Текст книги "В ожидании счастья"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 3. Знамения

Вследствие пожара во дворце Людовика XV, который произошел во время празднеств по случаю свадебной церемонии, дофин и его супруга передали полностью свои доходы за целый год для оказания помощи пострадавшим семьям, потерявшим своих близких в этот ужасный день.

Мемуары мадам Кампан

Легкомысленная молодая девушка, какой я была, почти ничего не знавшая о жизни, делала поспешные выводы из того, что видела на поверхности, не понимая, что новые соотечественники, с их любовью к этикету, их стремлением сохранять изысканные манеры при всех обстоятельствах, были искушенными в интригах.

Я думала, что мы с мужем станем счастливой влюбленной парой, будем бродить рука об руку по прекрасным паркам Версаля, что я буду безумно счастлива, и до того, как пройдет год моей замужней жизни, появится маленький сыночек, который принесет мне гораздо больше удовольствия, чем мои маленькие собачки. Но ниспосланный мне моей судьбой муж был ко мне, по-видимому, равнодушен.

Я была сбита с толку, и все исподволь следили за нами: король с невозмутимым спокойствием, тетушки – с истеричным любопытством, мои девери – со сдерживаемым удивлением; но Мерси, Штарембург и аббат Вермон были глубоко обеспокоены. Что-то было не так. Я не нравилась дофину, должно быть, я была в чем-то виновата.

В первые дни это не приходило мне в голову. Единственное, что я понимала, так это то, что брак оказался не таким, каким я ожидала. День после бракосочетания был заполнен различными церемониями, и у меня оставалось мало времени для размышлений. Вечером в новом помещении, специально предназначенном для театральных представлений, была показана опера. Постановка «Персея» могла бы оказаться сносной, если бы не попытка обновить ее добавлением балета. Все было не так. Постановщик сломал ногу во время генеральной репетиции и весь вечер провел на носилках; ни одна из декораций на сцене не соответствовала задуманному. Чтобы оказать мне любезность, решили поместить большое изображение орла – эмблему моего дома – высоко над алтарем Гименея, но это изображение свалилось на алтарь; Персей поскользнулся и упал к ногам Андромеды в момент освобождения, и постановщика пришлось сдерживать, чтобы он не покончил жизнь самоубийством.

Я так устала от этого представления, что не могла сдержать зевоту, но, зная, что за мной внимательно наблюдают, с тревогой подумала, не сообщат ли матушке о моем поведении. Я была уверена, что это будет сделано.

Я легла в постель вместе с мужем, и все было так же, как в предыдущую ночь, только на этот раз я не бодрствовала, слишком устав от предыдущей бессонной ночи и скучного представления «Персея».

Я проснулась в одиночестве. Выяснилось, что мой муж поднялся с рассветом, чтобы отправиться на охоту. Каждый знал об этом и считал странным, что он предпочел поехать на охоту вместо того, чтобы побыть со своей новобрачной.

Вернувшись домой, он заговорил со мной, а поскольку делал это редко, я запомнила его слова и тон.

– Хорошо ли вы спали? – Это было сказано просто и холодно.

– Да, – ответила я. Потом он чуть улыбнулся и ушел. Аббат Вермон, бывший рядом со мной, выглядел очень печальным, поэтому я подняла одну из двух маленьких собачек, которых подарили мне по прибытии во Францию, и начала играть с ней, но потом я услышала шепот аббата: «Это разорвет мое сердце!»Я больше не сомневалась, что что-то не так. Обо мне все говорили, что я такая хорошенькая и грациозная, но не смогла увлечь дофина. Он не мог не любить меня.

Граф Флоримон Клод де Мерси-Аржанто подошел ко мне и задал множество затруднительных вопросов. С тех пор как я покинула свою мать, он опекал меня. Матушка говорила, что я должна доверять ему во всем, прислушиваться к его советам, он будет мостиком, соединяющим нас. Я знала, что она права, но он был таким старым и угрюмым – маленький человек, довольно сутулый, очень умный; я испытывала неудовольствие, что за мной следят, – ведь никто не любит соглядатаев, какими бы они ни были и по какой бы причине ни шпионили.

Он был бельгийцем, уроженцем Льежа, и хотя напоминал француза, был полностью предан моей матери. Он задавал мне косвенные вопросы, но я точно знала, что именно он пытается выяснить: ему хотелось знать, что происходило в постели между мной и мужем, когда мы оставались наедине.

Я сказала ему, что, по-моему, мой муж равнодушен ко мне. Он засыпал, не прикоснувшись ко мне, а сегодня утром поднялся задолго до того, как я проснулась, чтобы отправиться на охоту.

– Однако это довольно странное поведение для новобрачного, – сказал он серьезно.

Я подтвердила, что так и думаю, хотя не уверена, чего следует ожидать от мужа.

– Я изучал медицину, – продолжал он, – и полагаю, что развитие дофина запоздало, поскольку его телосложение ослаблено неожиданным и быстрым ростом.

Так вот в чем дело!

Мне не нравился наставник моего мужа герцог де ла Вогюон, который, как я заметила, оказывал на него большое влияние. Не думая, я выпалила:

– Застенчивость и холодность моего мужа связаны с воспитанием, которое он получил. Я уверена, что дофин относится ко мне хорошо, но думаю, влиянием месье де ла Вогюона объясняются его поведение и страх…

Мерси холодно посмотрел на меня. У него был пронзительный взгляд, под которым я чувствовала себя неловко.

– Я уверен, что императрице не понравится, когда она обо всем узнает. Я сообщу ей, что еще рано делать выводы, и передам ей свое мнение о дофине.

Я представила матушку в Шенбрунне и содрогнулась, так как она обладала силой внушать мне благоговейный страх даже на расстоянии. Я знала, что не оправдала ее надежд, поскольку она ждала сообщений о моей беременности с большим нетерпением. Но как я могла забеременеть, если мой муж избегал меня!

Мерси сменил тему разговора и сказал мне, что я должна вести себя более осторожно по отношению к королю, не столь свободно и раскованно. Я ответила, что нет никакого сомнения в том, что я нравлюсь королю. Он не такой холодный и сказал, что я ему понравилась с момента моего появления, что все семейство очаровано мной.

Мерси ответил:

– Я скажу вам, что король Франции написал вашей матушке: «Я считаю, что супруга дофина очаровательна, хотя и очень незрелая. Но она молода и, без сомнения, повзрослеет».

Я почувствовала, как краснею. Итак, он написал… после всех комплиментов, которые он мне нашептывал, после всех ласковых слов, после всего этого!

Мерси улыбнулся моему смущению, но мне и вправду следовало усвоить важные для меня уроки. Он оставил меня в подавленном состоянии. Мой муж не любил меня, как и король, единственная разница заключалась в том, что один из них скрывал свои подлинные чувства, а другой – нет.

Мне еще предстояло многому научиться.

Тетушки были любезны со мной. Они намекали, что не прочь подружиться, поэтому когда я получила приглашение посетить днем мадам Аделаиду, то с радостью приняла его. Она нежно обняла меня, затем немного отстранила и заявила:

– Жена Бэри! – И прыснула со смеху. – Я позову Викторию, чьи апартаменты примыкают к этим, она пошлет за Софи и у нас составится уютная партия… на четверых. Ну, как?

Я заметила молодую женщину, сидящую за небольшим столиком, перед ней была книга. Я улыбнулась ей. Мимолетного взгляда было достаточно, чтобы заметить, как она безвкусно одета. Видя, что на нее обратили внимание, она немедленно поднялась и сделала реверанс, несколько покраснев.

– Это наша чтица Жанна Луиза Генриетта Жене, – сказала мадам Аделаида. – Она хорошо читает, и мы довольны ею.

Я попросила ее сесть и сразу же поняла, что, возможно, была не права, оказав ей внимание. Я никогда не должна нарушать сложный этикет. Однако Аделаида достаточно снисходительно посмотрела на это. Пришла Виктория.

– Ты позвала Софи? – спросила Аделаида.

– Да, прежде чем уйти, – ответила ее сестра. Аделаида кивнула. Затем повернулась к молодой чтице и сказала, что той позволяется уйти; молодая женщина выскользнула тихо, как мышка; действительно, она напоминала мае мышь – небольшую, серую и пугливую. Но не успела я об этом подумать, как пришла Софи.

– Здесь, – сказала Аделаида, и Софи заставила себя посмотреть на меня. Я улыбнулась, подошла к ней и поцеловала, хотя мне это было неприятно, поскольку она была такой безобразной. Она не ответила на мой поцелуй, а стояла с опущенными руками и не смотрела на меня.

Аделаида рассмеялась громким неприятным смехом и сказала, что, несмотря на присутствие жены дофина, они могут сесть, на что я тоже рассмеялась; глядя на сестру, рассмеялась и Виктория, а потом и Софи, когда Аделаида подтолкнула ее локтем.

– Итак, – сказала Аделаида, – ты жена Бэри. Странный малый этот Бэри… – Она посмотрела на сестер, которые кивнули ей и попытались повторить выражение ее лица; бедная Софи, как всегда, опоздала с этим.

– ..Не похож на других юношей, – продолжала Аделаида медленно, говоря мне почти в ухо. Она покачала головой, и все три сестры, как по приказу, повторили ее движение.

– Он не был похож на других мальчиков, – продолжала Аделаида мрачно, затем ее глаза озорно блеснули. – Но сейчас он стал мужем. Разве он не ваш супруг, мадам?

Она язвительно засмеялась и остальные присоединились к ней. С чувством собственного достоинства я ответила:

– Да, он мой супруг.

– Я надеюсь, что он хороший муж, – сказала Аделаида.

– Я считаю, он хороший супруг.

Виктория рассмеялась, но замолкла под взглядом сестры, которая решила сменить тему разговора:

– Что вы думаете о незнакомке, которая прибыла к ужину в замок де Ля Мюет?

– О, красивая женщина с голубыми глазами…

– И шепелявая.

– Я думаю, что она очаровательна. Виктория и Софи посмотрели на Аделаиду, ожидая ее реакции. Глаза Аделаиды вспыхнули, и она приняла воинственный вид.

– Эта женщина доведет короля до погибели. Меня это сильно удивило.

– Но каким образом? Я слышала, что ее обязанность заключается в том, чтобы развлекать его.

Аделаида разразилась громким кудахтаюшим смехом.

– Она путана. Вы знаете, что это такое?

– Я не помню, чтобы слышала это слово раньше.

– Она его любовница. Это понятно? – Я кивнула, Аделаида подошла ко мне, ее глаза сверкали. – Она работала в публичных домах до того, как попала сюда. Говорят, что она нравится ему, так как знает множество новых трюков. Все это почерпнуто в борделях, где она набралась соответствующего опыта.

Я в смущении покраснела.

– Этого не может быть…

– О, вы слишком молоды, моя дорогая. Вы невинны. Вы не знаете этот двор. Вы нуждаетесь в друзьях, вам необходим опытный человек, который бы руководил вами, помогал вам.

Она схватила меня за руку и приблизила свое лицо к моему. Две другие также подошли, кивая головой, и мне захотелось бежать, поспешить к королю и спросить его, правда ли это. Но я не знала короля. Он оказался не тем человеком, с которым можно было откровенничать. Я могла положиться на Мерси, он был единственным, в ком я могла быть уверена. И он говорил мне об этом.

Аделаида продолжала монотонным, тихим голосом:

– Король был не прав, пригласив ее на ужин… особенно в такое время. Это оскорбление… для вас. Ваш первый интимный ужин… и он выбрал именно этот момент, чтобы привести ее, хотя она никогда прежде здесь не появлялась.

Тут я поняла, почему Мерси и другие были так обеспокоены, – они знали, что присутствие этой женщины, этой проститутки за столом было оскорблением для меня. Я была глубоко потрясена – ничто не могло показать мне более ясно, что король не уважает меня. Я думала, что он полюбил меня, а он все время смеялся надо мной, над моей наивностью, и привел свою любовницу на ужин, чтобы оскорбить меня. Все это было заранее продуманной игрой, чтобы скрыть еще что-то ужасное и зловещее.

– Вам не следует беспокоиться, – заявила Аделаида. – Мы ваши друзья.

Она посмотрела на сестер, которые тут же кивнули головами.

– Вы можете приходить к нам, когда пожелаете. Вы можете пользоваться собственным ключом к этим апартаментам. Вот! Разве это не показывает, как мы любим вас! Мы ваши друзья. Доверяйте нам. Мы научим вас, как сделать Бэри хорошим мужем. Но всегда приходите к нам, и мы поможем вам.

Аделаида приготовила кофе. Она гордилась своим умением и не позволяла слугам готовить его.

– Меня научил король, – сказала она. – Он раньше готовил его в своих апартаментах и приносил сюда, когда мы были моложе. Затем я приглашала Викторию, но прежде, чем прийти сюда, она вызывала Софи, а Софи вызывала Луизу… Это было до того, как та ушла в монастырь. Вы знаете, она постриглась в монахини не только для того, чтобы спасти свою душу, но и душу короля. Она постоянно молится за него, опасаясь, что он может умереть без отпущения грехов. Что, если он умрет в постели рядом с этой путаной! Луизе приходилось идти сюда длинными переходами и когда она добиралась, король уже собирался уходить, поэтому часто у нее оставалось время только на то, чтобы поцеловать его. Это были счастливые дни… до того, как здесь появилась эта женщина. Конечно, до нее была Помпадур. Король всегда оказывался легкой добычей для женщин. Но было время… – Ее глаза стали задумчивыми. – Все мы взрослеем. Вы знаете, я была его любимой дочерью. Тогда он обычно называл меня Локи. Подразумевалось, что это уменьшительное имя. Он все еще называет меня так, а Викторию – Коше.

– Это потому, что я люблю покушать, – вставила Виктория. – Поэтому я стала немножко полной…

– Софи была Грейл, а Луиза – Чиффе. Наш отец любит давать людям прозвища. Он всегда называл жену нашего брата Бедная Пепа. А ее зовут Мария-Жозефина. Я редко слышала, чтобы он обращался к вашему мужу иначе, чем Бедный Бэри.

– Почему эти двое «бедные»?

– Пепа потому, что, когда она приехала сюда, ее муж был холоден к ней. Он был раньше женат, любил свою первую жену и в брачную ночь плакал по первой жене в объятиях новой. Но она была терпеливой и со временем он полюбил ее, а затем умер. Поэтому она стала Бедной Пепой. А Бедный Бэри… Ну, он отличается от большинства молодых людей… поэтому он и стал Бедным Бэри.

– Интересно, не возражает ли он против этого?

– Бедный Бэри? Ему нет дела ни до чего, кроме охоты, чтения, замков и строительства…

– И еды, – добавила Виктория.

– Бедняжка Бэри! – вздохнула Аделаида, и остальные вздохнули вслед за ней.

Когда я уходила от них, то знала о королевской семье многое такое, чего не знала раньше. У меня появился ключ от апартаментов тетушек. Я буду часто пользоваться им, по крайней мере, с ними я смогу избежать жесткого этикета мадам де Ноай.

Во время бала, который состоялся спустя несколько дней, из-за этикета возникла некоторая сумятица. Дело в том, что бал давался в мою честь, и принцы Лотарингии потребовали, чтобы им было отдано предпочтение по сравнению со всеми другими, поскольку мой отец был Франсуа Лотарингский, и они претендовали на родство со мной. Поэтому принцесса Лотарингская, которая была моей дальней родственницей, полагала, что у нее есть основания занять место в менуэте впереди прочих дам. Герцогини из королевского дома были возмущены и во всем дворце возникла большая сумятица. Король взволнованно расхаживал по своим апартаментам, обеспокоенный возникшей ситуацией. Отказать в притязаниях Лотарингов – нанести оскорбление австрийскому дому, согласиться – означает оскорбить дома Орлеана, Конде и Конти Никогда этикет не казался мне большей глупостью. Король разрешил мадам Дюбарри сидеть за столом рядом со мной, и все же считалось, что я буду оскорблена, если моя дальняя родственница не получит преимущества. Я решила, насколько это возможно, не становиться рабыней их глупого этикета. Однако споры продолжались, пока, наконец, король не решил их в пользу Лотарингии, после чего принцессы отказались явиться на бал, оправдываясь нездоровьем.

Я едва обратила внимание на их отсутствие. Я танцевала. Как я любила танцевать! Во время танца я чувствовала себя более счастливой» чем когда-либо. Я танцевала с мужем, который был очень неуклюжим и постоянно поворачивался направо, когда нужно было поворачиваться налево. Я громко рассмеялась, он смущенно улыбнулся и сказал:

– Я действительно плохо танцую! – И это отчасти расположило меня к нему.

Танцевать же с моим младшим деверем, прирожденным танцором, – совсем другое дело. Он сказал мне, что я выгляжу прекрасно, что Бэри самый счастливый человек при дворе, и он надеется, что тот понимает это. Казалось, тут скрывается какой-то вопрос. Я уклонилась от ответа, но мне все больше нравилось находиться в его компании. Прекрасно было общаться с человеком моего возраста, с которым у меня имелось нечто общее. Артуа смеялся надо всем, что казалось и мне смешным, и я была уверена, что мы станем друзьями. Затем я танцевала с молодым Шатрэ, сыном герцога Орлеанского, который мне совсем не понравился. Он был грациозен, но из-за холодного взгляда он напоминал мне змею. Это был мой первый близкий контакт с ним, хотелось бы знать, не обманет ли меня предчувствие, сложившееся о нем в тот вечер, что он станет моим врагом.

Эти люди сильно отличались от моих собственных придворных, и, как бы они усиленно ни наряжали меня во французские одежды, как бы ни усвоила я их манеры и обычаи, я всегда оставалась австрийкой. Мы не были такими вкрадчивыми, были более естественными, хотя, возможно, не такими образованными; при сравнении мы могли показаться неотесанными; мы не были такими остроумными, но нас легко можно было понять: мы говорили то, что думали, и не скрывали наших подлинных чувств под маской этикета. Здесь же везде царствовал этикет. Я задыхалась. Мне хотелось закричать, что я устала от него; я хотела им пренебречь, надсмеяться над ним и сказать окружающим, что если они хотят его соблюдать, так это их дело, но освободите меня от него.

Откуда мне было знать, что этот бал, на котором я наслаждалась танцами с Артуа и даже с моим нерешительным мужем, окончится катастрофической неудачей, и меня обвинят в ней. Лотарингцы были смертельно оскорблены и меня никогда не простили. В тот вечер они решили, что никогда не сблизятся со мной. Они никогда не демонстрировали привязанности ко мне, они только отдавали дань дофине Франции. Какой же маленькой дурочкой я была! И не было никого, кто мог бы помочь мне, за исключением Мерси, которого я старалась избегать, и моей матери, которая была далеко от меня. Я была одна и слепо шла навстречу опасности, только все французское в то время мне не казалось опасным, и я не знала, что мягкая, безобидная зеленая травка скрывает трясину… до тех пор, пока не увязла в ней так, что не могла выбраться. Даже умная женщина столкнулась бы с трудностями при подобном дворе. А какая надежда оставалась у легкомысленной, несведущей молодой девушки?

Прошло несколько недель после моей свадьбы, и за все это время мой муж сказал мне только несколько фраз. Когда бы я ни встретила короля, он бывал так любезен со мной, но я забывала о том, что сообщили мне Мерси и тетушке. Я считала, что он любит меня, и даже называла его отцом, сказав, что «дедушка» звучит по отношению к нему слишком старо.

Было так много празднеств и балов, что я забыла свои страхи. Меня всегда сопровождал мой деверь Артуа; я несколько раз посетила тетушек и уже избавилась от своих предыдущих сомнений и, возможно, просто не хотела о них думать. Гораздо лучше было оставаться веселой и считать, что все любят меня и что я добилась большого успеха.

Мне очень хотелось посмотреть на фейерверк, и Аделаида, всегда готовая вступить в заговор, объявила, что возьмет меня с собой. Я-то думала с надеждой о муже. Как было бы хорошо, если бы он был таким же весельчаком, как Артуа, мы бы переоделись и поехали туда вместе. Но он был все время чем-то занят; король пребывал в Белльвью с мадам Дюбарри, – поэтому почему бы мне не поехать с ними, заявила Аделаида, и мы отправились в ее карете. Я поехала в Париж инкогнито, поскольку мой официальный приезд в столицу, конечно, должен был носить церемониальный характер.

Без сестер Аделаида казалась совсем другой. Полагаю, что она специально напускала на себя необычный вид, чтобы произвести на них впечатление и утвердить свое превосходство над ними. Она была настроена очень дружелюбно всю нашу дорогу в Париж.

Это большое торжество, заявила она. Аделаида была наслышана обо всем, что делалось в мою честь. Вдоль Елисейских полей деревья увешали лампами, и наверно это изумительное зрелище, когда наступают сумерки. Центром празднества должен стать дворец Людовика XV, где воздвигнут коринфский храм недалеко от статуи короля, там появились также фигуры дельфинов и большая картина, изображавшая меня и дофина. Берега Сены обрызгали бергамотом, чтобы перебить дурные запахи, иногда поднимающиеся от реки, фонтаны струились вином.

– Все это в вашу честь, моя дорогая, и в честь вашего мужа.

– Тогда я обязательно должна посмотреть на все это, – ответила я.

– Но инкогнито. – Она засмеялась резким, неприятным смехом.

– Было бы не по этикету, чтобы люди увидели меня до того, как я буду официально представлена им?

– Конечно, нет. Поэтому сегодня вечером мы будем просто двумя знатными женщинами, прибывшими посмотреть, как веселятся люди.

Когда мы подъехали к городу, небо неожиданно расцветилось фейерверком, хотя еще не стемнело. Я вскрикнула в изумлении, так как никогда не видела ничего подобного.

Мы были почти у дворца Людовика XV, когда наш эскорт неожиданно остановился. Карета резко дернулась и встала. Я услышала пронзительные вопли и крики, с трудом различила массу народа, не имея никакого представления, что все это означает. Кучер развернул карету, и, окруженные стражей, мы с большой скоростью помчались в обратном направлении.

– Что случилось? – спросила я.

Мадам Аделаида не ответила. Она была перепугана и не проронила ни слова, пока мы мчались обратно в Версаль.

На следующий день я узнала, что произошло. Некоторые шутихи взорвались и начался пожар; повозка пожарных, выехавшая на площадь, наткнулась на толпу людей и кареты, спасающиеся от огня; другая толпа ринулась на площадь, чтобы увидеть, что происходит, в результате возникла давка, затор был полным. На улицах Ройяль, де ла Бонн-Морю и Сен-Флорентен скопилось сорок тысяч человек. Поднялась паника. Многие упали и были затоптаны; кареты опрокидывались, лошади пытались высвободиться. Люди, карабкавшиеся по телам упавших на землю, напрасно пытались выбраться, многие погибли. Про эту ночь рассказывали ужасные истории.

Несчастье было у всех на устах. Дофин пришел в нашу спальню, он был глубоко потрясен и от этого выглядел старше и оживленнее. Он рассказал мне, что предыдущей ночью погибло сто тридцать два человека. Я почувствовала у себя на глазах слезы, он посмотрел на меня и не ушел так быстро, как обычно.

– Это моя вина, – сказала я. – Если бы я не приехала сюда, ничего бы этого не произошло. Он продолжал смотреть на меня.

– Я должен сделать все возможное, чтобы помочь им, – сказал он.

– О, да! – пылко произнесла я. – Пожалуйста, сделайте.

Он сел за стол и начал писать, я подошла и взглянула из-за его плеча.

«Я узнал о несчастье, – писал он, и я отметила, как быстро его перо скользит по бумаге, – которое обрушилось на Париж по моей вине. Я глубоко потрясен и направляю вам сумму, которую король дает мне каждый месяц на мои личные расходы. Это все, что я могу дать. Я хочу помочь тем, кто пострадал больше всего».

Он взглянул мне в лицо и коснулся моей руки, но только на мгновение.

– Это все, что я могу сделать, – сказал он.

– Мне бы тоже хотелось пожертвовать тем, что имею, – заявила я ему.

Он кивнул и посмотрел на стол. Я поняла тогда, что я ему все же не слишком противна. Существовали какие-то другие причины, по которым он избегал меня.

Об этом несчастье долго говорили. Оно явилось еще одним знамением. Была буря, которая испортила празднование нашей свадьбы, клякса, которую я посадила, когда подписывала свое имя, и затем это несчастье, когда народ Парижа тысячами высыпал на улицы, чтобы отпраздновать мою свадьбу, а встретил давку и смерть.