Текст книги "Вопросы цены и стоимости (СИ)"

Автор книги: Виктория Абзалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Он не успел – Ожье оказался быстрее:

– Равиль?! – в голосе мужчины был уже страх, но юноша его не слышал, сосредоточенный целиком на том, чтобы еще и не расплакаться как обиженному недорослю.

– Не смейте! – Равиль сопротивлялся хватке на плечах так, как будто от этого зависела его жизнь.

Уж рассудок точно!

– Не смейте…

Не смейте так лгать, это же хуже любой муки!

Нет, любимый никогда бы не стал так врать, не стал бы издеваться над чужой болью! И от этого еще хуже: от того, что иной «любви», чем была до сих пор, у них не будет…

– Пустите! Пусти…

– Малыш, да что с тобой?! – Ожье не шутя тряхнул отбивающегося юношу.

…Единственное, чего он по-настоящему хотел – быть любимым не кем-то, а именно этим человеком. Во всех смыслах слова «любимый» – и в единственно верном! Куда там идолам и божествам – все они меркли перед тем, кто наиболее полно воплощал собой понятие «мужчина»… Он бы жизнь ему отдал: прожить жизнь ради кого-то гораздо труднее, чем в порыве из-за кого-то умереть. Он не мог уйти, а теперь не мог больше оставаться… Вынести все это.

И когда все невозможности сошлись вместе – в руках Ожье, в качестве вознаграждения за честное признание, оказалось лишь бесчувственное тело.

Обеспамятовавший юноша у него на руках казался невесомым, почти бесплотным. Безгранично хрупким – до замирания сердца. Как видение… призрак мечты. Он смотрелся тонкой веточкой, бледным весенним побегом на пасмурной проталине – и это его дикий кусачий лисенок?

Ожье словно впервые его увидел: какие нежные у его мальчика ресницы… линия гладкой щеки и высоких скул невыразимо трогательна. И сколько уязвимости в изгибе губ, открытой шее, беззащитной ямочке между ключиц, сколько обреченной упрямой гордости в всегда прямом развороте плеч, дерзко раскинувшихся крыльях бровей… Почти прозрачные тонкие ладошки и длинные идеально ровные пальцы с местами по-детски обкусанными ногтями… Господи, он же и есть ребенок почти, ему же едва 18ть, да еще всякой мразью истоптанный по самое некуда!

Бережно уложив Равиля на кровати в комнате, которую тот занимал, мужчина попросту разорвал шнуровку на вороте, чтобы облегчить ему вздох, осторожно отвел с лица спутанное облако кудрей. Лисеныш…

Когда он стянул башмаки, еще не полностью пришедший в себя юноша с судорожным вздохом дернулся в попытке толи отвернуться, толи свернуться, толи оттолкнуть того, кто его касался.

– Шшш, – Ожье придержал его легонько, – тише, рыжик… тише, успокойся, маленький…

От звука его голоса, Равиль рванулся сесть, задохнулся, закусив в раз задрожавшие губы, и рухнул обратно на постель с еле слышным всхлипом:

– Хватит!!!

– Хорошо, лисеныш, я сейчас уйду, – приговаривая с ласковой силой, мужчина уложил его удобнее и отстранился, выпрямляясь, – ты только успокойся немного! И не вставай, тебе сейчас не стоит…

Он давно знал, что привычка Равиля держать все в себе рано или поздно может обернуться тяжелым срывом, и в этот момент преобладающими чувствами были тревога и страх за него. Они рвали надвое от желания обнять парнишку, гладить, шептать в ушки что-то глупое, но успокаивающее, и сознанием того, что как видно, именно его присутствие для юноши сейчас невыносимее всего и может обернуться чем еще похуже.

Ожье было не по себе. Обморок, точно высверк молнии, осветил до поры скрадывающиеся повседневностью особенности и акценты в чертах, и теперь бросалось в глаза, что мальчик измучен, зачах, уязвлен и истерзан переживаниями. Когда у Равиля больше не осталось сил натягивать на себя привычную маску бодрого бесстрастия или азартного отпора, становилось видно, что от впечатлившей переборчивого торговца яркой вспышки осталась болезненная тень.

Неужели это его вина? И если да, то в чем?

«Рыжий мой звереныш…»

Мужчина не сразу отвернулся, лаская взглядом то, что по своей же воле отказался ласкать иначе – и куда их это чертово благородство завело?

Но по– другому не мог. Как оказалось, даже бессознательно не мог допустить мысли, что пуганный лисъ ластился бы к нему из чувства долга, признательности. Собака, вон, тоже руки лижет и хвостом виляет от радости!

А его мальчик заслуживает совсем другого, и сам он другой, и не простил бы чего-то подобного обоим, а еще точнее – занес бы в длинную графу «неотложные нужды», чтобы потом постараться надежно забыть все, как своих прежних хозяев… До следующего кошмара.

За что? Действительно, за что – юноша даже договорить не смог! За что было взваливать на него выбор между долгожданной нечаянной свободой выбора и благодарностью к спасителю, уважению и привязанностью к старшему товарищу?

Ожье взглянул в помертвевшее, отрешенное ото всего личико, и ничего не сказал больше. Не сделал, шагнув через порог распахнутой двери навстречу шелесту женских юбок.

«Я тебе не хозяин, малыш. У тебя не должно быть хозяев, только любовь и счастье».

***

Нет ничего хуже, чем война в доме. К великому облегчению, Катарина Грие встретила мужчину гораздо спокойнее и сдержанее, чем могла бы жена, муж которой устроил выяснение отношений с любовником, приревновав того к ее же брату.

Увидев сквозь дверной проем за плечом Ожье заботливо уложенного на кровати юношу, она лишь пожала плечами, заметив задумчиво без тени издевки:

– А ты будешь хорошим отцом.

Именно подобное ровное замечание удивило, как ничто иное! Конечно, между ними существовала договоренность, но та легкость, с которой молодая женщина приняла возможные отношения супруга с хорошеньким мальчиком, как собственно и самого мальчика – неизвестно откуда и кого – под семейной крышей, не могла не поразить. Ожье даже не нашелся сразу, что сказать ей, но смысла откладывать разговор или кривить душой не находил.

– Как ты понимаешь, он для меня совсем не сын, – четко и недвусмысленно сообщил мужчина, прямо глядя жену.

Откровенность и категоричность его признания тоже удивили Катарину.

– Надо же… – она несколько растеряно покачала головой, с интересом вглядываясь в мужа, – как оказывается у вас все… – подобрать подходящее определение получилось не сразу, – запущено!

– Прости, – уронил Ожье, но сожаления в тоне не было.

– За что? – женщина снова небрежно пожала плечами. – Любовь и верность можно понимать по-разному. Жена выходит за мужа и приносит ему клятвы. Как бы там ни было, но о своих я пока не пожалела.

Катарина говорила искренне. Страсти приходят и уходят, чувства нежные – тем более материя тонкая, эфемерная. Зато мало кто из мужчин оказывает жене подобное уважение, а уж что бывает при его отсутствии, она довольно насмотрелась в отчем доме.

К тому же, честность и прямота очевидно лишь расположили мужа к ней еще больше. Ожье восхищенно помотал головой и, взяв за руку, не поцеловал ее, а сжал, как пожал бы руку товарищу и надежному партнеру. Что ж, по крайней мере, одна проблема во всей этой ситуации, ему не грозит! И хотя бы этому уже можно порадоваться.

Катарина ответила на пожатие мужа не менее твердым и уверенным.

– Я послала за лекарем, – деловито сообщила она, возвращаясь к насущным заботам.

Молодая женщина уже отошла, но у лестницы внезапно задержалась:

– Этот мальчик вам дорог. И я тоже не желаю ему зла. Я не знаю, что произошло между вами, и не буду лезть в ваши отношения, но не могу не предупредить. Ксавьер умеет добиваться своего не только в ведении дел, однако он не тот человек, который может составить чье-то счастье. Я уверена, отец знает больше моего, но во-первых, в последнее время пресловутое ведение дел зависело от Ксавьера, и потом, мужчины обычно относятся к таким вещам по-другому. Пока речь не заходит об их дочери. Или сыне. Или НЕ сыне, – Катарина обернулась к мужу, позволяя увидеть, что она не шутит и не играет. – К тому же, мой братец прекрасно умеет… обстряпывать свои делишки и заметать следы. Если бы не болтливый язык Дамиана, я бы может тоже ничего не узнала, при этом прожив с ним в одном доме. Но Дамиан дурак, а мне не хочется думать о том, чего он может НЕ знать.

По мере ее слов, Ожье хмурился все больше. Чутье его никогда не подводило и сидеть сложа руки, ожидая у моря погоды, он тоже не умел. Однако как бы все не обернулось, пострадает в первую очередь Равиль…

Пат. Либо рано или поздно новый срыв, в случае если Ожье начнет давить и запрещать. Либо мальчиком попользуются, наиграются и бросят – глаза заволокла белая пелена от одной мысли даже не о чем-то подобном, а уже от самого первого предположения…

Выход есть, потому что выход есть всегда. И он его найдет!

– Спасибо, – поблагодарить жену Грие не забыл.

Катарина коротко кивнула в ответ.

***

Первым осознанным чувством стал дикий стыд. Боль уже ощущалась как нечто само собой разумеющееся и привычное, а вот стыд был обжигающим. Даже открывать глаза было мучительно, и никакого желания это делать Равиль не испытывал, прикусив губы, чтобы не скулить в голос.

Хлопоты вокруг него и приговоры явившегося с похвальной скоростью врачевателя, только подливали масла в огонь.

– Ох уж молодость-молодость! – с лукавой улыбкой вздыхал щуплый сутулый лекарь с вдумчивым морщинистым лицом, пуская юноше кровь. – Кровь играет как крепкое вино, и главное, чтобы она не ударила в голову…

Голова в самом деле раскалывалась, немилосердно ломило виски. Равиль пытался просить, чтобы его просто оставили в покое, но безуспешно.

– О! – восхитился метр Парри, услышав арабское понятие, – приятно видеть образованного человека!

Следующее слово, пришедшее юноше на ум, было далеко не столь ученым и почерпнуто из лексикона заядлых клиентов заведения братьев Пайда. В этот момент больше всего на свете хотелось тихо умереть. В одиночестве.

– Аль-хиджама, – продолжал меж тем вещать пожилой медик, пристально следя за тяжелыми темными каплями, падающими в медный тазик, – как наверняка известно такому достойному молодому человеку, приветствуется почитателями Аллаха, столь сведущими в науке, коею почел своим призванием ваш покорный слуга. Пророк Мухаммад говорил: "Целительная сила находится в трех вещах: в глотке меда, в кровопускании и прижигании. Пророк делал кровопускание в верхней части спины, меж лопаток и на шее, но вена на руке в нашем случае более удобна…

Он даже подмигнул юноше, чем окончательно ввел Равиля состояние прострации.

– Горячка чувств может быть весьма опасна, и перейти в горячку более прозаическую, – наставительно закончил метр Парри, перевязывая его руку и вливая в и без того замученного, несчастного юношу нечто, разившее валерианой, настолько, что оставалось удивляться, как сюда еще не сбежались все коты в округе.

И удалился, авторитетно заявив чете Грие:

– Я вижу недостаток флегмы и явный избыток черной желчи. Советую, не потреблять горячую пищу.

За его спиной супруги не сговариваясь переглянулись, Равиль же к этому времени уже крепко спал, как может спать только измученный до крайности человек.

Он проснулся лишь следующим утром, еще до рассвета, и не торопился ни вставать, ни оповещать кого-либо о своем самочувствии. На свежую голову стыд накрыл юношу с удвоенной силой, как штормовая волна.

Да что же с ним творится?! Господи, это же надо до такого докатиться… Закатить истерику, как буйнопомешанному, куда там пляске Святого Витта, а потом грохнуться в обморок, как перетянутая корсетом хлипкая барышня. И было бы из-за чего! Из-за простых слов, означающих, что за него беспокоятся и заботятся, что он не пустое место, о котором забывают сразу, как только вынут член из растраханной задницы, успешно облегчив себе напряжение в чреслах.

Чего на стенку лезть, ведь не было у него никогда ничего даже близко напоминающего подобное отношение! Ну не любит его Ожье в лирическом плане, так, как говорится, любовь предпочитает равных, а по сравнению с Ним Равиль и есть мелочь… В любых смыслах.

Ни один человек никогда не сможет с ним сравниться, и мечтать о взаимности, пожалуй, действительно было глупо и самонадеянно, – четко обозначил для себя юноша.

И сорвался он глупо! Ведь сам все решил, определил, что его безумие больше продолжаться не должно. Он может так жить, сможет научиться испытывать к другому мужчине привязанность, влечение, интерес. Сможет переступить свое прошлое общей подстилки и начать жизнь с чистого листа… Да и, спрашивается, может ли Ожье относиться к нему иначе, чем к недоразумению, после эдаких ребяческих выходок?

Юноша встал с постели и занялся своими повседневными обязанностями, не обращая внимания на слабость. А когда с утра пораньше заявился Ксавьер со своим предложением, Равиль больше ни минуты не сомневался в своем поступке.

– Ты что-то бледный сегодня, – Ксавьер сидел рядом, обнимая юношу за плечи, и второй рукой как всегда накручивал темный локон на палец.

– Нездоровится, – это была почти правда.

– Не из-за вчерашнего ли? – приподнял бровь мужчина, о скандале он уже знал от слуг, пусть и не в подробностях.

– Нет, – коротко уронил Равиль.

– Что произошло?

– Ничего особенного.

Равиль слегка отстранился, поморщившись: соврать получилось не очень складно. Обманывать не хотелось вовсе, но не заявлять же прямо «я люблю другого, а тебя еще только попытаюсь, уж не обессудь»…

– Поль, – серьезно и где-то даже проникновенно вдруг обратился к юноше Ксавьер, неумолимо прижимая его к себе все плотнее, – малыш, ты ведь знаешь, что нравишься мне. Очень нравишься. Я бы сказал «люблю», но это слишком громкое слово, и упоминать его пока рано. Но… я уеду еще до конца месяца и надолго.

Распахнув глаза, Равиль растеряно ждал продолжения, и оно не замедлило последовать.

– Я прошу тебя поехать со мной.

Предложение было настолько неожиданным, настолько не походило на все, что юноша мог ожидать, что он не сразу нашелся, что сказать, да и вопрос вырвался до нельзя глупый:

– Для чего?

Не такая уж и глупость, хотя как посмотреть. Ксавьер от души рассмеялся, – а то могут быть какие-то сомнения для чего!

– Поль! Ты чудо… – развеселившийся мужчина легонько чмокнул юношу у ушка, не обратив внимания на то, что Равиль едва не дернулся в сторону, но сдержался в последний момент и только тихо перевел дыхание. – Во-первых не «для чего», а потому что. Потому что я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Я хочу, чтобы мы были вместе, а как я слышал, потомки римлян на связь двух мужчин смотрят более свободно…

Судя по знакомой складочке меж бровей, мальчик задумался.

– Если тебя волнует повод и твое положение, то ты знаешь язык куда лучше меня и переводчик бы не вызвал удивления… Я не принуждаю тебя, как видишь, лишь прошу подумать и выбрать!

Было ли дело в мастерстве охотника, или же в том, что жертва была уже загнана, но ни одна стрела не прошла мимо. Обрушь Ксавьер парню на голову заверения в пылкой любви, внезапно вспыхнувшей для него путеводной звездой, Равиль бы попросту не поверил. Либо испугался бы, а еще вернее, на собственном опыте ощутив, насколько мучительным может быть безответное чувство, не решился бы воспользоваться им, зная, что никогда не сможет ответить с такой же силой. Однако он услышал не о великой любви, а о взаимном влечении и готовности дать ему возможность стать чем-то большим. Это юноша понял, ведь и сам подразумевал нечто подобное.

Кроме того, решение оставалось за юношей, и Ксавьер ждал его, не безразличный к мнению своего возможного любовника… А занятие переводчика, – что как не уважение? Ведь тогда он будет получать свое содержание за работу, а не за место в постели господина… Равиль не девушка, чтобы ждать предложения руки и сердца, однако то, о чем ему говорил Таш, походило именно на него за исключением само собой венчания. Ему предлагалась не случайная интрижка между делом, а долгие, и значит, постоянные отношения – не этого ли он хотел и ждал?

Мальчик молчал, и Ксавьер мягко заметил:

– Я тебя не тороплю, малыш.

Юный Поль не обманул его ожиданий, тут же вскинув на мужчину задумчивый взгляд:

– Когда вы уезжаете?

– Недели через две. Если ты согласишься, задерживаться мне будет не зачем…

Равиль снова отвернулся. Упускать такую возможность – вот что было бы глупо! Что касается отъезда, – сам ведь решил научиться жить без Ожье. Не видя его изо дня в день это должно быть легче, и возможно, долгие мили между ними успокоят упрямое сердце, а боль неутоленных желаний сменится обычной естественной благодарностью и признательностью… Ведь говорят, что потом вспоминается только хорошее, а Ожье ему ничего дурного и не делал.

И все же он не смог произнести единственное слово, которого от него ждали:

– Я скажу завтра, хорошо?

– Конечно, – Ксавьер нежно улыбнулся, поправляя юноше волосы, и заметил, поднявшись. – Грие не имеет права тебе запрещать, если ты волнуешься об этом. Он опекун тебе, а не хозяин как рабу, и не может мешать.

На самом деле, Таш был уверен, что Ожье не только вмешается самым решительным образом, но и даже надеялся на это. Было бы замечательно, если бы лисенок взбрыкнул, хотя бы из чувства противоречия, столь свойственного вчерашним подросткам, и пожелал своему попечителю не соваться с проверками под чужое одеяло. Тем более, уж чья бы корова мычала!

– Если захочешь, я сам поговорю с ним, и… я приму любое твое решение, малыш.

О да, какие могут быть сомнения!

– Я скажу завтра, – упрямо повторил юноша, так и не подняв глаз, пока мужчина не ушел.

Он думал не о том, помешает ли Грие ему сойтись с Ксавьером, а о том, что помешало им с самим Ожье. И наверняка не позволит начать что-нибудь серьезное с любым другим. Равиль представил, что Таш узнает о том, какую именно «школу» прошел «малыш Поль» и содрогнулся. Не справедливо, что он может надеяться на счастье лишь обманом, но прошлое уже не изменить.

И прежде, чем решать окончательно что-либо Равиль твердо вознамерился изменить то, что еще возможно. Собрав все имеющиеся у него скромные средства, юноша не мешкая направился на поиски человека, который мог бы ему помочь в таком щекотливом деле, разминувшись с разыскивавшим его Ожье на пару минут.

***

Господи милосердный, он уже забыл, что это за адская боль! И вообще отвык от боли не в смысле красивых страданий о неразделенной любви, а в самом обыкновенном, физическом. Разнежился! – Равиль сцепил зубы и сосредоточился на том, чтобы стоять прямо, дышать ровно и не хрустеть зубами слишком громко.

…Отдавая отчет в том, что именно он собирается сделать, а ситуация чревата самыми разнообразными неприятностями, юноша не тратил время на пустые метания по городу и не пустился по злачным закоулкам в поисках сомнительных личностей в помощники. Надеясь, что его выслушают, а вознаграждение окажется достаточным, он направился прямо к тому, у кого его тайна будет надежнее, чем золотой в казне ростовщика-еврея, и кроме того имеется достаточно опыта в манипуляциях подобного рода. Стражник у ворот тюрьмы даже соизволил проснуться ради такого вопроса, оглядел просителя с ног до головы и обратно, хмыкнул чему-то, но все же за небольшую мзду соизволил сообщить мальчишке, где он может найти Черного Ги, городского палача.

Долго искать Равилю не пришлось.

– А что, скажете, простое это дело? – разорялась перед товаркой прямо на крыльце ни чем не примечательного дома пухлая женщина средних лет. – Скотину как следует забить и то не у каждого получится, а то человек, хоть, и прости Господи, грешник! Тут сноровку иметь надо: вот дай какому дурню плетку самую что ни на есть обыкновенную, вроде той, какой Мартен что мерина своего, что женку учит, так не дай чего, и той, забьет ведь беднягу раньше чем дознание начнется! А твой, кума, к делу со смыслом подходит, Гийом его хвалил. Говорил, будет из парня толк в ремесле…

Юношу передернуло, но отступать было нельзя. Не самому же…

– Дома ли… господин Гийом? – обратился к женщине Равиль, успешно изображая уверенность, которой не испытывал вовсе. – Мне нужно с ним поговорить…

– Дома, дома, – тетка, оглядела его еще более подозрительно, чем стражник, отловила кого-то из мальчишек, возившихся тут же на улице, дала подзатыльник для пущего рвения, отправив по назначению.

Ждать пришлось долго, а взглянув в вытянутое костистое лицо с крупным носом и темные глаза под набрякшими веками, Равиль понял, что говорить следует быстро и строго по делу.

– Я прошу простить меня, что отвлекаю, но мне нужна ваша помощь и я могу заплатить…

– Именно моя? – усмехнулся Черный Ги.

– Ваша, – подтвердил юноша, понемногу возвращая себе уверенность. – Ваша работа…

– Идем, – опять оборвал его кат, мотнув головой в сторону задних дворов.

– Что же это твой поручитель, совсем из ума выжил, что отправил ко мне с «заказом» да еще среди бела дня, – Ги не спрашивал, и в спокойном глуховатом голосе явственно скользнуло осуждение.

Равиль едва не споткнулся, представив, что можно заказывать у палача, но странным образом страха убавилось. Значит, есть надежда, что его просьба не будет из ряда вон выходящей, и «честный ремесленник» согласится на небольшую приработку.

– Вы не поняли, я не прошу ни о чем… сомнительном! – юноша развернулся, опять встречаясь взглядом с Ги. – И много труда у вас не отнимет. Я пришел именно к вам, потому что кому как не вам разбираться в огне и железе… И какие следы они оставляют.

Без долгих проволочек Равиль избавился от верхней одежды, не глядя сбросив на какой-то чурбак, развернувшись спиной, задрал рубаху и оголил поясницу почти до самой ложбинки меж ягодиц, выставляя на обозрение профессионала свою тайну. Когда равнодушные пальцы проехались по клеймам, юноша все-таки содрогнулся.

– Хм, – содержательно выдал Ги.

– Вы же видите! – голос дрожал слишком заметно. – Это не знак за преступления и не этой страны. Мой нынешний господин знает о них, он и вытащил меня… Но… это прошлое, а я хочу жить не оглядываясь больше! В ваших силах сделать это обычным шрамом!

За спиной царило молчание.

– Я заплачу! У меня есть деньги, немного, но есть… – Равиль уже не столько убеждал, сколько умолял. Он и сам не мог сказать, почему ему вдруг так важно стало избавиться от клейм. – Я выполню все, что вы потребуете…

– Ну что ты можешь выполнить, я вижу на твоей заднице, – равнодушно заметил Ги, заставив юношу вспыхнуть. В глазах защипало: такого унижения он, пожалуй, не знал и на рынке!

– Я не!…

– Цыц.

Наверное, вот таким спокойным тоном он и объясняет своим подмастерьям «урок»…

– И когда же ты намерен?

Равиль вопрос понял, и выпалил, так и не опустив руки и стоя перед мужчиной с приспущенными штанами:

– Сейчас! – потому что второй раз придти просто не сможет даже под страхом «санбенито» до конца дней.

Черный Ги сухо назвал цену, услышав которую Равиль побледнел, почти до крови прикусив губу.

– У меня нет столько… – чтобы собрать нужную плату, у него уйдет не один месяц.

На миг мелькнула идея одолжить, но у кого? Единственной кандидатурой оставался по-прежнему Ожье. Однако он наверняка заинтересуется, для чего необходима настолько крупная сумма, и юноша почему-то был уверен, что Грие не одобрит его затею. И продать нечего, кроме себя у него ничего нет…

– Достань, – с прежним равнодушием предложил кат, словно подслушав последнюю невеселую мысль. – Вижу выкручиваться тебе не впервой, да и в другом опыта не занимать. Тоже подспорье.

Пробирающий до нутра, взгляд Ги задержался на полоске обнаженного живота юноши, прямо указывая на подтекст замечания. Задохнувшийся Равиль пошел радужными пятнами. Он отступил на шаг, руки сами, без участия сознания торопливо заправляли одежду.

– Спасибо за совет, – сквозь стиснутые зубы выдавил юноша, набрасывая на плечи упелянд и затягивая пояс.

Это трудно было назвать оскорблением, на правду не обижаются, но небрежное замечание ожгло хуже железа, и решимость избавиться от клейм приобрела твердость гранита. Слезы настырно лезли из глаз, однако Равиль в этот раз не дал им воли. Что с того, подумаешь, придется найти кого-нибудь другого, не столь требовательного, или придумать, как свести проклятые метки не прибегая ни к чьей помощи, – и только.

Он уже сворачивал на соседнюю улочку, когда догнавший его Ги заметил по обыкновению кратко:

– Не туда.

– Что? – от неожиданности Равиль остановился, не понимающе уставившись на него.

– Нам в другую сторону, – сообщил мужчина, и, ничуть не сомневаясь, что парень направится за ним, пошел нужной дорогой.

– Куда? – спросил юноша в спину, окончательно растерявшись и переставая понимать этого откровенно жуткого человека.

– По-твоему, – Гийом дернул губами в усмешке, оглянувшись через плечо, – я инструмент с собой неразлучно таскаю? Моя работка, знаешь ли, не из тех, которую на дом берут.

Равиля передернуло снова, а к тому времени, как они добрались до назначения, уже колотил не шуточный озноб. Ежась под любопытными взглядами немногочисленных обитателей места, куда обычный человек по своей воле шагу не ступит, и входя следом за Ги под сумрачные своды, юноша ощутил себя едва ли не погребенным заживо, хотя точно знал, что выйдет отсюда беспрепятственно. Он старался не оглядываться по сторонам и остался стоять у порога, пока мужчина уже деловито разводил огонь.

– Что встал? – Ги наконец обернулся и слегка нахмурился. – Не поздновато ли раздумал?

– Я не раздумал! – Равиль шагнул к лавке, на которую ему кивнули.

Помещение представляло собой скорее подсобку с каким-то подобием оконца даже, но от этого легче не становилось. Бессознательно обогнув по крутой дуге стеллаж с любовной аккуратностью разложенным инвентарем, юноша опять замешкался, нервно теребя пояс. При виде орудий, методично отобранных Ги, глаза стали квадратными.

– Чтоб не растягивать удовольствие, – основательно объяснил палач, – нам с тобой сейчас в том нужды нет.

Равиль кивнул.

– Раздевайся же, – усмехнулся Гийом Барро, городской палач. – Уж поверь, голых задниц я навидался, и даже вовсе без кожи случалось.

Равиль моргнул на подобное заявление, кажется, держась уже из последних сил, и в несколько мгновений избавился от одежды. Он сам лег животом на ту же лавку, но когда ловкие сильные руки сноровисто начали его привязывать, дернулся:

– Зачем?

– За тем. Я ж с тобой не спорю, какой член лучше, – осадил его Ги, и Равиль покорно дал себя привязать.

Он слышал как кат подробно прощупал каждое из клейм, бормоча себе под нос что-то о недоделках, которым самим руки бы оборвать следовало и в одно место вставить. Потом раздалось:

– Ну никакого понятия нет! – припечатал сверху вывод. – Скоты.

Пожалуй, Равиль был с ним согласен в этом вопросе, но в следующий миг захлебнулся криком от боли.

– М-да… – в рот ткнулось что-то, напоминающее рукоять. – А то зубы искрошишь…

Точно рукоять, потому что оплетку юноша прокусил до самого основания где-то уже через минуту. Очнулся же он от того, что его методично хлестали по мокрым от воды щекам. Открыв глаза, Равиль понял, что лежит на той же лавке, но уже на спине и без веревок, а ниже поясницы все заходилось от боли.

Он попробовал повернуться, подтянул колени и тут же понял, что это было ошибкой. Жгучая волна накрыла с головой, в глазах потемнело. Равиль едва не упал с пресловутой лавки, запах паленой плоти бил в ноздри, и его просто вывернуло едкой желчью, а в довершении к этому, движение отозвалось жестокой судорогой, скрутившей все тело.

Черный Ги придержал юношу без тени сочувствия, но и без показной небрежности тоже, вновь укладывая животом вниз. Отдышавшись, Равиль бездумно потянулся туда, где еще утром располагались клейма, а сейчас казалось пылал настоящий костер, но его усилий не оценили – юноша тут же получил по рукам.

– Не дергайся, цел твой зад! Даже в самый раз по назначению…

Равиль только сдавлено промычал в ответ что-то невразумительное. Ощущение было такое, словно палач не просто выжег шрамы, сделав неузнаваемыми, а содрал сзади всю кожу от лопаток до колен самое малое. Даже шею ломило!

Ориентируясь по слепящим сполохам под веками, юноша догадался, что Ги смазывает ему чем-то ожог, следом легло полотно.

– Чтоб хоть до дома дошел, – объяснил мужчина. – Только снимешь сразу, иначе с мясом отдирать придется, когда присохнет.

– Спасибо… – наконец смог просипеть что-то более-менее внятное Равиль, стиснул зубы и привстал, упираясь локтями в дерево, чтобы было удобнее накладывать повязку. Как он пойдет домой, юноша представлял слабо.

– На четырех костях привычнее? – поддел его Ги, оценив позу стоявшего перед ним абсолютно голого мальчишки.

Прежде чем Равиль успел придумать ответ или обидеться, поднял его, развернул, и сноровисто влил в хватавший воздух рот какую-то дрянь, от которого парень зашелся кашлем, отозвавшимся новыми мучительными судорогами. Судя по всему, на какой-то миг он опять провалился в беспамятство, потому что когда в следующий раз открыл глаза, палача нигде не было.

Ги вернулся через минуту и удовлетворенно кивнул при виде садящегося юноши. Когда у губ снова оказался край горлышка, Равиль панически дернулся.

– Вино это, – кат без труда пресек его жалкую попытку увильнуть.

Равиль упрямо мотал головой. Только вина ему еще и не хватало, чтобы окончательно протянуть ноги!

– Церковное! – укоризненно заметил палач, ловко завершая экзекуцию. Все же поинтересовался, – идти сможешь?

Равиль утвердительно тряхнул головой, от чего камора поплыла куда-то в бок и в сторону.

– А ты молодец, крепкий! – усмехнулся Ги, усаживаясь напротив, пока юноша пытался собраться силами хоть немного и для начала просто одеться. – Крепче, чем кажешься.

Палач покачал головой в задумчивости, с интересом наблюдая за его потугами и продолжая излагать свои рассуждения о человеческой природе:

– Да, не по каждому сразу скажешь на что он способен… Один вроде и держится, и человек достойный, и на вид, как дуб, а едва прижмешь – отца с матерью продать готов. Или вот скажем, был у меня не так давно навроде тебя пацан. Молоденький и тоже по «мужской части». Глянешь на него – ну в чем душа держится, с одного удара ведь плетью перешибешь, да и дите – пальцем погрози, заплачет… Ан нет! Веришь ли, до тисков дошли, тут уж все, считай калека… На руки, на ноги. Кричать-то кричал, все кричат, а слова о ком его спрашивали не сказал! Ну, тут уж не мой брак, всякое случается.

Равиль к этому времени уже накинул упелянд и поднялся, не застегивая его. Когда вставал, юношу шатнуло, и он был вынужден опереться на стену.

– Возьмите, – Равиль кивнул, на оставшийся на лавке кошелек… – Это все, что есть сейчас, остальное я отдам, как заработаю…

– Не нужно, и этого хватит, – в усмешке метра Барро проскользнула даже нота доброжелательности.

– Я отдам, – твердо произнес Равиль, глядя себе под ноги – так голова кружилась меньше.

– Ну, тогда возьми на сдачу, – Ги буквально сунул ему в руки кувшинчик с чем-то жирным и пахнущим тиной. – Пригодится.