Текст книги "Путь к смерти. Жить до конца"

Автор книги: Виктор Зорза

Соавторы: Розмари Зорза
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Местные органы здравоохранения отвечают за укомплектование хосписа медицинским персоналом и оплачивают его текущие расходы. Администрация хосписа действует в рамках отношений, установившихся между Национальным обществом помощи больным раком и местными властями, поэтому дежурный врач имеет право действовать самостоятельно, иногда вопреки общепринятой практике.

Объяснения мужа успокоили Розмари, она немного передохнула. Но тут возникли новые трудности.

Поздно вечером Джейн понадобилась утка. В лучшие времена сосуд, который принесла районная медсестра, очень бы их всех рассмешил. То была большая высокая конструкция, и на сиденье готическим шрифтом было написано, что для удобства больного края лучше покрыть теплой фланелью. Современную утку можно подсунуть под лежачего больного, но тут Джейн должна была сесть прямо. Мать и отец с трудом усадили дочь. Каждое движение причиняло ей боль. Она неловко сидела, опираясь на плечи родителей, лицо ее искажала мука.

– Ничего не получается, мама.

Дочь тужилась, но зря, и мы уложили ее обратно. Потом, видя, что она страдает от распиравшей ее жидкости, мы попытались еще раз. Теперь Виктор подставил спину, чтобы Джейн могла на нее опереться, не стремясь изо всех сил сидеть прямо. Виктору очень хотелось помочь дочери, но он знал, что каждым движением причиняет ей страдания.

Джейн кричала от боли и отчаяния и просила поскорее уложить ее снова в постель.

Только теперь Розмари окончательно поняла, что ухаживать за дочерью квалифицированно очень трудно. Каждое прикосновение отзывается в ней болью. И они не могут ловко ее поднимать и сажать.

Сейчас следовало немедленно освободить мочевой пузырь больной, дочь начала паниковать.

Доктора Салливана дома не оказалось – он отправился этим вечером на собрание. Джейн собралась с силами.

– Давайте попробуем еще раз.

И чудо свершилось. Измотанные, мы стали устраиваться на ночь.

Джейн уже не могла сама нажать кнопку звонка. Ей помогала только чья-то рука, подложенная снизу. Рука здорового человека – неважно кого – вливала в нее животворное тепло человеческого прикосновения, так для нее необходимого.

Розмари постелила себе в комнате дочери. Джейн дали на ночь снотворного. Собрались засыпать.

В дверь просунулась голова Виктора.

– Ты спишь, Джейн?

– Почти.

– Тут доктор. Спрашивает, как ты?

– Ну и человек! Скажи, я в порядке. Через несколько минут отец вернулся.

– Говорит, будет лучше спать, узнав, как ты себя чувствуешь.

– По-моему, я тоже.

Наутро боли усилились. Пришла районная медсестра, собираясь вымыть больную, но смогла лишь губкой освежить Джейн лицо. Узнав про недавние мучения, медсестра уверенно сказала:

– Об этом, милочка, не беспокойтесь. В хосписе вам дадут катетер. Введут тоненькую трубочку, и жидкость будет по ней стекать, и это совсем не больно.

Ровно в девять появился доктор Салливан и сделал Джейн инъекцию, чтобы она смогла безболезненно добраться до хосписа. Он принес Джейн пузырек с лекарством.

– Пей, когда надо, по одной-две ложки.

Теперь уже доктору не надо было спешить. Он присел к Джейн на кровать, и она отдала ему свой прощальный подарок. Она – да и мы – попыталась поблагодарить доктора за все-все, но мы не могли выразить свои чувства словами – так много сделал для нас этот человек.

Розмари еще раз хотела убедиться, что отправляться в хоспис непременно надо.

– Ты ведь хочешь туда? – склонилась мать к лицу дочери. Джейн даже слово сказать уже не могла. – Мы же не отправляем тебя туда насильно.

– Ничего другого не остается. Я больше так не могу… – голос Джейн замер в тишине.

Шел уже десятый час, а машина за Джейн все не приезжала. Мы начали волноваться, но дочь вела себя спокойно. Она лежала безучастная ко всему и лишь изредка просила дать ей ложку лекарства. Время тянулось медленно. Напряжение среди нас росло, мы видели, что Джейн как бы переходит в другой мир. Боли мучили ее, но она не страшилась предстоящего. Говорить она не могла и не хотела, чтобы ее беспокоили разговорами. Тихо лежала и смотрела в потолок.

Наконец у калитки хлопнула дверца машины, прибежал Ричард и крикнул:

– Приехали!

Когда санитары, завернув Джейн в красное одеяло, осторожно несли ее вниз по крутой дорожке в машину, молодой санитар нервничал – видно, дело было для него новое. Вокруг пели птицы, но дочь их уже вряд ли слышала. Всего неделю назад, вернувшись из больницы, она сама спускалась по этой дорожке.

Что думает отец, когда его двадцатипятилетнюю дочь уносят из дома навстречу смерти? Что дочь больше никогда не увидит своего дома, но в хосписе ей будет лучше. А мать? Мать думала: вот и настала эта самая страшная минута, – и ее переполняло чувство бессилия: она не смогла защитить свое дитя, которое родила и столько лет растила.

Переезд в машине оказался кошмаром. Каждый толчок казался Джейн острым ножом, который вонзали все глубже. Молодой санитар вел автомобиль очень осторожно, совсем медленно. Санитар постарше стоял в ногах больной и просил ехать еще осторожнее. Он пытался отвлечь больную непринужденным разговором. Но на лице его проступало сострадание и безнадежность.

Окружающая природа была резким контрастом нашей боли и страху. Раньше она бы Джейн порадовала. На полях лежало свежескошенное сено, в низинах прятались деревушки. Вдоль дороги на откосах цвели маргаритки. Мы проехали мимо старого дома – к дымоходу было прикреплено колесо от повозки. В этом коттедже, подумалось Розмари, люди доживали до старости и здесь умирали, а Джейн никогда не станет старой…

Сначала мы не спешили, но действие инъекции кончалось. Шофер решил ехать побыстрее, и остаток пути превратился для Джейн в настоящую пытку. Когда мы наконец достигли цели, старший санитар сказал:

– Сейчас посмотрим, как там, – и исчез.

В наступившей тишине Джейн четко проговорила:

– Еще одна проклятая больница.

Мужчины вернулись обратно очень быстро.

– Вы, должно быть, человек особый. Постель для вас готова, двери распахнуты, и никакой канители!

В ответ Джейн попыталась улыбнуться.

Мы стояли перед низким, современным, без претензий зданием. Оно располагалось в тихом месте, на самом краю больничной территории, вблизи полей и лесов. Подъезжали сюда только машины хосписа. Неподалеку виднелись домики, построенные во время второй мировой войны. Теперь в них располагались клиники и конторы – каждую обозначала табличка. Все окна хосписа были обращены к зеленеющим полям и деревьям. Казалось, он жил сам по себе, вдали от больничной суеты.

К двери вело несколько ступеней. Быстро, ловко, без лишних движений санитары вкатили в дверь носилки, на которых лежала Джейн. Кошмарный переезд кончился.

Глава 9

Молодая женщина, улыбаясь, встретила нас в холле хосписа.

– Хелло, – сказала она, – меня зовут Элизабет Джонс, я медсестра. Встречаю вас, чтобы устроить Джейн в палате.

Два санитара покатили носилки на колесиках по ковру уютного коридора. Сестра Элизабет шла рядом с Джейн, разговаривая с ней, стараясь, чтобы она чувствовала себя как дома. «Эта же сестра встречала нас вчера», – прошептал Виктор на ухо жене.

Ричард и Арлок поспешили нам навстречу. Они приехали раньше, чтобы подготовить комнату Джейн.

– Думали, что вас не дождемся, вы ехали так долго, – воскликнул Арлок. – А мы уже осмотрелись. Здесь так здорово!

– Хелло, – это появилась еще одна медсестра – высокая, энергичная, с приветливой улыбкой на лице. – Меня зовут Патриция. Не хотите ли кофе, а может, предпочитаете чего-нибудь покрепче после долгой дороги?

Итак, все устраивалось. Мы прибыли в хоспис, нас здесь ждали и даже, кажется, радовались нам. Конечно, физическая боль все еще угнетала, но мы уже не были с ней один на один. Усталые, мы опустились в кресла в холле.

– Не поможете ли мне заполнить анкетку Джейн? – спросила секретарь хосписа, садясь рядом с Розмари. Впервые в жизни нашей дочери не она отвечала на вопросы, касающиеся ее самой. Розмари задумалась над вопросом: «Религия?» Потом ответила так, как это сделала бы Джейн:

– Неверующая.

Розмари вспомнила время, когда Джейн удаляли первую опухоль – маленький шарик на ноге. Вспомнила, как Джейн разозлилась и расстроилась, когда регистраторша рявкнула, что девушка, не верящая в бога, не имеет права быть учительницей.

Джейн, вытирая слезы гнева, сказала, что таким типам, как эта регистраторша, нельзя доверять работу с людьми. Розмари пронзила страшная мысль: вдруг здесь откажутся принять атеистку? Однако секретарша промолчала.

Моральная атмосфера в хосписе была очень теплой, почти домашней. Мы подумали, что здесь скорее чувствуешь себя в гостях у друзей, чем в «учреждении». В палате все было готово для Джейн. Санитар принес вазу с цветами и поставил так, чтобы больная могла любоваться ими, не поворачивая головы. Он сказал, что ее глазам будет на чем отдохнуть. Сказал позже, когда мы уже познакомились получше.

– Ну вот, это ваше новое жилье, – сказала сестра Элизабет. – Сейчас позову кого-нибудь, кто поможет уложить вас в постель.

И вернулась через несколько минут с Эмили, тоже медсестрой. Вместе с мужчинами со «скорой» они бережно перенесли Джейн на кровать.

– Какая красивая у вас шаль, Джейн, такие приятные цвета, – сказала Элизабет, поглаживая связанную крючком шерстяную вещь, которую девушка надевала много раз в той, более веселой жизни.

Сделав над собой усилие, Джейн ответила:

– Я связала ее сама. Сто лет тому назад.

– А сейчас я вам сделаю укольчик против боли, – продолжала Элизабет, – маленький укусик, и боль начнет стихать. Ну как, почувствовали?

– Почти нет, – ответила Джейн.

–Сейчас скажу другой медсестре, чтобы вставила вам катетер. Больше не будете беспокоиться насчет судна. А потом мы вернемся, чтобы устроить вас поудобнее.

–Спасибо, спасибо. – Джейн закрыла глаза, думая с облегчением, что полный мочевой пузырь перестанет ее мучить.

Элизабет и Эмили, обе опытные и высококвалифицированные медсестры, считали, что острую боль, терзающую Джейн, удастся снять довольно быстро. Если пройтись по разным стадиям боли, начиная от слабой, переходящей в среднюю, сильную, очень сильную и потом – всепоглощающую, то сейчас она достигла последней стадии. Для Джейн все ее существо было сплошной болью.

Окружающие видели, что смертный час ее близок, но они знали, что с молодым пациентом сложнее: ему часто труднее приспосабливаться к процессу умирания, поэтому Джейн и поместили в отдельную палату. Молодому прощаться с жизнью гораздо труднее, ему нужно оставаться наедине с собой, а то и поговорить с родными и друзьями.

Доктор Меррей предупредил обеих медсестер, что Джейн, очень возможно, окажется тяжелой пациенткой. Что ее нужно как можно меньше поворачивать и перемещать. Устраивая Джейн поудобнее в кровати, они старались разглядеть, нет ли у нее пролежней, сыпи, что обычно мешает лежачим больным.

В то же время они пытались учесть ее физическую и умственную реакцию на каждое движение тела и на слова, обращенные к ней. Они старались узнать ее как можно скорее и лучше. Чем раскованнее она будет, чем больше станет им доверять, тем эффективнее будет их помощь.

Девушку помыли с максимальной осторожностью. Потом медсестры стали искать самую удобную позу для ее рук, ног и спины. Боль, которую она испытывала, они назвали лежащей на поверхности, т.е. такой, которая усиливается от малейшего прикосновения – в отличие от боли глубокой, таящейся в костях и усиливающейся при движении. Некоторые виды боли можно облегчить тем, что пациента кладут на наполненный водой матрас или на сетку. Но сестры решили, что Джейн не станет легче от этого. Они хлопотали около нее минут десять, прежде чем нашли удобную позу, которая удовлетворила их, а главное – Джейн. Дочь отдыхала, сидя как бы в гнезде из подушек, благодарная за облегчение от болей.

Элизабет взяла со стула яркую шаль. «Не расстелить ли ее по кровати? Она так украсит комнату!» Она подождала ответа Джейн. И лишь когда та согласилась, обе сестры расправили шаль так, что ее яркие краски закрыли белую простыню. Надо было убедить Джейн, что ею не командуют, что она хозяйка положения. «А что, если накинуть платочек, который привез ваш брат, вам на плечи? – спросила Эмили. – Сегодня прохладно, для июня даже холодно». Она нежно опустила полушалок на плечи Джейн, зная, что для нее всякое прикосновение болезненно (хотя пациенты обычно ценят ласку).

Пока они так непринужденно, казалось бы, болтали, медсестры изучали реакцию Джейн, чтобы узнать, нужна ли ей помощь больничного психолога. И решили, что не нужна. Если бы Джейн узнала об этом, она была бы довольна, так как за несколько прошедших недель она стала бояться за свой рассудок.

В палату вошел худой, слегка сутулый пожилой человек со сдержанными манерами. Это был доктор Браун. Старший консультант, доктор Меррей, весь день отсутствовал. Джейн была обеспокоена этим, так как считала, что другой врач, Дугал Браун, обследовал ее довольно поверхностно. (Позже мы узнали, что он не хотел причинять ей лишние страдания, обследуя более подробно. Он не часто видел пациентов, настолько уязвимых, и поэтому едва к ней прикасался.) Доктор Браун обследовал Джейн более тщательно, но не сразу, сначала он хотел только успокоить ее своим визитом. Однако пока что ее все раздражало.

– Вы можете прекратить эту боль? – спрашивала она. – Можете вы что-нибудь сделать?

Доктор Браун не хотел врать. «Мы сделаем все, что в наших силах», – ответил он.

Джейн отчаянно хотела убедиться в том, что помощь возможна. Но в это было трудно поверить, пока боль не ослабевала. Доктор Браун уже сделал инъекцию морфия, но она не помогла.

Мы сидели около Джейн по очереди. Вошла Патриция, высокая медсестра, встретившая нас в холле. Ее здоровье и жизнерадостность, казалось, заполнили собой всю палату.

– Хелло! – воскликнула она. Джейн слегка поморщилась. – Чем я могу помочь? Специально пришла узнать.

Ответил Виктор, остро почувствовавший реакцию дочери на ее появление.

– Знаете, самое главное для Джейн – это настоящая вегетарианская пища. Она не ест ни яиц, ни рыбу. А запас белков пополняет за счет фасоли и сыра.

– Мы умеем соблюдать любую диету, – сказала Патриция.

– А вот в других больницах питание ей не нравилось.

С постели послышалось недовольное бормотание:

– Вечно сыр и салат…

– Я позабочусь об этом. Позвоню на кухню прямо сейчас. – Патриция вышла.

– Спасибо, папа, что ты от нее избавился. Ее голос пронзает мне мозги. А боль все не утихает. Ты не можешь им сказать?

Выйдя из палаты, Виктор нашел Патрицию. Ее улыбка была доброй и лучезарной. Ее, правда, предупредили, что вечер будет нелегким. Как правило, новые пациенты долго не могут устроиться на новом месте и капризничают.

– Я позвоню на кухню, – повторила она успокаивающе.

– Нет, нет, – голос Виктора был нервным. – Есть вещь поважнее. Найдите сестру: Джейн нужна еще одна инъекция.

Патриция и сама имела полное право делать уколы, но сказала спокойно:

– Хорошо, я найду сестру.

Потом, открыв журнал, где регистрировались уколы, пришла в ужас от увиденного. Дозы, которые Джейн получила с момента появления в хосписе, превышали все возможные нормы. Патриция не могла взять на себя такую ответственность. Но Элизабет, которой она сказала о просьбе Джейн, ответила:

– Не волнуйся, Пэт. Я все устрою.

Пока Элизабет делала укол, она рассказала Джейн кое-что о хосписе. Девушка призналась, как одиноко ей бывало в других больницах. А здесь, заверила ее Элизабет, ей всегда будет с кем поговорить, как только она этого захочет. Еще Джейн волновало то, что она не сможет вызвать медсестру: боль в руке не позволяет ей дотянуться до звонка. Элизабет пристроила кнопку звонка поближе, свесив ее прямо над головой пациентки. И все же Джейн считала, что не сможет дотянуться. «Я не смогу это достать», – повторяла она мрачно. Позже мы узнали, что ей просто было тяжело оставаться одной.

Когда Патриция вернулась в палату, Виктор держал в руке стакан с молоком, помогая дочери пить.

– Давайте я помогу, – предложила сестра.

– Нет, – резко ответил он, стараясь защитить дочь от сестры, которую она как будто бы невзлюбила. – Джейн любит, когда я сам ей помогаю.

И снова Патриции пришлось отступить.

– Я только что звонила на кухню. Для Джейн будет подобрана диета.

Виктор перебил ее:

– Мы можем пойти в магазин, ее друзья тоже помогут купить все, что она хочет. Бобы, например. Есть у вас на кухне бобы? Она обязательно должна их получать. Именно бобы.

– Я узнаю. – Патриция ускользнула в комнату для сестер и сняла трубку. На этот раз из кухни ответили не так вежливо, как в первый раз. Снова появился Виктор.

– Боли у Джейн не проходят, – сказал он тоном обвинителя. – Вы не можете вколоть еще что-нибудь?

– Но инъекция еще не сработала. Подождите хотя бы полчаса.

Для отца полчаса означало целую вечность. К счастью, подоспела помощь. В палату к Джейн вошла маленькая, полненькая, немолодая медсестра, темноволосая, со смуглым лицом и очень черными глазами.

– Хелло, Джейн, меня зовут Адела, – сказала она с легким акцентом. – Как самочувствие?

Джейн улыбнулась в ответ, потому что ей понравился сам звук голоса Аделы. Та умела обращаться с пациентами как со старыми, близкими друзьями. Эта теплота вызывала ответную реакцию. Две женщины разговорились, держась за руки.

– У тебя во рту пересохло, дорогая, – сказала Адела. – Я освежу его, не возражаешь?

Окунув тампон в розовую жидкость, она осторожно несколько раз провела им между губами Джейн. За долгие месяцы болезни во рту у Джейн часто пересыхало, иногда был неприятный привкус, но никто ей в этом еще не помогал. Розмари, сидевшая рядом с дочерью, подумала: а ведь как это просто. Процедура доставляла Джейн явное удовольствие. Влажным бинтиком Адела освежила всю полость рта Джейн.

– Ну как? – спросила она. – Порядок?

– Восхитительно, – ответила та. – Чисто, свежо. Спасибо, Адела.

Наблюдавшая сцену Патриция считала, что Адела делает не совсем так, но промолчала. Медсестры хосписа щадят как чувства друг друга, так и чувства пациентов. Она только спросила:

– Тебе помочь?

Для Виктора, считавшего своим долгом оберегать дочь от Патриции, это был сигнал беды. Он не позволил Патриции подойти к кровати, почти отодвинул ее.

– Джейн хочет, чтобы это сделала Адела.

Патриция ушла к столу дежурной медсестры, теперь уже не сомневаясь во враждебности Виктора. «Почему этот человек так жутко ко мне относится?» – думала она. Видимо, очень волнуется за дочь. Набирая в шприц валиум, чтобы вколоть его Джейн, она сказала Эмили:

– По-моему, Джейн нужно не валиум вкалывать, а дать ей отдохнуть от собственного отца.

Уже в палате, проходя мимо Виктора, она едва сдержалась, чтобы не вонзить в него шприц (позже она сама со смехом рассказала об этом).

Узнав о тяжелом состоянии Джейн, Эмили стала думать, как ей помочь. Непрерывная толчея в палате больного создает атмосферу кризиса. Больного только сбивают с толку все новые и новые лица. Поэтому медсестры, в которых нет особой необходимости, появляются постепенно, одна за другой. Эмили чувствовала себя виноватой: боли не отпускали, а ведь прошло уже несколько часов. Это казалось поражением.

К пяти часам вечера Джейн пришла в отчаяние. Она отказывалась глотать лекарства. Доктор Браун и Элизабет стояли у кровати, беспомощно глядя, как она выплевывает микстуру.

– Это не поможет, – кричала она сердито. – Не буду глотать. Дайте мне то, что было раньше! – Она говорила о том лекарстве, которое облегчило ей боли во время переезда.

– Но это та самая микстура, вы привезли ее с собой, – уверяла ее Элизабет. Ее забота, желание подбодрить не доходили до Джейн, и она горько плакала.

– Нет, не та, не та, – повторяла она, стараясь отвернуться, но боль в шее не позволяла это сделать. – Я хочу домой. Мне так больно, эта боль не уходит… Я ненавижу ваш хоспис…

– Подождите-ка, – сказал доктор Браун, – я принесу флакончик, и вы убедитесь, что это та самая микстура.

Он ушел и принес бутылочку с прозрачной жидкостью и пустую мензурку. Налив дозу, он предложил ее Джейн. На сей раз она выпила без звука.

Микстура не помогла. Доктор Браун, не очень опытный в работе хосписов, дал Джейн столько морфия, сколько считал безопасным, и даже это было большой дозой. Элизабет, сестра с многолетним стажем, считала, что Джейн надо было дать еще большую дозу с самого начала.

Позже и другие согласились с этим и честно признались нам, что допустили ошибку.

В этот первый вечер комната Джейн была настоящей больничной палатой. Окна были зашторены, но ни полумрак, ни валиум, ни другие болеутоляющие средства не помогали. Девушка не могла заснуть. Адела, которая ей нравилась и которой она доверяла, – ушла, закончив дежурство, Элизабет тоже ушла. Теперь Патриция взяла все в свои руки. Доктор Меррей, вчера внушивший Виктору такую надежду, пока еще не появился. Мать, брат и племянник вернулись в Дэри-коттедж на ночь, оставив отца наедине с Джейн.

Виктор чувствовал себя неуверенно и нервно. Неужели снова одно из тех бесконечных дежурств, когда он ждал врачей, а они не появлялись, а если и появлялись, то проносились мимо с очень занятым видом, бросая на ходу слова утешения – чаще всего бессмысленные?

Джейн беспокойно зашевелилась. Потом открыла глаза и сказала сердито:

– Мне хотелось бы заснуть. Этот твой врач – он когда-нибудь явится?

Отец подумал, что, видимо, зря вселил в дочь слишком большие надежды на доктора Меррея и этот хоспис. Ее раздражение не проходит. Мы убедили ее, что этот врач спасет ее от боли, но где же он сейчас, когда он так нужен? Ее охватила злость из-за бессмысленного переезда. Как правило, пациенты стараются не показывать своей злости врачу, от которого зависит их выздоровление, но, видно, его дочери уже все равно.

Виктор предпочел бы, чтобы дочь избрала его в качестве мишени, поскольку ей явно был нужен болеотвлекающий объект. Тихие разговоры, полные взаимопонимания, которые они вели дома, давно прошли. Во что бы то ни стало надо дать ей передышку от боли, снова овладевшей всем ее существом. Джейн должна умереть спокойно, в этом смысл переезда в хоспис.

Скоро, сказал он дочери, все будет не хуже, чем было дома, и даже лучше. Он говорил тихо, стараясь убедить. У нас с тобой еще столько разговоров впереди, столько воспоминаний. Но Джейн не желала разговаривать. Она злобно посмотрела на отца:

– Опять болтовня, болтовня… Куда она нас заведет? Если бы они могли снять эту боль! Неужели не могут? Неужели не могут?

Нужно немножко потерпеть, убеждал ее отец. Медики будут пробовать разные средства, прежде чем найдут, что ей помогает. Но Джейн уже устала от этих заверений. А боль была реальностью. Она была в ней, и, хотя Джейн гнала мысль о смерти, ее тень омрачала все вокруг.

– Который час?

– Наверное, скоро семь. Точно не знаю.

– Ты когда уйдешь домой?

Отец испуганно посмотрел на дочь: она хочет от него избавиться? Опять уходит в себя?

– А как ты хочешь, Джейн?

– Ты сказал, что здесь будут обо мне заботиться. Не сомневаюсь. И сказал, что можешь навещать меня в любое время, здесь нет часов свиданий. – Дочь говорила медленно, словно обдумывая каждое слово. – Здесь к родственникам хорошо относятся, не то что в больницах, правда?

– Да, Джейн, ты сама можешь назначить часы посещений. – Виктор вспомнил, как она прогнала их из больницы.

– А сидеть можно сколько захочешь?

– Да хоть весь день.

– А ночь? – Теперь он понял, куда она клонит. – Эти ночи, такие длинные, такие страшные. Еще эти мысли, эти кошмары. Мне иногда бывало так страшно, когда лежишь совсем одна. – Она заговорила быстрее. – Я не хочу оставаться одна. Обещай, что я не останусь. Обещай!

– Джейн, мы не оставим тебя, не оставим, – твердил отец, склоняясь к ее лицу. Может, она и не хотела говорить о смерти, не хотела говорить сейчас или с ним, но ясно было, что она о ней думает.

– Мне сказали, что один из нас всегда может остаться. Здесь даже есть комната для родственников. Вот прямо сейчас пойду и проверю.

– Нет, папа, не уходи. Начинаются кошмары, не бросай меня.

– Как, никогда-никогда? – Он с улыбкой процитировал слова из оперетты Гилберта и Сулливана, ставшие семейной шуткой.

– Да, никогда, – ответила дочь быстро, и в глазах ее отец увидел страх.

Он нежно взял руку дочери и почувствовал, как она холодна. Как ему хотелось передать частицу своего тепла дочери. И отец торжественно поклялся:

– Ты никогда не будешь одна. Я или мама всегда будем рядом с тобой. Или Ричард, пока он в Англии, или Арлок. Если нам понадобится отойти, мы попросим медсестру посидеть с тобой, пока не вернемся.

Эти слова успокоили Джейн. Но боль не утихала.

Поскольку дочь ясно дала понять, что хочет, чтобы отец спал в ее комнате, а не в гостевой, Виктор спросил Патрицию, как это можно устроить. Я узнаю, ответила та. Придется найти для него коечку, которая бы поместилась в маленькой комнатке. Патриция не хотела затевать перестановку, не убедившись, что это желание именно дочери, а не чересчур заботливого отца.

С того дня Джейн ни разу не оставалась одна и могла спокойно предаваться своим мыслям. Больше всего ее страшили физическое одиночество, неожиданный кризис, в котором вдруг окажется ее организм, необходимость в срочной помощи, которую будет некому оказать. А уверенность в том, что кто-то всегда с ней, способствовала душевному равновесию. В эту ночь она, казалось, успокоилась. Пока боль не появилась снова.

– Разве еще не пора мне принять что-нибудь? Боль усиливается.

– Пойду поищу медсестру, – сказал Виктор. Но в коридоре никого не было. Надо ли ему идти разыскивать медсестру, поклявшись, что он никогда не оставит дочь одну?

– Может, нажмем кнопку твоего звонка?

– Не надо, папа, – сказала Джейн, слегка раздражаясь. – Вполне можешь пойти сам и найти медсестру. Зачем трезвонить? У них и так хватает дел.

Виктор нашел Патрицию у шкафа с медикаментами. Она старательно, по каплям отмеривала молочного цвета жидкость в стакан. Не желая ей мешать, Виктор огляделся, но никого больше не было. И тогда он сказал:

– У Джейн страшные боли. Неужели ничего нельзя сделать?

– Но ведь она только что приняла лекарство. Надо дать ему время подействовать. – Патриция взглянула на отца и, видя, как он встревожен, добавила: – Я подойду через минуту.

Когда сестра вошла в комнату, Джейн лежала с полузакрытыми глазами, притворяясь спящей. Она не хотела говорить с Патрицией и вообще ее замечать. Сестра подошла вплотную к кровати, изучила лицо Джейн, кажущееся спокойным, и улыбнулась ободряюще отцу. Едва она вышла, Джейн сразу открыла глаза.

– Почему она ничего не сделала?

Виктор снова отправился искать Патрицию, но ее нигде не было. Из комнаты сестер доносились тихие голоса. Он остановился у двери, узнал голос Патриции и поднес было руку к двери, чтобы постучать. Но передумал.

– Слава богу, что вы приехали, – говорила Патриция. – Джейн все не может успокоиться, и отец ее ужасно нервничает. Мы уже дали ей все, что предписал Дугал, но отец не верит, что боль утихла.

Виктор бегом бросился к дочери.

– Он приехал, Джейн, – почти выкрикнул он. – Доктор Меррей уже здесь!

Пока доктор Меррей говорил с Джейн, отец ждал в коридоре; нервы его были напряжены. Довольно долго пришлось ждать, пока врач вышел. Он был спокоен и сосредоточен, и в этот момент больше походил на священника, чем на врача. Высокий, угловатый, он шел впереди Виктора к комнате медсестер, которая сейчас была пуста. Движения его были свободны, говорил он медленно, обдумывая каждое слово. Казалось, для него сейчас самое главное – успокоить отца.

– Я долго говорил с Джейн, у нее дела плохи, но я обещал, что мы постараемся ей помочь. Состояние у нее почти такое же, как и раньше, но «скорая помощь» ее растрясла, и ей стало хуже.

– Да, но это было в полдень! А сейчас уже семь часов!

– Согласен, к этому времени мы должны были бы заглушить боль, но это не всегда легко сделать. В такой ситуации пациент нервничает все больше и больше, а это усиливает боль.

Дальше он объяснил, что здесь действует сложный механизм: прямая связь между нервным напряжением и физической болью. Страх и ожидание боли могут намного усилить страдания.

– Я сказал Джейн, что дам ей сильное лекарство, которое поможет уснуть, и загляну позже. Она хочет, чтобы вы остались на ночь, и я с удовольствием разрешаю, потому что ваше присутствие – это лучшее лекарство.

Виктор вдруг испугался: Джейн лежит одна, стало быть, он снова нарушил свое обещание.

– Я должен вернуться к ней, – это прозвучало почти резко. Он мог поговорить с врачом и позже.

Несмотря на весь диаморфин (т.е. героин), который она получила по распоряжению доктора Меррея, боли Джейн не утихли, а усилились. Виктор знал, что слишком большая доза диаморфина «нарушит респирацию», как было сказано в одной медицинской книге. Джейн перестанет дышать. А может, это и к лучшему, подумал он, она уже достаточно настрадалась. Но это плохой путь к смерти – в мучениях и гневе. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным.

Патриция тоже была обеспокоена, но она по крайней мере могла снять камень со своей души, разговаривая с другой медсестрой. Это была Джулия, старшая медсестра, которая принимала ночное дежурство и хотела знать обстановку.

– У нас, видимо, будут трудности не столько из-за Джейн, сколько из-за ее семьи, – сказала Патриция. – Ее отец без конца сюда приходит и спрашивает, где медсестра. Как будто я – не медсестра.

– Может быть, он думает, что у нас все как в обычной больнице, где только старшая медсестра имеет право принимать решения. Родственникам понадобится время, чтобы понять разницу.

– Я вижу, отец не находит себе места. А ведь нам нужна помощь родных, чтобы ухаживать за Джейн как следует.

Джулия внимательно просмотрела карту назначений, из которой было видно, что дозы все время увеличивали. Она поняла, почему отец девушки так волнуется.

– Если бы можно было убрать ее родственников хоть на несколько часов, – продолжала Патриция. – Ты же знаешь, какой спектакль иногда больные устраивают специально для них. Я вошла, а Джейн шевельнула рукой и скорчила гримасу. Не от боли, просто руку отлежала. А отец тут же говорит: «Вот видите, ей больно. Нужен укол».

– А ты Дэвиду сказала? – Она имела в виду доктора Меррея. Персонал хосписа называл друг друга по именам.

– Да. Он ответил: «Я понимаю, что происходит».

– Он нас предупреждал, что будут проблемы. Прежде чем стать учительницей, Джейн изучала социальные науки, и отец ее говорил Дэвиду, что она терпеть не может деспотизма. В другой больнице она здорово ссорилась с некоторыми врачами. Дэвид сказал: мы должны быть готовы к ее раздражительности.