Текст книги "Убийство в Тауэре"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Но у него так много лошадей, и он хочет нам их подарить!
– Он хочет место при дворе. Думаю, секретаря. Я не могу позволить ему считать, что, подарив тебе четырех замечательных лошадей, он может заручиться моей поддержкой.
Роберт тут же написал благодарственную записку Уинвуду, сообщив, что его жена не может принять такой дорогой дар. Но Франсис была так разочарована, а Уинвуд так хотел сделать ей подарок, что в конце концов Роберт смягчился; и Франсис ехала по городу в своей прекрасной карете, запряженной четверкой самых великолепных коней, каких только можно было увидеть.
А сэр Ральф Уинвуд, глядя на нее, поздравлял себя с. тем, что совершил очень мудрый поступок.
* * *
Франсис следовало быть счастливой – ведь Роберт был нежным мужем. Ей нравилась его простота и казалось удивительным, что, пробыв столько времени при дворе, он сохранил такую наивность.
Роберт так не похож на нее. Может быть, именно поэтому она любит его так страстно? Ведь ее любовь нисколько не уменьшилась из-за женитьбы – скорее еще усилилась.
Однако Франсис иногда просыпалась по ночам в поту от ужаса. Как странно, ведь она никогда прежде не мучилась угрызениями совести! Когда Франсис старалась ради своей цели, то думала только об успехе. А теперь, достигнув его, она не могла забыть путь, который ей пришлось пройти, чтобы добиться своей цели.
С чего это все началось? Со взгляда Дженнет, когда она резко заговорила с ней? Неужели Дженнет напоминала ей, что знает слишком много?
Дженнет всегда была дерзкой девушкой – правда, она выказывала должное уважение, но частенько за ним крылась насмешка.
– Дженнет, – сказала как-то Франсис, – ты хотела бы это платье? Я его почти не носила, и думаю, оно тебе пойдет.
Дженнет взяла платье с выражениями меньшей благодарности, чем подобало бы служанке.
– Могу поклясться, у тебя никогда не было такого платья, – продолжала Франсис.
– Нет, миледи.
– Тем не менее ты нисколько не удивилась, получив его.
– Я знаю, что миледи благодарна мне. Мы через столько прошли вместе, чтобы достичь этого счастья.
Тут Франсис вспомнилась полутемная комната, запах благовоний, тихий, почти ласковый голос доктора Формана и Дженнет, наблюдающая в тени.
Ей хотелось избавиться от Дженнет, но та слишком много знала.
Она, Франсис Хауард, не осмеливалась избавиться от служанки!
Неудивительно, что она время от времени просыпается в страхе.
* * *
– Миледи, вас хочет видеть какая-то женщина.
– Женщина? Спроси, что ей нужно. Нет, не стоит. Минуточку. Что это за женщина?
Ее снова охватил страх. Она должна быть осторожна. Ей столько всего приходится скрывать.
– Довольно респектабельного вида, миледи.
– Я ее приму. Приведи ее ко мне. Женщину привели, и, как только закрылась дверь, они остались наедине.
– Мое имя миссис Форман, миледи. Вы были другом моего мужа, покойного доктора Формана.
– Думаю, вы ошибаетесь.
– О нет, миледи! Вы частенько писали ему письма, помните? Он называл вас своей дочерью, а для вас он был «любимым отцом».
– Кто вам это сказал?
– Он имел обыкновение показывать мне свои письма. У меня они имеются. Все. Видите ли, я была его женой и помощницей. Вот почему теперь, когда он ушел в мир иной, я переживаю тяжелые времена и подумала, что такой близкий друг доктора…
Эта женщина не должна знать, что Франсис испытывает страх.
Она улыбнулась и сказала:
– Ну, если у вас настали тяжелые времена, вы должны позволить мне помочь вам.
«Дать ей денег. Это просто». Денег было достаточно.
* * *
– Миледи, – сказал доктор Франклин, – снадобья, которые я раздобыл для вас, были очень дороги. Мои эксперименты требовали щедрого их использования. Я пренебрегал другими клиентами, чтобы услужить вам, миледи, и в этому году мои убытки составили двести фунтов.
– Двести фунтов?
– Двести фунтов в год, миледи, меня прекрасно устроят, с небольшой доплатой за питание и наем лодки.
Франклин улыбнулся ей ленивой улыбкой человека, чувствующего свое превосходство. Эти люди уже не такие скромные, какими были прежде. Они работали на нее, и в результате человек лишился жизни. Этого они никогда не забудут.
* * *
«Интересно, сколько их будет еще?» – размышляла Франсис. Служанка миссис Тернер, Маргарет, которая выполняла многочисленные поручения и находила то, что было нужно леди, слуга миссис Тернер, Стивен. Все они ждали своего вознаграждения – денег за молчание.
А тут еще и сама миссис Тернер – не то чтобы она опустилась до столь вульгарных поступков и просила денег. Но они были близкими подругами, не так ли? Их приятельские отношения не должны оборваться из-за того, что они преуспели в задуманном.
– Должна признаться, дорогая леди, – говорила Анна Тернер, – мне очень плохо вдали от вас. Мы прекрасно провернули это дельце, не так ли? Это глупо, но я почти жалею, что мы добились успеха и вы больше не нуждаетесь в моих услугах.
Миссис Тернер была частой гостьей в доме графа и графини Сомерсет, и ей доставляло большое удовольствие снова появляться при дворе.
Как ни старалась Франсис забыть сэра Томаса Овербери, эти люди не позволяли ей этого. Казалось, каждый день кто-то или что-то напоминало ей о прошлом.
Франсис занедужила, и Роберт заволновался.
– Что с тобой, любовь моя? – спрашивал он ее. – Ты кажешься такой нервной. Ты чем-то обеспокоена?
– Нет, Роберт, – отвечала она. – Я чувствую себя хорошо.
– Но это не так, – ласково настаивал он. – Ты изменилась. Другие тоже это заметили.
– Полагаю, долгое откладывание развода оказалось более огорчительным, чем я думала. Я так ждала, когда все закончится!
– Ну, теперь мы можем забыть об этом. «Ты можешь, – подумала она, – но могу ли я?» Франсис раньше казалось, что очень легко убить человека, который стоит у нее на пути. Но вышло совсем наоборот.
Овербери преследовал ее. Он не давал ей ничего забыть. Правда, она не видела его призрака, но призраки могут принимать разные формы: им не обязательно материализоваться, чтобы дать почувствовать свое присутствие.
Роберт, обеспокоенный состоянием здоровья жены, снял для нее дом в Кенсингтоне, но, поскольку ей не становилось лучше, они переехали в Честерфилд-парк. Потом Роберт решил, что Франсис необходимо показаться королевскому лекарю, и Яков тоже на этом настаивал. Он не допустит, чтобы его Робби так волновался после всех неприятностей, которые пришлось преодолеть на пути к его женитьбе.
Поэтому Роберт купил дом в Айлуорте, а королевский лекарь Берджесс пользовал графиню.
Он не мог понять, что подрывает ее здоровье, но считал, что она поправится с приходом весны.
Зима была холодной: Темза замерзла, и нигде не было спасения от ледяного ветра.
Глава 12
ПОЯВЛЕНИЕ ДЖОРДЖА ВИЛЬЕРСА
Яков был погружен в беспокойные раздумья, когда ему доложили о прибытии во дворец сэра Джона Дигби.
Деньги! Он никогда не мог их найти в достаточном количестве. И не то чтобы он тратил много на себя. Если Яков просил денег у парламента, тут же начинались разговоры о его фаворитах, и утверждали, что именно их жадными руками опустошена казна.
Один из министров заявил, что эти красивые молодые люди для короля – домашние собачки, а для народа – волки. Яков знал, что они просто горят желанием уничтожить Роберта. Они завидовали ему, так как он полагался на него все больше и больше. Роберт был прекрасным компаньоном и отличным министром, он никогда не высказывал критических замечаний, не делал попытки навязать свою волю, а усердно и с любовью трудился ради своего повелителя.
Но ситуация осложнилась, когда пивовары собрались у входа во дворец и объявили, что прекратят поставки, пока их счета не будут оплачены. Они говорили, что дворец задолжал им шестнадцать тысяч фунтов, и поэтому они на грани разорения. Пивовары даже осмелились обратиться в суд. Подобное положение дел непозволительно. Торговцы не имеют права подавать в суд на короля. Есть единственный способ уладить подобную ситуацию, сохранив монаршее достоинство. Пивовары, которые осмелились так поступить, должны быть отправлены в тюрьму Маршалси за оскорбление величества.
Но Яков был человеком, который считал своим долгом рассмотреть дело со всех точек зрения. Поставив себя на место пивоваров, он признал, что несправедливо, когда торговец поставляет товар и не получает платы, а когда требует денег, его отправляют в тюрьму. Лишь пламенная вера Якова в божественное право королей давала ему возможность поступать так, как он решил, но даже в этом случае это доставляло ему огорчение.
Вот какие мысли досаждали ему, когда вошел сэр Джон Дигби и попросил аудиенции.
Яков охотно согласился. Он симпатизировал Дигби, привлекательному мужчине лет тридцати пяти, который приехал ко двору из своего родного Уорикшира в надежде сделать дипломатическую карьеру. Яков приметил его во время Порохового заговора, когда он был послан с сообщением королю. На Якова сразу же произвели впечатление его красивая внешность и ум, и Дигби стал членом Тайного кабинета. Одним из королевских резчиков мяса.
Яков отдавал должное честности этого человека – качеству, которое слишком редко встречается при дворе, – и решил повысить его по службе.
Случай представился для Дигби несколько лет назад, когда Яков отправил его в Мадрид своим послом, чтобы устроить свадьбу инфанты Анны с принцем Генрихом. Дигби быстро разузнал, что инфанта уже помолвлена с Людовиком XIII Французским, а когда Филипп III предложил союз между принцем и своей младшей дочерью Марией, Дигби почувствовал отсутствие серьезных намерений со стороны испанского монарха и отсоветовал эту свадьбу. Несмотря на то, что дело закончилось ничем, Дигби показал себя стоящим дипломатом во всех отношениях.
Когда он кланялся королю, то был очень серьезен.
– Ну, Джонни, – сказал Яков, – вижу, ты принес мне новости, которые не решаешься выложить. Неужели они настолько плохи?
– Боюсь, ваше величество, это будет потрясением для вас.
– Ну, мой мальчик, я за свою жизнь пережил столько потрясений, что переживу еще несколько до того, как умру. Итак, я тебя слушаю.
Дигби вынул из кармана свиток и медленно произнес:
– Я подготовил этот список и считаю своим долгом представить его вашему величеству собственноручно – пока я здесь, в Лондоне.
Яков взял свиток, развернул его и нахмурился. Это был список имен, хорошо известных при дворе.
– Я решил, ваше величество, что определенная информация просачивается в Испанию, и поручил моим шпионам проследить, как это может быть. Теперь я закончил свое расследование. Этот список, ваше величество, содержит имена ваших министров и придворных, которые получают плату от короля Испании за оказанные ему услуги.
– Изменники? – пробормотал Яков.
– Вот именно, ваше величество. Боюсь, что, когда вы прочитаете эти имена, вы будете глубоко потрясены.
Яков поспешно пробежал глазами список. Он знал, что может доверять Дигби, но едва верил прочитанному. Однако здесь были представлены не только имена, но и размер взяток.
Яков не стал тщательно изучать список, опасаясь, что найдет там одно имя. Если бы такое произошло, он больше никогда не смог бы никому доверять.
– Спасибо, Джонни, – сказал он. – Ты – хороший подданный. Оставь этот список мне. Я хочу как следует изучить его. Ты еще об этом услышишь, а сейчас оставь меня и скажи моим слугам, что я хочу побыть один.
Когда Дигби удалился, Яков вернулся к свитку.
Нортгемптон! Негодяй! Ведь он был близким другом Робби, а теперь стал его родственником!
Графиня Саффолк – его теща! Яков всегда относился к ней с недоверием, зная, как она жадна.
Слава богу! Имени Робби здесь нет!
Неужели он думал, что Робби – предатель? Никогда! Слава богу, он может ему доверять.
Свиток перестал казаться важным. В конце концов, так ли уж удивительно, что его окружают мздоимцы?
Но Яков был рад, что увидел этот список, так как получил еще одно доказательство, что не ошибся в своем Робби.
* * *
Яков решил ничего не говорить о своем открытии. Он был предупрежден, что его окружают люди, подкупленные Испанией, но не видел никакой пользы в том, чтобы выносить сор из избы. Конечно, ему нужно остерегаться этих людей, но затевать сейчас скандал было бы неразумно. До сих пор обсуждался развод Эссекса, и стало известно, что король предлагал даровать титул баронета любому, кто в состоянии заплатить за него шесть тысяч фунтов. Предложение осталось втуне, в основном потому, что тех, кто готов был уплатить такую цепу за титул, было не так уж и много. Однако слухи об этом просочились и широко обсуждались. Нет, он не хочет нового скандала!
Поэтому Яков не подал вида подкупленным Испанией, что ему об этом известно, но стал пристально за ними следить.
А тем временем Нортгемптон несколько раз тайно встречался с испанским послом.
Граф Гондомар быстро понял влиятельность этого хитрого политикана, который теперь был связан родственными узами с королевским фаворитом, а поскольку этот молодой человек легко поддавался влиянию, граф Гондомар возлагал большие надежды на будущее.
– Было бы замечательно, – говорил он Нортгемптону, – устроить женитьбу принца Уэльского на инфанте Марии. Полагаю, если этот брак состоится, через несколько лет католицизм вернется в Англию.
Нортгемптон соглашался. Он был готов отработать деньги, которые получал от Испании, и противился французскому браку принца Уэльского, который теперь предполагался.
– А что думает граф Сомерсет об испанском браке?
Нортгемптон улыбнулся.
– Не сомневаюсь, – сказал он, – что, когда я переговорю с ним, он сочтет его превосходной идеей.
– Тогда, мой добрый друг, король будет на нашей стороне. Ведь, как я слышал, то, что Сомерсет желает сегодня, его величество возжелает завтра.
* * *
– Ваше величество испытываете крайнюю нужду в деньгах, – говорил Роберт. – Почему бы вам не наполнить сундуки испанским золотом?
– Согласясь на брак Карла с испанской инфантой, Робби?
– Да, сир. Филипп даст инфанте великолепное приданое.
– Народ против испанского брака, мальчик.
– Так как боится, что католическая вера вернется в Англию.
– Этого никогда не будет. Я знаю англичан. Они помнят Марию Кровавую и угрозу Армады. Эта страна превратилась в заклятого врага Испании еще в дни Дрейка и Елизаветы. Легенды плохо забываются. Англичане не потерпят инквизиции, поэтому подозрительно относятся к католиками, а особенно к испанским.
– Значит, ваше величество не желаете извлечь прибыль из испанского золота?
– Я бы так не сказал, Робби. Нет никакого вреда в том, что ты ведешь кое-какие переговоры с Гондомаром. Прощупай его. Узнай, что они предлагают. Решим ли мы породниться с Францией или с Испанией, неплохо знать все возможные последствия. К тому же, Робби, мы довольно долго пребывали без государственного секретаря. Я остановил выбор на Уинвуде.
Роберт был удивлен. Уинвуд не был человеком, которого выбрал Нортгемптон, и, следовательно, поддерживал Роберт. Нортгемптон считал, что сэр Томас Лейк подходит для этой должности, так как является, по мнению старого графа, «человеком Хауардов». Что скажет Нортгемптон, когда узнает, что выбор короля пал на Уинвуда?
Неужели король выбрал Уинвуда потому, что, как верный протестант и пуританин, он был категорически против союза с Испанией?
Яков ждал, что Роберт выразит разочарование его выбором, по тот воздержался. Хотя этот человек не из числа его сторонников, но, как только король упомянул о нем, кандидатура сразу же стала приемлемой для Роберта.
«Как я его люблю за это! – думал Яков. – Никогда никто другой не встанет между нами. Роберт Карр всегда будет стоять на первом месте в моем сердце».
* * *
Услышав о назначении, сэр Ральф Уинвуд преисполнился радостью. Он так долго этого хотел! Теперь у него есть положение, позволяющее воспользоваться своим голосом против всех идолопоклонников; а это особенно важно, поскольку ему известно, что Нортгемптон содействует испанскому браку и убедил Сомерсета последовать своему примеру.
По мнению сэра Ральфа Уинвуда, его долг состоял в деятельности, направленной против фаворита.
Он узнал, что королева втайне придерживается католической веры, и это его глубоко потрясло. Настало время для верного протестанта контролировать состояние дел.
Уинвуд считал предосудительным увлечение короля красивыми молодыми людьми. Насколько лучшим правителем он стал бы, окружив себя серьезными людьми – обладающими не красотой, а опытом.
Однако не исключено, что Сомерсет не всегда сможет удерживать свое сегодняшнее положение, и тот факт, что сэр Ральф Уинвуд стал государственным секретарем, был шагом в верном направлении.
* * *
Среди придворных начались трения. Предложенный испанский брак наследника трона непременно должен был вызвать конфликтную ситуацию, а теперь, когда Сомерсет вступил в клан Хауардов, их партия была самой могущественной в стране. Нортгемптон, ее глава, был тайным католиком, – что же касается короля, он знал, что Нортгемптон подкуплен Испанией, но ничего не предпринимал, чтобы лишить его влияния. Казалось, правителями Англии были Сомерсет, Нортгемптон и тесть Сомерсета, граф Саффолк.
То, что королева приняла католичество, вызвало еще большее волнение, поскольку она всегда чувствовала глубокое презрение к Сомерсету и часто вспоминала о смерти своего сына и о подозрениях, которые тогда высказывались в отношении Сомерсета и Овербери.
Сторонники Сомерсета и Хауардов, приверженцы королевы, протестанты, такие, как сэр Ральф Уинвуд, те, кто отстаивали испанский брак принца Карла, и те, кто стоял за французский, – все они воевали друг с другом, и эти раздоры вели к оскорблениям, которые заканчивались дуэлями. Яков был расстроен и все чаще обращался к Роберту за утешением. Еще никогда Роберт не был так могуществен, никогда еще столько людей не хотело увидеть его падение.
Именно в это время король и некоторые придворные предприняли поездку в Кембридж, а так как граф Саффолк был президентом тамошнего университета, устроительство развлечений для королевской свиты было возложено на него. Показателем того, насколько дерзок стал клан Хауардов, стало то, что Саффолк не пригласил королеву.
Анна была разгневана – ведь она так любила всякие развлечения. Королева сочла это оскорблением и, как обычно, во всем винила Роберта Карра, хотя тот не имел к этому никакого отношения.
– Он доиграется, – заявила она. – Я отомщу ему за это!
Во время пребывания короля в Кембридже там присутствовало очень мало представительниц дамского пола, если не считать принадлежавших к семейству Хауард.
Франсис состояла в свите, и, как только она выехала из Лондона, настроение ее улучшилось; теперь ее отделяли мили от таких мест, как Ламбет и Хаммерсмит, рядом с ней был Роберт, преданный муж, всегда заботившийся о ее здоровье и удобствах. Она вознамерилась быть веселой и наслаждаться положением, за которое так долго боролась.
Ее отец, Саффолк, будучи хозяином, расположился в колледже Сент-Джонс, но леди Саффолк с Франсис и другими дамами семейства остановились в колледже Магдалены, Яков и Карл с Робертом – в колледже Троицы.
Университетские умы твердо решили предоставить королевской свите развлечения; весь город горел нетерпением воздать почести гостям, в колледжах Сент-Джонс и Троицы давали балы, но, поскольку это был университетский город, развлечения старались поддерживать на интеллектуальном уровне.
Однажды вся компания собралась посмотреть пьесу под названием «Невежда»,[3]3
«Невежда» – пьеса английского драматурга Джорджа Раггла (ум. 1622).
[Закрыть] которую представляли для удовольствия короля и его друзей.
В пьесе играл юноша, такой красивый и полный жизненных сил, что когда он выходил на сцену, то привлекал всеобщее внимание. Природа редко кого удостаивала подобной внешностью, при дворе с ним мог сравниться по красоте только Роберт Карр.
Король склонился вперед в своем кресле и наблюдал за действием с куда большим интересом, нежели оно того заслуживало. Но за пьесой ли он следил?
Яков обратился к одному из своих придворных:
– Скажи-ка, как зовут этого мальчика?
Ответить на этот вопрос было невозможно, поскольку молодой человек не пользовался известностью.
– Узнайте и сообщите мне, – приказал Яков. Придворный поспешно отошел и через несколько минут возвратился.
– Его зовут Джордж Вильерс, ваше величество.
– Джордж Вильерс, – медленно повторил Яков, словно хотел запомнить это имя.
Многие заметили этот инцидент; одни с мрачным предчувствием, другие с радостью.
Значит ли это что-нибудь? И можно ли так сделать, чтобы это что-то значило?
Едва ли, так как король не приказал привести к нему Джорджа Вильерса, а когда выходил из Клэр-Холл, где давали пьесу, то любовно опирался на плечо Роберта Карра.
* * *
По возвращении из Кембриджа лорд Пемброк, который заметил мимолетный интерес короля к юному Джорджу Вильерсу, отправился с визитом к королеве.
Анна всегда относилась к Пемброку по-дружески, и, когда он попросил у нее аудиенции, она с готовностью предоставила ее ему.
Пемброк нашел Анну забавляющейся со своими резвыми миниатюрными борзыми, которых она держала на темно-красном поводке; узорчатые ошейники на их шеях были украшены золотыми буквами «А. R.»,[4]4
Anna Pegina – королева Анна (лат.).
[Закрыть] что говорило о их принадлежности королеве.
– О, милорд, – сказала она. – Вижу, вы в добром здравии. Полагаю, вы недавно возвратились с кембриджских увеселений.
Анна с досады надула губки – ведь ее развлекаться не пригласили. Нечасто королева сносила подобные унижения! Но чего еще можно ожидать, если король все свое внимание отдает смазливым мальчикам, а самый худший из них – Роберт Карр, который, как она всегда считала, приложил руку к смерти ее любимого сына.
При этой мысли королева всегда была готова расплакаться, и в ее обычно ласковом взгляде вспыхнул гнев.
– Я сразу же пришел к вашему величеству, поскольку уверен, что вы захотите узнать об увеселениях.
– Могу поклясться, там повсюду были одни Хауарды!
– Вы правы, ваше величество. Женщин там почти не было, если не считать представительниц клана Хауардов.
– А леди Сомерсет?
– Как обычно, блистала своей красотой.
– Мне она никогда не нравилась. Они с мужем друг друга стоят.
– Ваше величество, там ставили пьесу.
– Пьесу? Хорошую? Всем известно, как я люблю всякие представления. Вы не считаете, милорд, что Саффолку стоило бы сделать выговор за то, что он так меня оскорбил? Не пригласить королеву! Разве с какой-нибудь королевой обращались подобным образом?
– Преданные друзья вашего величества были на страже ее интересов.
– И что они видели? Что слышали?
– В пьесе, ваше величество, играл очень красивый молодой человек.
– Еще один?
– Готов поклясться, этот по красоте не уступает Сомерсету.
– И наш красавчик был расстроен?
– Не думаю, что он это заметил, ваше величество. Он в последнее время стал слишком уверенным в себе.
– Сомерсет действительно слишком самоуверен, милорд. Настанет день, и он за это поплатится.
– И возможно, скорее, чем он думает, ваше величество.
– Так что же вы заметили, милорд?
– Король спросил имя этого юноши.
Анна кивнула.
– Более того, – продолжал Пемброк, – он настоял, чтобы его имя специально разузнали.
– И это имя?
– Джордж Вильерс.
– Никогда не слышала такого.
– Ваше величество, когда я смотрел пьесу, мне пришло в голову, что вам, возможно, предстоит его услышать.
– Что за планы вы вынашиваете, Пемброк?
– Если бы мы смогли заменить Сомерсета на своего человека…
Глаза Анны засверкали. Это было бы замечательной местью Сомерсету!
– И вы полагаете, это возможно? – поспешно спросила она. – Вы же знаете, что король до безумия любит Сомерсета.
– Думаю, что при определенной подготовке мы сможем кое-что сделать. Этот мальчик Вильерс, сдается мне, один из тех немногих, кто в состоянии со временем вытеснить Сомерсета с его места.
– Неужели он так красив?
– Он напоминает мне голову святого Стефана – итальянскую скульптуру. Вы помните ее, ваше величество?
– Здесь, в Уайтхолле? Да, хорошо помню. Неужели этот юноша столь же красив?
– Полагаю, ваше величество согласится со мной, когда его увидит.
– И что вы намерены делать?
– Привезти его ко двору, обучить его, как следует себя вести, и, когда настанет подходящий момент, попросить ваше величество представить его королю.
Анна рассмеялась. Она подняла одну из собачек и прижала ее к шее.
– Заменить одного красавчика другим! Ну, если милорд Сомерсет лишится своего высокомерия, это доставит мне удовольствие. Присмотритесь к этому Вильерсу, милорд, и доставьте его ко мне. Хочу сама взглянуть на него.
* * *
После поездки в Кембридж Франсис почувствовала себя чуть лучше. Ей всегда становилось лучше, когда она уезжала из Лондона, потому что Лондон напоминал ей слишком о многом. Было мало вероятно, чтобы какая-нибудь нуждающаяся в деньгах личность последовала за ней в Кембридж, заверяя, что сделала все возможное, чтобы помочь графине добиться теперешнего положения. Поэтому в Кембридже Франсис попыталась забыть о своих страхах и веселиться вместе с матерью и сестрами, а успокоившись, заново обдумала ситуацию. Почему она должна бояться этих ничтожных людей? Если бы она могла все рассказать Роберту, они завтра же перестали бы докучать ей. Но конечно, муж не должен знать правду.
Однако есть человек, с кем она может быть откровенной, – ее двоюродный дед, Нортгемптон. Старый мошенник все поймет и посоветует, как ей поступить.
Вернувшись в Лондон, Франсис решила навестить Нортгемптона в его доме на Чаринг-Кросс.
Когда она прибыла туда, ей сказали, что граф в парламенте, где, как ей было известно, в это время шли бурные дебаты, поскольку многие министры все еще решительно придерживались мнения о том, что шотландских фаворитов следует снова вернуть за границу. Нортгемптон вел с ними жестокую битву. Он не намеревался позволять, чтобы Роберта выслали из Лондона, поскольку его дальнейшая судьба и судьба клана Хауардов была связана с Робертом Карром. При одной мысли об этом Франсис успокоилась. Ее двоюродный дед всемогущ и непобедим.
– Граф вернется на барже, миледи, – поведал ей один из слуг. – Вы увидите его прибытие задолго до того, как он появится здесь.
Франсис сказала, что пойдет в сад ждать его возвращения.
Жаркое июньское солнце освещало цветущие пирамиды вербейника на речном берегу, и было приятно слушать плеск весел по воде, когда мимо проплывали лодки. Франсис давно уже не чувствовала такого покоя. Как глупо было волноваться, идти на поводу у людей, которые так много требуют! Почему она раньше не догадалась попросить помощи у своего двоюродного деда? Он знает, что делать.
Франсис спустилась к реке и, увидев баржу Нортгемптона, поспешила к причалу, чтобы приветствовать его.
Но что происходит? Его выносят, он так бледен, что сам на себя не похож.
– Что случилось? – закричала она. – Милорд болен?
Ей не ответили – все были заняты тем, что выносили Нортгемптона на берег.
Говорили, что он умирает, но Франсис не верила этому – не смела верить. При мысли об этом ее охватывала истерика, так как она решила, что никто, кроме него, не может помочь ей.
Франсис знала, что у Нортгемптона на бедре жировик, но у многих пожилых людей встречаются такие вещи. Но оказалось, что опухоль разрослась до таких размеров и вызывала такую боль, что когда граф потерял сознание в парламенте, то решил согласиться на операцию. Его хирург Фелтон тотчас же прибыл в дом на Чаринг-Кросс, чтобы его прооперировать, потому что возникли опасения, что, если этого не сделать, граф может поплатиться своей жизнью.
«Он скоро поправится, – утешала себя Франсис. – И тогда он скажет мне, что я должна делать».
* * *
Говорили, что, когда Фелтон разрезал опухоль на бедре графа, оттуда брызнуло столько гноя, что сам хирург мог умереть от заражения.
Что же касается графа, то он лежал на кровати, зная, что конец близок.
– Теперь нет необходимости держать в тайне мое вероисповедание, – сказал он. – Пошлите за католическим священником, чтобы я мог пройти обряд соборования.
Когда священник ушел, Франсис подошла к его постели и встала на колени. Но взгляд графа был почти остекленевшим – как будто он не узнавал ее.
«Вы не можете так поступить! – хотелось ей сказать. – Вы погрязли в этом деле, как и я. Вы должны жить и помочь мне!»
Но у постели находились посторонние, а разве она могла говорить о таких секретах в их присутствии?
– Это конец, – сказал Нортгемптон. – Кто бы мог подумать, что я умру от какого-то гнойника? Похороните меня в замковой часовне Дувра – не забудьте, что я умер комендантом Пяти портов.[5]5
Пять портов – группа городов в Юго-Восточной Англии, пользовавшихся особыми привилегиями.
[Закрыть] Длинная процессия выйдет из Лондона и направится через Кент к побережью – это будет последнее путешествие Нортгемптона.
– Дедушка, – прошептала Франсис, – не говорите так! Вы поправитесь. Вы должны поправиться!
Он пристально посмотрел на нее.
– Это еще кто? Франсис… Роберт позаботится о ней. Любите друг друга, Франсис.
– Вы не должны умирать… сейчас! – плакала она.
Но его дыхание участилось, а взгляд остекленел.
Нортгемптон больше ее не видел. Он готовился к своему последнему путешествию в Дувр.
* * *
Тело графа накрыли покровом из бархата с белым крестом, и при свете свечей его приближенные по очереди сменялась во время ночного бдения.
Они говорили о нем шепотом. Им внушало благоговейный страх то, что кто еще вчера был всемогущим на земле – стал ничем.
В своих апартаментах Франсис плакала, а Роберт пытался успокоить ее.
– Ты не должна лить слезы, любовь моя, – говорил он. – Граф был великим, но старым человеком. А смерть ждет пас всех…
Но что мог знать Роберт? Он считал, что Франсис плакала из-за любви к старику, не догадываясь, что страх перед будущем без помощи графа приводил ее в ужас.
* * *
Франсис злилась сама на себя. Что это с ней? Она всегда была смелой, целеустремленной и не считалась с последствиями, когда добивалась желаемого. Чего ей бояться, если кто-то умер в Тауэре?
Это вселило в нее силы, и прежняя жизнерадостность вернулась к ней. Франсис будет продолжать платить всем этим людям, но даст им понять, что, если они попытаются получить больше, чем, по ее мнению, заслуживают, она найдет способ заставить их пожалеть об этом.
Роберт слишком мягок. Он не умеет пользоваться случаем. Яков так привязан к нему, что Роберт может получить все, что захочет, а он настолько глуп, что не пользуется этим. Королева ведет себя оскорбительно по отношению к ней и к нему. С какой стати они должны мириться с этим? Роберт действительно не понимает собственной власти. Ей ничего не остается, как руководить им.
По ночам, когда они лежали рядом после занятий любовью, Франсис говорила ему о том, что он может сделать и что она ожидает от него.
– Хоть Яков и король, но ты можешь управлять им, Роберт. Ты – некоронованный король Англии, а я – некоронованная королева.
Роберт был так доволен тем, что Франсис вышла из депрессии, что был согласен на все. Она постоянно подталкивала его на разные поступки. Иногда Франсис настаивала, чтобы он не ходил на назначенные королем встречи. «Какое это имеет значение? – спрашивала она. – Яков тебя простит».
