Текст книги "Апокриф(СИ)"

Автор книги: Виктория Виноградова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Виктория Виноградова
Апокриф

Когда Бог в начале сотворил человека, Он отдал ему во власть произволения его. Если захочешь – соблюдешь заповеди и будешь тверд в исполнении воли Его. Перед лицом человека жизнь и смерть, то, чего он захочет, – будет ему.

Сир. 15, 14 сл.

Церковные учителя… говоря о тех семи высших ангелах, считают, что они всегда неотступно предстоят Богу…

Для возвещения высочайших тайн Божиих и для явления большей силы Божией и они также посылаются, как говорит святой апостол Павел:

«Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение» (Евр. 1, 14).

«Слово на Собор святого Архангела Гавриила» Святителя Димитрия Ростовского

1

Зимы в Райском Саду не было по определению. Вечное лето. Наверно, это было правильно, ведь в раю не положено страдать, даже от холода. Интересно, а можно попросить у Него пусть не зиму, но хотя бы раннюю осень, такую, чтобы воздух был не ледяным, а чуть прохладным, наполненным ароматом ещё живых ярких листьев, покрывающих деревья? И чтобы листья усыпали эту узкую тропинку в густой траве, по которой сейчас ступали его легкие удобные сандалии.

Тут Рафаил споткнулся и чуть не упал. Размечтался! Как сказал бы Уриил, который у нас, как обычно, знает все на столетия вперед, – все взаимосвязано. И если листья пожелтели и осыпаются, значит, они умрут, животные начнут готовиться к зиме, и жизнь замрет до весны. Замрет – в Райском Саду? Только потому, что Третьему Ангелу пришла в голову фантазия побродить по тропинкам, усыпанным желтыми листьями? Рафаил усмехнулся и покачал головой. Что-то есть в твоей фантазии от лености и гордыни, Третий Ангел! А это, кажется, грехи?

Он отстранил ветку оливы со своего пути и остановился перед ажурной беседкой, по хрупким белоснежным узорам которой вился не то плющ, не то дикий виноград, – он никогда не разбирался в растениях. Между листьев и узоров угадывался тонкий силуэт. Как обычно, пишет. Вот сейчас и уточним у этого писателя насчет грехов. Рафаил решительно переступил порог.

– Кажется, это ты у нас – составитель сборника Законов? – поинтересовался он у погруженного в Книгу Уриила, пальцы которого летали над столиком с призрачной страницей.

Тот вскинул на него темные глаза, не изменив наклона головы.

Это хрупкое темноволосое создание было призвано олицетворять собой Огонь и Свет божий. Рафаилу довелось как-то видеть огонь, а свет вообще был их общей стихией, и он долго не мог понять, почему Он воплотил такое предназначение в этой, прямо скажем, не огненной оболочке. Пока не увидел однажды Уриила в действии, в тот момент, когда тот вдохновлял пожилого еврейского священника – учителя закона божьего – на пламенную речь. Стоя на стене храма, прямо за плечом длиннобородого старца, ангел раскинул руки, обращенные ладонями вверх, к небу, и по лицу его, длинным темным кудрям, золотому плащу скользили отблески пламени. Того же пламени, что горело в его глазах. Губы Уриила были неподвижны, но священник Ездра говорил его голосом. Он читал на древнем еврейском языке книгу Закона, написанную самим Уриилом с Его слов, а внизу, у храма, другие священники переводили Закон на общедоступный вавилонский. Кажется, был праздник Кущей…

С тех пор Рафаил всегда видел в темных глазах Четвертого Ангела золотые искорки. Вот как сейчас, когда тот смотрел на него снизу вверх.

– С каких это пор на тебя стал распространяться закон, Рафаил? – в спокойном мелодичном голосе звучала насмешка.

– Хочешь сказать, дуракам закон не писан? – Рафаил улыбнулся и сел на каменную скамью напротив, закинув ногу на ногу. Он был – само совершенство, как, впрочем, любой из Семи Ангелов.

– И где ты только этого нахватался? – вздохнул Уриил и подпер подбородок тонкой рукой. Ссоры между ангелами были недопустимы и… не то, чтобы карались, а были невозможны в принципе, причем не только из-за полного равенства сил. – Ты далеко не дурак, и сам это знаешь. А Закон, действительно, писан не для тебя, а для людей. Ты должен иметь высокие моральные устои по определению.

– Высокие, низкие… А кто устанавливает планку?

– Он, – спокойно и веско ответил Четвертый Ангел, помолчал и продолжил уже более непринужденным тоном, – В тебе же самом она стоит, неужели не чувствуешь? – он усмехнулся и убрал за ухо локон, – Простой пример. Что ты там хотел у меня спросить? Леность и гордыня – безусловно, грехи. Но тут показательно, что тебе это и самому пришло в голову.

– Телепат и зануда, – прокомментировал Рафаил и запустил изящную руку в свою несколько спутанную для Ангела светло-русую гриву.

– Впрочем, я не уверен, – меланхолично заметил Уриил, снова склоняясь над столом, – что это пришло тебе именно в голову…

Рафаил рассмеялся.

– Ну! Еще немного, и ты будешь достойным противником.

– Я? В язвительности с тобой сравнится разве что Змий. Кстати, ты в курсе, что у некоторых народов змея – твой символ?

– Разве мой?

– Ну, одного из твоих воплощений, ты же Исцелитель, – Уриил отчаялся сосредоточиться, оторвал пальцы от гладкой поверхности столика, где тут же растаяла Книга, и скрестил руки на груди, – Рафаил, во имя Света, что тебе от меня нужно? Решил поиграть со мной словами?

– А чем ещё с тобой играть? Слова – твой долг, такой же, как у меня – помощь в болезни.

– М-м? Заговорили о Долге? И как продвигается работа над новым лекарством?

– Никак, – поморщился Рафаил.

– Жаль. Она будет успешной.

– Издеваешься? Я представления не имею, что может убить эту палочку! То есть, я сам, конечно, уничтожу ее двумя пальцами, но смертные… симптоматически, что ли, лечить, при таком-то остром течении? Три-пять дней на весь процесс, по моим расчетам!

Уриил улыбнулся. Он был единственным из всех Ангелов, кто умел управлять четвертым измерением – временем, и он знал, что Третий Ангел – Исцелитель найдет способ противостоять болезни, которую люди потом назовут чумой. Дело только в сроках. Если бы Рафаил не был так импульсивен и умел сосредоточиться на решении поставленной перед ним задачи…

– Что ты улыбаешься? Раз мои поиски будут успешны, так отбрось меня по времени туда, когда будет известен результат! Я просто возьму лекарство – и вернусь.

– Рафаил. Ты не можешь взять в будущем то, чего не изобрел в прошлом. Я тебе сто раз объяснял про причинно-следственную связь…

– Это все твои отговорки, чтобы мне не казалось, что я в сотый раз изобретаю колесо, – устало возразил Третий Ангел. Впрочем, он уже давно с этим смирился.

– Ты только что изобрел новую поговорку, – постарался утешить его Уриил и нетерпеливо покосился на свои книги, – Ты что-то еще хотел?

– Да. Объясни мне, о, вдохновение, что в моем желании осени было от гордыни?

– За объяснениями, пожалуйста, к Гавриилу, он у нас толкует видения, – Уриил посмотрел в беспокойные глаза Третьего Ангела и вздохнул, – Ладно, так и быть. Это же элементарно: хочешь осени – спустись на Землю!

– Там сейчас, кажется, лето.

– Рафаил, я что, в сотый раз должен чертить тебе схему годового движения Земли? Неправда, лето не везде. Можно найти страну, где сейчас осень… или тебе нужно какое-то конкретное место? Ну, подожди немного. У тебя впереди – вечность!

– Вечность… – Рафаил вздохнул и, обхватив руками колени, оперся о них подбородком, – Я устал от вечности, Уриил!

– О, Тьма и Свет! И ты с этим ко мне пришел? Нет, я точно впишу уныние в число смертных грехов!

– Меня ты все равно не сможешь за это покарать.

– Да, но если впишу – ты сам себя за это будешь казнить.

– Вершитель судеб… – недовольно пробурчал Рафаил, вставая, и направился к выходу.

Уриил взглянул на столик, на котором тут же проступили очертания книги. По странице скользнул солнечный зайчик. Когда Ангел коснулся страницы, тот вспыхнул и рассыпался на искры, прильнув к осветившимся золотом кончикам его пальцев. Огненные письмена, как, впрочем, и огненный меч, были всего лишь инструментом в его руках.

– Да, забыл спросить, – обернулся Третий Ангел, лучи солнца окружили его совершенное лицо золотым ореолом и наполнили теплым светом русые кудри, – А что там, на Земле, самое интересное?

– Люди, – пожал плечами Четвертый Ангел и придвинул к себе книгу Закона.

2

Люди! Рафаил встал с горячего плоского камня, стряхнул с одежды песок и заглянул в колодец. Сейчас никто не ждал своей очереди с пустыми сосудами, он был у колодца один и мог беспрепятственно разглядывать как примитивное устройство источника воды, так и свое в нем отражение. Его наблюдения за бытом и нравами смертных, предварявшие только что начавшееся путешествие на Землю, принесли свои плоды: он выглядел почти человеком. Чуть выше среднего роста, золотистая, словно тронутая загаром кожа, стройное тело окутывают свободные светлые одежды, на талии – широкий пояс с ножом и кошельком, полным монет (ни тем, ни другим он не умел и не собирался пользоваться, но эти атрибуты, кажется, были необходимы), светло-русые кудри укорочены до обычной для мужчин в этих землях длины. Голова казалась непривычно легкой, а шея – голой, впрочем, непривычным и не очень приятным было все: горячий воздух, от которого тут же пересохли и обветрились губы, скрип песчинок на зубах, духота и жара.

Он проявил огромное безрассудство, максимально приблизив свое тело к человеческому для остроты ощущений, и сейчас наслаждался результатом в полной мере, осваивая знакомый ему ранее лишь в теории способ терморегуляции человеческого организма. Ангел вспотел и хотел пить. Он покосился на солнце: может, подкорректировать организм под температуру воздуха? И заодно усилить пигментацию кожи. А, впрочем, при таком ультрафиолетовом излучении пигментация скоро усилится сама. Но с терморегуляцией нужно что-то делать: не годится Ангелу быть мокрым, как мышь. Он сосредоточился и через миг с облегчением вздохнул. Теперь ветерок казался чуть прохладным, а жара – даже приятной.

Он тут же, поморщившись, обвинил себя в слабости. Ты, кажется, хотел ощущений? Хотел быть похожим на смертных? Вот и терпи. Ты и так уже поймал на себе с десяток потрясенных взглядов, когда шел по улице, в наказание за то, что оставил свой внешний облик почти неизменным. А мог бы предвидеть, что столь совершенная красота лица и рук, не скрытых одеждами, – редкость среди людей, и подстраховаться. Ты здесь не с миссией, а по своему желанию, так что будь добр… Ты бы еще сияние свое оставил!

Он мысленно поклялся себе больше не избегать неприятных ощущений. И вздрогнул, когда чья-то рука коснулась его плеча.

– Я могу набрать воды?

Рафаил обернулся и чуть ли не испуганно уставился на смуглого юношу в короткой тунике, который отвлек его от мудрых размышлений.

– Что с тобой? Тебе плохо? – в голосе человека было искреннее беспокойство как за его, Рафаила, здоровье, так и за состояние воды в колодце.

Ангел сглотнул и улыбнулся, применяя универсальный способ завоевать доверие собеседника:

– Нет, я просто задумался. Извини, что помешал.

«Товий. А что, звучит красиво», – думал Рафаил, шагая рядом с первым встреченным им человеком по дороге в город. Он имел полное право гордиться своей способностью к общению со смертными. Он, кажется, не сделал ни одной ошибки и не использовал своих сверхъестественных способностей для того, чтобы расположить к себе человека. Ну, почти не использовал.

– Ты, конечно, скажешь, что ходить за водой – не мужское занятие, верно?

Ангел отрицательно качнул головой. Что-что, а такая мысль казалась ему полным абсурдом. Ходить по жаре в такую даль с тяжеленным сосудом, да еще и, как он понял, не один раз должен тот, кто сильнее и выносливее физически. Мужчина. А в том, что перед ним именно мужчина, хоть и очень молодой, сомнений быть не могло. Да и ему это, кажется, на пользу: вон какой здоровый цвет лица, да и мускулы на загорелых руках и ногах просматриваются отчетливо, а это приобретается ежедневными нагрузками. Ах, ну да, он же работает в поле…

– Но мать и без того слишком устает за день. Отец не может работать, а она прядет шерсть и посылает ее богатым людям. И я стараюсь чем-нибудь ей помочь, если есть такая возможность. На ее плечах непосильная ноша, я не уверен, что отец до конца осознает это… иногда мне кажется, что его вообще волнует только соблюдение обычаев и традиций нашего народа.

– Наверно, это очень важно… – фраза была брошена наугад, но Товий только улыбнулся и согласно кивнул, не замедляя шага.

– Конечно. И это отвратительно, когда мертвых не позволяют погребать по обычаям их народа и оставляют лежать на улице. И то, что отец, даже вопреки приказу царя, совершал все обряды над нашими соотечественниками и хоронил их как должно, – героизм, и я горжусь им… но маму мне просто жалко.

– Ну что ж… спустя всего несколько дней Ангел был вынужден признать, что более полного погружения в дела смертных, чем сейчас, он не мог себе даже представить.

– Семья Товия была отчаянно бедна. За фанатичную преданность религиозным традициям отец Товия был лишен состояния и дома. Собственно, последним, что у него осталось отобрать, были жена и сын. Но лишения нисколько не поколебали убеждений старика. Он боялся своего Бога и не смел на него роптать, даже тогда, когда в довершение всех бед он ослеп, что иной бы счел Божьим наказанием. Весь гнев и поучения доставались семье.

– Когда однажды в благодарность за работу добрые люди подарили матери козленка, и она принесла его домой, отец услышал блеяние и начал страшно кричать на нее, обвиняя ее в том, что она украла животное. Н-не знаю, как он мог такое даже подумать, мама не способна…

– А что его возмутило: сама кража или то, что его могут накормить краденым и тем самым заставить провиниться перед Богом?

– Если честно, мне показалось, что скорее второе… Мы так редко едим мясо, что удержаться в любом случае было бы очень сложно… – Товий вдруг обернулся и прямо взглянул на него, – Азария, как думаешь, это грешно: так думать об отце?

– Ты объективен к тому, кого любишь. – Рафаил ответил максимально честно, – Это редкий дар, хотя в тебе может говорить и обида на него за мать… – Ангел вдруг понял, что по привычке начал судить и спохватился, – А почему ты спрашиваешь об этом у меня?

– Не знаю… – Товий смутился, – Ты старше, мне почему-то кажется, что очень намного… ну, и ты одной со мной веры…

– А это так важно? – улыбнулся Рафаил.

– Отец говорит, что да.

– Мда… Я заметил, это единственное, что вообще для него имеет значение. Еще когда мы с ним заключали договор, его абсолютно не интересовала моя компетентность в качестве проводника, зато вопрос, единоверец ли я вам, был жизненно важен…

Договор. Именно он формально связывал сейчас Рафаила и Товия. И именно по условиям этого договора они отправились сегодня утром пешком в долгий путь. Дело было в том, что старый Товит в ожидании смерти составил завещание, большей частью состоявшее из наставлений сыну (все поучения, надо сказать, действительно разумные, Товий, как послушный сын, заучил наизусть), в конце которого он неожиданно вспомнил, что, будучи поставщиком у царя Енемессара, оставил на сохранение в городе, куда ездил за товаром, десять талантов серебра – приличную сумму денег. Почему он преподнес нуждающейся семье этот сюрприз только сейчас, было загадкой. Товий оправдывал это преклонным возрастом отца, и Рафаил был склонен с ним согласиться: кроме тяжелого характера у старика намечались и некоторые признаки склероза.

Проблема заключалась в том, что Гаваил – тот, кому были доверены деньги – жил в Мидии, в Рагах, а это, при отсутствии средств на транспорт и проводника, было все равно, что на краю света. Анна, мать Товия, пришла в ужас при мысли, что любимый сын должен идти туда. Плача, целовала ему руки и причитала, что они проживут и так, что, может, стоит сходить когда-нибудь потом, когда будет возможность присоединиться к большому торговому каравану… Товий был полон решимости. Ему представился случай помочь семье, и опасность путешествия по сравнению с этим была, на его взгляд, незначительной. Рафаил так не считал. Он хорошо изучил ситуацию в стране, и, если бы его спросили, мог даже сообщить вероятность возвращения юноши живым и с деньгами. Маленькая, надо сказать, выходила вероятность. Но Товий тогда, по дороге от колодца, спросил его не об этом. Он спросил, знает ли Рафаил дорогу в Мидию. Так у него появился спутник, готовый за очень умеренную плату не только довести его до места, но и найти в Рагах самого Гаваила.

Честно говоря, Рафаил предпочел бы вообще не брать денег (он все равно не был полностью уверен, что умеет правильно с ними обращаться), но это вышло бы как минимум подозрительным, поэтому Ангел из предосторожности и невесть откуда взявшейся, удивившей его самого, вредности даже поторговался со старым Товитом. Предосторожность оказалась излишней: похоже, отец готов был отправить Товия с кем угодно, лишь бы тот не был… мм… «язычником», едящим и пьющим не то, что надо, не соблюдающим религиозных законов и женатым не на той женщине. Так в лексиконе Третьего Ангела появилось новое слово.

– …Так легко и слепо доверить жизнь сына первому встречному? Снять с себя всю ответственность, полагаясь на высшую силу?

– Я понял, что тебя это очень задело, – Товий улыбнулся искреннему возмущению в голосе Рафаила, – Я помню, как ты спросил: «Колена и рода ты ищешь или наемника, который пошел бы с сыном твоим?» Но, видишь ли… отец чтит Бога, а вся ответственность за дела мирские и так всегда лежала на нас с матерью.

– Вы оберегаете его, на мой взгляд, даже слишком… – недовольно буркнул Ангел.

Старый Товит ничем не заслужил его симпатии, хотя преданность убеждениям, безусловно, положительная черта. Но хороша ли слепая вера? Рафаил знал, что Он всесилен, но знал это из личного опыта. А Товит не знал, но верил? Или просто был готов рискнуть? Тогда во имя чего? А если бы на месте Рафаила был злой человек? Или, быть может, Товит внутренним чутьем подозревал в незнакомце со сдержанным мягким голосом Ангела, посланника его Бога? Вопросы, над которыми Третьему Ангелу стоило подумать, благо время для этого будет.

– Как тебя тогда мать-то отпустила, – тихонько озвучил Ангел вторую загадку поведения смертных.

– А она… – ответил Товий, глядя в сторону, – она тебе поверила, Азария. Как и я.

– А если бы на моем месте…

– На твоем месте – ты, – твердо возразил Товий, перепрыгнул довольно неприятную яму и протянул Рафаилу руку, – Я тебе верю. Почему тебя все время мучают какие-то сомнения?

– Нечистая совесть? – предположил Рафаил, принимая помощь.

– Какая-то она у тебя, наоборот, слишком чистая, – рассмеялся Товий, – Не поймешь, то ли это ты оберегаешь меня в пути, то ли мне начинать о тебе заботиться. Какой-то ты немного… не от мира сего, Азария, только не обижайся.

– Тебе так кажется, – улыбнулся Ангел, думая о том, что некоторые смертные, оказывается, очень чуткие создания. А ему надо быть осторожнее.

Солнце уже стояло в зените.

3

– Ну, смотри сам. Если тебе не жарко… А, впрочем, оно и понятно: я бы не поверил, что ты ешь и пьешь, как простые смертные, если бы сам этого не видел!

– Товий, давай, ты больше не будешь выдвигать теории о моем нечеловеческом происхождении, а? Ты купаешься, раз уж собрался, мы отдыхаем и идем дальше. Нам нужно успеть до темноты.

– Слушаюсь, мой господин! – Товий шутливо склонил голову перед Рафаилом, – Все, как ты скажешь!

И он, смеясь, стал спускаться по тропинке к Тигру.

– Или все-таки искупать тебя, – задумчиво проговорил он вдруг, обернувшись, – Интересно, у тебя на всем теле загар такой или под одеждой еще светлее?

Рафаил возмущенно скрестил на груди руки в непроизвольном защитном жесте, что вызвало у собеседника очередной приступ веселья. Как только Товий скрылся из вида, Ангел занялся тем, что не предполагало даже мысли, будто его интересует загар на различных частях тела спутника. Он достал то немногое, что было у них с собой из еды, и постарался как можно аппетитнее разложить это на плоском камне в тени дерева. Эта непосредственность и откровенный интерес к его телу смущали Рафаила. Он еще сам не понял, почему спустился на землю в человеческом облике, ведь возможности-то его в этом смысле были безграничны. Будь хоть лучом света, хоть костром в ночи, хоть огнем, пылающим и не обжигающим…

 
There´s a rich star that shines so bright,
Like a fire in the night…
 

У Рафаила была своя трактовка слов этой простенькой песни, хоть Уриил и пытался объяснить ему, что он не прав. Но, напевая:

 
He´s going to the run the run angel
Going to the run forever angel, —
 

Третий Ангел пел о чем-то своем, глубоко личном, не имеющем отношения к тексту «Golden Earring», которых, между прочим, тогда ещё и в помине не было.

Из романтических грез Рафаила выдернул крик. Вопль боли и ужаса. Ангел вскочил, чувствуя, как бешено забилось сердце, и почти скатился по откосу к реке. Стоя на четвереньках, он поднял голову и похолодел: то, с чем пытался справиться голыми руками в бурлящей воде Товий, было, на взгляд Рафаила, гибридом акулы и ихтиозавра. Ангел готов был поклясться, что эта тварь не имела никакого отношения ни к водам Тигра, ни к одной из созданных Им рыб. Но все мысли о происхождении монстра разом вылетели из его головы, когда зубы твари мелькнули у самого лица Товия.

Ладонь Ангела сомкнулась вокруг рукоятки второй вещи, которой он не умел и не собирался пользоваться. Выхватив нож, Рафаил бросился в воду и опомнился только тогда, когда хищник безжизненно всплыл у берега кверху брюхом. И тут же забыл о монстре: Товий почти лежал на его руках, бледный, мучительно закусивший губу, чтобы не кричать от боли. Зубы твари оставили на гибком смуглом теле глубокие рваные раны. И руки Третьего Ангела были в крови. Он никогда раньше не видел крови. Волна обжигающей боли ударила Рафаила, как если бы это была его собственная боль, и он едва сдержал крик.

– Азария, – темные глаза поймали его испуганный взгляд, в них плескалась мука и… тревога? За него, Рафаила? – Все хорошо. Ты так вовремя…

– Больно, – прошептал Ангел побелевшими губами, – Как больно!

– Нет, – он постарался улыбнуться, и Ангел вдруг понял, что Товий боится опустить глаза и взглянуть, что произошло с его телом, – Я поправ…

У него вырвался непроизвольный всхлип, взгляд всегда ясных глаз стал тусклым. Всего лишь смертный. Такой юный, такой красивый, такой хрупкий. Человек. Да пусть Тьма заберет все тайны! Над плечами Рафаила, как два крыла, вспыхнуло золотое сияние.

– Смотри мне в глаза, – прошептал Ангел, склоняясь над ним, – Что бы ты ни увидел. В глаза.

Три удара сердца – и тонкая сияющая рука коснулась лба Товия. Боль исчезла.

– А теперь – усни, – дрогнуло в воздухе, и юноша послушно опустил ресницы, хоть меньше всего на свете хотел отпускать видение прекрасного озаренного светом лица и бесконечно спокойных синих глаз. Он будет видеть это лицо в снах, снова и снова, все те годы, что будут отпущены ему теперь.

Рафаил отнес спящего Товия в тень дерева, бережно укрыл и спустился к реке. Ангела трясло, сознание наполнил тонкий звенящий звук, руки, казалось, были все еще в крови, хоть он и понимал, что это не так. Он убил. Он возвратил жизнь. Имел ли он право… Не сейчас. В его распоряжении нет привычной вечности для раздумий и сомнений. А здесь, на земле, скоро наступит ночь. Ну, что ж, он справится.

Рафаил, собравшись с духом, подошел к плавающей туше, выдернул из нее свой нож и выволок тварь на берег. Брови Третьего Ангела гневно сошлись на переносице: от рыбы несло такой страшенной Силой, что у него непроизвольно вспыхнуло в ответ сиянием тело. А это значит…

– Ты был великолепен, Рафаил! – услышал он негромкий голос и обернулся. Посреди реки, опираясь мечом о воду, стояла огненноволосая статуя в алом плаще и блестящих серебром одеждах. Михаил. Первый Ангел, спокойный и совершенный, с улыбкой взирал на мокрого и измученного Третьего. Именно взирал, другого определения этому исполненному изначальной мудрости, но отнюдь не кроткому взгляду Рафаил подобрать не мог.

– А… – Рафаил понял, что у него нет слов. Он закрыл рот и гневно пнул ногой тушу.

– Зла не хватает? – Михаил смотрел почти сочувственно. – Понимаю.

– Не понимаешь! – вскинулся Рафаил с яростью, недостойной Ангела. – Хочешь, сделаю так, чтобы ты понял?!

– Интересно, как?

– Дам тебе в морду! С размаху, чтоб челюсть треснула!

– Рафаил! – Первый Ангел даже чуть отшатнулся и покачал головой. – Да что с тобой? Нет, что бы там ни говорил Уриил о твоем стремлении к познанию, я был прав. Второй Гавриил нам не нужен!

– О чем это ты? – намек был смутным, и все же…

Михаил неопределенно махнул рукой.

– Симпатичный мальчик, – небрежно заметил он. – Достойная причина для протеста.

– Что ты…

Рафаил, сверкая глазами, сжал кулаки и ступил на воду. Он успел сделать два шага, а затем Тигр расступился, и Третий Ангел оказался по колено в воде.

– Вот об этом я и говорил, – удовлетворенно констатировал Михаил. – Твоя человечность тебя погубит!

Рафаил закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. Растрепанный мокрый юноша исчез. Первый ангел обернулся: за его плечом стояло существо, лишь отдаленно напоминающее прежнего Рафаила: совершенное лицо бесстрастно, синие глаза непроницаемы, белые одежды едва касаются вод Тигра.

– Я слушаю тебя, Михаил, – произнесло оно спокойным отстраненным голосом.

– Я послан сказать, что твоя прогулка затянулась. Пора придать ей смысл. Недалеко отсюда есть человеческое поселение, где вы завтра остановитесь. Там живет человек по имени Рагуил, дочь которого должна стать женой Товия. Должно свершиться предназначение.

Уголок губ Третьего Ангела дрогнул.

– А если один из молодых не захочет? Заставить?

– Они должны полюбить друг друга. Ты поможешь этому.

– Я не властен над чувствами людей.

– Ты и над своими-то чувствами не властен… И все же ты им поможешь. Это первое. И второе. Ты прикажешь Товию написать книгу о встрече с тобой.

– Нет.

– Рафаил, во имя Света! Тебя что, не устраивает формулировка? Тогда не прикажешь. Попросишь.

– Меня устраивает формулировка. Я не вижу смысла открывать ему, что я – Ангел.

– Хочешь обманывать его и дальше… Азария? Изучать смертных вблизи, сам оставаясь неопознанным? Это не может продолжаться вечно.

– Знаю. И все же.

– Нет. Когда твоя миссия на Земле закончится, ты откроешь ему свое имя и сущность.

– Я понял. Это все?

– Да. Исход этой новой легенды людей зависит от тебя.

– Я ощутил всю тяжесть ответственности, о Первый Ангел! – Рафаил склонил голову.

– Ну, и как это называется? – скривил красивые губы Михаил.

– Чувство юмора, – усмехнулся Рафаил в ответ и пошел к берегу, не касаясь воды.

Первый Ангел задумчиво посмотрел ему вслед, покачал головой и растворился в закате.

Товий еще спал. Ангел хотел было погладить его по темным кудрям, но, смутившись, отдернул руку. Есть вопросы более важные, чем его эмоциональные проявления заботы. Например, ночной холод. А это значит, костер. Ладно, хищные животные не подойдут сами, в конце концов, я – ангел, и это в моих силах, но вот хищные люди… то есть, разбойники – это проблема. Хорошо. Отведем им глаза так же, как и остальным ночным хищникам. Что еще? Ах да, он проснется – и захочет есть. А что, если… Рафаил посмотрел в сторону туши и кровожадно усмехнулся. Немного Силы внутрь еще никому не вредило. Главное, чтобы это не оказалось отвратительно на вкус. Кажется, еще нужны какие-то приправы?

Нож оказался вполне подходящим инструментом для вскрытия и свежевания монстра, и его изощренная анатомия заставила ангела-исцелителя не раз поморщиться. Никакой разумной классификации это чудовище не поддавалось, кроме того, его зубы оказались ядовитыми, и Ангел, на всякий случай, еще раз проверил в порядке ли Товий. Потом он вынул и разложил на земле сердце, печень, желчный пузырь и кое-что ещё из внутренностей твари.

– Мда… – мрачно пробормотал Рафаил после недолгого изучения. – Новое слово в ихтиологии!

Уже стемнело, когда он, наконец-то, закончив все приготовления, осторожно откусил кусочек запеченного на костре чудовища и обнаружил, что это не только съедобно, но и довольно вкусно.

– Азария… – только что очнувшийся ото сна Товий выглядел совсем беззащитным. Он сел, моргая и щурясь на огонь, улыбнулся Рафаилу.

– Доброй ночи, – кивнул в ответ Ангел и потянулся за новой порцией монстра. – Есть будешь?

– Кажется, – Товий прислушался к себе, чуть наклонив голову, – буду. А что мы едим?

– То, что чуть не съело нас. Кстати, на вкус вполне недурно.

– Ох… – Товий вздрогнул и оглянулся, словно тварь все еще могла неожиданно выскочить из темноты. – А я думал, что мне это приснилось. Но… у меня же ничего не болит.

– Правда? Вот и замечательно. А то я боялся, что эта штука тебя все-таки успела хватануть. За что-нибудь, отсутствие чего я потом не заметил, когда тебя осматривал.

– С учетом того, что, когда я пошел купаться, на мне ничего не было, это трудно представить, – заметил Товий, присаживаясь к костру, и с любопытством попробовал угощение. – М-м! Это… не рыба. По вкусу больше похоже на мясо козленка.

– Да? Ну, извини, что ты добыл, то и едим.

– Я добыл?

– А кто же еще? Я его только прикончил. Ты его заманил, умотал и почти вытащил на берег. Так что теперь наслаждайся вкусом добычи.

– И все-таки мне кажется, – нарушил, наконец, сосредоточенное молчаливое жевание Товий, – что оно успело меня… Я помню, была кровь. Много крови.

– У тебя на ноге царапина. Неприятная, но ничего серьезного.

Товий кивнул. На самом деле, царапина была чисто декоративной и не опасной.

– А кроме того, оно было ядовитым. Мое противоядие подействовало, пока ты спал.

– Ты – исцелитель?

– А? – Рафаил, напрягшись, вскинул на него глаза. Он раскрыт? Так просто?

– Ты учился врачеванию? Я знаю, есть очень искусные исцелители…

– А, – Ангел улыбнулся, – Да, немного учился. У меня было время и хорошие книги.

– Спасибо тебе, Азария. Мне очень повезло, что я встретил тебя.

– Я тоже рад нашей встрече.

Все-таки ночное сидение вместе у костра сближает. Товий, глядя на языки пламени, начал что-то мурлыкать себе под нос, и кончилось это тем, что Рафаил попросил его спеть. Пение явно не было призванием Товия, это было похоже скорее на мелодичный речитатив, но Ангелу понравилась древняя легенда народа, к которому принадлежал его спутник. Правда, расслабившись, Рафаил допустил промах: ответил слишком прямо и не подумав.

– Тебе понравилось?

– Да, – кивнул Ангел. – И это напомнило мне об одном приказе, который было очень трудно выполнить.

– О чьем приказе? Разве ты – воин?

– Я… да… то есть, нет… Это, скорее, служение… не война.

– Не хочешь рассказывать?

– Хм… – Рафаил никогда не говорил ни с кем об этом эпизоде своей жизни, откровенничать было непривычно, но искушение поделиться оказалось слишком велико, – Давай, я лучше расскажу тебе… А, впрочем, ты сам должен это знать, это же история твоих предков. Книга Cтражей… кажется, так это называется? Рассказ о том, почему ангелы разделились на Ангелов и Демонов. Их было двадцать один.