Текст книги "Корпорация"

Автор книги: Виктория Беляева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

5

15 июня 2000 года, среда. Байкальск.

На юге Сибири, в самом сердце Байкальской области – в здании Байкальской областной администрации – в полдень по местному времени и в девять утра по Москве заканчивалось торжественное мероприятие, именуемое подписанием рамочного соглашения администрации области с холдинговой группой «Альтаир».

Соглашение ничего особенного из себя не представляло: «всесторонне содействовать…», «активно сотрудничать…», да некие туманные намеки на «будущие инвестиционные проекты». Однако же, нежную дружбу между Байкальской администрацией и группой «Альтаир» следовало все-таки задокументировать, придать ей какой-никакой официальный статус, а то неудобно как-то получалось, в самом деле…

«Альтаир» осел в области всерьез и надолго. Ему принадлежал здесь алюминиевый заводик и кое-какая нефтянка на севере области. «Альтаиром» же были куплены 40 процентов крупнейшего в стране, не входящего с систему РАО ЕЭС, энергопроизводящего предприятия «Байкалэнерго». Средства областной администрации размещались с некоторых пор на счетах «Альтаир-банка».

О тесной связи губернатора области Николая Терских с владельцем «Альтаира» Борисом Фрайманом говорили давно и много. Пора было эту связь узаконить, придав ей статус не преступного сращивания частного капитала и государственной власти, но честного и открытого сотрудничества на благо родного региона.

В просторном зале, заполненном прессой и свитами, сопровождающими обе стороны, соглашение было подписано. Стороны энергично жали друг другу руки.

Глава «Альтаира» Борис Анатольевич Фрайман, мощный мужчина сорока с небольшим лет, необычайно приятный и румяный, тряс пухлую ладошку губернатора Терских, сверкая великолепными, явно зарубежного производства, зубами. Губернатор Терских ничем таким не сверкал, но тоже улыбался, как мог, из-под казацкого своего чуба щурясь на вспышки фотокамер.

Ибо Николай Иванович Терских был казаком, и любил напоминать об этом по поводу и без. Слушавшим в такие минуты Николая Ивановича начинало казаться, будто «казак» это что-то вроде титула – так гордо звучало это слово из уст широкого и приземистого, как тумбочка, губернатора Терских.

Наулыбавшись прессе и выпив по бокалу шампанского, Терских и Фрайман предоставили свитам развлекаться дальше и уединились на задах губернаторского кабинета в обширной комнате с диванами глубокими и мягкими.

– Коньячку?… – предложил Терских, распахнув дверцу интимно поблескивающего своими глубинами бара, и, дождавшись от Фраймана согласного кивка, собственноручно разлил из пузатой бутыли «Hennessy» в водочные стопки, – Да с лимончиком!… – вкусно проговорил он, извлекая из холодильника и лимончик, нарезанный прозрачными ломтиками.

Все это губернатор суетливо расположил на низком столике, разделившим его и Фраймана и, сложив на лице умильное выражение, потянулся к Фрайману стопкой:

– Ну, Борис Анатольевич… Давайте за наше, так сказать, дальнейшее сотрудничество!…

Борис Анатольевич немедленно тост одобрил, глотнул, отправил следом дольку лимона. Терских же поступил так: широко открыв рот, кинул туда разом содержимое стопки, зажмурился, замер, схватил лимон и, поднеся к носу, в присвистом вдохнул. Только тут глаза губернатора открылись – просветленные и влажные, – а лимон был съеден.

– Эх-х… – протянул Николай Иванович сипло, – Хорош, зарраза… Да вы, может, голодны, Борис Анатольевич? – спохватился он вдруг, – Я сейчас распоряжусь… Светланка!… Светлана Владиславовна!…

– Нет-нет, – испугался Фраймана, – Не беспокойтесь, Николай Иванович… Обедал я…

– Эх, – горько вздохнул старик, – А я-то попотчевать вас хотел…

Стариком звали Терских за глаза все подчиненные. Стариком он и держался: кряхтел, пришептывал, жевал в раздумье губами… Вот и чуб его вороной густо был посыпан солью, вот и плечи гнуло мало-помалу к земле…

Меж тем, стоило чуть попристальней вглядеться в губернаторское лицо, чтобы воскликнуть: Помилуйте!… Какой же это старик?!…

Дубленая, забронзовевшая навеки кожа и не думала морщиться. Глаза, временами мутившиеся старческой слезой, в иные моменты смотрели так остро и холодно, что бежали по спине мурашки. Да и лет губернатору, ежели по паспорту, всего-то было пятьдесят шесть.

– Нет, Николай Иванович, потчевать себя я не дам! – рассмеялся Фрайман, – Помню я, как вы меня прошлый раз пельмешками укормили. Два дня животом мучился!…

– Э-э-эх… – снова вздохнул старик, – Да какой из вас, Борис Анатольевич, едок-то?… Тарелочку пельмешек – и два дня животом… Вот у меня зам есть… Да вы знаете его, Прасолов, здоровый такой мужик… Вот тот – да!… Тот сотню пельменей замахнет – не охнет. А потом еще – ну, говорит, закусил мало-мало, теперь и поесть можно!…

И губернатор затрясся в сдобном старческом смехе. Засмеялся и Фрайман, припомнив пузатого Прасолова.

– Однако, что же я вас пустыми-то разговорами задерживаю… – засуетился вновь Терских, – Вы уж меня, старика, простите, Борис Анатольевич, есть грех, люблю поговорить о жизни с хорошим человеком… А у вас-то, вроде, разговор какой был?…

Фрайман посмотрел на губернатора с нежностью:

– Да разговор-то все тот же, Николай Иваныч… Об акциях…

Разговор этот и впрямь затевался не впервые. Речь шла об акциях «Байкалэнерго».

«Байкалэнерго» давно и привычно именовалось уникальным предприятием. Уникальность же его заключалась в том, что было данное открытое акционерное общество а) избыточно – то есть, производило энергии больше, чем требовалось Байкальской области, и имело, чем торговать, б) неподконтрольно РАО ЕЭС, в) вообще никому неподконтрольно.

Сорок процентов акций уникального АО принадлежали, как сказано было выше, фраймановскому «Альтаиру». Пять процентов распылены по мелким держателям. Пятнадцать – в управлении действующего менеджмента предприятия. А еще сорок – во владении государства.

Хитрость, однако, заключалась в том, что эти государственные сорок не были консолидированным пакетом. Со времен бестолкового акционирования государственные акции разделились: 25 процентов числились в реестрах Минимущества, а еще 15 находились во владении администрации Байкальской области, говоря конкретней – губернатора Байкальской области Н.И.Терских.

Таким образом, хотя крупнейшим акционером предприятия и был, фактически, «Альтаир», контроля над «Байкалэнерго» у Фраймана никак не получалось. А контроля хотелось.

Во– первых, хотелось много дешевой энергии для собственного алюминиевого заводика. Во-вторых, собственная энергия -это ценный товар, способный не только денег владельцу принести, но обеспечить его нужными связями с нужными людьми. В любом сопредельном регионе губер собственную душу продаст, пообещай ему Фрайман энергии по тарифам меньшим, чем дерет с него сейчас рыжий негодяй Чубайс.

Контроля, стало быть, хотелось. Но получить его можно было только в одном случае – купив пакет не менее 11 процентов.

Минимущество собственные акции продавать не собиралось. Пакет менеджмента тоже представлял собой некий НЗ. Единственным человеком, с которым можно было говорить о продаже акций, и был губернатор Байкальской области Н.И.Терских.

– О-хо-хо… – вздохнул старчески Терских и устало прикрыл глаза, – Настойчивый вы человек, Борис Анатольевич…

– А то, Николай Иванович!… – не стал спорить Фрайман, – Так что же?… Сторгуемся?…

– Эк у вас просто все! – неодобрительно покачал головой Николай Иванович, – Сторгуемся… Это ж, голуба, не мое имущество, государственное имущество… Тут поразмыслить надо…

– Разумеется, – снова согласился Борис Анатольевич, – Я бы вас, Николай Иванович, и торопить не стал… Просто, думаю, сейчас время такое, что вам деньги как раз нужны…

Старческая пелена на мгновение пала с глаз Николая Ивановича, и он стрельнул в сторону Фраймана взглядом живым и быстрым.

Да уж, да уж, деньги губернатору Терских были нужны, очень нужны!… И больше, чем когда-либо…

Надвигались на губернатора Терских губернаторские выборы.

Конечно, верные люди, проводившие какие-то там социологические замеры, пели губернатору, что шансы у него велики, что пройдет он супротив любого соперника в первом же туре… Однако, Терских человеческую слабинку хорошо понимал, и знал, что петь ему будут ровно то, чего он сам захочет услышать. А как оно на самом деле обернется, какие у него, как говорят эти московские фрайманы, реальные шансы – это только на выборах и выяснится, в ноябре, когда поздно уже будет…

Посему к выборам Терских готовился основательно. Но основательная подготовка – это не только сбор толковой команды, не только ежечасное мелькание на телеканалах и ежедневные сообщения в газетах о том, как все пышней с каждым днем цветет отчий край под чутким руководством уважаемого Николая Ивановича… Основательная подготовка – это, прежде всего, деньги.

Подбросить бюджетникам премию к выборам?… Деньги!… Подлатать мало-мало городские дороги?… Деньги!… А избиркому заплатить? А на агитацию расстараться? Деньги, деньги, деньги…

Шесть лимонов долларов – это вам, граждане и господа, весьма средняя предвыборная кампания в некрупном регионе. А ежели выставится против тебя кто-нибудь из олигархов – пошла такая мода нынче – тут уж, как на аукционе: объявлена стартовая цена, а какой конечная станет, не знает никто… Тут уж меньше, чем десяточкой, не обернешься.

А где ее, справшивается, взять, ту десяточку?… Ну, есть, конечно, кое-что в собственном загашнике, не зря же Николай Иванович пять лет уже у власти пробыл… Но то, что есть – так, мелочевка, да и не дело это, собственные деньги на выборы тратить, надо и совесть иметь, помнить о детях, о внуках – чего-то и им оставить треба…

Ну, подкинет чего-нибудь местный бизнес, не без этого. Да ведь местный-то бизнес – тьфу, слова доброго не стоит, еле сводит концы с концами!… Нет, без могущественного спонсора тут не обойдешься…

– Мы с вами деловые люди! – интимно заговорил Фрайман, – Я делаю вам предложение. Как мне кажется, весьма и весьма привлекательное. Вам нужны деньги. Мне нужны акции. Махнем, не глядя?… – и он снова показал чудные заграничные зубы.

– А вот еще коньячку?… – ответил на это Терских. И, повторив обряд с опрокидыванием стопки, сказал задушевно, – Не все так просто, Борис Анатольевич. То, что вы у меня просите… – и снова взгляд его стал ясен и остр, – деньгами не меряется. У него другая цена.

Фрайман вздернул короткие, домиком, брови.

– Вы у меня не акции просите, голуба, – разъяснил Терских непонятливому москвичу, – Вы у меня просите гарантии своего, так сказать, будущего могущества… А у меня какие гарантии будут, а?… Борис Анатольевич?… Что вы, акции получив, не забудете старика, и не выставите на выборах своего человечка?…

– О!… – Фрайман очаровательно улыбнулся и пригубил из стопочки, – Уж и не знаю, Николай Иванович… Какие, в самом деле, гарантии я вам могу дать?… Пожалуй, что и никаких… Может, на слово поверите?… – и улыбка его стала еще шире.

– Лимончику? – гостеприимно предложил Терских.

И когда Фрайман сжевал, не поморщившись, лимончик дивными своими зубами, Терских сказал:

– На слово, голуба, я вам верить не стану. У меня получше идейка есть… – он покряхтел, прилаживая тело к креслу, – Акции я вам продам, Борис Анатольевич. Продам. Но не сейчас.

Он насладился паузой.

– А продам я вам акции тогда, когда стану законным губернатором Байкальской области на второй срок. Если стану!… И тут уж, Борис Анатольевич, ваша прямая выгода, чтобы именно я остался в этом кресле, – и он шлепнул по пухлому подлокотнику.

Однако! – сказал себе Фрайман и поглядел в якобы старческие глазки внимательней. Глазки не убегали – смотрели светло и простодушно.

– А где ж, в таком случае, мои гарантии? – и снова полыхнули ненашинской белизной зубы Фраймана, – Гарантии того, что вы, выиграв выборы, не забудете о нашем уговоре и акции мне продадите?…

На это Терских развел коротенькими руками:

– Да какие ж гарантии, Борис Анатольевич, я вам могу дать!… – и губернатор весело затрясся, – Вроде, никаких… Придется вам, Борис Анатольевич, поверить мне на слово!…

… Через пять минут Фрайман покидал кабинет. Радушный хозяин проводил его к дверям, даже и под локоток придерживая. Прощались добрыми друзьями.

Наговорив любезностей и основательно помяв губернаторскую руку, московский гость шагнул уже, было, через порог, да вдруг обернулся:

– А вы, Николай Иванович, говорят, из казаков сами-то?…

Терских насторожился:

– Из казаков, а как же…

– Странно… – румяный Фрайман улыбнулся шире прежнего, – Из казаков – и так торгуетесь… Или вы таки из наших?… – и, не дождавшись от побагровевшего Терских ответа, он вышел.

* * *

В это же время в Москве

В это же время в Москве президент Росинтербанка Сергей Малышев сидел в своем кабинете и кофе пил. Руки президента Росинтербанка, сжимавшие малую кофейную чашку, подрагивали. В минувшую ночь Сергей Малышев не спал.

Он, собственно, вполне мог мучиться бессонницей от каких-то своих банкирских дум, ворочаться с боку на бок в холостяцкой постели, наматывая на длинное тело простыни. Однако, вышло по-иному.

Непростые банкирские думы одолели Серегу Малышева с вечера. А потому, отправившись было домой, он на полпути передумал и велел водителю остановиться на углу Большой Садовой и Большой же Никитской, выпростался из кожаных недр своей «бээмвухи» и пошел пешочком по направлению к храму Вознесения.

Тиха и малолюдна была в этот час Б. Никитская, и никто не мешал Сергею Константиновичу, посвистывая, брести себе, наслаждаясь теплым вечерним светом и сладким бензиновым воздухом Москвы. Чуть в отдалении, но все же на расстоянии единого могучего броска, брел за Малышевым охранник Ваня в сером пиджаке. Так, один – посвистывая, другой – посматривая по сторонам, дошли он до храма, перешли улицу и свернули на Тверской бульвар.

На бульваре же народу было куда больше. Классические московские старички в болоньевых плащах и беретках играли на лавочках в шахматы. Классические московские старушки на лавочках улыбались сквозь пелену времени далекому и невозвратному. Классические московские дети носились взад-вперед по дорожкам и стриженой траве. Двое молодых людей лет пяти налетели на Малышева и забегали вокруг, прячась за длинные ноги, как за ствол или столб и бесцеремонно пятная светлые брюки банкира грязными ладошками. Охранник Ваня напрягся, но остался недвижим, не зная, можно ли применять меры, диктуемые служебной инструкцией, к гражданам дошкольного возраста. Меры приняла молодая полная женщина, закричавшая с тревогой: «Ираклий, немедленно отойди от дяди!» – материнским инстинктом уловив угрозу, исходящую и от дяди, и от преследующего его дяди в сером. Синеглазый и светловолосый, как сам Малышев, Ираклий застенчиво посмотрел на дядю снизу, оценил длину возносящегося над ним тела и, выдохнув восхищенно: «Ух ты!», умчался прочь.

И тут откуда-то сбоку Малышев услышал еще одно «ух ты!»: ух ты, какой папик упакованный!… Голос был девичий. Второй, тоже девичий, поддержал: упакованный и длинный какой, верста коломенская… Люблю длинных…

Это ж про меня! – обомлел Малышев, – Это я-то «папик»?!… Он обернулся. Две девицы лет восемнадцати сидели на лавочке и тянули из бутылок пиво – даже на вид теплое. А, ну да… для этих он, фефелок пожалуй, «папик» и есть…

Одна – девочка-мальчик, Гаврош, дитя улицы, в потертых джинсах и несуразной рубашонке с торчащими во все стороны стрижеными вихрами. Вторая – девочка-девочка с грудкой, тесно обтянутой белой маечкой. Глядя ему в глаза, мадмуазель Гаврош, эдакая порочная невинность, протянула нахально: «Дя-а-адя, достань воро-о-о-обушка!», – а вторая прыснула в ладошку.

– Ты, бэби, сама кого хочешь достанешь!… – ответил Малышев и подошел.

– Купи нам пива, папик! – немедленно отреагировало дитя улицы.

Малышев постоял, подумал, поглядел на сияющие свои туфли, к которым успела уже пристать пыль Б. Никитской.

– Я профинансирую проект, – согласился он, – Но бежит пусть кто-нибудь другой.

Девчонки покатились со смеху. Девочка Гаврош худосочной лапкой, унизанной «фенечками», взяла его за пуговицу:

– А кто побежит?…

– Да хоть кто!… – ответил Малышев и пожал плечами, – Если я попрошу. – Он оглянулся и нащупал взглядом своего бодигарда, прогуливающегося в паре метров от них с видом собирателя гербария, – Да вон хоть тот, белобрысый!

Девочки снова покатились. «Под кайфом, что ли?» – подумал Малышев. Но глаза у девочек были вполне ясные, и смеялись они, очевидно, исключительно от избытка молодости, свободного времени и присутствия рядом импозантного длинноногого господина.

– Заставишь, типа? – спросила девочка Гаврош, и сплюнула рядом с сияющей малышевской туфлей.

– Заставлять не буду, – в тон ответил Малышев и тоже сплюнул, – Заставлять никого никогда не надо. Запомни, бэби. Надо просто попросить.

– Ха! – снова ударилась бэби в смех, – У такого попросишь! – она оценила взглядом квадратнолицего охранника, внимательно изучающего ствол ближайшей к «объекту» липы.

– А я слово волшебное знаю, – поделился секретом Малышев и позвал, – Э!… любезный… можно тебя на минуточку?…

Охранник подошел. На его волевом лице отразилась работа мысли: как себя вести-то?… что еще надумал «объект»?…

– Сергей!… – шеф подал ему руку.

– И… Иван… – тот удивленно руку пожал.

– Вот что, Ваня… – задушевно сказал Малышев, – Не в службу, а в дружбу… Не сбегаешь за пивком?… – и на глазах у восхищенной публики достал из бумажника кое-какие деньги, вложил в руку белобрысому Ивану и напутственно хлопнул по плечу, – Давай!… Холодненького только…

И Иван, оглядываясь, потрусил прочь.

– Стырит! – прогнозировало дитя улицы.

– Не стырит! – заступился Малышев, – Запомни, бэби – людям надо верить!…

И ведь не стырил – вернулся минут через пять с полным пакетом ледяных бутылок.

– Где пить будем?… – спросил Малышев, и девочки, переглянувшись, сказали в голос:

– Есть тут хата…

– Вот что, Ваня… – Малышев мгновенно оценил обстановку, – Мы с тобой, Ваня, в гости идем. Андестенд?…

И отправились вчетвером тверскими дворами – «на хату»…

Часов семь утра было, когда бодрящийся Малышев и растерзанный мятый Ваня вышли из загаженной коммуналки. Внизу ждала малышевская «бээмвуха», в машине дремал водитель.

– Домой поздно… – вздохнул Малышев, – Давай сразу в офис, там и в порядок себя приведем… Эй, Иван! – он пихнул локтем квелого охранника, – Ладно тебе!… Расслабься!…

– Да я ничего, – пробормотал охранник, усаживаясь на переднее сидение. Сел, полез в карман, потом в другой, третий… – Эх, мать твою!… – взвыл, – Бумажник вытащили!…

– Вау! – и Малышев захлопал себя по карманам, вынул портмоне, рассмеялся, – Вот же дурочка…

Мелочь – долларов триста, что ли, да кое-какие рубли – из портмоне вытащили. А вот платиновую «VISA» и еще несколько карточек оставили – то ли не заметили, то ли не признали.

– Ладно! – веселился Малышев, – Потери за мой счет… А также ночные и сверхурочные… Считай, что мы с тобой заплатили за приключение…

Ваня улыбался, но кисло. Может, для шефа это и приключение. А Ваня вырос в такой вот коммуналке с такими вот девочками, и ночь сегодняшняя была для него насильственным возвращением в прошлое – гадкое и ненавистное…

…Ваня был уже отвезен домой и сладко спал, предоставив драгоценное тело «объекта» своему сменщику, когда освеженный душем и переодевшийся в чистое Малышев пил в своем кабинете кофе и готовился к новому рабочему дню.

Расписание рабочего дня лежало перед глазами:

10:00 – заседание комитета банка по управлению активами

11:00 – заседание кредитного комитета банка

12:00 – встреча с заместителем Ковшовым (планы выпуска облигаций администрации Пермской области)

12:30 – встреча с заместителем Бронниковым по новым предложениям генерального страховщика

14:00 – встреча рабочей группы «Развитие банковского сектора в Российской Федерации» при Правительстве

15:30 – совещание с зампредами по проекту размещения американских депозитарных расписок Магнитогорского металлургического комбината

16:30 – встреча с зампредправления Центрального банка

18:00 – отчет Службы безопасности

18:30 – отчет Правового департамента

19:00 – встреча с генеральным директором Магнитогорского меткомбината

20:00 – ужин с представителями «Дойче-банка»

Да… И никаких тебе радостей жизни…

Кстати о радостях… А куда это, спрашивается, подевалась та девица… Как ее… черт… Ну, та, из Стали и сплавов… Настя, Настя… Артемьева, да… Так и не позвонила до сих пор?… Странно…

Малышев немедленно вызвал секретаря, и та, наморщив лобик, припомнила, что был, кажется, неделю назад какой-то такой звонок… Но девушка вопрос у Сергею Константиновичу сформулировать затруднилась, стушевалась, и попрощалась поспешно… Сергей Константинович хочет, чтобы девушку разыскали?… Простите, как фамилия?… Да-да, я записала… Да, непременно найду. Когда вы хотите с ней встретиться?… Хорошо, Сергей Константинович, все будет сделано…

В это же, примерно, время старший товарищ Сергея Константиновича, Олег Старцев, только еще выезжал из Озерков по направлению к офису.

Зазвонил старцевский мобильный – на линии Шевелев.

– Такие новости, Олег Андреевич, – сообщил рыжий полковник, – Версию по участию Немченки в профсоюзном деле я проверил. Могу сказать твердо – он тут не при чем. Теперь, что касается Пупкова. Пупковская фабрика до конца года загружена заказами, заключены также контракты на следующий год. Мощностей у фабрики на Снежнинский заказ просто не хватит. Надо понимать, если кашу и Пупков заварил, то не из тех соображений, чтоб с «горкой» контракт заключать.

– От чистого сердца, значит, – пробормотал Старцев, – Что-то мне в это не верится, Георгий Петрович. Вы б поискали еще…

– Так точно, Олег Андреевич, – отозвался Шевелев, – сейчас проводим проверку ближайших к Пупкову людей. Я буду держать вас в курсе.

– Спасибо…

* * *

В это же время в Снежном

Ох, какой дует ветер!… Не ветер – ветрище, 25 метров в секунду, да с мокрым снегом, будто и не середина июня на дворе, а самое глухое предзимье. Оно и понятно: Енисей идет.

Енисей идет второй день, где-то вдалеке за городом грохочут несущиеся к северу льдины, сбиваются в кучи, встают на дыбы… Снизу по течению едва не образовался уже затор, эмчеэсники взрывали лед, чтобы не затопило к чертовой матери лепившиеся по берегам ветхие поселки.

Ветер и хлещущий мокрый снег в лицо – хоть вовсе из помещения не выходи. Алеша Симкин, тем не менее, распахивает окно и чуть не по пояс высовывается, пытаясь рассмотреть вдали и слева площадь перед Дворцом культуры. О! Понаехали!…

Площадь, обычно пустующая, заставлена автомобилями. Белые «волги» высших чинов Объедкома, разноцветные «жигули» и подержанные иномарочки профсоюзных боссов рангом пониже. Понаехали!…

Во Дворце культуры – конференция трудовых коллективов Снежнинской горной компании. Алым сукном затянутый концертный зал на восемьсот мест забит до отказа. Пахнет крепким рабочим потом и дорогим парфюмом, вчерашним пивом и сегодняшним луком, машинным маслом, дождем, табаком – мужиками пахнет. Дешевенькие свитера и засаленные пиджачишки посланцев трудовых коллективов, элегантные «тройки» и «пары» профсоюзных бонз.

Самый элегантный, конечно, председатель Объедкома Валерий Иванович Пупков. Щедро политый «Фарингейтом», в темно-сизом, цвета голубиного крыла, аглицком костюме, сидит Пупков в президиуме. Невообразимой синевой полыхает его галстук, ясным золотом сверкают в белоснежных манжетах запонки, брызжут разноцветные брильянтовые лучики с галстучного зажима и перстня на левой руке. Лицом же Пупков более всего походит на известного персонажа известного произведения М.А. Булгакова – на Полиграфа Полиграфыча Шарикова.

По правую руку от Пупкова сидит его дважды тезка и первый зам Валерий Иванович Ручкин. Одет поскромнее, без блещущих побрякушек, с добрым круглым лицом, не лишенным привлекательности. Пока Ручкин с озабоченным видом рисует на полях материалов конференции чертиков, пока Пупков смотрит в зал строгим шариковским взглядом, на трибуне млеет и мается очередной оратор.

Лицо оратора багрово. Огромными руками обняв жмущую в бедрах трибунку, склонившись к микрофону, он говорит:

– Я только что хочу сказать?… Я хочу сказать, что наболело же!… – правая рука оратора тянет вниз ворот толстого свитера, связанного тещей к дню защитника отечества, – Нельзя больше ждать. Потому что так жить, как мы живем… В то время, как они, плодами нашего труда…

– Правильно! – выкрикивают из зала, но как-то вяло выкрикивают, без задора – конференция длится третий час, и сменяющие друг друга ораторы, посланцы трудовых коллективов, все тянут одно и то же, и, поди, водка в буфете уже протухла на хрен, и пора уже эту тягомотину заканчивать.

– Просто вот поделиться хочется… – ноет оратор, – Чтобы вся общественность знала…

– Эй!… – строго стучит авторучкой по микрофону Пупков, – Давай по существу! Регламент!

– Ага… – теряется оратор, – по существу я… По существу – ну их к ядрене фене, буржуев московских! – вдруг находится он, – Пусть не думают!… Что мы молчать будем!… Даешь!… повышение оплаты нашего нелегкого!… но благородного труда!…

Зал взрывается аплодисментами, и лицо Пупкова светлеет – это он правильно сказал, понимает товарищ… Взглянув на часы (сноп золотых искр из-под обшлага), Пупков обращается к залу:

– Ну что?… Дальше прения?… Или переходим?…

– Переходим, переходим! – оживляется зал.

Собрав со стола бумаги, Пупков шествует к трибуне.

– Ну, – говорит он, – Решения. Голосовать. – и дальше произносит следующее, – По каждому, я думаю, не надо, вопросу, чего там, каждый знает, должны ознакомиться. Чего там, воду в ступе вокруг да около, будем целиком, потому что время, а нам незачем, мы понимаем. Значит, сразу с первого, и дальше целиком. До пятого, а шестой отдельно. Потому что шестой нуждается, мы же не можем с бухты-барахты, тут надо подумать об этом, не рубить с кондачка, а дальше с седьмого целиком. А цифры вы все уже, я думаю, и согласны, я думаю, потому что обсуждать тут вообще нечего, сами слышали, какая картина в коллективах складывается, надо соответственно, со всей ответственностью…

– Что это? – спрашивает тихонько юноша в шестом ряду, где сидит пресса, – Что это он несет, Александр Викторович?…

Александр Викторович, главный редактор телекомпании «Снежный город», человек опытный, хмыкает на вопрос журналиста-стажера:

– Не обращай внимания!…

– Надо помнить, – продолжает Пупков, и во рту его вспыхивает платиновая фикса, – что за нами люди, и мы не можем не думая, потому что ответственность, и если мы сегодня упустим, завтра наши дети, и о детях тоже надо подумать. Значит, голосуем целиком, вам выдали, кому не выдали возьмите, с первого по пятый и попрошу серьезно!…

Журналист-стажер в отчаянии. Три часа он сидит в этом зале, и три часа пытается понять – о чем?… О чем говорят эти люди, на каком таком языке?… И почему их в университете учат вещам бессмысленным и странным – английскому, французскому, старославянскому даже – а вот этому языку, такому, оказывается, нужному, не учат?…

– А как же потом писать?… – спрашивает стажер уныло, – Я же ничего не понимаю…

– А никто не понимает, – успокаивает его главред «Снежного города», – кроме самих профсоюзников. Это у них такой собственный внутрикорпоративный базар. Поток сознания. Потому после конференции возьмешь документы и поспрашаешь, вон, Ручкина – он тут единственный вменяемый человек.

– С первого по пятый! – провозглашает Пупков, – Кто «За»?… – и первым тянет вверх мандат участника конференции.

Большинством голосов принято.

… После окончания конференции начинающий репортер протискивается через спины коллег в кружок, где зампред Объедкома переводит результаты трехчасового действа на русский язык:

– Вы понимаете, – говорит он журналистам усталым голосом, – В настоящее время на предприятиях Снежнинской компании сложилась не совсем спокойная обстановка. Именно поэтому коллективы предприятий на сегодняшней конференции приняли решение обратиться к руководству СГК с рядом требований. Требования эти, как вы понимаете, подробно изложены в тексте обращения и вы с ними можете ознакомиться. Могу только сказать, что речь идет о повышении оплаты труда работникам СГК, о дотировании дополнительных медицинских услуг и тому подобного. Значит, главным решением конференции стало принятие обращение к руководству СГК. Обращение это будет передано генеральному директору компании уже сегодня. В случае, если не никаких мер по этому предложению Адольф Тарасович не предпримет, семнадцатого июля состоится предупредительная забастовка в одном из ключевых цехов компании…

– Отчего это все профсоюзники такие неприятные люди? – спрашивает молодой стажер, поспешая за мудрым Александром Викторовичем к выходу из ДК, – Ни одной умной, располагающей физиономии… Ну, разве что, за исключением этого Ручкина…

– Юноша, – отвечает мудрый Александр Викторович, – Понять это несложно. Умные люди делают профессиональную карьеру – становятся из простых рабочих бригадирами, мастерами, начальниками смены и так далее. В профсоюзники же выходят самые обиженные – и самые горластые. Их жизненное кредо – требовать дополнительных благ. У людей с таким жизненным кредо редко бывают приятные лица…

Они выходят на улицу. Ветер набрасывается на них, треплет кожаный плащ главреда и тонкую курточку стажера. Следом за телевизионщиком оператор тащит двадцатикилограммовый кофр с «бетакамом» и тяжеленную треногу.

– Ручкин, значит, исключение из правил, – бормочет стажер, стирая с лица мокрый снег.

– Только в смысле владения русским, – остужает юношеский пыл старший коллега, – В остальном, уверяю вас, он просто один из них, такой же, как прочие. Вас подвезти? – они подходят к голубому «уазику» с надписью «Снежный город».

– Благодарю вас, я добегу, тут близко, – улыбается юноша.

И, подняв плечи, пряча лицо в высокий воротник куртки, спешит прочь.

* * *

15.06.2000, Информационное агентство «Снежный». Ледоход в Снежном завершается без потерь.

Ледоход в Снежном завершается без потерь. В отличии от прошлых лет, когда в период паводка Енисей затапливал прибрежные поселки, в этом году серьезных разрушений от половодья удалось избежать – помогли предпринятые окружным управлением МЧС меры. Об этом рассказал на сегодняшней пресс-конференции губернатор Нганасанского округа Александр Денисов.

Кроме того, как заявил Денисов, в 2000 году высокая вода впервые не затопит и не разрушит портовую технику: в этом году вся портовая техника была переведена с рельсового хода на обычный, колесный. Для того, чтобы вывести краны и другие портовые агрегаты из зоны затопления понадобилось всего несколько часов. Столько же времени понадобиться, чтобы при сходе воды вернуть их на место и подготовить порт к началу работы, заявил губернатор.