Текст книги "Здесь покоится наш верховный повелитель"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Боже правый! – подумал он. – Этот ребенок – редкость!

И сказал:

– Пойдем со мной, девочка.

Нелл колебалась. Она и до этого получала подобные приглашения. Карл Харт заметил ее сомнение и рассмеялся.

– Нет, – сказал он, – не бойся. Я не насилую маленьких девочек.

Он выпрямился в свой полный рост и произнес, как бы обращаясь к публике:

– Мне никогда не надо было никого насиловать. Ко мне приходят сами… и приходят с величайшей готовностью.

Плавность его речи завораживала ее. Он говорил с ней, с маленькой Нелл, как будто она была одним из тех роскошных созданий на сцене. Он заставил ее поверить в себя, почувствовать себя эффектной актрисой, играющей с ним свою роль. Она сказала:

– Сэр, я охотно выслушаю все, что вы мне скажете.

– Тогда иди за мной.

Он повернулся и повел ее по узкому проходу к маленькому закутку, где висели костюмы, в которых он выходил на сцену. Затем тяжело повернулся к ней.

– Как тебя зовут, девчонка? – спросил он.

– Нелл… Нелл Гвин.

– Я наблюдал за тобой, – сказал он. – У тебя острый язычок и очень живой ум. Думается, твои способности не найдут применения у апельсинной Мэри.

– Могла бы я сыграть какую-нибудь роль на сцене?

– А как ты будешь учить роль?

– Как? Наизусть! Мне довольно лишь раз услышать ее – и я запомню. – Она опустила корзинку с апельсинами и начала повторять одну из ролей, исполнение которой она видела в тот день. Она вложила в эту роль столько комичного, что красиво очерченный рот мистера Карла Харта начал подрагивать от едва сдерживаемого смеха, когда он наблюдал за ней.

Он поднял руку, чтобы остановить ее.

– Как же все-таки ты будешь учить свои роли? – спросил он. Нелл была озадачена. – Ты умеешь читать?

Она отрицательно покачала головой.

– Тогда как же ты будешь учить их?

– Я хочу! – воскликнула она. – И выучу.

– Одного желания мало, дитя мое. Ты должна будешь научиться читать.

– Тогда я буду учиться читать.

Он подошел к ней и положил руки ей на плечи.

– А что ты скажешь, если бы я тебе сообщил, что у нас в труппе я, возможно, найду место для исполнительницы маленьких ролей?

Нелл упала на колени, взяла его руку и поцеловала ее. Он с удовольствием посмотрел на ее кудрявую головку.

– Черт побери! – сказал он, ругаясь как король, потому что время от времени он играл королей и начал думать, что в мире театра он и был королем, – ты прехорошенькое дитя, мисс Нелл.

А когда она встала с колен, он взял ее на руки и поднял так, что ее оживленное лицо оказалось вровень с его лицом.

– А легонькая, как перышко, – сказал он. – И так же непостоянна?

Потом он поцеловал ее в губы, и Нелл поняла, какую плату он потребует от нее за все, что собирается для нее сделать.

Нелл сознавала, что сделает все, чего бы он ни потребовал. Она уже привыкла обожать его из партера, она была готова делать то же самое в более интимной обстановке. Она засмеялась, показывая, что ей это приятно, и он был доволен этим.

– Идем, – сказал он, – я пойду вместе с тобой к Мэри Меггс, потому что она уже, возможно, готова разбранить тебя, а мне не хочется, чтобы тебя бранили.

Как только Мэри Меггс увидела Нелл, она закричала на нее:

– Вот ты где, негодница! Чем ты занимаешься? Я жду тебя здесь уже пятнадцать минут. Дозволь мне сказать тебе, что, если ты будешь вести себя подобным образом, ты недолго пробудешь в молодицах апельсинной Мэри.

Карл выпрямился во весь свой рост. Нелл неожиданно рассмеялась, как еще не раз ей придется смеяться в будущем над величественным видом этого актера. Что бы он ни делал, он вел себя так, будто играл роль.

– Береги силы, женщина, – заговорил он тем громовым голосом, которым так часто заставлял замолчать галдящую публику. – Береги силы. Мисс Нелл, конечно, больше не будет одной из твоих апельсинных девушек. Она уже перестала быть ею некоторое время тому назад. Апельсинная девушка Нелл стала служанкой короля Нелл.

И он зашагал прочь, оставив их одних. Нелл опустила свою корзину и пустилась плясать джигу на глазах изумленной женщины. Апельсинная Мэри, у которой была не очень приятная перспектива потерять одну из лучших своих продавщиц, качала головой и грозила пальцем.

– Танцуй, Нелл, танцуй! – говорила она. – Мистер Карл Харт не очень-то балует своих женщин, да и не задерживает их у себя надолго. Может так случиться, что ты еще заскучаешь по своей корзинке – это когда знаменитому Карлу Харту надоест Нелл.

Но Нелл продолжала самозабвенно танцевать.

И вот Нелл стала настоящей актрисой. Она легко рассталась с материнским домом в переулке Коул-ярд и обосновалась в собственном жилище – сняла небольшой домик рядом с таверной «Петух и пирог» на Друри-лейн напротив Уич-стрит. Отсюда было рукой подать до театра, что ее вполне устраивало, так как жизнь актрисы требовала гораздо больше усилий, чем жизнь продавщицы апельсинов. Карл Харт учил ее читать, Уильям Лейн – танцевать, и оба они, вместе с Майклом Моуханом, учили ее актерскому мастерству. Все утро было занято репетициями, а после полудня давались представления, начинавшиеся в три часа и длившиеся до пяти часов и позже. Почти все вечера Нелл проводила с великим Карлом Хартом, который, будучи в восторге от своей протеже, когда не учил ее читать, приобщал ее к искусству любви.

Роза от всего сердца радовалась успехам своей сестры и стала часто бывать у нее дома на Друри-лейн. Нелл хотелось бы пригласить ее жить вместе с собой; но небольшого заработка Нелл едва хватало на собственные нужды, и, будучи актрисой, она была вынуждена значительную часть своего дохода тратить на наряды. Кроме того, у Розы была своя жизнь, и часто какой-нибудь очередной любовник уводил ее на время из материнского дома.

Генри Киллигрю был одним из этих любовников, и мистер Браун тоже; а в компании этих джентльменов Роза встречала и других, принадлежащих к тому же общественному слою. Она по-прежнему стремилась избегать мясников с Ист-Чипского рынка и сохраняла чувство благодарности к Нелл, которая, по ее словам, избавила ее от позорной смерти.

Нелл играла свои роли в театре – это были пока небольшие роли, так как срок ее ученичества еще не закончился. Карл Хайт оказался преданным любовником, потому что Нелл была нетребовательна, никогда не жаловалась и постоянно сохраняла хорошее настроение; она научилась у Карла Харта бесконечно любить сцену.

Бывали моменты, когда он забывался, сбрасывал перед ней свою маску и становился обычным человеком: говорил о своих чаяниях и ревнивых чувствах, умолял откровенно сказать, не думает ли она, что Майкл Моухан и Эдвард Кайнастон играют лучше, чем он. Часто заводил разговоры о Томасе Беттертоне, актере из соперничавшей с ними труппы, называвшей себя «Слугами герцога» и игравшей спектакли в Герцогском театре. Говорили, что Беттертон лучше кого-либо из современников владеет вниманием публики.

– Лучше, чем Харт? – допытывался Карл. – Я хочу услышать от тебя правду, Нелл.

Нелл начинала его успокаивать, говорила, что Беттертон обычный бродячий актер в сравнении с великим Карлом Хартом; а Карл говорил, что именно ему, Карлу, и подобает быть величайшим актером, которого когда-либо знал Лондон, потому что его бабка была сестрой драматурга Уилла Шекспира, человека, который любил театр и пьесы которого часто исполнялись разными труппами; некоторые утверждали, что его пьесы остаются непревзойденными до сих пор – даже Бену Джонсону с Бомонтом и Флетчером далеко до Шекспира…

Иногда он рассказывал ей, как мальчиком учился актерскому мастерству в театре «Блэкфрайерс», где он вместе с Кланом, одним из членов этой труппы, исполнял роли женщин. Карл начинал неестественной походкой расхаживать вокруг нее, изображая герцогиню из трагедии Шерли «Кардинал», а Нелл хлопала в ладоши и уверяла его, что более подлинной герцогини, чем эта, она в жизни своей не видела.

Ему нравилось делиться с ней своими воспоминаниями о прошлом. Нелл завороженно слушала и аплодировала, потому что считала его самым удивительным человеком из всех, кого ей приходилось знать; он был Богом, создавшим актрису из продавщицы апельсинов, и в то же время нежным и пламенным любовником, который ввел ее в такое общество, где бы ей хотелось играть ведущую роль.

Она не возражала, когда он снова и снова рассказывал ей об одном и том же, она, бывало, сама просила его об этом.

– Расскажите мне о том случае, когда вас забрали и посадили в тюрьму солдаты-пуритане… Вы еще тогда не закончили представление и даже были в сценическом костюме!

Он откидывал назад голову и настраивал свой великолепный голос на драму или комедию – в зависимости от обстоятельств.

– Я играл тогда Отто в «Кровожадном брате»… Прекрасная пьеса. Клянусь, ни Бомонт, ни Флетчер никогда не писали ничего лучше…

Тут он обычно забывал об истории с арестом и играл для нее Отто; он входил даже в роль Ролло, который и был кровожадным братом. И все это было страшно занимательно, как и сама жизнь с ним.

А в ложах театра в это время появлялась самая хорошенькая женщина из всех, которых Нелл когда-либо доводилось видеть, – это была госпожа Франсис Стюарт, фрейлина королевы. Король не сводил с нее глаз во время всего представления, и Карл Харт, Майкл Моухан или Эдвард Кайнастон не могли теперь завладеть его вниманием, и что еще удивительнее, он смотрел на высокую и статную Энн Маршалл, не замечая других актрис. Король не видел никого, кроме сидящей недалеко госпожи Стюарт с ее детским выражением лица и с прелестными светлыми волосами, с огромными голубыми глазами и аккуратным носиком с небольшой горбинкой. Миледи Каслмейн из-за этого так выходила из себя, что начинала громко оскорблять актеров и актрис и даже с самим королем, к его крайнему неудовольствию, разговаривала нелюбезно.

Нелл все это казалось таким далеким; у нее была своя собственная жизнь; хотя ее быт был лишен великолепия, отличавшего жизнь всех этих придворных с их ослепительными драгоценностями и роскошными нарядами, он не был лишен радостей и красочности. Нелл была вполне довольна, она умела не предъявлять слишком больших требований к своей судьбе.

И однажды наступил день, когда она подумала, что большей радости быть не может.

Карл Харт пришел навестить ее. После того, как она впустила его и он ее поцеловал, как всегда, заметив, что она чрезвычайно хорошенькое создание и ей очень к лицу рукава с буфами и прилегающий лиф, держа ее за плечи на расстоянии вытянутых рук, сказал своим громким, звучным голосом:

– Есть новости, Нелл! Наконец-то ты становишься актрисой.

– Вы нахал, сэр! – воскликнула она с наигранным гневом, сверкая глазами. – Вы намерены меня оскорбить? Кто же я на самом деле, если не актриса!

– Начнем с того, что ты моя любовница.

Она схватила его руку и поцеловала.

– И это лучшая роль, которую мне удалось до сих пор сыграть.

– Дорогая Нелл, – произнес он театральным шепотом в сторону. – Как мила мне эта девчонка!

– И все же! – скороговоркой ответила она. – Умоляю вас, скажите поскорее. Какую роль вы мне отводите?

Но Карл Харт никогда не портил впечатление суетой.

– Прежде всего должен тебе сказать, – ответил он, – что мы будем играть «Индейского императора» Драйдена и я беру себе роль Кортеса.

Она полушутя преклонила колени и поцеловала его руку.

– Приветствую героя-победителя, – сказала она и вскочила на ноги. – А какая роль предназначается для Нелл?

Он сложил руки на груди и стоял, с улыбкой глядя на нее.

– Главная женская роль, – ответил он не торопясь, – роль Алмерии. Монтесума будет добиваться ее расположения; Моухан будет играть Монтесуму. Но она страстно потянется к Кортесу.

– Она ничего не сможет с этим поделать, бедняжка, – сказала Нелл. – И будет всем сердцем любить своего Кортеса. Я докажу королю, герцогу и всем присутствующим, что еще ни один человек не был так любим, как мой Кортес.

– А впрочем, знаешь, лучше роль Алмерии отдать Энн Маршалл… Нет, эта роль не для тебя. Ты еще слишком молода для нее. О, ты играешь все лучше… все лучше… но апельсинная девушка не может стать актрисой за несколько недель. Нет, есть другая роль – прекрасная роль для красивой девушки – роль Сайдарии. Я сказал, что Нелл будет играть Сайдарию и заставил Тома Киллигрю, Моухана, Лейси и других согласиться, чтобы ты ее действительно играла.

– А эта Сайдария – она что-нибудь значит в сравнении с той, другой, которую будет играть миссис Энн Маршалл?

– Это очень симпатичная роль, Нелл. От королевского двора для нее получено розовое платье – подарок одной из придворных дам. Оно тебе будет как раз впору, а так как ты играешь дочь императора, в волосах у тебя будут красивые султаны из перьев. И еще кое-что, Нелл. Сайдария в конце покоряет Кортеса.

– В таком случае, – торжественно произнесла Нелл, делая реверанс, – я подчиняюсь Кортесу-Харту и буду наслаждаться этой небольшой ролью.

Она была одета в яркое платье, ее каштановые локоны красиво ниспадали на плечи. В артистической уборной все смотрели на нее с завистью.

– Только что из продавщиц апельсинов, – шипела Пег Хьюджес. – И вот, трах-бах, ей дают лучшие роли! Гарантирую, она еще утрет нос миссис Маршалл…

– Ты, конечно, знаешь, как добиваются успеха на сцене, – отвечала Мэри Кнепп. – Не имеет значения, актриса ты или продавщица апельсинов – путь один и тот же. Ты ложишься в постель с тем, кто может дать тебе то, чего ты добиваешься, – и в глухую полночь просишь желаемое. Нелл слышала все это.

– Спасибо вам, миссис Кнепп, за то, что вы все это мне сказали, – громко произнесла она. – Ни за что бы в жизни не догадалась, как это вам удается заполучить свои роли.

– Разве я путаюсь с кем-нибудь? – спросила миссис Кнепп.

– Меня не стоит спрашивать об этом, – ответила Нелл, – хоть я и видела, как вы вели себя со штурманом Пеписом из Морского ведомства.

Энн Маршалл не выдержала:

– Перестань кричать, Нелл. Ты же теперь не продавщица апельсинов. Побереги голос для роли. Он тебе еще понадобится.

На этот раз Нелл была рада смолкнуть. Она была уверена, что хорошо справится со своей ролью, но все-таки от волнения ее слегка подташнивало, чего с ней никогда не бывало.

Она отвернулась от миссис Кнепп и начала шепотом повторять свою роль:

 
«Дыханье чистое и мыслей адский бег
Мне говорят, что я переменилась;
Мне жаль покинуть милый сердцу брег,
Но вижу ясно: звезды закатились.
Послушай, гость, избавь меня от мук…»
 

Эти слова она должна была произнести при первой встрече с Кортесом, когда Сайдария с первого взгляда влюбляется в него. Она подумала о том, как в первый раз увидела Карла Харта. Такими ли тогда были ее чувства? Нет, ничего подобного. Ей не верилось, что она когда-нибудь испытает такие чувства, о которых говорила Сайдария. Сайдария вне себя от страсти. Полюбив красивого незнакомца, она чувствует себя жалкой и несчастной, боясь, что любовь ее будет безответной, и ревнуя его к тем, кого он любил раньше. Нелл совсем не чувствовала ревности, любовь была для нее радостью.

Она могла бы, конечно, получить роль какого-нибудь весельчака, мужскую роль, чтоб вышагивать по сцене в бриджах, обращаться к публике с дерзкими репликами, танцевать и петь.

Но сейчас должна выйти и сыграть Сайдарию.

В тот день в театре собралась блистательная публика. Присутствовал сам король и вместе с ним самые блестящие его придворные.

Нелл вышла на сцену в платье, подаренном придворной дамой, – и зал ахнул от восторга. Она увидела мельком своих приятельниц, с которыми когда-то продавала апельсины, и заметила на их лицах зависть.

Она была уверена, что Мэри Кнепп и все остальные с нетерпением ждут, что она уйдет со сцены осмеянной. За кулисами они, конечно, уловили, как замер зал при ее появлении. Они забыли об одном. Да, еще совсем недавно она была апельсинной девушкой, но теперь она – самое прелестное создание из всех, когда-либо украшавших сцену, а в этом изысканном платье она может соперничать с любой из дам, сидящих в ложах.

Она исполняла роль в своем неповторимом стиле, делая упор не на трагизм, как сперва предполагалось, а на комизм положения принцессы. И от этого роль принцессы только выиграла.

Она с удовольствием играла сцены с Карлом Хартом. Он был очень красив в этой роли испанского авантюриста, и она произносила текст своей роли со страстью. Когда он пытался ее соблазнить, а она сопротивлялась, то делал это с очаровательным сожалением, не предполагавшимся в роли. Это вызвало одно-два непристойных замечания тех зрителей из партера, кто проявлял особый интерес к личной жизни актеров и актрис.

– Ну, Нелл! – выкрикнул один из остроумцев. – Не отказывай ему. Прошлой ночью ты ведь уступила, почему же днем не соглашаешься?

У Нелл был порыв подойти к краю сцены и объяснить, что она отказала такому красавцу против своей воли, ей бы в голову это не пришло. И все претензии за это зритель в партере должен адресовать драматургу Драйдену.

Но глаза Кортеса пристально смотрели на нее. «Мой бесценный Корте-Карл, – думала Нелл, – он живет в пьесе; для него перипетии сценических принцев реальнее, чем публика партера…»

– Мы красоту любви в союзники зовем, – говорил он в это время.

Она улыбнулась ему и отвечала:

«Заморские странны приемы, чтоб возжигать любви огонь в нас; У нас подвластны женщины природе, искусству же – у вас.»

Никто не обратил особого внимания на небольшую паузу. В таких репликах по поводу актеров и их личной жизни не было ничего необычного, и представление шло своим чередом до той последней сцены, когда Алмерия (Энн Маршалл) вынула кинжал и из любви к Кортесу приготовилась заколоть Сайдарию.

Из партера раздались крики ужаса, предупреждающие: «Нелл, берегись! Эта потаскуха собирается заколоть тебя».

Нелл качнулась, прижала к груди губку с кровью, которую она прятала в руке, и сжала ее; она уже вот-вот должна была упасть, когда Кортес подхватил ее. Весь театр вздохнул с облегчением, и этот вздох сказал Нелл главное, что она хотела знать, – то, что она успешно справилась со своей первой большой ролью.

Когда Алмерия заколола себя, а Карл Харт с Нелл Гвин под руку ушли со сцены, зал взорвался аплодисментами.

Теперь актеры и актрисы должны были выйти и поклониться.

– Нелл! – шумел партер. – Сюда, Нелл! Раскланяйся, Нелл!

И вот она вышла на авансцену, зарумянившаяся от своего триумфа; и хотя ей было еще далеко до актерского мастерства миссис Энн Маршалл, ее утонченная красота была сразу же замечена.

Нелл подняла глаза и встретилась с взглядом человека, который наклонился вперед, сидя в своей ложе. Его пышные черные локоны слегка закрыли лицо, взгляд насмешливых глаз лишь ненадолго задержался на ней.

Но в течение этих нескольких мгновений человек и Нелл оценивающе разглядывали друг друга. И вдруг она улыбнулась озорной улыбкой продавщицы апельсинов. Почти тотчас чувственные губы усмехнулись в ответ. Все в театре это заметили. Послышалось: «Королю понравилась Нелл».

Теперь ее знал весь Лондон. Когда люди приходили в Королевский театр, они ожидали увидеть мисс Нелл, и если она не появлялась в спектакле, то начинались расспросы о том, что с ней. Всем нравилось смотреть на ее красивые ножки, когда она танцевала, нравились ее дерзкие реплики в ответ на замечания из партера по поводу ее игры или личной жизни. Говорили, что слушать, как мисс Нелл устраивает головомойку кому-нибудь из публики, не менее забавно, чем слушать пьесу, потому что блестящие остроты Нелл никогда не были злыми, разве лишь изредка – ради самозащиты.

Многие полагали, что она вскоре станет ведущей актрисой в Королевском театре.

Она часто вспоминала короля и его ответную улыбку. Она жадно ловила все разговоры о нем и часто думала про себя, что играть для короля очень приятно.

Елизавете Вивер, одной из актрис, было что рассказать о короле. Елизавета держалась отчужденно, живя в состоянии ожидания, так как однажды король присылал за ней. Нелл много раз слышала, как она рассказывала об этом. Прежде Нелл слушала ее вполуха, теперь же ей хотелось услышать все подробности.

– Мне не забыть этот день до конца моей жизни, – начала Елизавета свой рассказ ей. – У меня была хорошая роль, и я была красиво одета. Ты мне напомнила меня саму, когда играла Сайдарию. У меня было такое платье…

– Да, да, – сказала Нелл. – С платьем мне все ясно. Меня интересует, что случилось с тем, на ком было это платье.

– Платье имеет очень большое значение. Может, если бы у меня было второе такое платье, он бы снова прислал за мной. Я отыграла свою роль, раскланялась после аплодисментов, и тут за кулисы пришел один из лакеев и говорит мне:

– Король прислал за вами.

– Король прислал за вами? И все?

– Да, и все. Я спросила зачем. Зачем королю посылать за бедной Елизаветой Вивер? Он ответил мне, что король зовет меня, чтоб я развлекла его во дворце Уайтхолл. Я надела накидку, бархатную – не мою, а из костюмов труппы, мне мистер Харт сказал, чтоб я ее надела, так как я шла в Уайтхолл, а не куда-нибудь.

– С накидкой все ясно, – сказала Нелл. – Ручаюсь, за тобой послали не для того, чтобы ты показывала накидку.

– Конечно, нет. Меня провели в великолепную комнату, где было много известных дам и джентльменов. Сам милорд Бекингем был там и, клянусь, с ним была там миледи Шрусбери и…

– И Его Величество король? – подсказала Нелл.

– Он был так добр ко мне… добрее, чем другие. Он добрый, Нелл. Его большие темные глаза все время как бы говорили мне, чтобы я не боялась ни их, ни того, что они могут мне сказать. Он ничего не сказал такого, что могло бы меня как-то обидеть. Он просил меня спеть и станцевать, а других просил аплодировать мне. Потом все ушли, и я осталась одна с Его Величеством. Тогда мне уже не было страшно.

Глаза Елизаветы Вивер затуманились. Она смотрела в прошлое, вспоминая не о роскоши Уайтхолла, не о чести, оказанной ей королем, а о той ночи, когда она была с ним наедине, и он был просто мужчина, как и любой другой.

– Просто мужчина, как любой другой, – прошептала она. – И в то же время не похожий на тех, кого я прежде знала. Он подарил мне драгоценности, – продолжала она. – Я могу дорого продать их, не сомневаюсь. Но я никогда этого не сделаю. Я ни за что не расстанусь с ними.

Нелл была необычно молчалива.

Она ждет, думалось ей, ждет и надеется, что король снова пришлет за ней. Но он никогда не сделает этого. Бедняжка Бесси Вивер, она растеряла свою былую прелесть. Да и что в ней было, кроме юной миловидности? Вокруг Его Величества много хорошеньких женщин. Так что бедной Елизавете Вивер останется до конца своих дней ждать, когда за ней пришлет король.

Печальный удел, сказала самой себе Нелл. Пошли мне, Боже, что-нибудь повеселее.

Но часто она ловила себя на том, что мысли ее снова и снова возвращались к королю, улыбнувшемуся ей, и невольно у нее перехватило дыхание, когда она себя спросила: «Придет ли когда-нибудь тот день, когда король пришлет за Нелл?»

В дни, последовавшие за ее успехом в роли Сайдарии, Нелл купалась в лучах славы. Она бродила по улицам, улыбаясь и остроумно отвечая на обращенные к ней приветствия. Ей нравилось стоять у входа в свой домик, наблюдая за прохожими. Она прогуливалась по парку Святого Иакова и видела, как король играет с придворными в путаницу и его броски оказываются самыми удачными. Она подолгу наблюдала, как он прогуливается со свитой, кормит в прудах уток, а его болонки не отходят от него ни на шаг. Он ее не видел.

А если бы и заметил, то разве вспомнил бы он актрису, которую видел как-то в своем театре? Много людей наблюдает за королем, когда он гуляет в парке или проезжает верхом по улицам столицы. «Почему, – спрашивала себя Нелл, – он должен обращать внимание на юную актрису?»

Но все равно каждый день она надеялась, что он придет в театр посмотреть, как она играет.

Увы, судьба была против Нелл. Она намеревалась подняться до самых вершин своей профессии, но счастливая жизнь неожиданно прервалась.

В течение нескольких недель после постановки «Индейского императора» по городу гуляли слухи. Голландцы начали соперничать с Англией на море. События эти представлялись далекими, но оказалось, что они могут изменить ход жизни молодой, начинающей приобретать известность актрисы. Когда Нелл увидела, как секли голландца, таская его по улицам, за то, что он сказал, будто голландцы разрушили фактории на побережье Гвинеи, ей стало жаль его. Бедный парень, его слишком сурово наказали за то, что он повторил чью-то выдумку! Но несколько дней спустя Англия объявила голландцам войну. И тут она поняла, каким образом все эти события могли повлиять на ее жизнь. Театры наполовину опустели. Множество щеголей, заполнявших партер и ложи, отправилось воевать с голландцами на море; король почти перестал посещать театр, будучи занят делами государственной важности. А поскольку не появлялся король, то не приходили ни изящные дамы, ни джентльмены. Томас Киллигрю, Майкл Моухан и Карл Харт, являвшиеся пайщиками этого театра, выглядели озабоченными. Карл Харт вспоминал дни Республики, когда театральное действо осуждалось и актеры были лишены средств к существованию. Это были мрачные дни, и даже природной жизнерадостности Нелл поубавилось из-за спектаклей в полупустом театре и из-за погрустневшего любовника. И все же, не теряя энтузиазма, она предсказывала скорое поражение голландцев и возврат былого благополучия. Но в апреле приключилась еще большая беда, чем война с голландцами. Еще к концу 1664 года появились слухи о смертях в столице, вызванных, как подозревали многие, чумой. С приходом теплых весенних дней и лета она снова начала свирепствовать. Водосточные канавы, забитые грязью, зловоние распада, наполнившее воздух и висевшее над городом, как облако, способствовали распространению этого ужаса – чума свирепствовала, и скоро вся деловая жизнь в городе замерла. Еще совсем недавно Нелл и ее приятели играли в полупустом театре – теперь театры совсем обезлюдели. Никто не решался посещать общественные места из страха, что рядом может оказаться зараженный. Первыми закрылись театры, и Нелл стало не на что жить. Карл Харт совсем затосковал; больше всего его угнетала невозможность выступать на сцене, а не страх заболеть. Он объявил, что им следует уехать из Лондона в глубь страны. Чистый деревенский воздух поможет избежать заразы.

– У меня мать и сестра, – сказала Нелл. – Мы должны взять их с собой.

Карл Харт видел ее мать, он содрогнулся от перспективы находиться в ее обществе даже пять минут.

– Это совершенно невозможно, – заявил он.

– Что же с ней будет?

– Не сомневаюсь, свою печаль от разлуки с тобой она утопит в бутылке джина.

– А если она подхватит чуму?

– Значит, моя маленькая Нелл, она подхватит чуму.

– Кто будет ухаживать за ней?

– Конечно, твоя сестра.

– А что, если она тоже заболеет?

– Ты теряешь драгоценное время. Я хочу уехать немедленно. Каждая лишняя минута в этом зараженном месте может обернуться бедой.

Нелл, слегка подбоченясь, встала в позу, как она говорила, рыбной торговки, ибо, вне всякого сомнения, запомнила ее еще с тех пор, когда продавала свежие сельди – по десять штук за грош.

– Если я еду, – заявила она, – моя семья едет со мной.

– Значит, ты выбираешь свою семью вместо меня? – сказал Харт. – Очень хорошо, мадам! Вы сделали свой выбор.

После этого он оставил ее; когда он ушел, она взгрустнула, потому что все же любила его и знала, что он очень переживает, не имея возможности выступать в театре. А она – дура. «Что я, – спрашивала она себя, – должна отупевшей от джина старухе, которая била и изводила меня, когда у нее были силы, и плакалась, когда не могла бить?»

Она пошла в Коул-ярд; но когда повернула в этот переулок, сердце ее упало, потому что на многих дверях были нарисованы большие красные кресты, под которыми было написано: «Господи, помилуй нас».

Нелл оставалась в подвальчике несколько дней и ночей. Изредка Нелл или Роза выходила из дома в поисках еды. Людей вокруг осталось теперь совсем мало. Между камнями мостовой росла трава. Иногда во время блужданий им приходилось видеть у дороги страдальцев с роковыми признаками судорог, рвоты, бреда; болезнь настигала их на улице. Однажды Нелл подошла к старой женщине, так как почувствовала, что не может пройти мимо, не предложив ей помощь, но та открыла глаза и, глядя на Нелл, закричала:

– Вы – мисс Нелл. Отойдите от меня!

Она разорвала лиф платья и показала у себя на груди зловещие пятна.

Нелл заторопилась прочь, чувствуя, что ей становится дурно и страшно, и понимая, что она ничем не может помочь старой женщине.

Так они прожили в своем подвале несколько недель, изредка покидая его и возвращаясь туда снова, чувствуя себя совсем покинутыми. Они были подавлены видом пораженного заразой огромного города. Ночами им были слышны печальные звуки колокольчиков, дававшие знать, что мимо них проезжает чумная телега. Слышался замогильный крик, эхом разносившийся по пустым улицам: «Выносите мертвецов». Нелл видела, как прямо из окон передавались обнаженные тела и в том же виде сваливались в телегу одно на другое, так как гробы делать не успевали; никто не оплакивал умерших; тела просто отправляли в скорбный путь до кладбища на окраине города, где сбрасывали в огромную общую яму.

И вот однажды Нелл не выдержала:

– Нам нельзя здесь больше оставаться. Если мы не уедем, то умрем – коль не от чумы, так от тоски.

– Двинем в Оксфорд, – сказала мать. – У вашего отца там есть родственники. Может, они и примут нас на то время, пока не кончится эта беда…

Так они ушли из пораженного города. В первую ночь они спали под защитой живой изгороди; Нелл почувствовала, что на свежем деревенском воздухе душевные силы начинают возвращаться к ней.