Текст книги "ТАК НЕ БЫВАЕТ"

Автор книги: Виктория Травская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Часть первая. Сон

Глава 1.Парк

Её разбудил дождь.

Он стучал по жестяному подоконнику, монотонно шумел в кронах каштанов и в траве под ними. Было ещё темно и слишком рано для машин и для птиц, поэтому неравномерный перестук и шелест вместе казались словами и дыханием кого-то большого и доброго, кто рассказывает долгую и ничем не примечательную повесть. «Как моя жизнь», – подумала Саша.

Она полежала, прислушиваясь к дождю и надеясь, что ещё заснёт. Часы показывали три с минутами, но уже было понятно, что это тщетная надежда и надо вставать. Однако дождь за открытым окном продолжал свой нескончаемый монолог, и отчего-то было жалко нарушать его. Казалось, если она пойдёт варить кофе, то пропустит что-то интересное, важное, что-то такое, о чём ей необходимо знать. Какую-то сладкую тайну…

Однако тёплый кот, спавший рядом, привалясь к её боку, почувствовал, что она уже не спит. Он всегда безошибочно узнавал об этом, и притворяться было бесполезно: может, изменялся ритм дыхания или пульс, но только стоило ей проснуться, как он возникал перед её лицом и, глядя в упор невидимыми круглыми глазами, издавал свой вопросительный муррр?

Саша перевернулась на другой бок – кот тут же перелез по ней на другую сторону и снова занял позицию у самого лица, щекоча усами. Прикоснулся к её щеке лапой с тщательно спрятанными коготками: муррр? Она вздохнула и села в кровати, щёлкнула выключателем. Торшер осветил комнату с полуразобранным раскрытым чемоданом в углу – они с Ларкой вечером вернулись из Питера, где гостили у матери. На работу только через четыре дня, а до школы так и вообще целая неделя, и можно не сомневаться: Ларка проспит почти до обеда. Теперь, дома, ей незачем просыпаться ни свет ни заря, потому что жизнь здесь не сулит никаких открытий.

Саша встала и направилась на кухню.

Поставила на плиту кофе, выдавила в миску из пакетика кошачий паштет – Фёдор всё это время тёрся о её ноги, выгибал спину, поднимаясь на цыпочки и громко тарахтя. Пока варился кофе, сполоснула оставшиеся с вечера чашки, заглянула в холодильник. Констатировала, что придётся прогуляться на базар и в магазин – впрочем, это было ясно и так, учитывая их почти трёхнедельное отсутствие.

Потом она долго, неспешно пила кофе в постели, глядя в медленно светлеющее окно, перебирая в памяти, как фотоснимки, впечатления поездки. Дождь кончился. Книга, которую она собиралась почитать, лежала раскрытая рядом, вверх обложкой. Вернулся с кухни наевшийся Федька, запрыгнул на кровать, посидел, сыто облизываясь, и заснул, свернувшись клубочком у Саши на коленях и не переставая блаженно вибрировать: соскучился. Пока их не было, за ним присматривала Лида, как её дразнили соседи – кошачья мамка, которая в своё время и сосватала им славного котика. Несмотря на это, Лиду Федька высокомерно терпел, всячески демонстрируя ей своё кошачье презрение.

Наконец совсем рассвело. Ларка, не просыпаясь, прошлёпала босыми ногами в туалет и обратно, рухнула кулём на свой диван. Саша живо представила: небось замотала голову махровой простынёй, а пятки торчат наружу – и улыбнулась.

Надо вставать!

……………………………….

На полпути до городского рынка она, неожиданно для себя самой, сошла возле портала городского парка. Пройдя через колоннаду, постояла перед маленьким прозрачным фонтаном, в котором плавало несколько опавших листьев – первых вестников приближающейся осени. Ну, конечно: конец августа. Саша подняла глаза к столетним кронам: в них ранней проседью просвечивали жёлтые блики. Втянула воздух: пахло по-осеннему. Отчего-то подумалось с тёплой грустью: ну вот и всё!

Парк всегда навевал такое настроение, особенно эта его часть – малолюдная, тенистая, круто забирающая в гору. Она не пошла по главной аллее, а свернула на едва приметную тропинку и стала медленно подниматься на холм, на котором теперь стояла в лесах заново отстроенная церковь. А тогда…

В тот день, когда они со Славиком, счастливые и влюблённые, держась за руки, взбегали на этот холм – она в зелёном бабушкином платье в чёрный горох, он в гимнастёрке военных лет – тогда на вершине этого холма стояло только ветхое здание бывшей церковно-приходской школы, в котором тогда располагалось ГорОНО, закрытое по случаю праздника. Было девятое мая, День великой Победы – но и её маленькой победы тоже. В свежей шёлковой траве прятались фиалки, а они двое, казалось, неслись, не касаясь травы, спеша потеряться в этом самом уединённом уголке парка. Наконец Славик, внезапно остановившись, рывком привлёк её к себе. Его синие глаза излучали любовь и отвагу, тонкие крылья породистого крупного носа раздувались – и она провалилась в эти глаза, утонула в них. Они целовались, как безумные, и не могли насытиться, но только сильнее и нестерпимее распаляли жажду, которая толкнула их друг к другу – словно были первыми людьми на земле, слепленными из её праха неумелым ещё Создателем. А он, раздражённый их несовершенством, вдруг решил начать сначала и смял их в один ком, который теперь месил в своих ладонях, чтобы не осталось ни единого зазора, ни малейшей полости между этими двоими. Мял, размышляя: что же теперь из этого слепить?

Наверное, он тогда так и не решил, и когда в глубоких майских сумерках Славик провожал Сашу домой, оба были уверены, что будущее в их руках. Славик собирался поступать на истфак питерского университета, и Саша, разумеется, должна была тоже ехать в Питер. Ей предстояло сообщить эту новость матери, реакцию которой было трудно предвидеть. То есть легко было предвидеть, что она будет отрицательной, но в какой форме и до какой степени, можно было только гадать. Елена Степановна, разумеется, хотела, чтобы дочь пошла по её стопам и поступала в медицинский – в ближайший, конечно, что там мудрить! Сама она училась в Ленинграде, где и повстречалась с Сашиным отцом, но дочь свою считала слишком заурядной для столичного, как ни крути, вуза. Сашино мнение, как водится, её не интересовало, а если бы случилось невероятное и она поинтересовалась бы, чего хочет её единственное дитя, то, разумеется, отвергла бы это желание как неприемлемое.

До этого дня Саше и в голову не приходило возражать матери. К тому же её отец тоже был врачом, и даже Елена Степановна, так и не простившая его измену, нехотя признавала, что врачом он был превосходным, а это в Сашиных глазах что-нибудь да значило. Ей всегда хотелось быть похожей на него не только внешне, но и в остальных чертах тоже: этой сдержанной, интеллигентной мягкостью, спокойной решительностью, своеобразным чувством юмора. Отец не был ни балагуром, ни остряком, его нельзя было назвать душой компании. В его глазах искрился внутренний, потаённый смех, которым он редко делился. Саша была очень привязана к отцу, мать, разумеется, знала об этом и ревновала. Однако в вопросе выбора Сашиной профессии она предпочла использовать авторитет бывшего мужа.

И Саша смирилась, что она тоже будет врачом. Хотя, если бы ей позволено было бы решать самой, то она бы распорядилась своей жизнью иначе. Штудируя химию и биологию, она обычно держала под столом, на коленях другую книжку, и стоило ей выпасть из поля зрения Елены Степановны, как её взгляд, словно влекомый непреодолимым законом тяготения, тут же стекал под стол и погружался в иной мир, несказанно далёкий от молекулярных цепей, мономеров, валентностей и прочего подобного.

Теперь всё было по-другому. Первая и самая сладкая её мечта сбылась, и это её окрылило. Если стало возможным, что Славик, о котором горячо и нежно она грезила весь последний год, любит её, то всё остальное возможно тоже. Тогда, в парке, истомлённые поцелуями, они долго стояли обнявшись, прислонясь к стволу старого дерева, в коре которого сновали муравьи, и говорили, то и дело замолкая от нежности, говорили без видимой связи, понятной без слов только им двоим, о своём будущем.

– Поехали в Питер! – прошептал он в самое её ухо, и его горячее дыхание опалило её висок. – Там тоже есть медицинский…

Она ответила не сразу, задохнувшись от счастья. Оно росло и ширилось в ней, пока не заполнило до краёв – и тогда хлынуло горячей лавиной, сметая жалкие преграды, возведённые неуверенностью и послушанием.

– Я не хочу в медицинский, – проговорила она и не узнала собственного голоса.

– Но разве… – начал было он…

– Это мама хочет, чтобы я была врачом. Продолжила династию.

Саша подняла голову с его плеча и посмотрела прямо в его глаза, которые в сгущающихся сумерках, казалось, сияли собственным светом. Он улыбнулся.

– А кем хочешь? Актрисой?

– Ну, актриса из меня вряд ли получится, – она улыбнулась в ответ, и улыбка застыла на её губах, хотя глаза оставались серьёзными. – Искусствоведом.

Что-то сверкнуло в глубине его глаз. Какие ещё сюрпризы таит в себе эта молчаливая и замкнутая девушка? Все последние месяцы, когда он с удивлением вдруг обнаружил, что его влечёт к ней, влечёт отчаянно и неумолимо, Славик пытался понять, что же у неё на уме. Но она была как моллюск, который лежит на дне, крепко сомкнув створки вокруг драгоценной жемчужины. Она всегда оставалась в стороне, в массовке. Но и в этой массовке, в кордебалете одинаковых школьных платьев, она была одна – словно приезжая, которая, проходя мимо, случайно оказалась в этой толпе…

– Я тебя люблю, – сказал он, хотя в этом уже не было необходимости.

Саша вошла в дом, осторожно ступая и почти не дыша, чтобы ненароком не разбить своё хрупкое хрустальное счастье, нежный звон которого теперь непрерывно стоял в её голове, что бы она ни делала…

Поговорить с матерью она решилась пару дней спустя, когда та, как ей показалось, была в хорошем настроении. Но так как полагаться на материно настроение особо не стоило, то накануне Саша рассказала обо всём бабушке, чтобы заручиться её поддержкой.

– Бабуль, – начала она, когда они были уже в постели. Мать в своей комнате смотрела любимый сериал.

Вера Сергеевна листала журнал и отозвалась, не отрываясь:

– Ммм?

– Я не хочу поступать медицинский.

Бабушка медленно опустила журнал на одеяло и вздохнула.

– Я знаю, милая.

– Откуда?!

– Я старая, но не слепая.

– Но…почему ты молчала?

Вера Сергеевна хмыкнула.

– А что ты хотела? Есть вещи, которые каждый должен делать сам. Твоя жизнь – тебе и решать.

– И тебе было всё равно, что я выберу нелюбимую профессию?

– Нет. Не всё равно. Меня это огорчало. Но если бы я вмешалась, то это было бы опять же не твоё решение – опять кто-то другой выбрал бы за тебя!

Саша помолчала, обдумывая. Наконец, решившись, сказала:

– Я хочу поступать в институт культуры. В Санкт-Петербурге. – Она ждала бабушкиного ответа, но так как его не последовало, добавила: – Я не знаю, как сказать об этом маме.

– Но сказать придётся, – Вера Сергеевна нашла Сашину руку, похолодевшую от волнения и тревоги, и слегка сжала своей тёплой мягкой ладонью. – Если ты решишься, я тебя поддержу… Это будет правильно.

Они принялись обсуждать, какие туда надо сдавать экзамены и как у Саши обстоят дела с этими предметами. На её столе давно лежал справочник высших учебных заведений, и если бы кто-нибудь из домашних полюбопытствовал, то обнаружил бы загнутый уголок странички, на которой содержались сведения об институте культуры: она так часто туда заглядывала, что знала её наизусть.

Наконец Вера Сергеевна сказала: пора спать, и они погасили свет, но, взволнованные этим разговором, обе долго не могли заснуть. Каждая на своей половине кровати думала о своём. Было слышно, как в соседней комнате кипят страсти бразильского сериала в пересыпку с рекламой; как мать на рекламе пошла на кухню и звенит посудой – заваривает чай…

Вера Сергеевна вдруг спросила:

– Это из-за Славика?

Саша вздрогнула под своим одеялом. Радуясь, что в темноте не видно, как она краснеет, спросила испуганно:

– Что из-за Славика?

– Из-за него ты собираешься в Петербург?.. Ладно, можешь не отвечать…

– Не только из-за него, – решилась наконец Саша, привычно удивляясь бабушкиной прозорливости. Что ещё ей известно? – Но и из-за него тоже.

– Значит, он тоже едет в Ленинград, – констатировала Вера Сергеевна, именуя этот город так, как привыкла называть всю свою жизнь: чтобы произнести Петербург, а уж тем более Санкт, ей требовалось сделать над собой усилие.

– Да. На исторический.

– Ладно, – ответила она, помолчав, – Спи. Утро вечера мудренее.

На следующий день была суббота, Елена Степановна выспалась, и когда Саша вернулась из школы, то ещё с порога услышала её по-молодому звонкий голос: та болтала по телефону. Бабушка выглянула с кухни и многозначительно повела глазами в сторону матери: пора! Саша кивнула и отправилась переодеваться. Когда она вымыла руки и села за стол, Вера Сергеевна заглянула в комнату.

– Леночка, обедать!

– Уже иду, – отозвалась мать и стала сворачивать разговор.

Она весело ворковала за обедом, пересказывая только что услышанные новости, а Саша тем временем набиралась храбрости. Когда мать собрала со стола тарелки и поставила их в мойку, Саша набрала побольше воздуха и…

– Мама. Я собираюсь поступать в институт культуры…

Елена Степановна медленно опустилась на стул, насмешливо глядя на дочь.

– Ку-да?! Что это пришло тебе в голову, Сашка?

– Я не хочу быть врачом.

– Но с чего… Ты же весь год готовилась в медицинский!

– Да. Но только потому, что так хочешь ты. А я не хочу.

Елена Степановна удивлённо подняла брови.

– «Хочу – не хочу»… Да что на тебя нашло?! Бред какой-то.

– Это не бред.

– Ну и кем ты хочешь быть? После этого твоего… как его…института культуры?

– Искусствоведом.

– Ба-тюш-ки! – мать всплеснула руками и уронила их ладонями на колени. – Искусствоведом! Да покажи мне хоть одного искусствоведа! Кто они? Где работают? В каких-нибудь плесневелых архивах? В музеях? На что они живут? Да это же как… – её глаза заметались в поисках подходящего сравнения, – как церковные мыши!

«Ну, всё! Понеслось», – вздохнула Саша.

Елена Степановна метала свои молнии ещё с полчаса. Когда бабушка вмешалась, стало только хуже. «Так ты знала, мама?! Знала и молчала? Это что, заговор? В моём же собственном доме!..» И так далее, и тому подобное. Когда она несколько выпустила пар, то принялась было урезонивать дочь. Но Саша твёрдо стояла на своём, и тогда мать замкнулась в презрительном молчании.

Она молчала весь остаток субботы и всё воскресенье, в упор не замечая дочь и сквозь зубы, односложно, отвечая матери. Когда вечером воскресенья Саша пришла в парк, где её дожидался Славик, он по её походке уже издали догадался, что всё плохо. Она приблизилась, и он молча привлёк её и оплёл руками, тесно привязав к себе. Он ждал, что она заплачет, но Саша только вздыхала. Им вдруг овладел страх: неужели она сдалась? – и он инстинктивно стиснул её, как будто боялся потерять. Тогда она вскинула голову и, глядя ему в глаза, сказала, отвечая на незаданный вопрос:

– Я не отступлю!

Холодная рука страха, сжимавшая его сердце, разжалась, и кровь хлынула по жилам неудержимой волной, обрушившись жарким, жадным и нескончаемым поцелуем…

В понедельник Сашу поджидал возле школы отец. День был хмурый, моросил дождичек. Он стоял под старой, исчерченной инициалами и любовными уравнениями берёзой напротив школьного крыльца, сунув руки в карманы серого плаща, и, когда она подошла, обнял её одной рукой, прижал к потёртой, знакомо пахнущей материи.

– Папа, – прошептала Саша, с облегчением прислоняясь к отцовскому плечу. Потом, обожжённая внезапным подозрением, вскинула голову и заглянула в его глаза. – Что-то случилось?

Он улыбнулся, отчего сразу сделались заметны лучистые морщинки в уголках его глаз.

– Это ты мне сейчас и расскажешь.

Саша втянула побольше воздуха и с шумом его выдохнула.

– Мама звонила, да?

– Идём, – сказал он вместо ответа, – Я провожу тебя домой. Надеюсь, тот молодой человек не будет против?

Саша проследила за его взглядом и увидела Славика, застывшего на широком школьном крыльце и провожающего их тревожным взглядом. Она показала жестом, что позвонит ему, и он, кивнув, сбежал с лестницы.

Когда вышли со школьного двора на широкую аллею, ведущую к дому, Саша спросила.

– Что она тебе рассказала?

– Ну…Если отбросить эмоции, то, как я понял, ты отказываешься продолжать врачебную династию и собираешься в институт культуры.

– Ты против? – Саша пыталась поймать его взгляд, но отец смотрел прямо перед собой. Однако в чертах его сквозила улыбка, и она испытала облегчение: ей было бы жалко его разочаровать.

– Нет. – Его взгляд вдруг сделался серьёзным. – Конечно, это было несколько неожиданно, но я не против.

– Но ты огорчён!

Отец помолчал.

– Да, я огорчён. Но не тем, что ты не хочешь идти в медицинский. – Он остановился и повернулся к ней. – Почему ты никогда не говорила мне о том, что для тебя действительно важно? Ведь эта идея возникла не вчера? Мама, правда, именно так и думает, она уверена, что тебя сбили с толку, что это блажь и так далее. Но я почему-то так не думаю. Ты не похожа на человека, который принимает решения под влиянием минуты.

– Да…Нет, – Саша вдруг остро, как свою, почувствовала его досаду. – Я думала…Я не хотела…

– Ладно, проехали! – отец обнял её за плечи и двинулся дальше. – Не обо мне речь. Давай думать, что делать дальше.

Некоторое время они шли молча. Саша не решалась спросить у отца, что же он ответил матери. Но таково уж было свойство их отношений, что произносить вслух часто не было нужды.

– Я сказал, что это твоё право, но обещал поговорить с тобой. Если ты уверена в своём выборе, то должна добиваться своего. Нет ничего хуже, чем заниматься нелюбимым делом. Не может быть ничего хуже, чем врач, который равнодушен к своим пациентам, или учитель, ненавидящий учеников. И неважно, сколько тебе за это платят. Даже если тебя озолотят, ты не будешь чувствовать себя счастливой, если ради этого придётся постоянно ломать себя! – Он резко шмыгнул носом, как всегда делал, когда бывал возбуждён. Потом, успокоившись, продолжил: – Это я и пытался объяснить твоей маме. Но ты же её знаешь.

Саша только вздохнула. Ему, конечно, тоже досталось «на орехи».

Они уже подходили к дому. Всё, что должно быть сказано, было сказано, и оба молчали. Но это было лёгкое, необременительное молчание двух очень близких людей, которым хорошо вместе. Когда вошли во двор, отец остановился. Саша повернулась к нему и посмотрела в родное смугловатое лицо, на котором, она заметила, появилось несколько новых морщинок. Вот и виски уже седеют, подумала она. Милый папка!

Так же точно он смотрел на неё, и со стороны могло показаться, что оба смотрят в зеркало.

– Ладно, – произнёс он, нехотя отводя от неё взгляд, исполненный доброй насмешливой жалости. Поглядел на часы. – Мне пора, надо готовиться к операции. Помни: ты можешь на меня рассчитывать! Звони в любое время. Договорились?

Она кивнула, он чмокнул её в холодную щёку и, развернувшись, зашагал в сторону больницы.

Недельная осада закончилась неожиданно. Однажды Елена Степановна, вернувшись с работы, сообщила домашним: ей необходимо пройти повышение квалификации, и сейчас она пробивает себе специализацию в Петербурге.

– Так что, Сашка, готовься в этот свой институт культуры: я поеду с тобой!

Это было сказано самым будничным голосом, словно и не было череды бурных сцен и тягостных часов бойкота. Саша вздохнула и переглянулась с бабушкой, но обе предпочли промолчать, боясь, что слишком откровенная радость может, чего доброго, спугнуть удачу. И на свидание со Славиком (мать думала, что она «дышит свежим воздухом» с подружкой) Саша бежала счастливая.

Елена Степановна задействовала свои студенческие связи, и ей действительно удалось устроить себе специализацию по физиотерапии. Теперь она ждала этой поездки не меньше дочери: Санкт-Петербург, её Ленинград, был для неё неразрывно связан со счастливыми годами беззаботной молодости, и теперь она думала об этой поездке как о возможности обновить свою жизнь, прервать череду однообразных дней, заполненных (как она теперь сама себе говорила) только тягостной борьбой за выживание в том хаосе, в который погрузилась страна.

Глава 2.Так не бывает

Тем временем изменилась и школьная Сашина жизнь. После эпохального представления на привокзальной площади, устроенного в День Победы, – с выездом восстановленного паровоза, представлением и концертом – когда они со Славиком так бесстрашно открылись друг другу, став едва ли не главными героями постановки – Саша входила в класс, испытывая непривычную смесь страха и торжества. Когда она переступила порог кабинета истории, её встретила напряжённая тишина, которая тут же взорвалась бестолковыми приветствиями. В этой мешанине возгласов была, как и положено, изрядная доля насмешек, которыми её одноклассники неумело прикрывали своё одобрение, удивление или зависть. «А вот и Джульетта пожаловала!» – прозвенел, перекрывая общий шум, голос Шутова, и Саша поняла, что Славик уже здесь.

В следующее мгновение её глаза нашли его. Он прислонился к подоконнику рядом с её партой, и она заметила, как напряжены его тонкие пальцы, стиснувшие белую, в потёках краски, доску. Тем не менее, он широко улыбнулся, и она, как на свет маяка, устремилась на его улыбку через бурные воды класса.

Иркино место привычно пустовало – видимо, её мама опять решила, что дочь нездорова и ей лучше остаться дома. Славик сел рядом с Сашей, нашёл под партой её руку и крепко сжал. Её сердце наполнилось радостью, стало лёгким и упругим, и она с вызовом обвела глазами одноклассников. Впрочем, не было и Седых – кто-то сказал, что у неё грипп и высокая температура, а в её отсутствие никто не стал устраивать показательного шельмования Рогозиной, которая была любимой Ольгиной мишенью.

Когда же, спустя неделю, Седых появилась в школе, новость уже утратила свою остроту и десятый «А» принял тот факт, что «Чешко зажигает с Рогозиной», что бы это ни означало. Все возможные версии и глумливые шуточки были озвучены и всесторонне обсуждены, но так как ни Славик, ни Саша не обращали на них ни малейшего внимания, то они скоро иссякли, и жизнь выпускного класса вернулась в будничную колею. Это было на руку Ольге, которая, разумеется, была в курсе всех событий. Случившееся стало чувствительным ударом по её самолюбию, но она для себя решила, что ни одна душа не должна догадываться об этом, поэтому держалась как ни в чём не бывало и Сашу не видела в упор. Со Славиком же была равнодушно приветлива – как приказала она самой себе: не более того.

Тем временем приближались экзамены, а за ними и выпускной – все девчонки были заняты обсуждением своих будущих нарядов, поиском подходящих туфель и украшений, и Ольга принимала в этом живейшее участие. Но она ничего не забыла: месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Проблема заключалась в том, что ей никак не удавалось изобрести месть, которая не ударила бы рикошетом по Славику, а этого ей хотелось меньше всего.

Помог, как и всегда, случай. Времена были сложные, цены росли как на дрожжах, и большинство семей безуспешно пыталось свести концы с концами. А тут ещё неизбежные расходы, связанные с выпускным! Родительские комитеты десятых классов изо всех сил старались свести эти расходы к минимуму, но и минимум для некоторых семей представлялся неподъёмным. Тогда ещё не было обычая отмечать выпуск в ресторанах, всё делалось в школе. Оплату диджея с аппаратурой и праздничных закусок, скромные подарки учителям высчитывали до копеечки, всё брали у оптовиков, расходы делили поровну. И, однако же, была какая-то анонимная жалоба в ГорОНО, и буквально накануне экзаменов школы пошла шерстить комиссия. Особого смысла в этом не было: организацией выпускного вечера занимались родители, администрация школы имела к этому весьма опосредованное отношение. Несколько дней Шустер, директор Сашиной школы, имел бледный вид. Он даже собрал родителей старших классов, убедительно просил не делать педагогам никаких подарков, кроме цветов. Пошумели, да тем дело и кончилось.

Вскоре начались экзамены, и о происшествии забыли. Все – но не Ольга…

Саша в это время была счастлива, по бабушкиному выражению, как птичка. Избавленная от необходимости зубрить химию с биологией, она с удвоенной энергией налегла на свои любимые предметы. Почти каждый вечер удавалось ненадолго увидеться со Славиком, и это предвкушение встречи было тайной усладой дня, освящая всё, что она читала и что делала на протяжении долгих, томительных часов.

Эти их встречи недолго оставались тайной для Елены Степановны. Слух о романе дочери обычными для маленького города путями добрался и до неё, и как-то вечером, вернувшись с работы, она вошла в комнату, где Саша готовилась к очередному экзамену, устроившись с учебниками и тетрадями на их с бабушкой кровати, и без околичностей воскликнула:

– Так вот, оказывается, откуда ноги растут у этого твоего института культуры. Славик Чешко!

Она села на край кровати и сбоку, насмешливо посмотрела на дочь. Саша почувствовала, как мелкими иголочками тревоги закололо шею и грудь, но отпираться не стала – промолчала, приготовившись к долгой словесной экзекуции. Она была полна решимости отразить эту атаку и молча ждала, когда тяжёлые, раскалённые ядра материнского сарказма ударятся о стены крепости, которую Саша возвела вокруг собственного сердца. Но мать, не дождавшись ответа, сказала только:

– Ты жертвуешь своим будущим ради мальчика, который, как тебе теперь кажется, будет любить тебя всю жизнь. Пускаешься в эту авантюру с непредсказуемым результатом. Тебе не приходило в голову, что ты можешь не поступить в этот свой институт? Не пройти по конкурсу. Ведь это же Питер, там таких, как ты, желающих, тьма. Что тогда? Если не поступишь?

Саша почувствовала, как её внутренности сжались до размера детского кулачка, как похолодели сжимающие учебник пальцы. Она настолько была уверена в своём успехе, что не допускала и мысли о неблагоприятном развитии событий. Нет, Саша понимала, что в этой лотерее, именуемой вступительными экзаменами, возможно всякое. Тем более когда поступаешь в центральный вуз. Будь она прежней, наверняка не знала бы ни минуты покоя от точившего её страха и неуверенности. Но теперь, когда рядом был он, все её дерзкие мечты казались исполнимыми. И вот мать одним своим словом вызвала из преисподней монстра сомнения, и тот впился холодными стальными зубами в Сашино сердце… Нет! Она не позволит. Саша сглотнула ком в горле и сказала первое, что пришло в голову:

– Не поступлю на очное – пойду работать. Поступлю на заочное.

Елена Степановна красноречиво вздохнула и перевела взгляд за окно. Она молчала так долго, словно и забыла об их разговоре. Саша было снова принялась за учебник, но, прочтя абзац, не поняла в нём ни слова и вернулась к началу. Только с четвёртой попытки смысл прочитанного пробился к её оцепеневшему мозгу, когда мать наконец нарушила молчание.

– В молодости думаешь: весь мир у моих ног. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью! – Мать усмехнулась, не отрывая взгляда от какой-то точки в пространстве за окном. – Думаешь, что любовь – это навсегда… А так не бывает, Сашка.

Она резко поднялась и направилась к двери. В дверях обернулась, смерила дочь насмешливым взглядом – словно смотрела на себя, молодую – и повторила:

– Так не бывает!

Эта фраза – «Так не бывает!» – весь остаток дня билась в её груди чугунным молотом, и сколько бы она ни пыталась урезонить саму себя тем, что скепсис матери вызван её собственным печальным опытом, который к ней самой, к Саше, не имеет никакого отношения, но вызванный этими словами испуг всё же проник в её кровь. Вечером она почти бежала на свидание, словно за ней гнался легион бесов, и только когда Славик сомкнул вокруг неё кольцо своих рук, почувствовала себя спасённой.

Наконец был сдан и последний экзамен, аттестаты отправились в типографию, а девчонки – по салонам красоты, как теперь назывались бывшие парикмахерские.

Гром грянул в самый разгар торжества.

Ольга тщательно рассчитала удар. Полагаться на случай было не в её характере, поэтому утром она позвонила именно той из своих подруг, относительно которой можно было не сомневаться: даже в радостных хлопотах та не сможет отказать себе в удовольствии довести сенсацию до сведения всех выпускных классов – и как бы между делом обронила:

– А кстати, ты знаешь, кто нам чуть было не сорвал выпускной?

– Выпускной? – эхом отозвалась та, и Ольга уловила в её голосе растерянность. Бедняжка не отличалась сообразительностью, так что пришлось напомнить ей о недавнем происшествии.

– Ну, та жалоба в ГорОНО, когда чуть было не запретили устраивать вечер! – Ольга намеренно сгустила краски.

– Аааа! Да, конечно… А что, могли запретить? – в голосе её визави наконец появился интерес. – Ты это серьёзно?!

– Можешь мне поверить, вопрос стоял именно так. – Она выдержала паузу, давая время этой мысли овладеть тугим сознанием собеседницы. На линии повисла тишина, такая долгая, что Ольга была вынуждена её прервать: – Эй, ты там?

– Ничего себе! – раздалось в ответ. – И что? И кто же?

– Только смотри: никому не говори, что ты узнала от меня! Слышишь?

– Да-да, конечно. Могила! Так кто?!

Ольга выдержала паузу, чувствуя, как её собеседница буквально сучит ногами от любопытства и нетерпения.

– Мне удалось случайно узнать, что телегу накатала мамашка Рогозиной.

– Да нууу?!

– Представь себе! – Ольга была довольна: теперь дело в шляпе, можно не сомневаться, что «сенсация» ещё до наступления вечера будет известна всем трём выпускным классам. Поэтому она быстро свернула разговор. – Ну, ладно, давай. Мне пора на укладку.