Текст книги "Купель дьявола"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Я не одернула зарвавшегося Леху, напротив – гаденько хихикнула. Он обнял меня.

– Черт возьми, ты дивно хороша…

Я и сама знала, что хороша; несколько раз я ловила откровенно похотливые взгляды титовских гостей. Крепись, Кэт, это всего лишь оборотная сторона медали.

И все же без эксцесса не обошлось: изрядно набравшийся Лавруха опрокинул на меня чашу с пуншем. Напрочь забыв о светскости, я огрела Снегиря по спине.

– Измарал мне платье, гад! – прошептала я. – Четыреста долларов…

– Да ладно тебе, Кэт… Подумаешь, платье изгваздал. У тебя таких платьев вагон будет. Главное, что репутация осталась неподмоченной. Ты голландца не видела?

– Нет, а что?

– Если увидишь – передай, что его ждут. Общество жаждет услышать лекцию о средневековых живописных ужасах.

– Хорошо, передам.

Проклиная все на свете, я потащилась наверх – переодеться.

…В доме было пустынно. Приближающиеся сумерки придали ему таинственность, и я почувствовала себя женой Синей Бороды. Наверняка в этом доме есть комната, куда никто никогда не заходил… Я уже сутки здесь, но так и не изучила его до конца, хотя меня можно упрекнуть в чем угодно, но только не в отсутствии любопытства. Я прошла на кухню, выпустила из кладовки обиженного Пупика, взяла его на руки и поцеловала в мокрый нос.

– Ну, Пупий Саллюстий Муциан, все обстоит великолепно, ты как думаешь?

У Пупика не было никаких мыслей по этому поводу, и он попытался шваркнуть меня лапой по щеке.

– И ты туда же, – вздохнула я и выпустила из рук вздорного кастрата.

Поднявшись на второй этаж, я все-таки не удержалась. В конце коридора, в незапертом кабинете, на специальной подставке стоял миллион долларов. Никому сейчас не нужный. Самый обыкновенный вибратор для удовлетворения похоти. В конце концов, и стремление к власти, и стремление к богатству, и чрезмерное честолюбие – это всего лишь человеческая похоть, не больше…

Войдя в кабинет, я несколько минут простояла возле слабо освещенных “Всадников Апокалипсиса”. В изможденном жарой начале ночи они были еще более прекрасны и яростны, чем обычно. Имела ли я право присвоить их себе? Стать судьей их финального заезда, где так явно лидировал бледный конь Смерти?..

Легкий шорох за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я обернулась. В углу, сжавшись в комок на кресле, сидел Херри-бой. Он все еще не мог оторваться от своих “Всадников”, он сам был готов вести их коней под уздцы куда угодно. Лучше всего – в Мертвый город Остреа…

– Вы напугали меня, Херри, – укоризненно сказала я.

– Простите, – он произнес это совсем без акцента, но я даже не удивилась этому. Две недели бесплодного ожидания сделали свое дело. Его обожаемый Лукас остается в России, и теперь нужно учиться общаться с ним на русском…

– Вас ищут, Херри.

– Меня?

– Общество хочет послушать маленькую лекцию о Лукасе Устрице.

– Я не знаю… – Херри-бой вжался в кресло.

– Давайте, Херри. Это доставит вам удовольствие.

Удовольствие ниже среднего, если учесть количество выпитого гостями, но я не стала об этом распространяться. Меньше всего Херри-бою хотелось оставлять картину без присмотра, но я была хозяйкой, а со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Пока я уламывала несчастного голландца, дверь скрипнула и в кабинет, помахивая хвостом, вбежал Пупик, еще один почитатель творчества Лукаса Устрицы.

Пупик по-хозяйски прошелся по кабинету и развалился на полу перед картиной.

– Вы идете, Херри? – спросила я.

– Да, конечно…

Больше всего Херри-бою хотелось оказаться на месте кота, я это видела. Но и гнать голландца в шею из кабинета я вовсе не собиралась. Оставив два тела на поле брани, я отправилась в свою комнату.

Переодевшись и наскоро подправив макияж, я нап правилась к двери, дернула ручку.

И с удивлением обнаружила, что дверь заперта.

Уж не Леха ли решил надо мной подшутить?

– Кончай свои шутки, – строго сказала я.

За дверью было тихо. Только в конце коридора были слышны чьи-то торопливые шаги. Я еще раз подергала ручку и нервно рассмеялась. Ситуация выглядела совершенно нелепой, если учесть, что до моего появления здесь двери в спальню не запирались вообще. Вчера, после того, как мы с Лехой были застуканы Дементием в самых недвусмысленных позах, я сама настояла на том, чтобы к двери в спальню был придан ключ. Но такой прыти от Лехи я не ожидала. ,

– Открой! – снова попросила я.

И снова – никакого ответа.

– Идиот, – крикнула я и, подумав, добавила:

– Идиоты!..

Тишина.

Я заходила по спальне, потом подошла к окну и забарабанила пальцами по пуленепробиваемому стеклу. Никакого намека на старые добрые шпингалеты, лишь гладкая поверхность и тихий шум работающего кондиционера. Черт бы тебя побрал с твоими двумя покушениями!..

Я вытянулась на кровати и забросила руки за голову. Злость на Леху постепенно проходила. Рано или поздно он заявится – не буду же я сидеть здесь вечно. А когда он заявится, я устрою ему Варфоломеевскую ночь. А потом, когда лимит на гугенотов будет полностью исчерпан, дам ему овладеть собой…

Эта мысль примирила меня с действительностью, и я сама не заметила, как заснула.

А проснулась от легкого покалывания в пальцах: так и есть, рука у меня затекла. В спальне было темно. Все еще туго соображая, я села на кровати и потрясла головой.

Мельком взглянув на часы (я проспала всего лишь тридцать пять минут, надо же!), я встача с кровати и решила предпринять очередной штурм двери.

Ручка поддалась сразу же. Чувствуя себя круглой дурой, я легко открыла дверь и вышла в коридор. Ключ торчал в замке, а я даже не могла вспомнить, видела ли я его, когда заходила. Как бы то ни было, Леху ждет не очень приятная сцена.

Так никого и не встретив, я спустилась вниз, вышла на террасу, уставленную соломенной мебелью, и втянула ноздрями воздух: да здравствует свобода! В кресле сидел Жаик с неизменным кроссвордом в руках.

– Отличный вечер, – как ни в чем не бывало сказала я ему. – Впервые вижу казаха, который разгадывает кроссворды.

– А вы что, когда-нибудь видели казахов?

В академии, на станковой живописи, училось несколько казахов. Они беспробудно пили и так же беспробудно дрались с монголами. И при этом были довольно приличными художниками.

– Имела счастье.

– Рад за вас.

Оставив Жаика наедине с “изобретением А.Ф. Можайского” и “персонажем оперы Р. Леонкавалло “Паяцы”, я пошла на гул голосов, мимо лужайки, уставленной креслами и столиками с остатками еды и выпивки. Любитель непосредственных пейзанок о чем-то сосредоточенно беседовал с человеком, который был мне представлен как директор частного охранного предприятия. Они синхронно кивнули мне, а любитель пейзанок даже скользнул по моему платью заинтересованным взглядом вышедшего в тираж самца.

Вечеринка уже вступила в свою завершающую стадию.

Над темной водой залива, недалеко от пришвартованной титовской яхты с сакраментальным названием “ГУЛАГ”, виднелось несколько отчаянных голов. Лав-руха и Херри-бой сидели на песке у самой воды и пили коньяк на брудершафт.

– А где Жека? – спросила я, так и не решившись упомянуть имя Лехи. Я найду его сама и призову к ответу.

– Уехала, – Лавруха потянулся и рухнул на песок.

– Как – уехала?

– Ты же знаешь, у нее дети и лимит времени…

– Понятно. А вы, я смотрю, времени зря не теряете.

– Ага. Дышим полной грудью. А где ты своего благоверного потеряла?

– Что значит – потеряла?

– Я думал, вы там предаетесь радостям секса… И все так думают…

– А его здесь нет?

– Нет. Во всяком случае, последние полчаса я его не видел.

Я побродила по узенькой полоске вылизанного пляжа и пересчитала все гостевое поголовье. Лехи среди гостей не было.

– Что, женишок сбежал? – подмигнул мне Лавруха и скабрезно хихикнул.

Не удостоив его ответом, я вернулась к дому. Жаик по-прежнему сидел на террасе.

– Вы не видели Алексея? – независимым голосом спросила я.

Казах сразу же отложил журнал, и в его узких глазах мелькнуло беспокойство.

– Разве он не с вами?

– Как видите.

– Но он же… – непроницаемое лицо Жаика сразу же перестало быть непроницаемым. Впервые я увидела, как происходят тектонические подвижки на поверхности его почти мертвой гладкой кожи, как заостряются скулы и вытягиваются губы. Сторожевой пес был явно взволнован, хотя объяснить причину его волнения я не могла.

С непередаваемой, почти животной грацией он выбросил тело из кресла и метнулся в дом. Я последовала за ним.

Казах обежал весь дом за каких-нибудь семь минут: в пространстве особняка он ориентировался гораздо лучше меня. Все это время он не отрывал от уха портативную рацию, которая обычно болталась у него на поясе.

– Андрей, хозяин не выезжал? – услышала я обрывок разговора. Андреем звали парня, который сегодня дежурил на воротах.

Ответ явно расстроил Жаика, и он принялся рыскать по дому с удвоенной энергией. А спустя несколько минут я услышала громкий стук в дверь на втором этаже. Судя по всему, Жаик бился в дверь кабинета.

– Хозяин? Вы здесь, хозяин? – от голоса телохранителя все еще исходило почтительное ледяное спокойствие.

Вот только я не была так спокойна. Кабинет Титова на втором этаже… Кабинет Гольтмана на первом этаже. И в недрах этих кабинетов, так непохожих друг на друга, мерцает холодным светом картина Лукаса ван Остреа… Холодным светом или адским огнем?

Ноги у меня подкосились. Почти теряя сознание, я рухнула в глубокое кресло.

Почему я подумала о картине? Почему я решила, что Леха обязательно должен быть в кабинете? Он мог отправиться куда угодно… Но тогда Жаик обязательно знал бы об этом, короткая азиатская тень, ангел-хранитель с черным поясом карате на бедрах… Но Жаик колотит в двери, а из-за дверей ему никто не отвечает.

Собрав остатки сил, я поднялась и побрела по лестнице вверх. Это заняло гораздо больше времени, чем я предполагала: я останавливалась на каждой ступеньке, чтобы хотя бы на несколько секунд отдалить конец пути. Я знала, что увижу в конце…

Много позже, когда события этого вечера отдалились и не вызывали ничего, кроме глухой тоски, я часто задавала себе вопрос: почему я сразу же спроецировала трагическую историю смерти Гольтмана на Леху? Но я спроецировала и оказалась права.

По лестнице, мимо меня, профессионально тихо пробежало несколько охранников: их портативные рации работали исправно. Когда же я наконец-то вскарабкалась на второй этаж, кабинет уже осаждали телохранители.

– Хозяин, вы здесь? – все еще увещевал закрытые двери Жаик.

Двери молчали.

– Что будем делать? – спросил один из охранников. Тот самый Андрей, страж врат и главный ключник.

– Он точно не выезжал?

– Нет.

– И на берегу его нет? – риторический вопрос. Если Жаик сидел у дома, значит, Леха обязательно должен был находиться в доме, этого требовали правила безопасности.

– Что будем делать?

– Ломайте двери, – неожиданно для себя скомандовала я.

Только теперь охранники обратили внимание на то, что рядом с ними находится еще кто-то. И этот кто-то им активно не нравится. “Возвращалась бы ты восвояси, в трущобы Гарлема”, – без труда читалось на их физиономиях.

– Делайте, что она говорит, – казах все-таки решился.

– Может, не стоит? – Андрей с сомнением осмотрел высокие дубовые двери.

– Хозяин в доме, – тихим бесцветным голосом произнес Жаик. – И я не видел, чтобы Он выходил.

– А если через кухню?..

– Он никогда не пользуется черным ходом. Он человек привычки.

И все снова посмотрели на меня: я одна была вопиющим нарушением всех правил. Разрушителем всех привычек.

– Слышали? – я непроизвольно отступила за спину Жаика. – Тоже мне, телохранители. У семи нянек дитя без глазу…

Лучше бы я этого не говорила. Охранники синхронно сжали кулаки и обрушили всю их мощь на дубовую дверь.

Она поддалась сразу. Или почти сразу. И снова меня посетило ирреальное чувство уже виденного. Точно таким же образом я открывала дверь в спальню Жеки, когда пыталась прорваться к Быкадорову. Только дверь была не из мореного дуба, а из прессованного картона, обитого фанерой. И к ней было придвинуто трюмо…

"Интересно, чем воспользовался Леха?” – совершенно буднично подумала я, а поймав себя на этой мысли, вскрикнула. Я знала, что увижу за дверью.

Единственная из всех.

Прямо за дверью послышался грохот, и охранники ворвались в кабинет.

Маленькая изящная конторка из красного дерева, которую я заприметила еще вчера, теперь валялась на полу. Должно быть, она была довольно тяжелой, если учесть те усилия, которые прилагали охранники, чтобы прорваться вовнутрь. Конторка оказалась придвинутой к двери – Леха тщетно пытался спастись от внешнего мира.

Так же, как и Быкадоров.

А потом я увидела и самого Леху.

Он лежал на полу, у подножия картины. Софиты бесстрастно освещали его обнаженное тело. Такое же совершенное, как и тело Быкадорова. В ложбинке Лехиного позвоночника стоял непросохший пот, а скрюченные пальцы впились в паркет. Ему не хватило всего лишь нескольких мгновений, чтобы войти в картину… Нет, он не созерцал, как Быкадоров, он хотел обладать женщиной с портрета. Я представить себе не могла, что внезапная смерть может таить в себе столько страсти. И быть такой прекрасной. Я хотела мертвого Леху так, как никогда не хотела Леху живого.

От этой преступной, противоестественной мысли мне стало тошно.

– Прекрати орать, – как сквозь толстое стекло, услышала я голос Андрея. Я орала? Я ору?..

– Выйди отсюда.

Я отчаянно замотала головой.

– Нет!..

Он легко справился со мной, отвел в угол и почти бросил в кресло. Отсюда мне была хорошо видна сцена жертвоприношения: Жена Апокалипсиса с полустертыми складками на мантии и ее несостоявшийся любовник. Остальные – живые – фигуры совсем не вписывались в композицию. Кто-то из охранников бешено щелкал телефонными кнопками, остальные окружили тело хозяина растерянным полукругом.

– “Скорая”?.. Это “Скорая”?.. Жаик присел на корточки перед телом хозяина и осторожно коснулся пальцами его шеи.

– Не нужно “Скорую”… Он мертв.

Мертв.

Я истерически засмеялась. Жаик неторопливо поднялся, подошел ко мне и наотмашь ударил меня по щеке. Это возымело действие: я сжалась в комок и затихла.

– Ничего здесь не трогать. И всем выйти из кабинета. Андрей, позови Юхно.

Юхно. Я запомнила золотое тиснение на визитке, врученной мне несколько часов назад, когда Леха был еще жив и утверждал, что я дивно хороша… Но в самый последний момент предпочел мне “Рыжую в мантии”. Предпочел мне – меня… А Владимир Николаевич Юхно был директором частного охранного предприятия “Орел”.

Орел – одно из четырех животных Апокалипсиса. Лукас ван Остреа был бы доволен.

– Забери ее отсюда, – кивнул Жаик в мою сторону. Я еще глубже вжалась в кресло и вцепилась в подлокотники.

– Ну, не знаю… – с сомнением произнес Андрей.

– Ладно. Пусть остается. Позови Юхно и принеси воды… Этой…

Андрей исчез за дверью, и мы с Жаиком остались одни в огромном кабинете. Он деловито обшарил поверхность наглухо закрытого окна с таким же пуленепробиваемым стеклом, что и в спальне. Я знала об этом. Еще вчера, раздувая жабры, Леха поведал мне, что его особняк охраняется так же, как резиденция президента “Бочаров ручей”.

Оставив в покое окно, Жаик переместился к картине и принялся внимательно рассматривать ее, затем коснулся варварским плоским пальцем поверхности.

– Не надо… – слабым голосом попросила я.

– Чего – “не надо”? – он даже не обернулся.

– Не трогайте картину… Это Остреа. В два прыжка он оказался возле моего кресла и поставил ногу в легком ботинке мне на колено.

– Мне плевать, что это Остреа, или как там его… Ты видишь, мой хозяин мертв. А еще сорок минут назад он был жив и здоров. И я хочу получить от тебя объяснения.

– От меня?

Чутье не изменило ему: я была единственной, кто имел самое полное представление о картине. И о той жатве, которую она собрала. Я знала о “Рыжей в мантии” больше, чем кто-либо другой. И все-таки меньше, чем Леха и Быкадоров. Но я была жива, и поэтому не могла претендовать на абсолютность этого знания.

– Я слушаю, – поторопил меня казах.

– Мне нечего сказать. Оставь меня в покое.

– Почему ты решила, что нужно ломать двери?

– Я не знаю… Ты сам это решил.

– Все было хорошо, пока не появилась ты. Ты в доме сутки, а хозяина уже нет в живых.

– Ну и что? – я медленно начинала приходить в себя. – Ты не сможешь обвинить меня в его смерти, как бы ни старался. Дверь ведь была закрыта изнутри. Задвинута мебелью, правда?

Казах скрипнул зубами; больше всего ему хотелось бы сейчас привязать меня к лошадям и стегануть их по крупу. Только куски моего мяса могут хоть как-то удовлетворить его. И накормить его скорбь. Он был искренне привязан к хозяину, он был предан ему, как только может быть предан восточный человек, – я это видела. И он видел, что я вижу. Обычная бесстрастность изменила ему, но он ничего не мог с собой поделать.

– Ты что-то знаешь.

– Что?

– Это ведь не просто так?

– Тебе виднее, – в отличие от Жаика я не была рядом с Лехой три года.

– Почему она так на тебя похожа? – неожиданно спросил он и кивнул в сторону картины.

– Вопрос к автору.

Пока Жаик соображал, что же мне ответить, в кабинет вошли двое – Андрей с низким стаканом коньяка и Владимир Михайлович Юхно, директор охранного предприятия “Орел”. Судя по сосредоточенному выражению лица, Юхно уже был введен в курс дела. Он сразу же присел перед телом Лехи и пощупал пульс на шее – точно так же, как это сделал Жаик несколько минут назад.

– Он мертв, – сказал казах. Он повторял это слово с разными интонациями, он так до конца и не смог поверить в реальность происходящего.

– Вижу. Что здесь произошло?

– Не знаю. Около пятидесяти минут назад он вошел в дом. Я остался на террасе.

– И больше никого в доме не было?

– Она, – Жаик кивнул в мою сторону. Юхно с любопытством охотника за головами взглянул на меня.

– Это правда?

– Да. Я зашла переодеть платье, – коньяк, принесенный Андреем, вернул мне способность соображать. – Маленькая неприятность, меня облили пуншем.

– И что дальше? – Неужели это он целовал мне руку совсем недавно? После подобного тона остается только снять отпечатки пальцев и сфотографироваться анфас и в профиль.

– Я переоделась.

– Пятьдесят минут переодевались?

– Переодевалась. Потом подправила макияж. Люблю чистить перышки…

Интуиция подсказывала мне, что не стоит потчевать серьезных дядей своей полудетской историей о закрытой двери. Во-первых, мне никто не поверит; во-вторых, никто, кроме Лехи, не сможет подтвердить, что она была закрыта. А Леха мертв, и бесполезно взывать к нему. И, наконец, в-третьих: мое вынужденное тридцатипятиминутное заточение выглядит непонятно. А непонятного и так хватает.

– Ну, хорошо, – Юхно оставил меня в покое и обратился к Жаику:

– Что скажешь?

– Она ни при чем, – со вздохом произнес он. – Может быть, она и была последней, кто видел хозяина живым. Но она ни при чем.

– Аргументы. – Очевидно, в прошлом господин Юхно имел отношение к правоохранительным органам. Жаик подвел Юхно к окну и постучал по стеклу:

– Пуленепробиваемое и к тому же закрыто наглухо. А чтобы зайти в кабинет, нам пришлось высаживать дверь.

– Она была заперта изнутри?

– В том-то и дело, что нет. Она вообще не запиралась. Хозяин придвинул к двери конторку. Так что нам пришлось приложить усилия…

– Давай-ка его перевернем.

Вдвоем они перевернули тело Лехи и несколько минут изучали его. Я знала, что они не найдут никаких следов насильственной смерти. И они не нашли.

– Как вы думаете, что случилось?

– Не знаю, – Юхно доскреб подбородок. – Вскрытие покажет. Во всяком случае, на убийство или самоубийство это не похоже.

– Я тоже так думаю.

– А почему он голый? – спросил вдруг Юхно.

– А почему он заставил дверь конторкой? – огрызнулся Жаик, прикрывая тело хозяина одеждой. Она валялась тут же, на полу.

Это была поэтическая вольность, отход от сценария смерти в Жекиной квартире: вещей Быкадорова так и не нашли. Я вдруг подумала о том, что мертвый Быкадоров все-таки переиграл мертвого Леху Титова – он оставил на одну загадку больше…

– Ничего не понимаю, – продолжал строгим голосом причитать Юхно. – Впервые с таким сталкиваюсь.

– Не вы один, – заметил Жаик.

– В странной позе он лежит… – наконец-то трезвый взгляд Владимира Николаевича Юхно остановился на картине. – Он как будто хотел до нее дотянуться.

– Вот именно.

– Хотел бы я знать, что здесь произошло.

– Я тоже, – снова откликнулся Жаик. – Только она не скажет.

Дева Мария взирала на происходящее с надменным безразличием дорогой проститутки. Да и была ли она Девой Марией, пронзила меня внезапная мысль. Кто был моделью Лукаса ван Остреа? И какие тайны – страшные или совсем невинные – хранила эта женщина? Может быть, пять веков назад она убила своего ребенка? Или своего любовника? Или своего престарелого отца?.. Кто бы она ни была, она знала толк в убийстве. В убийстве и любви…

– Вы похожи, – господин Юхно оторвался от картины и снова уставился на меня. – Поразительное сходство. Даже оторопь берет.

– Она что-то знает, – снова повторил Жаик.

– Картина или девушка?

– И та, и другая, – ответил казах, и я снова подивилась его проницательности.

– Он говорит правду, Катя? – мягко спросил Юхно. Он менял маски злого и доброго следователя с мастерством фокусника.

– Конечно, нет, – я подивилась собственному спокойствию.

– Но, согласитесь, не может же абсолютно здоровый человек отдать богу душу при таких экстравагантных обстоятельствах.

– Не знаю. Я была наверху, переодевалась… Потом спустилась и прошла к заливу. Я же видела вас, Владимир Михайлович…

– Я помню.

– Я искала Алексея… Вернулась в дом и спросила у его телохранителя…

– Она спросила, не видел ли я хозяина, – мрачно подтвердил казах. – Хотя прекрасно знала, что он в доме.

– Я? Я понятия не имела, что он вернулся в дом…

– Так уж не имели?

– Она лжет, – неожиданно заявил Жаик. К этому новому повороту сюжета я оказалась не готова. Похоже, я присутствую на финале драмы, которая разыгралась без меня.

– Лжет? – удивился Юхно.

– Мы вместе пришли. Я и хозяин. Он сказал мне: “Мы скоро придем”. Мы. Он имел в виду себя и ее, – Жаик кивнул на меня. – Перед тем, как зайти в дом, он с кем-то говорил по телефону. И сказал: “Извини, меня ждут”. Она была в доме, и она ждала.

Все его слова, все его несостоятельные свидетели обвинения отскакивали от меня, как горох от стенки.

– Вы дурак, Жаик, – с нажимом произнесла я. От собственной безнаказанности у меня зазвенело в голове. – Может быть, вы хороший охранник, в чем я сильно сомневаюсь…

Жаик двинулся в мою сторону, но Юхно остановил его.

– Пусть продолжает.

– Может быть, вы хороший охранник, но как аналитик никуда не годитесь. Даже если все, о чем вы здесь поведали, – правда, это не объясняет главного.

– Чего, интересно?

– Его смерти. Ведь нет никаких следов насилия, правда? И дверь была заставлена изнутри. И окно не открывалось. Когда он умер, рядом с ним не было никого.

– Ты… – Жаик задохнулся, он совсем забыл, что еще несколько минут назад сам был вынужден признать мою невиновность. – Ты могла… Ты могла отравить его. Вот тебе и отсутствие следов насилия…

– Я?!.

Эта мысль была столь же нелепой, сколь и оскорбительной. И все же – самой логичной. Чем иначе объяснить мистическую кончину Алексея Алексеевича Титова? Абсолютно здорового человека, который собирался дожить до летних Олимпийских игр?..

В кабинет снова заглянул Андрей.

– Там гости… Волнуются…

– Скажи, что мы сейчас, – Юхно подошел к двери и плотно прикрыл ее. И снова обратился ко мне:

– Серьезное обвинение.

– Подумайте, зачем мне было убивать его?

Действительно, зачем? Я не любила его: во всяком случае, не так страстно, как любила Быкадорова. Я не любила его, но могла полюбить. Я хотела нравиться ему, он чуть-чуть ударил мне в голову – совсем немного, как хорошее коллекционное вино… Но даже если отбросить эти романтические сопли и посмотреть на все с практической точки зрения… Живой Титов мог дать мне многое, если не все. Умерший Титов терял для меня смысл – точно так же, как теряло смысл мое пребывание в этом доме. Вся его челядь смотрит на меня, как на уличную девку, которой выпал счастливый билет… И не только челядь. Владимир Михайлович Юхно, директор частного охранного предприятия, думает точно так же.

– Пожалуй, у вас действительно не было повода, – он сочувственно улыбнулся.

– Никто не знает… Повод может быть самым незначительным, – настаивал на своем казах.

– Ну, хорошо. Допустим. Допустим, я отравила его, – я не узнавала своего голоса, таким циничным и отстраненным он был. – Дала какой-то хитрый, сильнодействующий яд. Я даже могла заставить его раздеться…

В этом месте моей тирады Владимир Михайлович понимающе хмыкнул.

– Но как я могла заставить его приставить конторку к двери ?

– Возможно, что-то сильно его напугало, – высказал осторожное предположение Юхно.

– Если его что-то и напугало, то только не я. Если учесть, что предыдущую ночь мы провели в одной постели.

Жаик снова скрипнул зубами. До чего же противный звук, черт возьми!..

– Она права, Жаик. Посмотри на его лицо.

И хотя Юхно обращался к казаху, совершенно игнорируя меня, я тоже подошла. Лицо Титова было искажено гримасой: смесь легкого ужаса, сладострастия и чего-то еще. Чего именно – я определить не могла. Веки его не были плотно прикрыты – так же, как у Быкадорова. И – так же, как у Быкадорова, – в их глубине тлел потусторонний огонь.

Я поежилась и отвернулась. Злость на Леху поднялась во мне с новой силой: сукин сын не оправдал тех ожиданий, которые я на него возлагала. И втянул меня в еще одну неприятную историю. И оставил мое любопытство неудовлетворенным. Я была в двух шагах от тайны и не имела к ней ключа. Я могла только констатировать факты. А факты нашептывали мне на ухо: за последний месяц ты стала свидетельницей двух почти одинаковых смертей. И так и не узнала их причины.

– Ладно, эксперты им займутся, – Юхно быстренько умыл руки. – Где у вас телефон?

Жаик кивнул на письменный стол Титова.

– Сделаю пару звонков своим людям. Огласка нам совсем не нужна. Еще раздуют до заказного убийства…

Пока Юхно договаривался с кем-то по телефону, Жаик отправил Андрея за простыней, чтобы прикрыть труп. Ко мне он потерял всякий интерес. Оставаться в кабинете мне не хотелось, но выходить наружу, к друзьям покойного Лехи, хотелось еще меньше. Подумав, я решила дождаться конца разбирательства. Максимум, что мне грозит, – это протокол допроса. Но допрос я уже проходила и считала это делом совсем нестрашным, хотя и тягостным.

Владимир Михайлович все еще не мог оторваться от картины.

– Можно подумать, что это вы, – снова сказал он. – Ваши предки не жили в Голландии? Это ведь голландская картина, если я не ошибаюсь?

– Мои предки жили в Самарканде.

– А почему вы рыжая?

– Спросите что-нибудь полегче.

– Полегче? Вы действительно не знаете, что здесь произошло?

– Нет.

– Думаю, вам лучше уехать отсюда. После того, как будут сняты показания, разумеется…

Все ясно. Его визитку можно спустить в унитаз. Равно как и все прочие визитки. Моя стремительно начавшаяся карьера светской львицы так же стремительно завершилась.

– Да. Я понимаю.

– Мне очень жаль, Катя.

Уж не нашей ли бурной ночи?.. Я подумала о том, что для пылкой влюбленной выгляжу очень уж нейтрально. Никаких следов скорби на лице. История с Быкадоровым повторяется. Что же я за бездушная скотина в самом деле? Даже плохо выстиранный комбине-зончик сочувствия жмет мне и морщит в складках.

– Вы не выглядите особенно огорченной, – господин Юхно как будто читал мои мысли.

– Я просто не могу поверить… Не могу прийти в себя…

– Но рассуждаете довольно здраво.

– Вы хотите, чтобы я заламывала руки?

Юхно ничего не ответил, зато Жаик посмотрел на меня со скрытым торжеством: вот видишь, сучка, тебе не верю не только я!..

– А это что такое? – Юхно, отошедший в дальний от меня угол, за кресло, присел на корточки. – Алексей что, кота завел? Он же терпеть их не мог…

Пупик! Боже мой, Пупик!.. Я бросилась к Юхно, едва не задев распростертое на полу тело Лехи. Пупик лежал на полу и не подавал никаких признаков жизни. Бедный мой кот, вздорный кастрат, любитель сухого корма, свежей печенки и помидоров, лучшая грелка в конце февраля и лучший утешитель…

– Пупик! – прошептала я и рухнула перед котом на колени.

– Это ваш кот?

– Да, это мой кот… Да… Да…

– Единственный свидетель, – констатировал Владимир Михайлович. – К сожалению, он не сможет нам помочь.

Бедный Пупик распростерся на полу, беспомощно вытянув лапы. По странному, пугающему стечению обстоятельств он почти полностью повторил позу мертвого Лехи. Я провела дрожащей рукой по боку кота и тотчас же отдернула ее. Шерсть потянулась за моими пальцами и клочьями вылезла из бока. Пупик слабо мяукнул.

– Он жив… Господи, он жив, – пролепетала я.

– И все равно ничего не скажет.

– Нужно позвать ветеринара… – состояние несчастного Пупия Саллюстия Муциана не внушало мне никаких надежд, но все же, все же…

– Вы с ума сошли? – тактично шепнул мне на ухо Юхно. – В доме труп хозяина, а вы причитаете над котом. Разве не видите, что он на последнем издыхании?

– Может, его еще можно спасти… Мне нужен ветеринар, – я стянула с кресла накидку, приподняла теряющего шерсть кота и положила его на ткань.

– Боюсь, у него нет шансов.

– Вы ветеринар? – злобно спросила я. – Я еду в город.

Железные пальцы Юхно больно сжали мне плечо.

– Вы не можете никуда ехать, пока не сняты показания.

– Я поеду, – слабое, прерывистое мяуканье Пупика придавало мне решимости.

– Нет.

– Интересно, как вы собираетесь меня удержать? Прикуете цепями к батарее?

– Черт с вами, сумасшедшая вы девка. Я позвоню своему ветеринару. В прошлом году он вытащил мою собаку.

Я заплакала.

– Он не успеет… До Питера полтора часа езды… Он не успеет…

– Он живет здесь, в Зеленогорске. Успокойтесь, я набираю номер.

Совершенно обезумевшая, я опустилась рядом с котом. Господи, зачем только я выпустила его из кладовки? Зачем он поплелся за мной в кабинет? А в кабинете сидел… в кабинете сидел Херри-бой, он оторваться не мог от картины. И ничего с ним не произошло… Впрочем, теперь это неважно. Я уткнулась щекой в холодный паркет и оказалась рядом с заострившейся мордой Пупика. Никогда еще я не любила его так сильно.

– Ты можешь гадить мне в ботинки хоть каждый день, мальчик… Только не умирай, пожалуйста… Не умирай…

* * *

К пяти утра все было кончено.

До сих пор я помню хронологию той августовской ночи, и с каждым днем, отделяющим меня от нее, подробности становятся все четче, а запахи и звуки приобретают законченность и приглушенность. Я еще не знала тогда, что смерть Титова явилась лишь прологом к кровавым событиям, которые разыгрались позже.

Той ночью я еще не знала этого.

А к пяти утра все было кончено.