Текст книги "Кирклендские услады"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Я ответила, что она старается ради благородной цели, и пообещала непременно что-нибудь принести.
– У меня есть брошь с жемчугом и бирюзой, совсем маленькая, – может, она подойдет?
– Великолепно! Вы так щедры. Не могли бы вы передать ее нам уже завтра? Я пришлю за ней кого-нибудь.
– Она немного старомодная.
– Не имеет значения. Это как раз то, что нужно. Я так рада, что вы пришли. Чувствую, вы будете мне неоценимой помощницей, особенно когда... Сейчас, конечно, вам это не по силам. Я прекрасно понимаю ваше состояние – у меня самой шестеро детей. Да-да, в это трудно поверить, не так ли? Младшему уже девятнадцать, он намерен посвятить себя служению церкви. Хорошо, что хотя бы один... а то я уже боялась... О чем я говорила? Ах да, о том, что рассчитываю на вашу помощь в будущем... особенно с живыми картинами. Летом я хочу устроить живые картины на развалинах аббатства.
– Вы уже делали это раньше?
– Да, последний раз пять лет назад. Тогда все испортила погода – дождь лил не переставая. Это было в июле, поэтому на этот раз я выбрала июнь. Что ни говори, а июль в наших краях – очень дождливый месяц.
– Что за картины вы тогда разыгрывали?
– Исторические, разумеется, это просто напрашивалось. Костюмы были изумительные.
– А где вы взяли костюмы?
– Кое-что одолжили в Забавах, кое-что сшили своими руками. «Кавалеры» были почти полностью экипированы благодаря любезности семейства Роквеллов, а «круглоголовых» мы нарядили сами, благо это было несложно.
– Да, наверное. Стало быть, вы начали с Гражданской войны?
– Нет, что вы! С более ранней эпохи. Грех было бы не воспользоваться такими великолепными естественными декорациями. И надо сказать, представление удалось на славу – можно было подумать, что вернулись времена, когда аббатство еще не лежало в руинах, а было действующим.
Я старалась говорить бесстрастно, ничем не выдать своего горячего интереса.
– Значит, многие участники были одеты монахами?
– О да, очень многие. Как это обычно бывает, каждый исполнял по нескольку ролей: в одной сцене – монаха, в другой – веселого «кавалера». Что делать, у нас было слишком мало участников! Вы же знаете, как трудно уговорить мужчин, они очень застенчивы. Так что среди монахов в тот день попадались и женщины.
– Полагаю, с костюмами монахов больших трудностей не было.
– Да, они были самыми простыми – черная рясы и капюшоны, – но на фоне развалин смотрелись весьма эффектно. На мой взгляд, эта часть представления удалась лучше других.
– Не сомневаюсь, ведь вам, можно сказать, помогало само аббатство.
– Ваш интерес к этому меня очень обнадеживает. Я рассчитываю на вас в июне. Именно в июне – июль определенно слишком дождлив.
Заметив, что Рут выразительно смотрит на меня, я поднялась. Кажется, мне удалось сделать важное открытие, – хорошо, что я не осталась дома.
– Нам пора, – сказала Рут, – если мы не хотим опоздать к ленчу.
Распрощавшись с миссис Картрайт, мы отправились домой. Первые несколько минут я молчала, пытаясь осмыслить сделанное открытие: один из тех, кто пять лет назад играл роль монаха, сохранил свой костюм и использовал его, чтобы напугать меня.
Но как выяснить, кто именно? Меня, разумеется, интересуют только обитатели Забав. Пожалуй, среди них на эту роль годилась только Рут. Люк был слишком мал... или нет? Пять лет назад ему было двенадцать, и если он был рослым мальчиком, то вполне мог изображать монаха. Сэр Мэтью и тетя Сара, несомненно, чересчур стары для таких занятий – значит, остаются только Рут и Люк.
Я обратилась к Рут:
– Миссис Картрайт рассказывала мне о живых картинах. Ты тоже в них участвовала?
– Ты плохо знаешь миссис Картрайт, если думаешь, что она позволила бы мне уклониться.
– А кого ты играла?
– Жену короля – королеву Генриетту-Марию.
– Только одну роль?
– Она была одной из главных.
– Я спросила потому, что, по словам миссис Картрайт, людей не хватало и многим приходилось исполнять по нескольку ролей.
– Да, но, как правило, второстепенных.
– А Люк?
– Ну, он был в восторге, во всем участвовал, помогал чем только мог...
Неужели Люк? Я вспомнила, что в ту ночь он не сразу появился на лестнице; у него было довольно времени, чтобы снять рясу и надеть халат. К тому же он молод, подвижен и вполне мог успеть пробежать по коридору и скрыться на третьем этаже, пока я боролась с пологом.
Значит, задернутый полог и пропавшая грелка – тоже его проделки? Почему бы и нет? У него были для этого все возможности. Мои подозрения переросли в почти полную уверенность: Люк пытается испугать меня, он хочет убить моего ребенка. За причинами далеко ходить не надо: кто как не Люк больше всех заинтересован в смерти возможного наследника поместья?
– Ты хорошо себя чувствуешь? – раздался обеспокоенный голос Рут.
– О да, спасибо...
– Ты что, разговаривала сама с собой?
– Да нет, просто задумалась о миссис Картрайт. Она очень болтливая особа, правда?
– Несомненно.
Впереди показались Забавы. Я по привычке взглянула на южный балкон, откуда упал Габриель, – там кто-то стоял. Рут тоже это заметила.
– Что это? – недоуменно пробормотала она и ускорила шаг. Над перилами балкона виднелась темная фигура; издалека казалось, будто она перегнулась вниз.
– Габриель!..
Видимо, я произнесла это вслух, потому что Рут бросила:
– Глупости! Этого не может быть. Но кто же тогда...
Я пустилась бежать, задыхаясь, не обращая внимания на попытки Рут остановить меня.
– Там кто-то есть... – бормотала я между судорожными вздохами. – Кто это?.. Он какой-то... странный.
Теперь мне было хорошо видно, что загадочная фигура закутана в плащ с капюшоном, закрывавший ее лицо и часть парапета, Разглядеть остальное было невозможно.
– Она упадет! Кто там на балконе? Что все это значит? – кричала Рут, вбегая в дом.
Она намного опередила меня; я совсем запыхалась, но со всех ног кинулась вслед за ней наверх. В коридоре показался Люк и ошеломленно воззрился на свою мать, а потом на меня.
– Что это с вами? – поинтересовался он.
– Кто-то стоит на балконе, – объяснила я. – На балконе Габриеля...
– Но кто?
Он присоединился к нам и бежал теперь впереди меня. Я старалась не отставать. Когда мы добрались до верхнего этажа, на площадку вышла Рут с нехорошей улыбкой на губах. В руках у нее был мой собственный синий плащ – длинный теплый зимний плащ с капюшоном.
– Это мой... – потрясенно выговорила я.
– Зачем тебе понадобилось перебрасывать его через парапет? – почти грубо спросила Рут.
– Но я его не трогала...
Она обменялась взглядом с сыном, потом проговорила:
– Он лежал так, что казалось, будто кто-то перегнулся через перила и вот-вот упадет. Глупая шутка.
– Но кто это сделал? – вскричала я. – Кто этот глупый, жестокий шутник?
Они посмотрели на меня как-то странно, словно подтвердив свои самые худшие подозрения.
Странные происшествия последних дней губительно сказались на моем душевном состоянии: я постоянно жила в страхе и напряжении, ожидая очередной неприятности. Все эти выходки можно было бы счесть дурацким розыгрышем – все, кроме появления монаха в моей спальне. Если меня хотели напугать, это можно было сделать более эффективным способом. Но эти мелкие пакости... они казались мне бессмысленными.
Люк и Рут, по-видимому, окончательно убедились в том, что я, мягко говоря, эксцентрична. Я то и дело ловила на себе их пристальные взгляды, и это тоже меня нервировало.
Может, мне стоит съездить в Келли-Грейндж и поделиться своими переживаниями с Редверзами? Но последнее время я стала так подозрительна, что не доверяла даже Агари. Что до Саймона, то он, конечно, принял мою точку зрения в случае с монахом, но что он подумает, если я расскажу ему о грелке, пологе и плаще? За всем этим чувствуется злой умысел, и я должна выяснить правду без посторонней помощи, ибо не могу доверять ни одному человеку, чьи интересы так или иначе связаны с Кирклендскими Забавами.
На следующий день я отправилась повидать миссис Картрайт в надежде, что разговор с ней прольет новый свет на происхождение монашеского костюма. В качестве предлога для визита я прихватила с собой бирюзовую брошь, присовокупив к ней эмалевую шкатулку, которая была мне не слишком нужна.
Мне посчастливилось застать миссис Картрайт дома. Она приняла меня с распростертыми объятиями, не поскупившись на изъявления благодарности и похвалы моим приношениям.
– Ах, миссис Роквелл, вы так добры! Да еще принесли все сами, так что мне даже не пришлось посылать к вам. Как я рада, что обрела в вашем лице такую неоценимую помощницу. Уверена, что за ваши прелестные вещицы нам удастся выручить хорошие деньги. Если желаете, я могу показать вам, что мы выставим на продажу. – Она хитро взглянула на меня, словно подозревала, что именно в этом состояла истинная цель моего прихода.
Поколебавшись, я решила, что ни к чему возбуждать лишние подозрения и вообще теперь мне, пожалуй, стоит обдумывать каждый свой шаг и обосновывать каждый свой поступок.
– Ну, если вы... – начала я.
– Конечно, конечно, – с заговорщическим видом прервала меня миссис Картрайт. – Почему бы и нет? Кто же этого заслуживает, как не вы! Это прекрасная возможность приобрести рождественские подарки, тем более что вам сейчас трудно выезжать из дома. По моему мнению, наши помощники имеют право на привилегии... Ну, выбирайте не торопясь, а потом мы с вами выпьем по чашечке кофе.
Я заверила ее, что это доставит мне большое удовольствие, после чего она провела меня в комнату, где были выставлены вещи для благотворительного базара, и я выбрала булавку для галстука, табакерку и китайскую вазу. Ублаготворив миссис Картрайт не только своими приношениями, но и приобретениями, я подготовила почву для задушевной беседы.
Расположившись в гостиной за кофе, я не теряя времени перевела разговор на живые картины, что не составляло труда, ибо эта тема была близка сердцу хозяйки.
– Вы действительно собираетесь устроить живые картины будущим летом? – полюбопытствовала я.
– Приложу все усилия.
– Представляю, как это будет интересно!
– О да, и вы, конечно же, получите одну из главных ролей. По моему глубокому убеждению, члены самой уважаемой семьи в округе должны принимать участие в подобных мероприятиях. Вы согласны?
– Безусловно. А сами они обычно с готовностью вам помогают?
– Не могу пожаловаться, семейство Роквеллов всегда отличалось высоким сознанием своего долга.
– Но расскажите же мне поподробнее о будущем представлении. Миссис Грантли и Люк будут участвовать?
– Прошлый раз они прекрасно справились со своими ролями.
– Да-да, миссис Грантли говорила мне... Она играла жену Карла I?
– В картине, посвященной Гражданской войне. Вы ведь знаете, Забавы были заняты сторонниками парламента. Счастье, что они не разрушили дом, эти вандалы! Все ценности были вовремя спрятаны.
– Да, это удивительная история! А вы не знаете, куда их спрятали?
– На этот вопрос, дорогая миссис Роквелл, вам скорее ответят ваши родственники. Хотя, кажется, это так и осталось тайной.
– И вы разыграли эту сцену в вашем спектакле?
– Не совсем Мы показали только приход «круглоголовых» и захват поместья, а потом – возвращение семьи в Забавы и возвращение короля на трон. То есть связали историю Роквеллов с историей Англии, понимаете?
– И показали аббатство действующим? Должно быть, это было необычайное зрелище!
– О да, и я намереваюсь повторить эту картину в будущем спектакле. Она очень существенная, к тому же дает каждому возможность выступить хотя бы в маленькой роли.
– Представляю: фигуры в черных рясах на фоне стен аббатства…
– Да, получилось весьма впечатляюще.
– Должно быть, Люк тогда был еще слишком мал, чтобы получить значительную роль.
– Напротив, Люк принимал во всем живейшее участие, ему все было интересно. Он был одним из лучших монахов, благо рост позволял ему изображать взрослого. Вы, наверное, заметили, что Роквеллы отличаются высоким ростом.
– У вас превосходная память, миссис Картрайт. Уверена, вы до сих пор помните, какую роль играл каждый из участников.
Она рассмеялась.
– Что касается ближайших соседей и знакомых – да, помню. Дело в том, что в спектакле участвовало множество людей со всей округи – мы стремились таким образом привлечь побольше зрителей.
– И сколько было монахов?
– Очень много. Мы нарядили монахами всех, кого смогли уговорить. Я даже пыталась привлечь доктора Смита.
– Успешно?
– Нет, в тот день ему пришлось поехать в… это заведение, а потом он сказал, что хочет быть свободен на случай, если его вдруг позовут к больному.
– А его дочь?
– Дамарис играла маленького Карла. Какая она была хорошенькая в бархатных штанишках, с длинными распущенными волосами! Сцена, в которой Карла спрашивают: «Когда вы в последний раз видели отца?', вышла очень трогательной.
– Но на роль монаха она, наверное, не годилась?
– Нет, конечно. Но я никогда не забуду ее принца Карла! Впрочем, все были хороши, даже мистер Редверз, – кто бы мог подумать, что он согласится нам помочь.
– А он кого играл?
– Всего лишь монаха, но главное – участие.
– Да-да… как интересно.
– Еще чашечку кофе?
– Спасибо, нет. Ваш кофе превосходен, однако мне пора возвращаться домой.
– Благодарю вас за помощь и надеюсь, что вы не пожалеете о своих приобретениях.
Обменявшись любезностями, мы распрощались, и я отправилась домой, обдумывая услышанное от миссис Картрайт. Кажется, загадка происхождения костюма решена: кто-то сохранил костюм, в котором играл роль монаха, и использовал его, чтобы напугать меня. Это мог быть Люк, а мог быть и Саймон, который ни словом не обмолвился ни о каком костюме, когда я рассказывала ему о ночном происшествии.
Я хотела немедленно обсудить свое открытие с Агарью, но потом решила повременить: наш разговор мог услышать Саймон, а я сомневалась, стоит ли сообщать ему, что мое расследование продвинулось уже так далеко. На первый взгляд Саймон был вне подозрений, ведь в ту ночь его не было в Забавах, однако не следовало забывать, что он – следующий претендент на наследство после Люка. Я с ужасом поняла, что никому не могу доверять полностью.
Поэтому на следующий день, приехав с визитом в Келли-Грейндж, я не упомянула о случае с плащом, хотя горела желанием с кем-нибудь об этом поговорить. Я строго придерживалась в беседе повседневных тем и предложила Агари сделать для нее рождественские покупки, объяснив, что собираюсь в город походить по магазинам и могу выполнить любые ее поручения.
Обдумав мое предложение, она составила список нужных ей вещей. В разгар нашего обсуждения этой захватывающей темы пришел Саймон.
– Если хотите, я могу взять вас с собой в Нэсборо, – предложил он. – Мне как раз нужно туда по делу.
Я колебалась, не зная, что ответить. Мне не верилось, что Саймон мог быть таинственным злоумышленником, однако не стоило забывать, что в начале нашего знакомства он отнесся ко мне более чем недоброжелательно и только моя дружба с его бабушкой смягчила наши отношения. Я испытывала необъяснимое уныние при мысли, что не могу исключить его из круга подозреваемых. Если он и впрямь способен причинить вред женщине в моем положении – значит, мое представление о его характере в корне неверно. И все же я твердо решила быть с ним настороже.
Мои колебания, похоже, его позабавили. Разумеется, ему и в голову не пришло, что я подозреваю его в преступных намерениях, – он отнес мои сомнения на счет заботы о приличиях.
Ехидно усмехнувшись, он сказал:
– Рут и Люк тоже могли бы поехать, – тогда, наверное, и вы решитесь.
– Это было бы лучше всего, – отозвалась я.
В конце концов было решено, что Саймон возьмет с собой в Нэсборо меня, Люка и Дамарис.
Для начала декабря день выдался теплым. Мы выехали в десятом часу утра, рассчитывая вернуться до сумерек, наступавших вскоре после четырех Люк и Саймон, судя по всему, находились в приподнятом настроении, которое передалось и мне, Дамарис же была, по обыкновению, молчалива.
Мне вдруг подумалось, что, уезжая из Забав, я немедленно обретаю свойственный мне здравый смысл, избавляюсь от терзающих меня страхов и начинаю испытывать уверенность, что справлюсь с любыми невзгодами. Слушая веселую болтовню Люка, я решила, что, если он и разыгрывал меня, то только из невинного желания подшутить. Возможно, после первой проделки он понял, что зашел слишком далеко, и дальнейшие его выходки стали вполне невинными, вроде кражи грелки. Он всегда относился ко мне несколько иронически, а с моей стороны было просто глупо так бояться! Я всего-навсего стала жертвой юношеской проказливости.
В таком настроении я и пребывала, когда экипаж въехал в Нэсборо. Мне уже приходилось бывать в этом городке прежде, и он неизменно восхищал меня. По-моему, это один из самых красивых старых городов западного райдинга.
Мы остановились у гостиницы, немного перекусили, после чего разошлись: Саймон отправился по своим делам, а мы с Люком и Дамарис – по магазинам, договорившись встретиться в гостинице через два часа. Вскоре я потеряла Люка и Дамарис – видимо, они воспользовались моментом, когда я зашла в магазин, и улизнули, желая побыть вдвоем.
Выполнив поручения Агари и купив кое-что для себя, я обнаружила, что в моем распоряжении еще целый час, и решила посвятить его осмотру города, на что раньше мне никогда не хватало времени. Стоял ясный, солнечный зимний день, улицы были немноголюдны, и, глядя на блестящую ленту реки Нидд, на сбегающие к ней крутые улочки, на дома с красными черепичными крышами, на заброшенный замок с величественной центральной башней, я ощутила, как в меня вливаются силы, и подивилась тому, что совсем недавно меня снедал такой непреодолимый страх.
Спускаясь к реке, я услышала позади себя голос: «Миссис Кэтрин!» – и, обернувшись, увидела Саймона.
– Ну что, вы уже все купили? – Да.
Он вынул из кармана часы.
– Почти час до назначенного времени. Чем вы собираетесь заняться?
– Хотела прогуляться по берегу.
– Давайте прогуляемся вместе.
Он взял у меня из рук свертки и зашагал рядом. Меня вдруг поразили две вещи: исходившая от него сила и безлюдье речного берега.
– Я знаю, зачем вы туда идете, – заметил он, – хотите попытать счастья у колодца.
– У какого колодца?
– Разве вы не слышали о нашем знаменитом Капающем колодце? Вы первый раз в Нэсборо?
– Нет, я приезжала сюда с отцом один или два раза. Но о колодце ничего не знаю.
Он насмешливо щелкнул языком.
– Миссис Кэтрин, ваше образование оставляет желать лучшего.
– Расскажите же мне, что это за колодец.
– Если вы опустите в него руку, загадаете желание, потом вынете руку и дадите ей высохнуть, то ваше желание исполнится. Сходим туда?
– Неужели вы верите в подобную чепуху?
– Вы многого обо мне не знаете, миссис Кэтрин.
– Я уверена, что вы человек практичный и не станете желать того, что едва ли осуществимо.
– Однажды вы сказали мне, что я слишком самоуверен, – значит, по вашему мнению, я должен считать себя всемогущим. Если это так, я могу желать чего угодно и верить, что смогу это получить.
– Но вы не можете не сознавать, что для этого вам надо приложить усилия.
– Пожалуй.
– Зачем тогда загадывать желание, если усилий вполне достаточно?
– Миссис Кэтрин, вы в неподходящем настроении для посещения колодца. Давайте хоть ненадолго отбросим здравый смысл и станем доверчивы, как дети.
– Я бы хотела увидеть этот колодец.
– И загадать желание?
– Да, и загадать желание.
– А вы расскажете мне, исполнится оно или нет?
– Расскажу.
– Только не называйте своего желания вслух, пока оно не исполнится, – таково одно из условий. Это должен быть секрет между вами и силами тьмы... или света, я не совсем уверен. Ну, вот и колодец, а вон там – пещера мамаши Шиптон. – Ваш отец не рассказывал вам о старой мамаше Шиптон?
– Нет, он вообще мало что мне рассказывал.
– Тогда я должен просветить вас. Мамаша Шиптон была ведьмой и жила в здешних местах лет четыреста назад. Она была «плодом любви» – внебрачной дочерью деревенской девушки и какого-то проходимца, который убедил бедняжку, что он – дух, одержимый сверхъестественными силами. Он оставил ее еще до рождения ребенка, и маленькая Урсула выросла колдуньей. Она вышла замуж за человека по имени Шиптон и превратилась в «мамашу Шиптон».
– Любопытная история Мне всегда хотелось узнать, кто такая мамаша Шиптон.
– Некоторые из ее предсказаний сбылись. Говорят, она предрекла падение Уолси[10]10
Томас Уолси (ок.1473-1530) – английский церковный и государственный деятель, канцлер Англии с 1515 по 1529 год. В 1529 году был обвинен в государственной измене.
[Закрыть], гибель Армады и последствия Гражданской войны для восточного райдинга. Когда-то я знал целое длинное стихотворение, в котором перечислялись все ее предсказания. Между прочим, она обещала наступление конца света в 1991 году. В детстве я любил пугать им кухарку, пока она не выгоняла меня из кухни.
Я засмеялась и спросила:
– Значит, у нас еще есть немного времени? Мы подошли к колодцу.
– Это волшебный колодец, – объявил Саймон, – который иногда называют Каменным, поскольку все, что в него попадает, постепенно превращается в камень.
– Каким образом?
– Это уже не имеет отношения к мамаше Шиптон, хотя многим интереснее и тут видеть колдовство. Просто в воде много магниевой извести – она попадает туда из почвы. Ну, а теперь подставим руки под капли и загадаем желания. Кто первый – вы или я?
– Сначала вы.
Саймон склонился над колодцем и подставил руку под капли, стекающие по его стенкам.
– Загадал, – сообщил он. – Теперь рука должна высохнуть, и желание непременно сбудется. Ваша очередь.
Встав рядом с ним, я стянула перчатку и нагнулась над колодцем. Вокруг царила тишина, я была одна в этом пустынном месте с Саймоном Редверзом, и никто кроме него не знал, где я нахожусь. Капли ледяной воды упали на мою ладонь. Саймон стоял у меня за спиной, и на мгновение меня охватила паника. Я мысленно увидела его закутанным в черную монашескую рясу.
Нет, только не Саймон, взмолилась я. И так сильно было мое желание, что я не успела подумать ни о чем другом.
Он придвинулся ко мне почти вплотную, я ощутила тепло его тела и затаила дыхание, ожидая чего-то ужасного. Потом я выпрямилась и резко обернулась. Он тут же отступил на шаг. Но зачем он подходил ко мне так близко? Зачем?
– Не забудьте свое желание, – сказал он, – и не вытирайте руку. Впрочем, я, кажется, знаю, что вы загадали.
– В самом деле?
– Это нетрудно. Вы шепнули про себя: «Хочу, чтобы родился мальчик».
– Здесь очень холодно.
– Это от воды – она в самом деле ледяная. Должно быть, из-за известняка.
Он смотрел поверх моей головы, в его взгляде вдруг появилось волнение. Неожиданно возле нас возник человек. Я не заметила его приближения, а Саймон, видимо, заметил.
– Что, пришли загадать желание? – приветливо сказал незнакомец.
– Разве можно удержаться, – отозвался Саймон.
– Люди сюда со всей округи съезжаются, чтобы, значит, попросить о чем-нибудь колодец да поглядеть на пещеру мамаши Шиптон.
– Это и впрямь интересно, – промолвила я.
– Да уж, так оно и есть. Саймон собрал мои свертки.
– Не забудьте – вода должна высохнуть, – напомнил он мне, и я не стала надевать перчатку.
Он властным жестом взял меня за руку и повел прочь от колодца, вверх по улочкам, ведущим к замку.
Люк и Дамарис уже ждали нас в гостинице, и, выпив по чашке чаю, мы отправились в обратный путь.
Уже сгущались сумерки, когда мы добрались до Киркленд Морсайд. Высадив Дамарис у дома доктора, Саймон отвез нас с Люком в Забавы.
Я поднялась к себе, на душе у меня было тяжело. Подозрения терзали меня с новой силой. Почему я так испугалась, наклонившись над колодцем? О чем думал Саймон, стоя рядом со мной? Вынашивал ли он замысел, осуществлению которого помешал случайный прохожий?
Но больше всего меня озадачивало мое собственное поведение. Как я ни иронизировала по поводу чудесных свойств Капающего колодца, я все же задумала желание и теперь горячо надеялась, что оно сбудется.
Пожалуйста, только не Саймон.
Но почему? Какая мне разница – Люк или Саймон? Нет, к чему обманывать себя – мне не все равно. Кажется, именно в тот день я начала догадываться об истинной природе моих чувств к этому человеку. Я не испытывала к нему нежности, но только в его обществе ощущала, что живу по-настоящему. Я часто сердилась на него, но ссориться с ним было интереснее, чем мириться с кем-либо другим. Я дорожила его высоким мнением о моем здравом смысле и была счастлива оттого, что он ставил здравый смысл выше всех других качеств. С каждой новой встречей мое отношение к нему менялось, я все больше подпадала под обаяние его сильной личности.
Только теперь, когда Саймон занял такое важное место в моей жизни, я поняла характер своей привязанности к Габриелю. Я любила Габриеля, но не была в него влюблена. Я стала его женой, ибо он нуждался в защите, и я была готова его защищать; я полагала, что для брака достаточно моего желания сделать Габриеля счастливым, получив взамен возможность покинуть опостылевший родительский дом. Вот почему мне было так трудно вспомнить его лицо; вот почему, потеряв его, я продолжала смотреть в будущее с радостным ожиданием. Со смертью мужа жизнь для меня не кончилась, и причиной тому был не только ребенок, которого я носила под сердцем, но и Саймон... И сегодня, стоя у колодца, я взмолилась от всей души: пожалуйста, только не Саймон!
Я начала замечать, что окружающие ведут себя со мной как-то странно. Не раз я перехватывала взгляды, которыми они украдкой обменивались, даже сэр Мэтью держался как-то настороженно. Смысл происходящего открыла мне Сара, и это открытие встревожило меня больше, чем все предыдущие.
Однажды я зашла к ней в комнату и обнаружила ее за починкой крестильной рубашечки.
– Рада тебя видеть, – приветствовала она меня. – Помнится, тебе нравились мои гобелены.
– Они мне и сейчас нравятся, – заверила я, – чудесная работа. Можно посмотреть последний?
Она строго взглянула на меня.
– Тебе в самом деле интересно?
– Разумеется.
Она хихикнула, отложила крестильную рубашечку, поднялась и схватила меня за руку. Потом на секунду застыла, сморщив личико.
– Я никому его не показываю, – прошептала она, – он еще не закончен.
– В таком случае не буду настаивать. А когда вы его закончите?
Лицо у нее стало такое, будто она вот-вот расплачется.
– Как я могу его закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь. Ты ведь сказала, что он не убивал себя. Ты сказала.
Я напряженно ждала продолжения, однако тетя Сара уже потеряла нить разговора и перескочила на другую тему.
– Крестильная рубашечка была порвана, – спокойно сообщила она.
– Неужели? Но расскажите мне поподробней о гобелене.
– Я не хотела никому показывать раньше времени. Это все Люк...
– Люк? – вскричала я, сердце мое отчаянно забилось.
– Такой непоседливый... Заплакал, когда его поднесли к купели, и порвал рубашечку. С тех пор никто не догадался ее починить. Хотя она ведь не была нужна.
– Вы почините ее так, что она будет как новая, я уверена, – сказала я, и старушка просияла.
– Загвоздка в тебе... – пробормотала она. – Не знаю, куда поместить тебя. Потому-то.
– Не знаете, куда поместить меня? – озадаченно переспросила я.
– Я уже закончила Габриеля... и собаку. Славная была собачка. Только имя странное – Пятница.
– Тетя Сара, что вам известно о Пятнице?
– Бедный Пятница, такой милый песик, и такой верный. Должно быть, из-за этого. Интересно, дорогая, как твой малыш будет вести себя во время крестин? Маленькие Роквеллы всегда такие непослушные... Я сама выстираю рубашечку.
– Что вы хотели сказать о Пятнице, тетя Сара? Она сочувственно взглянула на меня.
– Это была твоя собака, тебе лучше знать. Но я никому не позволю к ней притронуться. Ее очень трудно гладить, особенно гофрировку. Я гладила ее для Люка. И для Габриеля.
– Тетя Сара, – сказала я, повинуясь внезапному порыву, – покажите мне этот гобелен.
В ее глазах мелькнул лукавый огонек.
– Но он не закончен, и я не хотела его никому показывать. До поры до времени.
– Почему? Вы же показывали мне предыдущий, а он тоже не был закончен.
– То было совсем другое дело. Тогда я знала...
– Знали? Она кивнула.
– Понимаешь, я не знаю, куда поместить тебя.
– Но я же здесь.
Она склонила голову набок и взглянула на меня блестящими птичьими глазками.
– Сегодня... завтра... может быть – через неделю... А где ты будешь потом?
Но я не собиралась отступать.
– Ну пожалуйста, – вкрадчиво попросила я, – разрешите мне посмотреть.
Мой неподдельный интерес явно льстил ей.
– Ну, разве что тебе, – согласилась она, – но больше ни одной живой душе.
– Я никому не расскажу, – пообещала я.
– Хорошо, иди сюда.
Она подошла к шкафу, достала кусок полотна и прижала его к себе так, что вышивка была не видна.
– Пожалуйста, покажите.
Тетя Сара повернула гобелен картинкой ко мне, по-прежнему прижимая его к груди. Вышивка изображала южный фасад дома; на каменных плитах перед ним лежало тело Габриеля. Картина была столь выразительной и правдоподобной, что мне стало нехорошо. Приглядевшись, я увидела рядом с Габриелем Пятницу, его распростертое маленькое тельце застыло в смертном окоченении. Это было ужасно.
Я не смогла сдержать возгласа изумления, и тетя Сара удовлетворенно хихикнула. Мой испуг был для нее лучшей похвалой.
– Все выглядит... совсем как в жизни, – выдавила я.
– А все так и было... в определенном смысле, – задумчиво промолвила она. – Я видела, как он лежал, – спустилась во двор, когда тело еще не унесли... Именно так он и выглядел.
– Габриель… – печально пробормотала я, ибо гобелен вызвал к жизни множество милых воспоминаний и позволил мне увидеть мужа так ясно, как мне не удавалось со дня его гибели.
– Тогда я сказала себе: я вышью это на своем следующем гобелене, – продолжала тетя Сара, – и я это сделала.
– А Пятница? – спросила я. – Его вы тоже видели? Она замолчала, словно пытаясь припомнить.
– Видели, тетя Сара? – не отставала я.
– Он был преданным псом, – ответила она, – и умер из-за своей преданности.
– И вы видели его мертвым... как Габриеля? Ее лицо снова сморщилось.
– Все на гобелене, – ответила она наконец.
– Но там он лежит возле Габриеля, а на самом деле было не так.
– Не так? Ведь его унесли, разве нет?
– Кто унес его?
Она непонимающе взглянула на меня и повторила:
– Кто его унес? – так, будто умоляла ответить.
– Вы же знаете, правда, тетя Сара?
– О да, я знаю, – радостно подтвердила старушка.
– Тогда умоляю – скажите мне! Это очень важно.
– Но ведь ты тоже знаешь.
– Если бы! Скажите же, тетя Сара, мне непременно нужно это узнать.
– Я не помню.
– Но вы помните так много всего, неужели вы не можете вспомнить такую важную вещь?
Ее лицо вдруг просветлело.
– Вспомнила, Кэтрин, – это был монах!
Вид у нее был такой невинный, что я поняла: она помогла бы мне, будь это в ее силах. Я так и не поняла, что же ей все-таки известно. Она жила в двух мирах – реальном и воображаемом, которые подчас так переплетались, что она не могла различить их. Обитатели Забав явно недооценивали ее: они выбалтывали перед ней свои секреты, не подозревая, что она, подобно сороке, набрасывалась на яркие и блестящие кусочки информации и уносила их в свое гнездо.
