Текст книги "Янтарный"

Автор книги: Виктория Саливан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сон.

Amber.

Я не могу повлиять на судьбы людей.

Но я могу видеть то что их ждёт.

Мимолетно, одним касанием.

Я могу коснуться их пальцев, губ, глаз, волос, и понять какие они. И что их ждёт впереди, до того как они примут решение. Люди меняют свои решения, обычно, очень часто. Какой дорогой пройти путь от дома до работы, на какой автобус сесть, забежать ли за стаканчиком кофе перед работой, заговорить ли со случайным прохожим, подать ли просящей на тротуаре, бабушке. Все это меняет нашу судьбу за считанные секунды.

Парень которого я курировал последним, умер.

Впервые когда я до него дотронулся, его ждало светлое будущее. Он должен был работать радиоведущим на местном радио, обзавестись женой, и у него должно было родиться двое детей. Мальчик который бы был его копией, и девочка в которой можно было точно узнать его супругу. Но ничего из этого не произошло. Он умер.

Смерть была быстрой, и он не был в ней виноват. Его сбила машина, пьяный водитель нёсся со скорость 80км в час.

Роберт в это утро встал бодрым, я дотронулся до него до того как он проснулся. Будущее не менялось. Все шло по плану. Не моему, а того что было предначертано. Он оделся, не забыв позавтракать, одел свой костюм, который приготовил ещё вчера, для собеседования. Стать радиоведущим было его смыслом жизни, поэтому когда он получил предложение стать редактором на радиостанции, был так рад что, я невольно улыбался вместе с ним. Редактор это конечно не вещание в микрофон, но все таки мечта стала чуть ближе. А значит я делаю все правильно. Так я тогда думал.

На самом деле быть куратором это не такая уж сложная работа. К тебе приставляют человека, который абсолютно тебя не видит, но может почувствовать, если ваша связь крепнет. Но времени для этого нужно предостаточно, и не всегда только время влияет на крепкость связи, которая опутывает ваши руки вместе. Увы никто не знает что для этого нужно в точности.

У меня такого никогда не было, поэтому более точной информации у меня нет. Говорят до того как я прибыл в ряды кураторов был единичный случай. Смерти Куратора. Ее звали Марией и она полюбила своего подопечного. Приставлена она была к мальчику 3х месячного возраста. И ей удалось провести его жизнь до 32 летия. Но он умер от сердечного приступа. А боль ее была настолько велика, что ее душа разбилась, когда тот издал последний вздох. То что осталось от ее души поместили в мешочек ловушку. Хотя души там практически не осталось. Несколько осколков.

Душу куратора заточали в мешочки ловушки, и никогда не отпускали. Таков был закон. Они платили своим заключением, за свои грехи, совершенные ещё при жизни.

Тех кого они курировали, сопровождая по дороге жизни, были души которым давали вторые шансы. Дети инвалиды, самоубийцы, дети которые были зверски убиты, или же жертвы насильников и педофилов. Если удавалось провести его жизнь по счастливому и предначертанному судьбой пути, душу куратора прощали, и отпускали, если же нет то они начинали путь сначала в круговороте нескончаемого времени. Либо могли жертвовать собою, заключая свою душу в мешочки ловушки, исполняя своё последнее желание. Но они никогда не могли загадать например Себе новую жизнь, никогда.

То что было предначертано для того, кого ты курируешь, ты видел сразу как только дотрагивался до него, в самый первый раз в жизни. Предначертанное не менялось никогда, подопечные меняли ее сами, зачастую удлиняя свою судьбу, или на их судьбу влияли люди, место, время. Зачастую люди сами были виноваты в том что они никак не могли найти себя в этой жизни, потому что делали все чтобы отдалиться от своей судьбы. А смерть никак не относилась к судьбе человека.

Он всегда рано или поздно умирает.

Смерть всегда ходила за левым плечом человека, будь он маленьким годовалым пухляшом или же матёрым мужчиной средних лет. Смерть она ловила моменты, подлавливала на ошибках, принятых решений. Смерть и решение были как две стороны одной медали.

Роберт был симпатичным юношей 24 лет, я стал его куратором в 22. За эти два года он вёл прилежную жизнь, заканчивал институт журналистики, и судьба его была бела и чиста, да так что я видел ее как люди видят этот мир. Прекрасная. Но он умер. В 24. Ничего не предвещало беды, в этот день светило яркое солнце, лето вступало в свои законные права. Решения твоего подопечного, это решение которое он принимает сам. И на которое ты не вправе влиять. Ты можешь направлять, но никогда, вмешиваться.

Он сошёл с автобуса, переходя дорогу, решив перескочить на красный свет. Водитель, который был пьян, не заметил его. Удар был настолько сильным, что тело отбросило на несколько метров. Толчком выбрасывая меня в распределитель. Я не успел попрощаться с ним, подержать его за руку.... я оказался там же, откуда начинал путь становясь куратором для потерянных душ. Меня вернуло, так быстро что голова начала гудеть. В считанные секунды я оказался в Бадэр.

Кураторы не имеют права горевать, и не потому что им кто-то запрещает это делать, а лишь потому что как только ваш подопечный умирает, а ты не справляешься с поставленной задачей, тебя выбрасывает в Бадэр для того чтобы определить для тебя новую душу. И противится ты не имеешь право, хотя у тебя есть выход, заточить свою душу в ловушке, и отдать любое желание. Либо продолжать этот круговорот, надеясь что когда нибудь это колесо выкинет тебя, и ты освободишься. Тех кто самовольно заточал себя в мешки было так мало, что можно было пересчитать по пальцам. Кто захочет, отказаться от хоть и такой ничтожной, но такой казалось, бы на первый взгляд простой, возможности. Но такие все же были. И в основном их желание было разбитие своей души, дабы чтобы уже ничего не чувствовать. Проведя бесконечное томление в ловушках в забвении.

Когда тебя насильно перемещают в Бадэр, ты ни с кем не говоришь и ни на кого не смотришь. Потому что Бадэр это всего лишь со всех сторон белые стены, в которых никого кроме тебя и стойки распределителя нет. По началу тебе кажется что ты в комнате с белыми, настолько яркими стенами, что невольно зажмуриваешься от их сияния. Но потом ты понимаешь, что стены эти бесконечны, и дотронуться ты до них никогда не сможешь. Я пытался. Тогда когда только впервые тут очутился. Я шёл казалось бы вечность, но так и не дошёл до конца, а оборачиваясь видел все так же стоящий, не пойми откуда взявшуюся, стойку распределения, совсем рядом, в двух шагах от меня. На стойке, которая казалось бы весела в воздухе, лежала ручка и журнал с именами. Имена в ней выстраивались ровными столбцами, на против которых не было НИЧЕГО.

Когда я только очнулся в этой комнате, я помнил только своё имя. И всё. Абсолютная пустота.

Меня поприветствовал голос, ниоткуда, и попросил, вписать своё имя в журнал. Я тогда ошалел, от потери памяти, от стен, которые казалось никогда не кончаться, и голос этот не слушал. А потом когда все таки выбился из сил, начёркал своё имя «Ноа». Меня так звали. И моя душа вылетела из этой комнаты с такой силы что казалось я умру. Хотя в какой то степени так и было.

Я стоял все так же в этой белой комнате как и два года назад. И пытался придти в себя. Роберта нет. Он умер минуту назад. Хотелось плакать, но глаза были все такими же сухими. За два года я смог прикипеть к этому, пареньку с простой и тёплой улыбкой.

Все так же висела из неоткуда стойка распределения. Ничего не изменилось. В комнате никого не было, и находясь в ней я ощущал такой дикий холод и страх, что хотелось бежать отсюда со всех ног. Эта комната была какой то неестественно тихой и будто искусственной.

Я взял всё ту же ручку, и начертил быстро своё имя. Ноа. И мою душу опять вышвырнуло с такой силой, что мне казалось я задохнусь.

Я очнулся в комнате. Детская. Игрушек мало. Местами они потертые, кое какие уже видно старые. Комната темная, окно в конце комнаты маленькое, его явно мало для такой детской. Днём наверное тут так же темно как и ночью.

Эта комната мальчика. Десяти лет.

« Ноа, ты помнишь свою задачу?»

Голос в моей голове прерывает мои мысли.

Этот голос я услышал ещё когда впервые стал Куратором Роберта. Он рассказывал мне кто я теперь, что я должен делать, и как смогу вернуться к прежней жизни. У этого голоса было имя. Кай. Я его никогда не видел, только мог слышать, и то когда того требовала ситуация. Он никогда не отвечал на мои вопросы по поводу кто он, и что делает в моей голове, почему я очутился здесь, и кто я такой. Только лишь раз представился своим именем и всё. На мои вопросы, которые я пытался задавать, была ответом, кромешная тишина.

Ребёнка я не заметил, он сидел сбившись в маленький клубочек, в углу комнаты. Видны были только маленькие пальчики его ног. Комод который стоял, загораживая мальчика, был будто барьером, его, от остального мира. Он не плакал, а просто сидел.

Только сейчас, понемногу приходя в себя, я услышал их. Крики. Крики доходили с соседней комнаты. Это были его родители.

Подойдя чуть ближе, я увидел ребёнка, и я не ошибся, это был мальчик. Ему действительно было лет 10 на вид, но заглянув в его глаза, можно было дать больше. Взгляд был ясный, взрослый. Не такой, какой должен быть у ребёнка его возраста.

Мальчик не закрывал уши, он был спокоен, руки его расслабленно лежали на коленках. Взгляд был устремлён куда то вдаль. Казалось было он смотрел прямо перед собой. Но душа явно уплыла далеко далеко. Он не слушал крики. Казалось бы, что научился не слушать.

Подойдя совсем близко, так что мои носки казалось могли коснуться его пальчиков на ногах. Я присел.

Все ли дети милы и красивы? Все.

Но то, каким был этот ребёнок нельзя было назвать просто милым. Безусловно он был красивым, это можно было сказать едва взглянув в его детское личико. Но было в нем что-то такое, неуловимо прекрасное, что хотелось смотреть и смотреть в это лицо. Одни глаза чего стоили. Янтарные. И настолько большие, что мне казалось я могу видеть в них отражение себя. Глаза эти, были красивы но настолько печальны, что казалось этот ребёнок успел познать все горести и трудности, несмотря на свой возраст.

Первым что всегда делали Кураторы. Это прикосновение. Легкое, невесомое. Увидеть предназначение этого ребёнка, хотелось настолько сильно, что мне невольно захотелось почесать свои ладони. У такого, настолько прекрасного ребёнка, должно быть очень важное предназначение.

Он не мог видеть меня, чувствовать мои прикосновения, и ощущать мое присутствие. Поэтому он так же сидел напротив меня, устремив свой взор куда то в район моей груди, сквозь меня.

Я провёл по его волосам, нежно спускаясь к щеке. Кожа была прохладная, мягкая, как у всех маленьких детей бархатная. Я невольно улыбнулся. Хотелось обнять этого маленького мальчика, и успокоить, хотя он и не плакал. Но его глаза говорили совсем об обратном. Все ещё дотрагиваясь до его щеки, я ощущал тепло и очень светлую ауру, которая бывает у детей. Ещё не познавших жестокости этого мира. Сосредоточился. Нужно было посмотреть какая у этого ребёнка судьба.

Но прежде чем я успеваю это сделать. Его янтарные глаза поднимаются и пытаются всмотреться, увидеть что-то. Сталкиваюсь с ним взглядом и...

«Ноа? Это ты?»

Меня прошибает словно от тока, дыхание спирает в тиски и уносит в водоворот его воспоминаний.

В его голове очень много картинок, я не могу зацепиться хотя бы за одну. Картинки сменяются водоворотом других картинок, я пытаюсь протянуть руку, но меня закручивает и швыряет в разные стороны. В попытке выровнять своё сбившееся дыхание и восстановить равновесие, я не замечаю как рука цепляется за воспоминание.

«Ноа! Ты будешь моим другом?» Малыш скорчившись на корточках, сидит ковыряясь в земле, он что-то делает, но я не могу понять что. Его маленькие пальчики роют в земле ямку, в которую он хочет положить что-то стеклянное. Там записка?

Он смотрит в мои глаза, улыбается, а я лишь киваю. В сердце разливает таким теплом, хочется обнять его.

«Ноа, ты спишь? Я думаю что завтра, когда пойду в школу, возьму с собой побольше конфет. Те ребята которые стояли сегодня возле школьной столовой. Думаю подружиться с ними.» Его глаза сонные, он лежит в своей маленькой кроватке, а в глазах такое сияние, что я невольно глажу его по голове. Ощущая мягкость его волос, мальчик закрывает глаза, все еще улыбаясь.

Этот малыш знает меня? Он видит меня?

«Ноа, Ноа, смотри, Мама купила мне машинку!»

Пытаюсь осмотреться, понять кого же зовёт этот малыш. Но вокруг никого. Это мое имя? Но ведь он не знает меня, не может чувствовать меня.

На улице светит яркое послеполуденное солнце. Оно играет с волосами мальчика, оставляя в его копнах яркие лучики. Его каштановые волосы переливаются на свету, превращаясь в раскаленное золото. В его руках маленькая машинка, красная с белой полоской. Новая. Он катает её в воздухе, как если бы это была дорога, преодолевает вымышленные горы, перепрыгивает только ему понятные рубежи. И смотрит на меня. В янтарных глазах смех.

На крыльце, я могу видеть его мать. Она стоит уперевшись в колонну на веранде заднего двора, её руки скрещены на груди. Взгляд такой, на фоне смеха ребёнка, другой, беспокойный, пугающий. Она смотрит на мальчика, сквозь меня, пытаясь понять что-то, но взгляд остаётся таким же напряжённым.

«Малыш, скажи кто такой Ноа?»

Мальчик сидит в каком то кабинете, напротив него сидит женщина, она не похожа на доктора, по крайней мере на ней нет белого халата или что-то такого что могло бы дать мне понять кто она.

Мальчик улыбается и говорит “Он мой друг»

Женщина спокойно ждёт, но мальчик не продолжает.

«Кристоф, твоя мама беспокоится о тебе, расскажи этот Ноа откуда он? Он выдуманный друг?»

Мальчик удивляется, его большие янтарные глаза округляются будто бы перед ним сидит не женщина, а страшный монстр и тихо но четко произносит.

«Ноа не выдуманный! Он мой друг!»

Рука женщины опускается, и она ловко записывает что-то в свой блокнот. Только сейчас удаётся зацепить взглядом бейдж на ее блузке.

«Доктор Сара»

Всё таки доктор.

Чуть ниже что-то написано, но воспоминания смазанные и у меня не получается зацепиться, но потом женщина чуть разворачивается и я могу прочить.

« Психолог».

«Ноа! Ноа! Смотри снег идёт...»

Мальчик подбегает к окну, я могу видеть как озаряются его красивые глаза. Он рассматривает первый снег. В них смесь радости и тепла, в них я могу разглядеть маленькие снежинки, которые тихо опускаются, не успевая коснуться дна его глаз, тают.

Он тянет ко мне свои руки, и я могу почувствовать его тепло, я могу чувствовать их мягкость и нежность. Он всматривается в мое лицо и тихо шепчет.

«Ноа, смотри, первый снег....»

Я пытаюсь что-то сказать, но у меня не получается.

«С кем он говорит?»

Смотрю на играющих детей в песочнице. Их улыбки и заливистый смех не дают мне сосредоточиться. Я перевожу взгляд, на небольшой тенек около дерева. Там сидит мальчик, с янтарными глазами, в его руке красивая книжка. Он листает ее, пытаясь что-то объяснить, рассказывает, заливаясь ярким как звон колокольчиков смех. Но рядом никого нет.

А потом в миг, я оказываюсь рядом ним, его глаза радостные, он дергает меня за руку и говорит «Ты слышал что я тебе говорил?»

«Прекрати!Слышишь прекрати!!!»

Женщина смотрит в глаза мальчику, в них раздражение и непонимание граничит с истерикой. Она жестко схватила мальчика за плечо, встряхивает его. Но ребёнок никак не реагирует, в них даже нет слёз.

«"Никакого Ноа не существует, посмотри вокруг, нет никого, только мы вдвоём в комнате, почему ты продолжаешь говорить с воздухом?!»

Малыш срывается с ее рук и бежит, комната на втором этаже как спасательный круг. Дверь открывается, и я вижу яростно вбегающую кипу каштановых волос. Он бросается в мои объятия, и надрывно шепчет глотая такие ненавистные ему, слезы.

«Не слушай ее, Ноа. Мама ничего не понимает. Ты мой друг, самый лучший друг.» Его глаза смотрят в мои, а я лишь могу улыбаться и в душе у меня такое тепло, грудная клетка готова вот-вот взорваться. Он меня знает. Этот малыш меня видит.

Сегодня пасмурно, в воздухе пахнет азотом, на небе много туч, казалось что вот вот хлынет дождь. Мальчик идёт со школы, его взгляд отрешённый, он не смотрит на дорогу, кажется что идёт он, только ему известным путём. Янтарные глаза грустные, его сменка болтается на тонком шнурке в разные стороны, а руки опущены, плечи поникшие.

«Смотри, смотри,» шепчут чьи-то голоса, «сумасшедший идёт».

Голоса стихают, превращаясь в еле слышные насмешки. Шаги мальчика ускоряются, вскоре превращаясь в бег. Он убегает, не оглядываясь, его волосы колышет в разные стороны от ветра, а рубашка в некоторых местах выбилась из брюк. Он проводит рукой по своим волосам, постепенно останавливаясь переходя в быстрый шаг. Его дыхание не ровное, сбившееся, он прячет свои глаза, но слез в них так и нет.

« Я не сумасшедший!» Его кулаки сжимаются и разжимаются. Его гнев и непонимание готово вырваться в надрывный плач. Но этого не происходит.

« Ноа, я не хочу забывать тебя, даже через сотню лет, тебя никогда не забуду!» Его глаза мягко смотрят на меня. « Я не смогу забыть, ведь ты мой. Только мой.» В его глазах столько любви, что мне кажется я задохнусь. Мое тело обдает жаром, я чувствую его даже на кончиках пальцев, они горят. Я касаюсь мальчика одиннадцати лет. Совсем не так, как мне бы хотелось. И совсем не так, как нужно было бы касаться маленького ребенка. В моих касаниях я чувствую лишь тепло его губ, и огромные глаза. Мои кончики пальцев начинают зудеть, поэтому я отдергиваю свою руку. Но мне совершенно этого не хочется. Он дотрагивается рукой в том месте где только что были мои пальцы, нежно проводит по ним, и улыбка озаряет его лицо.

Меня вырывает из воспоминаний, окутывает белым светом. Я чувствую его боль, страх, печаль, тупое отчаяние и грусть.

«Что еще за Ноа?»

«Ты выдумал его?»

«Это твой выдуманный друг?Тебе что 5 лет!»

«Этот сумасшедший»

« Мама сказала прекратить!»

« Прекрати, ты что хочешь загреметь в психушку?Сверстники пугаются тебя!»

«Не позорь меня!»

В комнате темно. Он сидит на краю кровати, сжимая свои маленькие ладошки в кулачки. Временами протирая ладонью свои слезы, он хватает ртом рвущиеся дыхание, пытаясь его выровнять.

«Ноа ты тут?» Его глаза бегают по комнате в поисках меня. «Я знаю что ты здесь!» Его слезы с новой силой текут вдоль его раскрасневшихся щек. «Почему они все говорят что тебя нет?! Я ведь могу тебя видеть, я знаю как ты выглядишь, чувствую тепло твоих рук. Ты добрый, ты мой...мой друг. Почему они хотят чтобы я стал нормальным? Разве забыв тебя я стану нормальным?»

Я хочу что-то сказать, но слова застывают на моих губах.

«Разве забыв тебя я стану нормальным?» Его слова крутятся в моей голове с невообразимой скоростью. Пытаюсь подойти к нему, но мое тело взмывает вверх, я тяну к нему свои руки, но меня уносит. Свет поглощает воспоминание и меня переносит в совершенно другое место. Шумное, слышно много звонких криков. Звенит звонок. А на стене написано смазанными буквами Старшая школа. Штат Висконсин.

«А ты знаешь, Кристофа из 9В, класса?»

Лицо девушки становится пунцовым, она кусает свои пухлые губы, но не найдя ответов, молча кивает. Она симпатичная, ее юное лицо немного круглое, веснушки красиво лежат на ее щеках, задевая немного вздернутый носик.

«Говорят он как всегда первый, по итогам предварительных экзаменов, но я не удивлюсь что и на этот раз он займет первое место.»

«Он мне нравится» говорит девушка с веснушками, ее лицо становится еще краснее, на контрасте с белыми стенами школы, это становиться очень заметно.

« Ты как все.» Говорит рядом стоящий парень. « Он нравится абсолютно всем» он вздыхает, «и что вы в нем нашли?»

«Он умный, красивый, высокий, а его глаза цвета…»

Она не успевает договорить, замолкает. Дверь открывается, и сквозь толпу можно сразу увидеть только его, этот малыш вырос. Его походка легкая, местами, даже можно назвать скучной. Он не оглядывается, смотрит перед собой, летая в своих мыслях он не видит этих краснеющих щек, и мельком бросающих взглядов в его сторону. Он вообще ничего не замечает, и не потому что притворяется, а потому что такой. Его глаза цвета янтаря уже не такие как в детстве, они серьезные, местами даже холодные. Мои пальцы рук начинают покалывать, и мне хочется коснуться его каштановых, при искусственном цвете почти темных, черных волос. Он высокий, как и сказала девушка, очень красивый. Красота в его отдельных чертах. В холодных глазах, почти белесых, немного напряжены губах. В его родинке под губой, которую практически не видно. В руках, которые крепко держат рюкзак на одном плече, в его пальцах которые слишком аккуратные и длинные для парня. Я пытаюсь проглотить сбившийся ком, у меня в горле. Я хочу коснуться его губ, дотронуться до его родинки, поцеловать его кисти рук. Парень не останавливается, проходит мимо меня, не встречается со мной взглядом. Будто и вовсе не замечая. Мое сердце ухает куда то вниз, и я понимаю что юноша меня не видит. Я могу видеть его спину, плечи. Он уходит, а я остаюсь позади.

«Как тебя зовут?» Я знаю этот голос, я узнал бы его из тысячи. Детский, юношеский, взрослый. Я казалось слышал его целую вечность у себя в голове. Он бархатный, теплый, но такой сильный. Его голос. Меня выбрасывает от воспоминания к воспоминанию, кидает из стороны в сторону. Но я продолжаю всматриваться.

Где то приглушенно играет клубная музыка, ее едва слышно, только биты ухают об стены создавая глухое «Туц-Туц-Туц». Смех и веселье, льются чьи-то голоса сквозь этот гул, создавая ощущения, будто находишься в шаре. На улице темно, солнце уже давно село. Ночь теплая, летняя. Я стою за креслом, это комната на втором этаже. Комнату эту я никогда не видел. На постели сидит Он. Его лицо немного раскраснелось, вижу стаканы с какой то темной жидкостью на тумбочке. Явно не сок. В комнате приглушенный свет, он теплый не яркий, уютный. Но мне хочется убежать отсюда. И не видеть его. Такое красивое лицо, его янтарные глаза, чуть сбившиеся волосы, расслабленные глаза, которые смотрят с интересом.

Она стоит между его ног, ближе чем нужно. Ее длинные волосы красиво уложены, вьющимся каскадом. На ней легкое платье, едва доходившее до середины бедра. Щеки такие же красные, глаза пьяные. Она стоит расслаблено, смотрит чуть вниз в янтарные глаза и говорит, тихо, но мне кажется что мои ушные перепонки готовы взорваться.

«Меня зовут Ноа» говорит еле слышно она, «А тебя как?»

« Кристоф » говорит парень. Он приподымается. Он выше ее на две головы. «Меня зовут, Кристоф.»

Он проводит, по ее щеке, едва касаясь пальцами кожи. Всматривается в ее глаза, будто хочет отыскать то что искал всю свою жизнь. Он медленно наклоняет свою голову, а девушка касается пола носками своих туфель. И их губы соприкасаются.

Мое сердце бьется глухим стуком в последний раз. Пробивная боль сжимает мои ребра, и мне становится нечем дышать. Я стараюсь закрыть глаза, но у меня ничего не получается. Будто прикованный к этому месту, за креслом, я не могу не двинуться, не закрыть свои глаза. Картина потрясает, и горечь заливает мое душу. Ее настолько много, что мне кажется я сейчас разольюсь в луже, стекая на первый этаж этого дома. Мне почему то до чертовски больно, но мой рот ничего не может произнести, никаких слов, так же как и закрыть глаза. Не выходит.

Они сливаются в долгом, страстном поцелуе, в комнате царит темнота и запах страсти. Его глаза медленно приоткрываются, руки стаскивают с плеч тонкие бретельки ее платья. Оно совсем не сопротивляется, сползает, и оголяет красивую, молочную грудь. Его рука опускается чуть ниже, задевая теплые, цвета пионов соски. Она задыхается, оседая на его руки, а он аккуратно берет ее на руки, и укладывает на рядом стоящую кровать. Она обволакивает их, принимая в теплые объятия. Они соприкасаются разгоряченными телами, трутся о друг друга, срывая последние остатки одежды.

А мне хочется кричать, что угодно, только бы не видеть всего этого. Будто то, что происходит сейчас неправильно. Будто...

Я не могу видеть себя. Касаясь своего лица, чувствую влажность. Мне казалось что я не могу плакать. Смотрю на свою руку, на ней капли слез, моих. Пытаясь заглушить рвущиеся наружу крик, и остановить обжигающие мои щёки, слезы, я закрываю своё лицо руками.

«Кристоф, почему мне так больно, почему же мне так больно.....»

«Что– то случилось?» волосы девушки распластались на подушке, её локоны теперь не выглядят столь аккуратными, как могла показаться в начале.

«Нет, просто...» Он замолкает не в силах продолжить, встаёт, застегивая свои джинсы, которые успели слезть, оголяя его поясницу.

«Прости меня» говорит он, наспех одевает футболку, и вылетает из комнаты. Он так стремителен, что я не совсем могу понять что произошло. Только потерянные глаза девушки, смотрящие в только что захлопнувшуюся дверь. Не дают покоя.

Он стоит в комнате, одетый в дорогой пиджак, на руках красуются такие же дорогие часы. Волосы уложены, аккуратно, статно. Его взгляд янтарных глаз, взрослый, спокойный, уверенный.

Он стоит в той самой комнате, которая была его детской. На нижних этажах слышен звон посуды, и громкие веселые разговоры.

Комната совсем не изменилась, кровать, комод, потертые старые игрушки. Его взгляд приковывает машинка. Она была красной, но время её не пожалело, превратив тогдашний красный цвет в темный, местами облупившейся грязно коричневый. Белая полоска стала совсем жёлтой, придавая машинке неопрятный и совсем некрасивый вид. Он касается изящными пальцами детской машинки, проводя вдоль корпуса, по когда то белой полоске. Его взгляд меняется. Нежность и тёплые воспоминания, я могу ощутить как они захлёстывают его. Я стою совсем близко, моя рука может коснуться его. Волос, губ, кожи... Я протягиваю свои тонкие руки к нему, на миг ощущая как он напрягается. Его взгляд меняется, в глазах появляется переполненная печалью и горечью волна. Она окутывает его. Моя рука, невольно потянулась к его волосам, они мягкие, прохладные, каштановые, мои...

«Ноа...» грустно шепчет он, а мое сердце делает трехметровый кувырок.

Он не чувствует меня, не ощущает. А мне хочется кричать, кричать что я здесь, с ним. Что я никогда его не покидал, что всегда был с ним. И я кричу, кричу его имя так, что в лёгких заканчивается воздух. Кричу так что мой голос срывается, на невнятные скрипучие отголоски. Я обнимаю его, хватаю за щеки, касаюсь его губ. Они холодные, но на удивление мягкие.

Он глупо усмехается будто сам себе, его взгляд опускается, глаза закрываются. Он проводит рукой по своему лицу, смывая остатки глупого порыва и грусти. Ставит на место машинку, в последний раз осматривая свою комнату, когда то казавшуюся ему такой огромной. И уходит. Щелчок в двери оглушает меня. Будто это не дверь закрылась, а мое глухо стучащее сердце.

Он спускается вниз по лестнице, и я впервые могу осмотреть его дом. Он небольшой, старый, но очень уютный. В столовой где накрывают стол, стоят фоторамки его детства.

«Кристоф и его новая машинка.»

Мальчик улыбается, его улыбка ярче чем солнце в этот день.

«Кристоф и школьные друзья.»

Он не улыбается, губы как всегда напряжены, рядом стоящие мальчишки смеются глядя в камеру.

«Кристоф забивает первый гол» Он держит свой футбольный мяч. Его взгляд яркий, но чего то не хватает.

«Вот он держит медаль и аттестат об окончании школы.» Он красивый, совсем ещё юный, но уже мужчина. Глаза светятся, янтарные, тёплые.

«Тут он с какой то девушкой» Слишком близко. Она улыбается и он тоже. Она держит его за руку, двумя своими ладошками. Смотрит не в камеру, а на него. Её глаза горят, влюбленностью. Этот взгляд всегда узнаваем, из всех обыденных он отличается. Так мы можем смотреть только если любим.

Он прощается с матерью и с остальными родственниками, идёт вдоль каменной тропинки вдоль дома. Его походка легкая, и казалось бы скучная. Он нажимает на пульт сигнализации и машина которая стоит у входа, откликается. Чёрный BMW. Ему подходит пролетает у меня в голове. И я улыбаюсь. Он вырос очень красивым мужчиной. Его красота спокойная, не броская, но есть в нем что-то такое, что заставляет меня смотреть на него не отводя свой взгляд.

Он садится в машину, на ходу заводя её. Машина отдаёт мощное урчание и лобовая панель зажигается разными красками. Он нажимает газ, спуская ручник, и машина плавно выезжает на дорогу. Он не оглядывается.

Сегодня очень пасмурно, вот вот польёт дождь. Густые тучи закрыли все небо, темными пятнами, местами даже черно серыми. Не успеваю понять, как на лицо капает. Дождь холодный, грустный, тяжелый. Как и мое сердце сейчас. Я делаю глубокий вздох, мои легкие окутывает блаженный свежий воздух. Прочищает мои мысли, душу, мою голову. «Кристоф» его имя у меня на устах. Оно ложится мягкой ватой, даря сладость и невообразимую нежность. Я люблю это имя. И оно так ему подходит. Не понимаю как, но чувствую как мое лицо расплывается в глупой улыбке. Он вырос, он уже взрослый мужчина. Сколько ему? На первый взгляд лет 28? Он очень изменился, не изменились лишь его янтарные глаза. Они все такие же. Нежные, тёплые, ласковые. Прекрасные. Они ранят мою душу, но без них не было бы меня. Этот мальчик мог видеть меня в детстве, знал мое имя. Но со временем, которое неумолимо двигалось вперёд, не забыл. Он помнит меня. Он видел меня, мое лицо. Которое я сам не помню. Которое я не могу вспомнить.

Трасса мокрая, скользкая. Машины летят, перегоняя друг друга. Все спешат, кто-то домой, к своей семье, кто-то навстречу, кто-то на собеседование, кто-то опаздывает на совещание. Звуки резиновых шин, слышны даже через густой дождь, который барабанит по крышам машин. Дорога такая длинная, что не видно конца. Асфальт успел намокнуть, и сделался совсем уж чёрным.

Мужчина который был за рулем грузовика, ехал на близлежащие строение. В этом районе строился новый квартал. Дома покупались ещё до начала стройки, всех привлекало место, лес и чистейший воздух. Водитель опаздывал, за сегодня ему нужно было сделать ещё четыре захода, но он не успевал, и казалось не успеет до конца рабочего дня. Начальник грозился уволить его, частые попойки влияли на его работу. Но он никак не мог потерять и эту работу, жена не простит, уйдёт. Набирая номер, он хотел поторопить рабочих, и сказать, что уже въезжает на подъездную дорожку, погрузка выгрузка товара, занимала большую часть времени. Но он не успевает, взгляд пролетает видя олениху. Она выпрыгивает на проезжую часть, так быстро что водитель не успевает среагировать. Он чувствует как под колёсами его грузовика, ломая кости и перемалывая как в блендере сбивается олениха. Он дергает руль вылетая на встречную полосу, его машину крутит в разные стороны, из-за дождя видимость никакая. Его встречает спасательный кювет, но он все же успевает зацепить встречную машину.