Текст книги "Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура"

Автор книги: Виктор Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

В 1870 году было образовано Общество вспомоществования при Воскресенской церкви, ибо, как «известно, что Малая Коломна представляет собою одну из тех окраин столицы, куда возрастающая дороговизна помещений наиболее вытесняет беспомощных и ненаходчивых бедняков». Для помощи беднякам у храма уже имелся собственный четырехэтажный дом, стоявший на Упраздненном пер., 9 (ныне – пер. Володи Ермака). Вместе с 6000 рублями капитала его завещала дочь купца A.B. Калитина. В этом доме поначалу нашли бесплатный приют 24 женщины, и за небольшой взнос – еще 16 человек. Обычно богаделенками становились вдовы из окрестных мещанок или чиновниц.

В 1874 году на средства М.Я. Глазовой, жены почетного гражданина, в том же доме Калитиной открылся приют для приходящих девочек, которые получали образование в одноклассной церковно-приходской школе и отдельно – навыки домоводства. Приют посещали около 35 детей в возрасте от 7 до 13 лет. В 1897 году возникло небольшое убежище для малолетних детей, нечто вроде детского сада; оно находилось в доме Фомина на Торговой ул., 30.

За 27 лет Воскресенскому обществу было пожертвовано 195 ООО руб. (6000 руб. внес Е.М. Дюков), что довольно много для бедного прихода10. Покровительницей Общества перед революцией была великая княгиня Ксения Александровна, чей дворец находился недалеко, на наб. р. Мойки, 106.

Дом Калитинской богадельни уцелел, в 1970-х годах для швейного ПТУ с левой стороны его расширили пристройкой. Но храма нет, теперь его место обозначено памятным крестом.

При эстонской православной церкви Св. мч. Исидора Юрьевского (Екатерингофский пр., 24) работало одноименное братство, которое находилось в церковном доме и помогало эстонцам денежными пособиями, содержало временное убежище для девушек, приезжавших в столицу, церковно-приходскую школу с общежитием, где читались лекции на научно-популярные и духовные темы.

В строении с измененным видом (надстроено этажом) по адресу: Садовая ул., 86, некогда пребывал 1-й ночлежноработный дом для бесприютных детей. В 1901 году его основала дворянка Анна Сергеевна Эйсмонт. На ее деньги и щедрое пожертвование императора было три года спустя куплено и затем обустроено трехэтажное здание, где нашли убежище 100 бездомных мальчиков и девочек. В доме имелись начальная школа, три мастерские, рукодельные классы и церковь. В Гатчине (Средняя ул., 49) открыли летнее отделение.

Дом Эйсмонт служил также ночлежкой для нищенствующих детей. Для взрослых в Коломне существовал свой ночлежный дом под № 10 Английский пр., 58), где можно без оплаты или за 5 копеек переночевать и получить: вечером полфунта хлеба и тарелку баланды, утром – сбитень или сладкий чай с хлебом. Постоянные обитатели ночлежки – это опустившийся люд с соседнего Покровского рынка, в 7 утра он должен был ее покинуть.

Самым большим благотворительным заведением в Коломне был комплекс зданий разного времени, вида и размера на углу Английского пр., 36, и Торговой ул., 26 (ныне – Союза Печатников). Заведение с 1838 года принадлежало Особому городскому присутствию по разбору и призрению нищих. Это присутствие основано годом ранее по личному распоряжению императора Николая I и долгое время возглавлялось министром внутренних дел. Оно предназначалось для «лиц, задержанных за нищенство», и перед революцией финансировалось Городской думой.

Комитет занимался распределением доставленных в него городских нищих: одних высылал по месту жительства, других – трудоустраивал, третьих – на разные сроки помещал в свои заведения. «Для временного пребывания» имелось убежище для детей, через которое только в 1910 году прошло 2245 бездомных подростков. Некоторое число мальчиков и девочек переводили в приюты при Комитете, где с ними занимались по программе начальной школы и учили ремеслам. Из приютов они (в числе 75 человек) могли перейти в Ремесленное училище с отделениями для разных возрастов. После окончания пятилетнего курса мальчики получали звания подмастерьев и распределялись к мастерам для дальнейшего обустройства11.

В мастерских с общежитием работали взрослые нищие (до 500 человек), выполнявшие за плату заказы со стороны. Для нетрудоспособных были организованы в специально пристроенном корпусе мужская и женская богадельни, на которые 100 000 рублей выделила А.П. Лесникова, вдова вице-председателя Комитета. Женская богадельня, открытая в 1896 году, носила имя ее основателя. В ней и в здании Комитета имелись домовые церкви. Кроме приютов и богаделен неимущих горожан обслуживала бесплатная амбулатория, принимавшая в год от шести до семи тысяч больных. В наши дни большая часть помещений занята средней школой, ибо после революции разнообразную благотворительность заменило государственное социальное обеспечение.

В годы Первой мировой войны Женский кружок помощи пострадавшим воинам открыл на Прядильной ул., 27, детский приют, где младший возраст учили грамоте и ручному труду, а старший посещал четырехклассную начальную школу12.

Обозревая православную благотворительность в Коломне, поражаешься ее необычайному многообразию, которое было порождено, прежде всего, инициативой отдельных людей, стремившихся жить по Христовым заповедям. Не все благотворительные заведения были большими, многие существовали одно-два десятилетия, не всюду имелись равные условия, однако везде руководящей идеей была идея милосердного служения ближнему, попавшему в беду и достойному сострадания.

Существовали ли эти храмы?

Долгие годы занимаясь православными церквями нашего города, итогом чего стала энциклопедия «Святыни Санкт-Петербурга» (совместно с A.B. Кобаком), я из архивов и периодики собрал сведения о шести церквях, судьба которых осталась мне неизвестна. С одной стороны, об их устройстве пишут газеты и сообщают архивные документы, с другой, они же молчат о том, имело ли место в начале

XX века освящение этих православных домовых храмов.

По данной причине они не вошли в упомянутую энциклопедию и остались в подготовительных материалах. Публикуя эти материалы, я хочу надеяться, что другие краеведы или читатели знают нечто, что может прояснить историю церковных помещений, освященных или намеченных к освящению, в разных городских зданиях. Это могло бы стать важным дополнением свода святынь Санкт-Петербурга.

Перечень этих столичных дворовых церквей включает:

Церковь при Городском училищном доме в память 19 февраля 1861 года

22-я линия В. О., 7

По проекту молодого архитектора И.И. Яковлева в 1909–1911 годах построили пятиэтажный Училищный дом на 1140 учеников, названный в память 50-летия освобождения крестьян.

В конце 1911 года И.И. Яковлеву предложили рядом с этим домом создать проект такой же этажности корпуса по Большему проспекту. В нем предполагалось разместить церковь. Но этот проект похоже не был реализован. Не устроили ли в 1913 году церковь в главном здании, как то было в других училищных домах? В таком случае она могла находиться в актовом или рекреационном зале.

Ныне в здании размещается юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета.

Церковь при Елизаветинской клинической больнице для малолетних детей Наб. р. Фонтанки, 152

Больница открылась в 1844 году для детей в возрасте до 4 лет. Поначалу она занимала частный дом, а в 1848 году приобрела в 10-й роте особняк, где находилась до возведения архитектором P.A. Гедике отдельного здания на Фонтанке. Строительство этого трехэтажного здания на 50 коек началось в 1865 году и закончилось в 1871 году.

Главный фасад украшало изображение «Божией Матери всех скорбящих радости». На каждом этаже были повешены образа кисти академика И.А. Тюрина, подаренные великой княгиней Еленой Павловной, попечительницей больницы.

В 1887 году на Рижском проспекте открыли Александро-Мариинскую лечебницу с часовней для отпевания. Церковь в больнице могла появиться в 1896–1899 годах, ибо на фото 1900 года на фасаде виден крест.

Сейчас в здание располагается Детская больница им. Л. Пастера.

Церковь свт. Иоасафа Белгородского(?) при Городской биржевой больнице императора Александра III 23-я линия В.О., 16

5 августа 1889 года на территории больницы была освящена шатровая часовня, выстроенная из красного кирпича по проекту В.А. Шретера, автора всего комплекса.

В 1906 году в столице возник кружок почитателей свт. Иоасафа Белгородского, через шесть лет ставший братством. В 1914 году братство предложило превратить больничную часовню в церковь в память об исцелении болящего Петрова по молитвам святому и образовало подготовительный комитет.

В 1918 году церковь действовала, но не освящена ли она была годом ранее? В 1924 году ее закрыли.

Церковь при заводе Товарищества по производству Глухоозерского портланд-цемента 2-я Березовая аллея, 3/5

Умершая в 1904 году богатая вдова Н.С. Ананьева завещала 800 тыс. руб. на городской приют для престарелых и малюток. Проект приюта на Каменном острове через год составил архитектор В.Н. Бобров.

Для приюта у Л.А. Брусова купили дачу с тенистым садом, где в 1906–1910 годах выстроили трехэтажное здание на 500 призреваемых. Работами по постройке руководил гражданский инженер И.Я. Брусов.

В 1909 году газеты сообщали об отделке церкви, которая могла размещаться на втором этаже. Приют открыт в конце 1910 – начале 1911 годов, но была ли в нем освящена запланированная церковь?

Сейчас здание занято Городским клиническим онкологическим диспансером.

Церковь при заводе Товарищества по производству Глухоозерского портланд-цемента Глухоозерское шоссе (Глухоозерская дорога), 12

Товарищество основала в 1879 году датская фирма. Спустя четыре года на южной окраине города оно открыло завод, ежегодно производивший до 300 ООО бочек отличного цемента, сырьем для которого служил добываемый под Гатчиной ракушечник.

На заводе работало около 400 рабочих, живших в основном в заводских бараках. Дирекция решила устроить для них церковь в деревянной столовой, на что ассигновала

30 тыс. руб.

Проект храма, отделенного от столовой раздвижной перегородкой, разработал видный зодчий П.Ю. Сюзор, член правления товарищества. 23 октября 1898 года Синод дал согласие на его осуществление. Что было дальше, неизвестно.

Ныне на территории работает бетонный завод «Молодой ударник».

Церковь Святого Николая Чудотворца при Дерябинских казармах Большой пр. В.О., 102

Название выстроенных по проекту А.Е. Штауберга в 1826–1828 годах казарм, где в начале XX века размещался 8-й флотский экипаж, произошло от фамилии купца

А.Ф. Дерябина, владельца стоявшего на этом участке водочного завода.

В память о Цусимском бое протопресвитером A.A. Желобовским 14 июля 1905 года в казармах освятили домовую церковь, имевшую свой причт и подчинявшуюся Военному ведомству.

Дерябинские казармы

В самом начале 1906 года экипаж переехал в Кронштадт и четырехэтажное здание приспособили под тюрьму для политзаключенных. Церковь в ней сохранялась, но не была ли она упразднена после освящения в 1911 году храма Спаса-на-Водах, тоже посвященного памяти о Цусиме?

Вполне возможно, что таких «загадочных» домовых церквей в Петербурге было больше, так как, начиная с 1915 года и особенно в 1917 году, информация в этой области заметно оскудела. Газеты чаще писали о других событиях.

Раздел 2 Памятные личности

Брат Марата в России

До сих пор бывшая Николаевская улица в Санкт-Петербурге носит имя Ж.-П. Марата, французского революционера, повинного в кровопролитном терроре в период якобинской диктатуры. Такая же улица есть и в Иркутске. Марат, как и Робеспьер, остаются героями левой интеллигенции во всем мире.

Однако Давид де Будри (David de Boudry, 15.02.1756-22.09.1821), младший брат «друга народа», живший в России, от него официально отмежевался и в 1798 году вместо своей фамилии Марат (точнее Мара) попросил новую, взяв за ее основу название деревни, где одно время проживала его семья и где появился на свет его брат. Давид родился в семье «доктора медицины и философии Жана Марата, учителя древних языков и философских наук, переселившегося из Италии в Невшатель (Neuchatel), а затем в Женеву, где он умер в 1783 году». Эти сведения взяты из формуляра Будри, составленного за год до его кончины1.

Другие источники позволяют дополнить и уточнить приведенные данные. Родился Давид в Невшателе (Нейштадте), старинном городке, который в те годы был столицей одноименного княжества, принадлежавшего Пруссии. В наши дни – это центр кантона во французской части Швейцарии. Городок Будри (в нем проживает около 5000 жителей), известный производством вина, находится в 9 км к юго-западу от Невшателя и до него можно доехать на трамвае. В городке есть площадь им. Марата и сохранился его родной дом с мемориальной доской на стене. Но мало кто в городке знает об обрусевшем брате революционера2.

Будри. Карикатура А. Илличевского. 1816 г.

Отец Давида – Хуан Сальвадор Мара (1704–1783) поначалу жил в г. Кальяри (Cagliari) в Сардинии и, судя по фамилии, происходил из марранов, крещеных евреев, выехавших из Испании. В этой стране он получил образование, в молодости состоял членом монашеского ордена и основал в г. Боно школу, где преподавали латынь и словесность. Из-за конфликта молодому человеку пришлось покинуть и школу, и Сардинию. Он в 1740 году перебрался в Женеву, где принял реформатскую веру и через год женился на местной гугенотке Луизе Каброль, умершей в 1782 году, за несколько месяцев до кончины мужа. В этом браке родилось 9 детей, Давид был пятым ребенком.

На жизнь Марат-отец, проживавший в основном в Невшателе, зарабатывал учителем и рисовальщиком для цветных набивных тканей. В 1774 году энергичный бывший монах открыл в Женеве пансион с двумя отделениями: для девушек и «негоциантов». По собственным словам, он «ежедневно давал по 6 уроков разного содержания плюс врачебные консультаций!)», хотя врачебного образования не имел. Никаким доктором философии и медицины Марат – старший не был. Это – выдумка его сына3.

Об образовании Давида его формуляр сообщает следующее: «Учился на отцовском иждивении в гимназии г. Нейштата в Швейцарии, в нижних классах до 1768 года. Потом, переехав в Женеву, вступил в гимназию сего города, где такоже на отцовском иждивении учился: природному латинскому и греческим языкам, также разным наукам до 1775 года июня. С которого времени переведен в тамошнюю Академию, где восемь лет учился: словесным и философским наукам, геометрии, физике, а наипаче теологии, которой был кандидатом…». Итак, вначале Давид обучался в младших классах гимназии в Невшателе, затем продолжил образование в гимназии в Женеве, после чего поступил в основанную Ж. Кальвином Академию, в 1878 году преобразованную в Женевский университет. Следовательно, молодой человек получил очень хорошее образование.

Отец, очевидно, был обеспеченным человеком, поскольку многие годы оплачивал обучение сына и дал ему возможность приобрести ученое звание кандидата богословия, реформатского, естественно. Этим званием Давид никогда не пользовался, предпочитая именоваться «homme de lettres», то есть образованным человеком. Когда отец от горячки скончался, кандидату пришлось подыскивать работу, и в 1784 году он принял приглашение камергера Василия Петровича Салтыкова (1750–1807) приехать в Петербург воспитателем и учителем его сыновей. Это случилось после подавления в 1782 году беспорядков в Женеве (в том же году Давид и Жан посетили Вольтера в его имении Ферне). Давиду, натурализовавшему сыну иностранца, на родине не удалось получить место пастора, как ему хотелось4.

У русской знати учителя-швейцарцы – почти все вольтерьянцы – были в это время в большой моде. Фридрих Лагарп воспитывал великих князей Александра и Константина Павловичей. Московский вельможа В.П. Салтыков в 1777 году женился на княжне Евдокии Михайловне Белосельской (1745–1824) из потомков Рюриковичей. На венчании в Царскосельском дворце присутствовал шведский король Густав II. Дядя Салтыкова Сергей Васильевич служил послом в Гамбурге и Париже, а тетка Мария Васильевна была женой видного екатерининского деятеля Адама Васильевича Олсуфьева.

Ко времени приезда Давида, тогда еще Марата (или Марота), в семье росли двое сыновей-погодков: Сергей (1778–1846) и Михаил (1779-?). Швейцарец прослужил у Салтыкова целых десять лет, живя в Петербурге, Москве и имении Выездное под Арзамасом, и покинул его дом только в самом конце 1795 года, после чего «посвятил себя наставлению юношества в пансионах и частных домах», где ему пришлось конкурировать с французскими эмигрантами, наводнившими Россию. В частности, он служил учителем в доме Николая Петровича Салтыкова, брата Василия и воспитателя великих князей, а также учителем Николая Гончарова, будущего тестя Пушкина5.

От эмигрантов требовалась подписка о лояльности, и Будри ее дал в 1793 году, находясь в Москве, а в конце 1806 года, в Александро-Невской лавре Петербурга, присягнул «на вечное России подданство». О перемене фамилии один французский путешественник сообщает следующее: «Недавно скончался брат Марата <…> По прибытию в этот город (Петербург. – В.А.), когда в полиции его спросили о фамилии, он с воодушевлением ответил: „Меня зовут Марат“». Однако генерал-губернатор, не разделяя подобное чувство, потребовал поменять фамилию, после чего брат Марата взял название своей деревни и добавил аристократическую частицу «де». За Будри некоторое время наблюдали, но вскоре убедились, что с Маратом его связывает только фамилия. Это был тихий человек, но он очень гордился своим родством с жертвой Шарлотты Корде. Перемену фамилии разрешила сама императрица.

В обществе самолюбие Будри страдало, если неглижировали его происхождение, и он старался обратить на себя внимание. Однажды такое тщеславие обернулось для него неприятной стороной.

Он сказал члену французской колонии: «Вы знаете, что я настоящий брат Марата?» На что француз ответил: «Знаете, я рад что брат – Вы, а не я».

Кроме того, Будри говорил:

«Моего брата недооценили, он умер, не исполнив своего плана. Французы нетерпеливы и не умеют ждать, но потомки отомстят за обиды, нанесенные современниками моему несчастному брату». Вероятно, Будри переписывался с Маратом. Однако, по словам A.C. Пушкина: «Несмотря на свое родство, демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный» и пользовался покровительством императрицы Марии Феодоровны6.

Имп. Мария Феодоровна. В. Боровиковский

В Петербурге Давид нашел себе супругу. Она звалась Марией Тимофеевной и родилась в Париже у армейского капитана Тимофея Лобкова (Лапкова) и Марии Дюнфур (Dunefour), уроженки Брюсселя, то есть была католичкой и наполовину француженкой. Венчание состоялось 29 декабря 1793 года в столичном костеле Св. Екатерины на Невском. Когда в 1794 году у супругов родилась дочь Мария, то ее крестили во французской реформатской церкви Петербурга на Большой Конюшенной улице. В числе крестных назван «генерал Василий Салтыков», у которого продолжал служить отец новорожденной. Брак длился недолго, ибо в 1796 году супруга умерла в Москве, вероятнее всего, при родах. Дочь осталась в девицах и скончалась в Петербурге в 1848 году «от туберкулеза горла». Она была похоронена рядом с отцом на Смоленском лютеранском кладбище. В 1823 году Мария поднесла Александру I шитый жемчугом вид Царскосельского парка и получила от него перстень в подарок7.

Во второй брак Давид де Будри вступил лишь в возрасте 50 лет, через десять лет после смерти первой жены. Его избранницей стала работавшая в Гоф-интендантской конторе кружевница Анна, дочь «придворного цирульника Семена Килимчинова» (в другом документе он назван «переводчиком восточных языков»). Так как она была православной, то венчание проходило в ноябре 1806 года в Симеоновской церкви столицы. Рожденная до брака в 1802 году дочь Олимпиада в 1817–1823 годах училась в Екатерининском институте, где преподавал отец, и закончила его «с малым шифром». В 1831 году вышла в Петербурге замуж за француза Пьера Жакмона (Jacquemond). Возможно, у потомков этой фамилии сохранились материалы о жизни брата Марата в России. Пьер Жакмон (1797–1845) был учителем французского языка в 3-й гимназии Петербурга. После его смерти вдова вместе с сыном переехала в Оренбург, где служила инспектрисой в местном Институте благородных девиц. В Оренбурге она, очевидно, и умерла8.

Вполне возможно, что среди ее документов могут найтись бумаги о хозяйственной деятельности Будри в Петербурге. Дело в том, что оставив место у Салтыковых (дети выросли), предприимчивый гувернер в компании с французом Пишо в столице открыл в середине 1790-х годов позументную фабрику, для которой из Лиона, центра данного производства, были приглашены опытные ткачи. Фабрика процветала до тех пор, пока император Павел I не издал указ против роскоши. Из-за этого запретительного указа на шитое золотом платье фабрику в 1799 году пришлось перепрофилировать, о чем говорит следующее объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях»: «Г. Дебудри и Пишо для большей удобности почтенной публики перевели свою шелковую фабрику в Шишмарев дом, на угол Малой Исаакиевской (ныне – Малая Морская ул., 23/8. – В. А.)».Однако «фабрика» через немного лет обанкротилась. Будри, по его словам, разорился, после чего принял решение устроиться на казенную службу. Следовательно, лет восемь Будри занимался преимущественно предпринимательством9.

А.С. Пушкин в лицейском мундире. Литография. 1816–1817 гг.

Поскольку Будри имел в Петербурге некоторую известность как учитель и хорошо владел русским языком, то 8 сентября 1803 года, по указу вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, к которой обратился, он был принят в новооткрытый Екатерининский институт благородных девиц на Фонтанке «учителем французской словесности и переводу с русского на французский язык». В этой должности Давид Иванович оставался до самой смерти, но одновременно в 1806–1811 годах занимался преподаванием в Губернской (позже Второй) гимназии, после чего перешел профессором в Царскосельский лицей, а из него в 1814 году – в Благородный пансион. Денежное содержание и в Лицее, и в ансионе равнялось 2000 руб. Лицеистам, включая Пушкина, он преподавал следующие предметы: французский, перевод с французского на русский, «поправление переводов и сочинений», а также одно время – риторику, точнее декламацию, но она была «слишком высокопарна и на ходулях». По словам лицеиста М.А. Корфа: «Он любил говорить о высокой добродетели, о гражданских заслугах: „Неужели мне нужны примеры, дорогие мои ученики, загляните в самих себя: какое впечатление производит на вас рассказ о проявлениях душевного величия и добродетели“». Любимым автором Будри был Ж.Ж. Руссо.

Царское Село. Вид Лицея. С. Госсе. По оригиналу A.A. Тона. 1820-е гг.

«При выпуске воспитанников из Лицея» в 1817 году Будри наградили орденом Св. Анны II степени. Имелся у него и Владимир IV степени за службу в Екатерининском институте, и чин коллежского советника (полковника по воинской Табели о рангах).

Императрица Мария Феодоровна особенно благоволила к Будри. В разные годы учитель французского получил от императрицы в награду: бриллиантовый перстень, золотые часы, две золотые табакерки и все это в основном «за приготовление и публичное испытание» воспитанниц Екатерининского института. Еще один бриллиантовый перстень был ему пожалован императором Александром I в 1811 году за двухязычный учебник «Первые основания французского языка, или Новая грамматика», состоявший из двух частей с приложением грамматической таблицы. «План грамматики прост и естественен. Правила описаны понятно и основаны на принципах французского языка.

Они объяснены полезными, умело подобранными и наглядными примерами», – таков отзыв Ш. Гетц, изучившей издание. По этому учебнику Будри преподавал пушкинскому курсу в Царскосельском лицее. Восемь лет спустя Будри под грифом Екатерининского института издал второе учебное пособие «Сокращение французской грамматики» в 75 страниц.

Попытка поднести книгу императору успехом не увенчалась из-за «множества типографских погрешностей, в издании сем находящихся». Больше Будри ничего не издавал10.

Е.А. Энгельгард. Неизв. художник. Вторая половина XIX в.

Обладавшего педагогическим талантом Будри-учителя ценили и хвалили. Его ученик Ф.Я. Миркович, будущий начальник 2-го Кадетского корпуса, вспоминал: «Он был первым моим умственным образователем, и к которому я всегда имел глубокую признательность и уважение». Федор Матвеевич Гауеншильд, учитель немецкого и директор Благородного пансиона при Лицее, лестно отзывался о профессиональных качествах Будри: «Он оказывал всегда отличнейшую деятельность и ревность к точному исполнению своих обязанностей по его части». По словам того же Кор фа, как педагог, Будри, «как человек в высшей степени практический, наиболее способствовал нашему развитию, отнюдь не в одном познании французского языка…», и воспитывал «способность логичного, складного и отчетливого выражения мыслей словом <…> Он был очень строг и взыскателен». Театральный критик Р. Зотов, его ученик, отзывался, что «лучше его никто не объяснял общих законов филологии». Однако один из лицеистов написал и такое: «Забавный, коротенький старичок, с толстым брюхом, с засаленным, слегка напудренным париком, кажется, никогда не мывшийся и разве только однажды в месяц переменявший на себе белье».

Здание Екатерининского института. Фото нач. 1900-х гг.

Вот отзыв другого лицеиста: «Мы не жаловали его за строгость, насмехались, как дети, над его кривым брюшком и засаленным, седым париком, дразнили разными школьными проделками, но внутренне все его уважали»11.

Жил Будри с дочерьми Марией и Олимпиадой на нижнем этаже трехэтажного дома по Разъезжей ул., 8, а также на казенных квартирах во Второй гимназии и Екатерининском институте. 11 июня 1821 года он подал директору Благородного прошение об отставке и назначении пенсии в 2000 рублей, жалуясь на плохое здоровье: одышку, желудочные колики и судороги в животе. «Голова уже не своя, и я должен откровенно признать, это отражается на моих уроках». До пенсии преподаватель не дожил. Согласно записи в метрической книге реформатской церкви, Будри скончался в Петербурге 22 сентября 1821 году и его похоронили на лютеранском участке Смоленского кладбища, где хоронили реформатов. Ученики Будри, «сохраняя к бывшему их наставнику и по смерти его чувствования уважения и признательности и желая отдать последний долг покойному, несли бренные его останки из церкви (французская реформатская церковь находилась на Большой Конюшенной ул. – В. А.)сопровождали до кладбища». В 1848 году на том же кладбище упокоилась его старшая дочь. Могилы отца и дочери утрачены12.

Давид де Будри известен в сегодняшней России только историкам Царскосельского лицея как учитель A.C. Пушкина. Когда в 1937 году отмечалось столетие со дня смерти поэта, то марксистские начетчики попытались приписать Будри то, чего у него никогда не было: «Младший Марат вносил в лицейскую атмосферу не „либеральный“ дух, а революционные настроения плебейского крыла якобинской мелкобуржуазной демократии»13. В действительности же, учитель был обыкновенным интеллигентом, приехавшим в Россию, – как и другие его соотечественники, – ради заработка. Интеллигентом активным и умевшим приспосабливаться. Фортуна ему улыбнулась и на новой родине он вполне преуспел. Благодаря работе в Царскосельском лицее, когда в нем учился A.C. Пушкин, его имя осталось в истории.