Текст книги "Испанский жених"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– Прабабушка, не нужно смеяться! А то нас услышат, и Карлоса заберут у вас.
– Знаешь, а ведь его отравили.
– Кого? Кого отравили?
– Моего Филиппа. Это мой отец подослал к нему своих людей, и они отравили его.
– Значит, вы ненавидите своего отца? Карлос тоже ненавидит Филиппа, его отца.
– Вот он и умер после того застолья. А говорили – от лихорадки… Но я-то ведь знала, от чего он умер.
– От яда! – воскликнул Карлос.
– Я вцепилась в него обеими руками, и никто не мог оттащить меня от его постели. А когда мне сказали, что он умер, я накрыла катафалк золотистой тканью, под цвет его волос. А самого его укутала в парчу и атлас. А потом проводила возле него дни и ночи. И меня снова не могли оторвать от него. А знаешь, кто пытался это сделать?
– Ваш отец? Вот за что вы ненавидите его?
– Нет, друг и советник моего отца. Как же его звали? Забыла, ну да ладно. Он был знатным и богатым арагонцем. Вот, вспомнила! Его звали Мозен Ферер. Никогда в жизни не видела большего негодяя, чем он. Его назначили моим опекуном. А он сказал, что я еретичка… и пытал меня.
– Пытал вас? Расскажите!
– Ох… это были ужасные пытки… – У нее задрожал подбородок, и она заплакала. – Они говорили, что только так можно спасти мою душу.
Она помолчала. Затем снова начала чуть слышно бормотать:
– Нормальная – ненормальная…, нормальная – ненормальная… Карлос! Ты еще здесь, Малыш?
– Карлос здесь, прабабушка, – прошептал Карлос.
– Никогда… никогда не позволяй людям делать то, что они хотят. Слышишь?
– Никогда! – выдохнул Карлос. – Никогда им этого не позволю.
– Любовь это ненависть… а ненависть это любовь… Так же как всякий нормальный человек безумен, а безумный – нормален… Мой Филипп был самым красивым мужчиной в мире. Я подарила ему трон, увенчала короной. Мне хотелось всю жизнь просидеть возле его ног и в то же время хотелось сделать его своим пленником, запереть и никуда не выпускать. Будь моя воля, я бы никогда не разрешила другим женщинам даже приближаться к нему. Слышишь, Карлос? Никогда! И ни одной! Не считая, конечно, моей прачки. Она была страшна, как грех, поэтому он все равно не обратил бы на нее внимания. Карлос! Пододвинься ко мне, я тебе кое-что скажу.
– Говорите, Карлос вас слушает!
– Весь этот мир безумен, Карлос. И только мы с тобой – нормальные люди.
Он внимательно посмотрел ей в лицо, но она вдруг закрыла глаза. По щекам потекли слезы. Карлос подумал, что они похожи на два родника, пробивающихся сквозь серую, иссохшую землю.
В комнате наступила тишина. Одна из свечей вспыхнула напоследок и погасла. Он положил голову на ее колени, не замечая зловонного запаха ее одежды и тела. Его голова кружилась от мысли, что он и она оказались единственными нормальными людьми в этом безумном мире.
– Прабабушка, я здесь, – прошептал он.
Хуана не ответила. Их продолжительный разговор отнял у нее слишком много сил. Она заснула.
Он еще долго сидел рядом. Уходить ему не хотелось – слишком многое им нужно было сказать друг другу. Так он и сам заснул, не вынимая рук из ее сморщенных рук.
Под утро в комнату заглянули стражники. Они хотели проверить, все ли в порядке с королевой.
Хуана открыла глаза и увидела мальчика, спящего возле ее ног. Тогда она сказала с достоинством, какого уже давно никто не слышал в ее голосе:
– Меня навестил дон Карлос. Мы слишком долго разговаривали, и он устал. Отнесите мальчика в спальню. Смотрите, не разбудите, ведь он еще совсем ребенок.
Стражники, уже давно ничему не удивлявшиеся, почтительно поклонились. Один из них осторожно взял мальчика на руки и направился к выходу из комнаты.
На следующий день кавалькада продолжила путь к побережью.
Карлос больше, чем когда-либо, ненавидел отца. Ему хотелось остаться со своей прабабкой в Алькасаре, а не ехать рядом с отцом по этой пыльной дороге. Тем не менее он вел себя спокойней, чем обычно, и ничем не выдавал своих желаний. Он знал, что Филипп едет к дикарям, и надеялся, что они – или морское путешествие, об опасности которого ему столько рассказывали – навсегда избавят его от отца.
Они остановились на несколько дней в Сантьяго де Компостелла, чтобы Филипп мог посетить гробницу Святого Иакова, самого почитаемого святого Испании. В этом городе всегда было много пилигримов, но по случаю королевского визита их число удвоилось.
Здесь они встретили английских послов, возглавляемых герцогом Бедфордом.
Когда Филипп принял их, придворные удивились внезапно произошедшей в нем перемене. Принц как будто сбросил маску, которую носил все эти годы. Он улыбался англичанам, дружелюбно похлопывал их по плечу. Придворные изумлялись и в то же время ревновали.
– Смотрите, как непринужденно он обращается с этими англичанами! – говорили они друг другу. – Почему же он с нами никогда не был так весел и словоохотлив?
Пожалуй, только Рай понимал истинное положение дел. Оставаясь с Филиппом наедине, он поздравлял его с хорошо сыгранной ролью.
Когда Филипп раздал всем англичанам дорогие подарки, кавалькада снова тронулась в путь. До Коруньи оставалось всего тридцать миль.
На побережье их ждало незабываемое зрелище. В заливе стояла целая армада военных кораблей, которым предстояло сопровождать Филиппа и защищать его в случае встречи с французским флотом. Такая встреча была вполне вероятной, поскольку король Франции уже не раз пытался воспрепятствовать поездке Филиппа в Англию, на трон которой он хотел посадить свою невестку, шотландскую королеву Марию Стюарт.
При виде кораблей никто не обрадовался больше, чем Карлос. Разглядывая их черные корпуса и разноцветные вымпелы, он думал примерно так: Филипп отправляется в опасное плавание. Может быть, Богу и святым будет угодно, чтобы он никогда не вернулся домой.
Прямо по курсу вырастали очертания Саутгемптона.
Филипп стоял на палубе и смотрел на землю, которую должен был завоевать без единого выстрела, всего лишь вступив в брак с ее королевой, подарив ей сына и изменив свой характер в угоду ее жителям.
Рядом с ним стояли самые знатные испанские придворные, сопровождавшие его в этой миссии, – проницательный и спокойный, всегда готовый придти на помощь Рай Гомес, прославленный воин и опытный дипломат герцог Альба, элегантный граф Ферийский, Эгмонт и другие.
Наконец к борту пристала лодка. В ней были королевский адмирал лорд Ховард, лорды Шрусбери, Эрандель и Дерби. С ними на палубу поднялся и сэр Джон Уильямс.
Филипп был одет в парчу и бархат. На груди висела массивная золотая цепь, а камзол украшали разноцветные драгоценные камни. Он держался раскованно, но величаво. В своем роскошном наряде он казался друзьям совсем другим человеком – не тем, к которому они привыкли за столько лет службы испанскому правящему дому.
Обратившись к англичанам на латыни, он извинился за незнание их языка. Его манеры были так утонченны и обходительны, что придворные королевы Марии не могли скрыть удовольствия от встречи с их гостем.
И вот к кораблю пристала барка, от носа до кормы убранная золотистым атласом и управляемая командой в бело-зеленой форме, расцветке королевского дома Тюдоров. Она доставила Филиппа на английский берег, где граф Эрандель попросил его принять участие в небольшой церемонии, устроенной по приказу королевы. Прочитав ее послание, он преподнес Филиппу орден Подвязки.
Затем все направились в большой особняк, приготовленный для испанского принца и его свиты. И вновь Филипп приятно удивил лордов, выразив желание выпить пива за здоровье английской королевы.
Он выпил его так, будто это был не горький, непривычный на вкус напиток, а настоящее испанское вино, – причмокнул губами и сказал, что еще никогда не пробовал такого божественного нектара.
Англичане были в замешательстве. Им-то говорили, что к королеве приедет какой-то угрюмый напыщенный принц, – а разве таким оказался жених великой Марии Тюдор? Очевидно, их хотели ввести в заблуждение. Нет, с этим добрым малым вполне можно иметь дело, решили англичане.
Лишь оставшись наедине с Раем Гомесом, Филипп позволил себе расслабиться. На его лице снова появилось замкнутое выражение – может быть, даже более мрачное, чем обычно.
– Ваше Высочество, – сказал Рай, – ваш отец будет гордиться вами. Сегодня вы предстали перед этими варварами человеком, которого они полюбят. Вы были, как один из них, Ваше Высочество. Я считаю, эта роль удалась вам на славу.
Филипп задумчиво посмотрел в окно.
– Знаешь, Рай, – вздохнул он, – иногда я и сам не могу понять, к какому сорту людей отношусь. Ведь я благоразумен и рассудителен, не так ли? И все-таки, возможно, во мне есть что-то от варвара, каким я сегодня показался им. Но настоящее испытание еще впереди. О, счастливчик Рай! Скоро ты сполна насладишься красотой твоей Анны!
Рай пожал плечами и усмехнулся.
– Может быть, к тому времени от ее красоты ничего не останется. Это будет неудивительно, ведь она уже лишилась одного глаза, когда фехтовала с пажем.
– Все равно, Рай, она – самая прекрасная девушка во всей Испании. И, могу поклясться, самая строптивая. Да, с Анной тебе тоже предстоят немалые испытания. Но все-таки они не идут ни в какое сравнение с моими. Послушай, Рай… когда будешь с Анной… думай, пожалуйста, обо мне… о том, каково мне с Марией. Почаще вспоминай меня – а то, боюсь, я не справлюсь со своими обязанностями.
– Ваше Величество не справится со своими обязанностями? Это так же невозможно, как представить, что солнце восходит на западе.
– И все же молись за меня, Рай. В этой чужой стране твои молитвы очень пригодятся мне.
Через день Филипп покинул Саутгемптон.
Стоял июль, но Филипп замерзал от пронизывающей, как ему казалось, стужи. На нем был черный бархатный плащ, сверкавший целой россыпью крупных бриллиантов. Белый атлас его камзола и панталонов украшали золотой и серебряный орнамент. Готовясь к поездке, он никак не думал, что в пути их застигнет этот промозглый дождь.
Ему пришлось надеть поверх плаща длиннополую накидку на красном войлоке, но через несколько минут тот, казалось, насквозь промок. Вдоль дороги стояли люди, с любопытством рассматривавшие его. Их манеры возмущали Филиппа. Многие показывали пальцем и даже покатывались со смеху, значение которого он вскоре понял: они смеялись над чужеземцами, испугавшимися дождевых капель.
В Винчестере они остановились, чтобы переодеться в сухую одежду. Здесь епископы устроили Филиппу торжественный прием в кафедральном соборе. Фаворит королевы епископ Гардинер принял его, как некого Моисея, пришедшего, чтобы повести англичан к обетованной земле.
Филиппа и его свиту пригласили в дом декана, настоятеля собора.
– Наша королева почитает утонченность и целомудрие, – объяснил декан. – Она считает, что до свершения брачной церемонии вам не следует останавливаться под одной крышей с ней.
Филипп добродушной улыбкой показал, что одобряет утонченность королевы. Затем сказал, что очень рад гостеприимству декана.
– Ее Величество проведет несколько ночей во дворце епископа Гардинера, что возле деканата.
– Видимо, Ее Величество обладает также изысканным вкусом, – ослепительно улыбнулся Филипп.
В деканате для Филиппа и его свиты было приготовлено застолье.
Они еще раз переменили одежду, но их комнаты оказались такими сырыми, что, несмотря на время года, все до единого дрожали от холода. Снисходительные улыбки англичан также не прибавляли комфорта. Но больше всего их беспокоила перемена в поведении Филиппа. Где его былая величавость? Где чувство собственного достоинства? – спрашивали испанцы. Сколько еще будет он метать бисер перед свиньями? Эти англичане не имеют никакого представления о хороших манерах. Они невежественны и бесцеремонны. Когда во время пребывания в Саутгемптоне они вместе с Филиппом присутствовали на службе в церкви, вошел какой-то человек и сказал, что на площади собралась толпа, желавшая посмотреть на испанского принца. А Филипп и не возражал – сейчас он, казалось, был готов делать все, лишь бы угодить этим варварам. Выйдя из церкви, он одолжил у одного из англичан плащ и шляпу, и горожане дружно рукоплескали, видя его в этих лохмотьях.
И вот настало время ужина в деканате. Им предложили отведать приготовленные для них блюда. И не просто предложили, а начали пичкать, чем попало. Они должны были попробовать каждое блюдо, стоявшее на столе. Испанцы, не привыкшие к такому обращению с их изнеженными желудками, морщились и кряхтели, но мужественно следовали примеру своего принца, просившего подать ему то кровавый бифштекс, то оленину, а сразу вслед за ними – мясо павлина и пирожки, которые запивали целыми пинтами холодного английского пива.
Вернувшись на ночлег в свою комнату, Филипп сказал Раю Гомесу:
– Прошло всего несколько дней, а кажется – много, много лет.
– Ваше Высочество, скоро вы привыкнете к ней.
– Не знаю, не знаю. Во всяком случае, сейчас меня радует только то, что закончился еще один день.
Увы, его радость была преждевременной. Как раз в это мгновение в дверь постучали. Рай выхватил шпагу – ни один испанец не доверял англичанам – и повернул щеколду.
На пороге стояла женщина. Поклонившись, она сказала на ломаном испанском:
– Мой господин, я камеристка Ее Величества королевы Марии. Мне поручено сообщить, королева сегодня вечером желает видеть Его Высочество в своем будуаре. Ее Величество также просили передать, что Его Высочеству не следует брать с собой слишком много испанских придворных.
– Боюсь, Его Высочество как раз приготовился ко сну и… – начал Рай.
Но Филипп уже стоял возле него. Увидев испанского принца, женщина еще раз поклонилась.
– Королева желает видеть меня! – через силу улыбнулся Филипп. – Что ж, я с удовольствием принимаю ее приглашение. Мне нужно только несколько минут, чтобы привести себя в порядок.
На лице женщины появилось восторженное выражение. Она явно не могла понять, зачем кому-то потребовалось оклеветать жениха ее госпожи. Строгий, напыщенный, церемонный… Да ничего подобного! Сейчас она пойдет к королеве и скажет ей, что он оказался не только красивым, но и обаятельнейшим мужчиной.
– Так я могу через десять минуть направить к вам посыльного королевы, чтобы он проводил Ваше Высочество в ее апартаменты?
– Я весь в нетерпении, – сказал Филипп.
Когда дверь за ней закрылась, они устало переглянулись.
– Вот тебе и утонченный вкус, – озадаченно пробормотал Рай.
– Ничего не поделаешь, – вздохнул Филипп. – Придется еще раз менять наряд.
Рай помог ему одеть черный лайковый камзол и белые лосины, украшенные золотой вышивкой; на плечи Филипп набросил широкий французский плащ с серебряным орнаментом на спине.
– Хорошо бы взять еще кого-нибудь, – сказал Рай. – Кто знает, что на уме у этих англичан? Вызову-ка я Ферию и Альбу… Эгмонта и Хорна… и, пожалуй, Медину Чели с кем-нибудь из его свиты.
Филипп промолчал. Он думал: вот и настал этот момент, сейчас я встречусь со своей престарелой невестой и навсегда останусь с ней…
Через десять минут все были в сборе.
Посыльный королевы доставил их в деканат и через небольшой сад провел во дворец епископа Винчестерского. Они поднялись по лестнице. Там другой посыльный открыл дверь и громко произнес:
– Его Высочество король Филипп.
Филипп переступил порог и очутился в длинной галерее, по стенам увешанной коврами и гобеленами. В глубине от окна к окну расхаживала невысокая женщина. На почтительном расстоянии от нее стояли Гардинер и небольшая группа английских придворных.
Когда Филипп вошел, женщина остановилась.
На мгновение у него даже захватило дух. На ней было роскошное платье из черного бархата с подолом из переливающейся серебристой ткани; искусно завитые волосы песочного цвета украшала черная бархатная шапочка с золотой вышивкой; широкий кожаный пояс сверкал множеством разноцветных драгоценных камней.
Филипп степенным шагом подошел к ней и по английскому обычаю поцеловал в губы. На ее бледном лице проступил заметный румянец. Филипп также разглядел, что она была далеко не так безобразна, как ее описывали, хотя и не отличалась физической привлекательностью. Ее сухую, нездорового сероватого цвета кожу почти сплошь покрывали мелкие морщинки, во всем облике не было ничего выразительного. Она явно относилась к числу женщин, слишком долго пренебрегающих радостями любви.
Интересно, многое ли ей известно обо мне? – подумал Филипп. Что ей говорили? Что я холоден, угрюм и никогда не улыбаюсь? Ну что ж, могу и улыбнуться. Вот, пожалуйста.
– Ваше Высочество, я рада, что вы откликнулись на мою просьбу, – сказала королева на латыни, поскольку по-испански она читала, но не разговаривала.
Он ответил, также на латыни:
– Королева повелевает, остальные должны подчиняться ее воле. Что касается меня, то я глубоко признателен Вашему Величеству за приказ, благодаря которому исполнилось то, о чем я мечтал уже много недель.
Что со мной происходит? – пронеслось у него в голове. Что я говорю? Неужели я и в самом деле превратился в такого напыщенного лицемера?
Впрочем, через мгновение он понял, что она действительно пробудила в нем кое-какие чувства – но не любовь и не желание физической близости, а жалости к этой несчастной женщине.
Она просияла и даже как будто немного помолодела. Манеры будущего супруга явно пришлись ей по душе. Она провела его в дальний конец галереи, к балдахину, под которым стояли два удобных кресла с высокими спинками. Когда они сели, испанцы стали поодиночке подходить к королеве и целовать ей руку.
После этого все перешли в соседнюю комнату, где Филиппу предстояло познакомиться со служанками королевы, что он и проделал, поочередно поцеловав их в губы. Такое поведение Филиппа явно не понравилось Марии, и испанцы многозначительно переглянулись. Неужели она успела влюбиться в своего испанского жениха? Если так, то вскоре вся Англия встанет на колени перед Испанией.
Затем королева и Филипп вернулись в галерею.
– Ваше Величество, впереди у вас много неотложных дел, – с озабоченным видом сказал Филипп. – Я не смею переутомлять вас своим присутствием.
– О нет, я не устала! – воскликнула Мария. – Напротив, мне очень приятно видеть вас. Давайте останемся здесь и еще немного поговорим.
Филиппу пришлось снова устроиться под балдахином. Королева знаком позволила испанцам угощаться лакомствами, стоявшими на нескольких небольших столиках, и разговаривать с дамами и джентльменами, собравшимися в галерее. Англичане и их гости тактично отошли на некоторое расстояние от балдахина.
Мария почти застенчиво посмотрела на Филиппа.
– Я представляла вас совсем другим человеком, – сказала она.
– Надеюсь, я не разочаровал вас?
– Нет… скорее, наоборот… Вы мне очень понравились.
– Стало быть, исполнилось одно из моих самых заветных желаний.
– Я немного боялась… может быть, из-за своей неопытности в любовных интригах… и во всем, что связано с браком. Мне казалось, что вы можете оказаться одним из тех мужчин, которые готовы пойти на многое ради плотских удовольствий…
– О нет, – улыбнулся он. – Я буду образцовым супругом – благоразумным и серьезным.
– Полагаю, не слишком серьезным, – возразила она. – Мне говорили, что вы никогда не улыбаетесь, а сегодня я несколько раз видела улыбку на вашем лице.
– Еще бы, ведь я очутился в присутствии Вашего Величества.
– Ах! – вздохнула королева. – Вы галантны, как все испанцы.
– Ваше Величество наполовину испанка.
– Да, это правда. Моя мама часто разговаривала со мной на испанском. – У нее дрогнули губы. – В детстве я мечтала посетить эту страну и поближе познакомиться с ее народом.
– А теперь один из ее представителей приехал к вам, чтобы предложить руку и сердце.
– В свое время велись переговоры о моей свадьбе с вашим отцом.
– В те дни вы были еще ребенком, а он – юношей.
– Недавно он написал мне, что хорошо помнит те времена. И сказал, что всегда будет сожалеть о той несостоявшейся свадьбе. Он сказал, что посылает мне красивого и сильного сына, потому что сам стал слабым и ни на что не годным стариком. Пожалуй, если бы я тогда вышла за него замуж, вы могли бы быть моим сыном.
– О чем вы говорите? Мы с вами почти одного возраста!
Она даже зарделась от удовольствия. Неужели и впрямь думала, что ему неизвестно, насколько она старше него? Едва ли, время не очень-то пощадило се. Оно оставило на ее высушенном лице неизгладимые следы пережитых страданий, горечи и разочарований. Бедная, бедная Мария!
Он сказал:
– Должно быть, я все-таки произвел на вас не самое лучшее впечатление. Ведь я не умею разговаривать на вашем языке.
– Я научу вас.
– Уверяю вас, Мария, я буду прилежным учеником во всем, чему вы пожелаете научить меня.
– Нет, Филипп… это вы будете учить меня, а я буду учиться.
Вот именно, подумал он. Мне предстоит приучить вас к мысли, что этой страной я буду управлять в соответствии с желаниями императора.
Ему не терпелось покинуть ее, но она с каждой минутой вела себя все смелее. Ее рука, как бы между делом, легла на его рукав. Он посмотрел ей в глаза и через силу взял ее иссохшие пальцы в свою руку. Затем поднес ее руку к своим губам. Он чувствовал, как она дрожала.
Филипп понимал, что сейчас все придворные смотрят на него. Англичане говорят: «Своими благородными манерами этот испанец покорил сердце королевы». А испанцы покачивают головами и мысленно повторяют: «Оказывается, мы совсем не знали нашего Филиппа. Ах, что за мужчина! Ради славы Испании он готов сыграть любую роль – ведь не мог же он на самом деле влюбиться в эту престарелую даму, когда вокруг столько очаровательных молодых женщин!»
Наконец Филипп сказал:.
– Моя дорогая леди, больше я не смею отрывать вас от сна. Пожалуйста, научите меня говорить по-английски «спокойной ночи», чтобы я мог попрощаться с дамами, собравшимися в этой и соседней комнате. Затем я покину вас и с нетерпением буду ждать завтрашнего утра.
Их первый урок английского языка доставил ей немало удовольствия. Она весело смеялась над его безуспешными стараниями.
– Гуд найт, дорогой Филипп. Гуд найт. Нет не правильно… – Она приблизила к нему свое лицо. – Гуд найт. Слышите, как надо произносить? Гуд найт.
Филипп поцеловал ее руку и направился в комнату, где собрались придворные дамы и служанки королевы. Встав у порога, он замешкался, а потом воскликнул на латыни:
– Вот жалость, совсем забыл! Как это будет?.. Гу-у-д… а дальше?
Королева улыбнулась почти счастливой улыбкой. Затем взяла его под руку, отвела в галерею и еще раз прорепетировала с ним эти два слова. После этого он вернулся к дамам и трижды повторил «гуд найт», каждый раз приводя их в восторг своим испанским акцентом и игривыми взглядами.
Когда испанцы вернулись в дом декана, Рай сказал:
– Ваше Высочество, я должен вас поздравить. По-моему, вы одержали победу.
Его слова не доставили Филиппу никакого удовольствия. Он уже сбросил маску, которую носил весь этот вечер, и снова был угрюм, замкнут и необщителен.
* * *
В спальне королевы долго не стихали оживленные голоса. Служанки, помогавшие Марии раздеваться, обсуждали сегодняшнее событие.
Госпожа Кларенсия, кормилица и давняя подруга королевы, не скрывала удовольствия.
– Вот уж король, так король! – воскликнула она. – Благодарю Бога за то, что Он послал его на нашу землю. Ваше Величество, я всегда мечтала о таком супруге для вас.
Магдален Дакр, высокая и худая брюнетка с блеклыми глазами, сказала:
– А красив-то, Ваше Величество! И при этом не смотрел ни на кого, кроме вас!
Мария грустно заметила:
– Но ведь он намного моложе меня.
– Ваше Величество, глядя на вас, никто об этом и не подумает.
Но Мария знала, что это неправда.
Она повернулась к до сих пор молчавшей Джейн Дормер.
– А что думаете вы, Джейн? Какого вы мнения о наших гостях?
– Испанские джентльмены очень хороши собой, Ваше Величество. И всем нам приятно осознавать, что вы решили выйти замуж за такого стойкого приверженца католической церкви.
Джейн сейчас думала о красивом графе Ферийском, который в галерее оказался рядом с ней. Они разговорились. Выяснилось, что английским языком он владел в совершенстве. Джейн была взволнована не меньше, чем ее госпожа. Она знала, что произвела очень благоприятное впечатление на очаровательного испанского графа.
Мария посмотрела на Джейн и улыбнулась – сегодняшняя беседа Джейн и графа Ферийского не осталась незамеченной при английском дворе. Королева завидовала красоте и молодости этой девочки. Она превосходно сознавала, что сила ее собственной притягательности заключалась в титуле, который она носила.
Служанки уложили ее в постель и задернули полог балдахина.
– Вы должны хорошо выспаться, Ваше Величество, – сказала Кларенсия.
Но как она могла спать? Сегодня она увидела своего избранника, он был обходителен и остроумен. Мария не сомневалась в том, что Филипп будет нежным и любящим супругом.
Но не глупо ли было воображать, будто он всерьез относился к тем комплиментам, что сегодня наговорил ей? Ведь сними с нее все шелка и парчу, отними драгоценности – и останется лишь немолодое тело женщины, потерявшей в своей жизни все, кроме трона.
Разумеется, он лгал ей – притворялся, будто ее любит, а сам намеревался жениться на ее младшей сестре Елизавете, у которой впоследствии сможет отобрать корону и все владения Тюдоров. Елизавета и Куртени, вот кто всегда строил козни за ее спиной. Они оба без зазрения совести льстили ей и в то же время вынашивали планы свержения нынешней английской королевы.
Гардинер и испанский посол Ренар уговаривали ее казнить Елизавету. А почему бы и нет? Разве трудно будет доказать ее вину? Не ее ли имя упоминалось почти во всех документах, связанных с недавним восстанием протестантов? Но сложность состоит в другом… Мария слишком хорошо помнит Елизавету маленькой девочкой – такой одинокой и жалкой, покинутой всеми из-за своей попавшей в опалу матери. Да, матери у них были разные, но отец – один и тот же, хотя кое-кто в этом сомневался. Не каждая женщина сможет подписать смертный приговор своей сестре.
А какое тяжелое детство было у Марии! Какие бы великолепные партии ни готовились для нее, все они расстраивались еще на стадии переговоров, потому что король вдруг перестал считать мать Марии своей супругой, а саму Марию, которая до тех пор была его любимой дочерью, объявил незаконнорожденной. Сколько раз после того события жизнь Марии подвергалась опасности? Сколько раз ей грозила смерть – не только от болезней, но и от топора?
И вот ей уже было тридцать восемь лет – возраст, немалый для любой женщины, тем более для прошедшей через такие безжалостные испытания. Надо же такому случиться, что как раз в это время из-за моря приплыл молодой и сильный мужчина, желающий жениться на ней.
При мысли о нем она улыбнулась. Он такой красивый, подтянутый, стройный, у него замечательные золотистые волосы, густая борода, бледная кожа. Очень хороший молодой человек, и видно, что нежный, ласковый. Касаясь его одежды, она испытывала удовольствие… нет, больше, чем удовольствие: возбуждение. Ведь она все еще девственница; до сих пор у нее не хватало смелости думать о плотской любви; пожалуй, только в ранней юности при виде какого-нибудь симпатичного мужчины у нее возникали подобные мысли – но тогда она решительно их подавляла, не давала перерасти в желание близости. Каждое зарождавшееся чувство она отгоняла от себя, стоя на коленях перед алтарем и молясь Богу до тех пор, пока все тело не начинало ломить от усталости и боли.
Но теперь плотская любовь перестала быть чем-то запретным. Более того, любовная связь между ней и Филиппом превратилась в ее долг, святую обязанность перед страной и Богом. А иначе как же она сможет произвести на свет наследника, которого с таким нетерпением ждут в Англии и Испании?
Поэтому… да, теперь уже нет необходимости подавлять чувства и желания. Теперь можно дать волю всем ранее запретным мыслям.
– Филипп… – прошептала она.
В эту ночь она не сомкнула глаз, мечтая о нем.
Венчание состоялось в кафедральном соборе Винчестера. Служили Гардинер и еще трое епископов. Обряд был устроен с размахом – многие говорили, что таких пышных церемоний они не видели с самых дней великого отца королевы.
Собор был заполнен английской и испанской знатью. Почти все англичане пребывали в состоянии эйфории, поскольку с этой свадьбой они связывали исполнение своей давней мечты, которая не давала им покоя со времени разрыва между королем Генрихом и Папой Римским. Наконец-то, в один голос говорили они, Англия вернется в лоно католической церкви.
После свершения церемонии Филипп и Мария в сопровождении своих придворных перешли во дворец епископа, где их ждали обильные и изысканные угощения.
Когда они уселись за огромный превосходно сервированный стол, музыканты заиграли какую-то веселую мелодию, однако испанские гости помрачнели, потому что слуги подали Филиппу серебряное блюдо, а Марии – золотое. Англичане явно хотели подчеркнуть, что Мария была королевой Англии, а Филипп – всего лишь ее супругом. То есть давали понять, что на их родине по-прежнему будут править англичане.
При других обстоятельствах вспыльчивым испанцам такого оскорбления было бы достаточно, чтобы они тут же выхватили шпаги, но Филипп вовремя успел предупредить их. После этого они находили утешение только в том, что мысленно посмеивались над королевой, изредка бросавшей влюбленные взгляды на Филиппа. Ничего, скоро она станет его рабыней. А за ней последуют английский парламент и спесивые английские придворные.
За столом испанцам даже не позволили прислуживать Филиппу.
– Ни в коем случае! – заявили эти радушные англичане. – Он наш гость, а главное – супруг нашей королевы. Поэтому мы желаем воспользоваться своей привилегией и быть сегодня его слугами.
Ну, что тут поделаешь? Ничего. Только подивиться грубости и невероятному аппетиту этих варваров, уплетавших за обе щеки все, что им накладывали слуги. Испанцы призывали на помощь всю свою прославленную дисциплину. Ладно, они могут на какое-то время примириться с отведенной им ролью гостей – подождать до того дня, когда у Филиппа родится сын. Уж тогда-то святая инквизиция наведет порядок в этой дикой стране!
Королева произнесла тост за испанских придворных и отпила из золотого кубка. Затем выпила за здоровье своего супруга, титулы которого тотчас провозгласил услужливый герольд:
– За здравие короля Английского, Неаполитанского и Иерусалимского, принца Испанского и графа Фландрийского!
Испанцы просияли от удовольствия.
Филиппу казалось, что эти торжества никогда не кончатся, и в то же время он больше всего на свете боялся их неотвратимого финала. Мария с каждой минутой все чаще и нежнее поглядывала на него. Много ли ласки она ведала в своей жизни? Нет, не много. И вот, достаточно было этому молодому мужчине, обещающему в недалеком будущем стать величайшим монархом в мире, обратить на нее внимание, как все те чувства, которые она так долго сдерживала, внезапно вырвались наружу. Она никак не могла дождаться консумации брака. Еще бы, ведь Филипп обладал всем, что могло привлечь ее: молодостью, спокойствием, чувством собственного достоинства – слишком заметно проступавшем в облике светского денди, в которого он преобразился в Англии, – а также добротой, скрытой нежностью и умением понимать других людей. Вот почему на свадебных торжествах Мария была счастлива, как никогда прежде. Она жалела только о том, что на этом празднике нет ее матери. Ах, как порадовалась бы Катарина Арагонская, если бы увидела свадьбу своей дочери и ее дальнего родственника, вместе с которым они будут править миром, ведя его к единственной истинной вере!
