Текст книги "День свершений"

Автор книги: Виктор Жилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

БРУНО

Вот уж не думал, что цел останусь!.. Очухался в каком-то фургоне трясучем. Лежу пластом, морда на грязных досках, а перед носом сапожищи солдатские. Дух от них – не передать! – видимо, от этой вони я и очнулся. Меж сапог приклады винтовочные приплясывают. Пол вверх-вниз ухает, трясет, мотор надрывается – везут куда-то!..

Чувствующие шевельнуться, спеленали по рукам-ногам, как колоду. Голова трещит, во рту горечь соленая, губ не разлепить. В общем, чисто разделали, чертово семя…

Ну, кое-как приподнял башку, оглядываюсь. Крытый брезентом фургон; из заляпанных окошечек – розоватый свет, рассвело, значит; вдоль обоих бортов – солдатня на скамьях. Десятка два, все в пятнистых робах, на плечах – черные кружки, знак ночной сферы. Черносферцы! Морды чугунные, на меня – ноль внимания. Дальше, ближе к кабине – Бруно с Лотой вповалку, как и я – связаны.

Скрипнул я зубами такая злость взяла! Решился, называется! Послушался этого долбака психованного. Вот, значит, в чем их великий план заключался: чтобы кругачи их сами в столицу доставили! С музыкой!..

Это уж точно – даже с плясками. До упаду! Живого места не оставили, сволочи! Это же надо догадаться: добровольно кругачам в плен?! – Но я-то хорош, поддался, не остановил, ну прямо затмение нашло, честное слово…

Тут швырять-трясти перестало, на ровную дорогу выбрались, шофер газу наддал. Значит, точно – в столицу везут!

В фургоне посветлело. Пригляделся я к солдатам, что ближе сидели ох, и рожи, один к одному, под стать Бруно! Черт знает, где их выращивают – амбал на амбале, от таких не уйдешь. Сидят истуканами, пялятся куда-то в брезент – земки стеклянные. Пьяные они все, что ли?..

Через некоторое время – тормозим. Снаружи голоса, крики. Брезент сзади откинулся, какой-то тип в офицерской форме в кузов заглядывает. Глянул, рукой машет? – «Пропустить!..» В столицу въезжаем, значит.

Ну, едем дальше. Вдруг, чувствую, кто-то меня со спины за веревки дергает. Изворачиваюсь: Бруно! Мать честная, сидит на полу и ножом мне веревки режет. Глянул я на солдата – хоть бы один бровью повел, будто не видят! А из глубины мне Лота рукой машет, она уже у окошка стоит, больную ногу поджав. Вроде даже подмигнула мне – ну, совсем, как Ян: мол, не дрейфь, парень!

У меня малость ум за разум зашел. Чего, это они? – бормочу и на солдат ношусь.

– А-а, – говорит Бруно, – не обращай внимания! Спят они…

Спрятал он лезвие, к окошку подался. Пригляделся я к солдатам – а ведь и в самом деле спят! Все до единого, с открытыми глазами, словно лунатики. Колдовство, не иначе!..

Хочу встать – ноги подламываются, совсем скис. Тут Бруно сует мне несколько горошинок, вроде тех, в Обители, и фляжку маленькую запить. Приложился я к горлышку – будто огня хватанул, все внутри запылало. В одно мгновение башка прояснилась, прямо звенит, а в теле ни боли, ни вялости; сил – горы бы своротил! Вот это напиточек, думаю, где ж они раньше-то были, для себя, что ли, Бруно берег?! Хотел еще хлебнуть, не дал мордатый: нельзя, говорит, больше – вредно!

Вскочил я – и к окошку. А там… Матерь божья, грузовик-то уже по главной столичной площади шпарит, вон и купол уже близко: белый-пребелый, будто яйцо, полсферы закрывает, шпиль над ним золотой в небо вонзается, конца аж и не видно! Все вокруг оранжевым светом залито: железные крыши многоэтажников, бесчисленные окна, асфальт площади – прямо пожар. Народищу – видимо-невидимо, чисто Вавилон! Толкотня, давка, гул, все куда-то прут, друг друга пихают… И военных тьма: конные, пешие, в разных формах, все вооружены, кое-где даже панцири храмовников сверкают.

Фургон наш сквозь толпу едва ползет, шофер сигнал оборвал. И едем мы прямиком к куполу, то есть к Храму Святой оси, и народ, между прочим, туда же стремится, только солдаты их сдерживают. Тут у меня, как говорится, прорезалось, даже кулаком себя по лбу двинул. Ну, конечно, ведь сегодня же праздник. День Первого свершения – самый что ни на есть великий праздник Семисферья! Скоро Чудо оси, Большие жертвоприношения, пророчества… Потому и народ!..

Оторвался я от окошка, гляжу – Лота ко мне ковыляет, за борта придерживается, солдат задевает. Те – как статуи, пялятся слепо: хоть ты их режь, хоть жги, все едино! М-да-а, знай наших! Лота меня за руку схватила и говорит:

– Мы у цели, Стэн!.. Приготовься – будем прорываться!

Вот оно, ожгло меня, вот они куда все время метили – в Храм оси!

– Ничего не бойся, ничему не удивляйся, – продолжает. – Все сделает Бруно, он подготовлен. А ты – мне поможешь, договорились?..

– Да, – киваю, – помогу… – Сам дрожу весь, только не от страха нет во мне страха! – от напряжения. В храм, в святая святых, будто приглашали их! А ведь там охраны – как деревьев в лесу, не могут они этого не знать, но вот, поди ж ты!.. Может, они их тоже… заколдуют, как черносферцев – и все дела? Черт их знает, что они еще могут! В общем, ничего-то я про них не знаю, ничего не понимаю, одно чувствую: не из наших они! Больно отличаются от нас, будто вообще не под Семью сферами родились, а где-нибудь в Золотом веке. Жрецы говорят – будет такой, после Второго свершения, чистый Эдем, молочные реки, кисельные берега, вино в фонтанах, все сплошь праведники и святые. Только когда это еще будет, а они вон, уже есть, из плоти и крови, на богов похожи, а не боги, да и не верю я жрецам насчет этого царства, мало ли что там через тысячу сферолет будет, нам-то здесь жить и сейчас, да не с праведниками, да и сами мы не праведники, вот ведь дела какие… Тут фургон дернулся последний раз, встал.

– Все! – командует Бруно. – Пошли!!! Смотрю, солдатня встрепенулась, повскакивала и через борт горохом: четко, слаженно, любо-дорого посмотреть! И на нас, само собой, ноль внимания! Чертовщина, самая настоящая чертовщина!

– Не отставать! – рявкает Бруно и – за ними. Лота меня в спину нетерпеливо подталкивает: «Давай, Стэн, не бойся!..»

Сиганул я на асфальт – там черт-то что творится. Народ стеной прет, волнуется, кричит; солдатики наши полукругом выстроились, штыки наружу: охраняют нас, значит, от толпы. Рядом белая стена Храма ввысь уходит, как ледяная гора. В ней стальные ворота – вход. Закрытый, конечно.

Лота меня окликнула – помог я ей из кузова выбраться, придерживаю. Бруно к воротам подскочил, в руке – вроде игрушечного пистолета. Приставил вплотную – как полыхнет Оттуда, будто из гаубицы: пламя, искры, дым!.. Глаза сами собой зажмурились. Открываю – в воротах дырища черная, в мой рост, наверное, по краям багровым огнем светится. Жуть! Тут народ ахнул – и врассыпную, вмиг вокруг чисто стало.

– Прикрой лицо! – командует Лота. – Быстро!..

Натянул я капюшон поглубже. Лоту на руки – и туда! Дохнуло жаром, гарью, опалило кожу. Продираю глаза: над головой купол белый вздымается, громадный, как небо; под ногами пол мраморный сияет зеркалом, будто застывшее озеро. В первый миг мне даже показалось, что кроме купола и гладкого сияющего пола во всем Храме и нет ничего. Только где-то далеко, в центре, стоит здоровенная, окруженная решеткой каменная чаша, и из нее бьет вверх ослепительный луч – узкий, как копье, смотреть на него больно. Ось мира!

Лота дернулась, выскользнула из рук. И сразу завопил кто-то поблизости – на весь храм. Оборачиваюсь – всесильные боги, стоит рядом машина сатанинская, подковой изогнулась: тысячи глаз, все разноцветные – и мигают, как живые! Что-то в ней крутится, стрекочет, попискивает. В кресле перед ней скорчился какой-то храмовник в белом мундире и визжит, будто его на бойне потрошат. Над ним Бруно навис: весь черный от гари, шапчонка на голове дымится, страшный, как дьявол. Лота к нему на одной ноге прыгает.

Бросился я, подхватил за плачи. «Скорей!.. – кричит. – К машине!» Этот в белом, смотрю, уже на полу, на четвереньках – только зад мелькает. А Бруно склонился – и по клавишам, двумя руками. Сразу вой со всех сторон: дико, с надрывом, даже кровь стынет – сирены! Бруно уже присел, какую-то крышку внизу отдирает, прямо с мясом. Проводов там внутри – миллион, в глазах рябит. Он туда руки, по самые плечи: треск, шипение, искры веером… Сирены враз захлебнулись, а огоньки на машине еще быстрей заплясали – словно взбесились. Лота в кресло плюхнулась, где раньше храмовник сидел, и давай какие-то кнопки разноцветные давить. Боги, думаю, как же они во всем этом разбираются?!

Слышу, крики под куполом, топот. Откуда ни возьмись, прет к нам куча народа – сплошь храмовники, вооружены до зубов. Только я рот раскрыл – предупредить! – воздух вокруг всколыхнулся, рокот пошел волнами: низкий, грозный. И такой вдруг страх на меня навалился сроду не бывало! Понял: сейчас конец, вот еще секунда – и всем здесь крышка! Даже волосы зашевелились. Дернулся я куда-то, уже не соображаю ничего, одно в башке: бежать, бежать… Не успел – перехватил меня Бруно, ручищей за ногу поймал, как клещами. А под куполом визг, вопли, стоны, охрана сломя голову – к выходам! Я дергаюсь, бьюсь, как рыба на крючке, волком вою… Жуть!

Вдруг – кончилось все, стих рокот, и мигом страх куда-то пропал. Вокруг – ни одного человека, все сгинули, только оружие на зеркальном полу валяется – побросали, значит. Ох, думаю, опять страсти дьявольские, но как же они это?!

Лота в кресле оборачивается, глянула вокруг, лицо в пятнах копоти, возбужденное. Откинулась на спинку, вздохнула.

– А ведь все – говорит, – успели! Успели, Стэн!.. Бруно перехватил управление – никто сюда не войдет! Вот так…

Я пот вытер – мокрый я после всей этой чертовщины, хоть выжимай. Ну, ладно, успели, а дальше-то что?.. Рано или поздно храмовники нас отсюда все равно выкурят. Что тогда? Зачем вообще мы здесь?

Бруно с пола встает, весь черный, в подпалинах, глаза горят сущий демон.

– Готово! – хрипит. – Можно вводить установку!

Лота вздрогнула, глянула на него как-то странно: то ли с восторгом, то ли с жалостью – не поймешь. Ее вообще трудно понять, такой уж человек…

– Давай! – говорит тихо. Бруно развернулся и потопал куда-то.

– Стой! – кричит Лота. – Вернись! Подходит – морда невозмутимая, ни один мускул не дрогнет. Лота вдруг привстала в кресле, обхватила его за могучую шею, поцеловала в лоб: «Иди!..»

И пошел он куда-то к центру, в сторону Чаши, на которой Ось мира покоится. Быстро идет, чуть не строевым шагом: от сапог гул на весь Храм. Не по себе мне почему-то стало. Про какую это он установку говорил, нет у них никакой установки, если и было что – все в геликоптере сгорело.

– За ним!.. – скомандует тут Лота. – Помоги мне…

Оперлась на меня, заковыляли мы следом. Он уже у решетки. Разбежался, перемахнул играючи – а там в два моих роста! – и давай вокруг Чаши кружить, вроде как по спирали. А сам все время на Ось смотрит, будто заворожила она его.

Подбегаем к ограде. «Все! – шепчет Лота. – Нельзя нам дальше!..» Стоим, к прутьям прижались. У Лоты глаза темные, расширенные, в зрачках – Священная ось белой нитью. У меня по спине холодок пробежал: что ж такое будет?!

А Бруно все кружит – ближе, ближе, потом прыг к Чаше, обхватил ручищами – условно поднять собрался. Слышу, Лота шепчет: прощай, мол, Бруно!.. А Бруно вдруг пухнуть пошел – расперло его во все стороны: спина горбом, руки из рукавов повылазили и давай расти, все длиннее, длиннее… Уже и не руки – щупальцы нечеловеческие, черные, скользкие – всю Чашу кольцом обхватили. Треснула тут куртка его кожаная, в прорехах металл блеснул; провода откуда-то повыскакивали, зазмеились к Чаше.

Вцепился я в прутья, стою, как оглушенный, даже молитву не могу прочесть: все начисто отшибло! Лота мне плечо сжала: не бойся, мол! Куда там!..

А у Чаши – сущая чертовщина! Уж и тела мордатого нет – одни провода, спирали, шары какие-то… Где-то среди этой мешанины голова крутится – винтом, лицо мелькает темной маской. Минута прошла, не больше – нет Бруно, исчез вовсе! Вместо него нависло над Чашей какое-то дикое сооружение, все в шипах, как еж, сверху огонек зеленый помигивает – прямо в воздухе. А от Бруно – только кучка рваных тряпок на зеркальном полу.

– Вот и все, – говорит Лота со вздохом. – Нет больше Бруно, он свое дело сделал! Что-то у меня в мозгах вроде забрезжило.

– Так это… – бормочу. – Это…

– Да, – подхватывает с улыбкой. – Бруно – это машина! Хорошая машина. Мы любили его, Стэн. Ведь он – это мы!

ЛОТА

Чуть не сел я, ей-богу… Подумать только – машина! Машина, которая в тысячу раз умнее любого здесь!

А Лота засмеялась, а потом говорит, что, мол, не удивляйся, все поступки Бруно – это их с Яном приказы или заложенная программа. У них с Бруно была какая-то дистанционная сизь, ну, как бы мысленная, и когда он говорил, то это, в основном, были слова Яна или Лоты, хотя и сам Бруно многое умел: он и телохранитель, и следопыт, и носильщик, и водитель, и бог знает, чего он еще умел, одно только ему было не дано – мыслить по-человечески. Все ж таки это машина из железа да пластика, и главное ее назначение – здесь!..

Тут Лота кивает на то, что раньше было Бруно, и говорит: – Бруно это значит: Биороботальная Установка Нейтрализации Оси. Теперь ясно?.. Ради этого его и сделали, ради этого и мы здесь!

Она посерьезнела, глянула пристально мне в глаза.

– Видишь этот огонек над чашей?.. Это значит, что установка, которую он нес в себе, заработала! И ничто уже ей помешать не сможет!.. Осталось немного. Скоро ты не узнаешь свой маленький мирок… Переждем здесь, а потом… потом ты кое-что увидишь!..

Говорит она эти слова, и чувствую я, что вот эти минуты – самые главные во всей моей жизни, в прошлой и в будущей, даже если мне еще сто сферолет жить придется! Набрался я храбрости, взглянул ей прямо в лицо.

– Кто вы? – спрашиваю. – Откуда к нам пришли?..

Тряхнула она волосами, прищурилась. В глазах – самых светлых под Семью сферами – веселые огоньки вспыхнули.

– А ты все еще не понял?!

Неужели, думаю, оттуда?.. Но ведь не может этого быть, нет там ничего и никого: черная гарь, пепелище, даже не растет там ничего. Да и как же сквозь сферы-то, невозможно это!.. Чувствую, еще секунда – и лопнет у меня сердце, как мнимон проколотый.

– Ну что ты сам себя пугаешься?! – продолжает Лота, улыбаясь. Ведь догадался же, вижу!

Я только губами шевелю беззвучно – оттуда! Значит, точно – оттуда!

– Присядем, – говорит Лота немного смущенно. – Устала я цаплей стоять!..

Опустилась прямо на пол, спиной к решетке, больную ногу вперед вытянула – и уже вовсю ею шевелит, словно и взаправду подзажила. Присел я на корточки рядышком, понимаю: главное – впереди! А она молчит, вроде задумалась о чем-то, может, Яна вспомнила.

– Плохо у вас тут, Стэн! – вдруг оборачивается. – Не ожидали! Глупостей наделали… Спорили, сомневались, а выходит – сразу надо было!..

Вздохнула она глубоко, волосы поправила и стала негромко рассказывать, как все было. Про Свершение – как однажды, ровно двести лет назад, небо ночью полыхнуло, а вся земля вокруг вздыбилась и пошла вверх чашей загибаться. И как наш мир после этого выродился: вместо неба – сфера сплошная, ни солнца, ни луны, ни звезд, везде земля; над головой горы, реки, леса – висят, а не падают; вместо солнца возникло безобразное черное образование, исходившее по утрам громадными радужными пузырями; в Призенитье объявились бредовые мнимоны увеличенные сферой фантомы-миражи; в лесах и болотах, где фоновая радиация оказалась повышенной, расплодились уродливые мутанты. В общем, было это, может, пострашней атомной войны, которую в то время ждали со дня на день; никто ничего не понимал, многие с ума посходили – хаос, грабежи, насилия… А церковь, единственная в то время древневерская церковь, с перепугу объявила Апокалипсис: вот он, значит. Конец света, и было это, конечно, чудовищной глупостью – разве можно отнимать у народа последнюю надежду?! За эту самую глупость церковь и поплатилась тут же отыскались ловкие ребята, которые заявили: не конец это, а совсем даже наоборот спасение, чудесное спасение от ядерной бойни, новой мировой войны, которая началась там, за сферой, где все уже, наверное, погибли; уцелели только они, избранники божьи, потому что за мгновение до гибели милостивые боги заклкючили их маленькую страну в священную сферу – непроницаемую ни снаружи, ни изнутри – вот она, смотрите, люди… И поверил народ куда ж деваться, ведь новая религия оставляла надежду на возвращение: верь – и будет Второе сбершение, достойные еще вернутся в большой мир – очищенный, перерожденный, Новый Эдем…

Вот так и пошла жизнь потихоньку. Человек ко всему приспосабливается – нашлись запасы, которые копили на черный день, сфера давала рассеянное тепло, земля родила, в общем – вроде маленькой планетки, только жизнь не снаружи, а внутри.

Ну а ребята эти ловкие в жрецы подались – как говорится, свято место не пустует! – обзавелись всем, чем надо, и сели сверху, крепко и недолго, вот уж два столетия друг друга сменяют и нам, дуракам, значит, мозги пудрят про чудесное спасение и прочую ерунду. А мы уши развесили – верим, да еще сами же камни кидаем в тех, у кого мозги не заплесневели, кто думать не разучился, а ведь им памятники надо бы ставить, отвергам этим, и первому – Радену, умница он был, настоящий ученый, редкостного дарования, он ведь почти догадался обо всем, его формулы замкнутых сфер – блестящая находка, прямо гениальная, жалко его, очень…

Вот, примерно, о чем Лота говорила, только, конечно, другими словами, да и не все я понял, хоть и старалась она попроще. Одним словом – наша история, только совсем другая, не та, к которой все привыкли. Причем понимаю я – еще не все это, а только вроде как предыстория, потому что ведь есть те – оттуда, кто явился нежданно-негаданно и решил вмешаться!..

Но об этом не успела она ничего рассказать. Опять вдруг сирены взвыли и эхам на весь купол. Лота вздрогнула – и сразу на Чашу. А там, над той установкой, вместо зеленого – красный огонек мигает. И вижу. Лота моя в мгновение ока белей купола стала – ясно, дрянь дело! Потом перед Чашей, опять-таки прямо в воздухе, замелькали какие-то знаки светящиеся, и чувствую, что-то меня начало отпихивать от ограды, будто невидимая рука, мягко, но настойчивое – давай, мол, отсюда! Тут и я белей муки стал.

Лота обернулась, взглянула на меня пристально, как тогда, в лесу словно оценивала. На мраморном лице – блики красные, брови нахмурены. Вздохнула коротко и говорит:

– Пошли отсюда, Стэн! Нельзя тебе здесь оставаться…

И голос совсем уже не тот – усталый, глухой. Вскочил я, хотел ее на руки взять – не позволила. Поковыляли обратно, к той машине диковинной, у ворот. Лота уже слегка на больную ногу ступает, не морщится, значит, действительно заживает! Молчит, лицо застыло. Большого ума тут не надо – что-то у Лоты не вышло: то ли авария, то ли другое что?!

Вернулись к воротам. Глянул я – что такое?! Вроде те же самые, через которые мы под купол попали, а дыры нет! Вместо нее какая-то блямба блестящая с неровными краями – будто нарост. Так вот почему за нами не сунулись – заросла дыра, затянулась, как на живом месте! И хоть чудо это немыслимое, а я не особенно удивился, видно, вконец отупел от чудес этих, ничем уж меня не поразить: эти, которые оттуда, все могут!

Стоим у свода, он вроде из полупрозрачного стекла сделан, очень толстого. Снаружи тени какие-то мечутся, ворота гудят от грохота, видно, лупят по ним прикладами. Сзади сирены надрываются, багровые вспышки уже весь купол озаряют. Лота опять на меня смотрит, а глаза черные-пречерные, как сфера ночная. Не первый раз замечаю, как у нее цвет глаз меняется, а все равно холодок пробирает.

– Понимаешь, Стэн, – говорит будто с усилием, – придется нам с тобой отсюда выйти… Так уж получилось – не отсидеться нам здесь! Они замкнули энергию оси, здесь растет излучение. Это – смертельно!

Ничего я про это самое излучение не понял, зато сразу сообразил, что нас отсюда просто-напросто выкуривают каким-то дьявольским способом – храмовники ведь тоже не болваны, кой-чего соображают! Ну что ж, думаю, выходить так выходить, с ихними способностями как-нибудь выкрутимся. А Лота головой покачала и говорит, будто мысли мои прочитала:

– Нет, Стэн, чудес больше не будет! Бруно нет, охранять нас некому. Рассчитывать придется только на себя, понимаешь?..

– Та-а-к!.. – говорю. – Ясно! – Чего уж тут не понять: выходит, вся их дьявольская сила в Бруно была, в машине этой, а Лота с Яном такие же, как мы. Вернее – почти такие же, души те у них – словно из другого материала: чище, светлее…

А Лота назад смотрит, на установку, над которой красный огонь мигает. То ли прощается, то ли не решится никак. И тут мне вспомнилось, как она сначала проговорилась: мол, тебе нельзя оставаться! Не случайно у нее это вырвалось, получается, что ей-то чертово это излучение не страшно, а все дело во мне, из-за меня она собирается отсюда выйти, собой пожертвовать. Э-э, нет, думаю, этому не бывать!

Наклонился я, подобрал автомат – кто-то из охраны, удирая, бросил. Затвор передернул.

– Значит, – говорю, – туда? – И на ворота киваю.

– Туда, – отзывается эхом. Что ж, все ясно, живыми к этим лучше не попадаться; после всего, что было в фургоне и здесь, под куполом, они уж, конечно, постараются!

– Вот что, – говорю, – Лота!.. Я все понял. Сейчас ты откроешь дверь, и я выйду! Один – понятно? Не вздумай за мной идти – все равно не позволю!..

Смотрю, глаза у нее потеплели, черноты поубавилось. Придвинулась ближе, головой качает.

– Эх, ты, – говорит, – мальчик!.. Разве между настоящими людьми так дела делаются?! А ты подумал, каково мне будет?.. То-то же!

Сказала – и дрогнул я. Понимаю разумом, что глупость она сделать собирается, что смешно даже сравнивать нас – да кто я перед ней?! а сердце подсказывает: ее правда, у них, у настоящих, и в самом деле так не водится – бросать друг друга.

Лота тем временем автомат у меня отбирает – и в сторону.

– Не надо этого! – говорит. – Больше у вас никто никого не будет убивать. Я же обещала: все теперь станет иначе! И не бойся ничего – не посмеют они, увидишь…

То ли успокоить она меня хотела, то ли действительно надеялась – у меня на сей счет свое мнение было. И если бы мог, если бы решился, своими руками бы ее жизни лишил – все лучше, чем к жрецам!

Обняла вдруг крепко, в губы поцеловала, шепчет:

– Ты только выдержи, милый, прошу тебя – выдержи! Ведь самая малость осталась…