Текст книги "История на всю жизнь (СИ)"

Автор книги: Виктор Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   С Юлией Климовой

  У «Спящего дракона» была своя легендарная история, да-да и ещё какая! О ней готов был поведать хозяин, его жена и особенно юная дочь и эта история давала его владельцу значительное преимущество перед всеми возможными конкурентами. Впрочем, во всей округе не найти вам, ка не ищите, других хоть сколь приличных заведений, где путники могли бы и перекусить, и заночевать и насладиться историей, на которые владелец слыл большим мастером.

  Первым, что бросалось в глаза, когда странник заглядывал на огонёк было огромное чучело головы козла, висящее на стене напротив входа, прямо над стойкой бара. Непросвещённые ехидно хмыкали, решив, что хозяин так неудачно пытался изобразить дракона, но, увы, это было весьма и весьма ошибочное суждение. Хотя за пару медяков толстая служанка, что протирает порой от пыли и паутины данную достопримечательность, с удовольствием готова рассказать всем желающим, как всё было на самом деле.

  Козла звали Дрейк. Он был чёрным, очень крупным, размером с приличного телёнка, и невероятно опасным. Единственный человек, который осмеливался подойти к нему, и, взяв за оборванную привязь, отвести на место – был при жизни животного сам хозяин таверны, старина Басс.

  – Дрейк, – громко и сурово выговаривал он, гордо ведя по деревенской улице рогатого проказника, – что ты делаешь, скотина рогатая? Рога тебе дадены, чтобы ты с другими козлами бился, а вовсе не для того, чтобы ты всех местных тут забодал. Опять вона на тебя жалуются. Перепугал ты, ирод, народу кучу.

  В общем, настоящим драконом и была эта животина, наводя панику одним своим появлением в деревушке, когда случалось освободиться ему от хозяйского пригляда. Девок он, правда, не воровал, но ущерб огородам наносил приличный, не боясь ни мужиков с палками, ни собак, издалека надрывающихся от лая, но боящихся даже подойти близко – острые длинные рога имелись у Дрейка совершенно не для красоты.

  Таверна в те времена называлась как-то по-другому, сейчас уж и не вспомнит никто, а сменить название хозяина заставила та самая «легендарная» история, о которой уже упоминалось выше.

  В тот день Дрейк опять сорвался с привязи, и, довольно взбрыкивая, понёсся до ближайших деревенских посадок, благополучно миновав огород хозяина – умная была животинка. На его беду по дороге оказался какой-то рыцарь, остановивший коня, чтобы отойти по нужде... Что подумал тот безвестный герой, когда увидел чёрную рогатую морду, заглянувшую в придорожные кусты, никому не ведомо, но смертельного врага себе Дрейк заимел. Видевшая эту сцену Аглая, чей дом сразу за колодезем, сгибалась от смеха, рассказывая, как «милсдарь рыцарь» без полагающейся амуниции взлетел обратно на коня и дал галопа...

  Через несколько дней к Бассу заглянули двое незнакомцев, просивших «продать рогатое чудовище», но хозяин таверны отказал – то ли из упрямства, то ли оттого, что мало предложили... Да и должен же кто-то был покрывать всех деревенских коз в конце концов! Без производителя перед выпасом оставаться было накладно. Незнакомцы ушли, а ещё через несколько дней козла попытались украсть. Наверное, тот рыцарь хотел самолично его прикончить... Но разве можно украсть дракона? На заднем дворе таверны разгорелся неравный бой – и вот уж тут Дрейк пал с пронзённым кинжалом сердцем...

  По-хорошему, таверну следовало бы именовать «Дохлый козёл», но разве это интересно? Когда над таверной появилась деревянная вывеска с новым названием, местные стали лишь понимающе хмыкать, а не местные... а не местные повалили в неё, словно бы тот самый дракон уже подаёт выпивку за барной стойкой, ну или хотя бы, развалившись, спит на ней.

  ***

  – Ах ты, зараза! – тряпка свистнула в воздухе и рыжий с белой отметиной на левом боку кот, шкодливо поджав хвост, сиганул со стола. – Ящерица! – гневно заорала крепкая черноволосая женщина, и в дверях кухни вскоре появилась девушка с грудным ребёнком на руках, остановилась и вопросительно посмотрела на звавшую.

  – Ящерица, – ещё раз брезгливо повторила прозвище хозяйка таверны, – если ещё раз впустишь сюда своих котов – пеняй на себя – сама к ним в сарай ночевать пойдёшь. Поняла?

  Коротко кивнув, девушка развернулась и вышла в зал, привычно с утра пустующий. Непрошенные слёзы текли по щекам. Мачеха – это вам не мать – знает всякий, у кого она есть. Остальные догадываются.

  Но сегодня, именно в этот момент, девчонке свезло, как никогда, ибо в дверях таверны словно бы из ниоткуда выросла высокая фигура.

  – Дзынь, – осторожно звякнула струна лютни, как бы обращая на себя внимание тех, кто в этот момент находился в зале.

  – День добрый, – вежливо поприветствовала первого за день клиента та, которую мачеха звала Ящерицей, а отец когда-то гордо окрестил Викторией, – Отец сегодня на мельницу уехал, но я сейчас подам, что изволите...

  Сделав пару шагов назад, девушка передала малыша выглянувшей из кухни женщине и вопросительно взглянула на мужчину, с интересом рассматривая его.

  – А чего ты такая зарёванная? Хочешь, развеселю? – посетитель сделал пару шагов, и весёленькая плясовая тонким перезвоном прошлась по пустующим углам «Спящего дракона». Он был вроде бы и не стар, но в глазах просматривалась какая-то нездешняя мудрость, словно этот человек знал куда больше, чем можно знать в его возрасте. Роста чуть выше среднего, в сероватых бриджах и стоптанных походных сапогах, когда-то, по всей видимости, бывших ослепительно чёрными, в колете и рубахе с широким воротом незнакомец настолько уверенно шагал, что, казалось, будто он местный, из этой деревни, родился здесь, только вот уходил куда-то дня эдак на три, да и уходил ли вообще?

  – Такая красавица и не улыбнётся, – покачал даже как-то по-отечески головой незнакомец и, испустив задористый завершающий аккорд, повёл свободной рукой перед собой, – Так куда лучше сесть, хозяюшка?

  Вперед выступила черноволосая.

  – Дак, вы садитесь, где пожелаете, – снова вручив ребёнка девушке, она оправила передник и пригладила туго стянутые волосы.

  – Чего стоишь? Отнеси его и мухой назад, – цыкнула она на Викторию и заулыбалась посетителю:

  – А вы надолго к нам? До обеда далече ещё, так я курочку подам, вино хорошее своё есть, хлебушек свежий...

  Виктория, осторожно взяв малыша, шагнула к выходу.

  – Курочка – это хорошо. Да и стаканчик винца к белому мясу не помешает.

  Вошедший присел на лавку возле ближайшего к стойке широкого стола из широких оструганных досок.

  – Как у вас тут бардам платят, а? А то вон уйду куда ещё, а вечером у вас только мыши пировать будут.

  Посетитель то ли шутил, то ли говорил серьёзно, понять его сразу казалось невозможным. А понять хотелось

  – Да как платят, – женщина смахнула полотенцем мух со стола, – как и везде – ночлег, стол да чаевые, что подадут... А ты не смотри, милсдарь, что сейчас пусто – к обеду уже не протолкнуться будет... У нас же место в округе известное... Ну а жаркое и капустник – это хоть сейчас, в момент подогреть.

  Светловолосая девушка, та самая, что первой встретила барда, проскользнула на кухню и, уже оттуда взглянув на гостя.

  – Курицу и вина! – вслед ей крикнула старшая.

  Гость между тем снял со спины скатку плаща и сложил его на лавку рядом с собой. Потом провёл пальцами по струнам и, видимо оставшись не совсем довольным звучанием инструмента, принялся чуть подкручивать колки, нежно трогая при этом то ту, то иную струну.

  – Ночлег, как я понимаю, это отдельную комнату с матрасом, так? – поднял он взгляд на всё ещё стоявшую перед ним хозяйку.

  – Так почему бы и нет? – удивилась старшая из женщин, – ежели комнаты свободные есть, мы всегда рады таким гостям...

  Она прошлась по залу, поправила скамьи, подняла с пола какой-то мусор и, наконец, подбоченясь, встала у стойки бара.

  – Ящерица, ты там совсем пропала? – громко, так, чтобы было слышно на кухне, крикнула она чуть погодя, протирая и без того блестящую поверхность столешницы.

  Почти тут же выпорхнула вторая девушка с подносом, уставленным блюдами. Помимо куска запечёной до румяной корочки курятины, она принесла барду тушеных овощей, свежих огурчиков, зеленого лука, свежего хлеба и кувшин с вином. Расставив всё это на столе, подняла ясные, светло-голубые глаза на посетителя:

  – Ещё что-нибудь?

  С кухни раздался какой-то грохот и хозяйка, бросив тряпку на стойке, метнулась туда.

  – А ты посиди со мной, красавица, а то ведь задёргали, да? – поднял на неё глаза, в синеве которых можно было утонуть, бард.

  Он осторожно положил лютню на плащ, зачем-то дохнул на руки и, подвинув к себе миску с овощами, принялся за еду. Длинная прядь его длинных каштановых волос почти касалась жаркого. Бард изредка поправлял её левой рукой, но та, не желая слушаться сползала снова и снова.

  – Мачеха? – бард кивнул в сторону кухни, – На сестру вроде не похожа.

  С кухни не доносилось ни звука, затем послышался голос хозяйки, недовольный, но без крика. Женщина, по всей видимости, что-то рассказывала поварихе.

  Девушка, присевшая на краешек скамьи и вся напряженная в ожидании нагоняя, раскрасневшаяся от смущения и польщённая вниманием незнакомца, кивнула:

  – Ага. Мамки уж три зимы нету...

  Не зная, как продолжать разговор, наконец вымолвила, покрываясь пунцовым румянцем:

  – А вы откуда? Где бывали?

  – Где бывал... – бард оторвался от еды, немного откинулся на стуле и посмотрел на девушку так, словно она спросила его нечто необычное, а не произнесла типичную фразу, которой приветствуют любого мало-мальски интересного гостя, – Лучше тебе и не знать... Хм, а может лучше знать...

  – А вы хоть чуть-чуть расскажите? – заинтригованная, Вики, придвинулась поближе к середине скамьи, – Я вот нигде никогда не была... Только до деревни иной раз сгоняю, да на мельницу отец берет иногда... А я жуть как про путешествия слушать люблю.

  На кухне раздался смех и снова какой-то грохот, хотя и не такой сильный, как в первый раз. Девушка испуганно обернулась в сторону кухни, но потом, слегка поморщившись, поёрзав, уселась поудобнее, и, подперев голову руками, приготовилась слушать.

  – Много есть разных стран, много есть разных людей, – голос барда вроде бы и не раскатывался по всему помещению, но девушка явственно слышала каждое слово из произнесённого. А он говорил и говорил. О больших городах и о скромных домиках лесников, о коварных разбойниках и алчных работорговцах, о зверях невиданных и чудовищах сказочных, о псоглавых людях и конях с человеческими головами. И о том, как это интересно, как это заворожительно видеть каждый день новое, узнавать неузнанное и дарить себя людям, тем, кто ещё не видал, не слыхал, тем, кто сидит себе сиднем возле очага и за всю жизнь дальше ближайшей ярмарки и носа не кажет.

  Виктория так заслушалась незнакомца, что даже не заметила, когда в таверне стал появляться народ, тоже с интересом присаживаясь послушать рассказчика, и лишь окрик мачехи вывел её из оцепенения:

  – Ящерица, ты чего это расселась?

  Вскочив, как ошпаренная, девушка тут же втянулась в ежедневную круговерть, подавая на столы и лишь иногда с сожалением поглядывая в сторону барда. Теперь ей уже не выпадет свободной минутки. Разозлившись, Беатрис, как звали вторую жену её папаши, тут же надавала ей столько поручений, что девушка даже не предполагала управится ли с ними до ночи. А посетители, обрадованные неожиданным развлечением, уже просили гостя спеть что-нибудь... И тот не отказывал. Лютня звучала под закопчёнными сводами. Она манила куда-то вдаль, в те неведомые дали, в те города со счастливыми беззаботными жителями, на берега озёр, окружённых густыми лесами, в которых прятались от глаз человека дружелюбные милые существа, да-да, те самые, что могут помочь откопать горшочек с золотом или вывести заблудившегося путника из чащобы. Лютня звала к шалашам охотников, к рыбацким шаландам, на которых белозубые здоровяки уходили в спокойное и ласковое море. Лютня пела об огромных великанах и сказочных героях, сражающих чудищ то копьём, то мечом, то меткой стрелой и об их прекрасных спутницах, дарящих свои поцелуи и ласки героям после очередного подвига.

  Народ слушал, кидал монетки, иногда тот или иной поселянин заказывал что-то известное и бард в обязательном порядке удовлетворял просьбу последнего, неизменно получая пи этом похвалу, выражающуюся как в словах, так и в весёлом перезвоне монет в его шапке, ходящей по кругу.

  К вечеру в зале стало тесно – новость о том, что в «Спящем драконе» остановился бард, моментально облетела окрестности и каждый считал своим долгом заглянуть к Бассу на огонёк. Виктория, не успевала подавать на столы, мечась из кухни в зал и обратно, и Беатрис, смягчившись, принялась помогать ей. Сам хозяин, вернувшийся с мельницы, обосновался за стойкой и с сытым благодушием наблюдал за этой суетой, лишь изредка вставляя своё последнее слово или подгоняя недостаточно шуструю на его взгляд служанку. Всё было как обычно в такие дни – суматошно, весело, громко.

  Вики не чуяла ног, когда кружки перестали стучать, а повариха, весь день не отходившая от печи, грузно плюхнулась рядом с ней на скамью в кухне.

  – Ну что, притомились сегодня? – владелец таверны заглянул к ним, довольно потирая руки и пряча поглубже за пазуху мешочек с дневной выручкой, – я завтра на базар поеду, всё-таки надо б Живчика заменить, он нынче чуть плёлся...

  Старый конь, верой и правдой служивший их семье вот уже почти десяток лет, и правда, стал стар. Отец давно поговаривал о том, чтобы купить нового, да только разговоры эти ни к чему не приводили...

  – А его куда? – вскинула на отца глаза Ящерка.

  – А его... – отец на миг задумался, – его вон на бойню... Может, хоть пару монет за ...

  Договорить он не успел – дочка стремглав выскочила из кухни.

  ***

  В конюшне было темно и тихо, но Викторию это не пугало – она не собиралась заходить внутрь и тревожить животных. Забравшись по приставной лестнице наверх, на сеновал, девушка ничком упала на расстеленные попоны, и разразилась рыданиями. Тут как раз находилось её тайное убежище от всех тягот жизни – ей нравился и запах конюшни, и эта подстилка без клопов, и тихое фырканье Живчика внизу... О ногу потёрся один из котов, она не видела, какой именно, но это было не важно. Усевшись и на ощупь притянув к себе животное, девушка с огорчением поделилась:

  – Тебе хорошо – разве что пнут, когда под ногами мешаешься... А Живчику... Живчику... – договорить она не смогла – не хватило сил, чтобы опять не заплакать.

  Виктория с детства любила всю живность, и воспоминания о тех днях, когда конь был молодым и резвым, не давали ей поверить, что отец может быть столь жесток.

  – И что же случится с твоим живчиком завтра? – Голос, уже знакомый по сегодняшнему вечеру, прозвучал неожиданно из темноты. Но тон был ласковый, почти отеческий, так что сильно испугаться Виктории всё же не удалось.

  – Отец сказал, что коновалу продаст, – безрезультатно вглядываясь в темноту, поделилась своими бедами девушка, еще крепче прижав к груди пушистого друга. Кот урчал, норовя провести мокрым носом по её заплаканному лицу, и Виктория никак не могла понять, откуда раздается голос.

  – А вы тут что делаете? – немного недовольно спросила она, поняв, что одной ей остаться уже не удастся.

  – Ночую. Потому что комнаты все заняты у вас оказались, а под столом или за ним – как-то не очень мягко. Да и поспать не дадут. Одному сыграй, с другим выпей, третий будет свою историю рассказывать. В общем, как народ расходиться начал, подошла ко мне хозяйка и сообщила, что ночевать мне лучше на сеновале, куда она меня и проводит самолично. Так что вот и здесь. Впрочем – ещё не осень, ночь тёплая, звёзды. Да и клопов тут нет. Мыши? Ну да, мне кажется, твой дружок о них сегодня уже позаботился. Так что их я тоже не боюсь.

  Виктория не рассчитывала, что кто-нибудь станет невольным свидетелем её выплеснувшихся чувств, но бард не насмехался над ней, говоря спокойно и серьёзно, и она успокоилась. То, что в таверне не осталось свободных мест, она тоже знала – сама слышала, как мачеха говорила мужу про это... Одной, конечно, побыть уже не удастся...

  – Это моё любимое место, – кивнула девушка в темноту, кусая губы и думая, как поступить. Уходить не хотелось, но и оставаться тут вдвоем с незнакомым мужчиной было не слишком правильно. Её комнату, тоже, скорее всего, занял кто-нибудь из перепивших гостей, а значит – ей придётся ночевать на кухне, рядом с храпящей кухаркой. Даже думать об этом было неприятно и желание ещё побыть тут – пересилило. Вот ляжет он спать – тогда и она тихонечко вернётся домой, а пока...

  – А вы звёзды любите? – вопрос прозвучал по-детски, и девушка, смутившись, покраснела, хотя гостю в темноте этого и не было видно.

  – Любят мясо и тушёную капусту. Потому, что они насыщают. Любят эль и хорошее вино, потому что они веселят тело. Любят женщину, но эта любовь не у каждого на всю жизнь. И «Ах» и «Увы» одновременно. Ещё любят мать, даже когда она не очень хороший человек, да и то у многих это проходит. А звёзды.... Звёзды могут освещать путь во тьме, но ведь когда на небе луны всё равно светлее, не так ли? Звёзды помогают найти дорогу, но для этого их надо знать. А любить... Вот скажи мне, за что любить звёзды, эти маленькие плевочки на тёмном бархате неба? И пусть за ними стоит тысяча и одна история, которые и интересны, и таинственны, и поучительны порой, но любить-то звёзды за что? Видишь созвездие зверя, вон там, слева? Прищуришься – и даже похоже. А у степняков это конь. Вот ты же не пыталась на небе представить своего Живчика? Нет. А.. Кстати, а ведь есть ещё у бедняги шанс, я думаю и в живых остаться. Но тут надо немного смелости. Да-да. Сможешь ли ты?

  Бард заиграл что-то нежное и трогательное. И это была игра для Вики, для неё одной (Ведь кошек никто не считает, не так ли?) Виктория подумала было, что она просто не так выразилась, что можно любить смотреть на звёзды, но перебивать было неудобно, а когда бард, даже имени которого она не знала, сказал про спасение Живчика – мысли о далёких светилах моментально вылетели у неё из головы. А ещё эта музыка...

  – Вы думаете, я трусиха? – девушка отпустила кота и улыбнулась, не желая портить момент, – вы меня совсем не знаете... Когда два года назад мы с подружками ходили по грибы, и я увидела волка, я даже не убежала. А что надо сделать?

  – А надо как раз убежать. И всё.

  Повисло молчание.

  – И Живчика с собой взять. Утром я уйду. Вдаль, за горизонт. Присоединишься, если не струсишь. Подумай. Решать тебе.

  Виктория смолкла, обхватив руками колени, и крепко задумалась. Об отце, который стал настолько жаден, что не может подержать у себя коня, верно отслужившего всю жизнь, о мачехе, которая видит в ней только няньку и прислугу, о старшем брате, который тоже когда-то ушел из дома и не вернулся, о том, что её скоро выдадут замуж и тогда... Что будет тогда – думать не хотелось... Но как же так можно бежать?

  – А... Как тебя зовут? – задала она самый важный сейчас, как ей казалось, вопрос. Ведь разве можно уйти из дома с человеком, даже имени которого не знаешь?

  – Называй меня Грегори. Впрочем, в разных поселениях и имя у меня разное. Имя же не приклеено к тебе навечно, как кожа. Где-то оно покрывается славой и становится золотым, где-то его обваливают в дёгте и перьях. Иногда ты хочешь, чтоб о тебе знали, иногда нет. Твой отец меня знает, как Грегори Шепотуна. А в деревне на севере, откуда я пришёл, я известен, как Грег Красильщик. Если ты странствуешь, то имя твоё тоже начинает меняться. вместе с дорогой, вместе с людьми на этой дороге...

  Виктория молча слушала, зажав губами соломинку и пытаясь представить то, о чем говорил бард. Внешне оставаясь спокойной, внутри девушка переживала целую бурю чувств: ожидание чего-то волшебно-сказочного, страх перед неизвестностью, восторг от возможности поменять свою жизнь и много ещё такого, чему пока не имелось названия. Наконец, она приняла решение. Резко вскочив, бросила:

  – Не уходите без меня, ладно? – и, быстро спустившись с чердака, помчалась к дому.

  ***

  Было ещё темно, когда Виктория снова поднялась на сеновал:

  – Грегори... – неуверенно позвала она, – ты ещё тут?

  – С добрым утром, солнышко! – послышалось из глубины, – Да ты никак решилась?

  Наверху зашуршало и через минуту бард с соломой в волосах и сапогами под мышкой предстал перед Викторией.

  – А вот и чаша для омовения, – Грегори, весело отфыркиваясь, сполоснул лицо в бочке, стоявшей под водостоком, сел на порог сеновала и принялся обуваться, – А теперь ноженьки. Им сегодня потеть и потеть, идтить и идтить. А пальчики отдохнут. Так что, выводим твоего конька или ты просто в дорогу мне от хозяйки узелок со снедью принесла?

  Девушка смутилась, но не отступила.

  – Живчика я тут не брошу.

  Зайдя внутрь и оседлав старого коня, Виктория осторожно вывела его из конюшни, что-то приговаривая почти шепотом, чтобы тот ненароком не заржал. Конь спокойно повиновался узде и лишь фыркал, послушно следуя за хозяйкой. Возле сарая уже лежал не слишком объемистый узелок с вещами. Его Виктория умело приторочила к седлу и только потом взглянула на небо...

  Ещё не рассвело, когда парочка беглецов была за околицей. Только тут девушка заговорила с попутчиком:

  – А ты думай, что я обузой буду... Я ещё маленькая была, когда всякие трюки показывала, но, думаю, и сейчас смогу, надо только слегка вспомнить... Я ведь гибкая... Все просто удивлялись...

  Помаленьку солнышко, капризно, словно нехотя, по одному, подняло свои лучики над горизонтом. Стало немного теплее. Разговор, слегка примолкший после расставания с гостеприимным кровом, завязался заново. Погони, вроде бы не ожидалось и бард, сперва изредка посматривавший за спину, перестал оборачиваться. Не ищут девушку – и ладно. Попадать в переделку, судя по всему, ему не хотелось. А родственники... Родственники могли быть всякими. От заведомо равнодушных до настроенных крайне агрессивно. С такими не то, что говорить, к таким и приближаться порой было опасно.

  – Тебя, как я посмотрю, красавица, даже и искать не поехали... – подмигнул Грегори девушке, елозившей на спине ведомого под уздцы коня, – Значит, не больно-то и нужна была. Так что ли?

  – Да кому я там нужна-то? – нехотя стала рассказывать Виктория, – Мачехе, которая меня как прислугу считала, или отцу, который не чаял, как меня замуж поскорее выдать? Ну, может, решили, что я в деревне у кого... к вечеру вспомнят...

  Ласково теребя гриву Живчика, девушка нахмурилась, вспомнив о младшем братишке.

  – Ну разве что брат будет скучать... но он ещё мал... – Виктория ребром руки показала себе на плечо, что означало примерный рост брата, – забудет...

  Вздохнув, девушка покосилась на попутчика:

  – А у вас родные есть? Вы же где-то жили до того, как стали по тавернам выступать?

  – Родня. Родню можно ценить, если она тебя ценит, – как-то немного философски заметил Грегори, – У кого-то есть его род, семейство, просто дети и внуки, которые с трепетом душевным впитывают откровения дедушки перед старым камином. У кого-то их нет и не будет. Да и могут ли быть дети у того, у кого дом – дорога? Разве это подходящее место для детей? Если нет корней, какие могут быть побеги? Вот и задумайся, ласточка. Твой ли это путь. Ведь вернуться ещё не поздно. Я-то другой жизни и не знаю. Я жив песней, жив дорогой, да конец свой, скорее всего найду или в руках у разбойников или под случайным ножом в кабацкой заварушке. Так что обольщаться не надо. Вчера вот мне хорошо накидали, но ведь и месяц на это не проживёшь. Кушать надо, да и не только...

  Лесс вокруг путников становился всё глуше. Вместо весёленьких птичьих песен стало слышно натянутое уханье, словно в пустую бочку кто-то большой и тяжёлый кидал крупные валуны. Ветки над ещё видной дорогой уже приходилось порой раздвигать руками. Становилось немного жутковато.

  Возвращаться, само собой, Виктория желания не проявила... Ей не казалось, что путь – самая печальная участь, гораздо больше девушку страшил вариант рожать каждый год по младенцу и получать ежедневные тумаки от мужа. То, что бард не захотел рассказывать о своей семье – было не удивительно, кто она такая, чтобы душу открывать... Может, когда-нибудь они и станут друзьями...

  Тут внимание юной путешественницы привлек изменившийся пейзаж.

  – Грегори, – озираясь по сторонам, промолвила она, – а ты разбойников не боишься? Тебя когда-нибудь грабили... на дорогах?

  Дорогой это было назвать уже сложно, и Виктория соскочила с коня, чтобы пойти следом за мужчиной.

  И тут на дорогу, ту самую дорогу, которая грозила перелиться в тропу, выскочил маленький человечек с бородой, заплетённой в витиеватую косичку, в кожаных красноватых сапогах и зелёном колпаке, похожем на ночной. Седые брови стрелочками были сведены к переносице, в руках у человечка была тросточка с ажурным рисунком.

  – Мой лес! Почему шастаете? – тонким голосом грозно встретил путников человечек.

  – Грег, это кто? – громким шепотом уточнила удивленная Виктория, тут же оказавшись за спиной барда. Одно дело рассуждать о приключениях, а другое – с ними сталкиваться. До этого момента девушка всегда полагалась на отца и сейчас тоже решила, что мужчине больше подобает общаться с «хозяином леса».

  Между тем бард, бросив поводья девушке, шлёпнулся на колени там, где стоял и отвесил незнакомцу земной поклон.

  – О, владыка леса, раз уж мы, несчастные путники, волей провидения, оказались в твоих владениях, дозволь нам беспрепятственно покинуть их. Возьми от меня всё, что пожелаешь, не побрезгуй.

  – Хм... церемониальную фразу вроде знаешь..., – Маленький человечек прошёлся туда-сюда поперёк тропки, почёсывая подбородок, – Так что не заплутаю... А... что хочу? Её хочу!!

  Маленький длинный палец, словно дротик, указывал прямо в грудь Вики. Двоякое толкование было исключено.

  Девушка побледнела, и, хотя человечек не выглядел устрашающе, скорее комически, непонятное поведение барда немного смущало. Можно было бы, конечно, дождаться ответа мужчины, но решалась её судьба и Виктория не выдержала:

  – Я тебе чего, сумка какая заплечная?! – нахмурившись, выпалила она, как мачеха, уперев одну руку в бок, а другой удерживая поводья Живчика, – ты требуй-требуй, да не наглей!

  Только когда эти слова слетели с её уст, Виктория поняла, что следовало поступить так же, как и барду, а не устраивать тут скандал... Но отступать было поздно. Может быть, он подумает и решит, что такая скандальная бабенка ему вовсе и не нужна?

  – Она не моя собственность, владыка, – подняв голову, но всё ещё стоя на коленях, произнёс бард, – Не слушай её дерзкие речи. Не знает она тебя, не обессудь. А своего добра мне не жаль – бери, что любо, только позволь с миром уйти.

  – Значит, не твоя, – человечек остановился и снизу вверх стал бесцеремонно разглядывать Викторию, – Ты-то, путник, отдашь мне за выход из леса свой инструмент. Играть ведь умеешь, так? Или он у тебя, чтобы ясени валить?

  И незнакомец мерзко захихикал.

  – Умею, владыка. Сыграть?

  – Погоди, сперва с этой вот разберёмся. Что умеешь, женщина? – наглый голос маленького человечка не оставлял сомнений в том, кто является настоящим господином под сводами этих ветвей.

  Удивленная всем происходящим, Виктория переводила взгляд с одного на другого и никак не могла догадаться, что же за «хозяин леса» такой выискался, что бард готов инструмент свой отдать? На бандита не похож... Смутная догадка уже появилась у неё в голове, но... но отвечать на вопрос было надо.

  – Что умею? – переспросила она, чтобы потянуть время и придумать что-нибудь путное, – а ты, мил человек, представься. А то я ж, правда, и не знаю, с кем разговариваю... И какие-такие мои умения могут тебе пригодиться.

  – Стирать, готовить, бороду чесать, полы мыть... – принялся перечислять гном, загибая длинные пальцы на левой руке.

  Виктория покачала головой, понимая, что стоит ей вспомнить об этих умениях, так уж и не важно будет, собственность она барда, али нет – возьмут в рабство как миленькую. Поэтому девушка снова покачала головой с самым разочарованным видом:

  – Не, ну ты, человек хороший, прямо таки жену себе хочешь! Но какая из меня жена? Такого я не умею... На лошади скакать – умею. Петь – умею. Бегать – умею. Танцевать умею. Читать и писать даже маленько... А вот готовить... разве что отрава какая получится, ты уж извини... – Виктория развела руками и с самым невинным видом пожала плечами, словно огорченная тем, что не умеет таких обычных женских вещей.

  – Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! – мерзко захохотал человечек и даже запрыгал от восторга, настолько пришедшая в голову мысль ему понравилась, – Вот у меня есть пять старых кафтанчиков! Ты их будешь шить и стирать! Вот! До тех пор, пока мне твоя работа не понравится! Понравится – отпущу, не понравится – не отпущу. Сбежишь – вернёшься, назад не выйдешь. Хи-хи-хи!

  Бард, стоящий в полупоклоне, с трудом сдерживал смех. Смеяться было нельзя, Рассердить лесного владыку не хотелось. Но уж больно препотешным, судя по всему, выглядел лесной хозяин и его ультиматум в глазах человека по имени Грегори.

  Зато девушке точно было не до смеха. Она была возмущена столь наглым заявлением, не имеющим под собой, на её взгляд, никаких оснований.

  – А почему это я должна шить и стирать тебе? – нахмурившись, Виктория повысила голос, – шла себе по лесу, никого не трогала, и тут на тебе – шить и стирать давай? Понравится – не понравится? Я тебе не служанка! Если ты бандит – грабь давай, это я понимаю, а вот так...

  Нервно дернув за узду в порыве чувств, Вики сделала больно коню и тот недовольно заржал, попятившись, но девушка не обратила на это внимания, продолжая свой монолог.

  – А вот так ты не хозяин леса получаешься, а попрошайка! Некому тебе шить и стирать, бедненькому, вынужден на дороге прохожих ловить и в рабство загонять! Нищие на паперти хоть честно руку протягивают. а ты тут хозяина положения корчишь, да? А вот не верю, что ты хозяин! Если ко мне кто-то в гости приходит – я их угощаю – о новостях спрашиваю, а не работать заставляю... Эх, ты...

  Сделав пару шагов к Живчику, она погладила его морду, успокаивая:

  – Тише, тише... Прости... Просто этот бродяга меня из себя вывел...

  Отвернувшись от карлика, Виктория поглаживала коня, и только прикушенная чуть не до крови губа выдавала её волнение.

  Выражение на лице барда из смешливого превратилось в страдальческое. Казалось, всё, от бровей и до кончика носа на его лице говорило, – «Что же ты делаешь, дурёха? Нельзя же так! Делай, как я!». Но было уже поздно. Лесной хозяин, кем бы он не являлся, терпеть дерзкие речи, конечно мог, но кто станет в доме грубить хозяину, кто? Лишь тот, кто не ценит гостеприимства и не уважает хозяина, кто враг, а не гость, будет вести дерзкие речи.