Текст книги "Отель «Калифорния»"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

6

Громов не без труда открыл зашарпанную дверь автосервиса и вышел в зимний вечер.

«Нексия» стояла на заснеженной парковке.

Двигатель работал тихо; сдержанно теплились габаритные огни.

– Все в порядке, – сказал он, сев на свое место. – Менты нас отправили куда надо. Ваш «Ситроен» на подъемнике и его уже начали разбирать.

– Как разбирать? Зачем разбирать?! – испуганно спросила Елена.

– Да нет, низачем… – Громов покачал головой. – Извините. Просто у слесарей жаргон: не «чинить», а «разбирать», потому что современные машины состоят из модулей.

– А…

– Если уместно так выразиться в данной ситуации, вам повезло, – перебил он. – Если бы вы напоролись на диск где-нибудь в Удмуртии, был бы – как говорят татаре – аптраган. Нижний Новгород – автомобильная столица России. Сервис на первый взгляд хламной. Но ребята толковые.

– Спасибо вам, Александр, – сказала она. – Не знаю какое спасибо. Вы все для меня сделали. Без вас бы я умерла. Утром поехал бы снегоочиститель, раскопал сугроб и нашел замерзшую лягушку.

– Да ну вас, Елена, – Громов покачал головой. – Полно вам, ерунда.

– Не ерунда. Вы мой спаситель, я вас никогда не забуду… Слава богу, все кончено. Спрыгиваю с вашей шеи. Давайте найдем бумагу и ручку, я запишу ваш адрес, чтобы послать деньги за эвакуатор, и поезжайте в гостиницу, вы ведь собирались заночевать. А потом счастливого вам пути. Как принято говорить? Семь футов под килем?

– «Удачи на дороге», футы – у моряков.

– Извините… – она улыбнулась. – Это я по привычке. Удачи на дороге, милый Александр!

– Спасибо, милая Елена, – в тон ответил он. – Но вы рано со мной прощаетесь.

– Рано?

Елена взглянула непонимающе.

– Увы. Еще неясно, в какую сумму обойдется ремонт. Они принимают только наличные. В любом случае вам надо найти банкомат и снять деньги. Не на такси же вы поедете.

– Так вы что, Александр, будете ждать, пока ремонтируют мою машину?! И повезете меня в банкомат?! А как же ваш сон и отдых?

– Я уже говорил, Елена, что сказавший «А» говорит «Б». А что собирались делать вы?

– Подождать, пока починят машину, и ехать в Казань.

– В Казань. А вы знаете, сколько до туда?

– Ну… примерно. А сколько на самом деле?

– Примерно как отсюда до Москвы. Четыреста километров или около того. Вы представляете, что это такое? Ночью, зимой и в первый раз.

– А какие варианты? – она поморщилась, покачала головой. – Возвращаться в Москву? вы говорите, то же самое. Лучше в Казань, как собралась. Заправлю полный бак и тихонько покачусь. Включу противотуманные фары, буду смотреть только вперед – к утру как-нибудь доеду. А что будете делать вы?

– Я… – он пожал плечами. – Ждать, пока ремонтируют вашу машину, я, конечно, не буду. Пусть они выставят дефектовку. Определимся по деньгам, съездим в банкомат, снимете плюс-минус…

– Кстати, я сразу отдам за эвакуатор, – перебила Елена. – Сколько вы за него заплатили?

– Две тысячи. Снимете и отдадите. Потом я отвезу вас в какое-нибудь кафе, посидите там. Я дал мастерам ваш сотовый, они позвонят, когда все будет готово.

– А сколько это займет?

– Ну… – Громов помолчал. – Я думаю, если есть запчасти, часа два-три. Плюс полчаса на развал-схождение.

– На что – на что?

– Не регулировку колес, чтобы они смотрели правильно и машину не вело. Положено после любого ремонта передней подвески.

– Ясно, – она кивнула. – Только зачем везти меня в кафе? Я могу посидеть и тут.

– Нет, Елена. Здесь вы посидеть не можете. Во-первых, в холле этого сервиса холоднее, чем на улице. А, во-вторых, уже сказал: с ними договаривался я, вы не должны показываться до окончания работ. Иначе счет раздуется до небес и выше. В кафе я отдам документы и объясню, что вам должны сделать.

– Слушайте, Александр… – Елена вздохнула. – Вы мой добрый гений.

– Я не гений и уж точно не добрый. Просто знаю жизнь. И, кстати, вы обещали напоить меня кофе, а тут нет вендингового автомата.

– Кофе?!

– Да, кофе. Сейчас поедем в кафе и вы меня напоите.

– Но я…

– Елена, я пошутил, – Громов засмеялся. – Мы сейчас поедем отсюда, но за кофе.

– А… куда?

– Завершать заботу о вас. Найдем какой-нибудь магазин, купим вам шапку.

– Шапку? А зачем мне шапка? У шубы есть капюшон, вы же видите.

– В вашем капюшоне только собирать жареные каштаны. В Париже на бульваре Капуцинов. А не выезжать ночью на трассу.

– Каштаны вообще-то жарят, после того, как соберут, – она улыбнулась. – Образ хороший, надо запомнить… Но мне тепло и в капюшоне.

– Как вам в нем тепло, мне видно со стороны. Году в девяностом или около того мы с женой отдыхали в Сочи. И привезли дочери книжку с картинками, купили из-за обложки.

– А причем тут мой капюшон?

– При том, что на обложке сидела кошка. Она была белая и в очках. Вы без очков и в черной шубке, но нос у вас был такой же красный, как у кошки!

Елена засмеялась.

От нее опять пахло духами.

– Если говорить серьезно, трасса есть трасса. Вам еще ехать и ехать, нет гарантии, что не придется хоть раз выйти из машины, заправиться средь чистого поля.

– Ладно, ваша взяла, – она вздохнула. – Едем и купим.

– И еще теплые колготки. Если не хватит денег, одолжу, отдадите вместе со всем. Найдете самые толстые и наденете, лично удостоверюсь.

– Слушаюсь.

Она развела руками.

– Вам невозможно не подчиняться.

– Это радует, – ответил Громов.

7

– Ну, и как я вам? Очень смешно?

– Не очень.

Елена стояла перед машиной в желтоватом свете фар.

Шел все тот же снег – в городе без ветра, редкий и крупный; мохнатые шестигранники падали медленно, поворачивались и сверкали.

– Вы прелесть, Елена. Недаром вас когда-то называли Прекрасной.

Громов не лукавил. Убогая разноцветная витрина окраинного магазинчика казалась дверью в новую жизнь.

Таковой не могло существовать, но сейчас в нее поверилось.

– Какая я прелесть, сама знаю… Не про себя спрашиваю, про шапку. Единственная, которая оказалась подходящей в этой тысяче мелочей.

– Извините, я задремал, – признался он. – А шапка… Выйдите из света, пожалуйста, тут все мерцает.

Елена отступила в сторону.

На ней красовалась белая шапочка грубой вязки с двумя кисточками по углам.

– Ужас, правда? Рожа круглая, как у Чиполлино, и еще эти хвосты, какой-то сиамский Буратино в двух колпаках. Но остальные были еще хуже.

– Насчет рожи вы не правы, не бывали в Пермском крае, уж там рожи так рожи. А у вас, Елена, лицо благородной и харизматической актрисы…

– Спасибо, – перебила она. – Врете, конечно, но все равно приятно.

– А если серьезно, в этой шапке вы помолодели… То есть нет, еще раз извините, вы и так молодая. Хорошенькая, как белочка с ушками.

– Да уж, конечно, белочка ушастая. Точнее, зубастая… Укушу без лишних слов.

– В последнем не сомневаюсь. Садитесь в машину.

– Уже села, – ответила Елена и скользнула к нему.

Сняв шапку, она растрясла волосы.

– А если серьезно – очень страшно? Все умрут, когда я в этой белочке выйду на заправку?

– Не умрут, – Громов покачал головой. – Это у вас москвичей мода ходить под снегом без шапки, нормальные люди голову берегут.

– Послушать вас, так москвичи и не люди? – она фыркнула.

– Примерно так, исходя из опытов жизни. Вы исключение.

– Вы так не любите москвичей?

– А кто их любит и за что их любить? Всю страну подгребли, только ради себя и живут. Вот поверьте: будь на моем месте москвич, он бы не остановился, объехал вас по встречке и погнал дальше, слушая бред Кобаладзе по «Эху Москвы».

– Нет там никакого Кобаладзе, – с улыбкой возразила Елена. – Есть Чхеидзе.

– Какая разница? Все московские болтуны одинаковы, никого не знаю, их трепотню никогда не слушал.

Она покачала головой.

– Но вы, Елена, повторяю – исключение, подтверждающее правило.

– А откуда вы знаете, какая я на самом деле? Может быть, я в сто раз хуже распоследней москвички, это вам только кажется, что я такая пушистая в белой шапке.

– Не кажется. Не буду вдаваться в подробности, но если бы вы были обычная москвичка, я бы с вами не стал возиться. Выставил бы аварийный знак, сообщил ментам и поехал дальше, не задерживаясь на минуту. И сейчас сидел бы в ресторане гостиницы «Татарстан» на площади Габдуллы Тукая и попивал теплый коньяк «Горная Армения»…

– Но…

– Коньяку я, конечно, и в Нижнем скоро выпью, он никуда не денется, – перебил он. – Просто хочу сказать, что я добр, но доброта моя избирательна. О ком попало заботиться не стану.

– А я, значит, не кто попало?

– Нет. Кто не попало. Поверьте, не в первый раз живу. И работал черт-те в скольких местах, людей повидал много. Умею узнавать.

– И меня так-таки узнали за те четыре часа, что мы с вами знакомы?

– За те четыре минуты, что вы сидели в моей машине и пахли духами. Кстати, что за марка, очень приятные?

– А вы в духах разбираетесь так же хорошо, как в автомобилях?

В Елену вселился бес противоречия.

Но это не раздражало, а умиляло, она спорила, как девчонка.

– Вообще не разбираюсь. Но эти – точно эксклюзив.

– А еще говорите, что не разбираетесь. Врете, как всегда. Марка не самая-самая, но для России эксклюзив. Потому что не польская подделка из турецкого «Дьюти-Фри», а настоящая Франция. Купила в Финляндии. Когда с мужем ездили отдыхать… в последний раз…

По ее лицу пробежала тень.

–…Четыре года ими пользовалась. Сегодня достала. Развинтила флакон и вылила на себя последнюю каплю.

Замолчав, Елена отвернулась к окну.

Эту женщину угнетало нечто гораздо большее, чем случившаяся авария. Если изначально Громов ощущал водительскую солидарность, то сейчас он ее жалел.

Хотелось сказать, что взамен старому всегда приходит новое, но они были слишком мало знакомы, чтобы вести душевный разговор.

Поэтому он предложил просто:

– Ну что, поехали?

– Поехали, – Елена провела рукой по лицу. – Пить кофе?

– Да нет, я думаю, надо узнать, как дела с вашей машиной. Если честно, устал, как пес. Определимся с суммой, свожу вас за деньгами, оставлю в кафе, сам поеду искать гостиницу. Поужинаю, напьюсь и лягу спать.

– Заманчивая перспектива.

Она кивнула, накидывая на себя ремень.

– Да, кстати… Шапка шапкой, а как второе задание? Выполнено? – напомнил он.

– Так точно. Можете проверить.

Откинув полу шубки, Елена выставила колено, обтянутое черным.

– Годится? Отпустите на трассу в таком виде?

– Годится. Отпущу.

Громов включил «дворники».

– Можете потрогать. Как все теперь толсто и тепло.

– Верю на слово, – ответил он и, поддав газу, с небольшой пробуксовкой вырулил из снеговой каши.

Последние фразы напомнили какой-то убогий флирт на корпоративе.

А ситуация была не той, в которой можно флиртовать.

8

– Такие дела… – повторил Громов, постучав пальцами по рулю. – Завтра после обеда.

Елена молчала, убитая новостью.

Она сникла, выглядела еще более отчаявшейся, чем в разбитом «Ситроене».

– Повторяю еще раз, подрамник погнут, кузов повело, нужно вытягивать на стенде. Это делается медленно, чтобы не лопнул металл. Кроме того, по ходовой нужны запчасти, которых у них не нашлось. Будут брать у официалов, в дилерском центре «Ситроен», а те закрыты до завтра.

Громов оправдывался так, будто был виноват и в повреждении машины и в длительности ремонта.

– А что… – Еленин голос звучал тускло, от синичьей звонкости не осталось следа. – От того, что я наехала на какое-то колесо, машина могла разбиться так, что ее надо… вытягивать? Разве удар был такой сильный? У меня даже подушка, в самом деле, не сработала.

– Могла и еще как. Это в пятидесятые годы были такие жесткие кузова, что от наезда на поребрик вылетали стекла. Сейчас конструкция упруго-пластичная, поглощает энергию удара. Сминается кузов, постепенно, до салона не доходит, иначе вы повредили бы грудь об руль. А подушка срабатывает только в крайнем случае, при лобовом столкновении. Только в кино пнул бампер – она выстрелила.

Она молчала, одну за другой переключая дорожки компакт-диска.

– Да, кстати, – продолжая оправдываться, добавил он. – Ваш «Ситроен» попутно посмотрел электрик, я ему сказал, что цепь умерла. Они нашли блуждающее замыкание на массу, толком не объяснили, но я понял, что нужно поменять один пучок проводов.

– Не может быть, – возразила Елена. – В Москве в десяти местах ничего не могли найти, а тут в Нижнем Новгороде, в сервисе, где нет даже кофейного автомата, за пять минут какой-то слесарь обнаружил? Не верю. Уши трут, чтобы содрать побольше денег.

– Вряд ли. Провода они тоже возьмут у официалов, заработают копейку, наработают на рубль. А ваша Москва – это уже не Москва, а Рязань и Люберцы с лимитной пропиской, да еще пол-Украины впридачу и треть Армении…

–…И почти весь Азербайджан…

–…Завод АЗЛК, и тот французам в карты проиграли. А Нижний Новгород, я уже сказал – автомобильная столица России. Их «Газель» – самая массовая машина, как штурмовик «Ил-2» во время войны, причем далеко не такая дрянь, как «Жигули». Так что здесь-то остались профессионалы, я им деле верю.

Елена не ответила.

– Завтра ваша машинка будет лучше новой, сядете и поедете к дочери без приключений… Вы, кстати, старшей в Москву не звонили?

– Звонила… Пока вы мою машину оформляли.

Она расправила белую шапку на коленях.

– Маринка не знает, когда вернется домой. После студии они собрались в ночной клуб или куда-то еще – у нее своя жизнь, богема, одним словом. Она знает все на свете и даже больше, каждой бочке затычка. Сказала, что страховой случай нужно регистрировать в течение трех дней, время терпит и телефон там круглосуточный, а она этот поход не может отменить, потому что иначе Луна столкнется с Венерой и вместе упадут на Землю. В общем, сама перезвонит, когда сможет. Думаю, не раньше утра. Или даже днем, смотря к кому поедет ночевать. Черт-те что, а не жизнь – кино и немцы…

Громов подумал, что не представляет себе свою взрослую дочь, которая не знает, у кого будет ночевать после ночного клуба.

Но он ничего не сказал; Москва жила по своим законам, которые к провинции, именуемой «регионами», имели такое же отношение, как разврат венерических Людовиков к народу Франции.

– Я, конечно, понимаю, Александр, сама во всем виновата. Надо было смотреть как следует, сейчас бы уже подъезжала к Казани и вас не мучила до ночи … Извините, но как-то все… не так в этом Датском королевстве.

– Не извиняйтесь, – ответила он. – Я вас понимаю, Елена. Первая в жизни серьезная авария всегда кажется концом света. Да и вообще, жизнь – это снежный ком. Стоит на горе, никого не трогает. А его тронешь – покатится, мало не покажется.

– Именно так…

Еленин голос звучал опустошенно.

–…Снежный ком или принцип домино. У меня упала последняя костяшка. Не ехать дальше ночью, а вовсе ночевать на вокзале…

– Да вы что, Елена!

Громов повернулся, заглянул ей в лицо.

– Какой вокзал? Сейчас не советские времена, гостиниц пруд пруди. Отвезу вас в отель…

– «Калифорнию», – невесело перебила она.

– Куда захотите. Снимете номер, примете душ, поужинаете, выспитесь, утром позавтракаете – кофе с круассанами – после обеда сядете в машину и по искристому снегу покатите дальше.

– Да уж, при моей нынешней фигуре только круассаны и есть…

Она вздохнула.

– В самом деле это так. Я бы вас попросила, остановились бы в одной гостинице, поужинали вместе – я бы вас угостила за хлопоты – а завтра с новыми силами вперед. Но дело в том, что…

– Что с этим ремонтом вы разорились, – пришел на помощь Громов. – Это ясно, но поправимо. Я, конечно, не крез, но дорога приучила к неожиданностям. Всегда имею неприкосновенную сумму на случай форсмажора. Никогда ею не пользуюсь, даже если в новом городе очень хочется что-то купить…

Он едва не добавил – «или как следует погулять с девицами» – поскольку такое случалось еще несколько лет назад.

–…Так вот сейчас как раз форсмажор. Поедем в гостиницу, я сниму номер и для вас. Сумму приплюсуем к общему кредиту, потом рассчитаетесь. Всего и делов-то.

– Всего и делов-то… – повторила Елена. – Но что остается делать? Ничего. Придется согласиться с вами. Ну, и куда мы поедем? Вы знаете в этом городе хорошие гостиницы?

– Если честно, не знаю никаких. Я в Нижнем бывал два раза по делам фирмы, оба проездом. В Москву и из Москвы…

– А теперь бог вспомнил троицу?

– Ну типа того. Поедем в город и по пути что-нибудь найдем. Уже почти ночь, вывески горят и видны издалека. Как получится, так и устроимся. Согласны на такой план?

– Согласна. Вы знаете, что делать, в отличие от меня. Только в какой стороне город, а в какой дорога? Там, там, или вообще вон там?

Елена махнула рукой вперед, потом назад, и, наконец, направо от себя.

– Я запуталась в этих лабиринтах, тем более не сама за рулем.

– Не там, не там, и не там, а как раз вот тут.

Улыбнувшись, Громов показал влево.

– Точное решение, – она кивнула. – Спроси женщину и сделай наоборот.

– Вовсе нет, – он улыбнулся еще раз. – Я не хотел вас обидеть, Елена, и вообще не думал ничего подобного. Просто знаю, что город – по левому борту.

– А откуда знаете? Карту вы не смотрели, в машине компаса нет и по звездам тоже ничего бы не увидели, потому что снег и тучи.

– Откуда…

Он пожал плечами.

– Если честно, не знаю. Не могу сказать. Просто всегда представляю, где север, где юг, а если куда-то приехал, то в какую сторону выехать обратно. Знаю, и все тут. И почти никогда не ошибаюсь.

– Ну вы прямо волк! Чутье у вас звериное. Не обиделись за сравнение?

– Нет, ничуть. Я волков уважаю, они хорошие люди. И мы в самом деле похожи, их кормят ноги, меня колеса.

– Тогда поехали, – с облегчением сказала Елена.

– Уже едем, – ответил он и взял двумя пальцами кольцо задней передачи, чтобы выехать с парковки, не разворачиваясь.

– Искать отель.

– Сначала заправку. Надо залить до полного бака. Ощутимо холодает, машину придется поставить на автопрогрев при минус пятнадцати, иначе утром не заведусь.

9

Город наполз со всех сторон, потянулись разноцветные огни.

–…Послушайте, Александр…

Громов почувствовал, как к его руке, лежащей на рычаге переключения передач, прикасаются прохладные крепкие пальцы.

– Все-таки еще раз о том же самом. Зачем вы со мной возитесь? Думаете, я вас не вижу и не понимаю? Вы водитель от бога, для вас ехать все равно что для птицы лететь. Если бы вы со мной не связались, уже были бы в Казани. Или вообще ехали еще дальше, а? разве не так?

– Вы правы, ехать я могу быстро и долго. Нижний бы миновал в объезд, потом выпил в Кстово поллитра кофе и погнал дальше. По Чувашии едешь днищем по снегу, но я бы ее пересек еще в сумерках. А дальше уже не дорога, а сказка. У татар М7 одинакова что летом, что зимой, они ее чистят несколько раз в день. Мог и в Казань не заезжать, пролетел бы одним махом, задержался только на платным мосту у Нижнекамской ГЭС перед Челнами. Мне на самом деле без разницы, когда ехать: днем или ночью. Ночью даже лучше, потому что на дороге нет «чайников».

– Типа меня, да?

– Вы не чайник, вы камикадзе, – возразил он. – В общем, ехал бы и ехал, но через сто километров после Мензелинска начинается Башкирия, а это мрак. Летом ямы, зимой то сугробы, то гололед. Если бы Гитлера в сорок первом году провезли по М7 от Исаметово до Уфы, он бы не полез воевать в Россию. Там летним днем едешь, как в последний раз, а про сейчас и с таким грузом нечего говорить. Так что в Казани я собирался ночевать. Точнее, уже тут, в Нижнем. По правде говоря, даже хорошо, что все так получилось. Мне было не по себе оставлять вас наедине с ремонтниками. Сейчас поедем в гостиницу. Завтра получим вашу машину и до Казани поедем колонной. Вы впереди, я сзади. Так будет спокойнее.

– Ладно, закрываем тему, – сказала Елена. – Я поняла, что вы будете заботиться обо мне до последней капли крови. Придется смириться. Но за это удовлетворите мое женское любопытство.

– Спрашивайте, отвечаю.

– Вы, Александр, в каком городе живете? Далеко отсюда?

– Как до Казани и еще раз столько же. Тысяча километров.

– А какой это город? Оренбург?

– Нет, Оренбург южнее, он маленький и заштатный. Мой город больше Нижнего, скоро будет полтора миллиона, но он не мой, даже имени не хочу называть. Я оказался вынужден там жить по случайности.

– А я думала, вы ленинградец. Ну то есть петер… как там, по-современному? Если в Гамбурге – «гамбургер», то в Петербурге петербургер? Мне лучше «ленинградец», хотя к Ленина не люблю еще больше, чем Петра. Но слово приятнее.

– Почему вы решили, что я ленинградец?

– Так вы про мои ботильоны сказали, что в них ходить по Эрмитажу, а не ехать в Казань.

– Ничего себе у вас память, – Громов покачал головой. – Я уже забыл, что сказал, а вы помните.

– Память у меня хорошая, да. Пожалуй, даже слишком. Я ведь все-таки музыкант, слух слухом, но многое приходится тупо запоминать. Ну, и не только музыкант, еще кое-что… Но все-таки, если вы не ленинградец, откуда всплыл Эрмитаж?

– Я не ленинградец, но учился в Ленинграде.

– Завидую, – перебила она. – Ленинград… Белые ночи…

– Ленинград, Елена, это прежде всего проходные дворы, – усмехнулся он. – И подъезды, пропахшие кошками, хотя за пять лет учебы я не видел на улице ни одной кошки.

– У каждого свое вИдение. А где вы там учились, Александр?

– В университете, на факультете прикладной математики и процессов управления. Жил в общежитии, Эрмитаж не так уж далеко. Тем более, что в те времена это ничего не стоило.

– А откуда вы родом? Говорили, что из Белоруссии, я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Из местечка Кобрин, на польской границе. Мой отец был военный, всю жизнь мотался по гарнизонам. И я с ним где только не жил… на самом деле не жил нигде. На последнем курсе женился на иногородней, и уехал к ней на Урал. Своего дома никогда не было. Наверное, поэтому так легко уезжаю куда угодно. Удовлетворил?

– Пока да.

Елена кивнула.

– Теперь ваша очередь, – сказал он. – Я не женщина, но тоже хочу удовлетвориться. В котором поколении вы москвичка? Думаю, что как минимум в пятом.

– И вовсе нет. Я как раз та лимита, которую вы ругали. Только не из Люберец, а с Украины.

– С Украины? Ни за что бы не подумал.

– Да, с нее. Сейчас стали говорить – «в Украине», в мои времена были «на Украине».

– В мои тем более, я вас существенно старше.

– Да уж, вы мне в отцы годитесь, кто бы сомневался… Так вот, я родилась «на» Украине. В Севастополе. «Гордость русских моряков», помните? Папа у меня был капитан торгового флота. В Москву попала так же, как и вы – после училища поступила в консерваторию, в восемнадцать лет вышла замуж за москвича, там и осталась. Так что дочки москвички действительно в большом поколении. Но им это пофигу, младшая уехала в Казань.

– И вышла замуж за татарина, который вас не любит?

– Мой зять хуже татарина, он просто козел. Или я для него – козлица, одно из двух. В общем без разницы. Старшая точно такая же – из ночного клуба поедет хоть куда. Вот такая у меня жизнь. Папа умер, в Севастополь не езжу, сами знаете, как туда сейчас русской… Да и вообще я ни к чему не привязываюсь. Ну, почти ни к чему. Во всяком случае, не к месту жительства. Лишь бы было удобно ездить, где погулять и хорошие магазины поближе. В Севастополе жила и радовалась, теперь в Москве хорошо. Окажусь в другом месте – там станет точно так же. Только две вещи в жизни и люблю всерьез.

– Какие? – спросил Громов. – Солнце и небо?

– Нет. Музыку и море. То есть нет, в другом порядке. Море и музыку. Музыка всегда в руках. А море… Оно далеко и потому на первом. Море – мое все.

Она помолчала.

– Я без моря чахну. С мужем каждый год ездили на море. На любое, хоть на Балтийское, лишь бы берег, и волны, и чайки вдали, и пена у ног, и ветер, как эолова арфа…

– Понятно, – он вздохнул.

– Извините. Александр, я расчувствовалась. Вам неинтересно слушать мои рефлексии.

– Нет, Елена, интересно.

– Умный человек, а врете каждую секунду. А я вам поверю и буду рассказывать, как зимой в Москве снится море.

– А мне… Мне вообще ничего не снится, – признался Громов. – Ну то есть снится, конечно, иногда даже нечто хорошее. Но стоит проснуться – через полчаса ничего не помню. Ничего вообще.

– Вы счастливый человек, Александр, – сказала Елена. – Не видите снов или их не помните. Память – это страшное наказание, даже не за грехи, а просто так.