Текст книги "ТАК НЕ БЫВАЕТ"

Автор книги: Виктория Травская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 4. Сон

Время от времени Саше снился один и тот же сон. Это началось, когда ушёл отец. Однажды всполошённая бабушка, разбуженная Сашиными жалобными стонами, спросила, что ей приснилось, и Саша растерялась, потому что рассказать, что же её так напугало, не был никакой возможности. Окончательно проснувшись, она сидела с широко открытыми глазами на своей половине широкой кровати, которую они делили с бабушкой, и молчала.

– Ну, милая! Расскажи же: что ты видела? – бабушка обнимала её за плечи и заглядывала в лицо.

Икая и всхлипывая, Саша растерянно мотала головой.

– Н…не знаю.

Вошла растрёпанная, сонная мать с хрустальной стопочкой, из которой дома пили капли. Запахло валерьянкой. Мать села по другую сторону от Саши, протянула ей стопку.

– На-ка, выпей!

Саша понюхала и наморщила нос, но послушно проглотила содержимое стопки. Оно обожгло горло, и внутри сразу стало тепло.

– Ну? Что там? – спросила мать у бабушки поверх Сашиной головы.

– Не помнит, – отозвалась та.

Мать помолчала. Пригладила Сашины волосы, спросила:

– Ну как?

Саша пожала худыми плечиками в байковой ночнушке. Валерьянка начинала действовать – навалились усталость и оцепенение, голоса мамы и бабушки доносились как будто издалека или сквозь подушку. Она безучастно позволила себя уложить и, уже засыпая, попросила не выключать ночник.

Наутро она всё забыла, как забывается любой, даже самый страшный сон. Но какое-то время спустя кошмар вернулся и стал повторяться каждые месяц-два. Мать начала беспокоиться и настаивала, чтобы Саша пересказала ей сон.

– Пойми, если ты расскажешь, тебе сразу станет легче! Он оставит тебя в покое, – уговаривала она дочку. – Ну, подумай: что ты видишь?

Саша задумалась, честно пытаясь вспомнить. Даже закрыла глаза.

Это было что-то похожее на большой, тяжёлый железный шар, поставленный на остриё тонкой иглы. Шар вращался и грозил вот-вот упасть.

Но когда она стала рассказывать об этом маме и бабушке, то, по мере того как слова слетали с её языка, становилось очевидно, что это всё не то. Какой-то шар. Какая-то игла. Подумаешь! Ну, упадёт он, и что?

Но во сне это было чудовищно. Ожидание падения стального шара казалось непоправимой катастрофой. Оно вызывало ужас, близкий к помешательству. Страшным было не само видение, а та лавина страха, которую вызывало это неминуемое падение. Игла вдруг опасно кренилась – самую малость, возможно, на полградуса – и Сашу начинала душить паника. Ей хотелось закричать что есть сил, но вместо крика её стеснённая грудь исторгала только жалобные стоны, похожие больше на поскуливание щенка, чем на человеческий голос… За миг до падения она обычно просыпалась с бешено бьющимся сердцем, которое грозило разнести грудную клетку и вырваться наружу.

Но как всё это объяснить маме? Елена Степановна смотрела на дочь с недоумением: как и следовало ожидать, она решила, что это пустяки и однажды пройдёт само. Но бабушка выглядела озадаченной. Она поставила флакон с валерьянкой в свою прикроватную тумбочку и решила при случае посоветоваться с педиатром.

Со временем мучительный сон и в самом деле отстал. Она не видела его уже несколько лет, и он совсем изгладился из её памяти.

В ночь после выпускного кошмар вернулся.

Саша проснулась в холодной испарине, с бешено бьющимся сердцем, хрипло и натужно дыша – как человек, едва ушедший от погони – и в ту минуту, когда она села в кровати, бабушка зажгла лампу.

– Сашура, что?

– Сон.

– Сон? – эхом отозвалась бабушка и, окончательно проснувшись, охнула: – Тот самый?

Саша кивнула.

– Господи, ну надо же! Подожди, сейчас я тебе валерьянки накапаю, – она принялась тяжело подниматься.

Но Саша уже встала:

– Лежи, ба. Я сама.

Она выпила капли, сменила сорочку, которая была совсем мокрой от пота, на сухую и легла.

– Лампу оставить? – спросила бабушка.

– Да ну, бабуль! Я ж не маленькая, – Саша усмехнулась. Монстры отступили, пульс успокоился. Она лежала и думала, что папа прав и сны случаются не «к чему», а «почему»: с их помощью наш мозг пытается разрешить наши дневные проблемы. Ясное дело, думала Саша, это из-за того, что случилось на выпускном. Как бы там ни было, а она здорово перенервничала! Но всё закончилось благополучно, и к тому моменту, когда бал завершился и следовало, по традиции, идти встречать рассвет, она уже мысленно отделила себя от своих мучителей с их паучьей королевой во главе. Ей было неизвестно и неинтересно, куда собирались идти они, потому что задолго до того, как был объявлен последний танец, девчонки из «В» класса позвали её с собой.

Они шли на горку – так называлось место на окраине, на задах новой городской больницы, с которого открывался широкий вид на окрестные пологие холмы, поля и долину речки. В Раздольном до любой окраины можно добраться за четверть часа на автобусе – собственно, и сам Раздольный – это окраина, но молодёжь каждой школы облюбовала своё собственное место для этой цели.

С Сашей пошли, естественно, Славик и Ирка с Букиным, и несколько неожиданно – ещё человек пять-шесть из их класса, включая Шутова и Борьку. С погодой им повезло. Когда краешек солнечного диска показался из-за холмов, ребята принялись откупоривать припасённое шампанское, а кто-то из девчонок извлёк стопку пластиковых стаканов, которая быстро разошлась по рукам. Так как с ними были незапланированные гости, то стаканов на всех не хватило, и было решено, что парочки будут пить вдвоём из одного. Уставшие от бессонной ночи, все тихо смотрели, как поднимается солнце, вяло перекидываясь фразами. Некоторые сидели на траве, на расстеленных новеньких пиджаках. Когда расплавленный оранжево-алый диск оторвался от горизонта, захлопали пробки, и в подставленные стаканы полилось шампанское. Началась неразбериха, весёлая и грустная одновременно – Саша видела, что на некоторых смеющихся лицах, даже мальчишеских, блестели слёзы…

Шар не упал – тогда.

Случилось это позже, когда они с матерью уже паковали чемоданы, чтобы ехать в Питер. Переподготовка Елены Степановны была, по её собственному выражению, «на мазѝ», и они обе с радостным возбуждением предвкушали поездку. Никогда больше – ни до, ни после – не пребывала Саша в таком согласии с матерью. Та словно помолодела: была настроена миролюбиво и даже весело, её всегдашнее недовольство и плохо скрываемое раздражение сменились насмешливой снисходительностью и почти дружеским подтруниванием. Елена Степановна заказала себе пару платьев у той самой портнихи, которая шила Сашин бальный наряд – «чтобы не ударить в грязь лицом перед культурной столицей» – и была настолько благодушно настроена, что купила дочери дорогой плащ в одном из только что открывшихся новомодных бутиков, торгующих «брендовой одеждой».

Но меньше чем за неделю до их отъезда Веру Сергеевну увезли на «скорой» в больницу: инфаркт. Пока она была в реанимации, попасть к ней могла только дочь, которая работала в той же больнице. Когда же бабушку перевели в общую палату, к уходу за ней подключилась Саша. Поездку пришлось отложить – неведомо на какой срок.

Сидя рядом с кроватью на жёстком больничном стуле, Саша чувствовала себя очень несчастной – и ненавидела за это саму себя. Ей, конечно же, было очень жаль бабушку, и она страшно переживала за неё, но ещё больше было жаль себя. Что теперь будет с её экзаменами? И как же их со Славиком планы и мечты? Ведь он поступит, она была уверена, что поступит – такой умный, целеустремлённый. Её Славик! И одна половина Сашиной души страстно желала ему успеха. Другая же, в тайне от неё, надеялась на неуспех ради возвращения любимого. Потому что было ясно, что бабушку оставлять одну нельзя. Во всяком случае, ещё какое-то время.

Она почувствовала мягкую бабушкину руку на своей – та, видимо, проснулась уже какое-то время назад и наблюдала за внучкой. Саша очнулась от своих тягостных дум.

– Ба, что-нибудь надо? Ты как?

Вера Сергеевна вздохнула и помотала головой.

– Нет, милая. Со мной всё в порядке, я очухалась. – Она грустно улыбнулась и погладила Сашину холодную руку. – А вот с тобой беда!

– Да прям! – поспешила возразить Саша, но вышло это не слишком убедительно.

Вера Сергеевна похлопала её по руке.

– Не надо, девочка, я же вижу, как тебе тяжело. Сама не ждала от себя такой подлости, это перед твоими-то экзаменами!

– Ба, ну перестань, ты же не нарочно!

– Не нарочно! – передразнила та. – Как будто тебе или матери от этого легче!

Саша не знала, что на это возразить. Её мысль металась в поисках ответа, который был бы и утешительным, и достаточно убедительным, но ничего подходящего не приходило в голову.

Замолчали, думая каждая о своём. Саша думала о том, что, после ухода отца, бабушка была единственным человеком, на чьё понимание она всегда могла рассчитывать. Неизвестно, чем стала бы её жизнь с матерью, если бы не было бабушки. Точнее, известно чем: нескончаемой чередой придирок и попрёков. И – глухого, безнадёжного непонимания! Саша ни за что бы не произнесла этого вслух, но со временем она начала понимать, почему отец их оставил: Елена Степановна была законченным эгоцентриком.

Вера Сергеевна в это самое время думала о том, что лучше бы уж Господь прибрал её во время приступа, чем лежать теперь колодой на пути своей любимой Сашки. Достаточно она была ей заступницей, девочка выросла и, кажется, теперь может сама постоять за себя, а если нет, то пора ей этому научиться. Надо только, чтобы она уехала от матери. «Поговорю с Леной!» – решила она для себя.

Но разговор не задался. Позвонив в Питер, Елена Степановна с трудом выторговала себе ещё неделю, после чего ей либо следовало немедленно приступить к стажировке, либо это место отойдёт другому человеку – желающих было много. Поэтому, когда мать заговорила с ней о Саше, она ответила, что об этом не может быть и речи: Сашка останется в Раздольном с бабушкой – подумаешь, потеряет год! Ерунда в её возрасте, поступит в следующем, как раз получше подготовится. А для неё, Елены Степановны, это, возможно, последний и единственный шанс.

– И мама, не надо из-за этого так переживать! Не хватало ещё тебе второго инфаркта. Сашка не глупая, она всё поймёт!

Саша, конечно, поняла. Разве могло быть иначе? Мать сообщила ей о своём решении тем же вечером. Возразить на её аргументы было нечего: Саша действительно начала готовиться к экзаменам в институт культуры только в мае, к тому же она не была ни медалисткой, ни даже просто отличницей, и шансы, что она поступит с первой попытки, были, честно говоря, фифти-фифти. Но Славик! Что ж, он уедет без неё.

Она проплакала всю ночь, и наутро у неё так болела голова, что даже Елена Степановна, совесть которой всё-таки была не вполне спокойна, оставила её дома, сказав, что за бабушкой присмотрит сама.

Славик уезжал на другой день. Они встретились вечером в парке, на своём месте, и долго стояли обнявшись, не произнося ни слова. Потом он проводил её до больницы и медленно побрёл домой, то и дело оглядываясь, пока не исчез за поворотом. Саша опустилась на больничное крыльцо и разрыдалась.

Там её и обнаружила мать, которую Саша должна была сменить у бабушкиной постели. Елена Степановна провела день между своим отделением и заботами о матери, теперь чувствовала себя совершенно выжатой и начала выходить из себя: дочь опаздывала уже почти на час.

– Ну, будет тебе, Леночка, – пыталась увещевать её Вера Сергеевна, – Она с мальчиком прощается, это всё же её первая любовь. Ты ступай, а она придёт! Мне ничего не нужно, и сидеть тут сиднем необязательно…

Саша не слышала, как мать вышла из дверей служебного входа, куда пускали только тех, кто ухаживал за лежачими больными. Она рыдала так горько, что Елена Степановна, несмотря на всё её раздражение и усталость, ощутила укол сочувствия. Она спустилась на несколько ступенек и, сев рядом с дочерью, обняла её за плечи. Саша вздрогнула и затихла. Мать вздохнула и протянула ей платок.

– Не надо так убиваться, Сашка. Я понимаю, тебе сейчас непросто. Но, поверь мне, даже самые лучшие из них не стоят наших слёз.

«Стόят! Стоят! Стоят!» – хотелось закричать Саше. Но она, как обычно, смолчала. Между тем эта внезапная скупая ласка оказалась тем стопором, который наконец остановил поток её слёз. Она ожидала от матери всего чего угодно – жёлчных и обидных попрёков, жёсткой отповеди и издевательских замечаний в адрес Славика – и была готова выплеснуть в ей в лицо всю накопившуюся горечь. Но ничего такого не последовало, а материна жалость лишила её последних сил.

Она теперь только всхлипывала и вытирала мокрое лицо.

– Ну, всё, – проговорила мать, – теперь высморкайся и ступай.

На другой день Елена Степановна взяла билет на самолёт (время поджимало) и сообщила своим, что летит в воскресенье.

– В понедельник я должна быть в клинике. А в следующую пятницу тебя уже выпишут, – говорила она, обращаясь к Вере Сергеевне. – До тех пор девочки, если надо, помогут, я с ними договорилась.

Вскоре мать уехала, надавав бесполезных советов и наспех клюнув Сашу в щёку. Саша осталась одна в тихом доме и долго сидела на диване опустошённая, без единой мысли в голове.

Шар всё-таки упал.

Глава 5. Незнакомка

Они остались с бабушкой одни. Через несколько дней Вера Сергеевна вернулась домой, и жизнь пошла привычным чередом, только Саше теперь самой приходилось ходить на базар и по магазинам. Бабушка почти совсем поправилась, и только по её осторожным, неторопливым движениям можно было догадаться о перенесённом недуге.

Внезапно у Саши образовалось много свободного времени. Её школьные друзья все так или иначе устроились: Славик, как и следовало ожидать, успешно сдал экзамены и теперь учился в Санкт-Петербурге; Ирка поступила в местное педучилище и бόльшую часть дня проводила на занятиях. Не повезло только Букину, который на вступительных «завалил» сочинение, но он отнёсся к этому стоически и со свойственным ему оптимизмом: устроился куда-то лаборантом и теперь усердно подтягивал русский.

Словом, все были заняты – кроме неё. Иногда, по вечерам, Саша заглядывала на часок к Ирке, которая с удовольствием откладывала учебники и конспекты ради возможности поболтать с подругой. По выходным Ирка сама наведывалась к Саше, если Иркиной матери не приходило вдруг в голову счесть дочь нездоровой и оставить её дома. Эти встречи были единственной отдушиной. Всё остальное время она была предоставлена сама себе и собственным горьким размышлениям.

Саша старалась, ради бабушки, выглядеть бодрой. Она научилась быстро и тщательно выполнять ту нехитрую домашнюю работу, львиная доля которой раньше приходилась на Веру Сергеевну, поскольку та была на пенсии. От нечего делать выучилась даже готовить. Но много ли им было надо двоим? Домашние дела быстро заканчивались, и самое позднее к полудню Саша бывала уже свободна.

Она боялась наступления этого часа. Мысль, больше не занятая насущными заботами, неотвязно возвращалась к одному и тому же пункту: к крушению её надежд. Пристроившись рядом с бабушкой со своими учебниками и тетрадками, Саша честно пыталась что-то читать и конспектировать, но её беда всегда была настороже, словно сидела за её плечом. Ручка вдруг зависала над листом на середине фразы, взгляд останавливался, убегал за окно или упирался в какую-то точку в пространстве, и горе снова хватало её за горло, запускало свои холодные пальцы в грудь, когтило сердце. Сашины глаза наполнялись слезами, и только когда соль начинала щипать веки, она поспешно опускала взгляд в книгу, пока бабушка не заметила её слабости. Иногда это удавалось, иногда нет, и тогда Вера Сергеевна, вздохнув, выгоняла внучку погулять.

– Незачем тут со мной сидеть, – говорила она, притворно сердясь, – Я вполне прилично себя чувствую, а тебе свежий воздух полезен.

– Свежий воздух полезен всем, – вяло возражала Саша, натягивала джинсы и любимые мокасины и отправлялась бродить.

Она шла в парк, к их месту – в тот безлюдный уголок, где Славик впервые её поцеловал и куда потом они возвращались каждый раз – и, прислонясь к шершавой коре их дерева, долго и безутешно плакала. Обессилев от слёз, брела домой, подставляя лицо ветру, чтобы к возвращению оно обсохло и спала предательская припухлость глаз. Но со временем её горе притупилось, стало привычным. Рана начала затягиваться и больше не кровоточила – просто болела.

Пришло первое письмо от Славика, вызвавшее почти что эйфорию. Саша весь день была как пьяная, то принимаясь обнимать и целовать бабушку, то уединяясь со своим конвертом, снова и снова перечитывая скупые три странички, исписанные мелким неправильным почерком. Теперь её жизнь наполнилась радостным и тревожным ожиданием следующего письма – появилась цель, точка опоры. Она тоже стала писать ему, с трудом удерживаясь от того, чтобы не делать этого каждый день, и теперь радостно готовилась к будущим экзаменам, решив во что бы то ни стало поступить в институт. В декабре стажировка Елены Степановны должна закончиться, она вернётся в Раздольный, и Саша сможет быть спокойна за бабушку, которой будет обеспечен надлежащий медицинский присмотр.

Мать приехала в середине декабря, и, как это часто бывает после долгой разлуки, первые дни казалась почти незнакомкой, поэтому Саша не сразу заметила, что в ней на самом деле что-то изменилось. Она с пристрастием принялась расспрашивать бабушку о её самочувствии и настояла на тщательном медицинском обследовании, которое заняло обеих на целую неделю. Успехами дочери она интересовалась весьма умеренно, но иногда Саша ловила на себе её пристальный взгляд, значения которого понять не могла. Когда это произошло в первый раз, Саша привычно насторожилась и даже спросила:

– Что?

– Ты изменилась, – констатировала мать.

– Это хорошо или плохо? – Саша в это время расчёсывала волосы и, глядя на материно отражение в зеркале, на секунду застыла с расчёской в руке.

– Пока не знаю, – честно ответила Елена Степановна. – Но выглядишь хорошо.

– Ну, ещё бы, – отозвалась Саша, затягивая волосы в хвост, – У меня ведь теперь масса свободного времени! – и, внезапно испугавшись, что её слова прозвучали упрёком, поспешила добавить: – Ты тоже изменилась, мама.

И только произнеся эти слова, она осознала, что это действительно так. За целую неделю Саша не услышала от неё ни единого упрёка, ни насмешки, ни окрика. Это было настолько не похоже на мать, что Саша сначала изумилась, как она сразу не заметила этого, и только потом снова посмотрела на мать – но та уже отвернулась, оставив её замечание без ответа.

Загадка этой перемены разрешилась тем же вечером. Они уже легли, и Саша, немного почитав, выключила лампу, чтобы её свет не мешал бабушке, но заснуть не получалось. Теперь её часто мучила бессонница, от которой она приспособилась пить бабушкин корвалол. Вот и теперь, промаявшись больше часа, она встала и отправилась на кухню, к шкафчику с лекарствами.

Она приоткрыла дверь: в материной комнате было темно, телевизор выключен. Спит, решила Саша и тихонько вышла в тёмную прихожую. И вдруг услышала голос матери. Та говорила с кем-то в темноте – по телефону, сообразила Саша, не увидев на тумбочке очертаний аппарата. Это было настолько странно, что она застыла посреди прихожей: ну, ладно – телевизор, но зачем выключать свет, если ты говоришь по телефону? Она невольно прислушалась. Слов было не разобрать, но её удивили модуляции материного голоса – она никогда не слышала его таким: глуховатым, мягким, обволакивающим. Наступила пауза, во время которой, должно быть, мать слушала своего неведомого собеседника, и после этой паузы раздался короткий грудной смех… Саша почувствовала, что краснеет, и сбежала на кухню. Не зажигая света, чтобы не выдать своего присутствия, она нашла пузырёк, вытрясла из него наугад некоторое количество капель и добавила воды из-под крана – раствор получился очень крепким, но это даже хорошо, подумала она, иначе, после услышанного, ей точно не заснуть.

Так же бесшумно она вернулась в свою постель (разговор за дверью продолжался) и, чувствуя на губах ментоловый привкус капель, попыталась осмыслить тот факт, что у матери кто-то есть. В сущности, в этом не было ничего необычного: Елена Степановна была ещё молода и весьма привлекательна, и Саше было известно, что она нравится мужчинам. Но до сих пор – после того как ушёл отец – она игнорировала любые знаки внимания и никому не давала никаких авансов. Саша привыкла думать, что с этой стороной жизни мать, по её собственному выражению, покончила. И теперь странно и даже немного дико было думать о матери в связи с каким-то мужчиной – в том, что таинственный ночной собеседник был мужчина, Саша не сомневалась. Размышляя о своём открытии, она не заметила, как заснула.

Наутро Саша никак не могла проснуться. Это было непривычно – живя с матерью, она выработала в себе привычку подниматься с первым звуком будильника, чтобы избежать окриков и сдёргивания одеяла, привычку настолько прочную, что даже теперь, когда в будильнике не было необходимости, садилась в постели, едва открыв глаза. Безуспешно пытаясь вынырнуть из плотного облака сна и опять в него проваливаясь, она задумалась о причинах и вспомнила выпитую ночью крепкую дозу лекарства, а вспомнив это – припомнила и загадочный телефонный разговор матери. Возбуждение, вызванное ночным открытием, подействовало как скинутое одеяло – Саша ощутила холод внезапного прозрения и наконец проснулась. «Интересно, бабушка знает?» – подумала она. Весь день Саша исподволь присматривалась к ним обеим. Теперь она поняла причину непостижимой перемены в матери, движения которой сделались вдруг мягкими и даже обрели некоторую томность, а взгляд, который она привыкла видеть отстранённо-холодным, стал почти что мечтательным, обращённым в себя. Бабушка казалась такой же, как и всегда. Но вечером, когда они смотрели какой-то фильм и мать, выключив на рекламе звук, измеряла бабушке давление, Вера Сергеевна вдруг спросила:

– Леночка, тебе когда на работу? После праздников?

– Сто тридцать на восемьдесят пять, – ответила мать, вынимая из ушей фонендоскоп, и, застегнув на футляре молнию, добавила как нечто несущественное: – Я уволилась.

– Уволилась, – эхом ответила Вера Сергеевна после короткой паузы, и по её тону и лицу Саша поняла, что услышанное не было для бабушки такой же неожиданностью, как для неё самой. Предчувствие чего-то непоправимого обожгло её шею и грудь, закололо мелкими иголками.

Так как обе они, с бабушкой, уставились на мать и молча ждали объяснения, так наконец заговорила.

– Я собиралась вам сказать… – Елена Степановна запнулась, беспокойно переводя взгляд от матери к дочери и обратно. – В общем, я выхожу замуж. – И, так как обе в молчаливом недоумении продолжали сверлить её глазами, закончила: – Он врач, руководитель моей программы. Жить мы будем у него.

– Так ты остаёшься в Ленинграде? – заговорила наконец Вера Сергеевна.

– Да. Возвращаюсь после праздников. Женя берёт меня на работу в своё отделение. – Она мимолётно улыбнулась, произнеся его имя. – Вы что, за меня не рады?

Вера Сергеевна шумно вздохнула, словно подводный пловец, вынырнувший на поверхность моря.

– От чего же, я рада. Просто всё это так неожиданно.

Бабушка с тревогой посмотрела на Сашу, которая оцепенела в своём кресле: в её лице не было ни кровинки. Глядя на внучку, спросила:

– Но как же Саша?

– А что Саша? – поспешно воскликнула мать, раньше, чем отзвучал вопрос: было понятно, что она ждала его и что совесть её была не вполне спокойна на этот счёт. – Саша может поступить на заочное отделение, не так ли? Зато ей будет где остановиться, приезжая на сессию.

Теперь обе смотрели на неё и ждали её ответа: бабушка – с тревогой, мать – требовательно и жёстко, как ещё недавно смотрела на неё, школьницу, отчитывая за тройку в дневнике. Реклама давно закончилась и шёл фильм, но никто не обращал на это внимания.

Саша отвернулась и уставилась на экран, где одни бандиты убегали от других, круша и сжигая дорогие американские автомобили, словно дешёвые игрушки. Она чувствовала зияющую пустоту внутри, словно душа покинула её тело, в котором тупо колотилось уже ненужное сердце. «Вот и всё!» – только и подумала она. Шар упал во второй раз.

Мать, не дождавшись ответа, заговорила – так быстро и сбивчиво, словно все эти слова она давно уже приготовила внутри себя, и теперь, когда открылись шлюзы, они хлынули из неё густым и беспорядочным потоком.

– Александра, ты должна понять. Я никогда не жила для себя, ты прекрасно это знаешь. Тебе не в чем меня упрекнуть. После того как ушёл твой отец, что я видела? Дом – работа, дом – работа, и так до бесконечности. Но ведь я ещё не старуха! Я встретила человека, с которым могу быть счастлива, я имею на это право, в конце концов!

Вывалив всю эту кучу, она замолчала, но все эти «я» ещё метались рикошетом по комнате и бились о Сашину голову.

– Ну? – не выдержала мать. – Скажи что-нибудь, в конце концов!

Саша с трудом разлепила судорожно сжатые губы и, не отрывая глаз от мельтешащего экрана, спросила:

– Что ты хочешь услышать, мама?

– Что-нибудь, всё равно что! – Елена Степановна запнулась и добавила раздражённо: – Ну, скажи, разве я не права? Разве…

– Ты всегда права, мама. Ты же знаешь, – перебила её Саша.

Мать не нашлась, что на это ответить. Она с изумлением смотрела на свою внезапно повзрослевшую дочь, осознавая, что совсем не знает эту юную женщину со строгим профилем, сидящую сейчас передней в кресле. Больше того: от неё, этой незнакомки, теперь зависит её, матери, личное счастье. И Елена Степановна, неожиданно для себя самой, обратилась к ней, как к равной.

– Постарайся меня понять, пожалуйста. Я знаю, о чём ты думаешь: Славик и всё такое…

– Не трогай Славика, пожалуйста! – Саша резко обернулась и метнула в мать этой фразой так, что та внутренне отпрянула.

– Ну, хорошо, хорошо. Не буду. Только одно слово: если это настоящее, то вы всё равно будете вместе. Если же нет – у тебя таких славиков ещё будет целый воз!

– Как у тебя? – жёстко усмехнулась Саша.

– Александра, не будь такой жестокой! У меня могло быть много мужчин, если бы я этого захотела. И у тебя будет!

– Мне не надо «много»… – Она собиралась сказать: мне нужен один, но продолжать не стала.

– Ну, как бы там ни было, – продолжила мать, – Тебе только восемнадцать, а мне уже сорок два. И я хочу устроить свою жизнь! – закончила она с вызовом.

«На обломках моей», – подумала Саша с горечью. Она вдруг почувствовала, что если ещё минуту останется в одной комнате с матерью, то закричит. Резко поднявшись, она посмотрела на мать сверху и вдруг, на короткое мгновение, увидела перед собой не суровую и мстительную богиню, перед которой трепетала всю свою жизнь, а жалкую, испуганную и женщину с мольбой в глазах.

– Я остаюсь, – тихо, почти шёпотом, сказала она. – Ты ведь это хотела услышать?

И быстро вышла из комнаты.