, сынок? Теперь ходит взад и вперед по лестнице покойник. Голова у него под мышкой, но глаза блестят как фонари. Вместо пальцев у него когти, и если он в темноте подцепит кого-нибудь, то свернет ему шею».

Мужчины засмеялись над этим рассказом, но студент продолжал:

– Тогда я был слишком молод и не мог сообразить, что все это выдумки и небылицы. Я не боялся огромной охотничьей собаки и мог повалить любого из своих товарищей, но когда я шел в темную комнату, то от страха закрывал глаза, думая, что теперь подкрадывается покойник. И дошло до того, что я не хотел даже без огня выйти за двери, если было темно. И сколько раз мне доставалось за это от отца, когда он замечал эту дурную привычку! Но я долгое время не мог освободиться от этих детских страхов, а во всем этом была виновата моя глупая нянька.

– Да, это большая ошибка, – заметил слуга, – когда детские мысли наполняют подобным вздором. Могу вас уверить, я знавал смелых и решительных людей, охотников, которые не испугались бы и трех врагов, но если им приходилось ночью подкарауливать дичь или воров, мужество часто совершенно покидало их: дерево они принимали за ужасный призрак, куст – за ведьму, светляков – за глаза чудовища, подстерегающего их в ночной темноте.

– И не только для детей, – возразил студент. – Я считаю разговоры такого рода глупыми и вредными для всех. Ну, какой здравомыслящий человек будет толковать о явлениях и свойствах вещей, которые на самом деле существуют только в уме глупца. Там они водятся, а больше нигде. Но вреднее всего эти рассказы для крестьян. Они твердо и непоколебимо верят в подобные глупости, и эта вера поддерживается в прядильнях и кабаках, где, собравшись в тесный круг, боязливым голосом рассказывают о всевозможных ужасных историях.

– Да, господин, – произнес извозчик, – вы совершенно правы. Много несчастий произошло от этих историй, и даже моя собственная сестра очень печально кончила свою жизнь вследствие этого.

– Как так? От подобных историй? – воскликнули с изумлением мужчины.

– Да, от подобных историй, – продолжал он. – В деревне, где жил наш отец, тоже существует обычай, что в зимние вечера женщины и девушки собираются вместе прясть. Приходят туда и парни и рассказывают разные вещи. Однажды вечером стали говорить о привидениях. Парни рассказывали об одном старом торговце, который умер лет десять тому назад, но не находил покоя в могиле. Каждую ночь он сбрасывал с себя землю, вставал из могилы и покашливая медленно плелся, как это он делал при жизни, в свою лавку. Там он начинал развешивать сахар и кофе, в то же время бормоча про себя:

 
Ты взвесишь иолфунта в двенадцать часов,
А днем целый фунт будет в чашке весов.
 

Многие уверяли, что видели его, и девушки и женщины стали бояться. А моя сестра, шестнадцатилетняя девушка, хотела быть умней других и сказала:

«Этому я не поверю! Кто умер, тот уже не встанет!» Но, к несчастью, она сказала это неосторожно, так как была уже не раз напугана. Тогда один из молодых людей предложил: «Если ты в этом уверена, то, наверно, не побоишься и его. Его могила только в двух шагах от могилы Кетхен, которая недавно умерла. Попробуй-ка, пойди на кладбище, сорви цветок с могилы Кетхен и принеси нам – тогда мы поверим, что ты не боишься торговца!»

Сестра постыдилась, что другие поднимут ее на смех, и поэтому сказала: «Ну, для меня это пустяки! Какой же вы хотите цветок?»

«Во всей деревне не цветет таких роз, как там; вот и принеси нам букет из них», – отвечала одна из подруг.

Она встала и пошла. Все мужчины стали хвалить ее мужество, а женщины только качали головой, приговаривая: «Лишь бы это хорошо кончилось!» Сестра шла к кладбищу. Месяц светил ярко, и она начала дрожать, когда пробило двенадцать часов и она отворила кладбищенские ворота.

Она перешла через несколько известных ей могильных холмов, но чем ближе стала подходить к белым розам на могиле Кетхен и к могиле страшного торговца, тем ей делалось все страшнее и страшнее. Наконец она была там. Дрожа, она опустилась на колени и начала рэать розы. Вдруг ей показалось, что совсем близко она слышит какой-то шорох. Она оглянулась: в двух шагах от нее из одной могилы вылетала земля и оттуда медленно поднималась какая-то фигура. Это был старый бледный человек. Сестра перепугалась. Она взглянула еще раз, чтобы убедиться, действительно ли она видит это. Когда же стоявший в могиле гнусавым голосом проговорил: «Добрый вечер, девушка! Откуда ты так поздно?», ее охватил смертельный ужас.

Она вскочила и бросилась бежать по могилам домой. Еле дыша она рассказала виденное и так ослабела, что домой ее пришлось переносить. Что было для нас пользы в том, когда на другой день мы узнали, что это был могильщик, который рыл там могилу и обратился к моей сестре? Прежде чем она могла узнать об этом, ее схватила горячка, от которой она через три дня умерла. Да, роз на свой погребальный венок она нарвала сама.

Извозчик замолк, и на его глазах повисли слезы. Остальные с участием глядели на него.

– Да, бедная девушка умерла от слепого суеверия, – сказал юный золотых дел мастер. – Мне пришло в голову одно предание, которое мне хотелось бы рассказать вам, так как, к несчастью, оно имеет связь с таким же печальным происшествием.