Текст книги "Тайная история драгоценных камней"

Автор книги: Виктория Финли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Изумруды Клеопатры

Клеопатра продолжала династию правителей, начало которой положил приспешник Александра Великого, генерал Птолемей. Она унаследовала трон после смерти отца в 51 году до нашей эры в возрасте двадцати лет. Традиция предписывала ей выйти замуж за своего двенадцатилетнего брата Птолемея XIII, но новоиспеченной правительнице не нравились ни сама идея, ни ее младший брат. Два года спустя Птолемей отправил строптивую сестрицу в ссылку в Сирию, и с того момента Клеопатра начала «делать себе имя». Для начала она собрала вокруг себя армию и навербовала множество сторонников (позднее ей удалось вернуть трон), а кроме этого, прославилась в Риме и далеко за его пределами благодаря романам с влиятельными мужчинами, редкой красоте и обаянию, безжалостному решительному характеру и удивительным драгоценностям.

Первое упоминание об интересе Клеопатры к изумрудам связано со знаменитой историей о соблазнении Юлия Цезаря после его победы над Помпеем в 48 году до нашей эры. Клеопатре в ту пору было двадцать два, и она отчаянно нуждалась в поддержке римлян в борьбе против брата. Большинство авторов того времени интересовало лишь то, что советники Цезаря пришли в ярость и поставили на Клеопатре клеймо «шлюха», обвинив ее в желании прибрать к рукам Рим, но вот начинающий поэт Марк Анней Лукан, который писал стихи в жанре, говоря современным языком, глянцевых журналов о знаменитостях, в своей десятитомной эпической поэме расставил акценты иначе. Он описал интерьеры дворца Клеопатры, включая колонны из порфира в гостиной, коридоры, отделанные слоновой костью, и будуар, инкрустированный изумрудами.

Ну разве мог римский полководец устоять, когда пред ним «лежала дева, чуть дыша под весом золота и самоцветов»? Разумеется не мог. Для Цезаря первый вечер, проведенный с Клеопатрой, стал уроком, как с помощью роскоши демонстрировать власть, и, вернувшись в Рим, он тут же издал целую серию законов, регулирующих потребление предметов роскоши, при этом кое-что, например пурпурные тоги и ряд драгоценных камней, дозволялось иметь только самому Цезарю.

Клеопатра же извлекла урок иного толка: как использовать роскошь, чтобы добиться влияния. Когда после поражения младшего брата она стала единолично править Египтом, то отправила солдат и рудокопов на находившиеся на подчиненной ей территории прииски самоцветов, поскольку твердо усвоила – и подала пример многим последующим властителям, – что популярность ее как правительницы по большей части зависит от производимого ею эффекта. Драгоценности буквально кричали на весь мир, что пусть даже некогда Клеопатра и была свергнута, но она все равно настоящая царица.

Сегодня многие предпочитают изумруды, потому что хотят носить что-то красивое, но в то же время не такое кричащее, как бриллианты. Однако два тысячелетия назад изумруды говорили о своем владельце иное. В Древнем Риме и Египте они входили в число самых дорогих самоцветов, как сегодня самые роскошные бриллианты. Кроме того, у них была и другая роль. Изумруды служили синонимом Египта: поскольку Клеопатра носила эти камни, любила дарить их, позировала в них для портретов, то это стало своего рода знаком патриотизма. Точно так же президент Ирландии носит зеленый галстук, а королева Елизавета II ездит на автомобиле отечественного производства.

Прииски Клеопатры

Когда я впервые услышала об этих приисках, то решила, что это фикция, такая же, как копи царя Соломона в Южной Африке или легендарные сокровища пресвитера Иоанна. Но, как выяснилось, эти прииски действительно существовали. В определенный период времени жители целых городов в южной пустыне Египта посвящали свои жизни поиску драгоценностей для царицы. Согласно запискам путешественников XIX века и данным археологов XX, следы тех приисков до сих пор можно найти в пустыне. Услышав об этом, я поняла, что просто обязана увидеть их своими глазами.

Для начала я связалась с доктором Ианом Шоу из Ливерпульского университета, который специализировался на изучении добычи полезных ископаемых в Древнем Египте. Мы пошли в суданское кафе неподалеку от университета, и не успели нам еще принести заказ, как Иан вытащил из портфеля четыре коробочки с образцами.

– Это то, что осталось от приисков Клеопатры, – сказал он, освобождая коробочки от содержимого.

Внутри оказались крошечные кусочки камня фисташкового цвета – размером с гранулы сахара и не слишком хорошего качества. В изумрудах почти всегда встречаются посторонние включения. Это означает, что при их покупке надо держать ухо востро, и не только из-за появления синтетических камней. Просто веками изумруды промасливали, а в последнее время стали использовать полимеры, чтобы замаскировать трещины, и к этому уже так привыкли, что никто особо этого и не скрывает. Ювелиры называют включения «садами»: действительно, очень похоже на сад, прорастающий внутри кристалла, а если посмотреть на благородный изумруд через микроскоп, то возникает ощущение, будто ныряешь в море и рассматриваешь подводные рифы: кругом растут причудливые растения и поднимаются пузырьки воздуха. Но если рассматривать в микроскоп египетские изумруды, то кажется, что плаваешь в грязи. Я даже расстроилась. Доктор Шоу согласился, что камни никудышные.

– Но, собственно, это то, что старатели забраковали.

Когда доктор Шоу был маленьким, он любил читать книги Генри Райдера Хаггарда и средневековые истории о загадочном пресвитере Иоанне, правителе мифического восточного царства, которому, по легенде, принадлежал скипетр, сделанный из целикового изумруда.

– Мне нравились эти истории. С раннего детства меня неизменно привлекало все, что касалось поиска кладов. Правда, став археологом, ты уже не можешь говорить об этих находках как о кладах.

Иан нарисовал на салфетке маленькую карту, как добраться до приисков со стороны Красного моря: отъехать от побережья, повернуть на юг вдоль пустыни, а потом на восток. Он поставил два крестика, обозначив основные прииски изумрудов, после чего импровизированная карта превратилась в настоящую карту сокровищ. Одно из мест называлось Сикайт, там две тысячи лет назад в скале высекли храмы, а второе – Забара, причем оба находились на разных склонах горы Смарагдус, что в переводе означает Изумрудная гора.

По словам доктора Шоу, сейчас в этих местах никто не живет и можно встретить разве что временные поселения бедуинов. Представляете, когда он сам побывал там десять лет назад, то чуть было не пропустил шахты из-за отсутствия каких бы то ни было опознавательных знаков. Да и добраться туда целая проблема, предупредил он, так что если я найду водителя, который согласится меня отвезти, то первым делом нужно убедиться, что автомобиль оборудован системой навигации. Шахты найти очень трудно, а «пустыня кажется бесконечной». Я спросила, чего следует особенно опасаться во время путешествия. И получила ответ:

– Скорпионов.

В пустыню!

Как и предупреждал доктор Шоу, организовать экспедицию в пустыню оказалось задачей не из легких, так что пришлось пережить множество фальстартов. Наконец я нашла турфирму, сумевшую получить для меня разрешение посетить район добычи изумрудов, который обычно закрыт для туристов. Гкд по имени Томас предупредил меня, что «вероятность того, что мы доберемся-таки до Забары, составляет девяносто процентов, тогда как шансы получить разрешение съездить в Сикайт – уже пятьдесят на пятьдесят». Но я была полна оптимизма и через несколько недель все-таки оказалась в Южном Египте – ехала в белом джипе на юг вдоль Красного моря, мимо курортов и всматривалась в бесконечную пустыню. Этот берег облюбовали дайверы, и бетонные постройки здесь тянулись на мили. Но после КПП в Марса-Аламе отели кончились, дюны опустели, мы въехали в пыльный городок с пятью тысячами жителей, из достопримечательностей – только заправка, торговцы верблюдами и стая белых катеров, курсировавших вдоль берега, словно акулы.

Мы пополнили запас воды в маленькой лавке, которая принадлежала египтянину с вставным стеклянным глазом. Что ж, хорошее предзнаменование, ведь изумруды зачастую ассоциировались именно с глазами и зрением. Еще Нерон приспособил их в качестве биноклей, чтобы более четко видеть Олимпийские игры, а полированные камни из семейства бериллов, самым ценным представителем которого является изумруд, так долго использовали как линзы для очков, что даже немецкое слово Brille («очки») происходит от названия «берилл».

В мифологии многих народов считалось, что если вставить статуе глаза из изумруда, то она обретет волшебные свойства. К примеру, у римлян бытовала легенда о мраморном льве с острова Крит, который со скалы смотрел изумрудными глазами на море рядом с рыбацкой деревушкой. Однако блеск его глаз распугивал тунца, и только когда местные жители выковы-рили драгоценные камни из мраморных глазниц, косяки рыб снова попались в их сети. При этом изумруд ассоциировался со зрением не только в Средиземноморье. У древних будд в Бамиане (Афганистан), которых уничтожили в 2001 году талибы, якобы раньше тоже были глаза из изумрудов, и путешественники видели их блеск за многие мили, словно маяк.

Ну, положим, в Египте изумруды не видны за многие мили, но к югу от Марса-Алама, как я уже упоминала, возвышается гора с говорящим названием Изумрудная. Это самый высокий пик в горной цепи, и в его тени расположены изумрудные шахты Забары. Никто не знает, сколько им лет, хотя первое упоминание о приисках встречается еще в сочинении греческого автора Страбона в 24 году до нашей эры, который писал в своей «Географии»: «Затем будет перешеек недалеко от Берениса, где арабы находят камни, выкапывая глубокие подземные ходы». То есть предположительно шахты существовали и какое-то время до этого, возможно, даже в эпоху фараонов. Изумруды известны человечеству с древнейших времен. Правитель по имени Птахотеп около 2200 года до нашей эры писал: «Подходящее слово порой сложнее найти, чем изумруд, который в горах ищут рабы». Однако с берега Изумрудная гора казалась очень далекой и зловеще темной.

Я снова посмотрела на свою карту-салфетку. Мы не поехали по ломаной, как советовал доктор Шоу, а рванули напрямую.

– Э-э-э-э… у нас есть спутниковая навигация? – поинтересовалась я, вспомнив совет Иана.

– Нет, – засмеялся Томас, – у нас только проводник-бедуин, ну и я запоминаю дорогу.

Когда он это сказал, наш водитель Мухаммед свернул с дороги и поехал прямо по песку. За нами последовал пикап, груженный непонятно чем.

– Вы же не думали, что мы поедем на одной машине? – спросил Томас.

Оказалось, что кроме Томаса и Мухаммеда в моем распоряжении имелись Али Саз, второй водитель, повар Наим, проводник-бедуин, а еще горы еды, всевозможные инструменты и запас воды на несколько дней для такой оравы.

Узнав о том, что у меня теперь имеются команда из пяти человек и две машины, я ощутила себя руководителем масштабной экспедиции. Однако по сравнению с группой из шести англичан, которых отправили в этот же район в 1899 году, мы были почти невидимы.

В ту группу вошли трое ученых под руководством Дональда Макалистера, ему предстояло составить карту местности, и трех корнуолльских шахтеров, которые, собственно, и должны были спуститься в туннели. Их багаж перевозили сто тридцать верблюдов, причем на каждого из животных навьючили по сто пятьдесят килограммов груза, включая оборудование, палатки и провиант, которого должно было хватить на четыре месяца, пока экспедиция искала изумруды.

А условия в пустыне были еще те. В доисторические времена, когда все континенты составляли единое целое, здесь, наверное, находился самый юг, потому что даже в октябре средняя температура составляла плюс тридцать семь градусов, а летом жара стояла просто невыносимая. Древняя надпись периода Срединного царства около 1900 года до нашей эры описывает погоду в египетской пустыне с поэтической простотой: «Летом здесь пекло, и горы обжигают кожу». Сразу понятно, что имел в виду автор.

Я ожидала, что «восточная пустыня» – это бесконечные дюны, однако передо мной простиралась гористая местность с широкими долинами «вади», которые выглядели как русла высохших рек и в каком-то смысле ими и являлись. Раз в десять лет здесь случаются наводнения, и именно они сделали пейзаж таким.

– Эго очень серьезные бедствия, – сказал Томас. – Начинается эпидемия холеры. Дороги размывает. Все рушится. Люди не могут никуда поехать.

Но потом вода скапливается в резервуарах, и за счет ее люди и животные могут просуществовать несколько лет. Во времена Клеопатры дожди шли почти каждый год. Если бы здесь и тогда были такие же погодные и экономические условия, как в наши дни, то шахты просто не могли бы функционировать.

Пейзаж показался мне до ужаса голым, единственными растениями были низкие кустарники и акации, которые могут расти и без воды. Акация – священное дерево богини Хатор, которая покровительствовала старателям, возможно, потому, что корни акации ищут трещины и расщелины в почве, где иногда попадаются и самоцветы. Издали мне показалось, будто на ветвях дерева уселись птицы, но, подойдя поближе, мы увидели, что это вовсе не птицы, а вещи местных бедуинов: они оставляют свои пожитки и еду прямо на ветках, чтобы не украли хищники. В старину бедуины верили, что драгоценные камни могут лечить и обладают различными волшебными свойствами, и носили их как амулеты. По легенде, драгоценности – это джинны, которых обратили в камни, и они могут даровать силу и защиту своему владельцу.

Через несколько часов мы повернули в долину, в которой находилось мусульманское кладбище. Это и была Забара. Сотни зазубренных надгробий подтверждали, что несколько веков здесь занимались разработкой недр, даже после того, как отсюда ушли Птолемеи и римляне. Большинство могил разграбили, как будто кто-то посчитал, что старатели могли взять с собой на тот свет драгоценности. За кладбищем сохранились остатки домов двухтысячелетней давности и здания контор XX века. На фасаде одного из строений мы увидели вполне читаемую табличку, сделанную большими буквами на французском, которая гласила, что некий инженер по имени Леонидас «исследовал сии шахты с 22 ноября 1846 года по 18 января 1846 года» (sic! [2]2
  Так! (лат.)


[Закрыть]). Но был и другой, даже более интересный признак, свидетельствовавший о том, что мы прибыли на место. Почва изменилась. Скалы стали другими. Они буквально сияли.

Египетские изумруды формируются в породе, которая называется слюдистый сланец. Это метаморфическая порода, то есть такая, что образуется в результате метаморфоз, например извержения вулкана или столкновения двух континентальных плит, в итоге осадочная порода приобретает совершенно новые свойства. Температура при этом должна быть чрезвычайно высокой; будь она ниже, никаких изумрудов мы бы тут не увидели. Интересно, что английское название сланца происходит от греческого schizo, которое означает «расщепляю», к этому же корню восходит и слово «шизофрения». Это и правда порода с раздвоением личности, она может расслаиваться в определенном направлении. Именно поэтому мы увидели блеск, который подсказал нам, как и египтянам две тысячи лет тому назад, что как раз здесь и следует искать изумруды.

Чуть дальше стояли большие квадратные дома с хорошо сконструированными печами и добротными полами, плитка на которых сохранилась до наших дней, – доказательство того, что некогда изумрудным приискам отводилось почетное место. Египет стал римской провинцией в 30 году до нашей эры, вскоре после самоубийства Клеопатры, и следующие три столетия территорией этой управляли из Рима. Затем столицу перенесли в Константинополь, ныне Стамбул. Римляне пытались выжать из колонии как можно больше денег, поэтому вскоре после захвата они установили контроль за добычей драгоценных камней по всей стране. Возведение дорогостоящих зданий позволяет предположить, что римляне отправляли сюда своих наместников, дабы контролировать работу и гарантировать, что прибыль попадет в государственную казну, а не осядет в карманах частных лиц.

Результат работы местных рудокопов пополнял шкатулки и сокровищницы римских правителей, хотя и не только их одних. Всего через каких-то семьдесят лет после смерти Клеопатры третья жена императора Калигулы Лоллия Паулина появилась на балу в сказочных украшениях «из жемчугов и изумрудов, которые переливались у нее на шее, в волосах, в ушах, на пальцах и на голове». Шестнадцатилетний Плиний тоже присутствовал на том балу, и эта сцена произвела на него неизгладимое впечатление. Много лет спустя он писал в «Естественной истории», что Лоллия Паулина не могла удержаться и всем хвасталась направо и налево, что ее украшения стоили сорок миллионов сестерциев – на эти деньги в Риме можно было отстроить двадцать роскошных особняков. Но она слегка переусердствовала. Изумруды рассказывали окружающим не совсем то, что требовалось для поддержания социального статуса, и гости натянуто улыбались, но в душе не одобряли императриц}’. Дело в том, что драгоценности Лоллия Паулина унаследовала от деда, который печально прославился вымогательством и взяточничеством и которого вынудили покончить с собой за все эти преступления. Плиний писал с отвращением: «Он принял яд, чтобы внучка красовалась в украшениях стоимостью в сорок миллионов сестерциев!» Остается только надеяться, что молодая женщина сполна насладилась минутой славы, поскольку через год император с ней развелся и выслал с глаз долой на окраину Рима, чтобы освободить место для новых любовниц.

Мода на египетские изумруды продолжалась как на протяжении всей римской истории, так и в более поздние времена. В Британском музее хранится портрет египтянки, жившей во II веке нашей эры, на котором изображена женщина в изумрудном ожерелье. Примерно в то же время Климент Александрийский язвительно писал о том, что аметисты, изумруды, хризолиты и яшма входят в число камней, «кои некоторые глупышки вставляют в золотую оправу и носят как ожерелье». Запись историка Элия Лампридия позволяет узнать, какое приданое давали за богатыми римскими невестами в III веке: некая дама после гибели жениха оставила у себя «девять ниток жемчуга, одиннадцать сеток для волос с изумрудами, четыре браслета с застежками из чистого гиацинта циркона».

Некоторые из римских изумрудов могли привозить с территории нынешней Австрии, где тоже добывали изумруды. Последние исследования позволяют предположить, что единичные камни могли доставлять из Восточного Афганистана, но большую часть все-таки добывали в Египте, и в свое время прииск в Забаре был очень оживленным местом, именно поэтому здесь сохранилось много осколков керамики разных эпох. Я читала об этом, но не ожидала, что всевозможных черепков окажется настолько много. Кругом валялись отбитые ручки и донца от больших амфор, а я даже умудрилась найти носик масляной лампы. Томас сказал, что не так давно здесь еще можно было отыскать целые сосуды.

– А потом мы однажды приехали, а тут все перебито.

Он сказал, что это дело рук археологов, которые все тут изучили, сфотографировали, запротоколировали, а потом уничтожили, чтобы не досталось другим.

Я посмотрела на холмы и вдруг поняла, что вся долина буквально завалена булыжниками: это отвалы породы, которую рудокопы вытаскивали из лабиринтов. В некоторых случаях только эти отвалы и являлись подсказкой, что некогда здесь существовали шахты, поскольку выходы в них были замаскированы, но часть туннелей очистили, и я даже разглядела ведущие к ним тропинки. Этим мы в основном обязаны одному французу, и вовсе не инженеру Леонидасу, победоносно нацарапавшему свое имя в 1840-х годах, а молодому минералогу, прибывшему сюда два века назад во главе такой же маленькой экспедиции, как и моя. Сегодня его с определенной долей восторга называют тем самым иностранцем, который вновь открыл миру прииски Клеопатры.

Изумруды паши

Фредерик Кальо родился в Бретани в 1787 году. В детстве он постоянно слышал рассказы наполеоновских солдат, а также ученых и инженеров, побывавших в Египте в конце XVIII века, о том, что страна эта – колыбель блистательной и потерянной цивилизации. В 1815 году, будучи по горло сыт Европой, которую раздирали постоянные войны, двадцативосьмилетний Фредерик сел на корабль и отправился в Александрию в надежде на приключения. Вместо этого он увидел страну, осажденную туристами и охотниками за сокровищами. В тот момент Египет был очень популярным местом, и здесь царил полный хаос, поскольку европейцы толпами стекались сюда в поисках сокровищ. Вот что Кальо писал в мемуарах: «Руины Карнака были разделены демаркационными линиями, отмечавшими, где чья территория – французская, английская, ирландская, итальянская и т. д.

Некоторые английские леди перелезали через обломки, чтобы пробраться в катакомбы. Несмотря на жару и усталость, все высунув языки носились туда-сюда, жаждая найти или купить какую-нибудь старинную вещь, поэтому копали днем и ночью».

Через год после приезда Фредерика официально назначили придворным минералогом паши, правителя Египта в составе Оттоманской империи, и первая его миссия была связана с изумрудами, пользовавшимися в тот момент большой популярностью во Франции. Во-первых, зеленый был любимым цветом Наполеона, но помимо этого император хотел воссоздать величие Древнего Рима. Неудивительно, что изумруд с его давней историей стал любимым камнем нового французского правителя. Во время короткого набега на Европу Наполеон захватил Рим и разграбил сокровищницу Ватикана, прихватив с собой немало сокровищ, включая огромный изумруд, который оставил себе.

Через несколько лет он вернул камень папе Пию VII, причем не просто камень, а эффектную тиару, в центре которой блистал изумруд. Реакция папы была неоднозначной. Он был рад возвращению изумруда, но при этом счел сам подарок оскорбительным, поскольку Наполеон специально сделал тиару слишком маленькой для головы папы.

Император любил дарить изумруды женщинам, которые что-то для него значили. По словам известного художника Жана Батиста Изабе, году эдак в 1809 императрица Жозефина собралась позировать ему для своего портрета в миниатюры. Дело было незадолго до того, как Наполеон официально объявил, что разводится с ней. Когда художник спросил, какие украшения Жозефина собирается надеть, та посмотрела на него с невыразимой грустью и ответила:

– Нарисуйте меня в изумрудах.

Она показала прекрасное ожерелье, которое муж подарил ей, когда еще был влюблен.

– Я хочу, чтобы оно символизировало свежесть моего горя, – сказала Жозефина, добавив, что читала где-то, якобы брошенные мужьями англичанки носят зеленый, чтобы все видели, что их бросили.

Это же изумрудное ожерелье сыграло еще одну небольшую роль в истории. Через несколько месяцев после того, как Изабе изобразил ожерелье на миниатюре, его украли из шато Жозефины в пригороде Парижа. Наполеон испугался, что недруги могут обвинить его в организации похищения, поэтому тут же отправил главе секретной службы приказ найти пропажу, и немедленно. Но дело в том, что в те дни тайная полиция занималась только выслеживанием политических противников, а вот для раскрытия уголовных преступлений не годилась. Поэтому полицейским, дабы выполнить приказ императора, пришлось нанять известного преступника Франсуа Эжена Видока, способного буквально поставить на уши криминальный мир. Видок нашел ожерелье за три дня, и в благодарность Наполеон простил ему былые прегрешения. Впоследствии Видок стал одним из самых известных детективов, настоящим мастером маскировки и слежки, и первым шефом знаменитой «Сюрте женераль».

Поскольку изумруды то и дело мелькали в заголовках газет и многие новоиспеченные французские богачи подражали семье императора, то паша, разумеется, первым делом попросил придворного минералога посмотреть свежим взглядом на старинные месторождения. Однако, когда дело дошло до конкретных инструкций, паша растерялся. Никто, казалось, и понятия не имел, где, собственно, находятся шахты. Страбон писал, что прииски расположены где-то рядом с портом Беренис, а в XIII веке путешественник Мухаммед бен Мансур подтвердил эту информацию, добавив, что шахты находятся «на границе с краями чернокожих, но принадлежат Египетскому царству». Именно туда, на юг, и устремился Фредерик со своей маленькой экспедицией. Молодой ученый ориентировался на две отсылки в классических книгах и песни бедуинов, в которых говорилось о пещерах в горах, где находят зеленые камни. Однако, опираясь на карты, знания по минералогии и помощь местных жителей, Фредерику удалось сузить область поисков до нескольких долин. И вот восьмого ноября 1816 года, спустя три месяца после отъезда из Каира, они наткнулись на первые признаки того, что двигаются в правильном направлении. «После пятичасового перехода мы в конце концов добрались до долины и пешком дошли до подножья горы, которую местные называют Забара», – записал Кальо.

Они миновали то же мусульманское кладбище, что и я, увидели блеск сланца и заметили пещеры в склоне горы. Правда, в отличие от нас, члены той давней экспедиции не знали наверняка, туда ли они пришли. «Мы приблизились к пещерам, и оказалось, что это и есть шахты, – писал Фредерик, – но я, признаться, растерялся, когда понял, как они устроены». Кальо велел трем арабам расчищать проход, а сам присел на камень отдохнуть. «И тут мой взгляд вдруг упал на маленький кристалл изумруда. Радость и удивление заставили забыть об усталости. Мне не терпелось попасть внутрь, поэтому я, подбадривая арабов, начал работать вместе с ними. Вскоре мы расчистили вход и проникли в шахту».

Но уже через сотню шагов идти дальше стало опасно. «Напуганные арабы повернули назад, переводчик тоже счел проход слишком узким и начал топтаться на месте. Я продолжил спуск в одиночестве». Затем Фредерик обнаружил, что путь преграждает огромный кусок слюды, упавший с потолка, и он не в состоянии сдвинуть его с места. «Я уже собрался было подниматься, расстроенный тем, что ничего не нашел, и тут увидел в слюде шестигранный изумруд. Я осторожно выковырил его вместе с рудой».

И тут факел Фредерика начал гаснуть, а ведь предстоял еще тяжелый подъем назад. В конце концов тишину нарушил голос переводчика, который подсказал, куда идти. «Первым делом переводчик спросил, нашел ли я что-нибудь. Я специально ответил «нет», но таким тоном, чтобы он решил, что у меня полные карманы изумрудов. Это было более суровое наказание, чем любые мои упреки».

За несколько дней до отъезда в Египет я перечитала мемуары Кальо и несколько обеспокоилась. Каким образом я смогу увидеть все то, что увидел молодой француз в заброшенных шахтах? Осмелюсь ли я? Не хотелось уподобляться переводчику, который нервно переминался с ноги на ногу у входа в пещеру, думая о том, какие изумруды сокрыты внутри. Поэтому я позвонила в Дербиширскую ассоциацию спелеологов и уже через пару дней встретилась с Мэттом Робинсом, чтобы вместе с ним отправиться на свинцовый рудник в горах, известных под причудливым названием «Высоты Авраама». Мэтт сообщил мне три главных принципа исследования шахт. Во-первых, всегда надевать каску. Во-вторых, обязательно брать с собой запасной фонарик. И наконец, в-третьих, в узкие дыры пролезать ногами вперед, чтобы можно было выбраться, если застрянешь. Кстати, мы тренировались в таких узких ходах, что мне пришлось даже отстегивать от пояса блок батарей.