Текст книги "Тихий шепот любви (СИ)"

Автор книги: Виктория Роа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Знаешь, закрыв глаза не уйдешь от проблем, Лори. – Баше вздохнула. – и самое паршивое, что я не могу тебе ничем помочь.

– Разве я что-то просила? – Лора открыла глаза, и повернулась к оппонентке. – Баше, ты и так единственная, кто меня по-настоящему понимает. Мелиса, да… – женщина снова закурила, и речь ее больше напоминала оправдание. – она словно сестра мне по крови, а ты, словно любовница, что никогда не должна встретиться с женой, но ты ближе сердцу. Ты чувствуешь меня здесь…Лора поднесла раскрытую ладонь девушки и приложила ее к сердцу. – ты словно считаешь каждый стук. Читаешь библию? – удивленно спросила женщина. – неужели у тебя еще осталась вера?

– Если хочешь знать, то солнце продолжает вставать над землей, а значит, Бог еще не отвернулся от нас. – Баше улыбнулась. – что тревожит тебя? Я вижу, как ты волнуешь, но мне не прочесть в твоих глазах причину.

– Я переживаю за Нику. – Лора выдохнула колечком дым. – не представляю, где она сейчас может быть.

– Ты надругалась над ней, как один из этих грязных уродов в бордели, и еще удивляешься, что девочка хотела сбежать от тебя? – Баше ухмыльнулась. – ты слишком далеко зашла в своем желание воспитать «идеальную» девушку, служанку, рабыню или кого ты там пыталась создать. Она личность, и весьма себе неслабая. Я поняла это, когда после ваших с Мелисой домогательств, она столкнулась со мной в коридоре. Знаешь, было любопытно видеть ее ненависть к тебе, желание убить возможно, но таковое было. В любом случае, она не пропадет. Девчонка с подвешенным языком, с инстинктами хищника. Такие держаться на плаву до последнего.

– Все, что ты любила превратилось в пепел. К чему все идет?

– Ну, то что в пепел это точно. – Баше снова раскрыла библию. – в конце концов, никто мне не обещал, что я спасена от геноцида, и никто кроме Бога не может знать, когда придет моя кончина, где в роли палачей окажутся эти…

– Если кто-то захочет отнять тебя у меня, то я буду сражаться с тобой спина к спине до последнего вдоха. – прошептала Лора. – никто не смеет отнимать у меня то, что принадлежит мне. Понимаешь? Мне!!!

– Твоя благодетель ведет тебя на пути к безумию. Лори, ты уже людей оцениваешь, как вещи…

Лора могла существовать только днем. Ночью ее тысячи безумных лис вырывались наружу, разламывая ребра, вырывая куски души заставляя скулить, запутываться в простынях, теряться в иллюзиях и реальности не понимая, где и с кем она сейчас.

Глава 8

Ника.

*Лагерь Андрея.

*Четыре месяца спустя.

И я шепчу его имя словно одержимая мыслью, что сейчас он войдет, и заберет меня вновь. Я хочу почувствовать вновь, как его грубые ладони прикасаются к коже. Мне остается только кричать от той разрывающей мое сердце дикой боли, и слушать тихий шепот любви губ того, кто больше не сможет любить. Я словно прирученная птица желаю свободы. Словно приручённая пантера, что ластится в руках, но сердцем живет не здесь. Сколько ты еще будешь мне снится? Сколько еще я должна выплакать своих слез, чтобы ты смог ими умыться? Разожми же свои руки, дай свободу, позволь мне лететь.

Выть волком становится привычкой от которой следовало бы избавляться, хотя я и могла пасть перед очарованием этого самого Андрея, но все же, мое сердце больше не способно любить мужчин. Странно? Нет. Каждую ночь засыпая, я подолгу смотрю в окно, через которое можно сосчитать звезды, и мои плечи вздрагивают от прикосновений, но стоит обернуться, как я понимаю, что никто меня не дотрагивается, а ощущения лишь фантом того, что называют «воспоминания», что звалось когда-то счастьем. Мне не хватает Генриха, и, хотя я понимаю, что наши отношения больше напоминали брат/сестра, но все же, мое сердце болит по нему, а заменять этого мужчину остальными я просто не стану. Зачем мне другой мужчина, если, закрывая глаза при поцелуях с Андреем я вижу Генриха, но как только этот поцелуй прекращается, то я вижу не рыжие локоны того, кто подал мне руку, а его…другого…чужого.

Была причиной моих страданий и Лора. Я каждый день просыпаюсь с мыслью о ней, с переживаниями и порывами броситься прочь из этого русского лагеря, чтобы дойти до дома той, кто научила выживать в ситуациях дикой опасности, постучаться в двери той, кто смотрит свысока своим строгим взглядом, одновременно гладит щеку и бьет кнутом, но все же остается преданной тебе, остается на твоей стороне. Я хотела открыть глаза и увидеть пепелище вокруг, но только бы в этом пепелище меня обнимала Лора. Странно все это, и, хотя я не была сторонницей женской любви, женских связей, но какая-то привязанность была. Она соединяет нас словно пуповина, и иногда мне кажется, что мое тело горит огнем, пламенем, трясётся словно в одержимости, когда на том конце в агонии собственного безумства утопает Лора.

Я сижу на высоком булыжнике, что стоит возле спокойной, небольшой речки. Поджав колени к груди, и обнимая руками чашечки, я наблюдаю за Шурой и Марией. Шура командир полка, и просто прекрасная женщина, чьи голубые глаза так и напоминают мне воду этой реки. Такая же чистая, непорочная, нежная. Среднего роста, такого же телосложения. Ей двадцать восемь лет, и при своем возрасте, она выглядит, как подросток, которому просто пришлось повзрослеть. Ее длинные русые волосы собраны в тугую косу, которую при мне она распускала всего два раза. Шура сторонница строгих нравов, дисциплины и послушания в рядах своего полка. Вечная виновница несостоявшихся домогательств Андрея. Словно чувствуя своим нутром, она постоянно вваливается в коморку мужчины, когда тот распускает своим длинные руки слишком перегибая палку. Порой мне кажется, что между ними существует барьер, который каждый пытается нарушить, сломать, чтобы просто дать друг другу пощечину, но нужно признать, что с Шурой Андрей ведет себя колко, но все-таки сдержанно. Со мной Шура особо не общается, ибо считает, что именно я виновница торжества для Андрея, и именно из-за меня он распетушился сильнее прежнего, а я стараюсь просто не обращать на нее внимания, ибо мне и без нее есть, о чем думать.

В отличии от Шурочки, наша санитарка Мария – это полнейшая противоположность командирки. Сдобная, пышнотелая женщина с самой красивой улыбкой, какую только могла сотворить природа. Румяные щеки, курносый носик и эти ее хитрые, кошачьи, блестящие глазки чистого, насыщенного зеленого цвета. Ее волосы длиною чуть ниже плеч, и спрятаны под белой косынкой, но все же непослушные прядки выбиваются сквозь ткань, и Андрей, что так любит женщин, останавливается каждый раз, когда непокорные пряди нужно убрать за ухо. Низкорослая женщина тридцати девяти лет с золотыми руками и сердцем. Как я поняла, Мария родилась на Украине, и именно поэтому в разговоре часто пользуется двумя языками сразу, но солдаты, Андрей и Шурочка понимают все, о чем толкует санитарка. Мария любит помогать, и при чем делает это от чистого сердца. Так, например, она постоянно защищает меня от нападок Шуры, и в случае несправедливости, всегда ходит и просит за солдат перед Андреем. Он, конечно, тает от одного того, что Мария к нему обращается, и всегда дает добро на ее просьбы.

Так пока санитарка стирала свои бинты, тряпки в реке, я наблюдала за жизнью лагеря. Андрей вышел из своей коморки, и облокотившись плечом о дверной косяк, посмотрел на меня, и его хищная улыбка растянулась на все лицо. Это так странно, но, когда я увидела его впервые, то он казался мне красивым, да и чего скрывать греха, я и сейчас считаю его красивым, но только это лишь внешне. Внутри этого человека собрались демоны, которые не дают ему быть справедливым, добрым, да и к тому же, я прекрасно понимаю, что он хочет от меня. Дальше поцелуев не доходило, да и те он применяет лишь тогда, когда я не могу справится с истерикой. Тогда она нежно целует меня, гладить плечо и щеку, старается успокоить и помочь, но только вся его помощь обычно сводится к неприятным для меня домогательствам. В этом весь Андрей. От мыслей меня отвлекла Шурочка. Спрятав руки за спиной, она подошла к нам с Марией своим строгим шагом, и склонив голову на бок, посмотрела мне пристально в глаза. Какого черта ей опять нужно? Покосившись в сторону Андрея, она оскалилась, хмыкнула и снова посмотрел на меня.

– Долго собираешься прохлаждаться? – спросила Шура своим басистым голосом. – знаешь, кормить тебя это не проблема, но ты могла бы помочь на кухне солдатам. Почистила бы картошку или еще чего-нибудь. Не, ты, конечно, молодец и нужно это признать, – Шура выдохнула. – хорошо устроилась под крылом особиста, да только это мой лагерь, и я хотела бы, чтобы ты подчинялась правилам.

– А вот просто сказать ты мне этого не могла. – ответила я, и собиралась было направиться на кухню, но вдруг к нам повернулась Мария, и всучив мне таз с мокрыми тряпками улыбнулась.

– Що ти пристала к дiвчине, Шурочка? – женщина вытерла пот со лба. – Ника допомагає мені с бинтами, и к тому же, я сама позвала ее с себе, мила.

*Что ты пристал к девушке, Шурочка? Ника помогает мне с бинтами, и к тому же, я сама позвала ее к себе, милая.

– Я понимаю, что ты сейчас просто за нее заступаешься, но почему она ничего не делает в лагере? – Шура нахмурилась. – солдаты уже устали выполнять эту женскую работу, а у нас в лагере женщин-то всего пять. Ты, я, певичка будь она неладна, твоя медсестра и вот эта. – женщина кивнула в мою сторону. – поэтому, я хочу, чтобы она сейчас же направилась на кухню и я не принимаю отказов. В конце концов, командую батальоном, а какая-то неизвестного происхождения девчонка решила, что может рассчитывать на привилегии только потому что приглянулась этому уроду! Знаешь, Ника, а не пойти ли тебе туда откуда ты рухнула сюда?

– Шура! Що за розмови такі? Що ти таке говориш? – Мария бросила мокрую тряпку на землю. – досить розпускати свою погану мову! Я не дозволю тобі ображати дівчину. Тільки тому що знаю на що ти здатна. Якщо не хочеш проблем, то будь так добра, припини скрізь доводити свій авторитет. Скільки разів я повинна ще повторити тобі, що зараз ми єдині?

*Шура! Что за разговоры такие? Что ты такое говоришь? Достаточно распускать свой поганый язык! Я не позволю тебе обижать девочку. Только потому что знаю на что ты способна. Если не хочешь проблем, то будь так добра, прекрати везде доказывать свой авторитет. Сколько раз я еще должна повторить тебе, что сейчас мы едины?

– Именно вот эта твоя позиция и погубит тебя! – Шура скрестила руку на груди. – только я не понимаю, почему ты всегда на стороне других? Почему ты веришь этой диверсантке, а не мне?

– Тому що ця диверсантка, як ти її називаєш, дівчинка Лори. – Мария улыбнулась, и посмотрев на меня, подмигнула.

*Потому что эта диверсантка, как ты ее называешь, девочка Лоры.

– Откуда такие новости? – Шура вдруг утихла.

– Сьогоднi прийшло це. – санитарка вынула из кармана своего белого халата свернутый в шесть раз листок бумаги. – теперь тобi зрозумiло?

*Сегодня пришло это. Теперь тебе понятно?

Если честно, то я не понимала и половины из того, что говорила Мария, но вот «Лори» не распознать было бы трудно. Получается, все это время она про меня помнила, и каким-то образом она узнала, что я здесь. Вот только как? Если она знает, то есть ли вероятность, что она рядом? Но если она рядом, то нужно бежать и искать ее, чтобы предупредить об опасности. Вчера я слышала, как Андрей говорил про группировку «Белая Лилия» одному из своих командиров, и кажется, он хочет ее найти. Если все так, как я думаю, то в моей голове уже возник наглый, смелый, и одновременно противоречивый план.

В лагере поднялась суматоха. Солдаты поймали вражескую разведчицу.

– Джун… – прошептала Мария.

***

*час спустя.

Грациозная разведчица японских кровей Джун Тао была поймана из-за собственной неосторожности. Колючая проволока слишком плотно обвила женские щиколотки, и выбраться у нее просто не было шанса. Двое крепких солдат схватили миниатюрную девушку по обе стороны, и словно прокаженную вели на допрос к Андрею, который уже поджидал непрошенную гостью в своей коморке. Прикуривая от танцующего пламени свечи, мужчина встал возле своего стола облокотившись на столешницу левым бедром, и просто ждал, когда двери распахнуться и он столкнется лицом к лицу с непокорной девушкой, чье сердце хотело совершить храбрый для ее группы поступок. Как только азиатку привели силком в его обитель, Андрей приказал солдатам исчезнуть.

Мужчина обошел свою пленницу со всех сторон. Выдыхая горький дым ей в лицо, он все гладил черные, бархатные волосы. Пальцами проникая сквозь пряди, он наматывали длинные локоны на свою грубую ладонь. Резким движением руки он дернул назад ее шелковистые прядки заставив хрупкую женщину выгнуться идеальным крючком, и замычать сквозь засунутую в рот тряпку. Склонившись над ее открытым аккуратным ухом, Андрей прорычал.

– Скажи мне, дитя солнца, а ты хочешь выжить? – прошептал своим хриплым голосом особист, и девушка нервно закивала головой. – ты совершила очень плохой поступок. – его ладонь наклоняла голову девушки все ниже назад не отпуская перетянутых волос. – такой некрасивый поступок для такой нежной женщины. – Андрей уткнулся носом в ее шею, и скользя им ниже к груди просто вдыхал запах женского, соленого от пота тела.

Джун кричала во весь голос, когда мужчина вынул своего рода кляп, и раздел до гола ребенка солнца. Аккуратная, миниатюрная фигурка азиатки нравилась Андрею ровно настолько, насколько он любил чувствовать власть над такими хрупкими девушками. Маленькие плечики, плоская грудь с изящной талией, и небольшим пупком на втянутом животе. Черные, вьющиеся в мелкую кудряшку лобковые волосы, образовывали треугольник на заветном месте, и стоило мужчине опустить ладонь на мягкие волосы, как девушка замерла в его руках словно испуганный котенок. Слезы сами скатывались по ее щекам, и на все приказы прекратить плачь, она начинала срываться на страдальческие рыдания. Небольшие бедра вели вниз к хрупким щиколоткам, и миниатюрной ступне. Андрею нравилась бледная кожа этой девушки, и тем серее она казалась на фоне яркого, танцующего пламени огня.

Уложив девушку на стол, он сковал ее запястья тугой веревкой. Андрей развел в стороны ее аккуратные бедра оголяя беззащитную промежность от взглядов, от прикосновений. Повесив на обе ножки по тяжелой гирьке, он заставил ее ноги просто свисать со столешницы, что давало ему полнейшую власть над этой фарфоровой статуэткой, что должна была бы крутиться под лебединое озеро в какой-нибудь шкатулке, а не совершать разведку. Пытки воском только возбуждали воспалённые желания особиста. Так склонив одну из зажжённых свечек над телом Джун, он наблюдал, как горячий воск врезается в ее изящное тело растекаясь по груди, и застывая в ту же секунду. Капля воска ударилась о напряженный сосок, и девушка хотела было выгнуться словно кошка, но Андрей грубо сжал ее горло своей рукой не давая вдыхать воздуха, не давая ей права на жизнь. Как только Джун закатывала глаза и практически теряла сознание, он убирал руку, и несколько шлепков по щеке приводили в чувство испуганную разведчицу.

– Как твое имя? – спросил Андрей снова закурив.

– Джу…Джун… – прошептала девушка.

– Джун. – мужчина выдохнул в сторону дым. – красивое имя. Будет очень обидно, если это имя перестанет тебе принадлежать. – он положил ладонью на дрожащий женский живот. – поэтому, будь хорошей девочкой, и расскажи мне, кто тебя послал сюда, какие цели и все, что ты знаешь.

Остаться при чести или же наплевать на принципы и сдать со всеми потрохами Лору? Эти вопросы затуманивали сознание напуганной девушки. Она не знала, как правильно ей поступить, ибо сомнения окутали ее вуалью, что не позволяло думать ясно. Быть ли ей сейчас убитой этим садистом или же наплевать на достоинство, предать верность? Андрей же любовался, как азиатская разведчица извивается, как кобра в его руках от прикосновения горячего воска. Пытку таким способом он за пытку не считал, а скорее наоборот, первый шаг к удовольствию, первый шаг к познанию того, на что способно твое тело в моменты адской агонии в руках земного Дьявола.

– Джун, – Андрей снова выдохнул. – я жду.

– Если я скажу, то Вы отпустите меня? – прошептала сквозь частое дыхание девушка.

– Конечно. – мужчина облизнулся. – неужели ты думаешь, что я свое слово не держу?

– Меня послала сюда Лора. – шептали в страхе тонкие, женские губы. – она сказала, что ты работаешь на гитлеровской стороне, и докладываешь его солдатам о русских поселениях и солдатских лагерях.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина, и хищная улыбка Андрея только распыляло встревоженный рассудок девушки. Докурив сигарету, мужчина воткнул бычок в женский пупок оставляя ожог. Джун кричала во весь голос срывая его, а Андрей просто наблюдал за тем, как змея боится огня.

– Малышка моя, ты не только разведчица, – Андрей облизнулся. – ты еще и жалкая предательница…

***

*Спустя два с половиной часа после взятия Джун Тао.

*Ника.

Мы обернулись, когда двери коморки особиста раскрылись, и он, грубо сжимая рукой волосы девушки, швырнул обнаженную азиатку на грязную землю с приказом «Расстрелять предательницу». Солдаты не могли ослушаться. Бегло оглядывая незнакомых людей в последний раз, Джун увидела Шуру, и ее зрачки расширились размером с круглую монету. Тонкие молочно-розовые губы шептали о помощи, но было поздно. Один из солдат, что так хотел угодить Андрею выпустил в бедную девушку полную обойму патронов, не оставляя на ней и живого места. Особист молча выкуривал очередную сигарету, и стоя у высокого дерева просто наблюдал за происходящим. Довольный собой, своей работой, он упивался властью своего положения. Как только душа покинула хрупкое тело Джун, он бросил окурок в сторону реки, и выдохнув носом шквал горького дыма, направился обратно в свою коморку, но на пути к ней его перехватила Шура.

– Я ненавижу тебя. – кричала девушка. – какого черта здесь приказы отдаешь ты? Почему находясь в моем лагере, ты смеешь раскрывать свой рот и отдавать приказы?

– Александра Семеновна, простите, что мое положение стоит выше Вашего, и будь другая ситуация, то я, конечно же, как покорный слуга, склонился бы Вашим приказам, – мужчина грубо сжал ее локоть. – здесь ты мышь, а я ночная, хищная птица, что сожрет тебя и не подавится. Смирись с этой участью, или отправишься за этой гадкой предательницей, что сдает со всеми потрохами своих людей.

– Да только ты не лучше ее. – закричала Шура толкнув в сторону особиста. – сгоришь в аду, жестокая скотина!

Чтобы сгладить нарастающий ком хаоса в лагере, к Андрею медленно подошла Мария. Игриво водя лепестками крупной ромашки по своей румяной щеке, она нежно припала ею на крепкое, мужское плечо, и Андрей по привычке обнял ее.

– Андрей, не звертай на Шурочку увагу. Дівчинка явно загралася, але не сірчай, пройде час, і жіноча ніжність ту годину ж повернеться до неї.-проурчала своим нежным голосом санитарка.

*Андрей, не обращай на Шурочку внимание. Девочка явно заигралась, но не серчай, пройдет время, и женская нежность тотчас же вернется к ней.

Андрей ничего не ответил Марии, а лишь повернулся ко мне, что заставило жилки вздрогнуть.

Глава 9

Ника.

*Лагерь Андрея.

*С момента смерти Джун прошел месяц.

И если мне дали еще один шанс обнять Генриха, то не раздумывая, я бы крепко обнимала его тело, и знаю, что была бы не в силах ослабить свои руки, чтобы позволить ему уйти снова в свой последний путь. Что со мной происходит? Почему с каждым днем я тоскую по нему все сильнее? Разве это чувство моей влюбленности уже не должно было просто выветриться? Или…может быть, я ощущаю взгляд Андрея и мне просто хочется видеть вместо него Генриха? Я позволила себе смотреть на особиста, как на мужчину, чем вызывала настоящий протест в обществе Шурочки и его солдат. Они откровенно смеялись надо мной, подшучивали (весьма пошло, нужно признать), и все время шептались. Я была готова начать ругаться со всеми, но каждый раз меня останавливала Мария. Она возникала из ниоткуда, резко, и смело. Если честно, то я восхищалась ее смелостью.

– Я дивлюся вам всім так весело. Дивіться, не надірвіть животи, тварини. – говорила уверенно Мария, и стоило кому-то возразить ей, как она резко разворачивалась, и ее белый халат развеивался на ветру чуть задираясь на ее округлых ягодицах. – Якби я була вашою мамою, то давно б померла з сорому, що хтось із вас мій син.

*Я смотрю вам всем так весело. Смотрите, не надорвите животы, животные. *Если бы я была вашей мамой, то давно бы умерла со стыда, что кто-то из вас мой сын.

Это был один из тех вечеров, когда я, словно предательница гонимая, прошла мимо насмехающихся надо мной людей к озеру, где Мария собирала ярко-желтые цветы, что так любят воду, чтобы сплести венок. Она вообще любит плести разные вещи: цветочные венки, браслетики-однодневки, и видно, что это приносит ей удовольствие. Я села все на тот же высокий булыжник, поджала колени к локтям, и санитарка, повернувшись ко мне, нежно надела мне на волосы венок из этих пахучих летом цветов.

– Дя… – я задумалась, но быстро вспомнила слово, что обычно произносит санитарка, когда Андрей снимает сухое белье с веревки, и приносит ей. – дякую. – я залилась стеснительным румянцем, ибо говорить что-то человеку на его языке, когда слова ты знаешь не полностью, как-то волнительно.

– Бычу ти потихоньку начинаешь мене понимать. – улыбнулась санитарка, ласково погладив мои мягкие волосы.

*Вижу ты.

– Маша, можно вопрос? – я подняла на нее глаза, и увидела поистине материнскую улыбку, что полна добра и заботы.

– Звісно. – Мария поджала под себя юбку, и аккуратно села с краю на камень рядом со мной.

*Конечно.

– Тебя ждет дома кто-нибудь? – спросила я, и заметила, как на глазах Марии выступили слезы.

– У меня с мамою дома остались две дочки, и знаешь, я чувствую, как девочки скучают по мне, по Олеже. Муж мой летчик, Ника, он так любит небо, что я боюсь однажды понять, – она облизнулась. – понять, что Олежа совершил свой последний в жизни полет, и я с этим ничего не смогу поделать. Ты не представляешь, как я за ним скучаю. Безумно скучаю. – Маша вздохнула. – я жду, когда война кончится, чтобы наконец-то обнять семью. Это мое единственное желание, мила моя. – санитарка.

Я не могла сдержаться, и рассказала Марии все, как было у меня. Наверное, это была ошибка с моей стороны, но держать в себе все это становится просто невыносимо. Мне скоро шестнадцать, а я не могу разобраться, что со мной происходит. Почему детская любовь, что переполняла меня к Генриху сейчас больше напоминает дикую, сжигающую изнутри страсть к Андрею, и как объяснить то, что, когда он говорит с Шурочкой меня охватывает настоящая ревность. Как объяснить то, что я мозгами понимаю абсолютно все: для Андрея я всего лишь глупая, влюбленная в некий идеальный образ девчонка, но, как тогда я могу объяснить себя? Я беспомощно тону в собственных чувствах, и сделать с этим ничего не могу. Тяжело. Мне очень тяжело.

– Быть может, твоя сердце просто не может отпустить Генриха, в то время, как повзрослевшее тело, – ее нежная ладонь приобняла меня за талию. – осознанно желает Андрея, маленька моя?

– Повзрослевшее тело? – удивленно переспросила я. – что это значит?

– Каждая женщина проходит этот странный период в свого життя. – Мария улыбнулась. – тело начинает реагировать на другое тело совершенно иначе. Если, когда тi была в борделе, то приходилось просто это делать, то сейчас, – санитарка пыталась подобрать слова, но почему-то стеснялась что-ли.

*своей жизни

– Я понимаю о чем ты говоришь. – я вздохнула. – хочешь сказать, что это совершенно нормально?

– Зовсім. – Мария ласково погладила мои волосы.

*Совершенно.

Если все так, как говорит санитарка, то это многое объясняет. Все это какой-то минутный позыв, минутное требование, а не постоянное желание. Нужно ли с этим бороться? Что если я смогу подыграть Андрею, чтобы мой план все же осуществился? С другой стороны, я постоянно слышу, как Шура рассказывает Маше о том, как хочет убить особиста, и тогда я начинаю волноваться за Андрея, но вспоминая то, как жестоко он обошелся с азиаткой, я начинаю разделять чувства Шуры. Опять же, мое желание полюбить его или же убить всегда оставляют весы в равновесии, что меня, если честно, то пугает.

С каждым днем выбирать становится все тяжелее и тяжелее. Я словно хожу по краю, и в лицах солдат, Шуры вижу то равнодушие, каким награждают исключительно предателей. Не приходится ждать ответа, ибо на все мои вопросы они всегда молчат, не говорят ничего, и как-то раз, когда я возвращалась в коморку Андрея, один из солдат выставил ногу вперед так, чтобы я полетела через него, но тут вовремя поспела Маша. Она не дает другим обижать меня, и, хотя мне абсолютно все равно, я все чаще думала о побеге. Да, словно загнанный щенок желает всем своим сердцем вернуться к ногам хозяйки, так и мне тесно в этом лагере. Словно все вокруг сдавливает меня, сжимает по рукам и ногам, и самое противное, что от меня ровным счетом ничего здесь не зависит.

Каждую ночь я впадаю в безумие. Тело непослушно мне, и я, как его раба, не могу совладать с той страстью, что оно испытывает с заходом солнца. Голос садиться от поскуливаний, а мои руки стараются незаметно касаться шеи, груди, живота, и жар, что обжигает мои руки становится только сильнее. От похоти женской страсти не существует лекарства, и даже всевышний бессилен при одном только взгляде на женщину. Но я стараюсь не терять головы, хотя речи становятся тише, грубее. Это схоже с ломкой по любви, наркотическому опьянению, желанию забыться. Андрей знает…он все знает, что со мной, но только не говорит. Еще недавний план по его соблазнению во имя справедливой мести, сейчас мне кажется настоящим спасением.

Ночь. Она моя молчаливая сестра, что не выдает тайн, и умеет хранить секреты. Я не боюсь ничего вокруг, чем очень сильно раздражаю Шуру. Так, сорвав тонкий колосок, я направилась в сторону бывшей деревни, где стоят высокие копна собранного сена. Здесь прохладно, и, хотя сейчас разгар июля. Так коснувшись ладонью шеи, я почувствовала, как капля пота скатилась по ней и сползла на спину оставляя свой влажный отпечаток. Нежно-прохладный ветерок ласкал мое влажное тело, и я, резко наклонившись вперед, собрала непослушные волосы в высокий хвост, затянув его тугой лентой. Вдруг, резкий мужской кашель привлек мое внимание, и я из-за чистого любопытства направилась на звук, что раздавался за одним из высоких массивов сена. Аккуратно коснувшись выпирающих колосьев сена, я посмотрела за массив, и увидела Андрея. Он прислонился спиной к колючему сену, и медленно курил свою горькую сигарету подняв голову на ночное небо.

– Еще одна наша неожиданная встреча, и я подумаю, что ты следишь за мной. – я робко улыбнулась. – Андрей, что ты тут делаешь?

– Если честно, милая, то думаю. – Андрей облизнулся. – я, в отличии от тебя, здесь бываю часто, и откуда мне знать, а вдруг это ты за мной следишь?

– Если бы все так и было, то Шурочка выдрала бы последние волосы на своей голове от бешенства, и мне пришлось бы вытирать пену у ее рта. Мне кажется, что она ревнует тебя ко мне. – я аккуратно села рядом с Андрее облокотившись макушкой о его плечо. – ты здесь желаемый всеми мужчина, наверное, это здорово?

– Прям всеми? – Андрей затушил сигарету, и приобнял меня левой рукой.

– Угу. Санитарка от тебя точно без ума, как и повариха, а Шурочка задевает тебя не просто так. Специфика таких, как она простая, и скорее всего, это ее способ обратить твое внимание. Шурочка привыкла быть командиром, а не женщиной, поэтому и с тобой желает подчинения.

– Забавно, ты так открыто говоришь про всех в моем лагере, но совсем забываешь про себя. – особист улыбнулся. – что же на счет тебя?

– А что я? Я не стану переходить дорогу Шуре.

– Да плевать на Шуру. – прохрипел своим тихим голосом Андрей. – я хочу, чтобы ты ответила мне. – его ладонь сжала мою кисть пальцы в пальцы. – желаемый ли я тобою?

Его руки это что-то невообразимое. Аккуратные, тонкие запястья, тонкие, длинные пальцы от прикосновений которых чувствуешь себя беззащитной овечкой, что так робко подставляет мордочку, чтобы хозяин коснулся кудрявой шерстки. Андрей водил раскрытой ладонью своей правой руки по моему лицу, и я видела, как звезды блестели в его нежных глазах. Пальцы касались щеки, скользили к губам и большим пальцем он провел по моим чуть влажным губам, задевая нижнюю губу, а после спустился к подбородку, но не успокоился, и как только его сильные, хоть и тонкие пальцы сжали мои скулы, я заскулила от нарастающего кома неизвестного моему телу чувств.

Что же со мной происходит? Почему я позволяю ему целовать меня так влажно, так сладко, но не напиваюсь этим? Почему же с каждой секундой я хочу только больше? Аккуратно сев на его пах, я склонилась к мужскому лицу, и впилась губам, словно вампир в его. Длинный, мокрый язык проник в мой рот, и я чувствовала, как от каждого прикосновения к моему язычку, я становлюсь горячее. Он остановился, а я жадно хватала воздух, и извивалась словно змея, от щекочущих шею ощущений, но извилистые движения Андрея сменились на грубые, долгие поцелуи. Я ощущал нежной кожей ту оставленную влагу от губ Андрея, ибо ветерок холодно обдувал эти следы.

Расстегнув на своем теле тонкую гимнастерку, я оголила набухшую грудь. Словно молнии пронзили мое дрожащее от каждого прикосновения тело, как только я почувствовала, грубые, наглые сжатия рук на нежной коже молочного достоинства, ощущения поцелуев, что резко сменялись укусами и сосанием твердевших сосков. Почему я не могу остановиться? Елозя промежность по мужскому паху, я отчетливо ощущала, что точно хочу сейчас. Неподалеку от нас раздавались голоса солдат, их смех. Они рассказывали друг другу про Шурочку, про Марию и…про меня. Отзывались обо мне, как о женщине легкого поведения, что пользуется привилегиями особитса путем грязного занятия любовью. Это отвлекло меня от нарастающего удовольствия, я выпрямилась сидя на Андрее. Каждый из этих уродов пересказывал обо мне одну и туже историю, как я работала на немцев, как ублажала их, и была посмешищем. Впрочем, они решили, что им я и осталась, раз считаю, что смогу отмыться от вражеской спермы и стать своей.

Все это заставляло меня трястись от злости, но вдруг, я почувствовала, как ладони Андрея проникли под юбку, и я вернулась в нашу с ним игру тел. Пока солдаты переговаривались между собой, что-то шутили и не прекращая смеялись над очередной шуткой, я почувствовала, как твердый мужской орган упирается в мою промежность. Прикусив губу, я плавно опустилась по этой жерди вниз, извиваясь от одного чувства, как он проникает глубже и глубже. Как только я полностью опустилась вниз, мне стало дурно. В глазах закружилось, на секунду потемнело, и я боялась сорваться на громкий стон. Андрей приподнялся, и придерживая левой рукой мою поясницу, правой он зажал мне рот продолжая проникать в мой сочащийся бутон сильнее и сильнее. Я видела, как он задерживает дыхание, а после жадно хватает воздух стараясь не шуметь. Солдаты словно не собирались никуда уходить, и от этого по телу стекал горячий, нервный пот.