Текст книги "Поросячий язык (СИ)"

Автор книги: Виктор Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   О том, что с младшей дочерью творится что-то не то, первым Игорю поведал Андрюшка. Именно он после выходных тихонько подошёл к отцу и почти на ухо прошептал:

   – Пап, послушай, Наташка-то матом ругается...

   – Как ругается? – Игорь обернулся к сыну, сопящему рядом.

   – Тебе пересказать?

   – Нет, не надо. – Знает он эту детскую непосредственность. Раз разрешили – получайте полной горстью, да так, что и не унесёте. – Откуда это у неё?

   Впрочем, настолько прямолинейного вопроса можно было и не задавать. Откуда, в самом деле, сыну-то знать, если...

   – А, может, ты научил?

   – Ты чё, пап? Я ж того, соображаю, – двенадцатилетний парень, казалось, готов был покрутить пальцем у виска, если б перед ним сидел кто-то из сверстников, а не отец, – Сам же учил, – «Одни слова для кухонь, другие – для улиц».

   Игорь кивнул. Проблему мата со старшим отпрыском они решили ещё два года назад. Решили раз и навсегда, и, казалось, с матом в семье было покончено ещё в то время. Парню тогда очень хотелось каждое узнанное слово лихо продемонстрировать именно перед родными. Наташка была совсем ещё крохой, а потому просто не могло с этих почти былинных времён ничего путью уложиться в её головёнке. А Андрюха после не только серьёзных разговоров усёк прочно, где уместно использовать ненормативную лексику, а когда тебя за неё взгреют по первое число и никаких оправданий слушать не станут.

   – А друзья твои не могли?

   – Не, Белобрысый к нам не ходит, а Вадька, сам знаешь, и «дурак» не скажет.

   – Не «Белобрысый», а Сергей, – на автопилоте поправил Игорь.

   – Па... Уж лучше Белобрысым, чем Сэром Геем, – прыснул в кулак отпрыск, – Да он не обижается, па.

   -Ну, как знаете, – махнул Игорь рукой, – Так, ты говоришь, у Наталки прорывается...

   – Сам послушай, – сын кивнул нечёсаной головой в сторону детской, где в это время мамина любимая пятилетняя кроха баюкала свою блондинистую Барби. Кукла, по всей видимости, спать не хотела, и маленькая мама, нежно тиская её в своих ещё пухлых ручонках, монотонно напевала:

   – Эх, ёж твою мать,

   Будем Катеньку качать.

   Припевка была немудрёной. Она пускалась по кругу раз за разом и девочка, казалось, вполне была довольна как собой, так и своей воспитательной работой.

   – Натуськ, можно тебя на минутку? – позвал Игорь, приоткрывая дверку.

   Дочка подняла свои хитрющие зелёные глазищи и так посмотрела на него, словно он хотел выведать её самую сокровенную тайну.

  – А чего?

  – Пойди ротик вымой от разных вонючих слов. Чтоб я их дома больше не слышал! – Игорь глазами показал дочке в сторону ванной.

   Девочка насупилась, но, аккуратно положив куклу в пластмассовую кроватку, затопала своими красными тапочками с помпонами в сторону ванны. Наташка всегда была послушным ребёнком. Сказали: вымой – вымоет. Обидится на весь мир, но вымоет. Может зря он так категорично? И надо было сперва спросить, что, да от кого. Эх, вот не психолог он. Была бы Ленка дома, она бы хитрой лисой всё у дочки выспросила, а уж потом разъяснила бы, что да как. А он так не может!

   – Я, папуль, вымыла. Можно играть дальше?

   – Ага... То есть, «да». А кто тебя песенке твоей научил?

   – Не скажу.

   – Почему?

   – А секретик.

   – Так у нас с тобой, вроде секретов друг от друга нет.

   – А это не наш секретик.

   Вот и поговорили. Теперь из неё и клещами не выцепишь. Это не старший, у которого, что на уме, то и не языке. Теперь и на кривой кобыле не подъедешь. И ведь запомнит, что вот это её секрет и будет хранить его, словно от этого зависит решение мировых проблем. «Ладно, перемелется – мука будет», – подумал про себя Игорь и решил дождаться жены, чтоб вырабатывать дальнейшую стратегию, так сказать, коллегиально. Наломать дров в щекотливом вопросе воспитания детей успеть можно всегда.

   Ленка задерживалась. Сегодня у неё то ли была какая-то проверка, то ли отчёт квартальный они к сроку подгоняли, в общем, что-то там надо было сдать срочно, а не то... Что «а не то» Игорь понимал и без подсказок. У самого случались авралы. Но сейчас в его строительных делах был период вялотекущего прозябания. Он бы даже мог и дочку сам из садика забирать, но любимая тёща эту миссию как-то сразу взяла на себя, а он получал Наталку не ранее восемнадцати ноль-ноль, как раз к ужину, причём доверху напичканную чипсами, йогуртами и другими полными бытовой химией «вкусняшками».

   Ленка пришла уставшая. Ещё в прихожей поинтересовалась, как у них насчёт ужина, ибо по магазинам она не прошвырнулась, и сегодня придётся полагаться на то, что осталось со вчерашнего вечера. Игорь с Андрюшкой хором заверили её, что в отсутствии мамы они вели себя образцово-показательно, все ЦУ исполнили и целая кастрюля свежесваренного картофана давно уже ожидает того, чтобы её хотя бы ополовинили.

   – А мясное? – снимая обувь, поинтересовалась их суперхозяйка.

   – Шпротинку откроем. Не каждый день мясо, – философски заметил Игорь. – Наталка её всегда на «Ура».

   – Холестерин, конечно, но что с вас, лентяев, возьмёшь? – вздохнула жена и мать.

   За стол сели поздно, зато всей семьёй. Проголодавшиеся мужчины чуть ли не вылизывали тарелки. К всеобщему удивлению, не отставала от них и Наталка. Наконец она отвалилась на белую спинку кухонного «уголка» и философски заметила:

   – «Зашибись». Как я, мамуль, обожаю шпроты с картошкой.

   Нижняя челюсть Лены поползла вниз, потом встала на место, потом поползла вниз ещё раз:

   – Это... это как это?

   – Вкусняшка, просто «зашибись», – снова выдала младшая дочь, смакуя новое слово, словно малыш конфету.

   – Вот такие у нас сюрпризы, – развёл руками Игорь, словно эстафетную палочку, переваливая проблему на свою благоверную.

   – Натусь, ты вот сейчас сказала слово из поросячьего языка, – Лена медленно, обдумывая каждое слово, посмотрела на дочь. Она всегда, сколько помнит Игорь, была сторонницей решения проблем «здесь и сейчас». Ребёнок ведь забывает быстро, наказание через час после проступка кто ж с ним свяжет? – Доченька, ты ведь у нас не хочешь стать поросёнком?

   Наталка помотала головой. Может, она и хотела бы, но не навсегда, а так, чтоб только побрызгать в луже, как любимая свинка Пеппа.

   -Вот и умничка. Давай теперь обходиться без этого словечка. Мы же сможем. И ты, и я, и ПАПА, – с нажимом произнесла Лена, давая понять Игорю, что она-то точно знает, откуда в лексиконе её лучистого солнышка ненормативная лексика.

   – Ма, это не папа, – поддержал Игоря Андрюха, отрываясь от разглядывания давно уже пустой тарелки.

   – И наш брат Андрюша тоже не будет говорить дома поросячьи словечки, так ведь, Андрюша? – предельно спокойным тоном, совсем как маленького, спросила мама папиного защитника. Между тем её глаза метали молнии и могли, наверное, ненароком поджечь храм Артемиды, если б он не был подожжён задолго до этого вечера.

   – А всё же шпроты у нас мама просто...

   – Объедение, – закончил за дочку Игорь, – Так что, чтоб нам быть сильными и умными – пора переходить к чаю.

   – Чай не пил – какая сила? Чай попил – совсем ослаб, – выдал народную мудрость Андрей, и мама переключилась на него, то есть на то, всё ли её любимый, но не вполне ответственный сын приготовил к очередному учебному дню.

   А вот часа через три, когда младшие члены семьи удалились на покой, Игорь услышал гневную тираду на тему подобающего воспитания подрастающего поколения и как мерзко на это самое поколение действует вседозволенность и моральная расхлябанность. Впрочем, когда буря в стакане сама собою успокоилась, диалог всё-таки перешёл в конструктивное русло.

   – Ты погодь на нас с Андрюхой наезжать-то, – морщился Игорь в ответ на пассажи жены, – Давай разберёмся сперва, что и откуда. Вот ты лично от меня мат дома слышала?

   – Нет.

   – Вот то-то и оно-то. Или я только тебя так боюсь, что аж дрожу при тебе слова вымолвить? А на стройке, сама понимаешь, мне и не так приходится изъясняться. Чурки порой только русский матерный и понимают. Да не в этом суть. За Андрюхой я тоже давно проколов не замечал. Значит – лексикон-то не из семьи. Куда дочка у нас ещё ходит? Правильно, в садик. Вот оттуда и пляши. Завтра с утра, как Наталку туда приведёшь, всё и выясни. Наверное, пришёл новый ребёнок из не совсем благополучной семьи, что-то там наговорил. А они ж в этом возрасте всё, как попугаи схватывают. Я не удивлюсь, если уже полгруппы этим вирусом охвачено.

   Ленка согласилась. Да и утро всегда мудренее вечера. За ночь может хоть мысль возникнет, откуда что взялось и как с этим бороться.

   В садик Наталку Ленка повела самолично: всё же разговаривать с воспитателями лучше, она считала, женщине. «Такой тонкий процесс не доверишь неуклюжим варварам», – говорила она, мимоходом причисляя к варварам всех мужчин и Игоря в частности. Ну а он, оседлав свою «Газельку» отправился наводить шухер на объектах. В обед разговорились со своими в конторе за жизнь, и Игорь, как бы между прочим, поведал о вчерашнем происшествии.

   – Вот теперь не знаю, на кого и думать, – подвёл он черту под рассказом. – Все, вроде не при делах, но факт, как говорится, налицо.

   – Заклей ей рот скотчем – не поругается, – попытался зубоскалить круглолицый Диман, но под полным негодования взглядом Игоря тут же сник.

   – А ты проследи, – хитро подмигнул сменный мастер Ерофеич. – У тебя ж регистратор есть, да ещё в гараже, вроде, запасной. Я припоминаю, ты его тем летом менял. Вот и привесь тихо в местах разных. И всё всплывёт. У нас один так жену ловил. Всё думал, что она хахаля водит.

   – И поймал?

   – Ага, тёщу. Так что – будь готов к любым сюрпризам.

   Совет понравился. Ленке Игорь про регистраторы решил пока не говорить, но всё же на вооружение взять. Так что к приходу жены он был уже морально готов: план победы над нецензурщиной окончательно вызрел в его голове. Настроение пело апрелем. Солнце светило тоже не по декабрьски. Только Наташка почему-то всю дорогу от бабушки молчала, а когда он её спрашивал, в чём дело, отвечала со всей вселенской мудростью, словно ей вовсе не пять лет от роду:

   – Пап, мне что-то надо с собой решить. Я помолчу, а?

   Игорь не стал настаивать. Могут быть и у маленького человечка большие мысли. Их только иногда надо поворачивать в нужном направлении и всё будет в ажуре.

   А вечером Ленка расстроила его. Версия, до сей поры проходящая, как основная, начала после её слов на глазах разваливаться.

   – Говорила я с воспитателями, – произнесла любимая Игорева жена, когда они сказали детям «Спокойной ночи», растащили их по кроватям и наконец-то остались наедине.

   – Ну и что?

   – А ничего. Они утверждают, что это наша Наташка стала упрямой и своенравной, что именно она плохо влияет на группу, и именно из нашего дома приносятся в детский сад те слова, которые и произносить-то нельзя.

   – Да... Как она смеет?

   – Вот так, – Ленка развела руками, – Я только стояла и обтекала. А меня, как восьмиклассницу, вернувшуюся домой утром, раскатывали под орех, полоскали и сушили. Сегодня у них «Мегера» была.

   «Мегерой» за глаза, конечно, звали одну из воспитательниц группы, куда ходила Наташка, педагога со стажем в несколько десятилетий. Между ней и их семьёй с самого начала выработался вооружённый нейтралитет, готовый превратиться в боевые действия, был бы только повод. И повод, кажется, как раз наклёвывался. Для того чтоб понять суть их взаимоотношений, надо было знать всю историю. Андрюшка, в свою очередь, ходил совсем в другой садик, в котором был на неплохом счету, так как по жизни был парнем весёлым и жизнерадостным, ни драчуном и не плаксой. Наташку же после переезда отдали в тот, что стоял ближе к дому, не таскать же в другой район города, и, наверное, с этим немного ошиблись. Садик хоть и значился по всем ведомостям, как «элитный», в первую очередь выделялся тем, что тесно сотрудничал с церковью. Воспитанников старших групп даже водили на службы по большим православным праздникам. А уж про поделки в виде ангелочков или задушевные беседы о рае говорить и не приходилось. Ленке, впрочем, было всё равно, а вот Игорь, как услышал про подобные образовательные изыски – завелся с полуоборота.

   – А нас спросили, хотим мы этого или как? – высказал он жене, всё, что думал, после того, как дочь начала рассказывать ему то, чему научилась за день. – Школа, значит, от церкви отделена, а садик – нет?

   – Да подрастёт, сама всё поймёт, – пыталась вразумить его жена.

   – Или с кашей в башке жить останется. Не смеши мои подковы, – отозвался Игорь и, начиная со следующего дня, Наташка, к вящему неудовольствию персонала, перестала посещать определённого рода занятия. Правда, отношения с «Мегерой» были испорчены окончательно и бесповоротно, но их ребёнок, по крайней мере, перестал получать информацию, которая могла бы вызвать конфликты внутри семьи. И вот – новая напасть. И на этот «Мегера» вцепится зубами. Мол, только в безбожной семье дети могут выражаться, как пьяные сапожники.

   – Я завтра сам с ней разберусь, – попытался Игорь успокоить Ленку.

   – Как тогда? До заведующей, а мне потом красней?

   – Чего краснеть? Наташку ведь куда в эти самые «уроки добра» водят? В живой уголок. А там у них попугай. Может он от старого боцмана и детей такому учит, что хоть стой, хоть падай.

   Ленка фыркнула. Мысль про попугая пришлась ей по душе. Если б всё дело свелось к злополучной птице, было бы просто расчудесно. Тут и садик своё получил бы, и семья доказала бы свой положительный статус как нельзя лучше.

   Наутро «Мегеры» не было. Принимала Наташку другая воспитательница, молодая девушка только что из педучилища, ещё немного побаивающаяся детей. Страшно краснея, она на претензии Игоря поведала ему, что как раз из-за их Наташки пришлось даже лучшую куклу, подаренную замом главы администрации отдать в другую группу.

   – Знаете, как ваша дочь её обозвала? – округлив глаза, спрашивала Игоря «Машенька» (называть девушку Марией Владиславовной пока не решался никто. Кажется, она и сама никак не могла привыкнуть к внезапно свалившемуся взрослому статусу и не знала, что с ним делать).

   – Откуда?

   – Не могу сказать, – ещё больше смутилась молодая воспитательница, но, не растерявшись, полезла в карман короткой джинсовой юбчонки, – Вот.

   На аккуратно отрезанном листочке в клетку было каллиграфическим почерком написано, – «Блинское убожище».

   – Выбросьте, – поморщившись, отдал Игорь Машеньке листок, – Стоит ли распространять?

   – Да. В самом деле. И я так подумала, – девушка с радостью порвала листок на мелкие составляющие, но, не найдя, куда выбросить, стала запихивать их обратно в кармашек, – А ведь они потом всей группой это скандировали. Хоть я куклу унесла. Если б Владлена Густавовна услышала...

   Владленой Густавовной звали как раз «Мегеру».

   – Не услышала ведь? Ну и к лучшему. Кстати, а не покажете ли мне живой уголок? Мне дочка так красочно о нём рассказывала.

   Наташка о живом уголке и правда, рассказывала с воодушевлением. Но только в первые два посещения. Каждый раз смотреть на одних и тех же рыбок и слушать одного и того же попугая могут не все дети. Некоторым для полного счастья не хватает свежих впечатлений. Наташка относилась к последним. После очередного посещения живого уголка во время вынужденного отсутствия она сказала.

   – Я самая умная и за это меня наказали. Буду попугая словам учить. А то ску-у-учно.

   – А терпения хватит? – спросила тогда у неё Ленка.

   – Ага. Я ведь Вадика уже научила, что бога нет.

   – Это как это?

   – А я за ним ходила и говорила, – «Скажи, что его нет, а то не отвяжусь». Он и сказал. Теперь Настьку научу.

   – Учи лучше попугая, а подруги сами разберутся, когда подрастут.

   – Точно! А он их научит.

   Вот около этого попугая Игорь и пристроил свой видеорегистратор. Ещё дома он запрограммировал агрегат на движение, так что теперь всё, что происходило в «живом уголке» не должно стать для их семьи секретом. О том, что его затею «раскусят» Игорь не думал. В конце концов, он же пёкся о своей же дочке. И ничего предосудительного и в мыслях не имел. Ещё один прибор он ещё утром повесил на балконе, справедливо рассудив, что дочка могла наслышаться бранных слов от соседа-студента, который выходил на лоджию не только покурить, но и пообщаться по мобильнику. Мог ли Гриша при этом выразиться нелитературно? Мог. А Игорь мог его поймать. Ну где, спрашивается, ещё Наталка могла подцепить свой «поросячий язык»? Больше ничего дельного Игорь даже и предположить пока не мог. А посему эти две точки подлежали проверки в первую очередь.

   Вечером Наташка вела себя терпимо. Мат от неё не слышали. Даже, когда Андрюшка подслушивал под дверью. Все понимают, что подслушивать и подглядывать нехорошо, но всё же на каждом шагу это делают. Для общего же блага, опять же! Те же регистраторы или камеры в магазинах для чего устанавливают? На дорогах почему граждан снимают вместе с машинами, когда они скорость нарушают, а потом шлют письма счастья? Да всё потому, что кроме сознательности, рядовой обыватель должен бояться неотвратимости наказания. Игорь всё это понимал и принимал, как должное. Кнут и пряник действуют быстрее, чем пряник без кнута. Ладно ещё, что в их стране не принято «стучать на соседей». Тот же Ерофеич, у которого сын одно время жил в Германии, покуда туда арабы не понаехали, рассказывал, что там настучать на ближнего – доблесть и геройство. Сразу вспоминались легенды про тридцатые годы прошлого века, хотя, кто знает, как всё было на самом деле?

   Так вот, Наталка дома в этот вечер вела себя более чем достойно и Игорь даже начал подумывать, что прошлые её «проколы» были случайностями, не достойными внимания и пресечения. Мало ли каких слов можно наслышаться на улице? Хорошо, что хоть по телевизору стали брань запикивать, а лет десять назад надо было смотреть ещё и за тем, как бы старший отпрыск не переключил телек с родных мультиков на политический канал. Там народные избранники упражнялись на истинно народном же языке с превеликим воодушевлением, и казалось, что именно за этим они там и собрались.

   Камера, повешенная на лоджии, была вскрыта Игорем после «отбоя» и тщательно исследована им совместно с женой. Ей, кстати, идея проверить подозрительные точки тоже пришлась по душе.

   – Лучше перебдеть, чем недобдеть, – философски заметила она, – Не милицию же вызывать по подобному поводу.

   Так вот, записи были просмотрены и... Да, Гриша выходил с сотовым на лоджию аж девять раз. При этом два раза он звонил родителям.

   – Вот ты бы был таким хорошим сыном", – ткнула при просмотре Игоря под ребро жена, прильнувшая к нему тёплым боком. – А то мне постоянно приходится напоминать тебе...– Старики – они ведь заботу ценят.

   – А то я не забочусь, – хмыкнул Игорь, – Как картошку копать, так кому идёт контрольный звонок? То-то.

   Его родители жили в деревне, где отец купил дом сразу после выхода на пенсию. Они ещё были сильны и бодры, внуки всё лето пребывали у них, и за здоровье своих родителей Игорь волновался слабо:

   – Их там двое. А что надо – сами позвонят.

   – Важно внимание, бестолочь, – шутливо говорила ему Ленка, и иногда, чаще, чтоб умаслить благоверную, он всё же набирал номер матери или отца и общался с ними без существенного повода. За жизнь. Не так часто, как Ленка своей матери или тот же Гриша, но звонил. Факт от масс не скроешь!

   Ещё сосед трепался с девчонками. Сразу с пятью. То есть не сразу, а поэтапно, с каждой минут по полчаса. И плёл он при этом про исключительность конкретной подруги, обещал кисельные берега у золотых гор, шампанское с марципанами на лазурном берегу и свою верность. Девчонки, судя по всему, Гришку обожали, охотно верили в посулы, но лапшу с ушей умело стряхивали и варили из неё Григорию супчик, когда бы тот не попросил.

   – Во, кобель, – смеялась Ленка и подзуживала мужа, – Ты ведь у меня не такой, да? Ведь не такой?

   – Не такой, не такой, – соглашался Игорь. При двух здоровых отпрысках волей-неволей будешь «не таким». А что и как было до их свадьбы, так это было давно и неправда, и нечего жене знать то, чего знать не полагается. Впрочем, как в разговорах с подружками, так и в разговорах с родителями Григорий был более чем просто корректен. Мата они с Ленкой так от него и не дождались.

   Ну и оставались разговоры с друзьями. Игорь и Ленка уже потирали руки в предвкушении «косяка», но Гришка остался на высоте и на этот раз. Да он хвастал своими победами над слабым полом, реальными и мнимыми, да, он кропотливо считал, словно американский Ротшильд, кто и сколько выпил на последней вечеринке и кто что приносил, но он ни разу не произнес не только мата, но даже просто грубоватой подъездной лексики. А когда стал распространяться о каком-то «афедроне», Игорь даже непонимающе посмотрел на Ленку, о чём это он?

   – Это он так задницу величает, чудо необразованное, – снова ткнула его под ребро жена, предложив поизучать это самое её место на предмет мягкости и упругости.

   Да, Григорий оказался вне подозрений. Вся надежда была теперь исключительно на попугая, ибо иных версий у Игоря просто не оставалось.

   А с попугаем... с попугаем тоже вышел прокол. Впрочем, выяснилось это только на следующий день, после того, как Игорь изъял камеру из живого уголка. Разговаривала ли дочка с попугаем? Да, только этим она и занималась во всё время вынужденного безделья. Всё то время, что девочка отсутствовала в группе, она учила непонятливую птицу говорить. Вот только те слова, которые хитрая Наталка вдалбливала в попугая, могли быть уместны где угодно, но не в детском общеобразовательном заведении. И что же вы думаете? Через полчаса повторов способный попка повторял вслед за девчушкой, – «Владлена – звезда нетраханная».

   – Ой, чую, завтра Попку повесят на рее, – прикрыл голову Игорь после пассажей глупой птицы, – а заодно и нашу семейку Адамс.

   Попку не повесили. Его предложили их же семье взять на перевоспитание. Причём предложили в таком обязательном порядке, что отказаться можно было, только забрав обратно путёвку в садик. То есть – или Наташка в садике, а попугай у них, или... Искать другой садик никто, естественно, не захотел, а потому их семейный круг пополнился говорящим литературно и не очень попугаем. К вящему удовольствию дочки и к зубовным скрежету всех остальных членов семьи.

   – Он же воняет, – презрительно фыркнул Андрюха, но ему популярно объяснили, что, если будет возникать, то ему же и придётся заботиться о чистоте клетки злополучной птицы. После этого сын решил держаться подальше, как от попугая, так и от Наталки, которая самозабвенно принялась учить птицу новым выражениям. Впрочем, то ли чувствуя внутреннюю цензуру, то ли опасаясь внешней, девочка выбирала для тренинга исключительно частушки, причём старинные и при этом любовной тематики. С «милёнками» и «дролями».

   – Бабушкино влияние, – с гордостью шептала Игорю Ленка. Он соглашался. Больше было неоткуда. Ленкина мать была известным знатоком фольлористики и даже, вроде удостаивалась в своей области самых престижных международных премий. Это было круто, почти отвесно. Дочь ей так сильно гордилась, что ставила в пример и где нужно и где не очень. По её разговорам, так мать даже зубы чистит лучше всех, потому что...

   – Я не удивлюсь, если она и Нобелевку получит, – восхищалась Ленка матерью, которая, невзирая на возраст, обладала феноменальной работоспособностью, успевая и в «культпоходы» в глубинку, и по семинарам в европейские столицы.

   – А ещё она Наталку из садика водит...

   – Вот! – в голове Игоря зародились новые идеи, и он увлёк жену в спальню, дабы не разглашать их перед детьми раньше времени.

   – Что ещё? Уж не думаешь ли ты, что... – начала уже заранее приподняв негодующе брови Ленка.

   – Не думаю. А вот перед домом твоей матери ты видела, что?

   – А чего? Ну, трубы меняют.

   – Вот именно, – Игорь никак не мог понять, почему такие простые истины не сразу доходят до женских мозговых извилин. Это же проще, чем сложить два и два, – Трубы меняют кто? Строители. Прикинь картинку. Бабушка на улочке, сидит, значится, газетку почитывает...

   – У неё айфон.

   – Да без разницы, хоть Пушкин в десяти томах. Сидит и читает. Девочка топ-топ. Подошла к яме. Слушает. Впитывает. Просвещается. День, второй, третий. Бабушка думает, что она на качельках. Ан нет. Она у-учится. У работяг.

   Ленка глядела с недоверием. Игорь не обвинял её мать, но... Но всё же обвинял. Вроде того, что она недосмотрела или там еще что.

   – А где ещё? Ну? Мы ж с тобой эту тему мусолили. Или нет? Не тут, по любому. Не в садике. Где-Э? В-о-о–от, – Игорь на месте попытался развить свою мысль и даже заходил по спальне из угла в угол, – Или магазин. Очередь. Наши мадамки стоят за ... киндер-сюрпризом. Ты же знаешь, какая Наталка бывает попрошайка. А рядом дядя Влас с большого бодуна дяде Толе про вчерашнее во всех подробностях рассказать хочет, как умеет. Бабушка морщится, но молчит, а внучка что? А внучка учится! Мотает на ус! Мол, если бабушка молчит, значит – согласная. А? Я как, доступно излагаю?

   – Более чем. Да, не мельтеши ты, – махнула Ленка рукой, – Дай, осмыслю. Она наморщила носик и минут пять сидела, подтянув к груди обтянутые махровым халатом колени.

   – То есть, ты думаешь, что Наталка приносит с улицы разный словесный мусор и... на нас его испытывает. Ну, и не только на нас, впрочем... Проверяет реакцию?

   – Типа того. А бабушке... Ну или не до неё, свои проблемы, а нам вот так с ходу отказаться от патронтажа – это ж нас обидеть.

   – Патронажа.

   – Да ты поняла.

   – Всё равно говори правильно.

   – Тоже мне, дочь филолога!

   – А вот и дочь! – Ленка встала, давая понять, что разговор окончен, но всё же в полуобороте застыла:

   – И что теперь?

   – Вот думаю. За магазинами не уследишь ведь. Да и за работягами в траншее. Нет, я могу регистратор у подъезда повесить.

   – Повесь. И у мамы где-нибудь. Вдруг, ей и в самом деле не до Наталки... А творческие люди – они такие ранимые.

   Она нежно прижалась к Игореву плечу, муркнула, так, как умеет делать только она и на сегодняшний день проблемы «поросячьего языка» молниеносно ушли на самый-самый задний план.

   И снова Игорь вешал камеры, настраивал и прятал системы и снимал показания. И если у подъезда всё прошло более, чем благополучно, то в квартире любимой тёщи пришлось применять весь свой творческий потенциал, дабы не быть задержанным с поличным. Тёща ну никак не хотела покидать свою обитую ещё при Советах прихожую, оставив там Игоря лишь с дочкой. Даже на просьбу подать ему воды, она лишь кивнула в сторону кухни, мол, сам знаешь, где графин стоит, а я, мол, тебе не господская девка, чтоб бегать туда-сюда. Пришлось снимать ботинки и демонстративно в одежде идти на кухню. Но и тут Алёна Борисовна (мамой называть тёщу Игорь почему-то так и не смог) продолжала стоять в дверях, бесцеремонно сквозь полукруги моднявых очков разглядывая приборзевшего зятя.

   К тому, что его в этом доме принимают не слишком тепло, Игорь успел уже давно привыкнуть. Но с тёщей ему делить было нечего. Ленка в один из дней на материно надувание губ даже высказала ей, что, если та собирается вклиниваться между ней и Игорем, то выбор дочь может сделать отнюдь не в пользу матери. С тех пор бабушка, которая, к радости или не очень, жила не слишком далеко от них, лишь помогала с приводом Наташки из садика. Да ещё собирала их по праздникам, самым величайшим из которых, был, по её скромному мнению, день смерти горячо любимого тестя. Тогда Игорь с прямой, как линейка, спиной, сидел за выставленным на центр зала столом и односложно отвечал на вопросы, стараясь при этом не ляпнуть чего-нибудь недостойного столь высокого круга.

   – А в туалет хоть мне одному можно? – увидев мелочную опёку Алёны Марковны, чуть не взорвался он, допив воду.

   – В туалет можно, – слегка подумав, проговорила та, поджимая тонкие губы, – Только шапку сними. С твоей крысы капает.

   «С крысы»! Уж лучше бы тёща, и в самом деле промолчала. Но вслух Игорь произносить ответные пассажи всё же не решился. Он передал свою формовку Наташке, куртку повесил за шкирняк на вешалку, а сам с сумкой, в которой принёс аппаратуру, заторопился в маленькую комнатку с «белым братом».

   – А авоська тебе там зачем? – Иногда некоторые женщины всё же бывают до умопомрачения несносны. Или чует она нутром, что он регистратор ставить пришёл?

   – А я бумагу туалетную с собой на всякий случай ношу, – не выдержав, огрызнулся Игорь. Нет, в самом деле, по какому праву ему тут устраивают допрос с пристрастием? Он что, из этого дома унёс чего?

   – Это как юмор понимать, да?

   – Нет, как сатиру. Но я могу ещё и спеть. Частушки, например.

   «Трындец». Не успеет он покинуть тёщино логово, Ленке пойдут звонки, что он вновь вёл себя при ребёнке по хамски, да и с тёщей разговаривал в предельно недопустимом тоне. Ну и фиг с ней. Ленка поймёт.

   Игорь добросовестно спустил воду в унитазе, побрызгал из полосатого баллончика и принялся мыть руки. В коридоре камеру повесить в таких условиях невозможно – факт. А вот тут, в спрятанном виде... Хотя бы звук будет записываться. На задней стенке шкафчика со стиральным порошком, как раз под умывальником. Если тёща туда и полезет, то не раньше субботы, да и в субботу не станет она рыться в глубине, проверяя, что за штуковины выросли сами собой в месте для них не предназначенном.

   – Всё, выметаюсь! Но завтра я снова буду здесь, так и знайте!

   – Иди уж, Арлекин.

   Вот и поговорили. А потом Ленка уже ему будет доказывать, что Игоря лишь сравнили с персонажем европейского фольклора. А то он не в курсе, что любимая тёща этим итальянским шутом обзывает всех, кто ей малосимпатичен.

   Прихватив мужественно превшую всё это время в прихожей дочку, Игорь наконец-таки покинул квартиру Алёны Марковны.

   – Ну, как делишки? – выйдя на улицу, спросил он у Налалки, ожидая, что та, как обычно, начнёт разговор про подружек, садик и свои невесомые детские проблемки.

   – Хреново, – по матерному выругалась дочка, – Сегодня шарфик ни хрена не завязывался! И куда, спрашивается, это годится? Ни в звезду, ни в Красную Армию!

   – Наталк, а может, э ... полегче на поворотах? Даже Попка таких слов не произносит...

   – Так, я его ещё не всему научила... – хлюпнула носом дочка.

   – А тебя-то кто научил?

   – Папуль, ну секретик же, ты разве не помнишь? – всплеснула кроха ручонками, – А словечки эти ты ж сам мне только дома запретил. А мы сейчас на улице!