Текст книги "Танара"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

9

Официальной версией катастрофы стало попадание душманского «стингера». Хотя любой летчик понимал, что для поражении на такой высоте душман должен был лететь на истребителе-перехватчике.

Все знали: авария произошла из-за того, что рассыпался один из иллюминаторов гермоотсека, не выдержав избыточного давления, созданного искусственно пониженной высотой в кабине. Но спорить никто не стал: СССР был еще жив и слово «КГБ» вызывало омерзительный страх даже у боевых летчиков.

О критической ситуации, возникшей на борту, особисты не распространялись: вероятно, экипаж задрипанного военно-транспортного самолета казался им чем-то вроде насекомых, не могущих повлиять на деятельность могущественной системы. Более того, было официально признано выполнение важного государственного задания; капитан Сюрин получил вторую «Красную Звезду», а все остальные, включая Грейфера – медали «За боевые заслуги».

Хотя заслуга их была лишь в том, что рискуя жизнями, они тупо выполняли непонятный чужой приказ.

«Ан-12» быстро отремонтировали, и уже через день он улетел обратно в Союз. Но без Грейфера.

Его прямо на аэродроме положили на носилки и увезли в медсанбат. Где заставили оставаться несколько дней – чему он не сопротивлялся, поскольку самочувствие улучшалось медленно.

Неистовый Сюрин проводил Грейфера до койки, бросив ошарашенному начальнику аэродромной службы, что ему наплевать и так далее на срок обратного вылета, и он должен лично отвезти в госпиталь раненного боевого товарища. По дороге капитан признался, что в его афганской службе случилась сходная история, которая стоила ему майорства. Но в отличие от нынешней, рядом не оказалось умного человека, подобного Грейферу, сумевшего его вовремя остановить. За что он неимоверно признателен второму пилоту, поскольку сегодняшний конфликт кончился бы серьезней, нежели просто разжалованием.

Грейфер от души пожал благодарную руку командира. Больше они никогда не виделись.

Обратно он летел на печально известном «черном тюльпане»: грузовом «Ил-76», доставлявшем в Союз отвоевавшихся «интернационалистов» – смертников, посланных коммунистической партией на несправедливую войну в чужие пределы. Другого попутного самолета не подвернулось, а больного майора спешили сплавить на родину.

Он сидел среди молчаливых цинковых гробов и сам чувствовал себя практически покойником.

В своих предчувствиях Грейфер оказался прав.

Почти месяц он долечивался в одном из центральных военных госпиталей. Оказалось, что у него молниеносно развилась кессонная болезнь, поражающая альпинистов и водолазов. Это было странным; ведь остальные члены экипажа, столь же молодые, перенесли разгерметизацию без последствий. Просто ему очень не повезло. Итог обследований оказался сокрушительным: помимо травмы от декомпрессии, врачи нашли у него скрытый порок сосудистой системы, не замеченный при приеме в училище. Хотя сама по себе реакция организма была в общем нормальной: ведь летчики не альпинисты и не ныряльщики, и продолжительное нахождение на высоте десять тысяч метров не может быть предусмотрено никакими профессиональными требованиями.

В возрасте двадцати девяти лет, имея звание майора ВВС, две награды и даже удостоверение участника боевых действий, полученное за один перелет на ту сторону, Грейфер был уволен в отставку.

При оформлении процедуры остро встал вопрос о пенсии: ему не хватало выслуги, выходом оставалось признание инвалидности. Но это означало действительно конец всему.

Грейфер от этого отказался. Более того, ему удалось упросить врачей, чтобы комиссия не выносила заключения о полной летной непригодности.

Столкнув еще на одну ступеньку вниз, судьба оставила ему последний шанс: гражданскую авиацию.

10

Гражданский летчик, в отличие от военного не был привязан назначением, и в начале карьеры мог выбрать любой авиаотряд, куда бы его приняли. Перед проведшим семь лет в офицерских общежитиях Грейфером имелись две возможности: вернуться в формально родной Казахстан, или с женой ехать в ее город.

С Целиноградом его уже давно ничего не связывало. Грейфер не был там бог знает сколько лет, не прилетав даже на похороны родителей – умерших, как и положено в сентиментальных семьях, практически в один день: как раз в это время он лечился после аварии на «Ил-28».

И он выбрал неизвестный уральский город. Тем более, по словам Таисии, там имелась нормальная четырехкомнатная квартира, так что не ожидалось проблем с жильем.

И Грейфер отправился по месту жительства жены.

Город, в котором она родилась, достиг миллионного размера; там имелся довольно большой авиаотряд и разветвленная сеть региональных линий, не говоря о магистральных трассах. Советский союз пока дышал, цены на авиабилеты еще не прыгнули на поднебесный уровень. И народ летал вовсю. Самолетов в отряде хватало, летчики требовались.

Грейфера с его послужным списком и боевыми наградами приняли без проволочек.

Для начала вторым пилотом на «Ан-24», курсировавшем по местным линиям: учли, что наиболее близкий опыт он имел на самолете подобного типа, хоть и более тяжелом.

Летать на пассажирском самолете было не в пример легче, чем на военном. Через полгода Грейфер аттестовался на командира. Потом постепенно пересаживался на более серьезные машины: «Ту-134», «Як-42», и наконец через три года достиг предела. Получил звание пилота первого класса и стал командиром экипажа на основном магистральном самолете СССР «Ту-154». Более крупных – вечного «Ил-62» или нового «Ил-86» – в местном авиаотряде не имелось по причине провинциальности.

Во всяком случае, карьера гражданского летчика пошла у него удачно.

11

– Уважаемые пассажиры! Командир корабля, пилот первого класса, кавалер ордена Красной Звезды Валерий Оттович Грейфер и экипаж… – тут стюардессе обычно не хватало воздуха и она переводила дух: – Приветствуют вас на борту самолета «Ту-154А», совершающего рейс по маршруту…

Слыша эти слова, Грейфер ощущал одновременно приятное утешение самолюбия и некоторую неловкость. Но сообщать пассажирам о награде приказал сам командир авиаотряда: по его мнению, такая информация укрепляла реноме летного состава и вселяло в пассажиров уверенность.

Грейфер знал, что остальные пилоты отряда были чисто гражданскими. И услышав в первый раз, как стюардесса упомянула его боевой орден, он усомнился в правильности такого хода. Ведь сразу становилось понятным, что машину ведет бывший военный летчик. Что вряд ли могло порадовать пассажиров. Скорее они испугаются, решив, что полет будет похож на воздушный бой, а в случае чего пилот прыгнет с парашютом, бросив их на произвол судьбы.

Однако командира авиаотряда невозможно было переубедить.

К тому же весь город знал, что Красную Звезду он получил за спасение самолета в аварийной ситуации.

Так вышло само собой.

Дружелюбный и ровный, однако достаточно замкнутый, Грейфер не сошелся близко ни с кем из пилотов. Подружился только с одним авиадиспетчером из службы движения – Иваном Андреевым, руководителем полетов.

Получилось это естественно: в один из первых месяцев работы, когда Грейфер ходил пешком – еще не оформил доверенности на почти новый «москвич», оставшийся после покойного тестя – Андреев подвез его до города на своей «шестерке». По дороге они разговорились: Иван умел располагать к себе собеседника. Про орден Красной Звезды в отряде уже было известно. Андреев просто поинтересовался, за что Грейфер получил боевой орден, и тот просто рассказал. Думая, что дело закончится разговором в машине.

Но не таков был Иван Андреев.

Через несколько дней он привел к Грейферу своего приятеля, довольно известного в городе журналиста. И крепко взяв за горло, добился согласия на интервью. К журналистам Грейфер относился равнодушно, не считая их людьми, достойными внимания. Но этот молодой парень хорошо разбирался в авиации, ему даже не пришлось объяснять специальных терминов. И вместо интервью в популярной городской газете вышел очерк на целую страницу. Где поступок Грейфера был описан в красочных деталях, однако бессмысленность риска ради старого самолета пряталась в тени, и по всему выходило, что летчик совершил подвиг.

И через некоторое время, еще на «Ан-24», один из пассажиров – дотошный пенсионер – услышав фамилию командира, поинтересовался у стюардессы, не тот ли это Грейфер, о котором писали в газетах? Она ответила, что да, именно тот, и тогда скучающий старик пересказал статью соседу, который был из района и местной газеты не читал. Но зато оказался крупным руководителем. Подозвав стюардессу к себе, он не терпящим возражений тоном приказал оповестить всех пассажиров о заслуге летчика, который их везет.

Не спросив разрешения, стюардесса взяла микрофон и принялась рассказывать. Командир ей нравился – Грейфер имел не очень примечательную, но вызывающую успех у большинства женщин суховато-мужественную внешность – и она старалась изо всех сил. Фронтовой «Ил-28» превратился в тяжелый бомбардировщик, у которого полностью отказало управление, затем вышли из строя все остальные системы, но Грейфер вернул его на базу, мастерски маневрируя одними лишь двигателями, и так далее, и тому подобное…

Салон слушал, затаив дыхание. А после приземления все стояли у трапа, желая увидеть легендарного пилота.

После этого случая командир авиаотряда приказал в каждом полете упоминать регалии Грейфера, а в случае вопросов рассказывать о том, как тот спас аварийный «Ил-28».

Вообще-то командир Грейфера не любил. Причем по многим причинам. Прежде всего Грейфер был летающим летчиком, а сам командир в последний раз сидел за штурвалом «Ан-2» и много лет не поднимался в небо, занимаясь административной деятельностью. Кроме того, Грейфер был умнее: не ломясь в закрытую дверь, он имел способность настоять на своем. И никогда не молчал и не позволял в своем присутствии подтасовывать факты, попадая в различные комиссии по разбору происшествий или просто на общих собраниях летного состава.

Многие видели в Грейфере грядущего руководителя авиаотряда: бывший военный летчик, хранивший хладнокровие в аварийных ситуациях, к тому же прирожденный ас казался идеальным на этой должности.

Однако нынешний командир хоть и недолюбливал немца, но конкурента в нем не видел: будучи не слишком умным, но житейски опытным, он понимал, что Грейфер именно летчик, а не администратор. И что бы ни говорили, штурвал для него важнее, нежели кресло руководителя.

Поэтому он спокойно возвышал Грейфера, считая, что это идет только на пользу отряду.

Кроме того, обладая восточной хитростью, командир наверняка надеялся посеять в душах других летчиков зерна зависти – злого чувства, которое не позволило бы им коллективно поставить Грейфера во главе авиаотряда, если дело дойдет до демократического переизбрания.

Самого Грейфера закулисная возня не касалась. Он ничего не замечал вокруг себя – он просто летал.

Постепенно он понял, что работа гражданского летчика принципиально отличается от военного.

Боевой летчик в мирное время выполняет разные задачи, но всегда имеет стопроцентные шансы остаться в живых, катапультировавшись в аварийной ситуации. Бросив неисправный самолет, поскольку в стране денег много, и на оборону они расходовались немеряно.

Здесь все обстояло принципиально иначе: задача оставалась одной и той же. Доставить пассажиров из города А в город Б. Будучи при этом на абсолютно равных с ними условиях, являясь заложником своего мастерства.

И несмотря на постоянно звучавшие в армии слова об обороноспособности страны, долге перед отечеством, высокой ответственности летного состава – несмотря на все это, ответственность гражданского летчика на деле оказывалась неизмеримо выше.

Потому что он отвечал не за бомбы или крылатые ракеты – на плечах лежали несколько десятков человеческих жизней, доверенных единолично ему.

Прочувствовав это, Грейфер понял, что гражданская авиация по требованиям к пилоту не уступает военной.

Имелось и еще одно отличие: здесь, на борту пассажирского лайнера, во время прохождения длинного отрезка трассы от привода до привода, когда машиной управлял автопилот, у летчика возникало время подумать, какого не находилось в военной авиации.

И только тут, став уже командиром «Як-40» и осознав себя, Грейфер пересмотрел взгляды на жизнь.

Вспоминая службу в армии, он вдруг с очевидностью умного человека понял, что истинному летчику место лишь в гражданской авиации.

Потому что во всей истории имелась лишь одна Великая Война, участие в которой было справедливым боем и где летчики действительно выполняли настоящие задачи, от результатов которых зависел исход судеб людей и даже целых государств.

Все, что пришло потом оказалось вывернутым наизнанку и не достойным настоящего мужчины. Дорогостоящая игра в войну с бомбежками фанерных целей – или роль пешек в комбинациях высокопоставленных мерзавцев. После перелета под дулом полковника госбезопасности с Грейфера слетел романтический налет и он увидел Афганистан в реальном свете.

Если рассуждать по большому счету, то все годы, проведенные в ВВС можно было вычеркнуть из жизни. Хотя он и набрался там летного опыта, но по сути не сделал ничего действительно полезного для людей.

Что за один рейс утлого «Ан-24» в какой-нибудь районный центр за Уральским хребтом – перевезя сорок пять пассажиров: детей, старушек и пожилых колхозников, лесников в фуражках с веточками на околышах – он приносил больше пользы, чем за семь лет службы в ВВС и ВТА.

И, может, даже хорошо, что судьба выбросила его из военных в возрасте двадцати девяти лет: впереди оставалось много времени для настоящего служения авиации.

12

Вопреки опасениям некоторых скептических коллег, Грейфер быстро перестроил себя в гражданского летчика. Где целью стала не быстрота эволюций, а как раз наоборот: плавность и спокойствие.

Как-то раз, общаясь с единственным другом Андреевым, Грейфер в шутку сказал:

– Задача летчика – доставить пассажиров так, чтобы они не заметили полета.

И так случайно он сформулировал свое жизненное кредо, к которому пришел через годы службы в армии.

В искусстве пилотирования тяжелых самолетов Грейфер сделался асом, если такое слово применительно к гражданской авиации.

Он сам слышал фразу, пущенную в обиход кем-то из немножко влюбленных в него стюардесс:

«Когда за штурвалом Валерий Оттович, на столик можно поставить стакан с водой, из которого не прольется ни капли от взлета до посадки».

Это было, конечно, преувеличением: при всем искусстве Грейфер не мог бороться с тряской турбулентности или внезапными областями пониженного давления, именуемыми «воздушными ямами». Но в целом стюардесса говорила правду: пилотировал он мягко и аккуратно.

И – то ли по случайному совпадению, то ли благодаря внимательности – за годы службы в авиаотряде у него ни разу не было не только летного происшествия, но даже простой нештатной ситуации. Поместив наконец в гражданскую авиацию, судьба хранила его всерьез.

Грейфер был абсолютно счастлив.

И, стыдясь признаться самому себе, перед каждым полетом с удовольствием слушал добрые слова о себе.

К тому же через некоторое время, представляя любимого командира, стюардесса называла уже два его ордена.

13

В начале зимы девяносто третьего года случилась история, после которой Грейфер сделался живой легендой.

У него были выходные между полетами, и он отсыпался – тогда он еще мог спать без снотворного. Под утро, когда черное небо уже начало светлеть вдоль горизонта, его вырвал из сна телефонный звонок.

Быстро пробежав в коридор, чтоб не успел проснуться никто из домашних – но все равно уже слыша из тещиной комнаты голос о покое, которого нет ни днем ни ночью – он поднял трубку.

Еще не успев поднести ее к уху, он уже знал, что звонок не ошибочен. Что кому-то нужен именно он.

Интуиция не подвела.

– Валерий, если можешь, срочно приезжай в порт, – услышал он голос своего друга Ивана Андреева. – У нас ЧП и требуется твоя помощь.

– Именно моя?! – поразился Грейфер.

Он не сомневался, что случилось нечто серьезное, иначе Иван не стал бы будить его на исходе ночи; вопрос вырвался машинально. Он просто не смог мгновенно сообразить, какую помощь может принести летчик диспетчерам службы движения.

– Да, – ответил Андреев. – Коротко обрисовываю ситуацию.

– Давай. Я слушаю внимательно.

– В воздушном пространстве северной зоны на высоте около восьми тысяч обнаружен неопознанный самолет. Пока неопознанный, поскольку на этом направлении у меня стоит старая машина без вторичной локации. Мы срочно переключаемся на другую, но это займет некоторое время.

«А у экипажа нельзя выяснить?» – мгновенно пронеслось в мыслях, но Грейфер сдержался. Еще не зная подробностей, он уже чувствовал себя летящим в струе убывающего времени. Он знал, что Иван все необходимое скажет сам. И так будет быстрее.

– Борт долгое время не отвечал на запросы, – продолжал Андреев. – Потом отозвался один из членов экипажа. Пока не ясно, кто именно. Он еле ворочает языком. На борту произошла разгерметизация…

Сопоставив последнее слово с высотой восемь тысяч, Грейфер почувствовал холод в животе – слишком уж все это было ему знакомо. Он много раз слышал, что на войне вторая бомба никогда не попадает в имеющуюся воронку, но для него, судя по всему, судьба сделала исключение. Попало опять – и пусть не конкретно в него, а рядом, но все равно очень близко…

– Остальной экипаж без сознания. Скорее всего, они отключились давно. Вероятно, трасса пролегала через наш город. Автопилот довел до нашего привода, и теперь этот борт наш.

Это он понимал. Когда автопилот доводит самолет до назначенного радиомаяка, штурман должен задать следующую точку, и машина пойдет по очередному звену трассы. В данном случае коррекция курса не производилась, и самолет упорно стремился к последнему заданному приводу. Неуправляемый, он рыскал и болтался, сбиваемый струями высотного ветра, но вновь и вновь стремился выйти на точку. И если не включиться в управление, так будет продолжаться до тех пор, пока не опустеют баки. После чего самолет рухнет. Возможно, прямо на город: все зависит от того, в какой момент остановятся двигатели…

– Летучий голландец, мать его в бога душу… – самопроизвольно вырвалось у Грейфера.

– На все случаи авиационных происшествий существуют инструкции.

Представь себе, такого прецедента еще не было, и мы должны действовать на свой страх и риск. Уже ясно, что без точных указаний квалифицированного пилота с земли никто из членов экипажа не в состоянии не только посадить, но даже правильно завести этот борт…

– Тип самолета удалось выяснить? – перебил-таки Грейфер, хотя стопроцентно предугадывал ответ.

– Да. «Ан-двенадцатый». Твой бывший. Никто, кроме тебя…

– Понятно, – опять перебил он. – Гражданские тут не помогут. Еду немедленно.

– Прислать за тобой машину? – предложил Андреев.

– Нет. Это лишних полчаса. Приеду сам.

– Но тебе до стоянки двадцать минут идти.

– Поеду на «москвиче», – ответил Грейфер и добавил, предупреждая вопрос друга: – Если не заведется, возьму такси. В любом случае, жди через тридцать минут.

– Что там?… – спросила возникшая в дверях жена.

– Работа, – коротко ответил Грейфер и, быстро одевшись, выбежал во двор.

Сейчас в его распоряжении имелись две машины. Собственную белую «семерку» он держал на охраняемой стоянке в двух кварталах от дома. А старый «москвич-2140», который после тестя был наконец переоформлен на жену, стоял под окнами. Грейфер пользовался им по генеральной доверенности, когда требовалось съездить куда-нибудь недалеко или просто было лень идти на стоянку за новой машиной.

«Москвич» превратился в сугроб; он не ездил на нем уже недели три. Даже не поднимая капота, чтобы подкачать бензин, Грейфер сел за руль. «Москвич» завелся с третьей попытки, что было идеальным даже для лета не говоря об утреннем морозе в двенадцать градусов. Впрочем, Грейфер имел божий дар и любая техника оживала в его руках. Быстро смахнув снег со стекол, Грейфер тронулся, прогревая двигатель на ходу.

К выезду из города термометр показывал рабочую температуру, и Грейфер притопил газ.

Странное дело: летал он спокойно, словно ездил на лимузине. А вот ездил – как летал, причем не бомбардировщике, а на штурмовике. Невзирая на дорожные условия, предчувствуя момент, когда колеса разъединятся с землей и никогда не допуская этого, он мог бешено гнать в любую погоду.

Как комета, он волочил за собой хвост искрящейся пыли: встречный ветер яростно сдувал с крыши и капота остатки слежавшегося снега.

Городской КПМ, перед которым висел знак «50», он миновал на скорости сто километров в час: Грейфер умел бешено разгонять даже старый «москвич». Вслед раздались свистки, в заднее зеркало он видел, как размахивал жезлом постовой. Он поддал еще газу, моля бога, чтобы ГАИ не сразу объявила перехват по линии и он успел проскочить до аэропорта.

«Москвич» гулял по обледенелой трассе, на такой скорости почти не слушаясь руля – не ехал, а летел, как подбитый самолет. За поворотом на аэропорт стоял следующий линейный пост, и Грейфер издали увидел, что там уже ждут машины со сверкающими мигалками. И темные фигуры инспекторов. Не притормаживая, заваливаясь набок и едва не перевернувшись, Грейфер съехал с трассы. До цели оставалось не больше километра.

Бешено сигналя, он затормозил у грузовых ворот: через них напрямую было быстрее. Предупрежденный Андреевым вахтер молниеносно поднял шлагбаум.

Грейфер обогнул склады, пересек стоянки, кое-где проезжая под крыльями машин, и наконец остановился у башни КДП.

Андреев, в распущенном галстуке и уже насквозь пропотевшей белой форменной рубашке, выскочил навстречу.

– Что удалось выяснить? – спросил Грейфер, когда они, тяжело дыша, бежали по лестнице в диспетчерскую.

– Переключились на другой радар, в самом деле это «Ан-двенадцатый», бортовой номер триста сорок три…

– А… – Грейфер почувствовал, что ему страшно задавать главный вопрос. – А кто из членов экипажа в сознании?

– Только тот, кто и отозвался. Бортмеханик…

«Как же мы будем сажать самолет???!!!!» – в отчаянии хотел спросить Грейфер, но промолчал. Его вызвали, и он обязан сделать это любыми силами.

– Хорошо, – спокойно ответил он. – Подумай, им мог оказаться штурман или вовсе радист… Бортмеханик – это уже что-то…

– Идем на место и будем с ним говорить.

– Так… – четко проговаривал Грейфер. – Первое – точно выяснить ситуацию на борту. Второе – состояние систем самолета. И третье – привести в чувство командира или второго пилота, чтобы наши указания выполнялись.

– Слушай, Валера, а парашюты у экипажа есть? – вдруг спросил Андреев.

– Откуда, Иван? ВТА – это те же гражданские летчики, только на погонах у них не углы, а звезды… И грозит им не профком, а трибунал, – невесело пошутил Грейфер. – А ты что?… Допускаешь возможность…

– Нет, это я так спросил. На всякий случай. Для полноты информации.

– Понятно.

В диспетчерской зоны царило тысячевольтное напряжение. Грейфер не раз бывал тут с Андреевым, и сейчас сразу почувствовал нештатность ситуации. Зеленые круги радарных индикаторов были пусты: готовясь к аварийной посадке, Андреев заранее очистил воздушное пространство. Освободил коридоры и эшелоны, задержав вылет готовых бортов и отправив на запасной аэродром подходившие.

Только на локаторе северной зоны, к которому они сели, светился маленький зеленый формуляр. Отметка барражирующего «Ан-двенадцатого».

– Вот тебе параллельный микрофон, – сказал Андреев. – Будем разговаривать с ним вместе.

– Лучше я буду передавать через тебя, – покачал головой Грейфер. – Ты диспетчер. А я не имею права вмешиваться в управление воздушным движением. Думаю, что по инструкциям мне даже находиться здесь сейчас запрещено.

– Плевать я хотел, кто на что имеет право. У нас с тобой сейчас вообще нет прав, а одни обязанности: посадить этот чертов самолет. А передача твоих инструкций – глухой телефон. Да, я диспетчер. Но я же не летчик, и всех технических тонкостей не пойму.

– Хорошо, – согласился Грейфер. – Давай микрофон и подключайся.

– Триста сорок третий, это снова КДП, – совершенно спокойно, словно при простых переговорах в зоне привода, сказал Иван. – Руководитель полетов Андреев. Я командую операцией по посадке. Как слышите меня?

– Норма…льно… – раздался из динамиков прерывающийся, потусторонний голос.

– Понято. Прошу сохранять спокойствие и выдержку. Мы видим вас на локаторе и заведем на посадку, если вы точно будете выполнять наши инструкции.

– Есть сохранять спокойствие… – голос военного летчика оставался по-прежнему безжизненным.

– Повторяю – я руководитель полетов Андреев. Вместе со мной в операции участвует технический специалист из летного состава. Майор Военно-воздушных сил Грейфер. Он опытный летчик, хорошо знающий системы самолета «Ан-12». Сейчас он будет с вами говорить.

Грейфер понял, что друг назвал его уже не существующее воинское звание, чтобы влить хоть каплю уверенности в того полуживого парня, который болтался сейчас на высоте восемь тысяч метров.

– Грейфер на связи, – четко сказал он. – Прошу, представьтесь, с кем я говорю.

В нем еще теплилась надежда, что данные ошибочны и ожил все-таки кто-то из пилотов.

– Я бортмеханик этого самолета.

– Звание, фамилия?

Все это не имело никакого значения, но Грейфер чувствовал, что несмотря на крайнюю спешку, необходимо разговорить невидимого собеседника и выйти на личный контакт.

– Мичман Тарасов.

– Ясно. Доложите обстановку. Что конкретно произошло на борту?

– Разгерметизация по невыясненным причинам. А также выход из строя гидросистемы.

Мать твою, еще и гидросистема… – про себя пробормотал Грейфер и спросил, хотя и так было все ясно:

– Какая высота в кабине?

– Датчик зашкален, – ответил мичман Тарасов. – Думаю…

Стараясь отвечать четко, он говорил с трудом, делал перерывы; ему явно не хватало дыхания.

– Думаю, разрежение такое же, как и за бортом.

– Слушай, если гидросистема отказала, может быть в этом причина? – выключив микрофон предложил Андреев. – Гидроцилиндр спустил, грузовая рампа приоткрылась, и…

– Нет, Иван, рампа ни при чем. На «Ан-двенадцатом» грузовой отсек негерметичный. Для перевозки сопровождающего персонала есть специальная пассажирская гермокабина, человек на пятнадцать. А если везут парашютистов, то высоко не забираются.

– Ясно… Тарасов, вы можете переключиться на другую частоту? – спросил Андреев и добавил тихо для Грейфера: – Чтоб нас не слышали кому не надо…

– Нет, – честно признался Тарасов. – Я в радио не разбираюсь и трогать его боюсь. Чтоб вообще без связи не остаться.

– Хорошо, продолжаем переговоры на стандартной частоте, – согласился Андреев и посмотрел на друга.

– Мичман, это Грейфер. Что с экипажем?

– Все без сознания, товарищ майор. Полностью отключились и в крови.

«Полностью отключились», – подумал Грейфер. – В моем случае экипаж был здоровее, вышел из строя только я, да и то не полностью… А тут остался только бортмеханик.

– Кислородных баллонов на борту нет?

– Нет, товарищ майор, – виновато ответил Тарасов, словно отсутствие их на старом самолете было его личным упущением. – Ни одного.

– И все-таки, Тарасов – может быть, есть возможность привести в сознание кого-то из пилотов? Водой брызнуть, или еще как-то…

– Я уж все пробовал… Как мертвые, даже не шевелятся, только кровь идет… Пилотов я отстегнул, с кресел стащил и уложил в проходе… На всякий случай – вдруг очнутся и сразу за штурвал… И в штопор, не соображая…

– Молодец, мичман! Хвалю за предусмотрительность, – сказал Грейфер, хотя у него заболело сердце: третий, самый важный пункт программы был перечеркнут.

Возможно, конечно, что пилоты оживут, если опустить самолет на малую высоту – но кто сможет это сделать? «Ан-12» с отключившимся экипажем – это не навязший в зубах «Буран», им нельзя управлять с земли…

– Молодец, Тарасов, – повторил Грейфер. – Все-таки самым стойким оказался.

– Я тренированный, товарищ майор. В школе альпинизмом занимался… Вот теперь помогло неожиданно, а дальше…

Голос прервался на полуслове. И замолчал.

– Триста сорок третий! – обеспокоенною позвал Андреев. – Триста сорок третий, Тарасов! Отзовитесь, как слышите меня? куда пропали?

– Здесь я, здесь… Просто вдруг опять поплыло все. Голова кружится и кровь кипит, да еще вонь стоит спиртовая, я какой-то как пьяный, надышался…

Андреев вопросительно взглянул на Грейфера.

– Этиленгликоль, – пояснил тот. – Из гидросистемы. Алкаши его вместо спирта пьют. А тут беда военного самолета: внутренней обшивки нет, все трубопроводы открыты. Систему пробило, из-за разрежения воздуха жидкость испаряется, как через распылитель. И внутрь кабины. Они в самом деле сейчас как пьяные, плюс декомпрессия…

Андреев сокрушенно покачал головой.

– Тарасов! Все равно высоты в кабине нет, ты боковые форточки раздрай, пусть испарения выдувает.

– Я сразу так сделал, товарищ майор…

– Ну ты, я вижу вообще молодец, мичман! Главное не пропадай. Дыхание береги, но не молчи. Не молчи, будь на связи. Говори что-нибудь, хоть стихи читай – чтобы мы с Андреевым знали, что ты в сознании…

– Я стихов не помню никаких, – совершенно серьезно пожаловался Тарасов.

– Слушай… – снова заговорил Грейфер, занимая словами время, пока лихорадочно обдумывал варианты спасения самолета. – Ты почему мичман? В авиации вообще-то прапорщики. С флота прибыл, что ли?

– Нет, товарищ майор. Я обычное училище окончил. Просто… – Тарасов, кажется засмеялся, и он подумал, что парень приходит в себя. – Министр обороны, наверное, пьяный был, когда приказ подписывал – и весь наш выпуск пошел мичманами… Ладно, если из авиации спишут, на флот пойду… На подводную лодку.

– Почему именно на лодку?

– Так она на самолет похожа, товарищ майор! – опять засмеялся Тарасов.

– Сколько тебе лет, мичман? – спросил Грейфер.

– Двадцать два, в прошлом году училище закончил.

Двадцать два, – подумалось Грейферу. – Как мне в год убытия в бомбардировочный авиаполк…

– А имя у тебя есть, мичман?

– Леонидом меня зовут.

– Так вот, Леня, разговоры заканчиваем и приступаем к делу.

– Слушаюсь, товарищ майор!

– Не слушайся, а пока просто слушай, что я говорю и задавай вопросы, если непонятно.

– Есть.

– Я летал на «Ан-двенадцатом» и тоже испытал разгерметизацию, причем не на восьми тысячах, а на десяти. Сознания не терял, но крови из меня вытекло, как из резаной свиньи. Поэтому представляю, что происходит у вас на борту и как ты себя чувствуешь. Но надо собраться с силами, Леня, ты единственный уцелевший член экипажа и только от тебя зависит все дальнейшее.

– Ясно, товарищ майор.

– Самое главное… – этого вопроса Грейфер боялся, но рано или поздно его все равно предстояло выяснить. – Ты имеешь минимальное понятие о том, как управляется самолет?