Текст книги "Чёрное Небо Синего Солнца"

Автор книги: Виктория Гетто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Глава 22

– Можешь уточнить дату?!

Мгновение спустя слышу голос:

– Первое сентября тысяча девятьсот двадцатого года.

Я без сил откидываюсь на спинку командирского кресла в рубке – попал! Впрочем, сам виноват. Ткнул пальцем без оглядки. Теперь расхлёбывай. Ладно. Особых проблем не будет. Нет ни нормальной авиации, ни радиолокации, так что можно уменьшить режим секретности до простой невидимости, будем экономить энергию. Относительно же вмешательства – никакого. Хватит. Ты не Бог, чтобы лезть куда не надо. Просто станем наблюдать и смотреть, кто прав, кто виноват. Ну, если по мелочи, вдруг пристанут, когда спущусь за борт. А сойти надо обязательно, потому что воздействие чужих частиц никто не отменял…

…Мы идём с Лиэй, одетые по соответствующей моде по набережной Севастополя. В бухте мрачно возвышаются стальные корпуса эскадры Антанты, множество различных кораблей под флагами – Доброфлота-. День солнечный, что радует, и солнечные лучи играют на поверхности моря. Общий фон города – относительно ровный. Ожидание, вот что можно сказать о нём. Все чего-то ждут. Чего? Из истории я знаю, что здесь случится через два с небольшим месяца. Войска Красной Армии возьмут Перекоп, и начнётся эвакуация. Потом – красный террор. Ну а дальше особо не вдавался. Все историки обходили этот вопрос стороной. Наверное, как и везде – банды, строительство нового государства рабочих и крестьян, ну и прочее – индустриализация, коллективизация, модернизация… И дочери и мне любопытно всё, но прежде всего люди. Поскольку день тёплый, то народ гуляет, наслаждаясь хорошим днём. Дамы с собачками и – блестящими– кавалерами, в основном в мундирах, хотя попадаются и чиновники в партикулярных платьях, а то и вообще в костюмах. Простой публики мало. Я имею в виду рабочих, крестьян, короче, простонародье. Лица у людей… Честно скажу, совсем другие. Я привык к своему времени, когда генофонд нации очень сильно изменился. И – в очень плохую сторону. Здесь же и сейчас красивое, по моим меркам лицо – норма. Как и ум, написанный на нём, большие чистые глаза, вежливые манеры. Может, оттого, что сейчас большинство составляет – чистая– публика, не слышно ни ругани, ни, тем более, мата, который практически полностью заменил нормальный русский язык на улицах, учреждениях и мероприятиях моего времени. И это не шутка – знаю множество молодых людей, которые просто не понимают литературного языка, зато виртуозно матерятся, заменяя отборной нецензурщиной все другие слова. А тут… Наблюдать забавно, когда подтянутый офицер, перетянутый ремнями, с шашкой на боку и револьвером или браунингом в кобуре на боку, щёлкает каблуками сияющих сапог, затем снимает фуражку, кладя её на локоть руки и низко склонившись, целует затянутую в кружевную, или нитяную перчатку даме в широкополой шляпке с кружевным зонтиком на сгибе локтя, которую сопровождает скромно одетая горничная или компаньонка. И разговоры…

– Ах, Апполинарий Петрович, я слышала, что войска нашего доблестного…

– Что вы, душенька, это всё сказки…

– Но, Владимир Петрович, как вы можете в такое время?..

– Уважаемая княгиня, что вы, в самом деле? Наши славные войска…

Лиэй одета соответственно, как положено девочке-подростку: тоже большая широкополая шляпа, соответствующих размеров кисейный зонтик, элегантная сумочка красивого дизайна на локте, лёгкие туфельки-сапожки на высоких каблучках. И когда только научилась на них ходить? Ко мне устремляется патруль, два вооружённых казака с трёхлинейными карабинами за плечами и подтянутый офицерик. Судя по всему – прапорщик военного разлива. Лиэй вскидывает на них глаза, удивлённо хлопает ресницами, и военные невольно отшатываются, непроизвольно крестясь при виде ярко алых глаз.

– Простите за бесцеремонность, уважаемый, будьте любезны ваши документы?

– Папа, что от тебя хочет этот дядя?

Дочь испуганно смотрит на вооружённых людей, спрашивая меня на родном наречии своего мира. Отвечаю ей на нём же, ярко демонстрируя военным, что мы – иностранцы. Авось, проскочит. Начальник патруля при наших словах заливается краской, потом пытается задать этот же вопрос на французском, но я изображаю полное недоумение. Затем задаю ему вопрос на английской мове:

– Что вам угодно, молодой человек?

Теперь очередь офицерика хлопать ресницами, благо, они у него с длинными, как у девушки, ресницами. Да ещё испуганный вид моей дочери… В это время из-за нашей спины слышим женский голос:

– Похоже, господин Ковалёв, что этот господин со столь юной спутницей, из Североамериканских Штатов или Британии. Говорит он на британском наречии, только с непонятным акцентом.

Резко разворачиваюсь – передо мной действительно дама лет тридцати пяти, даже, пожалуй, ближе к сорока, прилично одетая.

– Вы понимаете, меня леди?

Одновременно сдёргиваю шляпу, склоняя голову в поклоне. Дама принимает величественную позу:

– Княгиня Шаховская, Екатерина Петровна, сударь. Или сэр?

Облегчённо улыбаюсь:

– Лекс Торвальд, леди, и моя дочь – Лиэй.

…Ну а чего скрывать то? Да и девочка может запутаться… Продолжаю фразу:

– Из Новой Зеландии. Остров Те Ва́и Пау́наму. У меня небольшое дело, а поскольку моей дочурке доктора прописали отвлечься от обыденности, то мы с ней путешествуем по миру. И сейчас попали в Россию.

И без всякого перехода:

– Что хотят от нас эти военные?

Дама устало вздыхает:

– Проверить ваши документы, мистер Торвальд. Уж слишком вы выделяетесь среди всех.

Кивает чуть в сторону – верно, вокруг нас уже собралась целая толпа любопытствующих. Торопливо лезу в карман жилетки, вытаскиваю оттуда ужасно большой и неуклюжий документ. Протягиваю бумаги прапорщику, тот вчитывается в готические буквы, пытаясь понять, и в дело вновь вступает любезная княгиня:

– Господин из Новой Зеландии. У него какой-то остров с совершенно непроизносимым названием, милостливый государь. Его дочери врачи прописали смену впечатлений, и они путешествуют по всему миру.

Прапорщик настороженно смотрит на меня:

– Когда вы прибыли, и почему не встали на учёт у военного коменданта?

Слушаю перевод, затем вздыхаю:

– Вы, русские, ужасно подозрительны. Прибыл я в данный город двадцать минут назад. Мой авто сейчас будет. Поэтому встать на учёт я не успел. И, к тому же, я гражданин другого государства, не имеющего дипломатических отношений ни с прежней Россией, ни с новыми.

К моему удивлению, Екатерина Петровна переводит сказанное мной очень точно, и прапорщик чуть краснеет, когда слышит – новые России-. Сильно я его уколол. Очень сильно. Он сухо возвращает мне документы, берёт было под козырёк, потом спохватывается:

– Надолго в наши края?

Едва не прокалываюсь, но хватает выдержки дождаться перевода княгини, и только потом ответить:

– Два, максимум, три дня. Потом едем в Стамбул. За нами придёт корабль.

Прапорщик вновь кивает, а я расшаркиваюсь перед леди:

– Благодарю вас за помощь, уважаемая княгиня. Могу ли я вас чем-нибудь отблагодарить? Скажем, пригласит с нами отобедать?

Дама колеблется, но улыбка Лиэй переламывает ситуацию, и она кивает в знак согласия. Благо, на берегу полно заведений. Идём к ближайшему, я выдвигаю дамам стулья, появляется официант, типичный для этого времени – безупречная сюртучная пара, белоснежная манишка, расчёсанные на прямой пробор, блестящие от бриолина волосы. Прошу даму сделать заказ и не стесняться в средствах. Княгиня не ломается, и спустя тридцать минут оживлённого разговора на английском о пустяках, надеюсь, я не прокололся, нам приносят заказ. Сразу достаю толстое портмоне, выкладываю стопку североамериканских долларов, английских фунтов, французских франков и юго-российских рублей. Показываю на них. Глаза официанта вспыхивают, он тянется к франкам, но под взглядом княгини его рука меняет направление и вытаскивает из пачки рублёвок несколько купюр. Затем официант удаляется, а я убираю деньги. И мы все втроём приступаем к трапезе. Еда… Сказать вкусна, значит, не сказать ничего. Короче, да здравствуют натуральные, не испорченные химией продукты и целая экология. Лиэй уплетает так, что слышно, как у неё трещит за ушами. Княгиня более сдержана, по чуть-чуть отклёвывает из стоящих перед ней тарелок. Изображая из себя воробушка. Ну, что сказать… Я изображаю из себя человека с манерами, но плюющего на все условности – ем до отвала. Потому что очень и очень вкусно, но при этом показываю, что умение пользоваться столовыми приборами мне не чуждо. Постепенно Екатерина Петровна оттаивает, начинает любопытствовать, удовлетворяю по мере возможности её вопросы. Как я понимаю, даму после нашего расставания расспросят соответствующие органы, так что не стоит давать им лишних подозрений.

…Итак, мы – новозеландцы. Отец и дочь. При этих словах явная неприязнь княгини уменьшается, кстати, а то подумала невесть что. Это хорошо. Дочка после смерти матушки, та умерла от лихорадки, настоящего бича наших мест, долго болела, и врачи порекомендовали поездить по миру, чтобы новые впечатления отвлекли девочку от переживаний, потому что Лиэй очень тонкая и нежная натура. Вот мы и путешествуем по всему миру уже второй год. Имею своё дело – нефть, которую покупают британцы и японцы, поэтому могу себе позволить отдохнуть, благо управляет компанией мой родственник, которому я могу доверять, как себе. И, похоже, врачи не обманули, потому что дочка начала вновь разговаривать, проявлять интерес к сверстникам, и даже улыбаться. Её своеобразная внешность – просто наследство мамы, и у нас на Островах она считается очень красивой дамой. Потому что у всех свои критерии красоты… Отвлекаясь, рассказываю княгине о некоторых обычаях африканских народов. О длинных шеях, о дисках, вставляемых в нижнюю губу, о том, что в старину японки красили зубы в чёрный цвет, словом, таких вот обрывков у меня полно. Княгиня ахает. Она и верит, и не верит. Но, похоже, склоняется к этому. Хорошо. Потом прощаемся, расходясь в разные стороны. Мы снова идём к морю.

– Папа, какая добрая женщина…

Вздыхаю.

– Может, ей повезёт.

– Ты о чём?

Мои руки сжимаются в кулаки:

– Через два месяца здесь будет ад… Люди побегут.

Лиэй смотрит на меня, вздыхает:

– Почему в таком красивом месте всегда так плохо?

– Не знаю, доча. Видимо, натура у нас, людей, такая…

Молча стоим, любуемся прекрасным спокойным морем. Действительно, очень красиво. Солёный густой воздух, лёгкий, почти незаметный ветерок. Длинное светлое платье Лиэй колышется под его порывами. Играет музыка, вальсы, мазурки, бегают дети. Двое малышей в матросских костюмчиках пытаются запустить змея. Неслыханная редкость, потому что игрушку они явно делали сами. Чуть поодаль стайка девушек в таких же белых платьях, как у княгини, правда, отличающихся незначительными деталями, о чём то щебечет, а рядом с ними вьются бравые кавалеры. Идиллия. Старый мир, который нам совсем незнаком. Лишь по фотографиям и кадрам кинохроники. Но там исцарапанная монохромная плёнка, а здесь – всё в цвете, и потому до жути реально. Впрочем, сейчас это и есть реальность. Их время, их жизнь, их судьба. Кричат разносчики лимонада, на прилавках фрукты, виноград, вино. Люди пока ещё веселятся, ждут перемен, надеются на лучшее… Вижу наш автомобиль. Скопировали с более позднего – Фармана-. Искать себе жильё – бесполезно, сейчас Крым переполнен до отказа беженцами и войсками. Так что мы демонстративно выедем за пределы Севастополя, поскольку сейчас город довольно мал, особенно, по сравнению с тем, каким стал в моё время, попылим по дороге на Симферополь, а там нас подберёт Остров. Одного дня для экскурсии хватит, думаю. Машина плавно тормозит, тут же вызывая ажиотаж, поскольку она очень красива, и мы с Лиэй с трудом пробираемся через толпу, чтобы сесть в неё. На нас опять косятся, но дочь уже справилась с волнением, и ведёт себя так, как положено знатной даме. Ну а мне не привыкать. Садимся на мягкие диваны, кибер трогает автомобиль, и вскоре, после долгого петляния по узким улочкам, выезжаем на простую, даже не мощёную, грунтовую дорогу. И, как я уже говорил, убываем к себе. Удивительно, но погода стоит замечательная, и мы отдыхаем. Экипаж Острова вновь привык к малолюдству, а поскольку восстановление закончено, то и много работать людям не приходится. Лиэй насытилась первым путешествием вниз и больше не просится. Ей куда интереснее следить за тем, что происходит, при помощи объёмных камер спутников-шпионов. Да и безопаснее. Я занимаюсь своими делами, тоже наблюдаю. И ищу известных по учебникам истории лиц. Интересно сравнить их в реальности и тем, как нам преподносили. Иногда видим трагические эпизоды – сражения, казни. Ожесточение боёв не сравнится с привычными мне, но и тут кровь льётся рекой. Полноводной, не иссякающей. Обе стороны стоят друг друга – виселицы, расстрелы, рубка шашками. Но красные всё же превосходят по жестокости белых. И оставаться нейтральным мне с каждым днём всё тяжелее. Нахожу себе даму. Как нахожу? Очень просто. Спутник выхватил из толпы очень красивое лицо, и я решил последить за ней. Хорошая фигура, даже на мой взгляд, светлые волосы, безукоризненные манеры. Есть на что взглянуть, и что ласкает взгляд. Естественно, что наблюдение ведётся тайно, при помощи вездесущих спутников в виде насекомых и жучков. Дама живёт одна, что удивительно. И, кстати, довольно скромно. Не шикует, видимо, стеснена в средствах, но и не бедствует. Занимается… Да ничем она не занимается. Гуляет по городу, общается со знакомыми, лёгкий флирт, и ничего больше. По ночам находится дома. Мужчин к себе не водит. Образец скромности. Впрочем, так ведут себя многие. В одну из ночей решаю навестить красавицу, тем более, что пролетел сентябрь, и резко похолодало. Пронзительные ветра, сырость, нет, крымская зима совсем не такая, как у меня на Родине. Короче, довольно противно. А у девушки, хотя, кто знает, может она и замужем, просто супруг воюет, а может – вдова, как я вижу, настали тяжёлые времена. Цены лезут вверх каждый день, и моя избранница питается уже не трижды в день, как раньше, а только обедает, обходясь на завтрак и ужин кусочком белого ситного хлеба с кипятком. Жалко её. Лиэй заметила мой интерес к ней и тоже частенько пристраивается позади меня, когда я рассматриваю Севастополь, выискивая знакомую фигуру. Живёт она, кстати, в старых матросских казармах, приспособленных для беженцев. Небольшая, если не сказать больше, комнатушка, величиной с хрущовскую кухню. Соседи у неё есть, естественно, но она с ними почти не общается. Зовут мою красавицу Анастасией Павловной. Фамилии так и не узнал. Да и не стремился особо. В бараках холодно, а белые кисейные платья сменили толстые тёмные ткани, жакеты, пальто. Катя ничем не выделяется среди остальных беженцев, но почему то другие меня не так интересуют, как остальные. Хотя и среди них очень много красивых, молодых, и, главное, одиноких девушек и женщин. И вот, после месяца рассматривания и тайного наблюдения я всё же решаюсь познакомиться. Как я успел заметить, все попытки молодых людей свести с ней знакомство дама довольно жёстко отсекает, что, честно говоря, странновато. Поэтому вначале решаю поставить у неё в доме пару постоянных камер, чтобы посмотреть на неё в домашней обстановке. И – сразу шок. Девушка частенько плачет вечерами. Беззвучно, пряча по утрам опухшие глаза, но плачет. Дальше – как я вижу, с деньгами у неё совсем туго. Она уже начинает продавать ненужные вещи, которых у неё и так не много, собственно говоря, лишнего у неё нет вовсе. Скромное, если не сказать больше, бельё, не раз штопанное и чиненое собственноручно. Единственное платье и простенькое бесформенное тоненькое пальто, даже без обязательного меха. А таких, как она – полно. Многие беженцы торгуют своим имуществом, но покупателей практически нет. Так что Настенька частенько ложится спать голодной. И чем я могу помочь? Деньгами? Они обесцениваются с каждым днём. Подкинуть ей валюты? Девушка до неприличия честная, и сразу же сдаст находку в комендатуру. С неё станет. Встречал я таких идеалистов… Идею подаёт Лиэй, с интересом наблюдающая за мной и виртуальным романом на расстоянии.

– Папа. А что ты мучаешься? Хочешь ей помочь?

– Хочу. Но она слишком гордая. И просто ничего не примет.

– Угу. Поэтому надо просто собрать продуктов и оставить у неё в комнате. С запиской.

– И что мне написать?

Дочка поднимает глаза к потолку, потом радостно выдаёт:

– Анастасии Павловне от неизвестного поклонника с уважением и благодарностью. Как раз тут так все выражаются. Уж продукты то она никуда не денет. Ну, поделится с соседями. Тебе жалко?

Отрицательно мотаю головой. Действительно. Деньги она не возьмёт, да и унизительно это для дворянки. А, как я вижу, она из них. Порода чувствуется за версту. А вот продукты… Сдавать она точно не побежит. И потому это лучший вариант… Собираем с дочерью посылку. Аватара прыгает рядом с нами, давая советы. Естественно, что консервы, потом сало, лучше копчёное, пару кругов сухой колбасы – всё-равно скоро, через две недели придут Красные… И я не знаю, что с ней будет: то ли эвакуируется, то ли останется. Будем посмотреть, короче… Хлеб, чай, сахар-рафинад. Масло. Подсолнечное и сливочное. Всё упаковываем в деревянный ящик, накрываем сверху крышкой. Долго колеблюсь, не сунуть ли туда и тёплый жакет, потому что бараки практически не топят. И там жутко холодно. Но отказываюсь от этой идеи. Не возьмёт. Это точно… Вечером наблюдаем происходящее. Настя оказалась куда лучше, чем я предполагал. Обнаружив дома ящик, вначале испугалась, но когда прочитала записку – долго выспрашивала соседей, кто доставил. И поскольку те никого не видели, и не могли, собственно говоря, то девушка щедро поделилась с ними продуктами. Оставив себе совсем чуть-чуть. Глупо? Не для неё. Зато меня обдало краской стыда, мог бы и побольше положить, раз такое дело. Лиэй ходит гордо, задрав носик. Таинственно улыбается, увидев меня за очередным сеансом наблюдения… Но вот настаёт роковая дата – пятнадцатое ноября. И я, честно говоря, готов распрощаться со своей красавицей… С раннего утра толпы людей устремились в порт, стремясь попасть на корабли, приготовленные для эвакуации. Анастасия тоже. Впрочем, я этого ожидал. Слишком она была красива…

Сходни трещали под напором множества людей. Толпа на пирсах бушевала и колыхалась. Кто-то полетел на землю, и дико закричал, когда по нему затоптались ноги. Плакали дети, ржали лошади, рыдали женщины, умоляя взять их на борт. Солдаты, казаки, офицеры в мрачном молчании поднимались на борт. Немногие счастливцы судорожно прижимали к груди то немногое, что им разрешили взять с собой и облегчённо улыбались. А внизу, на берегу разворачивалась трагедия… Я выхватил лицо девушки камерой объектива. Испуг, тревога. Надежда. Её вытолкнули раз, другой, третий. Просто не впустили в толпу. Люди потеряли человеческий облик, превратившись в неуправляемую массу. У всех было одно желание – спастись, сбежать. Матери бросали детей, мужья – жён, прокладывая себе путь к сходне кулаками. Растаптывали слабых, сбрасывали в воду, крики и вопли, ржание брошенных и мечущихся повсюду лошадей сливались в один неумолчный вой, стоящий над морем…

– Ранец!

Кибер мгновенно пристёгивает мне антигравитационный ранец к спине комбинезона, и я шагаю в распахнутый люк – счёт идёт на секунды. Корабли уже отваливают, кто-то прыгает в море, пытаясь плыть следом, но волны холодны, а на улице минус пятнадцать, что не характерно, но реально. Анастасия стоит неподвижно, не обращая внимания на толчки, ругань, слёзы и густой мат вперемежку с проклятиями. Кулачок засунут в рот, и она бессильно его кусает – это конец. Доносится бравая песня от окраин – в Севастополь вступают красные. Сухие выстрелы. Кто-то пытается отстреливаться, кто-то наоборот, пускает себе пулю в висок. Жуткая картина. Что ей делать? Большевики не пощадят… Внезапно сильная рука рванула её за предплечье, разворачивая, и она от неожиданности уткнулась в мужскую грудь, затянутую в необычного, пятнистого цвета тужурку. Высокий, видимо, очень сильный мужчина, с необычного вида пистолетом, почему то пристёгнутым к предплечью, непонятной металлической трубкой на боку и большим ранцем за спиной склонился к её уху:

– Хочешь жить?

Голова сама склонилась в согласии.

– Тогда – за мной!

Он ухватил её за руку, потащил в сторону пакгаузов. А от домов уже разворачивалась лава под знаменем цвета крови, сверкая шашками… Внезапно нежданный спаситель осклабился и сорвал свою трубочку с пояса. А в следующее мгновение послышался дикий вопль – Даёшь-, и оборвался – неведомо откуда появившееся чёрное лезвие мгновенно превратило несостоявшегося убийцу в пыль цвета его совести.

– Быстрее можешь?

Но Настя уже запыхалась до такой степени, что не могла вымолвить и слова, лишь мотнула в знак отрицания головой, с которой слетел платок. Господи, опростоволосилась! Но мужчина даже не обратил никакого внимания на её позор, просто с досадой мотнув головой. Топот копыт, истошные крики умирающих, выстрелы, крики насилуемых женщин – всё слилось в дикий, непереносимый концерт. Она боялась оглянуться, желая всей душой оказаться как можно дальше от этого кошмара. С жужжанием мимо уха пролетела пуля. Непонятная фраза сорвалась с губ спасителя. Оружие словно само собой оказалось вдруг в его руке, гулко бухнул выстрел, и снова бег. Полверсты до остатков строений они преодолели едва ли не быстрее, чем скачут лошади. У стены мужчина быстро осмотрелся, затем втолкнул её в какой то проём и они оказались в небольшой комнатушке без крыши. Куча старого хлама, какие то доски… В один миг её задвинули в угол, заставили сесть, потом стали забрасывать всем, что попадёт под руку. Быстро-быстро. Буквально несколько секунд, и всё исчезло под мусором. Потом донеслись его слова:

– Сиди спокойно, как стемнеет, я тебя заберу.

– А вы…

– Не волнуйся. Меня не найдут.

И – тишина. Томительно медленно тянется время. Но вот снова слышны шаги и топот копыт. Потом чужие, злые голоса:

– Кажись, сюда побежали!

Скрип ракушечника под ногами. Снова тишина. Настя затаила дыхание. Спустя вечность прозвучало:

– Нет никого.

– Вон он!

Грохнуло над ухом, вызвав звон в барабанных перепонках. Снова. Ещё. Топот множества ног, крик:

– Живьём брать сволоту! Пусть помучается!

Топот множества копыт, и вдруг страшные крики:

– А! Сволочь! Падла!

Дикое ржание смертельно раненой лошади… Всё затихло. Нет. Издалека по прежнему доносятся страшные крики расправы над несостоявшимися беженцами… Анастасия скорчилась в крошечном закутке и изо всех сил заткнула уши, чтобы не слышать… В конце концов, лишившись чувств…

…Я откидываю в сторону хлам, которым завалил девушку и обнаруживаю её свернувшейся в клубочек, без сознания. О, чёрт! На голой промёрзшей земле! Прикладываю ладонь к шее – дышит. Но пульс очень слабый. Надо срочно вытаскивать её на Остров. Беру её на руки, выхожу прочь и едва сделав шаг, торможу – передо мной двое заплаканных мальчишек. Прилично одетые, вывернулись откуда то из-за стены. Смотрят на меня с диким испугом, в глазах почти ничего человеческого.

– Дяденька… Не убивайте нас…

– А где ваши родители?

Тот, что постарше, светловолосый, машет рукой:

– Там. Они на пароход сели, а нас оставили…

Твою ж мать… Не бросать же их… Места хватит. Да и не одни они. Сколько детей сегодня лишилось родителей? Незаметно вздыхаю.

– Идите за мной, детишки. Не бойтесь. Солдат ребёнка не обидит…

Мне пришлось ждать темноты, чтобы взлететь на Остров. Ранец не может предоставить невидимость, а бронекомбинезон уж слишком сильно выделялся бы. Так что пришлось одеть обычный кевларовый камуфляжный мундир. И ждать, пока солнце не скроется за горизонтом. До меня доносятся всплески. Это бросают мертвецов в воду. Естественно, что трупы раздеты догола и обшарены сверху донизу. Сволочи… Заходим в первый попавшийся двор. Двери дома наглухо заперты. Тем лучше. Моя ноша лежит недвижимо. Замёрзла до последней стадии. И мальчишки. Опускаю девушку на крыльцо, всё не так холодно будет. Отстёгиваю от ранца пристяжные ремни. Грузоподъёмность хитрого агрегата – тонна. Так что вытянет всех.

– Залезайте. Это как на качелях. Усаживаю мальчишек в сиденья, пристёгиваю накрепко, чтобы не вывалились. Затем подхватываю Анастасию опять на руки.

– Готовы?

Мальчишки, даже не понимая, о чём речь, кивают:

– Да, дяденька.

А тот, что помладше, добавляет ещё один вопрос:

– Вы не большевик?

Улыбаюсь, хотя моей улыбки разглядеть в темноте ноябрьской ночи малыш не может.

– Нет, мальчик. Не волнуйся.

– Меня Петя зовут. Васильчиков. А его – Костя.

– Очень приятно. Ну, поехали.

Отдаю команду мыслеприёмнику, и тоненько, едва слышно заурчав, ранец тащит нас в облачное небо. Луна и звёзды скрыты за плотной пеленой туч. Видимо, не хотят смотреть на зверства, творящиеся внизу. Я вспоминаю, что скоро начнётся шторм, и в его волнах погибнет эсминец – Живой-, на борту которого больше тысячи семисот беженцев… Настя, похоже, начинает приходить в себя. Ресницы мелко задрожали, глаза начали раскрываться, но в этот момент нас обдаёт теплом. А спустя миг под ногами плитка покрытия палубы Острова. От дверей спешит Лиэй и два кибера, которые тащат носилки. Опускаю Настю на них, девушку быстро утаскивают в медицинский отсек. Мальчишки замерли на месте, хлопают изумлённо глазами. Потом младший, похоже, он более непосредствен, стягивает с головы тёплую шапку. Всё верно. Внутри защитного кокона плюс двадцать по Цельсию. И светло. Потому что мягко светящиеся стены делают своё дело. От дверей Башни спешат девочки из команды.

– Вождь…

Это мой механик. Главный, кстати, несмотря на семнадцать лет от роду. Кладу мальчишкам руки на плечи, чуть подталкиваю их к стоящей первой Кайре. Та смотрит на пацанов, потом на меня. Поясняю:

– Их родители бросили. Позаботься о них.

Мальчишки с недоумением смотрят то на девушек, то на меня. Ну, естественно, они же не понимают о чём речь, мы общаемся на языке Острова. Повторяю специально для них на русском:

– Идите с тётей. Она о вас позаботиться.

Поняли. Подошли к девушке, замерли. Смотрят на неё. Ну-ка… Нет. Всё-таки материнский инстинкт есть у любой женщины. Или девушки…