Текст книги "Лев-триумфатор"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Я побледнела, думая о матери и тех давних днях, когда эта страшная болезнь посетила столицу.

Мы узнали хоть какие-то новости из Англии, пусть даже они и не были хорошими для меня и Хани. Но как странно, что любящему меня мужчине доставляют такое удовольствие несчастья, обрушившиеся на тех, кого он любит.

* * *

– У меня так долго не было мужа, Каталина. Я молода, – объясняла мне Хани.

– Ты старше меня.

– Но еще молода. Согласись, Каталина. И я люблю Луиса.

– Ты не влюблена в него.

– Я могу привыкнуть к нему.

– А Эдуард?

– Эдуард умер. Ты ведь прекрасно знаешь, что нам никогда не выбраться отсюда. Мы проведем здесь всю оставшуюся жизнь. Даже если бы дон Фелипе захотел отпустить нас, как мы могли бы сделать это? Может, нам отправиться в Англию на испанском галионе, чтобы нас высадили на берег! – «Вот ваши дамы и вернулись!» – Представь себе это. Пас, должно быть, уже забыли дома. Что бы стало с нами?

– Ты думаешь, мама когда-нибудь забудет нас? И бабушка? Я всей душой стремлюсь домой, к ним.

– Я тоже хочу этого, но это невозможно. Дон Фелипе любит тебя и Роберто. Он никогда не отпустит тебя. Будь благоразумна! Он хороший человек.

– Человек, который настолько жаждет мести, что заставляет женщину лечь с ним в постель не потому, что страстно желает этого, а в отместку другому.

– Все это в прошлом.

– В прошлом! Для тебя, возможно. Над тобой не совершали насилия.

– Но в результате у тебя появился Роберто, которого ты нежно любишь. Попробуй взглянуть на жизнь трезво, сестра. Иногда благо исходит от дьявола. Тебя привезли сюда против твоей воли, и следствие этого – твой сын, которого ты так сильно любишь. Человек, ищущий мщения, нашел любовь. Будь рассудительна! Жизнь не дает только то, чего хочешь, тем не менее она очень неплоха. Будь благоразумна, Каталина, не отворачивайся от нее!

– Значит, стать его любовницей?

– Ты имела бы все почести, оказываемые жене. Я холодно ответила:

– Говори о себе, Хани, а меня оставь в покое.

– Ладно, – сказала она. – Я выйду замуж за Луиса.

– За иностранца и врага нашей страны…

– Что значит это для любящих женщин? Я женщина. Я долго жила без мужа. Мне нужен муж, и Луис устраивает меня. Он будет отцом Эдвине.

Я молчала, и она продолжала тихо:

– Возможно, через какое-то время ты уедешь отсюда, но я останусь, потому что Луис станет правителем.

– Тогда мы скажем друг другу «прощай».

– Только «до свидания». Потому что, когда срок правления закончится, а это будет не позднее, чем через восемь лет, мы приедем в Мадрид и там увидим тебя в твоем прекрасном доме с Роберто и Карлосом, играющими со своими братьями и сестрами. Только подумай об этом!

– Чудесная картинка! – оценила я – Выходи замуж за своего Луиса, если тебе так уж приспичило выйти замуж. Рожай своих детей. Какая разница, для некоторых любой мужчина хорош.

– Зачем ты так говоришь? А, я понимаю. Это потому, что мое будущее – ясно, твое же – неопределенно. Тебе небезразличен Фелипе. Ты меняешься, когда он в доме. Мне жаль, Каталина, что на твоем пути стоит Изабелла.

«Изабелла стоит на твоем пути». Эти слова преследовали меня. Мне часто снился Фелипе. Он стоял у моей постели, и рядом с ним Изабелла – призрачный бледный ребенок с куклой в руках.

* * *

Хани и Луис венчались в соборе. Она была самой красивой невестой, какую мне приходилось видеть, и вся светилась тихим, безмятежным счастьем, как это уже было перед рождением Эдвины.

Хани, всегда жаждущая любви, – а Луис, без сомнения, обожал ее, расцвела.

Свадьбу торжественно отмечали на гасиенде, куда были приглашены жители близлежащих деревень. Я увидела действительно чудесное зрелище. В парке перед домом танцевали и пели девушки и юноши в традиционных праздничных одеждах.

Собравшиеся гости прославляли новобрачных, а потом Хани и дон Луис направились в спальню, и не было никаких непристойностей, которые сопровождали бы такую церемонию в Англии.

Той ночью мои раздумья долго не давали мне заснуть. После таких событий мы теперь дальше от дома, чем когда-либо. Хани не покинет своего мужа. А как я могла бы уехать и оставить ее здесь?

Много раз в своих снах я соглашалась на брак с Фелипе, и нас венчали в соборе, и мне казалось, что я приняла его веру, но вдруг я слышала детский, переливчатый, как звон колокольчиков, смех Изабеллы.

Я просыпалась, и в моих ушах звенели слова: «Нет, пока жива Изабелла».

* * *

Как-то Фелипе выразил желание, чтобы мы отправились в глубь острова…

«Это будет полезно для детей», – говорил он. Огромную гору Пик Тейде я видела только с моря, а теперь увижу, насколько она великолепна на самом деле. Наших малышей, меня, Хани, Дженнет и Мануэлу отвезут в дом, находившийся в горах. Слуги дона Фелипе будут заботиться о нас.

Я подозревала, что существовала и другая причина для отъезда.

Когда я узнала, что в Лагуне должно состояться аутодафе, мне все стало понятно. Соберутся все важные персоны, а меня принимали за любовницу правителя, и если бы я не пришла, то на это обратили бы внимание. Дон Фелипе не хотел, чтобы я присутствовала на зрелище, которое вызывало во мне только отвращение, и, более того, он несомненно опасался, что я не смогу скрыть своих чувств.

Я была тронута его заботой и начинала все больше и больше ценить его любовь ко мне.

Мы отправились в путешествие на мулах, а багаж, который взяли с собой, несли вьючные лошади. Дети ехали в люльках. Иногда мы сажали одного из детей прямо на мула перед собой, что очень их развлекало.

Карлос был безрассудно смел, Жако не отставал от него ни на шаг. Думаю, что от сыновей Джейка Пенлайона этого и можно было ожидать. Карлос, подобно своему отцу, пройдет по жизни невредимым. В нем нет ничего от бедняжки Изабеллы; он весь – Джейк Пенлайон. Жако будет такой же, так как всегда следует примеру Карлоса.

Меня забавляло, сколько усилий приложил дон Фелипе, чтобы отправить нас из Лагуны.

С нами были шесть слуг и полдюжины сильных мужчин на случай, если нам понадобится защита.

Путешествие закончилось всего через каких-то тридцать миль, но меня поразила экзотическая красота острова. Мы проехали мимо величественного старого драконова дерева, которому, говорят, более двух тысяч пет. Я вспомнила рассказ Джона Грегори, что, используя смолу именно этого дерева, местные гуанчи раскрашивали кожу, когда участвовали в сражении с испанскими завоевателями.

В доме к нам отнеслись с огромным уважением, ведь мы прибыли из гасиенды правителя. И там, под сенью Пика Тейде, вершина которого была покрыта снегом, мы провели несколько приятных дней. Совершали прогулки в горы, собирали золотистые апельсины, играли с детьми. Счастливое время! Правда, Хани немного скучала по дону Луису. Я же была довольна, что нахожусь здесь, в прекраснейшем месте. Фелипе дал мне с собой книги, чтобы я могла узнать больше об Испании и совершенствовать язык. В них я прочитала о Канарах и, в частности, об острове Тенериф, которому было дано название «Сад Атланта», и где созревали золотые яблоки. Это были апельсины, а высаженные здесь драконовы деревья защищали их.

Когда пришло время покинуть дом в горах, то я с некоторым сожалением направила своего мула в Лагуну.

* * *

Дома нас ожидало страшное известие.

Умерла Изабелла.

У меня появилось чувство глубокого страха, подобно черной тени оно нависло надо мной. Изабелла упала с лестницы в Голубом доме и сломала себе шею, спустя пять дней после нашего отъезда, в день аутодафе.

Я была потрясена. Как ловко все было подстроено! И я, и дон Фелипе были в отъезде. Сколько раз он повторял: «Если бы не Изабелла».

Сейчас мне хотелось только, чтобы он никогда не заговаривал со мной о браке. Я желала, чтобы Изабелла еще жила, играя со своими куклами во дворе Голубого дома.

Дон Фелипе учтиво, но холодно поздоровался со мной. Однако я почувствовала всю глубину страсти, которую он старался подавить в себе.

Дженнет была совершенно не в себе от волнения. Именно она рассказала нам, как это произошло. Ее поклонник, работающий в конюшне, сообщил ей все подробности.

– Это было так, госпожа, – начала он. – В тот день состоялось ауто и все домашние отправились в Лагуну.

– Пилар не должна была оставлять ее.

– Она оставила ее. Она сделала это в первый раз. Понимаете, это ведь был день ауто… священный долг быть там.

Я закрыла глаза. «О, Боже! – думала я. – Все были отосланы, так как был день аутодафе. Присутствовать там было священной обязанностью. Каждый боялся не прийти… и даже Пилар пошла. На это он и рассчитывал?»

– И что она… бедное юное создание?

– Ну, она не пошла, госпожа. Никто и не ожидал увидеть ее там. Она осталась со своими куклами.

– Кто-нибудь был с ней?

– Большой Эдмундо… – Дженнет не могла сдержать веселые нотки в голосе при упоминании о большом Эдмундо, даже пересказывая такое событие. – Он был там. Работал в саду. Он мог позаботиться о ней, если бы ей стало плохо. Говорят, что он мог поднять ее, несмотря на ее крики и сопротивление, с такой легкостью, как будто она была тряпичной куклой.

– Кто-нибудь еще наверняка был в доме, верно?

– Двое служанок… глупые маленькие простушки.

– Где они были?

– Они говорят, что оставили ее спящей. Было жарко… и она отдыхала. А потом ее нашли внизу у лестницы.

– Кто нашел ее?

– Служанки. Они зашли в ее комнату, там было пусто. Тогда они спустились вниз по лестнице, где она и лежала. Они говорили, что она лежала как-то странно. Тогда они подошли посмотреть и выскочили, громко призывая Эдмундо. Увидев, что случилось, он не стал трогать ее, оставив в том же положении, как она лежала после падения. «Она погибла, – сказал он. – Несчастная безумная душа! Она погибла».

Задвинув шторы, я лежала в постели. Я хотела побыть в темноте, но солнце было таким ярким, что его сверкающие лучи проникали сквозь шторы, и в комнате царил полумрак.

Дверь медленно открылась, у моей постели стоял Фелипе и смотрел на меня.

Я сказала:

– Вам не следует находиться здесь.

– Мне нужно видеть вас.

– Не здесь.

– Видеть вас наедине, – сказал он. – Теперь она умерла.

– Так недавно умерла, и так странно… – перебила я – Она упала и разбилась. Удивительно, как она не падала раньше…

– Она упала, когда осталась дома одна. Все, кроме двух служанок и Эдмундо, отправились на аутодафе. Пилар ушла.

– Пойти туда было их долгом. Ее редко оставляли дома без присмотра.

– Хватило одного раза.

– Она умерла. Вы знаете, что это значит. Я свободен.

– Неблагоразумно говорить об этом. Услышат слуги. Он слабо улыбнулся:

– Когда-то я также предостерегал вас.

– Теперь это более важно, чем тогда.

– Вы правы, мы подождем. Но ожидание не будет трудным, потому что, наконец, я получу предмет моей любви.

– Вспомните мою королеву и ее любовника. У него была жена, Эми Робсарт. Она умерла. Она упала с лестницы. В точности, как здесь! Как будто кто-то, находясь под впечатлением этого несчастного случая, решил повторить его.

– Лорд Роберт Дадли убил свою жену с молчаливого согласия вашей королевы.

– В самом деле? Полагаю, вы правы. Некоторые утверждают, что это было самоубийство, другие говорят о несчастном случае.

– Но многие знали и правду.

– Королева не решилась выйти за него замуж.

– Потому что не потерпела бы претензий на трон.

– Это… и потому, что выйти за него значило бы потворствовать убийце… и, может быть, рисковать своей репутацией.

– Возможно.

– Дон Фелипе, – сказала я, – вы находитесь в подобной ситуации. Слуги Эми Робсарт отправились на ярмарку, ваши ушли на аутодафе. И тут, когда дом почти пуст, ваша жена погибает.

– Ее не раз удерживали от того, чтобы она не причинила себе вреда.

– На этот раз не было никого, кто бы спас ее. Будет, о чем поговорить. Если вы сейчас женитесь, дон Фелипе, то могут сказать, что вы таким образом избавились от жены.

– Я здесь хозяин… правитель этих островов.

– Моя королева была владычицей Англии. Она была мудрее.

У него был несчастный вид. Затем он поднял голову, и я увидела в его глазах непреклонную решимость достигнуть цели. Это было именно то чувство, которое заставило его предпринять сложную операцию, чтобы доставить меня на Тенериф. Теперь он также был полон решимости жениться на мне, объявить Роберто своим законным наследником. Его ничто не остановит.

И я спросила себя: «Фелипе, какую роль ты играл в этом деле? Тебя не было здесь, когда погибла Изабелла. Но и в Англию ты не приезжал, чтобы привезти меня сюда. Ты тот, кто сам определяет цель, а для ее выполнения использует других».

Он протянул мне руку, но я не приняла ее.

– Идите, – сказала я, – и будьте осторожны. Не допускайте, чтобы кто-нибудь узнал о ваших намерениях.

Он вышел, а я осталась лежать в полумраке комнаты.

* * *

Похороны Изабеллы прошли пышно.

Говорили, что в то время, как она пыталась спуститься по ступенькам, ею овладели бесы, она упала и разбилась.

Смерть легла тенью на весь дом. Ей не удалось проникнуть только в детскую, где мы с Хани проводили очень много времени. Потекли недели.

Я часто размышляла об Изабелле и задавала себе вопрос, что же произошло на самом деле. Проснувшись, она не нашла Пилар и пошла ее искать? Не раз я представляла, как она стоит наверху той лестницы и потом неожиданно падает вниз. Я ясно видела, как она лежит там. Бедная маленькая Изабелла.

Сколько раз он говорил: «Если бы не Изабелла!» – Но он был в отъезде.

Лорд Роберт Дадли тоже был в отлучке в момент смерти его жены; однако это не явилось доказательством его непричастности к убийству.

Такие люди, как сэр Роберт и дон Фелипе не совершают дьявольские поступки сами. Они принуждают других делать это.

Эдмундо находился в Голубом доме. Он был сильным человеком – мог поднять Изабеллу и носить, будто тряпичную куклу. Он был слугой Фелипе. Исполнит ли он любое приказание своего хозяина… Любое?

Так текли мои тягостные мысли.

Прошло шесть месяцев, и Фелипе сказал мне:

– Пришло время обвенчаться.

– Слишком рано, – ответила я.

– Я не могу ждать вечно.

– У вас была жена всего шесть месяцев назад.

– Сейчас у меня нет жены… и никогда не было.

– Полагаю, это неблагоразумно.

– Вы будете под моей защитой. Скоро мы уедем в Испанию. Я возьму вас с собой.

– Нам следует некоторое время подождать.

– Я не могу больше ждать.

– Я ничего не решила. Я часто думаю о своем доме. Моя мама никогда не забудет меня. Она скорбит по мне.

– Обещайте, что выйдете за меня замуж, и я пошлю известие вашей матери. Это безрассудно и опасно. Но я совершу любое безрассудство, чтобы показать вам, как сильно я люблю.

Я почувствовала, как волна огромной нежности нахлынула на меня. Дон Фелипе протянул руки, и я пошла к нему. Он крепко обнял меня, а я больше не могла сопротивляться такой любви, какую предлагал он.

Разве не научилась я на горьком опыте, что нельзя жить одними прекрасными мечтами? Хани осознала это. Раньше она наслаждалась счастьем с Эдуардом, теперь – с Луисом. Дон Фелипе убедил меня в своем чувстве – такая нежная и сильная привязанность удивляла даже его самого. Я не могла отвергнуть его.

Он сказал: «Любимая, напишите своей матери письмо. Расскажите ей, что все хорошо и вы счастливы. Джон Грегори заберет его. Мы все устроим. Он отправится в Англию на следующем корабле. Одно условие – вы не должны упоминать никаких имен; не должны писать, где находитесь. Я не вправе рисковать. Но, моя Каталина, это будет сделано. Вы увидите, как я люблю вас».

И я согласилась выйти замуж за дона Фелипе.

Мы скоро обвенчались в небольшой уединенной церкви гасиенды. Мне было хорошо; иногда я не могла удержаться и смеялась про себя при воспоминании об унижении, которое я испытала, когда у меня не было иного выбора, как только подчиниться ему. Я вспоминала, как он велел мне надеть платье Изабеллы, надушиться ее духами и, лежа рядом со мной, дон Фелипе должен был представлять себе, что я – его прекрасная молодая жена. Теперь же он не хотел думать ни о ком, кроме меня. Но призрак Изабеллы все-таки стоял между нами, хотя и все изменилось. Он любил меня, этот странный спокойный человек! Для его характера, конечно, необычно проявлять такую испепеляющую страсть к женщине, принадлежавшей враждебному народу, народу, который он презирал как варваров; и все-таки он любил ее – чужестранку.

Дон Фелипе любил меня, но и нашего сына. Мне нравилось слышать, как он произносит имя нашего мальчика, которое наедине звучало иначе. Меня охватывало сильное волнение, когда такой холодный суровый мужчина шепчет: «Каталина, Каталина, любимая».

Он был действительно счастлив, а осознание того, что я приношу такую радость ему, доставляло мне удовольствие.

Главной целью дона Фелипе было усыновить Роберто. И вот, наконец, из Мадрида прибыли документы, и он с ликованием показал их мне.

– Теперь Роберто – мой первый ребенок, – говорил он, – хотя мы и обвенчались, когда он уже родился, теперь не будет никаких препятствий к наследованию им моего состояния.

– А Карлос? – спросила я.

Он нахмурился. Дон Фелипе никогда не любил Карлоса, однако примирился с его присутствием в детской, чтобы угодить мне.

– От меня Карлос не получит ничего, но семья его матери обеспечит ему большое состояние.

Ответ удовлетворил меня.

Фелипе очень хотелось вернуться в Испанию. Дон Луис был уже готов приступить к выполнению своих обязанностей, и нас ничто больше не удерживало здесь.

* * *

Мы вполне могли предполагать, что стоит нам пожениться и у кого-то возникнут сомнения. Даже королева Англии не решилась вступить в брак со своим любовником после того, как его жена таинственно умерла. Не следовало ли и правителю маленького острова быть более осторожным в своих поступках?

Поползли слухи.

Мануэла первая принесла их мне.

– Госпожа, – обратилась она ко мне, нахмурив брови, – говорят, что вы ведьма.

– Я ведьма? Что за вздор?

– Говорят, что вы заколдовали правителя. Он никогда раньше не был таким.

– Почему он должен быть таким, как раньше? Я его жена.

– У него и раньше была жена, сеньора.

– Ерунда. Ты же знаешь, какой была первая жена правителя.

– Она была одержима нечистой силой.

– Она была слабоумной, почти безумной.

– Говорят, была одержима. И вы приказали нечистой силе овладеть ею. Я расхохоталась.

– Тогда, я надеюсь, ты скажешь им, что они глупцы. Она была не в себе еще до того, как я узнала о ее существовании. Ты прекрасно знаешь это.

– Но они утверждают, что она была одержима и вы наслали бесов, которые овладели ею.

– Они сами сошли с ума.

– Конечно, – в тоне ее ответа чувствовалось беспокойство. Однако это было только начало.

За мной украдкой наблюдали. По дороге в Лагуну я ощущала на себе чьи-то взгляды. Однажды я услышала шепот: «Ведьма!»

В Голубом доме все окна были зашторены. Я слышала, как Пилар, стеная, ходит по дому. Она стояла на верхней ступеньке лестницы и звала Изабеллу, чтобы та рассказала всю правду о том роковом дне.

Фелипе притворялся, что он равнодушен к слухам, которые распространялись, но он не мог обмануть меня. Однажды вечером Фелипе пришел в спальню, на его лице отражались решительность и тревога. Он провел большую часть дня в Лагуне.

Он сказал:

– Хотел бы я очутиться в Мадриде. Тогда этому вздору пришел бы конец.

– О каком вздоре ты говоришь? – спросила я.

– Разговоров много. Кто-то приходил в Лагуну и наболтал лишнего. Теперь будут предприняты некие действия.

– Какие?

– Я говорю о смерти Изабеллы. Назначено следствие.

* * *

Мануэла сидела, приводя в порядок одежду Карлоса. Иголка дрожала у нее в руках. Я спросила:

– Что тебя беспокоит, Мануэла?

Она подняла на меня большие печальные глаза:

– Увели Эдмундо, чтобы допросить, ведь он нашел Изабеллу лежащей возле лестницы со сломанной шеей. Ему будут задавать вопросы.

– Он ответит на вопросы, – успокаивала ее я, – и вернется домой.

– Люди, которых забирают на допросы, часто не возвращаются.

– Почему это должен быть Эдмундо?

– Когда допрашивают, – сказала она, – всегда получают такой ответ, какой хотят услышать.

– У Эдмундо все будет в порядке. Он всегда был так добр к Изабелле. Она любила его.

– Она умерла, – ответила Мануэла, – а его увели на допрос.

Когда Мануэла появилась у нас, я узнала, что она и Эдмундо всегда находились при Изабелле и были Привезены вместе с ней из Испании. Мануэла была одной из ее служанок, а Эдмундо умел обращаться с ней в моменты ее «одержимости». Когда в дом ворвались пираты, Мануэла спряталась и ее не тронули; она находилась с Изабеллой во время ее беременности и при рождении Карлоса. Она любила малыша и пыталась оберегать его от постоянно меняющегося отношения к нему матери. И когда мальчика отдали на попечение ужасной старой карге, она, чем могла, помогала ему.

Непонятно, почему Мануэлу так расстроило то, что забрали Эдмундо.

Результат допроса поразил меня. Эдмундо признался в убийстве своей госпожи. Из шкатулки с ее драгоценностями он украл усыпанный рубинами крестик, чтобы подарить его девушке, которой хотел понравиться. Изабелла застала его на месте преступления. Испугавшись последствий, Эдмундо придушил ее, зажав рот мокрой тряпкой, а потом скинул с лестницы.

Его повесили на площади Лагуны.

– Вот все и закончилось, – сказал Фелипе. Я никак не могла забыть большого Эдмундо, так осторожно поднимающего бедную Изабеллу на руки во время ее страшных приступов.

– Он был таким кротким, – сказала я. – Не могу поверить, что он был способен на убийство.

– Многое скрыто в людях, и в мужчинах, и в женщинах, – ответил Фелипе.

– Трудно поверить, что это относится и к Эдмундо, – возразила я.

– Он признался, дело закончено, любовь моя. Я была взволнована, но в то же время и рада, что тайна, как я полагала, раскрылась.

Наступило Рождество. Я размышляла о доме и маскарадах, о праздничном обеде и рождественской ветке. Мне хотелось знать, достиг ли Джон Грегори Англии и получила ли мама мое письмо.

Какой был бы чудесный рождественский подарок для нее!

К досаде Фелипе, я больше не беременела. Не знаю, была ли я расстроена этим обстоятельством. Я все еще не могла забыть Изабеллу; даже теперь, когда Эдмундо признался в убийстве, казалось, она еще стоит между мной и мужем. Иногда у меня появлялось чувство, что Фелипе – чужой мне. Я знала, что он никогда не любил Изабеллу, и верила его словам о любви ко мне Он не скрывал своего чувства, и тысячу раз в день я замечала проявления его любви. Кроме того, я ведь подарила ему Роберто – здорового малыша, которому теперь уже три года… Тем не менее, было нечто, что Фелипе утаивал даже от меня, и, возможно, именно поэтому я внушила себе не беременеть. Но, несмотря ни на что, я не была несчастлива.

На Тенерифе никогда не бывало холодно, потому что зима почти не отличалась от лета. Только в некоторые дни дули ветры со стороны Африки и было холодно. Мне нравился влажный теплый климат, и не хотелось менять его на «капризный» климат Испании. Я часто думала о холодных зимних днях дома, в Англии. Однажды замерзла Темза, и мы могли пешком переходить ее. Я вспоминала, как сидели вокруг огромного костра и участники маскарада похлопывали замерзшими руками перед началом представления. У меня было так много воспоминаний о доме, я так сильно тосковала по нему, что временами перехватывало дыхание.

Но здесь у меня появились любящий муж и любимый сын.

В январе состоялся праздник – Шествие волхвов, и мы взяли в Лагуну детей посмотреть на это волнующее зрелище, и я с восторгом слушала болтовню детей.

Да, многое доставляло мне удовольствие.

На Страстной неделе началась большая церковная служба. В городе постоянно шли процессии. Облаченные в белое фигуры, выходящие из собора, мне напомнили день казни, когда я впервые увидела страдания людей. Мне неожиданно сделалось плохо, и острая тоска по дому охватила меня вновь.

Я поделилась с Хани своим внезапным желанием уехать домой, и она, оказывается, в этот момент почувствовала то же. Конечно, дон Луис обожал Хани, и у нее была маленькая любимая дочь, но мы никогда не забывали наш дом и главного человека в нем – нашу маму.

В Лагуну мы отправились на мулах, чтобы посмотреть на праздничную процессию. Детей оставили дома, боясь, что их затолкают в толпе. Два сопровождающих нас грума, я и Хани, оказались в самой толчее, и вдруг я почувствовала, что кто-то грубо напирает на меня.

Я резко обернулась и встретилась взглядом с горящими фанатическим блеском глазами.

– Пилар! – произнесла я.

– Ведьма! – прошипела она. – Еретичка! Меня бросило в дрожь. Толчея на площади вызвала такие страшные воспоминания.

* * *

Я рассказала Фелипе:

– В городе я видела Пилар. Она ненавидит меня. Я заметила, каким взглядом она посмотрела на меня.

– Она была очень привязана к своей воспитаннице. Она с рождения была рядом с ней.

– Думаю, она уверена в том, что я виновна в смерти Изабеллы.

– От горя она потеряла рассудок. Это пройдет.

– Я редко видела такую ненависть в чьих-либо глазах. Она назвала меня ведьмой… еретичкой.

Я не ожидала такой реакции Фелипе. Он явно испугался, когда его губы повторили слово «еретичка». Внезапно самообладание, которое было присуще ему, оставило его. Он крепко сжал меня в своих объятиях.

– Каталина, – произнес он, – мы едем в Мадрид. Мы не должны оставаться здесь.

* * *

Страх начал преследовать меня. Когда темнело, мне часто стало казаться, что за мной наблюдают. Я слышала шаги, казалось, преследующие меня, или осторожное поскрипывание двери, когда я находилась одна в комнате. Один или два раза мне почудилось чье-то присутствие в моей комнате. Я обнаружила один из привычных предметов не на своем месте, хотя была уверена, что не передвигала его.

Я не позволяла моему воображению взять верх над здравым смыслом. Но я не могла забыть лицо Пилар, когда она смотрела на меня и шептала слова: «Ведьма! Еретичка!» – это вызывало в моей душе такой ужас, что я не решалась даже думать об этом.

Мне, казалось, что вокруг меня витает ненависть Какая-то дьявольская сила пыталась погубить меня Как-то я обнаружила в ящике моего столика фигурку, вылепленную из воска.

Фигурка изображала красивую девушку с черными волосами, собранными в высокую прическу, которая увенчивалась миниатюрным гребнем. Девушка была одета в бархатное платье, и сходство сразу поразило меня. Изабелла! Несомненно, это была она!

Я взяла фигурку в руки. Какой ужас охватил меня! Чуть ниже того места, где должно было быть сердце, из платья торчала булавка.

Кто-то положил этот предмет в ящик. Кто? Кто-то вылепил фигурку, похожую на Изабеллу. Кто-то воткнул в сердце булавку и положил фигурку в мой ящик!

Я стояла, зажав ее в руке.

Дверь открылась. В испуге я подняла глаза и увидела в зеркале темное отражение.

С облегчением я поняла, что это всего лишь Мануэла.

Я сжала в руке фигурку и повернулась к ней. Заметила ли она, как я была взволнована?

– Дети хотят пожелать вам доброй ночи, – сказала она.

– Сейчас приду, Мануэла.

Она вышла, а я стояла, уставившись на предмет в моей руке; затем, с силой бросив его обратно в ящик, я пошла в детскую.

Я не слышала, что говорят дети, а думала только о том ужасном предмете и его назначении.

Кто положил его туда? Тот, кто желал мне зла. Кто-то, кто обвинял меня в смерти Изабеллы. Я должна уничтожить фигурку как можно скорее. Пока она была там, я не чувствовала себя в безопасности.

Подоткнув одеяла у детей и поцеловав их на ночь, я вернулась в свою комнату.

Я открыла ящик. Фигурка исчезла.

* * *

Я рассказала Фелипе о своей находке, и мой рассказ сильно испугал его.

– Она исчезла? – вскричал он. – Тебе ни в коем случае не следовало класть фигурку обратно в ящик. Ты должна была немедленно уничтожить ее.

– Это значит, кто-то считает, будто я убила Изабеллу.

– Это значит, что кто-то хочет доказать, что ты ведьма.

Мне не нужно было спрашивать, что он имеет в виду.

– Меня уже обвиняли в этом на корабле, – с дрожью в голосе произнесла я. Я была на краю страшной смерти.

– Мы должны уехать отсюда как можно быстрее. Дон Фелипе решил ускорить приготовления к нашему отъезду.

Страх поселился в доме. Огромная тень инквизиции нависла над нами. Иногда я просыпалась от собственного крика, мне снилось, что я в клетке. Я видела себя во сне в ужасном балахоне и ощущала потрескивание пламени у моих ног, а Фелипе обнимал и успокаивал меня.

– Скоро, – обещал он, – мы будем в безопасности с Мадриде.

– Фелипе, – спросила я, – что, если бы они захотели забрать меня… как бы они пришли? Он ответил:

– Они обычно приходят ночью и стучат в дверь. Мы бы услышали слова: «Откройте, во имя Святой инквизиции». Никто не посмеет ослушаться этих слов.

– И тогда они забрали бы меня, Фелипе, для допроса, верно? Но чего мне опасаться?

– Любой, попадающий в руки инквизиции, имеет повод бояться.

– Невиновный человек…

– Даже невиновный.

– Если они посчитают, что ты ведьма, они придут за тобой, – продолжал он. – Если они придут ночью, я спрячу тебя. Мы сделаем вид, что ты исчезла, что ты на самом деле ведьма и вызвала на помощь дьявола В спальне есть потайная дверь. – Он показал мне ее. – Ты будешь прятаться здесь до тех пор, пока я не найду способ спасти тебя.

– Фелипе, та женщина может донести на меня?

– Вполне, – ответил он. – И если это так, они придут за тобой.

– Ты считаешь, она уже донесла?

– Не знаю. Люди боятся инквизиции, так как сами могут оказаться в ее руках. Будем молиться, чтобы Пилар сказала это только тебе.

Я вся дрожала в его объятиях, и он произнес, успокаивая меня:

– Тебе нечего бояться, любовь моя. Мы перехитрим любого, кто пойдет против нас.

– Если ты спрячешь меня, Фелипе, – предположила я, – не означало бы это противодействие инквизиции? Он молчал. Я продолжала:

– Ради меня ты пошел бы против инквизиции? Ты бы оставил в своем доме еретичку, потому что любишь ее?

– Тише. Не произноси этого слова, Каталина, даже когда мы одни. Мы должны быть осторожны. Я ускорю наш отъезд. Скоро мы уедем отсюда и будем в безопасности.

Шли дни. Мы ждали корабль. Когда он придет, мы попрощаемся с гасиендой и Хани, доном Луисом и малышкой Эдвиной. Я уговорила Фелипе разрешить Карлосу поехать с нами. Мануэла тоже будет сопровождать нас вместе с Дженнет и маленьким Жако.

Меня приводила в отчаяние одна только мысль о расставании с Хани; но я понимала, что теперь постоянно нахожусь в опасности, в любой момент может раздасться стук в дверь. Подобного рода ожидание стало невыносимым.

* * *

Получив известие, что Пилар больна и не встает с постели, я послала Мануэлу навестить ее. Я считала Мануэлу хорошей и преданной служанкой, она была благодарна мне за помощь Карлосу, которого очень любила. Она могла бы выяснить, рассказала ли кому-нибудь Пилар о своих обвинениях.

Когда Мануэла вернулась, я вызвала ее к себе в спальню, где мы могли поговорить, не боясь быть подслушанными, и спросила о том, что она узнала.