Текст книги "Академия Истины"

Автор книги: Виктория Карелова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ГЛАВА 9
Рябинник

Прошло два дня. Никто не тыкал в меня пальцем, не слышалось шепотков за спиной, дверь дегтем не измазали. Я перевела дух.

Правда, о предмете моих переживаний я не решилась заговорить даже с Франческой. Боялась себя выдать. Соседка, конечно, знала, что мне стало дурно на балу, но кто меня вынес из зала, я не сказала. Отговорилась тем, что видела его лишь несколько мгновений, а потом потеряла сознание.

На вечер было назначено первое заседание литературного клуба, в котором могли принять участие все желающие. Мы с Чеккиной решили сходить: подруга писала стихи (великолепные, на мой взгляд), которые позднее превращала в песни, а я просто хотела как можно лучше изучить предмет за то время, что отведено мне провести в стенах Академии.

После обеда у меня лекций не было, и я направилась в торговые ряды: от усердия уже истратила все чернила. Весело пригревало солнышко, в ветвях чивикали пичужки, впервые за два дня я не испытывала тревоги. Пока пробиралась по торговому району, решила побаловать подружку на ночь рябиновым чаем. Дома небось девочки вовсю нагружают корзинки сочной ягодой, а матушка варит потрясающее горьковатое варенье. Как же я соскучилась по родне! Нет, мне безумно повезло с Франческой, но она ведь не знала меня так же, как Дора. Сестричке я бы могла рассказать все-все, и она бы поняла меня. Наверное, Доре я бы даже про желание поцеловать незнакомца смогла рассказать. Так, стоп, не думать!

Отогнав непрошеные мысли, грозившие испортить настроение, я зашла в лавку. Милый юноша за прилавком споро завернул в кулек несколько баночек чернил, отвесив мне попутно пару комплиментов. Пустячок, а приятно. Я еще не научилась так царственно принимать мелкие знаки внимания, как Франческа, но уже и яркой краской не заливалась от любой безделицы. Даже улыбнулась сидельцу.

За дверь выпорхнула, все еще сияя улыбкой. И тут меня скрутил такой резкий приступ боли в животе, что покупка выскользнула из рук, а сама я брякнулась на колени прямо посреди улицы. Едва дыша, услышала возглас:

– Верита Феодоссия! – Но голову поднять не смогла, неудержимо заваливаясь на бок.

Сильные руки обхватили мои плечи, мешая окончательно растянуться на земле. Я мазнула взглядом по лицу мужчины с глазами цвета ночного неба и провалилась в благословенное забытье. Последнее, что успела отметить гаснущим сознанием: женская фигура в черно-золотом платье, стоящая рядом с веритом Филиппом.

Темно. Боли уже не чувствую. Только слабость. Ужасную слабость, даже глаза открыть толком не получается. Веки лишь чуть-чуть подрагивают и смыкаются вновь. Капает вода. Противный звук. Раздражает. Голоса. Вроде мужские. Приглушенно, словно из-за стены. Капель отвлекает, но смутно разбираю слова.

– Практически уверен, что использовали мощный артефакт направленного действия. Скорее всего даже не маг использовал, иначе хоть малейший след бы остался. Ты точно ничего странного не заметил до активации?

– Я не врачеватель, Ансельм, и не артефактор. В первый момент мне даже не пришла мысль о нападении. Я думал, что девочке опять дурно. Грэг рассказал о случившемся на балу?

– Да, и клянется, что в прошлый раз магического вмешательства не было. Хотя ты и тогда был в эпицентре событий.

– На что-то намекаешь?

– Даже открытым текстом говорю: на мой взгляд, мишенью был ты.

– Это глупо, Анс: я был с Бриандой. Даже если бы меня сумели ранить, она успела бы перенести нас в Академию.

– Ранить? Очнись, Фил! Если эта пакость была настроена персонально на тебя, Брианда перенесла бы сюда твой тепленький труп!

– Не горячись – девочка выжила.

– И это самое непонятное во всей истории! У нее все контуры, кроме физического, не просто нарушены – взорваны! На ме-е-еленькие такие лоскутики. По идее, она должна была упасть уже мертвой. Я вижу только одно разумное объяснение: тонкая настройка на другого человека, а девочка просто умудрилась попасть под удар вместо намеченной жертвы. Нет, есть еще, конечно, крошечная вероятность, что потенциально этот ребенок сильнее всей верхушки Академии вместе взятой, но давай смотреть на вещи трезво.

– Есть и третий вариант: она – женщина, и она разбирается в травах.

– Это первое, о чем я подумал, узнав об инциденте в лавке Ковеля. Мерзкий таракан подозрительно быстро потерял голову. Знаешь, что она мне ответила на вопрос, кто учил ее травничеству? Держись крепко, а то упадешь: леший!

Свист.

– Однако!

– Вот и я о том же! Там, похоже, вся семейка живет на попечении местных низших. Но архивистов я уже озадачил. Ладно, вернемся к нашим баранам: много магов было вокруг в момент нападения?

– Вокруг нас вообще никого не было: люди виднелись только в середине ряда. Да и девочка появилась в последний момент, она вышла из лавки, в которую мы хотели зайти.

– Тогда у нас три возможных жертвы: девчонка-неофит, Брианда и ты. Девочка миленькая, но использовать против нее оружие, которое сумело бы пробить даже защиту Дайлера, это все равно что стрелять из пушки по воробьям. К тому же ты сам сказал, что она неожиданно вышла из лавки. Брианда всего лишь художник. Да, очень талантливый, пожалуй, лучший в Веритерре, но, прости, Фил, в ее случае поводом для устранения могли стать только бытовые причины: ревность или зависть. Для такого банального варианта слишком тяжелая артиллерия. А вот с тобой, друг мой, все сложнее… Почему ты отказался принять мантию декана?

– А оно мне надо?

– Фил, Дайлер стар, и ты мог бы…

– Такое счастье мне тем более не нужно! Анс, я отлично себя чувствую на своем месте: красиво, климат хороший, кормят вкусно, Брианда рядом… Что еще надо уставшему человеку?

– Устал он…

Скрип. Такой громкий, словно над самым ухом. Капель и голоса тут же пропали. Зато раздался возглас:

– Она пришла в себя!

Глаза сами собой распахнулись. И вовсе даже не темно: белый потолок, зеленые стены, встревоженное лицо заведующего лечебницей.

– Как ты, детка?

– Не знаю, – просипела и закашлялась.

– Попей-ка скорей! – Меня подпихнули под плечи, помогая опереться на подушку, и сунули под нос кружку.

Скрипнула дверь. На этот раз негромко. В комнатушку вошли верит Дорэ и мой кошмар. Теперь уже, видимо, не только ночной.

– Верита Ролло, как вы себя чувствуете?

– Уже не больно.

– Рад слышать! Вы можете кратко пояснить, что произошло в лавке, и мы оставим вас набираться сил?

– Я чернила купила. Вышла. Стало больно. В животе. Упала. Все.

– В лавке, кроме вас, был кто-нибудь?

– Торговец. Молоденький юноша.

– Больше никого?

– Нет.

– Благодарю вас, верита Ролло! Поправляйтесь скорей!

И они ушли. Зачем верит Филипп заходил, я так и не поняла, он все время молчал.

Верит Грэгори осторожно помог мне улечься обратно и тоже вышел, погасив свет. Сразу захотелось спать.

Когда смеживала веки, в комнате что-то засветилось, но открыть глаза уже не было сил. До того, как заснуть, успела услышать скрипучий голос, прокаркавший мне в ухо:

– Все слышала, девочка? Не покидай Академию и будешь цела. Запомни: ни под каким предлогом не покидай Академию!

ГЛАВА 10
Сытник

Из лечебницы меня выпустили спустя три дня, но только потому, что я слезно умоляла верита Грэгори. Он, конечно, цокал языком и призывал меня полежать под присмотром хотя бы недельку, но чувствовала я себя уже вполне сносно. Слабость прошла, хотя какое-то непонятное ощущение неправильности все же присутствовало. Я даже себе эту странность объяснить не могла: нигде ничего не болит, никаких конкретных жалоб, но все время кажется, что на мне одежды нет. То есть я ее вижу, чувствую, но при этом будто голая. Может, с ума схожу? И голос этот непонятный в первый день: то ли он мне приснился, то ли правда был кто-то, поди теперь разбери!

Я бы созналась в своих странных ощущениях, презрев стыд, но тогда непонятно, на сколько бы меня еще заперли в лечебнице. А я и так пропустила столько занятий, что неделю нагонять придется! Вот и попросила заведующего разрешить мне вернуться к учебе, ссылаясь на отличное самочувствие.

Напоследок верит Грэгори отвел меня в уже знакомый кабинет декана факультета Врачевания.

Верит Дорэ сперва тоже поуговаривал меня повременить с выпиской, но потом махнул рукой.

– Неофит Ролло, у вас был приступ острого аппендицита. Вам его купировали, но вы еще не полностью восстановились. Потому прошу себя беречь, какое-то время за пределы Академии не выходить, вдруг ваше состояние резко ухудшится, и носить вот этот амулет – он поможет регенерации клеток организма. Вам все ясно?

– Д-да, верит декан.

– Тогда надевайте!

Я послушно нацепила на шею небольшую подвеску с красным камушком.

– Носить под одеждой, неофит Ролло, он работает при соприкосновении с кожей.

Покладисто сунула амулет за пазуху.

– При малейшем ухудшении самочувствия немедленно в лечебницу, договорились?

– Да, верит декан.

– Ступайте!

Молча скользнула за дверь.

Аппендицит. И как это следует понимать? Либо верит Дорэ соврал, либо тот разговор мне примерещился. Если соврал, то зачем? А если примерещился, значит ли это, что и скрипучий голос примерещился тоже? Как все сложно!

Пока брела в сторону общежития, старалась как можно подробнее вспомнить все детали подслушанной беседы, найти хоть что-нибудь, позволяющее отделить ложь от истины.

– Оклемалась, девонька? – приветствовала меня кастелянша.

– Да, верита Гурдан, благодарю вас!

– Вот и ладно! А чего с тобой было-то? Ты ж здоровая бегала?

– Аппендицит, верита Гурдан.

– Пендицит? Это чего такое-то?

– Это когда живот сильно болит.

– Понапридумают же! Пендицит, скажи пожалуйста! – покачала головой кастелянша.

А в комнате на меня налетел небольшой ураган:

– Фея, Феечка, а мне сказали, что ты неделю лежать будешь! Как ты?

– Хорошо уже, только велели себя беречь и из Академии пока не отлучаться. На всякий случай.

– Садись. – Франческа немедленно усадила меня на стул. – А мы к тебе каждый день ходили, но нас не пускали: я – перед ужином, а Питер твой по утрам. Говорили, что ты спишь почти все время. Тебе опять плохо стало, да? Как на балу?

– У меня аппендицит был – это когда живот сильно болит.

– Ой, бедная! Но уже точно все прошло? Ты немножко пришибленная какая-то…

– Прошло, Чеккина, прошло, просто я еще не совсем восстановилась. – Глаза подруги светились таким участием, что я поднялась и обняла ее. – Все хорошо, правда, не волнуйся.

– Ой, чудесно! Слушай, тогда открывай скорей коробку! Я вокруг нее уже два дня хожу! Почему ты не говорила, что знакома с Бриандой Азеведо?

– С кем? – Наверное, если бы Франческа в меня плюнула, я удивилась бы меньше.

– С художницей Бриандой Азеведо! Ее картины пользуются бешеной популярностью!

– Но я с ней не знакома!

– Да? А почему же тогда она дарит тебе подарки? – Подруга указала на мой стол. Там действительно лежала довольно объемная коробка.

– А ты уверена, что это именно мне?

– Конечно, она мне сама его вручила, чтобы я передала тебе.

– Чеккина, это какая-то ошибка, – медленно проговорила я, стараясь разогнать путающиеся мысли. – Я не знаю эту художницу, так с чего бы ей делать мне подарок? Она тебе это дала и сказала передать кому? Феодоссии Ролло?

– Да! То есть нет… Она поймала меня на факультете и спросила, как меня зовут, а потом дала коробку и велела передать… соседке. Да, точно, соседке!

– Все равно это ошибка.

– Фея, ну какая тут может быть ошибка? У меня только одна соседка, – всплеснула руками подруга.

– Не знаю, может, она видела тебя с кем-нибудь на занятиях или вообще перепутала имя и ей была нужна другая Франческа…

– Ты хоть в коробку загляни! Может, там записка есть?

Этот довод показался мне разумным, хотя до коробки все равно было боязно дотрагиваться. Но разобраться-то надо, пришлось открывать.

Внутри оказался письменный набор: бювар, чернильница, перья, бутылочки чернил и еще какие-то мелочи, я не стала копаться. Никакой записки не было.

– Нет, слушай, это все же ошибка! Надо вернуть. Ты не знаешь, где можно найти эту Брианду?

– В мастерской, наверное, – неуверенно протянула подруга.

– Поможешь?

Мастерская художников располагалась в мансарде факультета Искусства. Огромные окна, проделанные прямо в крыше, в дневное время наверняка заливали помещение потоками солнечного света. Но сейчас сквозь них проглядывало лишь ночное небо. Я отвела глаза, боясь вспоминать обстоятельства, при которых в последний раз любовалась звездами.

Часть комнаты была освещена при помощи небольших светильников. Здесь стояли какие-то здоровенные штуки, прикрытые тряпками. Около одной из таких конструкций сидела на стульчике девушка в заляпанной разноцветными пятнами мантии мастера Истины и задумчиво покусывала кончик кисти. Кажется, она даже не заметила нашего появления.

– Брианда! – негромко окликнула ее Чеккина.

– Да-да, – отозвалась истинница и отложила кисточку. Потом она обернулась к нам, и задумчивость схлынула с ее лица, сменившись каким-то диким восторгом. – Ты! – вскрикнула художница, указав на меня пальцем. – Ты выздоровела! Чудесно!

В два шага странная девушка преодолела разделявшее нас расстояние, схватила меня за руку и решительно потащила куда-то вглубь мансарды.

– Свет! – скомандовала она, и я тут же зажмурилась из-за резанувших по глазам ослепительных лучей.

– Положи это! Положи, положи! – Кажется, Брианде яркое освещение было нипочем. Она настойчиво указывала на коробку, в которую я судорожно вцепилась. – Да положи уже куда-нибудь! – гневно воскликнула девушка.

Я осторожно водрузила ношу на ближайший стульчик.

– Встань тут! Хо-ро-шо! – удовлетворенно провозгласила странная особа, оглядывая меня с головы до пят.

Я тоже наконец-то смогла рассмотреть ее хорошенько. Худощавая, с порывистыми нервными движениями, длинноватым носом и черными бровями, резко контрастирующими с медовым цветом волос. Она была не столь красива, как Франческа, зато так ровно держала спину, так гордо несла голову, украшенную высокой прической из мелких завитушек, что казалась величественней и внушительней моей подруги.

Меж тем художница накинула мне на плечо кусок изумрудно-зеленого бархата и неожиданно заурчала, будто кошка.

– Отлично даже! Будешь мне позировать!

– Что? – Вынуждена признать, вопрос прозвучал грубовато. Нет, я не хотела грубить, просто не привыкла, когда меня так бесцеремонно тормошат и дергают.

– О, с характером! Да просто вообще чудесно! Стой так, не шевелись! – Девушка цапнула в одну руку дощечку, в другую – палочку и начала что-то черкать, поглядывая на меня.

– Верита Брианда, – попыталась я перейти к сути дела.

– Нет. Брианда, – остановила меня истинница.

– Ч-что? – Я сбилась, запуталась и моментально растеряла весь запал.

– Просто Брианда, без всяких «верит». А тебя как звать?

– Фе-феодоссия Ролло.

– Что, прям вот так и обращаться? – Девушка скептически изогнула бровь.

– Можно просто Фея.

– Отлично! Красивое имя. И ты тоже красивая – вы подходите друг другу.

– С кем?

– С именем!

«Кто-то из нас точно сошел с ума», – подумала я и снова попыталась заговорить о деле:

– Вер… Брианда, вы передали моей подруге письменный набор для меня?

– Набор? Какой набор? А, да, был набор. Тебе не понравился?

– Нет. То есть… нет… то есть дело не в этом… Набор красивый!

– Так отлично, бери и пользуйся!

– Но, вер… Брианда, у меня нет таких денег!

– А разве я просила у тебя денег? Это подарок, их дарят бесплатно!

– Но я не могу его принять!

– Почему? – Девушка даже черкать по дощечке перестала. У меня появилось ощущение, что я опять сморозила какую-то глупость.

– Вериты, добрый вечер! – Прозвучавший у меня за спиной голос заставил похолодеть и съежиться.

– Нет, стой ровно! – повелительно выкрикнула художница.

– Милая, ты припозднилась сама и заставляешь мучиться девушек, а верита Феодоссия только что из лечебницы. – Мой персональный кошмар подошел к Брианде, обнял ее за плечи и ласково поцеловал в подставленную щечку.

– Ну да, нехорошо вышло, – признала блондиночка, вздохнув. – Я увлеклась. Но ты представляешь, Фее не понравился набор для письма! – посетовала она, откладывая дощечку.

– Нет, что вы, набор замечательный! – попыталась возразить я.

– Тогда почему ты принесла его обратно? – Оказывается, девушка узнала коробку.

– Но я же не могу его принять, – простонала я, совершенно вымотанная этим малопонятным диалогом.

– Это я уже слышала! Но почему?

– Ну, как же… вот просто взять и принять от совершенно незнакомого человека? Безо всякого повода?

– Мы с тобой уже познакомились! А повод… разве для подарка нужен какой-то конкретный повод? Просто ты уронила чернила, когда потеряла сознание, а я подумала, что после лечебницы тебе они опять понадобятся, вот и все. Заодно захватила другие принадлежности для письма. А ты пришла сюда с таким лицом, как будто я тебе что-то дурное сделала.

– Нет, что вы, ничего дурного!

– Правда? – Брианда подхватила досочку и сунула мне. На ней оказался закреплен лист бумаги с рисунком. У девушки с рисунка, очень похожей на меня, был такой насупленный вид, как будто ее оскорбили в лучших чувствах.

Я залилась краской стыда. И почему я вечно чувствую себя такой непроходимой дурой?!

– Извините, это не то, что вы подумали, я просто…

– Да ладно, все ерунда, но я так и не поняла, ты позировать-то мне будешь?

До утра я не могла уснуть, раздумывая обо всех странностях этого дня. С одной стороны, верит Дорэ меня обманул. С другой стороны, Брианда наглядно продемонстрировала, что наши поступки не всегда выглядят тем, чем являются на самом деле. С третьей стороны, мне было дико больно видеть, как мужчина с глазами цвета ночного неба обнимает художницу. С четвертой стороны, она мне понравилась. Да, Брианда странная, но она прекрасна. И что мне со всем этим делать, совершенно непонятно…

ГЛАВА 11
Журавлиное вече

Короткий сон не принес отдохновения ни душе, ни телу. Я все еще чувствовала себя обнаженной и незащищенной, но хотя бы начала догадываться, что это состояние как-то связано со «взорванными контурами», чем бы они там ни были. Спасибо, Великая Веритассия, что хоть с ума не схожу! Тем не менее раздрай в голове царил полнейший: кому верить? Что происходит? Как себя вести? И, главное, как на учебе сосредоточиться, когда мысли всякие одолевают, одна другой поганей?

Вот, взять, к примеру, амулет: носить его или лучше снять? Солгавший единожды в любой момент решиться на ложь способен, это мне с детства матушка твердила. Может, амулет-то не для выздоровления нужен? А для чего? Убить? Так вериту Дорэ меня проще было прям в лечебнице и опоить мухоморами какими-нибудь, кто бы там разобрал, от чего я окочурилась. Опять же, пойди пойми, для чего декан лгал, я вот тоже всем твержу про аппендицит, хотя с самого начала сомневалась. Это что же получается, я тоже погрязла во лжи?

Мамочка, как же дома просто было: то – белое, а это – черное, там – ложь, а тут – истина. А здесь все вперемешку, все какое-то серое…

Тут в окошко кто-то настойчиво постучал. Я спервоначала даже не поняла, что за звук, а потом гляжу: синичка прыгает по карнизу и клювиком по раме долбит. Голодная, видать. Мы с Чеккиной завели привычку брать с ужина немного печева в комнату, чтобы чаи гонять было повеселее. Правда, вчерашнее уже съели, но блюдца помыть еще не успели. Я все крошечки в горсть и сгребла. Оконце открывать не стала, чтоб не спугнуть, в форточку вытряхнула поаккуратней. А пичуга и рада – клюет. Вот же, такая невеличка, а даже самой малости в жизни радуется! А я, дуреха здоровая, все нюни распускаю!

Чтобы отвлечься, завела детскую припевочку. Мы с младшими ее всегда пели, когда синичек видели:

 
Птичка-синичка,
Заря-заряничка,
Как по воду…
 

И тут меня как водой из ушата окатило: вот балда-то! У меня же есть обережная птица! Пусть она мне досталась не совсем по праву, но ведь Великая Веритассия признала работу Семена… Хуже-то уж точно быть не должно. Подхватилась, да к саквояжу. Достала птицу и в очередной раз залюбовалась красотой подарка. Крылышки будто трепещут, а уж как переливаются огненные сполохи по грудке, век бы глядеть и не отрываться!

Пришедшая из мыльни Франческа застала меня за трепетным поглаживанием перышек заряницы:

– Ничего себе! Это то, о чем я подумала? И ты не рассказала? – напустилась соседка, пожирая глазами мое чудо.

– Ой, Чеккина, это не совсем то… даже совсем не то, а рассказывать долго. Давай вечером поговорим, хорошо, иначе к завтраку опоздаем? И ты не будешь против, если я ее у входа подвешу?

– Я, конечно, буду только за – красотища же невозможная! Но вечером ты мне расскажешь все подробно, с самыми маленькими, даже малюсенькими деталями! Иначе я тебя всю ночь щекотать буду, вот!

– Хорошо, – улыбнулась я. Чеккина, наверное, и мертвого развеселит.

– А скажи-ка мне, красавица, – многозначительно глядя на меня, временно водружающую птицу на стол, осведомилась подруга, – а Питер твой об этом знает?

– Нет, не знает. И вообще, какое ему дело?

– Ой, не ска-а-ажи! – пропела Франческа, забавно морща носик. – Сдается мне, ему о-го-го какое дело!

А Питер тут как тут, легок на помине! Стоило выйти из подъезда, как эта громадина ринулась прямо на нас. Сперва показалось, что он хотел меня схватить в охапку, но то ли ошиблась, то ли богатырь передумал. Вместо этого парень аккуратно взял мою руку и поцеловал. Я все равно смутилась, хотя и не так сильно, как на празднике Приветствия.

– А мне? – немедленно заявила Франческа, картинно протягивая Питеру руку. Блондин не растерялся, облапил кисть девушки обеими ладонями и энергично встряхнул.

– Медведь! – фыркнула Чеккина, выдирая длань. – А ты что, уже в лечебницу сбегать успел?

– Сама догадалась, или кто подсказал? – наконец-то открыл рот парень.

– Ой-ой-ой, какие мы дерзкие! Веришь, нет, это он заставлял меня каждый вечер перед ужином ходить узнавать новости. А будь моя воля, я бы тебя там навсегда бросила! И жила бы как либерьянская принцесса – с двумя шкафами! И оба – в моем полном распоряжении! – гордо заявила соседка.

– Не слушай ее, она шутит, – пояснила я Питеру.

– Я догадался, – спокойно заметил юноша, а потом взял меня за руку и повел к столовой. Я сперва хотела отнять ладошку, но не хотелось обижать человека. А у Питера пальцы были крепкие и сильные. И мне вдруг даже приятно стало вот так идти с ним за руку. От него как будто веяло мощью и уверенностью. И теплом. И в этом тепле мне становилось спокойнее. И даже уже не так больно было вспоминать, как мужчина с глазами цвета ночного неба обнимает девушку с волосами цвета меда. И вообще лучше о нем не вспоминать. Ни к чему. Сон это, просто сон.