Текст книги "Испания для королей"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
ТОМАС ДЕ ТОРКВЕМАДА
В келье сеговийского монастыря Санта-Круз стоял на коленях гигантского роста мужчина, облаченный в грубый доминиканский балахон и холщовую накидку.
Вот уже несколько часов он молился, но не чувствовал ни малейшей усталости. Сказывались годы эпитимьи, которую он добровольно наложил на себя.
Он просил Бога о том, чтобы ему было ниспослано очищение от всех пороков и чтобы все люди могли наслаждаться тем состоянием духовной экзальтации, в котором он сейчас пребывал.
– Пресвятая Божья Матерь, – исступленно шептал он, – услышь Твоего смиренного раба… Смиренным рабом Божьим он считал себя совершенно искренне. Если бы ему сказали, что его самоуничижение происходит от величайшей гордыни, он бы удивился. Томас Торквемада видел себя избранником Неба.
Под балахоном он носил власяницу, до крови натиравшую его некогда нежную кожу, под вечер вызывавшую зуд во всем теле. Причиняемые ею неудобства доставляли ему удовольствие – хотя порой казалось, что со временем он становился все менее чувствителен к физической боли. Мысль об этом тревожила его несказанно, ибо без страданий он не представлял ни себя, ни своей жизни. Он спал на деревянной доске, без матраца и подушки. Мягкие постели, а тем более перины были ему неведомы. В первые дни своей эпитимьи он по ночам почти не смыкал глаз – ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь найти удобное положение и поглаживая рукой отлежанные места. Однако теперь долгий сон ему и не требовался, да и засыпал он, едва коснувшись спиной деревянной доски, стоявшей в углу его кельи. В результате ему оказался недоступен один из самых действенных способов самоистязания, что лишало его прежних возможностей постижения бытия и, следовательно, порождало неудовлетворенность собой. А душевные муки в его планы не входили.
Пищи он потреблял не больше, чем было необходимо для поддержания жизненных сил. За пределами монастыря он путешествовал исключительно босиком, с каменными веригами на ногах. Вид его сбитых, окровавленных ног доставлял ему такое же удовольствие, какое получали иные мужчины и женщины, разглядывая в зеркале свои изысканные костюмы и украшения.
Своим суровым образом жизни он гордился не меньше, чем светские франты гордились успехами на каком-либо мирском поприще.
Родился он почти шестьдесят лет назад в городке Торквемада (получившем название от латинского turre cremata – сожженная башня), что в Северной Кастилии, неподалеку от Вальядолида.
Уже в раннем детстве Томас завоевал известность своей беспримерной набожностью. Его дядя, кардинал де Сан-Систо Хуан де Торквемада, был выдающимся теологом и автором многих литературных сочинений на религиозную тему.
Томас знал, что его отец, Перо де Торквемада, желал, чтобы его единственный сын, поскорее женившись, взял на себя заботы по приумножению их семейных владений и продолжению древнего рода.
Гордость и самомнение были фамильными достоинствами их клана, и юный Томас в полной мере унаследовал эти похвальные качества. Вероятно, они-то и сказались на его решимости пренебречь волей отца и начать жизнь, призывавшую его отнюдь не к вступлению в брак, но монашескому обету и строжайшему целибаду.
Так еще ребенком Томас стал доминиканцем. С какой радостью отказался он от всех перспектив, которые сулило ему отцовское состояние и положение в обществе! С каким наслаждением поменял изысканные наряды на саржевый балахон, до крови натиравший его еще детскую кожу! Впрочем, этого ему показалось мало, и вскоре он поддел под балахон власяницу, которую лишь недавно начал ненадолго снимать с себя – из опасения, что причиняемые ею неудобства становятся привычными, притупляют восприимчивость к страданиям.
Он стал настоятелем монастыря Санта-Круз, однако слухи о его суровом образе жизни к тому времени уже достигли двора, и король Генрих Четвертый почти сразу назначил его духовником своей сестры Изабеллы.
Сначала он отказался – жить при изнеженном кастильском дворе ему вовсе не хотелось. Но через некоторое время он понял, что в светском обществе его будут искушать такие дьявольские силы, каких и в помине не было за высокими стенами монастыря Санта-Круз. Следовательно, только там ему будет дано испытать истинную радость победы над злом, над всевозможными грехами и соблазнами.
Юная Изабелла оказалась прилежной ученицей. Более того, во всей Испании едва ли нашлась бы хоть одна другая принцесса, равная ей в желании перенять взгляды своего духовного наставника, научиться у него христианским заповедям и добродетелям.
Она была довольна своим духовником, ему тоже не приходилось жаловаться на нее.
Он рассказал ей о своем великом желании увидеть торжество христианства во всей Испании и однажды в порыве чувств попросил ее встать на колени и обещать, что в свое время, придя к власти, она обратит Кастилию в католичество.
Поддавшись его настроению, она дала клятву при первой же возможности воплотить в жизнь заветы своего учителя.
Теперь Томасу Торквемаде казалось, что такая возможность ей вскоре предоставится.
Торквемада высоко ценил достоинства новой королевы. Она, в свою очередь, восхищалась его набожностью, уважала его жизненные принципы. При дворе, где ее окружали льстецы и подхалимы, он и вправду был заметной фигурой.
В монастырь он вернулся, преследуемый подспудной мыслью: сейчас, когда Кастилия избавилась от ужасов гражданской войны, настало время подвергнуть серьезной проверке религиозную жизнь страны, и добиться этого можно только одним способом – учредить в Кастилии инквизицию. Не такую, какая существовала в прежние годы, не возрождать старую организацию, а основать новую – которая будет полностью подчиняться людям, вроде него самого и его сподвижников, единомышленников из доминиканского ордена.
Однако в размеренное бытие Томаса Торквемады вторглись новые проблемы, и он ненадолго отвлекся от своих планов. Вот потому-то он и молился так горячо и страстно, стоя на коленях в своей скромной келье. Дело в том, что он совершил проступок: позволил себе предаваться удовольствиям, забыв о своем призвании, о своем святом долге.
Недавно в Сеговии умер некто Фернан Нуньес Арнальт, перед смертью назначивший Торквемаду своим душеприказчиком. Арнальт был человеком богатым, и значительную часть своего состояния он передал церкви, на строительство монашеской обители в Авиле, которую пожелал назвать монастырем святого Томаса.
Томас Торквемада с превеликим удовольствием приступил к выполнению последней воли покойного. Однако, проведя достаточно времени со строителями и архитекторами, он обнаружил в себе самом незаурядные способности к рисованию и разработке различных архитектурных проектов – настолько незаурядные, что в конце концов это показалось ему подозрительным. Как-никак, они отвлекали его от мыслей о христианском будущем Кастилии. Мало того, возня с чертежами и наблюдение за ходом строительных работ доставляли ему наслаждение – приводили его в состояние блаженства, которые он всегда относил к числу сомнительных благ, придуманных лодырями и бездельниками, пытающимися хоть как-то оправдать свои греховные побуждения. В человеческое, земное счастье он не верил, а потому, вспомнив о днях, отданных строительству монастыря, не на шутку встревожился.
Он пренебрег своими обязанностями в Санта-Крузе, почти перестал думать о необходимости заставить каждого кастильца соблюдать требования христианской религии, почти не вспоминал о множестве людей, дерзко называвших себя христианами и тайком проповедовавших самое оголтелое, самое кощунственное иудейство! Эти грешники взывали о немедленной расправе над ними, а он, избранный слуга Господа и Его святых, занимался такими пустяками, как укладка каменных глыб друг на друга, вычерчивание контуров будущего сооружения, отделка всех его колонн, капителей и куполов.
Ударив себя в грудь, Торквемада закричал:
– Пресвятая Матерь Божья, не дай рабу Твоему навсегда погрязнуть во грехе!
Ему следовало назначить себе какое-нибудь наказание. Однако годы самоистязаний сделали его бесчувственным к тому, отчего страдало его тело – как же он должен был поступить в этой ситуации? К тому же у него все еще были кое-какие сомнения в целесообразности новой эпитимьи.
– Ведь монастырь-то будет возведен во славу Божью, – успокоившись, пробормотал он. – Такой ли уж это грех – построить здание, в котором люди будут жить духовной жизнью, уйдя от мирской суеты и по мере сил стараясь приблизиться к Небу? Такой ли уж это грех?
Ответ напрашивался сам собой.
– Грех – поддаваться земным влечениям. Грешно получать удовольствие. И ты, Томас Торквемада, не устоял перед этим пороком. Ты строил статуи, ваял каменных идолов – и они нравились тебе, манили к бумаге, как распутные женщины влекут к себе иных мужчин.
Торквемада протянул руки к распятию.
– Пресвятая Богоматерь, наставь меня на путь истинный! – страстно взмолился он. – Укажи, чем мне искупить свой грех! Следует ли мне отказаться от строительства новой обители? Но ведь она будет возведена во славу Божью! Такой ли уж это грех – построить еще один дом Господень на этой грешной земле?
Он решил три недели не наведываться в Авилу, не брать в руки ни чертежей, ни чертежных инструментов. Если его спросят, чем ему не угодила эта обитель, он ответит: «У меня слишком много дел в монастыре Санта-Круз. А кроме того, христианство еще не восторжествовало в Кастилии, и я должен приложить все силы к тому, чтобы вернуть заблудших в лоно католической церкви».
Торквемада поднялся на ноги. Он уже знал, какую эпитимью назначить себе. На ближайшие три недели он выкинет из головы все мысли о своем прекрасном монастыре, будет жить только на хлебе и воде. И больше времени будет уделять молитвам.
Выйдя из кельи, он увидел нескольких монахов, стоявших за дверью. Один из них поклонился и сказал, что в Санта-Круз прибыли двое доминиканцев из Севильи, желающих поговорить со святейшим приором Томасом Торквемадой.
Торквемада принял посетителей в келье, обставленной деревянным столом и тремя грубо сколоченными стульями. На стене, как и во всех помещениях монастыря, висело распятие.
– Добро пожаловать в Санта-Круз, братья мои, – поздоровавшись, сказал Торквемада.
– Святейший приор, со мной вы уже знакомы, – торжественно произнес один из приезжих. – Я Алонсо де Охеда, настоятель монастыря святого Павла. Разрешите вам представить брата Диего де Мерло. Он тоже состоит в доминиканском монашеском ордене.
– Добро пожаловать, добро пожаловать, – повторил Торквемада.
– Нас тревожат события, происходящие в Севилье, святейший приор. Зная о вашем влиянии на королеву, мы решили обратиться к вам за советом и помощью.
– Буду рад сделать все, что в моих силах, – последовал ответ.
– В Севилье творятся величайшие злодеяния, – сказал Охеда.
– Какие именно, братья мои?
– Злодеяния, имеющие целью уничтожение святой католической церкви. Я говорю о том, что творят иудеи, святейший приор.
Торквемада сначала побледнел как полотно, затем побагровел. Его губы поджались, глаза налились кровью.
– Эти иудеи, они повсюду! – не сдержавшись, воскликнул Диего де Мерло. – Они заполонили Севилью, Кордову… да и каждый город Кастилии. И денег у них больше, чем у всех остальных подданных нашей королевы. Жиды, одно слово! И при этом притворяются добрыми христианами – вот почему их прозвали «конверсос», то есть отступники. Но, выдавая себя за истинных католиков, они на самом деле справляют свои гнусные ритуалы – разумеется, по ночам, когда их никто не видит.
Торквемада вновь побледнел – еще больше, чем прежде – и сжал кулаки с такой силой, что хрустнули суставы пальцев. На лице появилось выражение свирепой, фанатичной ярости.
Заговорил Охедо – торопливо, глотая окончания слов.
– А ведь несколько лет назад Алонсо де Спина предостерегал нас! Они обосновались среди нас, поселились рядом с нашими монастырями – чтобы насмехаться над нашими святынями, конечно же. Тайком от людских глаз они оскверняют все, что дорого каждому честному католику. Но если бы только этим ограничивались их злодеяния! Когда нас нет рядом, они вершат свои чудовищные обряды, плюют на наши иконы. Вы помните, что о них писал де Спина?
– Как не помнить, – сквозь зубы процедил Торквемада. – Конечно, помню.
Однако Охеда продолжал, точно не расслышал его слов:
– Он готовят пищу на масле, вот почему от них так разит жареным. Ведь известно, что они едят скоромные блюда. Еврея всегда отличишь по запаху – от него исходит зловоние. Можем ли мы мириться с тем, что среди нас живут такие люди? Только если они отрекутся от своей гнусной религии! Только если очистятся, всей душой приняв христианство. Но как мы им поверим? Ведь они все равно обманут нас!
– Бессовестные лгуны – вот кто они такие, – поддержал Диего де Мерло.
– Да еще и убийцы, безжалостные душегубы, – добавил Охеда. – Они не только отравляют колодцы, из которых мы пьем воду, – попирая основы нашей чистой религии, они по-прежнему совершают самые чудовищные, самые ужасные преступления. И их злодеяниям нет числа, это я говорю вам. Совсем недавно из одного дома пропал ребенок – очаровательный, прелестный мальчуган. Так вот, его тело нашли в пещере, неподалеку от того места, где иудеи собираются на свои ночные сходки. Его распяли, вырезали сердце, а потом расчленили.
– Неслыханное зверство, – угрюмо заметил Торквемада.
– Всего лишь одно из их бесчисленных изуверств. И никто не желает положить конец этим бесчинствам.
– Необходимо принять какие-то меры, – сказал Диего де Мерло.
– И как можно скорее, – кивнул Торквемада.
– Нужно учредить трибунал, способный покончить с этими еретиками! – воскликнул Охеда.
– Инквизиция – вот что решит наши проблемы, – сказал Торквемада. – Но не та, что была у нас раньше, а новая – дееспособная организация, наделенная высочайшими полномочиями в борьбе с ересью.
– Сейчас в Кастилии вообще нет никакой инквизиции, – подхватил Охеда, – а почему? Может быть, наши соотечественники считают, что у нас все еще не хватает случаев ереси, оправдывающих, по крайней мере, возрождение этого института? Помолчав, Торквемада заметил:
– Инквизиторы находят для себя дело и в Арагоне, и в Валенсии, и в Каталонии. В свое время были они и в Кастилии.
– А сейчас из-за нашего преступного бездействия в Севилье совершаются человеческие жертвоприношения, – сказал Охеда. – Я думаю, на этот город нам следует обратить особое внимание. Вот почему мы приехали к вам, святейший приор. Нам требуется ваша помощь.
– Обещаю сделать все, что в моих силах, лишь бы искоренить ересь, грозящую погубить Испанию, – торжественно заверил Торквемада.
– Мы собираемся просить аудиенции у королевы – с тем, чтобы изложить ей факты, которые сообщили вам. Святейший приор, можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку в наших переговорах с Ее Величеством?
– О да, разумеется, – сверкнул глазами Торквемада. – Будь моя воля, я бы без промедления взял под стражу всех, кто заподозрен в ереси. Не сомневаюсь, мне бы удалось вырвать у них признание в совершенных ими злодеяниях, а заодно узнать имена их сообщников. И, выведав все, что нам нужно, я бы дал им последний шанс спасти свои души, прежде чем огонь поглотит их бренные тела. Огненная смерть! Только она может очистить людей, осквернивших себя участием в этих гнусных обрядах. – Он повернулся к гостям. – Когда вы намереваетесь навестить королеву?
– Мы как раз держим путь к ней, а к вам заехали, чтобы заручиться вашей поддержкой, святейший приор.
– Считайте, что вы ее получили, – сказал Торквемада. – Братья мои, наш час пробил. Мы долго крепились, но терпенье наше лопнуло. Страна испытала ужасы гражданской войны, но сейчас в Кастилии установился мир – пора обращать наших соотечественников в христианство. И чтобы достичь этой благородной цели, нам придется провести их сквозь огонь, воду и медные трубы. Всем нам предстоят великие испытания, друзья мои, – но близок день нашей победы, близок миг нашего торжества. Верьте мне, скоро настанет время нашей немеркнущей славы. Каждый еврей, проживающий в нашем королевстве, будет подвергнут суровому дознанию – и, если окажется, что он вернулся к богопротивной религии своих предков, его ждут наказание, конфискация имущества и смерть на костре. Ступайте, братья, и скажите королеве, что я благословил вас. Позовите меня, когда я вам понадоблюсь. Я с вами, друзья мои.
После ухода посетителей Торквемада вернулся в свою келью и принялся расхаживать из угла в угол.
– Пресвятая Богоматерь, прокляни евреев, – взволнованно шептал он. – Прокляни тех, кто не признает Христа! Дай нам силы указать на их пороки – когда их злодеяния будут доказаны, мы сможем действовать от имени твоего Сына. Мы схватим этих людей и будем пытать их на дыбе, раскаленными щипцами станем рвать их зловонную плоть и заливать расплавленный свинец в их поганые глотки. Мы подвергнем их самым мучительным истязаниям – расчленим их тела, чтобы спасти их грешные души.
Его голос звучал все громче и наконец сорвался на крик:
– Будьте вы прокляты, евреи! Вечное проклятье вам, жидам и вероотступникам! Ненавижу вас и всех, кто исповедует иудейство! Пусть вы называете себя новыми христианами, я все равно вам не верю. Только когда мы избавимся от унизительного соседства с вами – только тогда у нас будет по-настоящему христианская страна!
Он упал на колени. В его голове, гулко отдаваясь в висках, колокольным набатом звучала одна и та же без конца повторяющаяся фраза: «Ненавижу евреев. Ненавижу евреев».
Он отгонял от себя мысли, мешавшие ему настроиться на нужный лад. Нет, они не имели никакого отношения к действительности, и ему не следовало принимать их всерьез. Никогда его бабка не была еврейкой, враки все это. Его предки недаром гордились благородным происхождением.
Этого не могло быть, говорил он себе.
Никогда, никогда Альвар Фернандес де Торквемада не смешал бы свою кровь с еврейской. Мысли об этом – вредные мысли. Они, словно черви, подтачивают его сознание, терзают душу, лишают сна и покоя.
И все же, все же… В те времена, когда его дед вступил в брак, преследования евреев были редкостью. Многие из них занимали высокие посты при дворе, и никто не придавал особенного значения тому, какая кровь течет в его жилах. Вот почему Альвар де Фернандес женился и до конца своих дней не задавался вопросом о том, чем его супружество может обернуться для всей их семьи.
Томас де Торквемада отказывался верить в такую несправедливость. Однако мысли о ней по-прежнему преследовали его, настойчиво вторгались в его жизнь, обусловливая поступки и решения.
Слишком хорошо помнил он свое детство. Косые взгляды, кривые ухмылки, шепоток за спиной: «Вот он, Томас де Торквемада – тот самый, что хвастается своим аристократическим происхождением. Но как же быть с его бабушкой? Говорят, она еврейка».
Было ли какое-нибудь противоядие страху, одолевавшему его в минуты, когда он слышал эти разговоры? Было ли – и какое, если не ненависть?
«Я ненавижу евреев!» – без устали твердил он. Не проходило и дня, чтобы он не показывал окружающим, как ему противны эти черноволосые длинноносые потомки людей, некогда предавших Христа. Ему нужно было убедить весь свет в том, что у него нет ничего общего с ними. И самому в это поверить, избавиться от сомнений, терзавших его душу.
Алонсо де Спина, двадцать лет назад пытавшийся настроить народ против иудеев, тоже был евреем. Не действовал ли он из тех же побуждений, что сказывались в поступках Томаса де Торквемады? Не хотел ли он таким образом откреститься от своих бывших единоверцев?
Торквемада простер руки к распятию.
– Господи! – закричал он. – Господи, дай мне силы искоренить племя отступников и маловеров! Дай мне силу и власть, чтобы я мог всю Кастилию обратить в истинное христианство! Пусть в этой стране останется только одна религия и только один Бог. И пусть заживо сгорят все, кто не верит в Него.
Томасу де Торквемаде предстояло кровью искупить грехи своего деда – но не своей кровью, потому что сам он относился к числу избранников Божьих. Он должен был стать первым среди католиков Кастилии, безжалостным судьей всех евреев и ревнителем истинного христианства у себя в стране.
Фердинанд был у Изабеллы и вместе с ней принимал Алонсо де Охеду и Диего де Мерло.
Изабелла вежливо поздоровалась с монахами и попросила изложить суть дела.
Охеда тут же разразился пламенной речью, в которой обратил ее внимание на недопустимое количество «конверсос», обитающих в Севилье.
– «Конверсос» живут в каждом городе Кастилии, – спокойно возразила Изабелла. – Многие из них состоят у меня на службе, и меня радует то обстоятельство, что они стали христианами. Мне бы хотелось, чтобы все мои подданные последовали их примеру.
– Ваше Величество, мы хотели сказать, что большинство «конверсос» только изображают из себя христиан – а на самом деле по-прежнему исповедуют иудаизм.
– Такое положение дел меня не устраивает, – нахмурилась Изабелла.
– Ваше Величество, – вступил в разговор Диего де Мерло, – не следует ли нам заключить, что вам будет угодно положить конец безобразию, творящемуся в Севилье?
Изабелла задумчиво кивнула.
– Друзья мои, у вас есть какое-то предложение? – спросила она.
– Ваше Величество, некоторое время назад в Кастилии была отменена инквизиция. Мы просим вас вновь учредить эту организацию.
Посмотрев на Фердинанда, Изабелла заметила, как напряглись жилы на его висках. Ей вдруг стало грустно – сейчас она почти жалела о том, что так хорошо знала и понимала своего супруга. Слишком уж ему оказались ведомы человеческие слабости, различные мужские пороки. Она испытала величайшее потрясение, узнав о том, что он не только имел внебрачного сына, но и возвел его в сан архиепископа. И проступки его на этом не заканчивались. Выяснилось, что одна знатная португалка родила ему дочь, – следовательно, могли быть и другие дети, от других женщин. Как тут было не разувериться во всем на свете?
Сейчас у него блестели глаза, и она догадывалась, почему. В Арагоне инквизиторы работали не покладая рук, а их жертвы были, как правило, людьми обеспеченными – потому-то и не пустовала арагонская королевская казна. Вероятно, в эту минуту Фердинанд размышлял о деньгах. При мысли о них он всегда оживлялся.
– Я подумаю о вашей просьбе, – сказала Изабелла.
– Полагаю, возрождение святого трибунала в Кастилии – дело первостепенной важности, – вспыхнул Фердинанд. – Решение о его учреждении нужно принять как можно скорее.
Монахи тут же сосредоточили внимание на Фердинанде. Охеда, потрясая кулаками, принялся бранить евреев. Он осыпал их проклятиями, говорил об их нечистоплотности, о совершаемых ими ритуальных убийствах и несколько раз упомянул о неком четырехлетнем мальчике, который пропал из дома, а потом был найден в пещере – с вырезанным сердцем, распятым и расчлененным.
Выслушав, Фердинанд воскликнул:
– Чудовищное злодейство! Вы правы, расследование по этому делу нужно начать немедленно.
– Тела остальных детей уже найдены? – спокойно осведомилась Изабелла.
– Ваше Величество, эти люди хитроумны и предусмотрительны. Тела своих жертв они закапывают в потайных местах. Такова часть их ритуала.
– Нам потребуются неоспоримые улики против этих людей. Иначе мы не сможем вынести им какое-либо обвинение.
Фердинанд резко повернулся к ней, и Изабелла вновь заметила блеск в его глазах, на сей раз – гневный, почти фанатичный. Она нежно улыбнулась ему.
– Мне кажется, король согласен со мной, – сказала она. – Не так ли, Фердинанд?
– Расследование для того и начинают, чтобы доказать вину подозреваемого, – дрожащим голосом произнес Фердинанд.
– Вот о подозреваемых мне и предстоит серьезно подумать, – сказала Изабелла.
Она повернулась к монахам.
– Друзья мои, ваше дело будет рассмотрено. Благодарю вас за то, что вы обратили на него мое внимание.
С этими словами Изабелла взяла Фердинанда под руку. Она хотела, чтобы он проводил ее в королевские покои.
Когда они остались одни, Фердинанд сказал:
– Итак, мое мнение для тебя ничего не значит. Верно я тебя понял?
– Напротив, я всегда прислушиваюсь к твоему мнению, – улыбнулась она.
– Но при этом отказываешься основывать в Кастилии инквизицию!
– На этот счет я еще как следует не подумала.
– До сих пор мне казалось, что ты желаешь превратить Кастилию в оплот христианства.
– Ты не ошибался, это одно из моих самых сокровенных желаний.
– Вот как? Почему же ты настроена против истребления еретиков?
– Я вовсе не настроена против искоренения ереси. Как тебе известно, оно входит в наши планы преобразования Кастилии.
– Превосходно! Но кто же справится с этой задачей лучше, чем инквизиторы? У тебя есть какие-то другие кандидатуры?
– Дорогой мой, я не уверена в том, что мне хочется видеть инквизиторов у себя в королевстве. Для начала я желала бы убедиться в том, что, основав здесь святой трибунал, я не дам Его Святейшеству больше власти, чем он уже имеет. Кастилия принадлежит нам, Фердинанд. Почему мы должны делить ее с кем-то еще, пусть даже с Папой Римским?
Немного поколебавшись, Фердинанд осторожно произнес:
– Убежден, мы смогли бы основать такую инквизицию, которая действовала бы обособленно от Ватикана. Но ты не понимаешь главного, Изабелла. Видишь ли, многие «конверсос» – очень состоятельные люди, а один из законов святого трибунала гласит, что имущество уличенных в ереси должно конфисковываться в пользу государства.
– Да, за последние несколько лет наша казна истощилась, – сказала Изабелла. – Мы очень нуждаемся в деньгах. Но я бы предпочла добыть их каким-нибудь другим способом.
– Так ли уж важен способ?
Изабелла смерила его холодным взглядом.
– Чрезвычайно важен, Фердинанд. Он смутился, затем поправился:
– Я хотел сказать, что мы будем действовать из самых благородных побуждений. Ведь наша конечная цель – спасти души людей, сбившихся с праведного пути. Разве Господу не будет угодно видеть их вернувшимися в лоно католической церкви?
– Именно этого я и хочу добиться. Но принимать решение впопыхах я все-таки не намерена. Мне нужно подумать.
– Если ты подумаешь, то поймешь, что без инквизиции тебе не удастся сделать Кастилию полностью христианской страной.
– Возможно, ты прав, Фердинанд. Ты ведь редко ошибаешься.
Она ласково улыбнулась. Не хмурься, Фердинанд, говорили ее глаза, давай будем друзьями. Наш брак принес разочарование нам обоим. Тебе не нравится моя властная натура – ты не ожидал, что я почти всегда буду поступать по-своему. С другой стороны, я не была готова к тому, что ты окажешься мужчиной, не способным хранить супружескую верность. Но ведь мы все равно никуда не денемся друг от друга – двое сильных людей, не желающих кому-то подчиняться. Так давай же довольствоваться тем, что у нас есть. Давай не будем жалеть о том, что нам не дано. Вообще, какое значение имеют наши чувства, обиды, разочарования? Разве не важнее думать о тех великих задачах, которые стоят перед нами обоими?
– Я хочу показать тебе наш новый девиз, – добавила она. – Думаю, он тебе понравится – по-моему, он удался на славу. Я приказала вышить его на знамени. Сейчас работа еще не закончена, но вскоре его увидят все кастильцы. После этого, мне кажется, они будут по-новому смотреть на нас с тобой.
Он немного смягчился, и она приказала одному из пажей принести образец нового государственного флага.
Когда ее приказание было выполнено, она развернула полотнище с незаконченной вышивкой и срывающимся от волнения голосом прочитала:
– «Изабелла и Фердинанд: единство силы и сила единства». Фердинанд просиял. Едва ли его жена могла более ясно сказать о том, как ценит своего супруга, как надеется видеть его правителем Кастилии – наделенным такими же правами, какими сама обладает.
И все же он понимал, что все наиболее важные вопросы она по-прежнему будет решать самостоятельно. При всех своих декларациях и девизах, при всей своей кажущейся мягкости останется властной, никому не подчиняющейся королевой. Кастилия все равно будет принадлежать ей одной.
Что касается инквизиции, думал Фердинанд, в свое время она согласится на нее. О материальных выгодах, которые сулит ее королевству святой трибунал, она уже знает. А о духовных нуждах Кастилии ей расскажет Торквемада.
Изабелла пригласила к себе кардинала Мендозу, заранее уведомив его о том, что аудиенция будет носить частный характер.
– Садитесь, кардинал, – поздоровавшись с ним, сказала она. – Мне нужно посоветоваться с вами по одному волнующему меня вопросу.
Мендоза вздохнул – он догадался, что разговор будет связан с визитом двух доминиканцев, вторую неделю гостивших при королевском дворе.
– Алонсо де Охеда и Диего де Мерло весьма озабочены поведением евреев в Севилье, – начала Изабелла. – Они говорят, что эти люди, цинично провозглашая себя последователями Христа, втайне исповедуют иудаизм. Мало того, они обвиняют их в ритуальных убийствах и осквернении христианских святынь. И – просят учредить в Кастилии инквизицию. Что вы об этом думаете, кардинал?
Помолчав, Мендоза решительно произнес:
– Ваше Величество, у нас слишком много фанатиков, и это заставляет меня усомниться в нашем благополучном будущем. Фанатизм подрывает основы правосудия и всего общества, история дает тому немало примеров. Евреев преследуют не одно столетие, однако еще никто не доказал, что эти гонения принесли хоть какую-то пользу странам, в которых они имели место. Как вам известно, Ваше Величество, еще в четырнадцатом веке Фернандо Мартинес читал проповеди, направленные против евреев, и даже объявил их виновными в эпидемии чумы, разразившейся тогда в Кастилии. Результат – погромы по всей Испании. Крови пролилось предостаточно, однако эпидемии и болезни лишь участились, поскольку никто не хотел убирать трупы истерзанных иудеев. Вот и эти давние слухи о якобы похищенных и распятых младенцах – кто их распускает, вот в чем вопрос. Не так давно Алонсо де Спина опубликовал целый трактат о злодеяниях тех, кого он называл «конверсос». Как ни странно, он сам был одним из этих «конверсос». Вот почему, читая его книгу, трудно избавиться от мысли, что больше всего на свете он хотел не опорочить евреев, а зарекомендовать себя добрым католиком – в той степени, в какой этого может добиться человек, истребляющий своих бывших единоверцев… Итак, сейчас снова заговорили о человеческих жертвоприношениях и прочих преступлениях, будто бы совершаемых евреями. Ваше Величество, зная ваше желание вернуть Кастилии законность и правосудие, я не сомневаюсь в том, что вы не примете решения, не удостоверившись в обоснованности этих слухов.
– Вы правы, кардинал, так я и собираюсь поступить. Но кто же должен проверять все эти слухи и кривотолки? Не в том ли состоит задача святого трибунала?
